Я двигался зигзагами между колоннами, в голове шумело от адреналина. Ноги то и дело натыкались на обломки, и когда я пытался размахнуться киркой, выбивая искры из балок поблизости, то спотыкался и терял равновесие. Каждый удар отдавался дрожью сначала в руки, а потом по всему телу. Мои воспоминания об этом бессвязны, и мысли, наверное, тоже не особо имели смысл. Помню только, что я искал падалюг, чтобы их убить. И недостатка в них не было.

Первый сидел, наклонившись, спиной ко мне и что-то бормотал, забивая дуло фитильного ружья. Я промахнулся киркой мимо него, и он повернулся с вытаращенными глазами, но обратным взмахом я попал ему в ухо, и он беззвучно рухнул. Проигнорировав ружье, я завернул направо. У следующего падалюги на шее висела перевязь из пластикового листа, а в ней, как младенец в люльке, лежала куча неровных, буро-черных комьев величиной с кулак. Они выглядели как камни, но я-то знал, что это такое. Я дождался, пока он не отвел руку назад, чтобы бросить один ком в караван, потом шагнул вперед и обрушил на него кирку. Целился в плечевой сустав, но она отскочила от черепа, что тоже неплохо. Он повалился на колени, не успев швырнуть токс-бомбу, потом от пинка упал мордой вниз, и я разнес ему затылок.

У метателя гранат неподалеку был приятель, который увидел, что случилось, завизжал и помчался на меня. Вот тебе и преимущество неожиданности. Времени поднять кирку еще раз не было, поэтому я пригнулся, уходя от трубы, которой он размахивал, толкнул его плечом в грудь, и мы оба упали кучей.

Он завыл и начал кусаться, и едва не скинул меня, когда выработанные в драках рефлексы заставили меня потянуться к сапогу за ножом, которого там не было. Я ударил врага коленом в живот, это его отвлекло, и мне удалось завладеть трубой и с силой надавить ею на горло падалюги. Он пытался высвободиться, но давление его немного утихомирило, так что я смог встать, поднять трубу и прикончить его тремя быстрыми ударами по голове.

Я уже почти вышел в зону видимости дороги, так что на минуту привалился спиной к колонне, пытаясь разглядеть, что там творится.

Это было хорошее место для засады — грибной лес тянулся из теней, откуда мы пришли, до самой дороги. Единственным преимуществом каравана было то, что падалюгам пришлось лезть вверх по склону, чтобы выйти на дорогу. Они не могли продвинуться ни вперед, ни назад, зажатые под обстрелом из ружей и токс-бомб, и охранницы, заняв позиции вокруг самоходных повозок, дрались как дьяволы, чтобы сохранить это последнее преимущество.

Первая волна падалюг, бросившихся к дороге, видимо, захлебнулась под огнеметом и гранатами, судя по четырем трупам, которые валялись в изрытой и обожженной грязи на склоне. Но женщина с баками топлива на спине тоже была мертва — она лежала, привалившись к одной из повозок, с торчащим из груди зазубренным диском чешуйника. Сейчас на обочине шла напряженная рукопашная, падалюги напирали, а трое напуганных молодых девиц и кучка стенающих вьючных рабов размахивала дубинками и топорами, пытаясь их удержать. Со стороны каравана и из глубины грибной рощи раздавались треск и вспышки — обе стороны пытались поддержать своих на передовой.

Я понял, что падалюги орали «тогз! тогз!» и громко рассмеялся: они ждали, когда моя жертва швырнет во врагов токс-бомбу. Одна действительно вылетела откуда-то из-за меня, но промазала мимо повозки и улетела далеко. Охранники были хорошо натасканы: двое сразу побежали к разбитой бомбе с пластиковым листом, чтобы накрыть и не дать разойтись облаку слепящих, обжигающих кожу химикатов.

Перехватив трубу, как посох, как мой бедный утраченный фонарный шест, я пошел искать второго бомбиста. Почему бы и нет? Я ведь на волне. Четверо подряд, я неуязвим. Я в ударе. Отшвырнув в сторону куст грибов, я оказался под дождем из густой черной споровой пыли, и это спасло меня, потому что по ту сторону куста оказался босс падалюг в своем дурацком плаще и моей погрызеной шляпе и разрядил в меня двухцветник. Очередь навскидку прошла совсем рядом, когда я кинулся в сторону и наткнулся плечом на балку, так что аж рука онемела. Труба вывалилась из пальцев, а следующая очередь двухцветника окатила меня кусочками грибной мякоти. Потом магазин опустел, босс заорал и с лязгом швырнул оружие наземь.

И так ему пришел конец, хотя и не из-за меня.

Охранницы каравана знали свое дело. Из хорошей засады вперед не выберешься, потому что она устроена специально против этого. И назад тоже не выйдешь, потому что враги так и рассчитывали и подготовили тебе ловушку на этот случай. Поэтому надо воспользоваться самым слабым местом засады: пробить себе дорогу вбок. И когда падалюги вроде как начали стрелять друг в друга, охранницы воспользовались шансом.

Босс перешагнул через останки грибного куста и навис надо мной, когда позади него взорвалась граната и исперчила его осколками, которые он, кажется, не особо-то и заметил. Обеими руками он занес копье, сделанное из моих ножа и фонарного шеста, и обрушил вниз. Мне удалось отбить его в сторону, так что острие оцарапало мне ухо и глубоко воткнулось в землю рядом с моей головой. Потом снова послышался голос той женщины, заглушая звуки огня и жужжание цепных мечей.

— К оружию! Бейте их, трусливые дармоеды! К оружию и сражайтесь за свою жизнь! Любому, кто убьет падалюгу — награда, как вернемся в Обвалы!

Это было Проклятье, эшерская банда из Сияющих Обвалов. На лучшее и рассчитывать не приходилось.

Все еще лежа на земле, я зацепил одной ногой стопу босса, а второй ударил вперед, прямо ему в колено. Оно хрустнуло и прогнулось назад. Босс выпучил глаза и завопил так искренне, что на середине крика сорвал голос. Он привалился к балке, о которую я стукнулся, и ткнул копьем, метя мне в пах. Я сжался, чтобы защититься, и попытался откатиться в сторону.

Тут воздух между нами прошил лазерный луч, и он стал испуганно озираться по сторонам. Еще один лазерный луч и очередь из автопистолета одновременно врезались в падалюгу позади него, так что тот закружился на месте, выронив из рук зазубренные ножи. Босс взвизгнул и попытался перебраться за балку, в укрытие, опираясь на копье как на костыль.

Мне это не понравилось. Я пнул шест. Выбить его совсем не удалось, но от этого вес босса пришелся на сломанное колено, и он завопил. Этого было достаточно, чтобы женщины нацелились на него. В следующую секунду выстрел из обреза швырнул его вперед, и он рухнул у моих ног. Я подтянулся к балке, привалился к ней и просто смотрел долгую пару минут.

У падалюг есть свои трюки, лазутчики и чешуйники, боевые мутанты и полуручные чумные зомби, знаменитые токс-бомбы, которые они изготавливают, наливая самые мерзкие яды, какие им удается вынюхать в подулье, в маленькие, легко бьющиеся оболочки. Но когда дело доходит до боя, им не обойтись без карт в рукаве. Тьма, неожиданность, численность. А вот теперь они потеряли преимущество, и бандитки Проклятья, лучше вооруженные, более храбрые и работающие в команде, принялись их разделывать. Прорубаясь сквозь темноту, показалась широкоплечая женщина с визжащим цепным мечом и ручным огнеметом, свет которого отражался от колец и заклепок в ее ушах и лице. Остальные бойцы Проклятья образовали широкий клин позади нее, вопили и стреляли. Завывающие падалюги падали, удирали или бросались в самоубийственные атаки, но падали под мечом пирсингованной женщины. Я выковылял наружу, чтобы посмотреть на них, и увидел, как они прошли сквозь четверых врагов и даже не сбились с шага, с профессиональной легкостью отбивая неуклюжие удары.

Потом появились двое стрелков Проклятья, которые шли медленнее, с длинными стволами, прижатыми прикладами к плечу, в компании трех вьючных рабов, которые прикрыли бы их собой от внезапной контратаки. Они отстреливали по одному падалюг, которые выбегали из сумрака, чтобы атаковать их сестер с флангов. Теперь они были достаточно близко, чтобы я мог увидеть раскраску банды на их лицах, жилистые мышцы на руках и плечах, пятна, оставленные споровой сыпью на носах и шеях.

Я сбежал от крыс, встретился лицом к лицу с падалюгами, так что, разумеется, именно долбаные люди чуть было не положили мне конец. Если бы мне меньше кружило голову от облегчения, я бы, наверное, понял, как выгляжу: с дикими глазами, оборванный, весь в грязи и кровище. Но я не понял, я просто ковылял вперед. Одна из них резко повернулась и прицелилась в меня, и я успел сказать «Стой, я фона…», прежде чем она выстрелила.

Я не вырубился. Помню, как все размылось, и у меня от левой стороны грудины и до правого плеча вспыхнула жаркая полоса боли. Толчки, тряска, а потом свет, а потом прохладные брызги на груди и лице — вода!

От этого дымка развеялась, не успел я и моргнуть, я оказался в сидячем положении и замахал руками на кружку, из которой меня облили.

— Кажется, ему нравится, — послышался возле моего уха женский голос с оттенком веселья. — Думаю, мы можем позволить ему еще одну, но не больше.

Пара рук обхватила мои и поддерживала, чтобы я не выронил кружку, пока я глотал, прижимая ее ко рту с такой силой, что пластик стучал о зубы. Я сидел так еще несколько долгих секунд, пока вода не закончилась до капли, потом согнулся и взорвался кашлем, сотрясающим живот. Меня, оказывается, затащили на одну из повозок, и теперь я с трудом пытался удержаться на ней и не свалиться на дорогу.

— Ну и хватит с тебя, значит, — сказал тот же голос. — Не собираюсь ехать остаток дороги с мужиком, блюющим на всю повозку, а идти пешком ты вроде не в состоянии. Может, дам чуть больше, когда ты будешь в состоянии с ней управиться.

Я сфокусировался на ее лице и прикрыл рот рукой на случай, если меня действительно потянет блевать на нее. Соображал-то я достаточно, чтобы понимать, что от этого ничего хорошего не будет.

Это была коренастая женщина, ниже ростом, чем я ожидал, с широкой грудью и тяжелыми плечами, в жилете и лосинах из темной кожи ящериц. Ее снаряжение было закреплено цепями из темного металла. Жесткие синие глаза, волосы, покрашенные в тот же цвет и уложенные так, чтобы подчеркнуть багровый узор из шрамов и насечек от какого-то давнего ранения. Лицо у нее было по-эшерски вытянутое и костистое, и, когда она говорила, на нем то появлялась, то исчезала быстрая маленькая улыбка, будто мотылек, мелькающий в свете фонаря.

— И не думай, что мы должны тебе больше, — вставила другая. Она была выше ростом, ее угрюмое лицо обрамляли кольца заплетенных в косы волос, смазанные маслом. У бедра она держала лазган.

— Если Атта немного тобой недовольна, так это потому, что ты ее выдал, — сказала женщина с синими волосами. — Она, оказывается, не заботилась об оружии как следует. Луч разогрелся только через секунду, потому-то у тебя ожог, а не дырка, — она усмехнулась. — С другой стороны, я посмотрела, куда она попала, и ведь чертовски метко. Прямо над сердцем. И рефлексы тоже неплохи. Отдернула пушку как раз вовремя. Большая часть заряда ушла выше плеча. Так что, я думаю, то на то и вышло. Только благодаря ее скорости ты сейчас дышишь и пьешь нашу воду.

Я посмотрел на Атту и кивнул ей настолько вежливо, насколько мог в данных обстоятельствах.

— Признателен за скорость, — с трудом выдавил я.

— Да эта дешевка дерьмо, вечно ствол забивается, — пробормотала она в ответ и наклонилась, чтобы осмотреть свое оружие. На лицо свесились фиолетово-бордовые волосы. Синеволосая женщина легко перепрыгнула на повозку рядом с моей. Я заметил, что с одной из цепей для снаряжения у нее на шее свисает мой лазпистолет, и она заметила, что я заметил.

— А, это, значит, твой. Наши рабы прочесали поле боя, чтобы проверить, не осталось ли падалюг, и притащили его мне. Так и думала, что не падалюжья вещь. Слишком чистая. И работает.

— У меня и другой был…

— Та помесь автогана, которую мы нашли, тоже твоя? Я-то думала, что это такое, звучит как эшерское оружие, а стреляет падаль. Ну, мы подумаем насчет этого. Пушка хорошая, даже с деталями Делакью. Если город Перехламок не захочет тебя выкупать, то, возможно, это будет наша маленькая плата за то, что спасли твою шкуру. Пусть и подпаленную.

Ее голос по-прежнему звучал легко и весело. Я знал, что тут ничего личного. Просто банды так работали.

— Там была девушка, — сказал я. Голос у меня был хриплый, но лучше, чем раньше. — Молодая, коричневатые волосы, кривой нос.

Лицо синеволосой напряглось.

— Данда, — сказала она. — Проводница. Мы думаем, что на нее напала пара падалюг, прежде чем мы успели подтянуться. Сигнал мы не получили, но услышали, что там неладно.

— Она погибла, — сказал я. — Я могу показать, где. Увидел ее там до того, как смог убраться от чешуйника. Она была уже мертва. Мне жаль.

Выражение ее лица не изменилось, как и через несколько секунд, когда мы услышали крики из грибной рощи. Я сел и смотрел, как она спустилась и пошла навстречу бандитке, выходящей из леса, с боевыми подругами по бокам и телом девушки в руках.

Хорошо, что я не наблевал на синеволосую. Я думал, что она одна из высокопоставленных бойцов Проклятья, но, пока я смотрел, как они заматывают мертвую Данду в ткань и кладут ее на самоходную повозку во главе каравана, рядом с женщиной, убитой диском, я видел, как она командовала остальными и как они подчинялись ее приказам. Я говорил с Сафиной, предводительницей Проклятья, женщиной, про которую говорили, что она целый день удерживала чумных зомби в Гиблом Ущелье, вооруженная лишь мечами в обеих руках. Теперь я видел знаменитые шрамы от ожогов на ее предплечьях и мастерски сработанный цепной меч за спиной, и то, что пистолет, висящий под ее левым плечом, был не лазером и не стаббером, а толстоствольной плазмой. Когда она опять забралась наверх, я постарался продемонстрировать ей чуть больше уважения, и ей, кажется, понравилось.

Взвыли моторы четырех больших самоходных повозок, покрытые твердой резиной гусеницы заскрежетали о металл дороги, и караван двинулся в путь. За каждой повозкой под надзором одной из бандиток шла пара рабов, сжимая рулевые хомуты: механизмы, которые когда-то рулили повозками, давно поломались, так что теперь их приходилось поворачивать мускульной силой. Другие рабы, пыхтя, тащили тюки с провизией по бокам каравана, а женщины Проклятья шли между ними, напряженные и серьезные. Я один раз оглянулся на маленькую пещеру, где погибла Данда, но она уже исчезла за темной массой стены.

Сафина молчала, когда мы миновали сумрачные лишайниковые пещеры Фостского леса и вошли в разрушенный, но более просторный купол между лесом и внешними границами Перехламка. Металл дороги исчез под затвердевшей слякотью на дне купола, гусеницы с хрустом проламывали тонкую бурую корку. Сафина что-то тихо произнесла, и банда сомкнулась в плотный строй, а женщина постарше, с одним глазом и татуировками в виде перьев на лице, начала руководить установкой прожекторов на повозках. Светильники были хорошие, прочные, хотя я и не мог идентифицировать их производителя, но сами лампы и стержни были дешевыми орлокскими подделками, дающими желтый свет, да и проводка, соединяющая их с моторами повозок, тоже имела не лучший вид. Я хотел было сказать об этом Сафине — она имела такое качество, каким обладают прирожденные лидеры, что-то в ней заставляло тебя вести себя так, чтобы добиться ее одобрения — но спохватился. Если я могу оказать им какую-то услугу, то лучше дождаться удобного момента, чтобы она принесла мне пользу. Я не забыл, что она упоминала выкуп.

Все в подулье знают, что такое выкуп, и даже бандиты, кроме разве самых отмороженных, сначала трезво оценят раненого врага, прежде чем его прикончить. Тот, кого ты завалил, может быть ценнее скрученным, но живым, чем мертвым и обчищенным. Знание этой разницы — чертовски полезный навык для лидера банды, и я видел расчет во взглядах, которые бросала на меня Сафина.

Был бы я женщиной, меня бы, возможно, спасли просто так. Подулей часто сбивает острые грани с суровых нравов Города-улья, и Проклятье, как и, к примеру, Берсерки, живет своей жизнью, управляя собственным поселением вместо того, чтобы бродить по скверноземью, со всеми компромиссами, на которые приходится идти практичным бандам. И все равно, воспитание Дома въедается глубоко, и мужчины подулья хорошо знают, что рядом с женщиной-бойцом из Эшеров надо вести себя осторожно, неважно, откуда она. Сафина везла меня домой только потому, что видела в этом потенциальную прибыль.

По мере того, как мы двигались через купол, мне становилось все тревожнее и тревожнее. Если бы на мне была шляпа, проще было бы притворяться, будто надо мной нет всех этих десятков метров пустого пространства. А вот Сафине это, похоже, было нипочем. Она выкопала откуда-то флягу, налила себе еще воды и начала говорить более расслабленно. Послушать ее стоило. Территории Проклятья граничили с тем укрощенным уголком подулья, который обустроил себе Перехламок, но к тому же прилично заходили в скверноземье за Сияющими Обвалами. Судя по тому, что она рассказывала, все вокруг страдало от жажды и вылезало наружу с желанием драться.

Я никогда особо не задумывался про водяную станцию в Писцовой впадине — она не входила в мои обычные маршруты обходов. Я помнил большие конденсаторные лопасти, торчащие в жутких пропастях, бесконечно тянущихся вниз и вверх, и туннели, по которым тянулись трубы и лязгающие механизмы. Но для меня они просто существовали, и все. Такие штуки порой встречались в подулье — заброшенные, но в рабочем или по крайней мере пригодном для ремонта состоянии, как, например, канатная дорога над мусорными шахтами Лощины Комы. Подульевики относились к таким вещам фаталистично. Можешь поддерживать их работу и зашибать на этом деньгу — хорошо. А если с ними что-то случится, идешь дальше своей дорогой.

Слушая Сафину, я понял, что происходит по всем скверным зонам. Я осознал, что эти старые лязгающие машины на самом деле подавали воду не только Перехламку, но и во много других мест. На это и раньше были намеки — с уколом чувства вины я вспомнил Эннинга и его родных, которые покинули Двапса и пошли по дорогам в поисках воды — но я этого не знал, пока слова Сафины не свели все это воедино. Всюду, на много дней пути, была пустыня. Гать под Перекрестком Вильгельма теперь поднималась над оврагом, заполненным илом. В Лощине Комы раньше постоянно шла морось из высоко расположенных труб, которая не только приносила воду, но и смывала металлическую пыль, сносимую вниз с отвалов Города-улья, но теперь она прекратилась. Норные поселения, цепочкой соединявшие Тарво с Перехламком и Лощиной, вымерли одно за другим, потому что скважины и трубы, из которых они поливали свои ямы с водорослями, просто пересохли. Некоторые семьи ушли кочевать, другие попытались подняться вверх по своим источникам воды, надеясь найти новые ресурсы. Многие из них так и пропали.

И еще несколько таких мест было обнаружено лежащими в руинах, с разоренными или разбитыми водорослевыми чанами, а их жители были либо мертвы, либо вовсе исчезли. Одно из них было на территории Проклятья, там жило двое сестер из Города-улья, которые отделили баррикадами примерно километр пустых коридоров недалеко от Перекрестка Вильгельма и Тарво и разводили там грибы и толстомоль. Сафина с мрачным лицом рассказала, что они и их наемные рабочие яростно сопротивлялись, но чем бы ни было то, что на них напало, оно одолело и частично сожрало их.

Это могли сделать падалюги, а мог и кто угодно. Чем хуже давила засуха, тем дальше приходилось забредать всяким скверным тварям, чтобы найти питье, и тем злее они сражались за него. Я рассказал Сафине о бродячем племени падалюг и о крысином гнезде, которое появилось там, где раньше мы ни одного не видали, и она мрачно кивнула.

— И вот так происходит повсюду, Кэсс, во всех направлениях. Слава Матерь-жиле, Обвалы частично питаются за счет других источников, не то бы и нам пришлось скитаться, страдая от жажды, как всем этим бедолагам. Но вместо этого мы можем возить воду в Перехламок на продажу. Вот как ты думаешь, почему падалюги оставили тебя в живых?

Я пожал плечами.

— Дэнси сказала, что они обнаружили целую толпу падалюг, в основном крупных, и у каждого было по две-три дохлых крысы, больших, вроде тех, которых ты убил. Крысы на шампурах, насаженные в ряд, аккуратненько так. И те, которых они уже успели поглодать, были завернуты, так, чтобы с них не капало.

— Крысы? — у меня скрутило желудок.

— Видимо, те, которых ты пристрелил — Дэнси сказала, что на них вроде как виднелись лазерные ожоги. Они тебя держали живым и при этом ели мертвечину. Влажную мертвечину. Проще было скрутить тебя и носить, как водяной мех из живой кожи.

— Кажется, я понимаю, — сказал я, хотя мне это и не особо понравилось. — Первых крыс, которые на меня кинулись, я пристрелил из двухцветника. Автогана, который вы спасли.

Она усмехнулась, услышав его имя.

— И когда я убил нескольких, помнится, некоторые оставшиеся остановились, чтобы полакать кровь.

— И что ты насчет этого подумал?

— Ничего. В тот момент я был слишком занят.

Она понимающе кивнула.

— Но, полагаю, влага их так манила, что они даже отвлеклись от драки со мной.

— Ты прав. Дело не только в людях. Было бы проще, если б так. Но дикие животные, которые раньше занимались своими делами во всяких дальних уголках, теперь тоже отчаянно хотят воды. Мы уже потратили больше боеприпасов, чем можем себе позволить, на зверей, которые лезут в Сияющие Обвалы. Черт, да мы вообще везем воду на продажу только потому, что наш конец дороги стал настолько опасен, что не всякий торговец решится туда ехать. Все повылазило порезвиться, — она посмотрела на меня. — Что не так?

Я глядел на свои ладони расширившимися глазами.

— Эм, — сказал я.

Похоже, я упал в глазах Сафины после того, как вспомнил о своих прежних ранениях от зубов и когтей тех здоровенных ублюдочных крыс-мутантов. Сказать по правде, мне и самому стало стыдно. Меня поцарапали, а потом я еще и ползал по мусору и грязи. Надо было первым делом этим заняться, как только меня втащили на повозку. Повел себя глупее пятилетки. Я что, так долго ошивался с падалюгами, что мне захотелось подгнить им под стать?

Сафина ничего из этого не сказала. Она сказала только:

— Знаешь, нам всем сейчас тяжко, мы не можем разбрасываться припасами на твои раны.

— Вряд ли кто захочет платить выкуп за мой труп, — прямо ответил я.

Сафина рассмеялась.

— Меня это не беспокоит. Не думаю, что ты помрешь, не доехав до Перехламка, а там, я уверена, они сделают все, что смогут, чтобы спасти одного из своих драгоценных фонарщиков. И да, если к тому времени инфекция зайдет слишком далеко, что ж, это ведь не моя проблема?

Она была права. Царапины выглядели не настолько скверно, и я бы наверняка дожил до Перехламка. Вот только идти на такой риск я был не готов. Обычная слякоть и пыль подулья, набившаяся в порезы и потертости — и так плохо, но я-то копошился в крысином дерьме. Думай, Кэсс, думай.

— Поздно уже, Сафина. Инфекция уже укоренилась.

Я закатал рукав, при этом незаметно размазав часть грязи и слизи с ладоней на предплечье. Эшерка бросила взгляд на фиолетово-зеленый оттенок кожи между локтем и запястьем и сказала:

— Поговори с Шелком. Это та, что с автоганом, в красном капюшоне, у повозки позади нас.

Во взгляде Сафины можно было прочесть все. Следующие двадцать минут я мысленно выговаривал себе за нее. Шелк, посмеиваясь, выдала мне аптечку и забрала мой грязный излохмаченный плащ, и я занялся обработкой своих царапин жгучеводой и пастой из гордой травы.

(«Ну уж нет, — сказала Шелк, увидев, как я разглядываю тюбик медицинского геля, который, похоже, был произведен в Городе-улье и выглядел дорогим. — Обойдешься старомодными лекарствами, самое то для твоих детских ссадин».)

Больше всего меня беспокоили порезы на руках, но ни припухлостей, и нагноения, которых я боялся, не было видно. Царапины на груди были глубже и воспаленнее, кожа вокруг нижней парочки заблестела и покраснела. После гордой травы они стали пульсировать. Царапины едва прошли сквозь кожу, и Шелк с весельем наблюдала, как я мажу их, чтобы простерилизовать.

— Сафина сказала, что это ты нас предупредил. Стравил между собой падалюг, чтобы они себя выдали, после того как убили Данду.

Я кивнул. Странная лихорадка боя, на волне которой я плыл, уже казалась нереальной, но Шелк, похоже, ее понимала. Она вытащила металлическую флягу.

— Это не вода, бухло. Добротная «Дикая змея» из Зеркал-Укуса. Выпей со мной в память о Данде.

Мы оба сделали по глотку, и, черт возьми, она правда была хороша, едва обжигала горло и имела приятный дымный привкус. Потом Шелк посмотрела на мои царапины, снова набрала полный рот и прыснула мне на грудь. Я вскрикнул от боли, когда спирт попал в раны, а Шелк запрокинула голову, обнажила крепкие желтые зубы и засмеялась так громко, что даже вьючные рабы оглянулись, чтобы посмотреть, что происходит.

«Дикая змея» подействовала сильнее, чем я ожидал: голову настолько закружило, что я прилег на повозку, приткнув между парой бочек свой плащ вместо матраса. Я чувствовал себя изможденным, но, кажется, напряжение битвы еще не спало — несмотря на сонливость, я дергался и беспокоился, пока лежал.

Я полуприкрыл глаза и решил незаметно понаблюдать за одной из охранниц каравана. Она была невысокая, с черными как смоль волосами и красивыми темными глазами, слегка суженными в уголках. Шрамов на ней было мало — только легкие отметины на подбородке, возможно, от удара чем-то зазубренным или, может быть, от недолеченной в свое время станковой заразы. На руках и животе выделялись мышцы, когда она бежала рядом с повозкой или запрыгивала наверх, чтобы повисеть на краю и передохнуть.

Ей, наверное, столько же, сколько Танни? Нет, Танни должна бы быть старше. Все равно, нет причин не смотреть на нее. Ну, по крайней мере, пока Сафина, сидевшая рядом, не сказала «Кэсс, ты заставляешь ее нервничать». Я и не думал, что они обе заметили, как я за ней наблюдаю, но после этого я облокотился на ноющие руки и перевел взгляд на фонари, окружающие дорогу в Перехламок, которые медленно катились навстречу нам из темноты.