Джим прислонился к перилам крыльца, в одной руке – большая бутылка с пивом «Мамба», в другой – ямайская сигара, и задумчиво уставился на закат. Сэмпл не возражала, чтобы Джим курил в доме, но только сигареты. Курить сигары она выгоняла его на крыльцо. Говорила, что не выносит их запаха и что Доктор Укол привозит их Джиму специально, чтобы позлить её, Сэмпл. Сигары и пиво с Берега Слоновой Кости – это были подарки Доктора Укола. Он приезжал к ним достаточно часто и всегда привозил ящик пива и коробку сигар и целый мешок самых разных пилюлек, как говорится, в ассортименте. Когда-то Доктор Укол всячески измывался над Джимом, теперь же относился к нему очень трепетно и внимательно – как и следует относиться к заслуженному агенту богов на пенсии. Доктор будто чувствовал, когда у Джима кончались запасы «приятностей», и приезжал с очередной порцией традиционных подарков. В общем, всё было прекрасно, за одним очень существенным исключением: Сэмпл и Доктор Укол на дух не выносили друг друга. Всякий раз, когда на болоте появлялся древний чёрный «роллс-ройс», переделанный под катафалк, который скользил над водой на искрящейся силовой подушке, Сэмпл уходила к себе на чердак, где у неё была студия – в последнее время она увлеклась живописью в манере тёмной абстракции, – и спускалась вниз, только когда Доктор Укол уезжал восвояси. Обычно это случалось лишь через пару относительных дней, проведённых в интенсивных излишествах в смысле запойного употребления наркотических препаратов.

Джим так и не разобрался, в чём причина их обоюдной вражды, но у него были кое-какие догадки. Эта взаимная неприязнь была как-то связана с гибелью Эйми. Хотя это Данбала Ля Фламбо привезла Сэмпл к Джиму в дом на болоте – кстати, Сэмпл тогда была вся издёрганная, напряжённая, на грани нервного срыва, – но когда Эйми угасла и тихо сгинула в небытие, Доктор Укол как раз был на Небесах. Всё это происходило у него на глазах, и, наверное, он видел что-то такое… не очень приятное… так что Сэмпл теперь неуютно, когда он рядом. Потому что он знает правду – её самую страшную тайну. Сэмпл никогда не рассказывала Джиму, что именно произошло между ней и сестрой и почему Эйми не стало. Джим знал только, что когда сестры остались одни на руинах Небес, там случилось какое-то странное перераспределение энергии: день ото дня Сэмпл набирала силу, а Эйми, наоборот, слабела. Её тело сделалось полупрозрачным, и это полупрозрачное тело все тускнело и меркло – как бы растворялось. Процесс, похоже, был необратимым. И Эйми, и Сэмпл старались это остановить, но они ничего не могли сделать. Эйми винила во всём сестру, но её безумные приступы ярости только ускорили неизбежную развязку. Сэмпл так и не рассказала Джиму, что было в самом конце – как именно Эйми ушла в ничто. Но если судить по тому, в каком состоянии была сама Сэмпл, когда Ля Фламбо привезла её к Джиму, это был настоящий кошмар.

Сэмпл на удивление быстро оправилась от потрясения и стала прежней испорченной гедонисткой, жадной до впечатлений, эгоистичной и себялюбивой. Однако она упорно отказывалась говорить о том, что стало с Эйми и самом конце. На какие бы ухищрения ни пускался Джим – когда на болото спускалась ночь и бронтозавры выводили свои протяжные трели посреди хвойных деревьев и гигантского сельдерея, – она не рассказала ему ничего. Только однажды, после изрядной дозы оранжевых и жёлтых таблеток и полбутылки хорошего коньяка, загадочно улыбнулась и проговорила:

– Эйми больше нет. Она не умела сгибаться – поэтому и сломалась. А когда Эйми сломалась, всё обрушилось на меня. Включая и книгу Иезекииля, глава 25, стих 17.

Вот и всё, что она сказала.

И Джиму не удалось вытянуть из неё больше ни слова.

До неожиданного появления Сэмпл Джим вёл бесшабашную жизнь бродяги и авантюриста: не брился неделями, носился с пистолетом на боку в компании Дока Холлидея по диким пространствам – по всем зонам Посмертия, более-менее подходящим для подобного образа жизни. Но потом он решил, что пришло время осесть где-нибудь на одном месте и заняться поэзией. Док постоянно ему твердил, что у мёртвых немерено времени – целая вечность, но что-то подсказывало Джиму, что каникулы несколько подзатянулись и если не остановиться сейчас, то потом он уже точно не выберется из угара хмельных вестернов, потому что все это затягивает… Тогда он вообще перестанет себя уважать.

В общем, Джим снова начал писать. И поначалу всё шло хорошо. Творчество захватило его целиком – это был настоящий восторг. Но потом, когда он исписал уже несколько сотен страниц, в основном посвящённых богам с Острова Вуду, ему самому стало жутко. Это было красиво и сильно, но страшно. Так страшно, что он просто не мог продолжать. Тогда он бросился в другую крайность, но скоро понял, что у него получаются только приторно-сладенькие стишки, которые стыдно написать даже на поздравительной открытке к юбилею какой-нибудь сентиментальной троюродной тётушки. В общем, творческий кризис грянул. Джим честно пытался его преодолеть: экспериментировал с разрезками Берроуза, с фишками скраббла, со спиритическими планшетами, со всеми видами автоматического письма – в надежде на внезапный прорыв, хотя бы посредством случайного выбора, беспорядочных нагромождений или вмешательства духов.

Сражение с неуступчивой музой пришлось прервать, когда появилась Сэмпл. Теперь Джиму было уже не до поэтических изысканий. Сперва он, как мог, помогал Сэмпл оправиться от потрясения, потом у них был затяжной и временами весьма захватывающий медовый месяц – бурный, разнузданный и предельно порочный. По окончании этого лихорадочного периода безумной страсти они зажили вполне нормальной семейной жизнью. Но это вовсе не значит, что им было скучно. Они по-прежнему очень весело проводили время, изобретая всякие оригинальные штуки, подчас просто бесовского свойства, и наслаждаясь хорошим, нетривиальным сексом.

Хотя Джим и Сэмпл жили уединённо на своём юрском болоте, они не страдали от отсутствия компании. Док Холлидей наезжал регулярно. Обычно он приплывал к ним на болото с Великой реки, на катере или моторной лодке. А когда не получалось приехать, он писал им длинные, путаные и очень викторианские письма – крупным и неразборчивым почерком старого наркомана. Эти письма всегда доставлялись, скажем так, не самым обычным способом – как оказалось, в плане дружеской переписки Док Холлидей был большим оригиналом. Чаще всего письма от Дока приносил гонец из ацтеков, о расшитом бусинами переднике, с разноцветными перьями в волосах, заплетённых в косы, и телом, блестящим от масла: он без единого слова вручал знакомый белый конверт из плотной пергаментной бумаги Сэмпл или Джиму и сразу же уносился обратно, по наименее топкой тропинке среди болот. Иногда почтальоном работал человек-амфибия, чем-то похожий на Чудище из Чёрной Лагуны – должно быть, какой-нибудь дальний родственник, – который в отличие от неразговорчивого ацтека очень даже любил пообщаться и с удовольствием заходил в гости и угощался консервированными сардинами или тунцом в маринаде. Но самым запоминающимся и необычным из всех курьеров от Дока был огромный орёл, приносивший письма в маленьком кожаном мешочке, прикреплённом к его левой лапе тонкой цепочкой. Пока Джим вынимал письмо из мешочка, орёл с интересом рассматривал Безымянного зверька, бывшего бандита с Дикого Запада, как бы решая, не подкрепиться ли перед обратной дорогой этой ходячей закуской с ушами.

Безымянный зверёк поселился в доме, в маленькой кладовой, примыкающей к винному погребу, ещё до того, как здесь появилась Сэмпл. Видимо, он рассудил, что здесь ему будет спокойней – в смысле защиты от птеродактилей и других юрских хищников, – а Джим, разумеется, не возражал. Он был даже рад компании. Но пополнение их с Сэмпл личной семейки Адамс, как называл это Джим, не ограничилось лишь Безымянным зверьком. После их безумного медового месяца неожиданно заявился мистер Томас в состоянии тяжёлой алкогольной интоксикации. То есть он был вообще никакой и мог бы успешно работать живой иллюстрацией на курсах лекций о вреде пьянства. Он, очевидно, надеялся, что Джим с Сэмпл его приютят, пока он не оправится после последней эпохальной пьянки, и даже предложил Джиму посильную помощь в написании стихов – в качестве платы за гостеприимство. Хотя никакой платы никто и не требовал. Сэмпл не питала особой симпатии к Безымянному зверьку; её раздражали бесконечные байки про Дикий Запад, да и вообще, он ведь был настоящим бандитом, убивавшим людей и насиловавшим монахинь, – но она очень обрадовалась появлению мистера Томаса, своего верного боевого товарища, с которым они вместе громили Некрополь. Джим, хотя он и не был так близок с мистером Томасом, как Сэмпл, тоже не возражал, чтобы у него в доме поселился в меру интеллигентный козёл, который когда-то был очень известным поэтом.

После того как Джим с Доком покинули рассроченные Небеса Эйми, мистер Томас какое-то время оставался с ними, однако уже очень скоро стало ясно, что ему просто не выдержать бешеный темп бурной жизни бродяг и стрелков – из-за определённых анатомических ограничений, равно как и из-за привычки глушить вёдрами дешёвый джин. Так что он распрощался с приятелями и поселился в одном странном маленьком городке, где почти все обитатели выбрали для посмертного воплощения – кто нарочно, а кто и случайно – облики преднамеренно эксцентричных животных.

Последним в дом на болоте явился Игорь. Месяца через два-три после мистера Томаса. Очевидно, ему пришлось добираться чуть ли не на своих двоих всю дорогу от Эйминых Небес без чьей-либо помощи и без понятия о том, как сократить путь. Переход по юрскому болоту, похоже, добил его окончательно, так что когда он наконец добрался до дома, то просто упал на крыльцо, совершенно без сил, весь в зелёной болотной тине, измученный лихорадкой. Сэмпл встретила Игоря так же радушно, как и мистера Томаса, – это был её старый доверенный компаньон и верный слуга. В общем, он тоже присоединился к их болотной «семейке Адамс». И Джим, опять же, не возражал. Хороший дворецкий – штука в хозяйстве полезная. Всегда хорошо, когда есть человек, избавляющий тебя от рутинной работы по дому; он всегда принесёт тебе выпить, когда тебе лень отрывать задницу от дивана и наливать себе самому. Тем более что Игорю всё это было, похоже, лишь в радость. Одно только плохо: жизнь в блаженном безделье мало способствует поддержанию физической формы, и Джим начал набирать вес – как это уже было с ним в смертной жизни, – у него появилось пивное брюшко.

Итак, Джим стоял на крыльце, глядя на алый закат. Он отпил пива и затянулся сигарой. Сигары были пропитаны ромом и чуть-чуть – опием, так что Джим слегка забалдел. Как обычно в таком состоянии, он задумался о том временном парадоксе, который тревожил его если и не постоянно, то очень часто: когда-нибудь тот, другой Джим Моррисон – он сам, только наивнее и моложе, – придёт по болоту к этому дому, привлечённый его огнями, и заглянет в окно, и увидит, как Сэмпл вырезает рапирой свои инициалы у него на спине. Пока что в их с Сэмпл интимных забавах крови было пролито совсем чуть-чуть, и уж точно – без применения колющего и режущего оружия и других острых предметов. До такого пока не дошло. Так что, может быть, юный Джим подкрадётся к их окнам ещё очень и очень не скоро.

Где-то в болотах диплодоки и другие травоядные динозавры затянули свою закатную песню, и какой-то большой плотоядный ящер, может быть тираннозавр, заходился победным рёвом после удачной вечерней охоты. Мистер Томас и Безымянный зверёк сидели у проржавелого «бьюика» и попивали джулеп из пластмассового ведёрка. Птеродонты кружили в небе, высматривая добычу в последних лучах заходящего солнца. Джим знал: с наступлением темноты в небе зажгутся огни НЛО. Что-то их много тут разлеталось в последнее время. Но вот что странно: пришельцы вели себя мирно и не пытались никого умыкнуть для своих опытов и ректальных проб – хотя, может, они теперь переключились на мелких ящеров. Однажды, когда он принялся размышлять вслух при Сэмпл, мол, как же так, пришельцы летают тут толпами, но никто до сих пор не забрал его на НЛО, хотя в первый раз инопланетные медики проявили к нему очень даже большой интерес. Сэмпл ответила ему очень просто и нелестно:

– Да кому ты там нужен? Один раз ты у них уже побывал. Тем более они ребята разборчивые, и им вряд ли захочется иметь дело с зацикленным на себе идиотом, который уже столько лет ходит в одних и тех же вонючих кожаных штанах.

Джим испытывал самые противоречивые чувства насчёт повторного похищения себя, любимого, космическими пришельцами. Ему, понятное дело, совсем не хотелось, чтобы его вновь подвергали дотошному медосмотру, но феерический секс с Эпифанией и Деворой – хотя Джим был уверен, что это была лишь иллюзия, – по-прежнему оставался одним из самых запоминающихся приключений подобного рода и в итоге свёл его с Сэмпл. Джим часто думал, как было бы здорово снова встретиться с этими космическими красотками, познакомить их с Сэмпл и, может быть, даже устроить домашнюю оргию вчетвером. Сэмпл, наверное, была бы не против – она тоже любила экзотику, а Эпифания с Деворой были живым, пусть даже и иллюзорным воплощением экзотики, – вот только Джим не представлял себе, как приступить к переговорам на этот счёт с маленькими зелёненькими пришельцами.

На крыльцо вышла Сэмпл:

– Опять любуешься на закат? Я смотрю, тебе это не надоедает.

Джим улыбнулся и кивнул:

– Наверное, это всё потому, что я много лет прожил в Лос-Анджелесе. Чем грязней воздух над городом, тем красивей закат.

– Кроваво-красное солнце фантастического Лос-Анджелеса?

– Что-то типа того.

Сэмпл была в длинном, полупрозрачном чёрном пеньюаре поверх кожаного белья, в чёрных чулках и туфлях на высоченных шпильках. Но Джим знал, что сейчас она так оделась не для него.

– Игорь?

– Какой-то он стал раздражительный и капризный, надо было уделить ему внимание.

– А где он сейчас?

– Не знаю. Наверное, забился куда-нибудь в уголок и лелеет свои рубцы и порезы. Ну и мастурбирует, надо думать, вспоминая в деталях всё, что я с ним сотворила.

Психоэротическая подоплёка отношений Сэмпл с её мазохистом-дворецким давно уже не беспокоила Джима. Хотя поначалу он и напрягался.

– То есть завтра он будет в хорошем настроении?

Сэмпл улыбнулась:

– В замечательном настроении. Может, даже подаст нам завтрак в постель.

Джим вздохнул и покачал головой:

– Это мы с тобой странные или мир вокруг странный?

Сэмпл встала рядом, прижавшись к нему плечом:

– Ты же знаешь, что в Посмертии все по-другому. Здесь свои мерки – не такие, как в прошлой жизни. А тут, на болоте, есть только мы. И мы сами себе устанавливаем правила, как нам жить. Всё, что мы делаем, – это нормально, потому что мы здесь одни.

В небе уже показались первые летающие тарелки – скопление крошечных, зыбких красных шаров в темноте. Мистер Томас и Безымянный зверёк поглядели наверх, а потом повернулись к Джиму.

– Опять разлетались. – Мистер Томас уже основательно принял на грудь, и у него заплетался язык.

Вслед за мерцающими шарами пролетели две тарелки Адамски, шаря по болоту лучами мощных прожекторов. Сэмпл взяла Джима за руку:

– Скоро придёт пчеловек.

– Да? Откуда ты знаешь?

– Я его чувствую.

– И когда он придёт?

– Уже очень скоро.

– И всё будет как в прошлый раз?

Сэмпл сжала его руку:

– Может быть, даже ещё интересней. И у нас будет мёд.

Джим повернулся и пристально посмотрел на Сэмпл:

– Это любовь?

Она рассмеялась:

– Может быть.

Две большие летающие тарелки, только не круглые, а треугольные, пронеслись низко нал домом. Воздух мгновенно наэлектризовался, и Джим почувствовал, как у него волосы встают дыбом.

– Может быть, это наше космическое наказание, – продолжала Сэмпл. – На веки вечные. Хотя оно не такое и страшное. Даже наоборот. Или может быть, это боги опять морочат нам голову. Тут, блин, не поймёшь. – Она придвинулась ближе к Джиму и поцеловала его. – Да и какая разница? Мы вместе, мы мёртвые, и нам и общем-то хорошо. Чего ещё можно желать человеку от вечности?

Ещё одна треугольная тарелка просвистела нал домом и устремилась вдогонку за теми, первыми.