В первую очередь по возвращении в Лондон все испытывали какую-то растерянность. В Пэдстоу они стали участниками события, принадлежащего вечности и реальной жизни настолько, что все окружавшее их в Лондоне казалось пустым и суетным. Контраст между напускной вежливостью света и открытостью и теплотой праздника в Пэдстоу был настолько разителен, что они даже стали воспринимать как чуждый им тот мир, которому принадлежали и в которой вернулись.

Пожалуй, тяжелее всего приходилось Джеймсу. Его жизнь всегда была подчинена определенным правилам и чувству долга, и он никогда не подвергал сомнению окружающий его мир. Все От ли были отменно вежливы, сдержанны, женились сообразно своему состоянию и положению в свете и производили на свет новых Отли, которые продолжали семейные традиции. Если бы он отправился на войну, как Гарри, его отношение к жизни изменилось бы. Но поскольку этого не случилось, Джеймс никогда не смотрел на свою жизнь как бы со стороны до тех пор, пока ему не пришлось бороться за жизнь в Йоркшире. Оказавшись после страшной снежной бури в сердечной атмосфере семьи Ричмондов, он стал меняться. Кульминация происходящих в нем перемен наступила в Пэдстоу. Он вернулся домой совершенно другим и впервые в жизни понял, как чужд был его семье мир искренних чувств.

Леди Отли все больше беспокоилась из-за того, что сын все свое внимание уделял мисс Ричмонд и отказывался ухаживать за одной из двух девушек, которых выбрала для него семья. Его внезапный отъезд в Корнуолл вслед за эксцентричными Рич-мондами, его намерение увидеть какой-то языческий праздник заставили его мать обратиться к ее деверю, епископу. На третий день после возвращения Джеймса мать и дядя пригласили его в библиотеку.

— Джеймс, — торжественно произнесла мать, — твой дядя хочет поговорить с тобой. Я оставлю вас ненадолго.

Леди Отли встала, но Джеймс сделал протестующий жест.

— Думаю, тебе нужно остаться, мама, — сказал он мягко, но решительно. Леди Отли опустилась на диван, пораженная как поведением сына, так и своим. Джеймс впервые после смерти отца дал понять, что он здесь главный.

— Итак, что вы хотите сказать мне, дядя Герберт? — Джеймс хорошо знал, что именно, но хотел сыграть сцену от начала и до конца.

— Твоя мать обратилась ко мне, потому что ее серьезно беспокоит здоровье твоей души.

— Моей души?

— Она рассказала мне, что ты отправился в Корнуолл, чтобы участвовать в некоем… языческом обряде.

— Наверное, можно сказать и так, — согласился Джеймс. — На самом деле это празднество, уходящее корнями в дохристианскую эпоху. Но я совершенно не понимаю, какое отношение это имеет к моему душевному здоровью.

— Когда я учился в Оксфорде, то был знаком с Эдвардом Ричмондом. Он, мягко говоря, эксцентричный агностик. Не думаю, что дружба с этой семьей пойдет тебе на пользу.

— Мне, как представителю семьи От-ли?

— Да, Джеймс, — заметила леди От-ли. — И ты не смеешь иронизировать над принадлежностью к семье От ли!

— Я не иронизирую, мама. Просто я устал от того, что всегда должен быть в первую очередь одним из Отли, а потом уж самим собой.

— Отли всегда были уважаемой и богобоязненной семьей. А высокое положение подразумевает и высочайшую ответ-

ственность, Джеймс, — произнес нараспев епископ, как будто с кафедры.

— Наверное, это так, но быть Отли не очень-то весело, — сказал Джеймс. В его глазах загорелся насмешливый огонек.

— Весело! Разумеется, нет. Жизнь вообще серьезная вещь, а жизнь виконта Клитероу — тем более.

— Но означает ли это, что ради долга перед семьей и титулом я должен отказаться от долга перед самим собой?

— Джеймс, ну при чем тут ты сам? — требовательно возгласил дядя. — Именно нелепая поглощенность самим собой приводит к таким скандалам, как в случае с лордом Байроном и леди Каролиной Лэм. Но если сумасбродные поэты и сумасшедшие женщины могут пренебречь од-ществом и семьей, то Отли — никогда!

— Мы хотим знать, Джеймс, — спросила мать, — кого ты решил сделать виконтессой Клитероу: мисс Харгрейв или мисс Клемент?

— Ни ту, ни другую, — ответил Джеймс.

— Видишь, брат, этого я и боялась! — воскликнула леди Клитероу.

— Что ты имеешь в виду, Джеймс? — холодно спросил епископ.

Год назад Джеймса испугал бы тон дяди и недовольство матери. Но сейчас он чувствовал себя свободным от фамильного суесловия о долге и ответственности Отли.

— Я намерен сделать виконтессой Кли-тероу мисс Линнет Ричмонд. В случае, если смогу уговорить ее выйти за меня замуж.

Его мать задохнулась от гнева.

— Я так и знала! Во всем виноват Гарри Сидмут! Я никогда не понимала, почему ты дружишь с этим распутником. И вот, наконец, ему удалось настроить тебя против собственной семьи.

— Не говори глупостей, мама, — отрезал Джеймс, потеряв терпение. — Всю жизнь я следовал твоим правилам. Всегда делал то, чего хотела ты. Сейчас я вырос, и пора мне сделать то, чего хочу я. А я хочу жениться на мисс Линнет Ричмонд!

— Но они, мягко говоря, очень странные люди, Джеймс, — возразил дядя. — Они почти никогда не приезжают в ЛЪн-дон на светский сезон. Они совсем не религиозны. А леди Элизабет занялась разведением овец, как будто ей было мало скандала в связи с бегством перед свадьбой.

— Да, занялась и преуспела в этом, — твердо сказал Джеймс.

— А знаешь ли ты, чем занимается ее невестка? — спросила мать. — Почему ее зовут Методистской маркизой?

— Кажется, она занимается благотворительностью в бедных районах города. Я знаком с ней, она прекрасная женщина.

— Благотворительностью! Расскажи ему ты, брат. Мне стало так плохо, что я должна лечь в постель.

Джеймс проводил мать до двери и приказал горнич-ной отвести ее наверх.

— Вдовствующая маркиза занимается тем, что разъясняет правила гигиены уличным женщинам, Джеймс. Разве теперь тебе не очевидно, что ни один Отли не может породниться с такой семьей? Она же поощряет проституцию.

— А не считаешь ли ты, дядя, что проституции способствует нищета, а не леди Тримейн?

— Одно дело, если бы она старалась спасти этих несчастных. Но она не делает этого, а только помогает им избежать заразных болезней.

— И это не так уж мало, дядя.

Говоря по правде, Джеймс действительно был слегка шокирован тем, что рассказал ему епископ, и сейчас как будто думал вслух. Но чем больше он думал об этом, тем справедливее ему представлялись собственные суждения.

— Ведь настоящее благочестие подразумевает как заботу о душе, так и заботу о теле?

— Я вижу, что спорить с тобой бесполезно, Джеймс. Ты решительно намерен сделать так, как сказал?

— Я очень люблю мисс Ричмонд. Думаю, что она будет мне хорошей женой, а я ей — хорошим мужем. До сих пор я жил так, как положено Отли. Остаток жизни я хочу прожить так, как хочет именно этот Отли, то есть я.

— Тогда мне остается только молиться за тебя, племянник.

— Я буду благодарен вам за ваши молитвы, ваша светлость, — с улыбкой ответил Джеймс. — А сейчас я должен идти. Я договорился провести сегодняшнее утро с лордом Сидмутом.

Был прекрасный день, и Джеймс решил пойти к Гарри пешком. То, что он противостоял матери и дяде, объявил им о своей независимости, наполняло его радостью и легкостью. Когда его провели к Гарри в маленькую гостиную, друг сразу заметил происшедшую в Джеймсе перемену.

— Ты просто светишься от радости, Джеймс. Ты сделал предложение мисс Ричмонд, и оно принято?

— Еще нет, Гарри, — ответил Джеймс, широко улыбаясь.

— Тогда что же тебя так осчастливило?

— Сегодня утром я чувствую, что могу делать все, что хочу, — сказал Джеймс, усаживаясь за стол и намазывая маслом тост.

— Почему? — спросил Гарри, недоумевая, в чем может быть причина произошедшей в друге перемены.

— Потому что я наконец восстал против матери и дяди!

— Как! Бросил вызов Отли? Невероятно!

— Это правда, Гарри. Мать обратилась за помощью к дяде якобы для того, чтобы спасти мою душу. Но в действительности они оба хотели добиться, чтобы я перестал компрометировать семейство Отли, поддерживая знакомство с Рич-Мондами.

— И что ты им ответил?

— Что намереваюсь жениться на стар-

шей мисс Ричмонд, если она согласится стать моей женой.

— Отлично, Джеймс!

— Я впервые осознал, какой ограниченный зануда мой дядя Герберт. Наверное, только такой человек и может стать епископом! Интересно, какой церковный деятель получился бы из мистера Эдварда Ричмонда?

— Думаю, очень плохой. Джеймс рассмеялся.

— Наверное, ты прав. Он слишком честен и независим, чтобы выслуживаться в церковной иерархии. Кроме того, деятельность леди Тримейн не позволила бы ему извлекать выгоду из «служения церкви». Ты знаешь, чем она занимается, Гарри?

— Методистская маркиза? Ну да, я думал, все об этом знают.

— Я знал, что она посещает бедноту и слышал о ее громиле-телохранителе. Но что она учит проституток правилам гигиены…

— Это уже слишком для чувствительного Отли, Джеймс? — поддразнил Гарри.

Джеймс покраснел.

— Да, я был слегка шокирован. Но когда я подумал об этом, то пришел к вы-

воду, что это совсем не так лицемерно, как всеобщее презрение к этим женщинам, нежелание протянуть им руку помощи в их нищенском существовании.

— Согласен. И во всяком случае, слово «лицемерие» не подходит для семьи Рич-мондов. А когда ты собираешься просить руки мисс Ричмонд?

— Я, пожалуй, еще немного подожду. Впрочем, нет, я сделаю это сегодня! Но я хочу убедиться, что наш поцелуй не был случайностью, рожденной волшебной атмосферой Пэдстоу.