Сэмпл закружило и приподняло над землёй, в неистовом, обжигающем вихре из пыли, обломков и скрученных тел, – то есть даже не тел, а светящихся красным скелетов, под плотью, которая раньше была человеческой, а теперь стала как дым.

Сэмпл, может быть, и кричала, но она не слышала своего крика. Никакой голос, даже свой собственный, не прорвался бы сквозь пронзительное и нестройное завывание, что заняло весь звуковой спектр – сквозь этот сейсмический рёв вселенной в гибельном катаклизме. Сэмпл не чувствовала ничего, кроме горькой, всепоглощающей ярости.

– На этот раз у тебя получилось, да, психопат хренов?!

Единственное, что её утешало, – что Анубис, забавы ради затеявший эти идиотские ядерные испытания, сейчас и сам страдает в этом алом тумане боли. Она очень надеялась, что его царский павильон – с шатрами из золочёной парчи, с безвкусными статуями, высокомерными и жеманными придворными и каннибальскими закусками – расщепило на атомы в этом радиоактивном вихре, что уже очень скоро башни его жалкого города если и не расплавятся, то хотя бы сгорят дотла.

Однако злость на Анубиса лишь на миг отвлекла Сэмпл от тревожных раздумий, что сейчас происходит конкретно с ней и что ждёт её там – по ту сторону обжигающего ядерного урагана. Небывалая мощь, с которой взрывная волна разметала самую материю Некрополиса, давала все основания предположить, что тех, кто попал в этот вихрь, ждёт судьба много хуже, чем просто вернуться в Большую Двойную Спираль. Сэмпл боялась, что это будет как бы ещё одна смерть – смерть после смерти – и что в итоге её занесёт к самым дальним пределам Лимба, о котором в Посмертии ходили слухи, что там нет ни времени, ни пространства – только одна серая пустота, и что оттуда практически невозможно выйти.

– Не знаю, что со мной будет, но что бы ни было – надеюсь, что с тобой тоже такой же кошмар приключится, скотина собакоголовая.

Но никакого кошмара не приключилось. Сэмпл просто приземлилась на горячий песок, земля под ней вздрогнула – это было похоже на остаточные толчки после землетрясения, самого обыкновенного землетрясения, настолько обыденного, что это было почти обидно, – и порыв жаркого ветра сбил её с ног. Вихрь из жара, пыли и оглушительных завываний как-то разом унялся, остался лишь звон в ушах и ощущение, что с тебя заживо содрали кожу и поджарили на огне, А в остальном Сэмпл вроде бы не пострадала. Золотой воротник раскалился так, что до него было больно дотронуться. Сэмпл сорвала его с шеи и со злостью отшвырнула в сторону. Ещё пару минут назад он был призом – бесценным призом – в смертельной схватке. А сейчас он превратился в бесполезный кусок металла.

– Пошёл ты в жопу, мудак! Мне ничего от тебя не нужно!

Невозможное всё же случилось: Сэмпл выжила в ядерном взрыве, и если бы она могла вырвать из памяти и сознания все воспоминания об Анубисе и его омерзительном царстве, она бы сделала это немедля. Она оглядела пустыню – вернее, пространство, которое раньше было пустыней, а теперь превратилось вообще непонятно во что, в результате Анубисового тщеславия и его царственной глупости. Взвесь из красной охряной пыли висела в воздухе, смешиваясь с дымом от многочисленных мелких пожаров. На расстоянии в пару ярдов уже ничего не было видно. Знамёна и флаги, когда-то гордо реявшие на ветру, висели теперь почерневшими тряпками, похожие на изуродованных и обожжённых летучих мышей. Повсюду лежали изломанные тела – точно опавшие листья, разбросанные бурей. Они лежали среди перевёрнутых тележек, разбитых стульев и обгоревших холстов от шатров и палаток. Но не все были мертвы. Кое-кто шевелился, а кое-кто уже сидел, озираясь по сторонам с ошарашенным видом, – как и Сэмпл, они не могли поверить, что уцелели после такого кошмара. Некоторые попытались подняться на ноги, и у них это даже вышло, хотя их и шатало, как пьяных. Их тела были покрыты коркой из спёкшейся пыли и зеленовато-чёрной ядерной сажи, но в остальном они вроде бы не особенно пострадали. Хотя, с другой стороны, очень многие так и не поднялись. Совсем рядом с Сэмпл лежал человек, явно не подававший никаких признаков жизни, причём Сэмпл так и не поняла, он это или она – под слоем сажи и копоти было не разобрать.

И вдруг бездыханное тело зашевелилось. Вернее, не зашевелилось, а принялось биться в судорогах. Потом оно застонало и попробовало свернуться в клубочек, подтянув колени к груди. С его кожей начало происходить что-то странное и неприятное. Сперва Сэмпл подумала, что это просто отпадает засохшая корка грязи, расходясь тонкими трещинками по спине. И только потом она поняла – и застыла в безмолвном ужасе, – что это трескается не грязь, а сама кожа. И что самое страшное, когда трещинки стали шире, из них полилась густая вонючая жижа коричневатого цвета. Тело разлагалось буквально на глазах. Сэмпл смотрела как зачарованная, не в силах оторвать взгляда. Ещё пару секунд назад это было человеческим телом, и вот оно превратилось в вязкую слизь, облепившую желтоватый скелет. Несмотря на свою очевидную густоту и тягучесть, жижа мгновенно впиталась в песок, так что осталась лишь маслянистая плёнка вокруг обнажившегося скелета.

Первое побуждение Сэмпл – убраться подальше от этого ужаса. Она попятилась назад. Прямо как и была – на четвереньках. Потом поднялась на ноги и огляделась, решая, куда идти. Очевидных путей к спасению не обнаружилось, повсюду вокруг разлагались тела. Они бились в судорогах и таяли, словно вампиры под солнцем. В целом всё это напоминало картину какого-нибудь особенно извращённого художника века, скажем, пятнадцатого, склонного к изображению страшных и отвратительных сцен, а вонь стояла почище, чем в склепе.

Хотя разлагались не все. Те, кто стоял на ногах, вроде бы чувствовали себя относительно неплохо. По крайней мере на данный момент. Они были побиты и оглушены – это да, но хотя бы не растекались вонючей жижей. Как и Сэмпл, они стояли парализованные ужасом, глядя, что происходит с их недавними сотоварищами на празднестве Божественной Атомной Бомбы. Миновала ли их эта злая судьба или им только дана кратковременная отсрочка? Сэмпл оглядела себя. Она была абсолютно голой, но вроде бы целой и невредимой. Что происходит? Почему кто-то гниёт, превращаясь в вонючую жижу, а кто-то – нет? Может быть, всё зависит от умственного настроя? Или может, те, кто сейчас разлагается на песке, это только массовка, подобия людей, искусственные творения, а те, кто остался нетронутым, – подлинные, настоящие сущности, которые жили и умерли на Земле?

Сэмпл уже почти удалось убедить себя, что с ней всё будет в порядке, и тут вдруг одна из стоящих фигур начала разлагаться. Одна, вторая, третья… Плоть стекала с костей, словно воск со свечей под паяльной лампой. У Сэмпл всё оборвалось внутри. Ей показалось, что и в её теле происходит какое-то странное шевеление, неестественное и тревожное – слабый зуд в тех местах, где к костям прилегают мышцы.

– Нет! – яростно закричала она.

Она не даст себе умереть вот так. Она не даст себе превратиться в груду костей и вонючую жижу. Она сохранит своё тело – одним только усилием воли. Она закрыла глаза и полностью сосредоточилась на мысли о своём физическом теле, пытаясь взять под контроль каждую его клеточку, каждую косточку, каждое сухожилие, каждый нерв, каждую вену, артерию, каждый сосуд – вплоть до самого крошечного капилляра. При жизни подобный контроль над собственным телом людям вообще недоступен. Кроме разве что самых продвинутых, посвящённых шаманов. Но в посмертии, где твой физический облик – это всего лишь материальная конструкция, которую ты оформляешь сам, все значительно проще, хотя усилий на это требуется немало и энергии тратится – немерено.

Все уцелевшие разделились на тех, кто смог сдержать разложение и кто не смог. Кое-кто продолжал плавиться, но кое-кто – судя по сосредоточенным лицам – проделывал то же самое, что и Сэмпл, и отчаянно держал форму. Всё закончилось быстро, через какие-то две-три минуты. Те, кто не смог удержать своё тело в целости, все погибли. Те, кто оказался сильней, уцелели. Последний скелет обрушился в последнюю вонючую лужу – и всё. Те, кто остался – остались. Уцелевшие растерянно переглядывались, будто боясь поверить, что с ними все хорошо.

Но, как выяснилось по прошествии ещё двух-трёх минут, хорошо было отнюдь не все. Среди обломков шатров и палаток появились новые фигуры. Эти уже не бродили вслепую, но двигались чётким, целеустремлённым шагом. Фаланги стражей Анубиса, и нубийцы с их копьями, и отряды регулярной некропольской полиции в подпалённой изодранной униформе и с автоматами наперевес.

У Сэмпл внутри всё оборвалось. Если полиция и нубийцы живы-здоровы, организованны и полны решимости, стало быть, ядерный взрыв не только не смел Некрополис, как Сэмпл очень надеялась, но даже не слишком-то навредил царскому павильону. Так что вполне вероятно, что Анубис, его гарем и придворные не погибли в ядерном вихре. Ей так хотелось, чтобы этот придурок расползся вонючей гнилью, но она уже поняла, что этого не случилось. Может быть, этот Анубис и вправду самый придурочный психопат после Ивана Грозного, но надо отдать ему должное, он знает, как зацепиться за жизнь. Пусть даже за жизнь после смерти. Вопрос в другом: что здесь делают полиция и нубийцы? Очевидный ответ: они пришли, чтобы помочь уцелевшим. Но Сэмпл почему-то в этом сомневалась. Помогать ближним – как-то не в стиле Анубиса.

В общем, Сэмпл призадумалась. И её худшие опасения подтвердились. Когда один из уцелевших – все ещё под впечатлением того, что ему только что довелось пережить, – слепо наткнулся на стража-нубийца, тот просто-напросто проткнул его своим золочёным копьём. Остальные в страхе попятились.

– Какого хрена ты это сделал?

Это не выдержал кто-то из группы уцелевших мужчин, ставших свидетелями убийства. Ярость возобладала над здравым смыслом. Мужчины решительно двинулись на фалангу полиции и стражей.

– Вы что, блядь, с ума посходили?

Три автоматные очереди – и бунтари падают замертво.

Остальные стоят в замешательстве. Что происходит? Зачем эта бессмысленная жестокость? Почему полицейские и царская стража, которые, как они думали, пришли им на помощь, вдруг убивают людей? И тут включился инстинкт самосохранения. Уцелевшие бросились врассыпную, сообразив, что единственный способ спастись – это бежать.

У Сэмпл были свои догадки, но она не стала задерживаться, чтобы их проверить. Она подозревала, что после большого облома с бомбой у Анубиса уже окончательно съехала крыша и он приказал полицейским и страже убрать всех свидетелей своего позора. Жрецов-технарей наверняка уже казнили. В общем, Сэмпл бросилась бежать, петляя, как заяц. В толпе раздавались стоны и крики раненых. Сэмпл остановилась на пару секунд перевести дыхание, укрывшись от пуль за медным паровым котлом, от которого работал компьютер на одной из сгоревших торговых тележек. Стражи-нубийцы собрались плотным строем и принялись ритмично топать ногами, выкрикивая какой-то непонятный речитатив. Разогревшись подобным образом, они взяли копья наперевес и пошли на толпу. Полигон для ядерных испытаний грозил превратиться в очередную кровавую бойню.

Сэмпл знала, что долго она не продержится в своём укрытии. Надо бежать. Нубийцы развернулись цепью и шли вперёд, убивая всех встречных, поднимая тела на копья, а полиция поливала толпу автоматными очередями. В общем, Сэмпл сорвалась с места и побежала. И что самое неприятное: единственный путь к спасению вёл в пустыню, прямиком к серо-белому, с розоватым отливом ядерному грибу в окружении светящихся субэлементарных частиц.

* * *

Док Холлидей обвёл окружающее пространство широким собственническим жестом. Юрские болота остались уже далеко позади, солнце взошло, а пасущиеся в папоротниках динозавры и странные сцены в доме на болоте постепенно стирались из памяти, словно кошмарный сон.

– Вот она, Великая река, мой мальчик. Смотри. Кое-кто утверждает, что это и есть река Стикс, центральный проезд в истинное Посмертие. И кто знает? Может, они и правы. Ты ведь раньше ещё не бывал на Великой реке?

Док решил, что Джиму надо чуть-чуть отдохнуть после его приключений в болотах, так что он сам встал у руля, Джим же развалился на мягкой скамье на корме, попивая коньяк и размышляя, что даже если это и Стикс – что, кстати, сомнительно, – на Харона Док явно не тянет. Да и вообще, как-то он не похож на бывалого речного волка. Док снял с себя изгвазданный плащ и стоял у руля в своей шляпе с широкими опущенными полями, закрывающими лицо, рубахе с гофрированными оборками и парчовом жилете. Длинные фалды его сюртука хлопали на ветру, и вид у него был совсем из другого фильма. Катер шёл хорошо, делал все двадцать узлов. Док вёл катер почти по центру реки, чуть-чуть ближе к левому берегу. Джим подумал, что этот легендарный стрелок в любой ситуации сохраняет уверенность хладнокровного убийцы, равно как и лоск прирождённого денди. Он покачал головой, отвечая на вопрос Дока:

– Я не помню, чтобы я здесь бывал, но, опять же, я вообще много чего не помню. Вполне возможно, что я изъездил весь этот Стикс взад-вперёд, типа как штатный пират.

Джима уже начали раздражать эти провалы в памяти. С памятью было плохо, даже когда он бродил в одиночестве по болотам юрского периода, отбиваясь от плотоядных растений, или отбивался от инопланетных проктологов. Теперь же, когда рядом был Док, ему приходилось играть роль невежды-ученика перед всезнающим ментором. В лице Дока. Таким образом, их отношения строились на досадном неравенстве.

– На этом участке Стикса пиратов мало. Обычно они обретаются ниже, в дельте, уже за болотами. Там добыча пожирнее. А этот участок Великой реки – он для отдохновения духа и восхищения красотами дикой природы.

Джим наконец-то расслабился и чуть-чуть захмелел, так что этот урок географии воспринимался уже не так напряжённо. Он обнаружил, что на катере у Дока имеется неплохой мини-бар – большая сумка-холодильник, набитая всевозможными напитками. Джим запил коньяк литровой бутылкой охлаждённого пива «Китайский тигр» и впал во вполне благодушное настроение, когда дух отдыхает, а глаз любуется окружающими красотами. Как сказал бы Ричард Никсон, это определённо Великая река, сине-зелёно-серый поток, водяная артерия Земли, неспешно несущая свои воды сквозь пейзаж, достойный кисти великих художников, причём самых разных манер и стилей, от Руссо до Тернера.

Широкая, величавая река, такая спокойная. Густые тропические леса тянутся по обеим её берегам, соединяющим в себе самое лучшее от Миссисипи, Амазонки, Меконга и Замбези. Где-то вдали от берега, в чаше зелёных джунглей, раздавался глухой барабанный бой, наполненный томной бархатной чувственностью. Это были не военные барабаны, призывающие к битве, от звука которых даже самых крутых смельчаков бросает в холодный пот; это были барабаны, создающие настроение для какого-то неторопливого экстатического ритуала в честь некоей милостивой, сексуальной богини земли, дарующей своим поклонникам понимание, что Посмертие – это не теневая проекция смертной жизни, это выход за все пределы, снятие всяческих ограничений, когда твой дух обретает подлинную свободу.

Далёкий бой барабанов создавал звуковое оформление, но у Джима ещё оставалось кое-какое поэтическое чутьё, это чутьё подсказывало ему, что и сама река бьётся, точно живое могучее сердце. Сердце этого места. Источник жизненной силы для обезьян, кричащих на верхушках деревьев, и тысяч и тысяч попугаев, вдруг взмывших в воздух разноцветным и ярким облаком. Река – это жёлтые искры в глазах чёрной пантеры, что охотится на свою жертву, буквально в нескольких ярдах от кромки воды. Река оживляет и этих цапель, и зимородков, что плещутся на мелководье. Все наводило на мысль, что если в посмертии существует такая яркая, сочная жизнь, то вряд ли эта река – просто чьё-то творение, пусть даже и мастера. Если бы не события последних дней, Джим подумал: вот она – истинная идиллия. К несчастью, даже изрядно поддатый, он всё равно находился под впечатлением недавних кошмаров. Да, они слегка потускнели с восходом солнца, но всё-таки не рассеялись полностью.

– Жутковатое место, Док. Я имею в виду тот дом. Странный какой-то.

Док не обернулся к нему, он продолжал смотреть на реку прямо перед собой.

– Я давно уже перестал выносить суждения, что здесь странно, а что не странно.

– Но похоже, что этим-то я и кончу.

– Отрастить себе пивной живот и принимать сексуальные издевательства – ещё не значит, что ты этим кончишь. Это всего лишь очередная маленькая остановка, ну, скажем, чтобы пописать, на одиноком пути.

Джим отхлебнул пива и запил его виски.

– Именно так я и кончил в своей земной жизни. В Париже. Растолстел и совсем головой повернулся. Только что мне никто не вырезал на спине всякие буквы рапирой. Я просто вколол себе очень неслабую дозу. И умер, понятное дело.

– Ну вот. Ты уже умер. Второй раз никто не умирает.

– Одна смерть – в одни руки. Таково правило этой вселенной. Если только ты не захочешь реинкарнироваться.

– А теперь моё время будто сошло с ума.

Док пожал плечами, как бы давая понять, что бывает и хуже.

– Ты не скучаешь?

– По чему? По Парижу или по отрастить пузо?

– По вколоть дозу.

Джим покачал головой:

– На самом деле ни капельки. Наверное, если ты умираешь от каких-то пристрастий, ты от них гарантированно избавляешься.

– Хотя тут, в Посмертии, полно героина. В последнее время очень многие из тех, кто приходит сюда, похоже, не могут противиться искушению воссоздать себя в образе джанки. Я даже не знаю, это такой новый и модный способ самоунижения или им действительно трудно избавиться от старых привычек?

Джим улыбнулся кривой улыбкой:

– Я тоже пару раз пробовал. То есть уже в Посмертии.

Док обернулся и пристально посмотрел на него:

– Ты это помнишь?

– Я помню, что я это делал, но где и когда – нет, не помню.

– И как ощущения? Есть какая-то разница?

– Искушение точно такое же, но ощущения уже не те.

– Что значит – не те? Это какое-то слишком расплывчатое, я бы даже сказал, робкое определение, и особенно – для хвалёного экс-поэта.

Джим поморщился:

– Так, как раньше, уже не цепляет. Приходы совсем не те. Нет той эйфории. Братец морфий обещает тебе абсолютный, предельный покой, что, собственно, и является основной мотивацией, но, наверное, когда нет смертельного риска, нет и острой притягательности.

Док серьёзно кивнул:

– И ты решил обратиться к выпивке?

Джим взглянул на бутылку у себя в руке:

– Да, наверное.

Док рассмеялся и поманил Джима рукой:

– Может быть, встанешь уже у руля, а то мне тоже охота расслабиться и насладиться красотами.

Они поменялись местами. Джим стоял на ногах явно нетвёрдо. Док уселся на корме и дал Джиму инструкции:

– Просто держи прямой курс и постарайся без выкрутасов. Все предостережения насчёт вождения автомобиля в нетрезвом виде относятся и к вождению катеров.

Джим расправил плечи и паялся за штурвал, изображая дисциплинированного и ответственного кормчего. Док открыл бар-холодильник и задумался, выбирая, чего бы взять.

– В наше время таких разносолов не было. Только опиум и настойка опия.

– И что? Хватало?

– Да в общем, да. Насколько я знаю, никто вроде не жаловался. В те золотые денёчки опиумные притоны были почти везде, на задах каждой прачечной и китайской закусочной – из конца в конец тропы Сан-Фе. И что там предлагали… мой мальчик, ты не поверишь. От их чёрной шанхайской смолы даже Биллу Броскью по прозвищу Кучерявый и Уэсу Хардину были видения Золотого Будды. Хотя Кучерявый Билл – он и в нормальном-то состоянии был дурак дураком – обычно потом выходил на улицу и палил в воздух, пытаясь сбить с неба луну, ревел, как осел, утверждая, что ему так велел Будда.

– А это правда, что Уэс Хардин застрелил человека за то, что тот громко храпел?

– Ну, так говорят. Но меня рядом не было, так что я ничего не берусь утверждать. Доподлинно знаю, что мистер Хардин был законченным психопатом и как-то раз пристрелил своего приятеля вообще непонятно за что. Даже не потрудился потом объяснить, что на него вдруг нашло. Ещё одна про него история. Как он прибил одну шлюху и скормил её псам. Она, видите ли, посмеялась над его маленьким членом. Она была венгерка, называла себя Магдой, и своё дело знала, да. Вот только смешлива была не в меру. И когда обнаружилось, что у такого известного головореза мужское достоинство с гулькин хрен, для неё это было слишком. Боюсь только, веселье слишком дорого ей обошлось.

– И ты там был?

– Да, Джим Моррисон, я там был. И надо сказать, зрелище было не из приятных. Я даже всерьёз призадумался, а не разобраться ли мне с этим сукиным сыном. Мне всегда нравилась Магда, вот только расклад мне не нравился, да. Шансы были неравные. Мистер Джон Уэсли Хардин был коварный, безжалостный и смертельно опасный, и у него была договорённость с другим стрелком, Натаном Чарли Кристмасом, может, не слишком известным, но тоже опасным, чтобы тот помогал ему в схватках с кем-нибудь, вроде меня. Я боялся, что мне с ним не справиться, так что бедная Магда осталась неотомщенной. Впрочем, со шлюхами часто такое случалось, особенно на Фронтире. Насколько я знаю, мистер Клинт Иствуд сделал фильм про похожий случай.

– Ага, безымянный зверёк тоже рассказывал что-то подобное.

– Ну так вот. Его раньше звали Билли Блу Перкинс, ион был известен как человек подлый и вспыльчивый по всему Нью-Мексико и далеко за его пределами. Запойный пьяница и убийца. При жизни мы с ним не встречались, но я видел плакаты с его портретом, «в розыске за убийство», когда он со своими дружками-уродами, упившись до невменяемого состояния, изнасиловали и убили каких-то монахинь на свадьбе. И вот что забавно, он и тогда выглядел очень похоже на свой теперешний облик. Такое лицо… ну, как у хорька, если ты понимаешь, о чём я. Теперь он, похоже, раскаялся. Мне показалось, он даже хочет, чтобы его сожрал какой-нибудь птеродактиль.

Док склонил голову и с отвращением скривился:

– Но всё-таки не настолько раскаялся, чтобы пойти до конца и дать себя сожрать.

Джим призадумался. Когда дело касалось вопросов вины и морали, Док выступал безоговорочным абсолютистом.

– Либо прими наказание, либо ни о чём не жалей?

Док кивнул:

– Я всегда так считал.

Джим ещё не решил, согласен он с Доком или не согласен, но он был в хорошем подпитии, и ему совсем не хотелось сейчас рассуждать о вопросах морали. Он сменил тему:

– А кто эта Сэмпл Макферсон, с которой мне предстоит встретиться в одном из моих вероятных будущих?

Док приподнял бровь:

– Любопытство заело?

– А тебе было бы не любопытно?

– Может быть.

– Ты её знаешь?

– Может быть.

– Но мне ничего не скажешь?

– Думаю, это как раз тот случай, когда ты должен узнать все сам.

– Похоже, нам с ней суждено встретиться.

– Кто знает? Вот я бы не стал утверждать, что наша судьба вся расписана заранее и изменениям не подлежит. Твоя линия времени так перепутана, что я бы поостерёгся за что-то ручаться.

Джим нахмурился. Он уже начал всерьёз волноваться, словно терьер над парадоксальной косточкой искажений судьбы и времени, но тут впереди показался корабль, настоящий плавучий дворец в золотых с белым тонах. Корабль был ещё далеко, но он шёл им навстречу. Джим слегка повернул штурвал, чтобы увести катер чуть в сторону. Док кивнул, одобряя манёвр:

– Правильно, мальчик, держись от него подальше. Не хочу расплескать свою выпивку, если поднимутся волны.

Он сильно закашлялся. Джим опять поразился, почему Док не избавится от своей болезни.

– Ты вообще собираешься что-нибудь делать по поводу этого туберкулёза?

Док покачал головой:

– Не собираюсь. Это мой фирменный знак.

Корабль уже приближался. И, надо сказать, это был странный корабль – нечто среднее между айсбергом и плавучим свадебным тортом, да и размерами он был значительно больше, чем это казалось издалека. Джим в жизни не видел таких кораблей. Казалось, он был построен – вернее, слеплен – из полупрозрачных кристаллов, причём явно выращенных искусственно, потому что в природе просто не бывает таких огромных драгоценных камней. Всё это было отделано золотой филигранью и представляло собой совершенно сюрреалистическую конструкцию. Непонятно откуда в голове у Джима вдруг всплыла фраза «хрустальный корабль» и отдалась звонким эхом в его затуманенной памяти. Вот блин, на фиг. Где он мог её слышать? Он оглянулся на Дока:

– Разве такое бывает? Такого вообще не бывает. Даже здесь, где бывает все.

Док серьёзно кивнул:

– Да, это редкая штука. А я и не знал, что он делает корабли. Обычно он занимается наземными проектами.

– Кто?

– Файбс.

Изобразив на лице одновременно утомление и презрение, Док кивнул на корабль, почти поравнявшийся с катером:

– Вот это сверкающее чудовище – дело рук знаменитого Рансибла Файбса.

Джим нахмурился:

– Я его должен знать? Этого Файбса?

Док сдвинул шляпу на затылок. Похоже, Джиму опять предстояло выступить в роли туповатого ученика при мудром учителе.

– Рансибл Файбс – глава постлогической школы. Кое-кто считает, что постлогикализм – первое направление в искусстве, родившееся именно здесь, в Посмертии. Но я к ним не отношусь.

– А он правда плывёт? Или едет по дну, как те пиратские корабли в Диснейленде?

– Я не видел вашего Диснейленда, сынок, – фыркнул Док. – Когда это проклятое место открылось, я был уже семьдесят лет как мёртв.

– Да. Как-то я не подумал.

– Но я по этому поводу не расстраиваюсь. Думаю, я не много потерял. Один мой хороший друг, которому я полностью доверяю и чьё мнение очень ценю, как-то сказал мне, что Диснейленд навёл его на такую мысль: вот мир, который хотел бы построить Гитлер после уничтожения всех, кто ему не по нраву.

Джим кивнул:

– Можно и так посмотреть.

* * *

У Сэмпл было ощущение, что ядерный гриб заполнил собой все пространство. Он как будто притягивал её к себе. Проникал ей в сознание. Он манил, звал к себе – слиться с ним воедино или хотя бы смиренно склониться перед его мощью. Сэмпл казалось, гриб с ней разговаривает. Он говорил: я – единственный символ, оставшийся для тебя в этой части Посмертия. Дымовой Столб в пустыне, Великое Древо, несущее плоды Зла. Про себя Сэмпл едва не назвала его Древом Жизни, но слово «жизнь» совершенно не подходило для грандиозного воплощения фундаментального разрушения, для проклятого места и равно проклятого разума, породившего этот ужас.

Единственное, что как-то утешало: приблизившись к ядерному грибу, Сэмпл оторвалась от нубийцев. Большинство уцелевших после взрыва пытались как-то обойти полицию и стражей и повернуть обратно к городу, но Сэмпл бежала в пустыню. Бежала со всех ног. Те, кто пытался вернуться в Некрополис, погибли под золочёными копьями стражников и нубийцев. Всё закончилось быстро. Последние крики затихли, и Сэмпл осталась один на один с серым ядерным облаком.

Время от времени она оглядывалась на бегу, убедиться, что за ней нет погони. Погони не было. Наконец она решила, что уже можно остановиться и перевести дух. Она наклонилась вперёд, уперев руки в колени, и закрыла глаза, пытаясь отдышаться. Кровь стучала в висках. Ноги дрожали и подгибались. Сэмпл испугалась. Ей вдруг подумалось, что эта дрожь предвещает очередной кошмар разложения заживо, но, кажется, обошлось. Однако страх всколыхнул всё её существо и разорвал эту странную связь между ней и манящим ядерным облаком. Сэмпл медленно выпрямилась и открыла глаза. Она почти надеялась, что уже не увидит это ужасное облако из ядовитых паров, что оно исчезло, рассеялось на ветру, но оно никуда не делось. Оно и не собиралось никуда исчезать. Наоборот, оно, кажется, стало больше, и его тёмная тень на горячем песке уже грозила накрыть Сэмпл. И она вдруг поняла: ей больше не нужно идти вперёд, к этому облаку. Ей нужно дождаться, пока его тень сама не коснётся её.

Расстояние между Сэмпл и краем тени составляло пока ярдов семьдесят, но тень приближалась. Причём приближалась достаточно быстро. Со скоростью человека, идущего быстрым шагом. Так что уже очень скоро семьдесят ярдов сократились до пятидесяти, тридцати, двадцати пяти; чем ближе была тень, тем меньше сил оставалось у Сэмпл – у неё уже не было сил и воли бежать или сопротивляться. Ей казалось, что тело теряет плотность, что само её существо тает и истончается. И как это прикажете понимать? Какая-то новая форма посмертной смерти? Тень была уже в нескольких футах, и Сэмпл казалось, что она больше не может дышать. Её бросало то в жар, то в холод, в голове всё плыло, мысли путались. Она теряла себя. Она уже не понимала, кто она и что она. И когда тень наконец коснулась её, она сама стала частью тьмы, что затмила солнце. Она больше не осознавала себя. Её как бы не стало.

* * *

Док внимательно посмотрел на корабль, подставив ладонь козырьком ко лбу.

– Я вижу, у них там своя развлекательная программа.

И действительно. На шканцах плавучего речного дворца перед немногочисленной аудиторией танцевала женщина. Танцовщица была почти полностью обнажённой. Она кружилась на месте, делала пируэты, раскачивалась из стороны в сторону и высоко поднимала ноги в насмешливом подражании фигурам классического балета. Джиму это казалось полной ерундой. Он сам выделывал нечто подобное на сцене в былые дни. В руках у танцовщицы переливался и ходил волнами длинный шёлковый шарф. Джим улыбнулся Доку:

– Какая-нибудь ученица Айседоры Дункан?

– Вовсе не исключено, что сама божественная Айседора.

– Ты так думаешь?

Док прищурился, вглядываясь в лицо танцовщицы на корабле:

– Сложно сказать. Слишком уж далеко. Но очень похожа. Будь у меня мощный бинокль, чтобы можно было разглядеть родинку, тогда бы я точно сказал…

– Ты её знаешь?

– Когда-то у нас был роман. Краткий, но бурный. Три жаркие ночи в мотеле на караванном пути – это было незабываемо.

– Ты что, шутишь?

– Джентльмены такими вещами не шутят. Кстати, я ещё тогда заметил, что её смерть – то, как она умерла, – как-то не повлияла на её пристрастие к длинным летящим шарфам.

– Айседора Дункан, говоришь?

– Не отвлекайся, сынок. Держи курс.

Корабль уже прошёл мимо, но Джим, заглядевшись на танцовщицу, отвлёкся от штурвала, и катер подошёл слишком близко к волне, поднятой кораблём. Джим быстро выправил катер и в последний раз оглянулся на полуголую танцовщицу. Он улыбнулся Доку:

– Три жарких ночи?

Док сдвинул шляпу пониже на лоб. так что его глаз совсем не было видно.

– Кто знает, сынок. Может, когда-нибудь в обозримом будущем ты привезёшь сюда и эту Сэмпл Макферсон. Тогда, если вам вдруг захочется чего-нибудь этакого, спроси хозяйку. Её зовут Шен Ву. Она своё дело знает.

Джим даже не улыбнулся. Мысль об этой женщине, с которой ему, кажется, предстоит встретиться в будущем, наполняла его любопытством и странной тревогой. Он попытался сосредоточиться на штурвале и не думать о ней. Он знал, к чему приводит подобная одержимость: если он начинает упорно думать о чём-то, на что он не может как-то повлиять, – это прямая дорога к неврозу.

Пока Джим старался не думать об этой таинственной Сэмпл Макферсон, Док тихонечко попивал коньяк. Каждый был занят своим, и поэтому они не заметили очередное явление на реке. Впрочем, надо сказать, что явление было не столь грандиозным, как хрустальный корабль. Ярдах в ста позади над поверхностью воды поднялась труба перископа подводной лодки и уставилась немигающей линзой прямо на катер.

* * *

– Женщина лучше проводит тепло.

– Что?

– Жестами ручек проходит назло.

– Я, наверное, сплю.

– Жестью замучил проходчик ослов.

– Да, я сплю, и мне это снится.

Но ведь она никогда не спит. В последний раз Сэмпл спала, когда они с Эйми были одним существом. С тех пор как они разделились, Сэмпл не спала вообще. Иногда её сознание уплывало – не то чтобы как облако, одиноко парящее в небе, но очень похоже. Однако это не то. Это что-то другое.

– Жёстко задрючило, ходко текло.

– Прекратите немедленно!

Странное ощущение: Сэмпл как будто была под водой, глубоко под водой. И голос, нёсший этот немыслимый бред, доходил до неё приглушёнными волнами, низкий и гулкий.

– Жёлчным проходом…

– Я сказала, прекратите!

Голос вдруг изменился. Теперь он звучал раздражительно и обиженно:

– Но я же иду приложением к галлюцинации.

– А мне эта галлюцинация как-то без надобности.

Мимо неё проплывали разноцветные яркие рыбки; вверху, прямо над головой, между Сэмпл и подсвеченной солнцем зеленоватой рябью на поверхности моря неспешно двигалась тёмная тень – то ли подводная лодка, то ли какой-то морской змей. Сэмпл сразу же поняла, что это именно галлюцинация, и возмутилась. Она приняла бы все гораздо спокойнее, со смирением и покорностью, если бы знала точно, что тень от атомного облака вернула её в первозданное море, источник рождения и возрождения всякой жизни, в некую неизведанную параллель Большой Двойной Спирали.

Но сейчас у неё было только одно побуждение – сопротивляться. Подняться к поверхности этого мнимого океана и яростно закричать прямо в лицо той неизвестной судьбе, что ждала её впереди. Тем более что если это была Спираль, Сэмпл сейчас не хотелось бы пить. А пить хотелось ужасно. Хотя она вроде была под водой, у неё всё пересохло во рту, язык распух, губы, казалось, сейчас начнут трескаться. Казалось бы, чего проще – открой рот и глотни волы, утоли жажду. Но что-то подсказывало Сэмпл, что с первым глотком она сразу же захлебнётся и утонет и её унесёт обратно в Большую Двойную Спираль.

Но разве можно утонуть, если у тебя нет тела? Мысль пришла как кошмарное откровение. Сэмпл вдруг поняла, что эта свирепая, нелогичная подводная жажда – всего лишь материальный, телесный аспект её нового бестелесного состояния. Она посмотрела вниз, вернее, ощутила низ и увидела… она не увидела ничего. У неё не было ног и рук, чтобы всплыть на поверхность. У неё не было тела, чтобы сдвинуться с места. Она была как пузырёк, даже не воздуха, а сознания, – и это сознание явно не лучилось энергией и оптимизмом. Но даже при том, что у Сэмпл не было тела, она, кажется, погружалась всё глубже и глубже, и вот уже блики света на рябящей поверхности превратились в далёкое, исчезающее свечение. Разноцветные рыбы разбились на пары и закружились, словно в вальсе, соприкасаясь плавниками. Здесь, в глубине, рыбы стали светиться сами по себе. В другой ситуации Сэмпл, наверное, остановилась бы, чтобы полюбоваться на этот мерцающий подводный бал, но сейчас ей было не до того. Она была просто в ярости. И чем больше бесилась, тем быстрей погружалась.

– Что, чёрт возьми, здесь происходит? Это что, пытка такая? А если так, то какого хрена – что я такого сделала?! И вообще, если ты так надо мной издеваешься, кто бы ты ни был, то хоть показался бы, а? Чего ты боишься?

Эта последняя вспышка ярости бросила Сэмпл прямо на дно, где она больно ударилась о странно твёрдый, хотя и пружинистый ил. Она себя чувствовала, словно спущенный воздушный шарик – такой ядовито-оранжевый, из токсичной резины, типа тех, которые продаются в парках аттракционов и надуваются гелием из больших баллонов. Вокруг колыхались тёмные водоросли. Она лежала на дне этого странного моря, неподвижная и беспомощная – словно обломок погибшего корабля. Но ведь это ещё не конец? Или ей суждено оставаться здесь вечно: просто лежать, ничего не делая, – собирать на себя ил и наблюдать за танцем светящихся рыб?

– Нет, я, наверное, сплю. И мне это снится.

Но ведь она никогда не спит. В последний раз Сэмпл спала, когда они с Эйми были одним существом. А с тех пор как они разделились, Сэмпл не спала вообще. Иногда её сознание уплывало…

Как только мысли стали повторяться, вода начала блекнуть и исчезать. Видимо, галлюцинация завершилась. И как только все окружающее стало терять материальную плотность, Сэмпл снова почувствовала своё тело. Возникло стойкое ощущение подъёма – из темноты к свету. Сэмпл ужасно обрадовалась, что она не останется здесь навечно, лишённая тела, лишённая всяческих ощущений, но к этой радости примешивалась и тревога – уж слишком всё это напоминало их с Эйми смерть. И как выяснилось уже очень скоро, она тревожилась не напрасно. Потому что у неё снова начались бредовые галлюцинации. Сначала в сумеречной воде возникла высокая фигура, какая-то вся угловатая и нескладная, приблизительно человеческая – но действительно приблизительно, – и одетая в нечто среднее между чёрным костюмом гробовщика и элегантным фраком с бабочкой. Картину довершал высокий цилиндр. А вместо лица у фигуры был череп с красными светящимися глазами. Когда она двигалась, за ней тянулся шлейф синих электрических искр. Сэмпл знала, что ей надо бы испугаться, но почему-то было совсем не страшно – даже когда этот череп в цилиндре подплыл совсем близко, и заглянул ей в глаза, и прошипел, пахнув на неё холодным, зловонным дыханием:

– А где Джим Моррисон?

Сэмпл не поняла вопроса.

– Какой Джим Моррисон? Я такого не знаю.

– Я Доктор Укол, и я ищу Джима Моррисона.

– Я же сказала, не знаю я никакого Моррисона.

Череп расхохотался:

– Ничего, милая, ещё узнаешь.

После чего он исчез. Сперва – тело, потом – лицо, и только светящиеся угольки ещё долго светились красным, плавая в пустоте. Через какое-то время далеко впереди вроде бы показалась ещё одна фигура. Но эта вторая галлюцинация предпочитала держаться в тени и не делала никаких попыток приблизиться. На мгновение Сэмпл показалось, что это хранитель снов из дворца Анубиса, но фигура была далеко, и Сэмпл не могла разглядеть её как следует. Но если это действительно он… а не может ли быть, что это он создал для Сэмпл все эти подводные галлюцинации? У неё не было времени поразмыслить над этой догадкой. Потому что в сгущающейся пустоте вдруг раздались озлобленные, пронзительные голоса, они были ещё далеко, но содержание их выкриков не предвещало ничего хорошего.

– Смотрите, голая блудница.

– Голая блудница есть нечестивое искушение для слабых духом.

– Её послали нам во искушение – для тех, кто в нечестии своём потакает греховности плоти.

Сэмпл знала этот ожесточённый тон – ещё по той, смертной, жизни. Она приходила в себя среди злобных, упёртых праведников.

– Гнать её, гнать подальше.

Это Эйми таких привечает, а Сэмпл от них тошнит.

– Затравить псами.

Похоже, дело плохо.

– Забить блудницу камнями!

– Во имя Господа, забить блудницу камнями!

* * *

– Ну что, мы приехали?

Джим с Доком пили весь день, и это был длинный день. Первоначальная бурная радость по поводу встречи с Доком Холлидеем и спасения из юрских болот уже притупилась. Бурбон, намешанный с пивом, вогнал Джима в раздражительное состояние. Его прошлое состояло из бессвязных картинок, наподобие сюрреалистического одеяла, сшитого из лоскутков, а будущее, похоже, не сулило ничего хорошего – лишь длительное вырождение в извращённых забавах. Это знают все пьяные, но, как правило, сразу же забывают после первых двух рюмок: самоанализ лучше не мешать со спиртным.

– Когда мы уже приедем?

Док не ответил на первый вопрос Джима, рассудив – и вполне справедливо, – что это была просто вспышка пьяного раздражения. Когда Джим спросил во второй раз, Док лишь холодно поглядел на него. Он тоже изрядно принял на грудь и впал в раздражительность из-за собственных невесёлых раздумий.

– Если ты собираешься ныть и капризить, ещё не допив свою первую бутылку, то мне, наверное, стоит задуматься: может, я зря напрягался и спасал твою задницу из трясины?

Джим посуровел.

– Я думал, ты меня спас, потому что был передо мной в долгу.

Док не изменился в лице, и только в левом глазу вспыхнул опасный огонёк.

– Но я же не должен вот так все бросать и бежать отдавать долги, правильно?

Джим был пьян, но всё-таки не настолько, чтобы не сообразить, что он приблизился к опасной черте. Да, он вёл себя как идиот и, может быть, выступал не по делу, а пьяный Док Холлидей – это не тот человек, с кем проходят такие номера. Джим пожал плечами;

– Прошу прошения. Просто мне интересно, долго мы ещё будем плыть.

– Ты уже должен был уяснить для себя, сынок. Время – понятие относительное.

Может, оно и так. Но Джиму это затянувшееся путешествие по реке уже начинало надоедать. Как говорится, много хорошо – тоже нехорошо. Воды и красот дикой природы ему хватило ещё там, в болотах. Ему хотелось попасть в большой город. Или хотя бы в иллюзию большого города. Ему хотелось жарких ночей в мотелях. Инопланетные Эпифания и Девора, конечно, девочки очень горячие, но это было давно и неправда. Джим снова думал о женщинах. Они представлялись ему как некие сексуальные абстракции: длинноногие, с томными взглядами, алыми губками, пышными бёдрами и кудрявыми лобковыми волосами. Ему представлялись высокие каблуки, страстные крики и стоны, соблазнительный шёпот, манящие, обещающие наряды – открытые и откровенные, но оставляющие простор для воображения. В общем, банально хотелось бабу. Ему как-то не верилось, что Док сейчас не испытывает тех же мук – насколько он успел узнать Дока.

И в довершение ко всем радостям река изменилась. Как будто нарочно – внести дополнительную депрессивную ноту. Ярко-зелёные джунгли по берегам сменились высокими, гулкими скалами нездорового жёлтого цвета. Размытый песчаник на мелководье окрашивали воду жёлтым, будто это была не вода, а густая моча. Никаких животных поблизости не наблюдалось, кроме воронов и канюков, что кружили высоко в поднебесье, и странных, зловещего вида рыб на участках более-менее чистой воды. На дне смутно виднелись какие-то оранжевые шары, похожие на сморщенные и бесформенные воздушные шарики – такие ядовито-оранжевые, из токсичной резины, типа тех, которые продаются в парках аттракционов и надуваются гелием из больших баллонов. Джим подумал, что это, наверное, икринки, отложенные какими-то речными тварями, огромными и противными с виду.

В общем, чем дальше вверх по реке, тем меньше приятных и мирных пейзажей, подумал Джим. Как бы в подтверждение этой мысли, мимо проплыла галера, прямиком из «Бен Гура», при полном наборе: с потными, стонущими рабами, злобными надсмотрщиками с хлыстами, мускулистым барабанщиком, отбивающим ритм, тяжёлым духом дерьма и отчаяния, с тучным Нероном в пурпурной тоге, развалившимся на подушках на шканцах, и рабами, чистившими ему виноград от кожицы. Если вначале Стикс напоминал реку в райском саду, теперь эта идиллия кончилась. Всё стало уныло и муторно. Док проводил галеру глазами, но воздержался от комментариев. Они с Джимом оба молчали, причём молчали уже давно.

Они проплыли мимо проржавелого корпуса затонувшего бомбардировщика В-52. Над водой торчал только хвост. Похоже, самолёт сперва врезался в скалы, а потом упал в воду. Джим только не понимал, как пилот вообще умудрился залететь в этот каньон, ширина которого в самых узких местах лишь чуть-чуть превышала размах крыльев военного самолёта. Из летательных аппаратов сюда мог бы спуститься разве что НЛО. Однако останки В-52 навели Джима на неприятные мысли, в частности про Вьетнам, и ему захотелось скорее на сушу, подальше от этой реки.

Даже погода – и та испортилась. На самых тёмных участках, где жёлтые скалы вздымались на высоту в сотню футов, если не больше, от воды веяло холодом, а над рекой стелился туман в стиле дешёвых эффектов а-ля Бела Лугоши. Небо сделалось мутно-серым, а чуть погодя его затянуло зловещими чёрными тучами.

– Что, гроза собирается?

– Это дым.

– Дым?

– Дым из Геенны.

Джим встрепенулся.

– Из Геенны? – Он даже поднялся с сиденья на корме и перешёл на нос. – Хочу на это посмотреть.

– Зрелище впечатляющее, будь уверен.

Джим поднял глаза к чёрным тучам:

– Так это дым?

– Я же сказал, дым. – Док снова был весь раздражённый, потому что пришла его очередь встать у руля.

– А до самой Геенны ещё далеко?

– Может быть, постоишь у руля?

Джим кивнул. Это было самое малое, что он мог сделать, чтобы Док перестал психовать.

– Ага.

Они поменялись местами. Док уселся на корме и потянулся за бутылкой.

– Только я тебя умоляю, впишись в поворот, не наткнись на какую-нибудь нефтяную вышку или ещё там на что-нибудь, в этом тумане.

– На нефтяную вышку?

– Я не знаю. С виду это похоже на нефтяные вышки. Такие здоровые металлические штуковины на ножках, прямо посередине реки. Чёрт его знает, для чего они там стоят. – Док нахмурился. – Просто как-то не хочется тут застрять, в непосредственной близости от этой дымящейся мусорной свалки под названием Геенна. Нет уж, увольте. Мы уж без этого как-нибудь обойдёмся. Понимаешь, о чём я?

– Ага, понимаю.

– И вот ещё что: попытайся не подорваться на минах.

– На минах?

Док как-то не обратил внимание на удивление и тревогу Джима:

– Ты ведь не слишком ужратый, да? Справишься?

Джим покачал головой. Но про мины хотелось бы поподробнее.

– Что, здесь, на Стиксе, есть мины?

Док небрежно махнул рукой:

– На этом участке – нет. Да и вообще, их тут немного. В основном там, на болотах, и ближе к дельте. Остались после Барбитуратовых войн. Но иногда мина-другая покажется. Так что если что заметишь, сразу же дай мне знать.

Джим сделал глубокий вдох:

– Угу, обязательно.

От мысли о минах Джим как-то враз протрезвел. Даже в глазах перестало двоиться. Он вдохнул полной грудью и сосредоточился на управлении катером. Джим не переставал удивляться, что здесь, в Посмертии, всё даётся ему так легко. Например, если нужно, то здесь можно сразу протрезветь. Так же просто, как щёлкнуть пальцами. Хотя, с другой стороны, кое-что сделалось невозможным. После смерти Джим не написал ни строчки. Он уже начал задумываться, что, может быть, этот глобальный творческий застой происходит из-за отсутствия страха смерти. Потому что его стихи были как вызов. Как бегство от смерти. Интересно, другие художники и поэты тоже утрачивают творческое вдохновение, лишившись в Посмертии этого мощного стимула? Наверное, всё-таки нет. Например, этот В-52 на дне каньона – это же явно чей-то прикол, творение какого-нибудь концептуального скульптора, рок-н-ролльщика в душе. И есть ещё этот Файбс, с его плавучим свадебным тортом. Может быть, Джиму пора перестать рефлексировать и признать наконец, что он просто исчерпал себя как поэт – ещё по ту сторону смертной черты.

Но как бы там ни было, исчерпал он себя или нет, занимался ли самообманом или смело смотрел правде в глаза – сейчас было не время об этом думать. Вписаться в поворот оказалось труднее, чем можно было предположить по небрежному замечанию Дока. В этом месте река была очень узкой, отвесные скалы нависали над водой с обеих сторон. Течение стало заметно быстрее. Катер шёл против него, и хотя мотор был достаточно мощный, он с трудом преодолевал напор встречного потока. Джим вцепился в штурвал обеими руками, стараясь удерживать катер прямо по курсу. Малейшее отклонение грозило обернуться крушением – катер неминуемо утащило бы на скалы, где разнесло бы в щепки.

– Ты как там, справляешься, Джим, сынок?

– Все в полном порядке, шкипер.

– Вот и славно. И продолжай в том же духе.

– Тут без твёрдой руки не обойдёшься.

– И не только тут, малыш.

– Ты говорил, что Геенна будет сразу за поворотом.

– Держи руль, мой мальчик. Обещаю тебе, ты увидишь Геенну уже очень скоро. Во всём её великолепии.

* * *

– Забить блудницу камнями!

Сперва Сэмпл как будто ослепла. Окружающий мир воспринимался только осязанием. Она знала, что вновь обрела прежнее тело, и это, конечно же, утешало. Однако, судя по ощущениям, ситуация, в которой она оказалась, была малоприятной. Сэмпл лежала на спине, на твёрдой земле, абсолютно голая, глядя прямо на слепящее яркое солнце в опасно ясном и чистом небе. Мелкие камушки врезались в спину. Все её тело покрывал тонкий слой пыли, даже в носу была пыль – даже во рту и в ушах, – как будто она пролежала здесь достаточно долгое время. Вокруг стояли какие-то люди. Она их не видела – только слышала. Видимо, это они предлагали забить камнями блудницу. Конечно, вполне вероятно, что под блудницей имелась в виду не Сэмпл, а кто-то другой. Впрочем, Сэмпл не тешила себя надеждой. С её-то счастьем… Похоже, в этом конкретном, отдельно взятом приключении удача ей изменила. Руку свело судорогой. Сэмпл с трудом подняла руку и прикрыла глаза ладонью. Да, похоже, она пролежала здесь долго. Когда зрение более-менее восстановилось, она различила сквозь разноцветные пятна, пляшущие перед глазами, какие-то тёмные фигуры, склонившиеся над ней. Они в самом деле говорили о ней.

– Высечь её и изгнать в пустыню.

– Забить камнями будет быстрее.

– Она права. Нам нельзя терять время. Патриарх сегодня не в духе. Хочет сделать до ночи двадцать миль.

Один из голосов был особенно злобный и вкрадчивый:

– Может, когда он её увидит, передумает. Может быть, наказание нечестивицы слегка поднимет ему настроение.

Когда глаза Сэмпл привыкли к свету, смутные фигуры начали обретать чёткий облик. Её окружали люди с тупыми, уродливыми, грубыми и жестокими лицами – из тех, что встречаются в самых дремучих, самых глухих уголках Арканзаса или Миссисипи. Низкие лбы, узкие, подозрительные глаза. К Сэмпл потянулась чья-то рука, и она отпрянула, издав рассерженный возглас, похожий на рык.

– Вы меня лучше не трогайте, а то пожалеете.

Рука быстро отдёрнулась. Точно как на Земле, подумала Сэмпл. Шваль – она шваль везде. Важно показать им, кто главный. Да, она здесь валяется голая и беззащитная, она понятия не имеет, где она очутилась и кто эти люди, но всё равно, лучший способ защиты – это нападение. Что бы ни ждало её впереди, вряд ли это будет значительно хуже того, что она пережила у Анубиса, Толстого Ари, Менгеле и остальных. Сэмпл уже надоело, что ей постоянно навязывают эту роль – жалкой, униженной жертвы. Все. Хорошего понемножку. Она снова издала рассерженный рык, и те, что стояли вокруг, отступили на шаг. Вот и славненько. Сэмпл зарычала ещё раз, погромче, потом перевернулась на живот, подобралась, вскочила на ноги и приняла защитную стойку, изображая взбешённого орангутанга. Она очень надеялась, что это их отпугнёт. Если эти кретины подумают, что она – дьяволица из пустыни, что-то вроде злобного джинна из сказки, тем лучше. Пока они остаются растерянными и напуганными, они вряд ли станут хвататься за камни, чтобы забить её насмерть, о чём ещё пару минут назад говорили с таким неподдельным воодушевлением.

Она медленно огляделась кругом, продолжая рычать с демонической яростью. То есть она очень надеялась, что это похоже на демоническую ярость. И вроде бы сработало. Во всяком случае, небольшая толпа, окружавшая Сэмпл плотным кольцом, отступила ещё на пару шагов. Изображая разъярённого суккуба, Сэмпл внимательно наблюдала, оценивая обстановку. Оказалось, толпа состояла в основном из женщин. Мужчины тоже присутствовали, но стояли чуть поодаль. Не вмешиваясь. Надо думать, по здешним правилам, разбираться с взбешённой дьяволицей – это женское дело. А женщины, кстати, являли собой воплощённый кошмар и ужас. Сэмпл в жизни не видела сразу столько уродливых тёток, собранных в одном месте. В общем, зрелище удручающее. Душераздирающее. Хотя, может, в этом её преимущество. Если местные женщины – все такие, то, наверное, здешние мужики предпочитают овец. В плане любовного интереса, И Сэмпл могла их понять. Хотя, если как следует присмотреться и к мужикам, то становится жалко овец. Сэмпл, кажется, поняла, что к чему. Ещё на Земле, когда они с Эйми были едины и подвизались на поприще религиозного проповедничества, им не раз приходилось общаться с такими вот ражими толпами. Эти люди явно считали себя Детьми Израилевыми в дикой пустыне прямиком из «Иллюстрированной Книги Исхода», но Сэмпл они напоминали каких-нибудь вырожденцев из Озарка, только у тех были хотя бы раздолбанные машины, а у этих – вообще ничего, кроме грязных и тощих овец. Ей уже приходилось иметь дело с такими уродами. Раз их тупая озлобленность сразу же не обернулась насилием, значит, она с ними справится.

Женщины в толпе были самые разные. Что называется, «в ассортименте». От расплывшихся до необъятных размеров толстух до костлявых, ссохшихся скелетин. Все были одеты в какие-то бесформенные домотканые ветхозаветные балахоны, а их лица напомнили Сэмпл кузин Элвиса со стороны отца: кислые, злобные и тупые, обиженные на весь свет – причём эта обида простиралась на многие поколения назад и была изначально заложена в их генах. Одна особенно бойкая бабёнка, понаглей остальных, высокая, тощая, кожа да кости, и с таким выражением на лице, будто она отхлебнула прокисшего уксуса, повернулась к своим товаркам:

– Я говорю, надо скорее её забивать камнями. Пока она всех нас не заколдовала.

Сэмпл рассмеялась зловещим смехом:

– Вы уже заколдованы. Через пару часов у вас по всему телу пойдут нарывы.

Она очень надеялась, что это их напугает. И кое-кто действительно испугался. Эти, которые напугались, перестали сверлить Сэмпл злобными взглядами и принялись нервно заглядывать за оттянутые вороты своих широких, бесформенных платьев в поисках первых предвестий наколдованных нарывов. Но высокая тётка ни капельки не испугалась. Кажется, Сэмпл просчиталась. Её угроза лишь раззадорила эту придурочную.

– Сколько раз вам повторять? Забить эту мерзость камнями, и вся недолга.

Похоже, высокая баба была прирождённым лидером. После секундного колебания многие женщины принялись поднимать с земли камни, довольные, что кто-то подумал за них и объяснил им, что делать. Они расступились, расширив круг, чтобы случайно не задеть друг друга, когда начнут швырять камни. «Нет, – подумала Сэмпл, – так я не играю». Она отчаянно огляделась по сторонам, пытаясь придумать, как взорвать эту реальность, в глубине души зная, что ничего у неё не получится. Да, они были трусливые, грубые и тупые, эти мнимые дщери Израилевы, но их было слишком много, сосредоточенных в одном месте, чтобы просто стереть их ментальным усилием. Им даже не пришлось бы прибегать к помощи овец, чтобы сохранить этот участок вонючей пустыни нетронутым. Сэмпл отказывалась поверить, что кучка каких-то немытых уродин забьёт её «насмерть» и отправит обратно в Большую Двойную Спираль, но, похоже, все к тому шло. А если это случится, можно ли как-нибудь избежать боли? «Сейчас узнаешь, – сказала себе Сэмпл. – Вот прямо сейчас и узнаешь». Женщины в толпе уже поднимали руки, замахиваясь. Глупо было бы надеяться, что кавалерия придёт на помощь. Сэмпл приготовилась к самому худшему. Но кавалерия, как ни странно, пришла. Невероятно глубокий, грохочущий голос сотряс пространство:

– ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ, ВО ИМЯ ГОСПОДА?

Голос как будто шёл через электронный басовый ревербератор, включённый на полную мощность. Женщины в панике пороняли камни. Все, как одна, они подняли правые руки и описали в воздухе невидимые круги вытянутыми указательным и средним пальцами, наподобие как Римский Папа благословляет толпу. Позже Сэмпл узнает, что это был так называемый знак Вечного Продолжения, которым последователи Патриарха приветствовали своего вождя. Она также узнает, что в других местах Посмертия его называют Универсальным знамением Кольца. Итак, на сцене появился новый персонаж. Высокий мужчина, почти семи футов ростом, с длинными белыми волосами, в летящих одеждах, с окладистой бородой библейского пророка и с резным деревянным посохом в правой руке. Ему хватило хорошего вкуса, чтобы не являть собой точную копию Чарльтона Хестона, хотя до этого было недалеко. Сэмпл сразу же поняла, что это и есть пресловутый Патриарх. Ещё до того, как отправиться в путь по этому идиотскому делу Эйми, она слышала, что где-то в диких краях обретается некий безумный, полностью невменяемый Моисей и водит горстку таких же безумных последователей по пустыне якобы в поисках Земли Обетованной. Ходили слухи, что он устраивает разнузданные массовые оргии, чтобы потом покарать грешников. И если это не он, тогда кто-то очень похожий.

Патриарх принял приветствие своих почитательниц коротким взмахом резного посоха и повторил свой вопрос:

– Я СПРОСИЛ, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?

Женщины разом потупились, стараясь не смотреть ему в глаза; даже высокая бойкая тётка, и та не нашла в себе мужества ответить, так что Сэмпл решила, что терять ей нечего, упёрла руки в боки и встала в вызывающей позе – пусть голая, пусть вся в серой пыли, зато гордая и надменная.

– Да вот камнями меня собирались забить, козы драные.

Патриарх смерил Сэмпл презрительным взглядом, всем своим видом изображая праведное негодование, но Сэмпл всё же заметила у него в глазах выражение, хорошо ей знакомое и явно далёкое от благочестия. Этот сукин сын возбудился, как школьник в пору активного полового созревания. Может быть, даже больше. Будучи Патриархом, он, конечно, был выше того, чтобы искать утешения среди овец. Сэмпл взяла тон дешёвой красотки из местного бара:

– Ты, наверное, и есть Моисей, о котором я столько слышала.

– ВОИСТИНУ Я МОИСЕЙ, ПРОРОК ГОСПОДА НАШЕГО, А ВОТ КТО ТЫ, БЕССТЫЖАЯ, ПАКОСТНАЯ ДЕВИЦА? – Не дожидаясь ответа, Моисей махнул рукой в сторону притихших женщин. – ДАЙТЕ ЕЙ ЧТО-НИБУДЬ, ЧТОБЫ ПРИКРЫЛАСЬ.

Низенькая толстушка, ну прямо пенёк на ножках, поспешно метнулась куда-то в сторону и вскоре вернулась с грубым холщовым платьем, точно таким же, как у всех здешних женщин. Она замерла в нерешительности, опасаясь приблизиться к Сэмпл, и только когда Моисей одарил её выразительным жгучим взглядом, неохотно шагнула вперёд и, старательно отводя глаза, протянула Сэмпл платье. Сэмпл раздражённо выхватила у неё платье – её уже начали утомлять эти страх и нерешительность. Никогда в жизни Сэмпл не доводилось надевать на себя такой ужас, и прежде чем облачиться в этот бесформенный, непонятного тусклого цвета мешок, она тщательно оглядела его со всех сторон. Как ни странно, но платье вроде было чистым, вшей тоже не наблюдалось, так что Сэмпл скрепя сердце надела его через голову и повернулась кругом, как модель на подиуме, демонстрируя себя Моисею:

– Неужели так лучше? Я же в нём совершенно бесформенная, как какой-то кулёк.

Похоже, что пируэты Сэмпл изрядно нервировали Моисея, и чтобы скрыть своё возбуждённое состояние, он взревел ещё громче:

– Я СПРОСИЛ, КТО ТЫ И ОТКУДА ТЫ ПОЯВИЛАСЬ!

Сэмпл решила, что Моисей её не запугает своей громогласной помпезностью. Во дворце Анубиса ей уже встречались устройства для усиления звука, так что эти усиленные басы и дрожащее эхо не повергали её в состояние благоговейного ужаса. Она смотрела на Патриарха с откровенным вызовом, на грани оскорбления.

– То есть так тут встречают заблудившихся странников, попавших в беду в незнакомых краях?

Моисей явно не привык, чтобы с ним разговаривали таким тоном. Надо думать, большинство из его последователей были просто тупыми по жизни – или им хорошо прополоскали мозги, – чтобы вообще говорить с Патриархом, если только он сам не обращался к ним с ясным, простым вопросом.

– Я ХОЧУ ЗНАТЬ, КТО ТЫ И ОТКУДА ТЫ ТУТ ПОЯВИЛАСЬ!

– Слушай, а может, немного убавишь громкость? А то ну никак невозможно нормально общаться. И кстати, пусть мне дадут воды, а то я точно умру от жажды и обезвоживания, ещё до того как успею ответить на твои вопросы. Насколько я знаю, предложить человеку воды – пусть даже и незнакомому – всегда считалось священным обычаем среди племён из пустыни, даже самых примитивных.

Это дало Моисею возможность прореветь в полную мощность:

– ПРИНЕСИТЕ ЕЙ ВОДЫ!

Сэмпл поняла, что клиент готов. Теперь он уже не допустит, чтобы её забили камнями. Во всяком случае, пока ему не представится случай остаться с ней наедине и проверить, нет ли у неё желания отдать дань уважения Патриарху «натурой». И всё же он, кажется, растерялся, не зная, как бы получше все это представить в глазах женщин, мужчин и овец, наблюдавших за ним и ловивших каждое его слово. «Не волнуйся, Моисей, мой мальчик, – подумала Сэмпл. – Я тебе помогу, чем смогу. Только забери меня отсюда, подальше от этой толпы малахольных баб».

За водой побежала уже другая. Передавая Сэмпл глиняный кувшин, она тоже старалась не смотреть ей в глаза. Вода была солоноватой, но прохладной, а большего Сэмпл и не требовалось. Несмотря на кошмарную жажду, Сэмпл пила медленно и осторожно. Она знала, что если сейчас выпить все залпом, потом могут быть проблемы. А ей было не нужно, чтобы поплохело в самый неподходящий момент. Тем более что вода здесь, в пустыне, наверняка на вес золота, и это давало Сэмпл возможность лишний раз подчеркнуть своё превосходство над этой толпой оборванцев. Напившись, она медленно вылила воду, остававшуюся в кувшине, себе на голову. Как она и ожидала, женщины из Моисеева семейства дружно заохали, ошеломлённые таким бесцеремонным и расточительным отношением к бесценной жидкости. Сэмпл вздохнула с довольным видом и протянула кувшин обратно той женщине, которая его принесла:

– Господи, как хорошо.

Моисей тут же взревел:

– ТЫ ПОМИНАЕШЬ ГОСПОДА НАШЕГО ВСУЕ?

Сэмпл взглянула на Моисея, как будто он уже начал изрядно её раздражать.

– Может быть, всё же приглушишь звук? Я знаю, кто ты. И этот твой громогласный рёв меня ну ни капельки не впечатляет.

На мгновение ей показалось, что она перегнула палку. Моисей оглядел толпу женщин с таким видом, будто он сейчас повелит им продолжить начатое, а именно, забить нахалку камнями, но он лишь сердито взмахнул рукой:

– ВАМ ЧТО, ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО? ИДИТЕ РАБОТАТЬ. НЕЧЕГО ТУТ СТОЯТЬ И ГЛАЗЕТЬ. ЗДЕСЬ НИЧЕГО ИНТЕРЕСНОГО НЕТ.

Сэмпл с трудом скрыла улыбку. Правильно, парень. Пусть они занимаются своим делом, а мы займёмся своим. Когда женщины неохотно ушли, Моисей снова повернулся к Сэмпл.

– ТАК ТЕПЕРЬ ТЫ МНЕ СКАЖЕШЬ, КТО ТЫ?

При звуках его громового голоса многие из Моисеевых детищ застыли на месте и обернулись к ним. Овцы тревожно заблеяли, а Сэмпл лишь вздохнула:

– По-моему, всё-таки стоит сделать потише. Как я уже говорила, меня этот рёв не впечатляет, да и хотелось бы пообщаться приватно, без посторонних ушей.

У Моисея сделался такой вид, будто он сейчас ударит Сэмпл своим посохом. В его душе явно происходила борьба: сладострастие против необходимости поддерживать авторитет. Сладострастие всё-таки победило, и Моисей медленно опустил посох, одновременно убавив реверберацию и басы. Он сделал глубокий вдох. Похоже, он уже так вжился в роль воплощённого Божьего Гнева, что забыл, что такое нормальный человеческий разговор.

– Ну и кто же ты?

Сэмпл улыбнулась, сдержанно, но в то же время кокетливо:

– Ну вот, видишь. Всего-то и нужно, что нормально спросить.

Моисей, похоже, опять разъярился:

– Кто ты и что ты делаешь в моей пустыне?

– Я всего лишь несчастная беженка, чудом спасшаяся от каннибалов и прелюбодеев.

Моисей моргнул:

– Ты серьёзно?

– Я убежала из города Некрополиса. Ты ведь слышал про Некрополис?

– Конечно, я слышал про Некрополис.

– И про тамошнего царя-бога Анубиса?

– Да будет проклято это имя. – Это был машинальный ответ, на уровне безотчётных реакций. Сэмпл видела, что Моисей заинтригован. Она придвинулась поближе к нему, с таким доверительным видом, словно хотела открыть ему некую тайну. Она видела, что женщины исподтишка наблюдают за ними.

– Анубис производил испытания очередной атомной бомбы, только на этот раз бомба была помощнее, чем, как мне кажется, он ожидал. Даже странно, что вы здесь не видели вспышки и не почувствовали удара взрывной волны.

Моисей весь напрягся.

– Мы видели вспышку и почувствовали удар. Козы совсем обезумели в панике, пастухам только-только удалось их успокоить.

Сэмпл понимающе улыбнулась и показала рукой в сторону временного поселения:

– Тебе, наверное, было непросто объяснить это явление своим людям. Вряд ли они представляют себе, пусть даже и отдалённо, что такое ядерные технологии.

– Я сказал им, что это Люцифер творит бесов из молнии.

Сэмпл рассмеялась и кивнула:

– А что? Очень хорошее объяснение. И в принципе, правильное.

– Так ты что, создание Анубиса?

– Слушай, друг, я ничьё не создание. Я попала в Некрополис лишь потому, что согласилась помочь сестре. По доброте душевной.

Моисей встрепенулся:

– СЕСТРЕ?

Он безотчётно включил басы с реверберацией на полную мощность. Сэмпл зажала руками уши:

– Пожалуйста, никогда больше так не делай. Я тебя очень прошу.

Моисей вырубил звук:

– Извини. Просто привычка. Так что там твоя сестра?

Сэмпл поняла, что сказала лишнее.

– Да ничего. Просто сестра.

Моисей прищурился:

– Ты ведь не Эйми Сэмпл Макферсон?

Теперь уже Сэмпл сделала глубокий вдох.

– Я Сэмпл Макферсон. Мы с Эйми теперь разделились.

– Я так думаю, что на земле мы занимались похожими махинациями, то есть мы с ней и ты.

Моисей нахмурился и пристально посмотрел на Сэмпл.

– Думаю, нам лучше поговорить у меня в шатре. А то тут народу кругом – немерено. А мне надо блюсти свой имидж перед этими простаками.

Сэмпл изобразила полную невозмутимость. Моисей перестал выделываться и почти признался, что он – аферист и мошенник. Может быть, он и считает других простаками, но она подцепила его на крючок. Сделала, как мальчишку.

* * *

Один только взгляд на Геенну – и Джиму опять захотелось напиться. Но ещё до того, как это увидел, он почувствовал запах, густую вонь, плывущую над рекой невидимым туманом, запах боли и наказания, истерзанных тел, озона, серы и нашатыря, горячей крови и гниющей плоти, горящих волос и каких-то непонятных ядовитых веществ, отравляющих воздух, – убойный коктейль для обоняния.

Смесь доносившихся из Геенны звуков была не менее устрашающей. Поистине адская смесь из пронзительных воплей, сливавшихся в непрерывный рёв с вкраплениями безумного смеха. Людские крики и стоны сопровождались рычанием и лаем существ настолько кошмарных и злобных, что назвать их зверьми как-то не поворачивался язык. И всё это – на фоне глухого и низкого гула и противного скрежета неких невидимых механизмов. Но запах и звук – это были цветочки по сравнению с визуальным рядом. Больше всего это напоминало ожившие картины Иеронима Босха, только жёстче, противнее и страшнее. Даже Джиму с его богатым воображением было сложно представить себе все страдания и муки обитателей этого мрачного места.

В громадной, наполненной дымом расщелине, похожей на рану в живой плоти камня – на рану от топора какого-нибудь психопата-бога или взбесившегося великана, – крутились колёса и шестерни каких-то невообразимых пыточных механизмов. Из трещин в камне вырывались языки едкого белого пламени в сопровождении облаков мутного пара. Колёса и шестерни приводили в движение стальные зазубренные клинки, что поднимались и опускались, пронзая живую плоть. Громадные молоты вбивали железные гвозди в корчащиеся тела. Бессчётные жертвы мучились на козлах, на виселицах и на каких-то совсем уже невообразимых конструкциях, названия которых Джим просто не знал. Длинные ленты, как на конвейере, неспешно переносили несчастных от одного аттракциона этого автоматизированного театра жестокости и изуверства к другому – по бесконечному кругу мучений. В огромных котлах варились вопящие грешники. Кого-то поджаривали на вертеле, кого-то секли кнутом.

И хотя складывалось впечатление, что Геенна – это мрачная, отлаженная, как часы, механическая вселенная бессмысленно повторяющихся зверских пыток, как раз отлаженности в ней и не было. Механизмы работали с явной натугой, все гремело, тряслось и скрипело, из труб то и дело вырывались струи горячего пара, во многих местах наблюдались протечки воды и кипящего масла.

В сумрачных потайных уголках и расщелинах отдельных грешников подвергали ещё более изощрённым, можно даже сказать, эксклюзивным пыткам в отличие от пыток, поставленных «на поток». Джим заметил, как по залитому кровью проходу тащат что-то такое… нет, это был человек, только совершенно потерявший человеческий облик. С него содрали не только кожу, но и мясо, почти до костей. Тащили его на верёвке, подцепив крюком за ребра. Верёвка была привязана к тележке для гольфа, а саму тележку везли двое чертей с мерзкими ухмылками на рожах. Другие жертвы были плотно обмотаны ржавой колючей проволокой, из которой тщетно пытались освободиться, а какие-то существа наподобие громадных ящеров и совсем уже непонятные твари, будто сшитые из кусочков чёрной блестящей кожи, хохотали, наблюдая за их усилиями.

Высоко на скале, по обеим сторонам от расщелины, трудились команды голых, заляпанных грязью мужчин и женщин. Балансируя на узеньких выступах, они долбили по камню кирками и лопатами, расширяли расщелину – даже издалека было видно, что пот течёт с них в три ручья, а тела сведены судорогой боли. Надсмотрщики-черти и двуногие ящеры не давали им продохнуть – если кто-то на миг останавливался, тут же хлестали кнутом. Время от времени кто-то из «каторжников», как окрестил их про себя Джим, срывался и падал. И тут уж, как говорится, одно из двух: либо его удерживали остальные, скованные с ним одной цепью, либо он увлекал за собой всю цепочку, и тогда все скопом падали прямо на острые камни или в огонь – к пущей радости бесов и ящеров.

Похоже, что здесь, в Геенне, были свои флора и фауна. Среди пыточных приспособлений и крутящихся механизмов росли громадные, бесформенные грибы нездорового мертвенно-белого цвета – высокие, как деревья. Были там и другие вроде бы растения, которые Джим, не сумел распознать – что-то вроде уродливых яиц-мутантов с ядовито-зелёными и бордовыми прожилками на скорлупе. Они «росли» из земли между фонтанами пламени и дымящимися провалами, и размеры у них были самые разные, от пары дюймов до шести-семи футов в диаметре в самой широкой части. Из явных животных преобладали огромные крысы и тощие псы с налитыми кровью глазами, чего, собственно, и следовало ожидать в таком месте, – равно как стервятники, вороны и вороны, кружившие высоко в небе, но периодически залетавшие в расщелину, чтобы заклевать до потери сознания очередного несчастного грешника, эту неумирающую мертвечину. Черти, прямоходящие звероящеры и странные «кожаные» существа также более-менее вписывались в местный адский колорит с тяжёлым налётом мрачного Средневековья.

Но что было совсем уже непонятно, так это женщины с птичьими головами, жабы с крыльями, как у летучих мышей, псы с клыками и плавниками или одушевлённые сгустки слизи, которые принимали самые разные формы. Должно быть, их поставляли в комплекте как дополнительные детали для усугубления атмосферы.

Вдоволь насмотревшись на эту Геенну Огненную, Джим опять повернулся к Доку. Джим полагал себя человеком довольно пресыщенным и не чуждым всяких извращённых пристрастий, но и его замутило при виде этого страшного и омерзительного «сада наслаждений». Уж слишком всё это напоминало его земные кошмары.

– Господи, вот где ужас так ужас.

Док кисло улыбнулся:

– Тут везде ужас, на этой реке. В самых разных его проявлениях. Спроси хоть у старого Джо Конрада… или у бедняги Марлона Брандо.

– Но эти грешники, которых там мучают, они ведь могут свободно отсюда уйти, когда им надоест?

– Всё зависит от обстоятельств. Если они – всего лишь декорации, то, сам понимаешь, тут они и останутся. Хотя, в общем и целом, если человек позволяет делать с собой что-то подобное, значит, он подсознательно этого хочет. Те, кто пришёл сюда сам, по доброй воле, остаются здесь тоже по доброй воле. Это их выбор.

Джим покачал головой:

– Да, а ведь все закладывается ещё в детстве. Вот оно, пагубное влияние религии на неокрепшие и восприимчивые юные души.

Док и сам, не отрываясь, провожал взглядом Геенну, которая, слава богу, осталась уже позади.

– Да, Библия – штука опасная.

– Чувство вины и болезненное желание понести наказание.

Док вздохнул, соглашаясь:

– К счастью, мой юный друг, мы с тобой не обременены ни первым, ни вторым.

Как только Док произнёс эти слова, от проржавелого железного пирса, вдававшегося далеко в воду, отчалили три каких-то непонятных объекта. Причём именно «объекта» – Джим так и не понял, что это такое. Док тревожно нахмурился:

– Так, а это ещё что за чёрт?

Джим глянул в ту сторону, куда указывал Док:

– Понятия не имею. Но что бы то ни было, мне оно очень не нравится. Тем более есть у меня стойкое подозрение, что они направляются прямо к нам.

Док запустил руку под плащ.

– Прибавь-ка ходу, сынок. Мне оно тоже не нравится.

Джим не стал с этим спорить. Док достал Пистолет, Который Принадлежал Элвису. Очевидно, старый стрелок подходил к этому очень серьёзно, не считая шуткой, совпадением или ложной тревогой. Джим включил оба двигателя на полную мощность, и катер рванулся вперёд. Однако на этом участке Стикса течение было сильным, а они двигались против течения. Джим оглянулся. Ветер разметал волосы, и ему пришлось оторвать одну руку от руля, чтобы убрать их с глаз. Чёрные штуки заметно приблизились. Теперь Джим разглядел преследователей. Это были маленькие и сгорбленные горгульи на водных мотоциклах – по две на каждом. Очевидно, что те, кто сидел впереди, управляли скутерами. А вот зачем с ними ехали пассажиры – это ещё предстояло выяснить. Долго ждать не пришлось. Горгулья, сидевшая сзади на ближайшем к катеру мотоцикле, достала откуда-то крюк наподобие пиратских абордажных крюков, на длинной верёвке, и принялась раскручивать его над головой с вполне очевидными намерениями, а именно – зацепить катер. Джим повёл катер зигзагом, чтобы по возможности усложнить ей задачу. Он поглядел на Дока:

– Чего им надо?

– Я так думаю, это рекруты из Геенны в поисках нового мяса для пыточной.

– Ты же сказал, что туда приходят по собственной воле.

– Ну да, это те, кто приходит. Но как видно, у местных нет особенных предубеждений насчёт затащить к себе проезжающих мимо ни о чём не подозревающих путешественников. Забавы ради. Место здесь специфическое, сам понимаешь. Полное беззаконие и беспредел.

Последний бросок горгульи недотянул меньше фута до кормы катера, и Джим резко вывернул руль, так что катер пошёл чуть ли не поперёк реки.

– В Геенну я не собираюсь. Большое спасибо.

– Тут я с тобой солидарен, сынок. Подержи пока катер ровно, а я пока кое-что предприму.

Джим кое-как выровнял катер. Док тщательно прицелился из Пистолета, Который Принадлежал Элвису, но катер все равно изрядно трясло и мотало, так что стрелять с него по движущейся цели было достаточно проблематично. Джим смотрел прямо вперёд, держа курс. Потом он услышал подряд три выстрела. Он оглянулся, и скутеров уже не было. Остался лишь дым над водой и два-три каких-то обломка. Джим усмехнулся:

– Ты заебись, бля, стреляешь, Док Холлидей.

Он думал, что Доку будет приятно – пусть и своеобразный, но всё-таки комплимент, тем более от души, – но лицо стрелка было встревоженным.

– В других обстоятельствах я бы не стал с тобой спорить, но дело в том, что я не стрелял. Ни единого выстрела.

– А как же тогда… кто же их сбил?

– Я не знаю. Что-то из-под воды. Они просто взорвались, все три. Я тут вообще ни при чём.

* * *

Эйми Макферсон три дня не выходила из комнаты. Она ещё дважды падала в обморок, причём, как говорится, ни с того ни с сего – на пустом месте, и ей стало казаться, что монахини и даже кое-кто из Серафимов и ангелов поглядывают на неё как-то странно. Она ни капельки не сомневалась, что между собой они обсуждают это и пытаются понять, что происходит с их предводительницей, Божественной Матушкой, наместницей Господа на Небесах, – уж не теряет ли она свою власть, а заодно и связь с реальностью.

Сперва были только тревога и злость на Сэмпл – почему она не выходит на связь?! Потом начались эти непонятные вторжения: мультяшные крысы, морские чудовища, НЛО. А дальше удары пошли вовнутрь, прицельным огнём прямо в Эйми. Сперва – странные боли в животе и одышка. Потом – головные боли и головокружения, когда двоится в глазах. И наконец, обмороки. Даже, наверное, не обмороки, а припадки. Первый случился с ней на террасе, когда она прогуливалась в компании своих монахинь. В голове как будто зажёгся ослепительный белый свет, её повело, и очнулась она уже на полу. Второй обморок приключился, когда Эйми была одна у себя в комнате и никто её не видел. И это единственное, что радует. На этот раз белого света не было, зато было кошмарное ощущение, будто она тонет, она по-настоящему задыхалась и хватала ртом воздух, словно рыбка, которую вытащили из аквариума.

Третий припадок был хуже всего. Она проверяла ежедневные отчёты вместе с тремя доверенными монахинями, и вдруг у неё возникло пронзительное ощущение, которое она могла охарактеризовать только как мощный, всепоглощающий, грандиозный оргазм – и это при том, что в жизни не употребляла подобных определений. Под изумлёнными взглядами ошеломлённых монахинь, Эйми вскочила на ноги, сделала пару нетвёрдых шагов и упала на колени. Потом перевернулась на спину и принялась извиваться, зажмурив глаза и выгнув спину дугой. Она кричала и выла, звала Господа и Иисуса, несла какой-то бессвязный бред, в котором преобладали две фразы: «Да, еби меня, сукин ты сын! Заеби меня до смерти!» Она повторяла их снова и снова, словно какую-нибудь нечестивую молитву. Потом потеряла сознание и пролежала в глубоком обмороке бог знает сколько времени, а когда очнулась, в комнате собралось около десятка монахинь, уже готовящихся совершить полномасштабный обряд по изгнанию бесов.

Стараясь скрыть страх и смущение, Эйми вскочила на ноги и пробормотала какое-то сбивчивое, неубедительное объяснение насчёт спиритического явления. Было видно, что монахини не поверили ни единому слову. Выразительно переглянувшись, они разошлись по своим кельям, а Эйми заперлась у себя в спальне, уверенная, что только что пережила призрачный копирэффект от Сэмпл, которая занималась сексом. Эйми давно уже жалела, что доверила Сэмпл такое ответственное поручение. И вот – лишнее тому подтверждение. Вместо того чтобы заниматься делом, Сэмпл устроила себе большие каникулы – такое развратно-порнографическое турне.

Но эти припадки были далеко не единственным признаком, что на Зиминых Небесах что-то явно не так. На самом деле Эйми не покидало стойкое ощущение, что вся структура Небес разваливается на части. Поначалу всё было ещё не так страшно: у ангелов начали выпадать перья из крыльев, сдохла парочка птичек – их нашли лапками кверху на террасе, выходившей на озеро. Две сосны на той стороне озера, видимо, подхватили какую-то непонятную древесную болезнь – неизвестно откуда взявшуюся, – с них осыпались все иголки, и они стояли теперь абсолютно голые. Лазурное небо и синее озеро периодически тускнели и становились мутно-серыми. Ветер, похоже, дул всегда только с Голгофы, распространяя зловоние. Трава на лужайках, когда-то сочная и зелёная, местами пожухла или увяла совсем. Стены храма на мысе покрылись какой-то тёмной и нездоровой плесенью, воздушные девственницы больше не танцевали, теперь они в основном резались в кости.

Посторонние вторжения возобновились. После НЛО было временное затишье, а потом на небе начали появляться странные облака, какие-то угловато-абстрактные и тревожные. Однажды по небу пролетела целая эскадра зловещих чёрных бомбардировщиков с эмблемой черепа и скрещённых костей на фюзеляже – пролетела и скрылась за белыми горами за озером.

С этими припадками, бомбардировщиками и прочим Эйми была уже на грани срыва. Ей нужно было уединиться, спрятаться от всех этих кошмаров и спокойно подумать, что делать. Так что Эйми заперлась в комнате, которая представляла собой идеальный куб с серыми стенами, угнетающе тесный и абсолютно пустой, – если не считать соломенной подстилки на голом каменном полу, гвоздя, вбитого в стену, где висела узловатая плеть для умерщвления плоти, – и верхним светом, настолько резким и ярким, что под ним нельзя было расслабиться ни на секунду. Эту комнату Эйми соорудила специально для упражнений в смирении и размышлений, впрочем, как выяснилось уже очень скоро, ни то, ни другое особенно не помогло. Первый день она провела, занимаясь самобичеванием и горестно стеная, она хлестала себя кнутом до крови, но эти самоистязания не принесли желанного облегчения. Просветление не наступило. Откровение не явилось. Спасение – тоже. Равно как и душевный покой. Были только ярость и злость. Злость на Сэмпл. Где она? Чем занимается? Что вообще себе думает?!

На второй день своего добровольного заключения Эйми материализовала телевизор в надежде увидеть сестру, но даже такое простое действо пошло совершенно не так, как задумано. Эйми хотела материализовать скромный «Сони Тринитрон», но вместо него появилась какая-то сомнительная конструкция с открытой схемой, странным треугольным экраном и без пульта. Эйми, наверное, раз двадцать отправляла этот кошмар обратно и пыталась вызвать нормальный человеческий телевизор, но у неё ничего не получалось. Наконец, Эйми смирилась и попробовала включить это «чудо технической мысли». Но и тут ничего не вышло. Эйми не только не смогла настроить нормальный приём, но так и не разобралась, где тут переключать каналы. Телевизор показывал. Но показывал что-то странное: бессвязные и беззвучные картинки, сменяющие друг друга со скоростью нарезки в музыкальном видеоклипе – ядерный взрыв; какой-то костюмированный парад; гигантские муравьи методично уничтожают автозаправку; непристойное телешоу, где молодые мужчины и женщины расхаживают взад-вперёд, абсолютно голые, по длинному узкому подиуму; чёрно-белая реклама сигарет «Филипп Моррис»; зернистое садомазохистское порно; какой-то небритый мужик в чёрных кожаных штанах и грязной рубашке пробирается по болоту в компании маленького зверька непонятной породы; тот же мужик с ещё одним мужиком, постарше, плывут на лодке по реке; гарем какого-то восточного шейха; сцена из «Околдованных» с Агнес Мурхед в роли Эндоры; огромный чернокожий мужчина с золотым копьём атакует толпу в облаке пыли; публичная казнь через повешенье; овца с чёрной мордой бредёт по пустыне, останавливается и пьёт из водяной скважины.

И всё в таком духе. А потом – к вящему ужасу ошеломлённой Эйми – на экране «зависла» одна картинка. Дальний план Сэмпл. Да, Эйми хотела увидеть сестру, но уж никак не в таком виде. Сэмпл лежала, распростёртая на огромном ложе, вроде бы в каком-то шатре, очень большом и красиво убранном, так вот – она лежала распростёртая на ложе и неистово совокуплялась с каким-то высоким мужчиной с почти совершённым телом и лицом, как у киноактёров 1950-х годов. Неожиданно прорезался звук, оглушительно громкий в гулком пустом пространстве:

– Да, еби меня, сукин ты сын! Заеби меня до смерти!

Снова и снова, в похотливом, ритмичном повторе. Эйми узнала фразу. Она выкрикивала эту мерзость во время своего припадка. Она закусила губу – сильно-сильно, до крови, – но ничего не сказала. Она лишь закричала, когда Сэмпл, сделав короткую паузу между движениями своего непотребного сладострастия, посмотрела прямо в «камеру» и подмигнула Эйми:

– Привет, сестричка. Жалко, ты далеко! У тебя сигарет нет, случайно?

* * *

Сэмпл лежала прикрыв глаза. Дыхание медленно восстанавливалось. Когда, интересно, настанет счастливый час и она сможет снова заняться сексом исключительно ради собственного удовольствия? Ей уже надоело, что она постоянно оказывается в таких ситуациях, когда единственный способ спасти свою задницу – это подставить оную задницу местному первому парню на деревне, причём эти первые парни неизменно оказываются законченными мудаками и клиническими психопатами. Сначала – Анубис, теперь – этот ветхозаветный придурок, семи футов ростом и с самомнением ему под стать. Хотя, если честно, секс с этим лже-Моисеем был не таким уж противным. Даже наоборот. Он оказался партнёром вполне восприимчивым и даже где-то внимательным, и ему было явно не всё равно, получает она удовольствие или нет.

Очевидно, пока он водил по пустыне эту толпу злобных уродов из Библейского Пояса, у него не было никаких шансов на длительные романтические отношения с какой-нибудь более-менее симпатичной женщиной; когда он в первый раз привёл Сэмпл к себе в шатёр и наблюдал, как она моется в фарфоровом тазу, у него глаза съехались в кучку – так сильно ему хотелось. Впрочем, Сэмпл этого и добивалась. Она стояла в тазу абсолютно голая, и не стеснялась своей наготы, и лила на себя драгоценную воду в таких количествах, что если бы это видели люди снаружи, их бы удар хватил от возмущения. Пока Сэмпл мылась, она рассказала Моисею о своих приключениях в Некрополисе – разумеется, этот рассказ был тщательно отредактирован и существенно сокращён. Моисей же смотрел, как она трёт себя матерчатой мочалкой, уделяя особое внимание груди, ягодицам и внутренней стороне бёдер, и у него ум заходил за разум. И куда вдруг подевалась вся библейская праведность?! Сэмпл даже не успела как следует вытереться, Моисей подхватил её на руки и отнёс на кровать – большую и, надо сказать, просто роскошную для походной койки: шёлковое бельё, меховые покрывала, вышитые подушки.

Спустя пятьдесят пять относительных минут, Сэмпл прислушалась к своим ощущениям. Она была полностью удовлетворённой. Вероятно, вся в синяках. И ей ужасно хотелось курить. В общем и целом она осталась довольной. Единственное, что подпортило удовольствие, – беспричинное и абсурдное ощущение, что Эйми каким-то образом наблюдает за ней с Моисеем в самый разгар их постельных игрищ. Похожее ощущение Сэмпл испытывала и раньше, ещё при жизни, когда они с Эйми, были одним существом и Сэмпл приводила домой ковбоев и матросов; Эйми делала вид, что её как бы и нету, но все равно получала свою порцию кайфа.

Моисей лежал на спине. Глаза закрыты, грудь вздымается и опускается в такт дыханию, в уголках губ играет улыбка патриаршего удовлетворения. Когда Сэмпл спросила его про сигареты, он открыл глаза и улыбнулся:

– Если следовать исторической правде, то сигареты изобретут лишь через пять тысяч лет.

– То есть ты хочешь сказать, у тебя нет сигарет?! И кстати, об исторической правде. Что-то я не заметила, чтобы этот шатёр как-то ей соответствовал.

И действительно. По сравнению с жалкими палатками верных последователей пророка обстановка в шатре Моисея складывалась в основном из артефактов девятнадцатого и двадцатого веков. Тут было прохладно, будто работал скрытый, бесшумный кондиционер. На маленьких раскладных столах лежали журналы и книги, в одном углу – шатёр был не круглый, а прямоугольный – стоял небольшой холодильник и питьевой фонтанчик. Мавританские занавески и персидские ковры создавали уют и декор. Сэмпл мысленно пожалела тех бедных придурков, которым приходится таскать это всё на себе по пустыне, когда Моисеево племя снимается с места. Сэмпл также заметила, что по всему шатру стояли часы и другие приборы для измерения времени, от песочных часов до модерновых цифровых хронометров. Внушительная коллекция. Прямо какой-то фетиш времени.

Моисей приподнялся на локте и принялся перебирать всякую мелочёвку, наваленную в беспорядке на столике у кровати. Наконец он нашёл, что искал: «Лаки Страйк» без фильтра, в довоенной, красной с зелёным, пачке. Он достал одну сигарету, постучал ею о ноготь большого пальца и сам сунул её Сэмпл в губы.

– А прикурить?

Сэмпл знала: единственный способ общаться с такими, как Моисей, – ни в коем случае не давать им спуску. В своё время она повидала немало таких мужиков. Все эти странствующие проповедники – то же самое. На публике проповедуют праведный образ жизни, семейные и моральные ценности, нравственную чистоту, грозятся вечным проклятием и адским огнём, а запершись у себя в номере, дуют литрами запрещённый джин и всю ночь напролёт развлекаются с парочкой-троечкой профессиональных грешниц или энтузиасток-любительниц. Как прирождённые лицедеи, они знают, чем «зацепить» толпу. У них, как правило, есть хоть какой-то стиль – вот как у этого Моисея.

Он снова порылся в вещах на столике и нашёл коробок спичек ядовитого ярко-розового цвета с надписью КУКОЛЬНЫЙ ДОМИК. Очередной фетиш? Надо об этом подумать, решила Сэмпл. Но потом, не сейчас.

Она с благодарностью затянулась дымом и обвела взглядом шатёр:

– А ты тут неплохо устроился, я смотрю.

Моисей оглядел шатёр с видом гордого собственника:

– Поверь мне на слово, это не такая уж и синекура – работать пророком Господа. Так что, думаю, я заслужил некоторые бытовые удобства.

– А с народом проблем не бывает? Разве никто сюда не заходит и не задаётся вопросом, что что-то здесь явно не так? В смысле исторической достоверности? Они, конечно, тупые как пробки, но у тебя тут столько всего… хватит с избытком, чтобы поднять мятеж даже среди законченных идиотов.

Моисей рассмеялся:

– Сюда никто не заходит.

– То есть, как не заходит? – удивилась Сэмпл.

– Они думают, что у меня тут Скрижали Завета и если кто на них взглянет, то сразу ослепнет.

– То есть ты их откровенно дурачишь?

Моисей подмигнул:

– Дураки, они дли того и есть, чтобы их дурачить. Когда мы снимаемся с места и им приходится паковать мои вещи, я говорю, чтобы они крепко зажмурились и не открывали глаза.

Сэмпл ещё раз оглядела шатёр:

– А у тебя есть Скрижали Завета?

– Раньше были. Но на последней оргии с Золотым Тельцом у нас тут случилось одно разногласие, и скрижали разбились, все десять заповедей.

– А что было-то?

– Да этот туберкулёзный придурок, Док Холлидей, упился до невменяемого состояния, выхватил свой пистолет и попытался меня пристрелить. Мне повезло – не попал. У него золотые пули и Пистолет, Который Принадлежал Элвису, так что мне могло сильно не поздоровиться, если б меня зацепило.

– И что ты сделал?

– Я напустил на них плазму. Очень надеюсь, что эта сладкая парочка улетела прямиком в Большую Двойную Спираль.

– Парочка? А кто второй?

Моисей скривился:

– Холлидей и этот Моррисон.

Сэмпл мгновенно насторожилась:

– Моррисон?

– Джим Моррисон, этот певец из шестидесятых. Законченный алкоголик. А почему ты спрашиваешь?

Сэмпл постаралась не выказать своего любопытства:

– Да просто так. Недавно слышала это имя. Разумеется, вовсе не исключено, что этот придурок – ненастоящий Джим Моррисон. Тут много таких малахольных якобы Джимов Моррисонов, Джимми Хендриксон, Джерри Гарсия. Называются громкими именами, чтобы девок цеплять.

Моисей протянул руку и прикоснулся к груди Сэмпл. Похоже, ему хотелось ещё. У неё чуть не сорвалось, что и сам Моисей называется громким именем, так что чья бы корова мычала… но она прикусила язык. Сейчас не время для ехидных подколов. Пока что она неплохо справляется с Моисеем, но не стоит лишний раз испытывать удачу. Моисей уже придвинулся ближе и теперь облизывал ей ухо. В первый раз это было приятно – расслабиться после всех прошлых напрягов. Но одного раза вполне достаточно. Впрочем, Сэмпл знала, что если Моисей захочет ещё, она всё равно ему не откажет. А он хотел. Ещё как хотел. Она сомкнула ладонь на его твёрдом члене в полной боевой готовности и принялась легонько его поглаживать. Может, на этот раз ей удастся отделаться творческой мастурбацией. Она прошептала ему на ухо:

– У меня ощущение, что ты уже очень давно этим не занимался.

– Не то чтобы очень, но давно.

– Что, местные девушки все такие страшилы, что даже некого привести к себе на ночь? Кстати, мне интересно: если ты кого-то приводишь, ты что, завязываешь им глаза, чтобы они не ослепли, увидев Скрижали?

Моисей весь напрягся под её умелыми прикосновениями, а когда заговорил, то его речь прерывалась краткими вздохами удовольствия:

– Да, раньше я именно так и делал, но потом все равно приходилось от них избавляться. Чтобы чего лишнего не сболтнули.

Сэмпл на миг замерла. Что это значит, «приходилось от них избавляться, чтобы чего лишнего не сболтнули»? Он что, намекает… Её аж передёрнуло. Ни хрена себе откровение: патриарх – серийный маньяк-убийца.

– Ты чего? – обиженно проговорил Моисей. – Почему остановилась? Мне было так хорошо.

На этот раз Сэмпл не стала сдерживаться. Она сказала, что думала. Если ей предстоит возвратиться в Большую Двойную Спираль, может, оно и к лучшему. А то в теперешней инкарнации ей, похоже, суждено общаться исключительно с извращенцами и психопатами.

– А от меня ты потом тоже избавишься?

* * *

– Субмарина. Наверное, это была субмарина.

Джим улыбнулся:

– В наше время мы называли их просто – подводные лодки.

Док пожал плечами:

– А я, выходит, застрял во времени Жюля Верна. Но факт остаётся фактом. Что-то же их подорвало, этих горгулий.

Джим нахмурился. Теперь, когда опасность погони уже миновала, он немного замедлил ход и вёл катер на крейсерской скорости. Он оглянулся назад и посмотрел на обломки водных мотоциклов.

– Если это была подводная лодка, выходит, Геенна вроде как в блокаде.

Но Док не проникся этой идеей.

– За каким чёртом кому-то ставить блокаду на Геенну?

– Откуда я знаю? Я о том и говорю. Смысла нет никакого, Но тогда получается, кто-то нас очень любит и всячески нам помогает добраться до места. Ну, то есть куда мы едем. А поскольку я понятия не имею, куда мы едем, и что-то не помню, чтобы у меня были друзья, любовницы или покровители, у которых есть подводная лодка, то я в полной растерянности. Понимаешь, о чём я? Это очередная загадка. Есть над чем поломать голову.

Док опять взял бутылку, которую отставил в минуту опасности. Похоже, он не разделял тревог Джима.

– Я давно уяснил для себя одну вещь: голову лучше вообще не ломать. Здесь все не так, как мы привыкли при жизни, так чего зря напрягаться. Всё равно ничего умного не придумаешь.

Подход, может, и верный, но Джим его не разделял. Доку, конечно же, проще. Либо он пробыл в Посмертии так долго, что уже перестал волноваться за вероятные варианты будущего, либо знает что-то такое, чего не знает Джим. Знает, но не говорит.

– И тебя ни капельки не волнует, что с тобой будет?

Док на секунду задумался:

– Я стараюсь не волноваться, никогда. Но мне будет значительно легче, когда мы достигнем тоннеля.

* * *

Моисей поднялся с постели, подошёл к мини-бару в углу и неторопливо смешал два коктейля: ром с колой. Похоже, тревоги Сэмпл его позабавили.

– Не буду я от тебя избавляться. Ты совсем не такая, как эти кретины. Ты – совершенно другое дело. С ними я могу делать, что захочу. В смысле, они – моя собственность. Либо я сам их создал, либо они пришли ко мне из Спирали по доброй воле и остались здесь на условиях, что будут принадлежать мне душой и телом, каковыми я распоряжаюсь по собственному усмотрению. Разница между ними и овцами с козами так мала, что вообще не считается. Иногда я приношу в жертву овцу, иногда – молодую женщину. У тебя с этим проблемы?

Хотя сейчас они обсуждали её ближайшее будущее, вопрос самый что ни на есть насущный, поскольку решалась её судьба. Сэмпл все равно оценила ром с колой, поданный в высоком сапфирно-синем бокале с наледью. Это так не вязалось с ветхозаветной пустыней снаружи – и было так очаровательно в своей абсурдной нелепости. Также она оценила тело, которое сделал себе Моисей. С точки зрения эстетики, это было великолепное тело. Идеальные рельефные мышцы, идеальные пропорции, идеальная симметрия. Как у скульптур Микеланджело.

– Как-то не хочется, чтобы меня принесли в жертву.

Моисей протянул Сэмпл её коктейль.

– А что такого ужасного в человеческих жертвах? Разве Бог не велел Аврааму принести ему в жертву собственного сына? Сына убить ради Господа?

В другой ситуации Сэмпл, наверное, посмеялась бы над этим пророческим пафосом. Нести такой бред с таким важным видом – это действительно что-то с чем-то. Но сейчас ей было не до смеха.

– Не говори ерунды, Пророк Божий. «Сына убить ради Господа» – это вообще не из Библии, это из Боба Дилана. И Бог всё равно отказался от этой жертвы. Это было лишь испытание веры. Почитай «Бытие», двадцать вторую главу.

– Ты знаешь Библию?

Сэмпл уже начала раздражаться. Ей по-прежнему было страшно, но злость оказалась сильнее.

– Конечно, я знаю Библию. Я же вроде как половинка Эйми Сэмпл Макферсон, правильно?

Моисей резко обернулся и испытующе посмотрел на неё:

– И там, где ты обитаешь со своей сестрой, у тебя не было искушения злоупотребить властью над своими созданиями, унизить их, причинить им боль?

Сэмпл вспомнила про Голгофу Эйми и про свои собственные пыточные покои. ЕЙ не хотелось рассказывать обо всём этом Моисею, но и лицемерить тоже не хотелось. Поэтому Сэмпл решила уйти от ответа.

– Если ты переспал с женщиной, а наутро принёс её в жертву, это похоже на то, как бывает у богомолов. А мы же всё-таки не насекомые.

Моисей снисходительно улыбнулся:

– У богомолов самка убивает самца после совокупления.

Эта улыбка взбесила Сэмпл.

– Ладно, а как насчёт ритуальных серийных убийств? Это как-то наводит на мысли о Нормане Бейтсе.

– Я не держу мать в погребе. И к тому же что-то я сомневаюсь, чтобы бедняга Бейтс занимался сексом со своими жертвами.

– Но всё равно он их убивал.

– Я этих девочек не убиваю. Ты подумай как следует. Они уже мёртвые, правильно? Мы все уже мёртвые. Самое худшее, что с ними может случиться, – они вернутся обратно в Большую Двойную Спираль. А им это, может быть, только на пользу. Когда они соберутся опять воплотиться в реальность, они, может быть, выберут для себя что-нибудь поумнее. Невежество – выбор глупцов, но если глупцы способны чему-то учиться, они вскоре поймут, что невежество – это подъем по отвесной скале, где тебе не за что уцепиться, а внизу поджидают лишь острые камни.

– Как поэтично.

– Работа у меня такая. В частности, произносить поэтичные речи.

– Эту работу я знаю. Мы с сестрой помогали писать книгу об евангелизме двадцатого века. Жаль, что мы не дожили до телевидения. А то бы заделали своё шоу. Сколотили бы целое состояние. Может быть, даже открыли бы парк развлечений.

– Расскажи мне побольше. О себе и о сестре.

Несмотря на уверения Моисея, что он вовсе не собирается «избавляться» от Сэмпл, ей всё ещё было тревожно.

– Раньше мы были одним существом, теперь нас двое. Что ещё тебе надо знать?

– Ты, кажется, говорила, что оказалась в Некрополисе по поручению сестры.

Сэмпл задумчиво посмотрела на Моисея. До этой минуты она держала его за такого же параноидального психопата с непомерной манией величия, как и Анубис. Может быть, первое впечатление и вправду обманчиво. Похоже, она его недооценила. Моисей хотя бы слушал, что она говорит. Слушал и запоминал.

– Некрополис – это был только отправной пункт. К несчастью, там я связалась с Анубисом, что сбило все мои планы. А потом он устроил эти ядерные испытания, и мне удалось сбежать.

– А теперь ты связалась со мной?

Сэмпл прикрылась шёлковой простыней.

– То есть ты так это видишь?

– Я пока что не понял, как я это вижу. Сперва мне нужно побольше узнать о твоей миссии. По поручению сестры.

Сэмпл выдержала его пристальный взгляд. Может, поэтому Моисей и не собирается её убивать и даже пытается быть любезным? Сигаретку вот дал, угостил коктейлем… Что-то ему явно нужно. От неё или от Эйми. Осталось лишь выяснить – что.

– Это была никакая не миссия. Просто просьба.

– Миссия, просьба – не важно. Всё равно ты, по-моему, не хочешь рассказывать.

– Просто это семейное дело, а сестра очень не любит, когда говорят о её делах. С посторонними.

– Даже с теми, кто мог бы реально помочь?

Моисей смотрел ей прямо в глаза, и Сэмпл не могла отвести взгляда. Это было бы равносильно признанию своего поражения.

– Ты считаешь, что можешь чем-то помочь моей сестре? – Сэмпл чуть сдвинулась, так что шёлковая простыня натянулась у неё на груди. – Знаешь, мы с ней очень разные. Эйми совсем не такая, как я. Я, как бы это сказать… приземленней.

– Мне стало известно из достоверных источников, что твоей сестре нужна помощь в экспансии её Небес.

– Из каких достоверных источников?

– Ну, ходили такие слухи.

Сэмпл выругалась про себя.

– Слухи – это не достоверный источник. – Скорее всего это Эймины монашки. Язык без костей. Сэмпл всегда знала, что им нельзя доверять. – Но даже если сестре и нужна помощь с экспансией её Небес, ты что, собираешься ей помогать?

Моисей приосанился:

– Может быть.

– И в чём конкретно будет выражаться эта помощь?

Моисей указал жестом куда-то вдаль, на пустыню снаружи:

– У меня своя паства и неплохие способности к созидательной деятельности.

Сэмпл подумала, что разговор у них получается странный, но ей не хотелось, чтобы Моисей заметил её смущение. На самом деле, когда Эйми обратилась к ней с просьбой найти поэта, Сэмпл первым делом подумала про него, но потом отказалась от этой мысли. Она много слышала про этого предполагаемого Моисея и решила, что он не подходит – из-за своей явной психической неуравновешенности. Теперь, когда она узнала его поближе, то окончательно убедилась, что он больной на голову. Конечно, можно на все плюнуть, отвести Моисея к Эйми, и пусть разбираются сами. А Сэмпл спокойно займётся своими делами. Тем более что он прямо рвётся в помощники. Вот только с чего бы такое рвение. И тут она вдруг поняла, в чём дело…

Она все думала, что ему надо от Эйми, а ответ напрашивался сам собой. Она понимающе улыбнулась, глядя прямо в глаза Моисею:

– Тебе нужна Земля Обетованная, правильно? И ты нацелился на Небеса Эйми?

К чести Моисея надо заметить: когда его намерения были раскрыты, он не стал изворачиваться и юлить. Он лишь улыбнулся:

– Вот почему я не буду тебя убивать – чтобы ты мне рассказала, как их найти.

Сэмпл всё-таки выкупила себе жизнь. Но ценой новых проблем. Во-первых, ей так и не удалось избавиться от Моисея и его неумытой команды уродов. На самом деле она завязалась с ним ещё крепче. А во-вторых, если по правде, Сэмпл понятия не имела, как ей вернуться обратно к Эйми с её придурочными монашками и не менее придурочными мультяшными птичками.

* * *

Теперь по обоим берегам реки громоздились высокие чёрные скалы зловещего вида, будто отлитые из стекла. Небо превратилось в тонкую изломанную полоску мутно-серого цвета. По чёрным блестящим камням стекали потоки воды, а неровные изломы утёсов казались острыми словно бритва, – притронься к такому, и мясо срежет с костей. Вода в Великой реке стала густо-бордовой, в хлопьях пурпурной пены. В воздухе кружились снежинки такого же красного цвета. Было прохладно, хотя и не настолько, чтобы шёл снег. По-своему это было красиво, но Джиму сейчас было не до красот. Ему приходилось бороться с течением, удерживать катер на курсе и избегать острых стеклянных рифов, что грозили пропороть днище. Джиму все это очень не нравилось. И особенно после того, как им едва не снесло правый борт острым зазубренным выступом в чёрной скале. Он еле-еле успел вывернуть катер.

– Как-то оно все опаснее и опаснее.

Док сидел на корме с безмятежным, расслабленным видом.

– Не боись, Джимбо. Всё будет в порядке.

– Ты это серьёзно или тебе все равно? Ты не страдаешь болезненной тягой к саморазрушению?

– Я очень серьёзно. С нами ничего не случится.

– Меня терзают смутные подозрения, что ты знаешь что-то такое, чего я не знаю. А ты знаешь, но не говоришь. С чего бы это?

– Может быть, у тебя паранойя.

– Или ты что-то скрываешь.

Глаза Дока опасно сверкнули.

– Мне показалось или я уловил в твоём голосе злобу?

Может быть, Джим уже стал потихонечку привыкать к Доку, но он высказался, не думая о последствиях:

– Все правильно, не показалось. Мне уже осточертела и эта река, и вообще все. Я хочу знать, куда мы едем. К чему, бля, такая секретность?

– Как я уже говорил раньше, у нас тут не увеселительная экскурсия, и я, бля, не гид. Скоро приедем, сам все увидишь.

– А что за тоннель, о котором ты упоминал?

– Сам все увидишь.

Джим уже окончательно распсиховался:

– А не пошёл бы ты на хуй, Док Холлидей!

Док рассмеялся:

– А ты смелый парень, Моррисон. Если тебя разозлить. Я знаю очень немногих людей, которые решились бы меня послать, стоя вот так вот близко и зная, что я вооружён, а они – нет.

Джим сделал глубокий вдох:

– Ну, может быть, это как раз я страдаю болезненной тягой к саморазрушению.

– Что вообще на тебя нашло?

Широким жестом Джим указал на реку и на стеклянные скалы:

– Ты посмотри вокруг. Чем дальше вверх по реке, тем хуже. Когда были джунгли, ещё было нормально, но потом – этот песчаный каньон, затонувший В-52, Геенна и вот теперь это. А что будет дальше, Док? Есть у меня смутное подозрение – ничего хорошего. Но хотелось бы всё-таки знать, чего ждать. Акул-людоедов? Гигантского спрута? Или мы просто плывём к Ниагарскому водопаду?

Док посмотрел на Джима безо всякого выражения:

– Мы плывём прямо к тоннелю.

– Ага. Вот, стало быть, очередной сюрприз.

– Минут через пять уже будет тоннель.

Джим надул губы:

– Но время здесь относительно?

– Вход в тоннель – зрелище впечатляющее. Если ты раньше его не видел.

Джим скривился:

– Минут через пять?

– Ну, плюс-минус.

Но не прошло и пяти минут, как впереди показался тоннель – хотя на тоннель это было совсем не похоже. Джим увидел скопление тонких высоких башен, даже выше стеклянных утёсов. Он оглянулся на Дока:

– Ты говорил, мы плывём в тоннель?

– Вход в тоннель здесь, в Посмертии, считается одним из чудес света.

– Прямо какой-то собор.

– Собор? По-моему, не самое подходящее определение. Да, вход в тоннель поражает и изумляет. Мне он всегда напоминал собор Святого Семейства в Барселоне, только значительно больше, но ведь и собор Гауди мало похож на собор…

Джим прервал Дока на полуслове, ему совсем не хотелось выслушивать длинную лекцию, тем более что Док явно собрался его поразить своими обширными познаниями.

– А ты что, бывал в Барселоне?

– Бывал. То есть уже после смерти. Я редко когда выбираюсь на Землю, но иногда выбираюсь. В виде бесплотного духа, понятно. Мы отправились в Барселону с одним свежепочившим испанским анархистом. Это было во время их Гражданской войны. Он хотел показать мне, как коммунисты сражаются с анархистами и как революция может бездумно разорвать на части себя самоё.

Джиму хотелось продолжить этот разговор, но внезапный всплеск волн вокруг катера заставил его полностью сосредоточиться на управлении. Однако очень скоро он убедился, что Док был прав. Да, вход в тоннель был похож на собор, но только издалека и только благодаря башням – вблизи всё это напоминало скорее собрание окаменевших киношных монстров-мутантов работы Курта Гейгера, известного мастера киночудовищ. Джим в жизни не видел ничего подобного, разве что в страшных снах. Впрочем, скромные фрейдистские ужасы как-то бледнели перед этим кошмаром. Похоже, архитектор, создавший эти ворота, воплотил в камне полный набор фобий больного разума.

Вскоре Джим стал различать детали. Казалось, здесь были представлены все чудовища из всех мыслимых и немыслимых мифов и демонологии. Крылатые змеи инков теснили горгулий из Нотр-Дама с их постаментов. Гром-птицы и драконы сплетались в невообразимых изломах тел с баньши и морскими чудовищами из северных легенд. Призраки и вампиры стояли в ряд вместе с ночными охотниками из африканских вельдов, чупакабрами и китайскими саблезубыми львами. И посреди всего этого, на гладком стекле размером с теннисный корт, теснились огромные буквы, иероглифы и идеограммы. Одна и та же фраза повторялась на множестве языков; на армянском, зулусском, латинском, на суахили и языке басков. Джим достаточно хорошо знал испанский, чтобы прочесть латинскую надпись, и ему стало не по себе. А потом он нашёл и английский вариант – выбитый элегантным романским шрифтом с засечками, – и у него все внутри оборвалось.

ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ.

Он обернулся к Доку и заорал:

– Мы едем сюда?!

– Это вовсе не то, что ты думаешь.

– Мы едем сюда?!

– У тебя в корне неправильные представления.

– Тебе кто-нибудь заплатил, чтобы ты притащил меня в это место, или это твоя идея? – Джим убрал руки с руля. – Вот что я тебе скажу. Я туда не поеду. Если хочешь поиграть в Харона, проводника в Царство Теней, сам становись у руля.

Как только Джим выпустил руль, катер вильнул в сторону. Док быстро вскочил, схватил штурвал и выправил катер.

– Ты все неправильно понимаешь, мой юный друг. Я просто подумал, уж если мы собираемся поднимать большой кипеж, чтоб всем чертям было тошно, лучше всего провернуть это прямо на месте.

* * *

Как Сэмпл и боялась, поход по пустыне в компании Моисея и его племени оказался делом весьма непростым, хлопотным и изнурительным. Тогда, в самом начале, Моисей так поспешно увёл Сэмпл к себе в шатёр, что у неё просто не было времени осмотреться как следует. Но теперь она увидела, что бродячий дурдом из новых Детей Израилевых был значительно больше, чем ей показалось вначале. В смысле – по численности населения. Небольшая толпа оголтелых тёток, оказавших ей столь нелюбезный приём, была только малой его частью. Причём, помимо непробиваемой тупости, все дщери и сыны Израилевы отличались ещё и изрядной заторможенностью. Глядя на эту оборванную толпу, которая не вызывала в душе никакого другого отклика, кроме гадливого омерзения, Сэмпл в который раз задалась вопросом, почему столько людей в Посмертии, при всех здешних возможностях, выбирают себе настолько жалкие роли. Неужели им это нравится?!

По примерным прикидкам, Моисей имел в своей пастве около трёх тысяч душ, которых можно условно назвать людьми, и около девяти тысяч голов скота, включая овец, коз, мулов, ослов и верблюдов. Поднять этих условно людей и организовать на очередной переход – само по себе представляло большую проблему. Ведь им надо было собраться, свернуть палатки, нагрузиться по самые уши, да ещё и следить за скотом и детьми. Вот вроде бы все собрались и можно было идти, но тут выяснялось, что стадо овец разбрелось по пустыне и его надо собрать, или у кого-нибудь потерялся горшок, или мех для воды, или постельные принадлежности, или какой-нибудь ребятёнок утопал неизвестно куда, и мать, заливаясь слезами, носилась по всему лагерю в поисках своего драгоценного чада. А свернуть Моисеев шатёр и собрать все его вещи – это вообще разговор отдельный. Семеро мужиков еле управились за два часа. Они бы, наверное, справились и быстрее, если бы им не приходилось работать, крепко зажмурив глаза, то есть только на ощупь, чтобы, не дай бог, не ослепнуть при виде несуществующих Скрижалей Завета. И вот наконец патриарший шатёр худо-бедно свернули, все имущество разложили по сундукам и мешкам и кое-как распределили на спинах мулов и на плечах самых сильных мужчин и женщин.

Пока Дети Израилевы готовились к переходу, Моисей как ужаленный носился по лагерю, подгоняя своих людей, и вопил дурным голосом, выведенным к тому же на полную мощность, с реверберацией и всеми делами, так что всё это напоминало – в смысле по звучанию, – как Элвис Пресли записывал «Отель, где разбивают сердца» в большой гулкой студии RCA. Сэмпл заметила, что несмотря на создаваемые Моисеем убойные звуковые волны, дело быстрее не продвигалось. Люди как бы и не обращали внимания на разбушевавшегося патриарха. Единственное, чего он добился, – это перепугал всех животных, которые в панике разбежались, так что потом их пришлось собирать по пустыне. Также усиленный голос Моисея, по какой-то необъяснимой причине, действовал как мощный афродизиак на некоторых верблюдов. Стоило Моисею открыть рот, и верблюды-самцы со свирепым рёвом набрасывались на ближайшую соседку или соседа, вне зависимости от пола. Наверное, незачем говорить, что эти всплески дромадерских страстей никак не способствовали ускорению процесса сборов.

Пока все вокруг суетились, Сэмпл просто сидела-ждала, ничего не делая. Вообще-то она не любила ждать, но сейчас был как раз тот редкий случай, когда ей хотелось продлить ожидание. Чем дольше они будут возиться, тем дальше тот неприятный момент, когда Моисей наконец сообразит, что Сэмпл понятия не имеет, как пройти на Небеса Эйми. Они с Моисеем заключили сделку. Она покажет ему дорогу на Эймины Небеса, а он не даст племени, до сих пор убеждённому, что Сэмпл – нечестивая дьяволица из пустыни, забить её камнями. Похоже, Моисей был не очень знаком с методами перемещения в загробном мире. Согласно его представлениям – кстати, ошибочным – география Посмертия представляла собой лишь обманчивый символ, и если Сэмпл готова привести его на Небеса, то общей энергии племени будет достаточно, чтобы выбросить их двоих в режим телепортических вихрей, а там уж Сэмпл найдёт дорогу чисто интуитивно – вроде как животные, всегда возвращающиеся к дому, повинуясь условным рефлексам. Моисею не было никакого дела до своих людей. Ему нужна была только их совокупная энергия. Он вовсе не собирался тащить их с собой на Небеса. Пусть сами ищут пути к спасению. Если перефразировать Вуди Гатри, с которым Сэмпл как-то провела незабываемую ночь в апельсиновой роще в Тарзане: ну ладно, пока, было кошмар как погано с тобой пообщаться. Сэмпл решила, что какое-то время ей, наверное, удастся поводить Патриарха с его армией оборванцев взад-вперёд по пустыне, пока она будет обдумывать ситуацию и искать выход. Она только очень надеялась, что на этот раз выход будет не столь радикальным, как ядерный взрыв.

Когда Моисей попросил указать направление для первого марш-броска в предположительно долгом и трудном пути к Земле Обетованной, она огляделась по сторонам и указала на горизонт, где смутно маячили горы.

Моисей прищурился, глядя вдаль:

– Так куда?

– Видишь гору, похожую на кошку, лежащую на спине? Вот прямо к ней и идём. А дальше я покажу.

Моисей поглядел на неё с сомнением, но поблизости были верблюды, так что он не стал включать голос на полную мощность:

– Ты уверена?

Сэмпл изобразила обиду:

– Конечно, уверена. Я же оттуда пришла, правильно?

– Ты знаешь, что будет, если ты меня обманешь.

– Я что, похожа на идиотку?

– Просто лишний раз напоминаю.

– Не надо мне напоминать. Мне и так нелегко сориентироваться, и я не могу определяться в пространстве, когда на меня постоянно давят. Просто иди к той горе.

Хотя Сэмпл и указала направление, но это ещё не означало, что племя сразу же двинется в путь. Прошло полчаса, и Сэмпл уже начало казаться, что Дети Израилевы вообще никогда не сдвинутся с места. Но вот наконец авангард, состоящий из сотни овец и десятка смуглых пастухов, медленно двинулся со стоянки, где раньше был лагерь, в пустыню. Впереди важно вышагивал старый матёрый козёл с остекленевшим взглядом и жёлтыми бесформенными рогами. Интересно, подумала Сэмпл, кем он был в прошлой жизни?

В общем, племя пошло. Надо признать, смотрелось все это весьма впечатляюще. Людская волна как будто накрыла собой пустыню, медленно, но верно поглощая пространство. Да, они немытые и невежественные, они погрязли в суевериях, их умы – и без того не особенно крепкие – смущены поучениями Моисея, капризного и деспотичного лидера, который часто сам себе противоречит, но в них была некая несгибаемая, по-хорошему упёртая решимость, вызывавшая невольное уважение. Они несли на руках детей, тащили тюки с вещами, толкали перед собой нагруженные тележки, гнали скот, их сандалии вздымали песчаную пыль, – но на их лицах читались тупой оптимизм, не омрачённый никакими сомнениями, и бесконечное терпение и вера, что когда-нибудь – пусть очень не скоро, но всё же – они выйдут к Обетованной Земле, как и было обещано; там будут реки из мёда и молока, и их долгие мытарства наконец завершатся. А козёл с бесформенными рогами вёл их вперёд, за собой. Сэмпл даже стало немного грустно: такая огромная вера – и какое огромное разочарование ждёт этих людей впереди.

На самом деле Сэмпл думала, что Моисей сам поведёт свой народ. Хотя бы из тех соображений, что впереди не так пыльно. Но к её удивлению, он занял позицию где-то в районе десятого ряда, если считать от начала, точно по центру колонны. С точки зрения военной стратегии, это, конечно, имело смысл – если бы на колонну напали, Моисей оказался бы защищённым со всех сторон. Вот только кому придёт в голову нападать на такую толпу в пустыне, где, очевидно, никто не живёт – кроме самого Моисея и его племени. Но уже очень скоро Сэмпл убедилась в поспешности своих выводов. Похоже, эта пустыня не такая уж и необитаемая, как Сэмпл решила вначале. Вот впереди показалась заброшенная, раскуроченная автозаправка. Судя по масштабу разрушений, по ней, наверное, прошлись гигантской сенокосилкой – причём недавно. Сломы на деревянных досках были ещё относительно свежими. Увидев упавшую вывеску «Exxon», развороченные колонки, сплющенный автомат для продажи напитков, Сэмпл быстро взглянула на Моисея.

Она хотела с ним заговорить, но он целеустремлённо шагал вперёд, опираясь на свой резной посох и глядя прямо перед собой, – и она поняла, что для него этого места просто не существует. Она огляделась – а как остальные, – но, судя по их тупым лицам и пустым глазам, они тоже будто и не замечали заправку. Похоже, её видела только Сэмпл. И она решила, что лучше пока промолчать. Пока она не поймёт, что происходит.

Потом они прошли мимо открытого автокинотеатра, занесённого песком. На покосившемся щите у въезда висели выцветшие афиши последнего сдвоенного сеанса. «11 друзей Оушена» и «Дыра в голове». Экран остался почти не тронутым, если не считать большой дырки в центре, – словно кому-то из зрителей не понравился фильм и он со злости порвал экран. И опять Моисей и его люди вроде как ничего не заметили. Не заметили они и перевёрнутый «паккард», на который наткнулись через полчаса. Автомобиль лежал на боку, весь развороченный и побитый – будто по нему прошлись той же сенокосилкой, что и по автозаправке. И опять же совсем недавно. Краска на корпусе ещё не выцвела; металлические срезы были нетронуты ржавчиной.

Сэмпл задумалась об этом несходстве зрительного восприятия, и у неё появилась надежда. Может быть, в этих местах происходят самопроизвольные сдвиги реальности и в какой-то момент ей удастся исчезнуть в параллельном пространстве – и больше уже никогда не видеть ни Моисея, ни его неумытую паству. В последнее время в загробном мире явно творятся какие-то странности, и Сэмпл все это порядком достало. Больше всего ей хотелось домой. У неё в душе уже затеплилась надежда на паранормальный побег, и тут вдруг козёл – тот, что шёл впереди, – резко замер на месте.

Козёл резко замер на месте и встревожено повёл головой. Земля содрогнулась. Один раз, второй, третий. Дети Израилевы в ужасе остановились. Все как один. Никто не решился заговорить. Они просто стояли вытаращив глаза. Даже овцы не блеяли, даже младенцы и те перестали плакать. А потом воздух вспорол страшный хриплый вопль, хоть и далёкий, но все равно оглушительный:

– Грррраааауууууввнвррррррр!

Толпа встревожено загудела. Сперва это был просто сдавленный шёпот, но он становился всё громче и громче:

– Зверь! Зверь! Грядёт Зверь! Господи Боже, спаси и помилуй. Зверь грядёт!

Сэмпл взглянула на Моисея и увидела, что он тоже напуган, как последний козопас. И тогда ей стало страшно.