Pen Farthing

ONE DOG AT A TIME

Печатается с разрешения литературных агентств Aitken Alexander Associates Ltd and The Van Lear Agency LLC

Все права защищены.

Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или какие-либо иные способы хранения и воспроизведения информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя.

© Pen Farthing, 2009

© ООО «Издательство АСТ», 2017

 

Пролог

– Сержант, я подумал, может, вы что-то с этим сделаете? – Мейс, молоденький морской пехотинец, который незадолго до того связался со мной по рации и позвал на караульный пост, обложенный мешками с песком, ткнул рукой вперед, указывая на дорожное заграждение с колючей проволокой. Оно находилось примерно в сотне ярдов к северу от нашей базы, развернутой в афганском городке Наузаде.

Баррикада, густо обмотанная блестящей новенькой колючкой, была установлена, чтобы помешать подрывнику-смертнику врезаться на машине в толстые глинобитные стены, окружавшие базу. Но сейчас она преградила путь кому-то другому: маленькому белому, насмерть перепуганному псу.

Я сразу заметил проволочную петлю у него на шее. Мне и раньше доводилось видеть в Афганистане собак, которых привязывали таким образом. Этому бедолаге, судя по всему, удалось вырваться на свободу, но когда он попытался миновать наше заграждение, волочившийся следом кусок проволоки запутался в колючем ограждении. Чем сильнее пес вырывался, тем туже затягивалась петля. Еще немного – и ему настал бы конец.

– Вот черт, – пробормотал я.

Сотня ярдов, разделявшая нас с собакой, считалась запретной зоной. И тут уж точно было не место для игры в армию спасения. Заграждение было установлено на единственной «настоящей» дороге в этой части провинции Гильменд – асфальтированная однополоска тянулась с севера на юг примерно метров четыреста. Когда-то по ее обочине стояли лавки, торговавшие фруктами, овощами, часами, обувью, лекарствами и даже кассетами с музыкой. Все это добро щедро вываливалось на прилавки, в надежде прельстить тех, кто будет проезжать мимо.

Но сейчас там не было ни души, фасады магазинчиков, все в дырах от пуль, вострились покореженными металлическими щитами и обломками досок. Не место для прогулок, определенно, даже если в руках у тебя будет самый большой на свете белый флаг. Слишком велики шансы словить шальную пулю или нарваться на засаду местных боевиков Талибана, которые давно облюбовали проулки, ведущие прочь от дороги. Один из этих проулков мы даже называли Гранатовым – в честь «подарков», которые оттуда чаще всего прилетали.

И сейчас я обозревал окрестности, прекрасно понимая, что в любом из окрестных зданий могут скрываться талибы, которые только и ждут, когда кто-то из наших покинет лагерь.

Я закрыл глаза и спросил себя: ну почему такое должно было случиться именно со мной.

При этом я четко осознавал, что проще всего будет приказать Мейсу продолжать нести караул, как ни в чем не бывало, и забыть про собаку. Многие на моем месте так бы и поступили, не задумываясь. Пусть подыхает от голода или удушит себя проволочной петлей. Черт возьми, да этого пса могли и в качестве мишени использовать.

Но я знал, что не смогу отвернуться и уйти. Особенно с учетом всего, что нам довелось пережить за последние четыре месяца в Гильменде.

Я открыл глаза и снова посмотрел на белого пса. Он больше не вырывался и теперь лежал на земле, тяжело дыша.

Я изложил Мейсу свой план, хотя планом это можно было назвать лишь с натяжкой. Потом снял рацию и лишнее снаряжение, поставил все это на землю, рядом с мешками, а в карман штанов на всякий случай засунул лишнюю обойму.

Задумка была проста. В передней части блокпоста имелась узкая щель, через которую часовой смотрел наружу, и там вполне можно было протиснуться боком, хоть и не без труда. Я собирался выбраться через эту щель, спуститься к краю крыши, на которой был установлен пост, спрыгнуть оттуда на песочное укрепление вдоль стены, четырьмя футами ниже и наконец рвануть к дороге.

Я помахал рукой дозорному на соседнем посту. Он помахал мне в ответ.

Сперва я выставил из щели дуло автомата, затем пролез сам. Мейс осматривал улицу: не покажутся ли из засады плохие парни. Я не слишком хорошо представлял, что буду делать, если талибы решат напасть. Мне ясно было только одно: обратно на пост придется залезть очень, очень быстро. В надежде, что я окажусь быстрее, чем тот, кто станет в меня стрелять.

Я еще раз осмотрелся по сторонам, но все было тихо. Даже жутковато стало.

– До встречи, – сказал я Мейсу и спрыгнул на землю.

В своей жизни мне доводилось совершать немало глупых поступков. Приземлившись на асфальтовое покрытие, я подумал, что, возможно, ничего глупее я еще не делал.

Сердце билось учащенно. Я сделал глубокий вдох. «Постарайся сделать так, чтобы тебя не подстрелили, придурок, иначе ты уже никому не поможешь, и этой собаке тоже», – строго сказал я сам себе.

Все мое внимание сейчас было сосредоточено на разгромленных лавчонках вдоль дороги. Тысячи теней таились в каждом из этих полуразрушенных строений, а значит, в каждом были тысячи укрытий, где мог прятаться враг. Но пока что все было тихо.

«Да, пока что», – пробормотал я себе под нос.

Время утекало сквозь пальцы. В последний раз я посмотрел на мир через прицел, а потом двинулся к собаке, поводя дулом во все стороны и зорко глядя то вправо, то влево. Пригнувшись, я выбежал на середину дороги, до собаки оставалось каких-то ярдов семьдесят. До сих пор казалось, что он смирился со своей судьбой, однако стоило мне подойти ближе, и он снова начал вырываться из проволочных тисков. Похоже, он боялся, что я могу причинить ему боль.

– Тихо, песик, я свой, – окликнул я, подходя ближе.

Я понимал, что мой голос звучит слишком громко, но собака сражалась с колючкой и производила достаточно шума. Металлическая проволока лязгала и клацала по железным стойкам, так что в радиусе доброй мили любой мог понять, что я затеял.

– Давай, дружок, я не хочу, чтобы талибы меня засекли, хорошо?

Времени на то, чтобы подбираться к нему медленно и осторожно, у меня не было.

Повесив автомат на плечо, я так глубоко, как только мог, просунул руку с кусачками в свившуюся кольцами колючку. Я не боялся, что пес может попытаться меня укусить: на мне была куртка и боевые кожаные перчатки. Да и не такой уж он был крупный. Тощий, явно страдавший от недоедания, со свалявшейся белой шерстью… Он испуганно смотрел на меня все время, пока я резал проволоку.

Стоило мне освободить его, и пес рванул прочь, перепрыгнув через препятствие. На шее у него по-прежнему болталась проволочная петля, но я понадеялся, что рано или поздно она ослабнет и свалится.

– Удачи, приятель, – пожелал я псу, проводив его взглядом.

Оглядевшись по сторонам, я внезапно сообразил, насколько это небезопасно. Торчать посреди пустынной улицы в самом что ни на есть талибском районе Афганистана едва ли было благоразумно.

Я развернулся и быстро направился обратно к караульному посту, то и дело озираясь.

– Браво, сержант, – поприветствовал меня Мейс, когда я забрался обратно внутрь.

Я никак не мог отдышаться: последний рывок потребовал слишком много усилий, и пришлось карабкаться на стену. Но все равно, обернувшись на дорогу, я не смог сдержать улыбку. Пса нигде не было видно.

– Только пусть это останется между нами, ага? – заметил я, отряхиваясь.

– О чем разговор, – ухмыльнулся Мейс.

Я хлопнул его по плечу, собрал свою амуницию и по приставной лестнице выбрался с поста тем путем, как и полагалось. Только сейчас до меня начало в полной мере доходить, что я натворил.

Похоже, ситуация полностью вышла из-под контроля. Но как и почему я внезапно оказался тем человеком, который в ответе за судьбу всех бродячих собак в Гильменде?

 

1

Выбор сделан

Полгода назад

Я потянулся вверх, пытаясь подтянуться, но узкая шершавая «полка», за которую удалось зацепиться, не показалась мне достаточно надежной. Да и будь она чуть крепче, я сомневался, что сумею удержать вес тела на кончиках пальцев одной только левой руки.

Я посмотрел вниз на тонкий стальной трос, который закрепил на скале двумя футами ниже, – это была моя страховка на случай падения. Трос шел к алюминиевому крюку, вбитому в полудюймовую расселину, и к нему крепилась веревка, надежно пристегнутая к моей страховочной обвязке. Вся эта система не выглядела достаточно прочной, чтобы удержать от падения крепкого десантника. Но я не сомневался, что этого окажется достаточно.

Раздумывая над следующим своим движением, я понял, что стоит мне сдвинуться в сторону от удобных опор, на которых я балансировал до сих пор, – возврата назад не будет. Стоит сместить левую руку, и придется карабкаться вверх без остановки, пока я не достигну края скальной стены. Так что – все или ничего.

Я уже готовился к броску, как вдруг снизу донесся знакомый голос:

– Ну, что ты там застрял, ниндзя-альпинист? Через пару часов стемнеет.

Я осторожно опустил голову, пройдясь взглядом вдоль истончающейся страховочной веревке, змеившейся по камням, и увидел на том конце Лизу. Она смотрела на меня и улыбалась с подбадривающим видом, удерживая в руках стопор, призванный затормозить мое падение, если я все-таки сорвусь со скалы.

Есть одна проблема, когда твоя жена служит на флоте, подумалось мне. У них такое же чувство юмора, что и у десантников. Как и мы, они свято верят, что лучший способ помочь человеку сделать что-то трудно исполнимое – это пнуть его покрепче.

– Лиза… я тут пытаюсь решить, как правильнее подняться. Ты не против?

– Что может быть проще? Подтянись левой рукой – и вперед, – откликнулась она таким небрежным тоном, как будто в мире не было ничего легче. И тут Бимер, наш совершенно безмозглый спаниель, принялся на меня лаять. Это был его традиционный способ потребовать: «Иди скорее сюда, я вокруг тебя побегаю!»

К нему присоединилась Физз, наш ротвейлер, которая, как и Бимер, была привязана к стволу здоровенного дуба, и вскоре окрестности огласил их хоровой лай.

– Ладно, – смирился я, – сейчас поползу. Только замолчите. – Закрыв глаза и вдохнув поглубже, я вновь повернулся к скале лицом, едва не утыкаясь носом в иззубренную гранитную стену.

Ни о чем особо не задумываясь, я устремился вверх. Левая рука ухватилась за опору, ногами я уперся в холодные камни и подтолкнул себя еще выше. К счастью, там обнаружилась новая зацепка, потом еще одна – и вот уже я перевалил за край скалы. Откатившись подальше от края, я подергал за страховку и дал знак, что подъем окончен, а потом поднялся посмотреть, как там Лиза, Бимер и Физз.

Лиза взирала на меня снизу вверх с хорошо знакомым выражением на лице, которое словно говорило: «Вот видишь, а ты боялся. Хотя мог туда забраться еще полчаса назад!» Собаки радостно скакали вокруг нее. Они знали, что ожиданию у дерева наконец пришел конец и скоро мы двинемся в путь.

Что может быть лучше отпуска летом?

Последние четыре месяца я не делал ничего другого, кроме как ел, спал, дышал и готовился к полугодовой командировке в Афганистан, где нам предстояло воевать с талибами. Мне и еще двум десяткам молодых парней из 5-го отряда команды «Кило» 42-го батальона королевской морской пехоты, вместе с которыми мы проводили все эти месяцы в сплошных тренировках, почти без перерывов на личную жизнь. Бесконечные часы мы находились на залитых дождем стрельбищах на северо-востоке Великобритании. После этого были долгие марш-броски по холмистой местности в Тетфорде. Мы отрабатывали всевозможные сценарии, основанные на прошлом опыте боев в Афганистане, чтобы суметь справиться с любой критической ситуацией.

Временами было тяжело, парням приходилось многому учиться с нуля, но понемногу все втянулись. Я с гордостью смотрел, как вчерашние новобранцы превращаются в закаленных десантников.

После такой усиленной подготовки я должен был бы радоваться, когда Афганистан наконец замаячил на горизонте. В конце концов, ведь именно об этом я мечтал еще мальчишкой, в своем родном городке на юго-восточном побережье Англии, где мы с приятелями ничем другим не занимались, кроме игры в солдатиков. Мы устраивали засады в лесу за домом моей бабушки, скидывали на вражеские позиции игрушечные бомбы и грезили о том, когда наконец-то окажемся в настоящем вертолете и отправимся воевать против плохих парней. Теперь мечта, наконец, обретала плоть.

Но, получая каждодневные отчеты от армейских подразделений, на смену которым нас должны были отправить, я все чаще терзался сомнениями. А что, если мы подготовились недостаточно хорошо? Вдруг я забуду, что надо делать?

Впрочем, с первых же дней отпуска я постарался сосредоточиться на том, чтобы выбросить все военные мысли из головы – по крайней мере, на эти три недели. Собаки здорово помогали, переключая внимание на себя. Физз и Бимер были идеальными спутниками для долгих прогулок по Дармуру, и я был очень этому рад, поскольку больше всего любил гулять и карабкаться по скалам.

Физз была типичным ротвейлером, яркого черно-подпалого окраса, с закрученным хвостом. Сейчас ей было уже шесть лет, мы взяли ее щенком от манчестерского заводчика. Из девяти пушистиков Лиза выбрала самого бойкого, шустрого и любопытного. Для Лизы это была любовь с первого взгляда, и Физз до сих пор остается ее собакой.

За эти годы мы огребли свою долю оскорблений от случайных прохожих, неспособных отличить таксу от сенбернара, но при этом свято убежденных в том, что все ротвейлеры суть порождения дьявола. Однако я был твердо уверен и тогда и сейчас стою на том, что воспитание превыше всего. Если не считать тех случаев, когда она давала волю своим охотничьим инстинктам, гоняясь за котами или белками, Физз была самым добрым и нежным ротвейлером на свете. Конечно, если кто-то проявлял агрессию по отношению к ней, она могла рыкнуть, но тут уж, надо признать, она была в своем праве. Если кто-то ударит меня – я ударю в ответ. Тем не менее нечего и говорить, что я никогда не оставил бы Физз с посторонними людьми, и мы всегда водили ее на поводке.

Бимер, наш черно-белый спрингер-спаниель, был просто гиперактивным, настолько гиперактивным, что, скажем прямо, это порой раздражало. Но винить его в этом ни у кого бы не повернулся язык. Он страстно обожал все грязное и мокрое. Например, для него не было большего удовольствия, чем искупаться в самом вонючем пруду, где поят скот, погрузившись поглубже, так, чтобы только глаза виднелись над поверхностью. Само собой разумеется, чаще всего он вытворял это, когда мы отправлялись на длительную прогулку, забыв положить в машину тряпку или полотенце, после чего нам предстоял долгий и мучительный путь домой. Его мы взяли из приюта для брошенных животных в Сомерсете. После того как мы купили Физз, мы решили, что следующим нашим псом непременно должен стать бездомный, ведь так много таких, кому нужны хорошие хозяева. И я знал, что мы приняли верное решение с того самого дня, как забрали Бимера из приюта. Он ни на миг после этого не переставал вилять хвостом. И единственное, о чем я сожалел, вспоминая тот далекий день, это о бесконечных рядах клеток, где лаяли и виляли хвостами другие собаки, которым тоже хотелось, чтобы кто-то подарил им дом и любовь. Если бы мы могли, мы забрали бы их всех с собой. У нас разрывалось сердце при мысли о том, что мы уйдем, а они так и останутся в вольерах.

Мы не были до конца честны с сотрудниками приюта для животных, которые решали, можно ли нам забрать Бимера. Они хотели быть уверены в том, что он окажется в стабильной семье, что ни я, ни Лиза не проводим слишком много времени на работе, и Бимер не будет оставаться в одиночестве больше четырех часов в день.

Но поскольку мы с ней оба – люди армейские, это означает, что дома мы бывали далеко не столь часто, как хотелось бы. И все же мы не сомневались, что Бимер к этому привыкнет, как привыкла и Физз, и у них будет совершенно замечательная жизнь. Я сильно сомневаюсь, что и любая другая собака отказалась бы от той жизни, которую вели Физз и Бимер у нас.

Через пару лет эти двое сделались совершенно неразлучными. Мы даже к ветеринару не могли отвезти их поодиночке, им непременно надо было ехать вдвоем, что очень забавляло врача. То же самое – если я день проводил на базе в Плимуте. Им непременно надо было сопровождать меня вдвоем, как будто если бы кто-то один остался дома – он рисковал бы упустить что-то интересное. Просто удивительно, сколько бывалых десантников робко стучались в двери спортзала, чтобы им разрешили войти, и опасливо косились на Физз, которая несла караул у входа. Я мог лишь покачать головой, призывая их не бояться. Потом они с явным облегчением проскальзывали мимо Физз, которая при этом даже ухом не вела в их сторону.

Путешествовать наши собаки тоже очень любили. Достаточно было просто спросить: кто хочет покататься – и они тут же устремлялись сломя голову по дорожке к машине. В пикапе они обычно устраивались сзади и глазели на дорогу часами напролет. Прошлым летом на серпантине в Альпах Физз не отклеивалась от окна на протяжении добрых девяти часов.

С Лизой мы познакомились десятью годами ранее, в Северном Уэльсе. Она собиралась стать инструктором по физической подготовке и училась в том же военном центре, где я занимался с будущими десантниками скалолазанием.

Мы отлично поладили и старались не терять друг друга из вида, но понадобился один удачный звонок по телефону через год, чтобы между нами завязалось что-то всерьез. Совершенно случайно мы выяснили, что на выходные планируем оказаться в одном и том же месте, и это стало отправной точкой для самых главных взаимоотношений в моей жизни.

У нас с самого начала было много общего. Мои друзья уже успели подружиться с Лизой, и с ее приятелями я мог перешучиваться без всякого стеснения. Лиза обожала футбол и болела за «Манчестер Юнайтед», я занимался скалолазанием. Когда мы решили пожениться, в первую очередь мы договорились, что я начну увлекаться футболом, а она – альпинизмом.

Для меня в этом не было ничего сложного. В юности я был заядлым болельщиком, до сих пор помню свой восторг, когда в 1978 году команда Ипсвича, за которую я тогда болел, разгромила «Манчестер Юнайтед» со счетом 6:0. К тому же мой отец и брат тоже были горячими поклонниками футбола, так что для себя я никаких проблем в этом не видел. Свою часть сделки Лиза тоже выполнила на отлично.

Теперь почти каждые выходные мы запихивали собак в машину и отправлялись на пустоши в поисках подходящих скал, чтобы по ним полазить. До тех пор пока мы успевали вернуться домой к началу вечернего матча, Лиза была счастлива. Наши отношения были – и остаются – построены на доверии, мы не держим друг от друга секретов. Меня до сих пор продолжает забавлять тот факт, что из всех наших женатых друзей только у нас с Лизой имеется совместный счет в банке.

Когда я закончил свой сеанс скалолазания, солнце уже клонилось к закату. Мы запрыгнули в машину и отправились на поиски подходящего сельского паба и остановились в небольшой деревушке. В саду были столики, и мы расположились там, чтобы собаки могли примоститься рядом в ожидании, пока им бросят что-нибудь вкусненькое. Сегодня им досталось немного лазаньи и жареной картошки. Для меня это был изумительно ленивый день, и я провел час, наслаждаясь покоем.

Мы с Лизой болтали, как обычно. Немного пофантазировали о том, как купим наконец себе дом, когда уволимся из армии. Уэльс был предпочтительнее всего, здесь мы были единодушны. Мы хотели купить маленькую гостиницу в горах, я бы водил экскурсии и обучал альпинистов, собакам нашлось бы, где вволю побегать.

Но с недавних пор мы начали задумываться насчет Америки. Я сомневался, что с учетом того, как дорожает жизнь в Великобритании, я смогу зарабатывать здесь достаточно одним только альпинизмом.

Так заканчивался вечер, мы болтали о совершенно обычных, бытовых вещах. Но время от времени мой взгляд терялся в пространстве, и я думал об Афганистане и о том, что ждет меня впереди.

Тогда я понятия не имел, насколько эта командировка изменит всю мою жизнь.

Я сидел в небольшой пристройке, дул сильный северный ветер, дождь лупил по стенам так, что порой заглушал звуки стрельбы, доносившиеся с полигона.

В углу стоял аккумуляторный радиоприемник, по BBC шли дебаты по поводу присутствия британских войск в Афганистане. Они говорили о тех местах, где я должен был оказаться по долгу службы меньше чем через неделю.

Ничего хорошего говорившие не сообщали.

Основным предметом обсуждения в новостях была вчерашняя гибель молодого военнослужащего Королевского уэльского фузилерного полка. Также появились новые подробности о вертолете, разбившемся несколько дней назад под Кандагаром. Погибли четырнадцать человек, и среди них один морской пехотинец.

За последние недели я проглотил множество таких отчетов, новости звучали не только по радио, их печатали и в газетах. В частности, немало писали о парашютном полке, на смену которому должны были прийти мы, когда их срок службы подойдет к концу. Немало материалов в прессе описывали жизнь в так называемых «убежищах», расположенных в самых заброшенных уголках страны. Как можно было называть безопасным убежищем комплекс глинобитных хижин в самом сердце местности, занятой религиозными фундаменталистами, вооруженными до зубов и готовых перестрелять всех, кто с ними не согласен, – это было выше моего понимания.

Сообщалось, что талибы пытаются брать наших парней измором, не оставляя им времени на сон. Эти убежища постоянно обстреливались из пулеметов и гранатометов. Поступали сведения о том, что бойцы в этих районах испытывают дефицит еды и питья из-за постоянных проблем со снабжением. Такое место службы не казалось мне слишком привлекательным.

Я прекрасно знал, что именно за всем этим и пошел в свое время в морскую пехоту, но в данный момент мой энтузиазм был на нуле. Были и другие поводы для беспокойства. Я знал, что Лиза, точно так же как и другие члены семей военнослужащих, и все те, у кого там служили близкие и любимые люди, будет читать газеты и слушать радио. Судя по тем данным, которые мы получали на базе, реальная ситуация была еще хуже, чем ее описывали в прессе.

Если раньше я и ощущал радостное возбуждение при мысли об Афганистане, сейчас от него не осталось и следа. Я нервничал и ощущал страх. Я любил жизнь, я хотел проводить время с Лизой, гулять с собаками по холмам и ни о чем не думать, но теперь для этого было слишком поздно. До отъезда оставалось три дня. И все реальнее становилась перспектива погибнуть в Афганистане.

Я знал, что, когда прибуду на место, все это прекратится. Там не будет времени зацикливаться на мелочах, гадать о том, что сейчас происходит дома, никаких больше поездок с собаками на работу и посиделок в пабе с Лизой, никаких планов на выходные, скалолазания и футбола. Я буду полностью сосредоточен на решении стоящих передо мной задач. Никакой личной жизни, отдыха, постоянное ожидание того, что среди ночи тебя поднимут и отправят разбираться с каким-нибудь особо неприятным дерьмом.

Помимо этого, под моей ответственностью находились два десятка молодых парней, и я знал, что моя основная задача – сделать все для того, чтобы и я, и они вернулись домой живыми и невредимыми. Ничего лишнего. Просто работа, которую надо выполнить как можно лучше.

Я посмотрел на ребят своего 5-го отряда и увидел, что они тоже прислушиваются к каждому слову, доносившемуся из радиоприемника. Некоторые из них едва успели пройти курс обучения, пара человек завершили его всего лишь на прошлой неделе. Младшему было 18 лет, то есть почти на два десятка лет моложе меня. Я чувствовал себя слишком старым для всей этой компании, но, вероятно, в этом и есть весь смысл: когда ты помощник командира, у тебя достаточно опыта, чтобы присматривать за молодняком. Мы прошли 32-недельный курс тренировок, который многие называют самыми жесткими в мире, и я был практически уверен, что, когда дойдет до дела, мы все справимся самым лучшим образом.

И все-таки сомнения терзали меня в глубине души. Готовы ли они по-настоящему? Как они воспримут жизнь на передовой?

Я вновь всмотрелся в эти юные лица, пока все они слышали радио, и заметил в них тень неуверенности. Это нехорошо, решил я и поднялся с места. В таких случаях помогает лишь одно чудодейственное средство.

Я знал, что у нас оставалось еще сорок минут до выхода на полигон, чтобы вволю наползаться по залитым дождем торфяникам и пострелять по мишеням. Но получасовая разминка еще никому не приносила вреда.

– Так, все поднялись, и на выход. Будем упражняться и поднимать боевой дух! – гаркнул я. Из двадцати человек только один направился к выходу.

– А ну, пошевеливайтесь, – рявкнул я еще громче.

– Но там же дождь, сержант, – заныл Тим, один из самых юных и усердных моих подопечных.

– Да, конечно, я уверен, что талибы это поймут и позволят нам посидеть под крышей, если дождь пойдет там, – возразил я самым ядовитым сержантским тоном.

– Так в Афганистане же дождя не бывает, – встрял еще один пехотинец.

Я изумленно покачал головой.

– М-да, как я вижу, география – не твоя сильная сторона. – Я еще раз оглядел всех присутствующих. – А теперь на выход – и поживее!

Прощаться – всегда непросто. Прощаться, не зная, когда ты вернешься домой – самое паршивое чувство, какое только есть на свете. Я не пытался скрывать своих чувств, и вряд ли маска «железного десантника» могла кого-то обмануть.

– Давай, закидывай вещи, а то сейчас и я разревусь. – Я попытался улыбнуться, но лучше от этого никому из нас не стало.

Даже Физз с Бимером каким-то образом чуяли неладное. Они понимали, что вещи снаружи означают мой отъезд. Никто из них не бросился наружу, когда открылась дверь, хотя обычно они всегда так делали. Оба пса сидели бок о бок на своих лежанках и смотрели на меня. Я наклонился и по очереди потрепал их по морде.

– Физз, остаешься за главную. И чтобы никаких гонок за белками, поняла?

Она продолжала смотреть на меня большими печальными карими глазами, на морде застыло недоуменное выражение.

– Терпеть не могу такие моменты. – Я тряхнул головой и в последний раз обнял Лизу.

Мне хотелось бы удерживать ее в своих объятиях гораздо дольше. Слезы катились у нее по щекам. Я повернулся к выходу и, не оборачиваясь больше, двинулся прочь.

 

2

Спецоперация

Когда стихли последние отголоски взрыва, вид с той точки, где я находился, не изменился ни на йоту. Не считая, разумеется, дымного облака в форме гриба, разраставшегося на фоне утреннего неба.

Внизу, среди тесных улочек, проулков, глинобитных халуп и прочих городских построек не было заметно никакого движения. Даже привычные птичьи трели не нарушали тишину. С недавнего времени я уже знал, что после минометных выстрелов – это самое обычное дело. Как и все прочие местные обитатели, афганские птицы прятались, едва начинался обстрел, и появлялись вновь, только когда все заканчивалось. Должно было пройти какое-то время, пока они не займут привычные места на ветках деревьев, сиротливо торчавших к северу от нашей базы, окруженной глинобитными стенами. Базы, которая на время стала домом для меня и еще тридцати пяти морских пехотинцев нашей роты.

Всего две недели назад мы прибыли в небольшой торговый городишко под названием Наузад. И за весь этот недолгий срок талибы ни единого дня не оставляли нас в покое.

Чаще всего минометный обстрел начинался с утра или примерно за полчаса до заката. Талибы не были идиотами, они понимали, что в темное время суток мы без труда вычислим их позиции по вспышкам дульного пламени. Поэтому ночами они только перемещались по окрестностям, меняя местоположение.

Самым безопасным для них был лесистый участок, окрещенный нами Центральным Талибаном и расположенный на другой стороне вади – речного русла, пересыхавшего в сухой сезон и наполнявшегося водой только после дождей. В обычное время местные использовали вади как проезжую дорогу, и мы, понятное дело, тут же его окрестили Талибской магистралью. По слухам, в свое время зачистить этот лес и призвать местных моджахедов к порядку не удалось даже советской армии, и если слухи были правдивы, это не внушало мне особого оптимизма.

Когда развеялись остатки дыма после минометного выстрела, я внимательно изучил дальние окрестности через прицельное устройство своего оружия, но не заметил никаких шевелений, которые могли бы выдать позиции плохих парней.

На первый взгляд, Наузад выглядел точной копией декораций из монти-пайтоновской «Жизни Брайана». Тут ничего не менялось за сотни лет. Не было электричества, отсутствовали элементарные удобства. Вездесущая пыль лезла в рот и нос, липла ко всем нашим вещам. Запах человеческих отходов был нестерпимым, особенно в жаркие дни, которые стояли здесь до самого прихода зимы.

При этом надо сказать, окрестный пейзаж был потрясающе красивым.

К югу до бесконечности простиралась афганская пустыня, голая и необитаемая, если не считать бродячих козопасов, каким-то образом ухитрявшихся выживать в этих суровых краях. А в пяти-шести километрах к западу, северу и востоку от города начинались горы, вздымавшиеся посреди пустошей. На севере высился острый пик Нарум-Кук, от которого отходили две гряды к западу и востоку, а вдалеке за ними высились бесконечные отроги гор Заркух-Маздурак.

На многие мили нигде, кроме предгорий, не было видно никаких следов зелени. Зато окрестности Талибской магистрали, тянувшейся на северо-восток, густо поросли деревьями и невысоким, зато очень жизнестойким кустарником. Растительность здесь выживала только благодаря зимним дождям, которые разражались совершенно непредсказуемо, заполняя глубокие вади водой. Как нам уже стало ясно, в городе постоянно шли бои, самые ожесточенные с тех пор, как силы коалиции отстранили талибов от власти. Наузад, расположенный в начале долины Сангин, был транзитной остановкой для талибов, направлявшихся на запад, к двум другим крупным стратегическим точкам: дамбе Каджаки и торговому городу Сангин, которым тоже – как и нам – изрядно доставалось по ходу. Подозреваю, что нападавшие использовали нас, как тренировочную мишень на пути к основным целям.

Все дороги, ведущие в город, были одинаково небезопасны, поэтому в Наузад нас перебрасывали по воздуху, и это была довольно масштабная операция. Армейское подразделение, которое мы прибыли сменить, обороняло от талибов этот изолированный блокпост свыше ста дней. Они прибыли сюда, свято веря, как и все прочие, что политики говорят правду, и в ходе трехлетней миротворческой миссии в Афганистане им вообще не придется стрелять. Когда они покидали Афганистан, в общей сложности ими было выпущено примерно 87000 патронов – и все это без какого-либо положительного результата, если смотреть со стратегической точки зрения. Талибы потеряли убитыми свыше двухсот пятидесяти человек, но они все еще были здесь и делали все возможное, чтобы помешать Международным силам содействия безопасности навести порядок в стране и начать ее восстанавливать. Я очень надеялся, что у нас все будет иначе. Хотелось верить, что мы справимся хоть немного лучше.

– Интересно, они уже закончили развлекаться? Только я позавтракать собрался. Вот гады, – пробормотал себе под нос Хатч, один из самых опытных моих капралов, ни на секунду при этом не отрываясь от прицела пулемета, установленного на мешках с песком.

И точно, оглянувшись, я увидел, что все нижние мешки щедро заляпаны фасолью с беконом. Завтрак Хатча приземлился там же, где и он сам, когда начался обстрел.

– Надеюсь, что это все, – отозвался я, – хотя кто их знает. Обычно вроде стреляют по три раза, а сейчас было только два.

Хатч ничего не сказал.

– И вообще, тебе похудеть на пару фунтов – самое то. Так что скажи им спасибо.

Дома, в Плимуте, Хатч был одним из тех, кто посещал спортзал для того, чтобы поддерживать физическую форму, а не чтобы ее набрать. У него была жена и дети, более жизнерадостного молодого капрала я не мог бы себе и представить. Хотя, подозреваю, его жена была бы счастливее, если бы он избрал какой-то иной жизненный путь.

Я по-прежнему осматривал заросли, но никаких следов стрелявших не было и в помине. Где же эти черти прячутся? Вскоре я получил ответ на этот вопрос.

– Холм всем постам – атака! – выкрикнул голос у меня в наушниках. Это означало, что ребята с пункта наблюдения на холме, который возвышался над городом, заметили вдалеке демаскирующее облачко дыма.

– Всем пригнуться, началось! – проорал я так, чтобы меня слышала вся база. Парни, которые не были на дежурстве, собрались посмотреть, что происходит. – По нам ведут огонь. В укрытие, живо!

Они посмотрели на меня с угрюмой обреченностью, потом развернулись и разбежались обратно по камерам. Когда-то на месте нашей базы располагался полицейский участок, и более безопасного места, чем помещения для заключенных, тут не было.

Медленно нарастающий вой приближающегося снаряда – это хорошо звучит только в кино, но сейчас мне было адски страшно. Никогда не знаешь, куда ударит, это всегда лотерея.

К счастью для нас, на сей раз стрелявшие не отличались особой меткостью.

Я услышал взрыв далеко позади, за пределами нашей базы, и огляделся, оценивая урон, нанесенный этому некогда цветущему городу. Впрочем, даже если попадание пришлось в жилой дом, это уже никому не могло повредить. На расстоянии двухсот метров от нашей базы никто не селился, это было слишком опасно. Ближайшие здания вдоль дороги, которая вела к рынку, давно превратились в развалины. На месте дверных проемов и торговых витрин виднелись лишь покореженные куски металла и дерева, внутри все давно было разграблено.

В северных районах города до сих пор жили люди, но мы пока не отправляли патрули с базы так далеко и понятия не имели, сколько их там. С учетом разрухи, принесенной непрекращающимися боями, обитатели юга сделали самый разумный выбор из всех возможных: упаковали свои пожитки и уехали из города в надежде, что все это когда-нибудь закончится.

Их решение выглядело еще более разумным теперь, когда наши ребята с холма открыли огонь из тяжелых пулеметов по тому месту, где засели минометчики. Одного предательского дымового облачка, очевидно, оказалось достаточно, чтобы они засекли точное место, откуда по нам велась стрельба.

За выстрелами пулемета 50-го калибра нам было почти ничего не слышно.

– Похоже, мы опять пропустим завтрак, толстяк! – проорал я Хатчу, перекрикивая шум.

Он обернулся ко мне с горящими глазами, показал неприличный жест и тут же вновь приник к прицелу.

Месяц назад из Великобритании мы прилетели прямиком в Кэмп Бастион, основную военную базу британских вооруженных сил в Афганистане. Этот огромный лагерь был назван в честь первого британского солдата, погибшего в ходе конфликта. Он располагался посреди пустыни в провинции Гильменд, и вокруг на многие мили не было ровным счетом ничего. К базе даже не вела асфальтированная дорога, и только пыльные колеи расчерчивали бездорожье.

Бастион являлся самым крупным палаточным лагерем своего типа. Что особенно впечатляет, он был возведен инженерными войсками в 2006 году всего за три месяца. Сейчас это место стало домом для четырех с лишним тысяч британских военнослужащих.

Большую часть лагеря составляли бесконечные ряды совершенно одинаковых палаток с крытыми проходами между ними. Попытка отыскать магазинчик военно-торговой службы экспедиционных войск, где продавалась газировка в банках и шоколадные батончики, было испытанием не для слабых духом. Кстати, а вот зачем там продавались очки для плавания, с учетом того, что на тысячу миль вокруг не было и намека на бассейн, так и осталось для меня загадкой.

Жара свыше ста градусов по Фаренгейту (38 °C) для этих мест не была редкостью, афганское солнце в середине дня палило безжалостно. Цитируя Робби Уильямса из фильма «Доброе утро, Вьетнам», я бы сказал, что было «жарко, чертовски жарко, да просто жарко, как в печке». Стоило прогуляться по Бастиону в рубашке, и подмышки уже были мокры от пота, так что я боялся даже вообразить, каково будет бегать по пустыне в полной выкладке. Ладно, сказал я себе, по крайней мере, можно не беспокоиться, что я тут растолстею.

Помимо жары, больше всего в Афганистане нам поначалу досаждала пыль: она была повсюду, в буквальном смысле повсюду. Она проникала в спальники, липла к рукам, забиралась под ногти, проникала в еду, питье и, что особенно неприятно, под шлемы.

За те несколько дней, что мы провели в Бастионе, пыль стала главным раздражителем в повседневной жизни. Мне не пришлось говорить своим парням, чтобы они не забывали чистить оружие ежедневно, они делали это без напоминания. Но стоило высунуться из палаток наружу, вся работа шла насмарку. За считаные секунды ветерок наносил на очищенный металл тончайший слой пыли, который налипал на ружейное масло, превращаясь в суперклей.

Еще хуже стало, когда мы начали выбираться на открытую местность для тренировок. Облака пыли неслись к нам по пустыне, набирая скорость, как чудовищные приливные волны. По возвращении в лагерь мы все, как один, напоминали посетителей салона красоты с грязевыми масками на лицах, вот только здесь за это удовольствие не надо было платить косметологу. Единственное, куда пыль не пробиралась, были защитные очки.

За все это время у нас выдался лишь один свободный вечер, и я провел его, любуясь закатом с крыши одного из наблюдательных постов по периметру лагеря. Погруженный в свои мысли, я отследил взглядом подлетавший к базе боевой вертолет СН47, который заходил с востока, а затем, сделав разворот прямо на фоне заходящего солнца, направился прямиком к посадочной площадке рядом с полевым госпиталем, минуя основной аэродром. Это означало, что привезли раненых. Сцена была прямо как из военных фильмов, которые я любил смотреть в детстве.

Если кто из нас и надеялся поначалу на то, что в Кэмп Бастионе удастся удобно устроиться, этим мечтам вскоре пришел конец. Из шести месяцев, которые нам предстояло провести в Афганистане, на палаточный городок отводилось от силы четыре недели. Все остальное время нас ожидал «настоящий Афганистан», а это уже совсем другое место.

Нам дали всего пару дней на акклиматизацию, а потом перебросили в маленький торговый городок под названием Гиришк, где надежды на сравнительно мирную командировку развеялись как дым. Первый же патруль вступил в перестрелку с талибами.

Через старые кварталы Гиришка мы прошли для встречи с национальной полицией Афганистана (НПА), стоявшей на охране большой дамбы, возведенной китайцами. Это был важный стратегический объект в регионе. В какой-то момент, когда мы говорили с полицейскими, они указали нам на группу людей, видневшихся на холме по соседству. Они сказали нам, что это талибы, но вмешиваться мы не могли, поэтому стрелять никто не стал. Однако, когда мы направились через город обратно, талибы принялись палить из минометов и из стрелкового оружия как по нам, так и по афганцам. Нам ничего не оставалось, кроме как вступить в бой. Пара ракет, выпущенных с истребителя «Харриер», который был вызван нам в помощь, положили бою конец. Для многих из нас момент отрезвления наступил именно тогда: мы осознали, что тренировки подошли к концу, и мы действительно находимся в боевой ситуации.

Мы патрулировали окрестности дамбы две недели, после чего нас отправили обратно в Бастион для подготовки к переброске в Наузад, где нам предстояло провести по меньшей мере два месяца. Утверждалось, что здесь безопасно. Именно на этой «безопасной» базе я сейчас и наблюдал из-за мешков с песком – не прилетит ли в нас очередной реактивный снаряд.

Я как раз собирался пообедать безвкусными пайковыми сухарями и загадочно пахнущей массой из консервной банки с этикеткой «мясной фарш», когда пришел вызов по рации. Меня ожидали в комнате совещаний, где мы обустроили свой штаб. Поскольку за последние пару дней мой обед ничем не отличался от сегодняшнего, я был рад поводу засунуть сухари обратно в зеленую упаковку. Трусцой добежав до штаба, я просунул голову в дверь.

– Звали, босс? – Оглядевшись, я обнаружил в комнате четырех человек. Для тесного помещения даже этого было слишком много.

Как выяснилось, босс – он же командир нашего подразделения – оживленно переговаривался с кем-то по рации.

Связист махнул мне рукой, я помахал в ответ. За это время босс закончил говорить.

– Сдается мне, сержант, это по вашей части. С холма сообщили, что НПАшники вышли за ворота. Во-первых, я им не давал на это разрешения, а во-вторых, они третируют какую-то псину. – Он знал о моей любви к собакам, поскольку сам неоднократно перешагивал через Физз по пути в спортзал, на нашей базе в Плимуте. – В общем, разберитесь, в чем дело, верните их обратно, и все это подипломатичнее как-нибудь.

– Нет проблем, босс, уже иду.

Я торопливо нацепил на себя амуницию, поскольку без полной защиты наружу выходить запрещалось, даже ненадолго, и поскольку в одиночку я пойти не мог, то помимо Хатча прихватил еще Дэйва – второго нашего бывалого капрала.

Дэйв дослужился до этого звания как раз перед отправкой в Афганистан, после окончания командных курсов для младшего состава. Он обожал свою работу. И самое приятное – по крайней мере, по его словам, – было оттрубить весь день на службе, а потом отправиться по барам развлекаться с красотками. Правда, другие парни утверждали, что навыки флирта у Дэйва оставляют желать лучшего. Из наших разговоров я знал, что Дэйв, как и я, вырос среди собак и очень их любит.

Пока мы собирались, я в двух словах описал ситуацию, после чего мы направились к западным воротам. В левом ухе у меня теперь был вставлен наушник, и я мог слушать встревоженные переговоры между дозорным с холма и дежурным в главном здании.

– База, это Холм. Парни говорят, что местные скоро умучают псину до смерти. Что нам делать? Прием.

– Холм, говорит База. Ничего не предпринимайте, 2 °C уже выдвинулся в этом направлении, следите за ним.

2 °C – произносится как «два нуля чарли» – был мой позывной.

– Холм – Базе. Вас понял. Надеюсь, он им врежет как следует. Конец связи.

Я предупредил Хатча и Дэйва, что холм бдит, но на выходе с базы мы все равно прикрывали друг друга максимально тщательно. Хатч опустился на одно колено за глинобитной стеной на углу проулка, который вел к воротам, а мы с Дэйвом сделали стремительную перебежку по открытой местности. Затем Дэйв залег в самой удобной позиции для стрельбы, Хатч нас нагнал, и с ним вместе мы переместились на новую точку.

За два квартала было слышно, как где-то впереди лает очень обозленный пес.

Никакого плана действий у меня не было.

Местная полиция была призвана правительством Карзая вернуть Афганистан к стабильности, но, скажем прямо, они получали сущие гроши и минимум подготовки. К тому же у местных жителей они не пользовались особой любовью. Защиты ради, полицейские прятались у нас на базе, что вызывало недовольство горожан. Мы постоянно слышали жалобы на то, что полиция вымогает у местных еду и деньги, но до сих пор не получили этому доказательств.

Пока мы продвигались вперед, я думал о том, что нужно вести себя по возможности профессионально. В конце концов, мы прибыли сюда спасать афганский народ, а не афганских собак. Надо было действовать хладнокровно и уравновешенно. Я не мог себе позволить ссориться с полицией, ведь они, по крайней мере на словах, были нашими союзниками. Но жестокостей по отношению к животным я терпеть тоже не собирался. Особенно когда большая пушка в руках.

Мы продвигались по улице осторожно, не выходя на середину, прижимаясь к стенам домов, и наконец оказались на расчищенной площадке. Хатч занял позицию для прикрытия. Я продолжил идти вперед, Дэйв пристроился рядом. Это еще одна важная вещь, которой мы научились в Афганистане, не столько даже военная тактика, сколько политика. Рядом с главным всегда должен идти телохранитель, это показатель уверенности и силы.

В двадцати шагах от нас, посреди небольшой площади стоял белый пикап. На крыше восседал командир подразделения НПА в длинном, просторном оливково-зеленом балахоне. Его помощник стоял в грузовичке с гранатометом на плече. Когда я появился в их поле зрения, они безучастно уставились на меня.

Вскоре я увидел, из-за чего стоит такой гвалт. Прямо перед пикапом двое полицейских помоложе тянули в разные стороны самого крупного пса, какого я видел в своей жизни. Этот серо-белый здоровяк в холке достигал не меньше четырех футов, у него была башка, как у медведя гризли, и зубы под стать. Он рычал, всем своим видом показывая: «Кто первым сунется – разорву».

Я сразу заметил, что у пса были отрезаны уши. О таком мне доводилось читать и раньше. Это означало, что пес принимал участие в собачьих боях – одном из самых популярных развлечений в Афганистане.

Перед тем как нас сюда направили, я нагуглил по Сети все, что мог, о местных обычаях и культуре. Собачьи бои оказались одной из самых неприятных деталей. Этой традиции было много веков от роду, она была очень распространена среди афганских родовых кланов. Владелец боевого пса мог рассчитывать на неплохие деньги и уважение окружающих.

Картинки, найденные в Интернете, удовольствия не доставляли. Ни один нормальный владелец собаки с таким бы иметь дела не стал. Собак крупных пород стравливали друг с другом, не оставляя иного выбора, кроме ожесточенной кровавой схватки – до победы или, нередко, до смерти. Уши и хвосты собакам отрезали ножом без какой-либо анестезии, чтобы в драке их не могли повредить и бой длился дольше. Собак в Афганистане было много, и никто о них не заботился. Хотя, будем справедливы, и человеческая жизнь ценилась здесь ненамного выше.

Ирония ситуации состояла в том, что, когда к власти пришли талибы, они запретили обучение во всех формах, но также запретили и собачьи бои, поскольку сочли их противоречащими исламу. Когда в 2001 году силы Коалиции отстранили «Талибан» от власти в Кабуле, правительству не было никакого дела до этого кровавого развлечения, и поединки стали проводиться вновь. Шаг вперед, два шага назад.

Я наблюдал за псом, над которым продолжали издеваться полицейские: было очевидно, что он держится из последних сил. Особенно меня потрясли отрезанные уши. Я и до того был готов на все, чтобы освободить собаку, а теперь решимости только прибавилось.

Молоденький полицейский с трудом удерживал пса, который вырывался и сопротивлялся, как бык на родео. Они смастерили из витой проволоки некое подобие поводка и обмотали им собаку за шею и задние лапы. Это означало, что ни назад, ни вперед пес двигаться не мог, и чем сильнее он вырывался, тем туже запутывался в проволочных петлях. Понятно, что от этого он злился еще сильнее.

Я не знал, что делать, если пес все-таки вырвется на свободу. Навряд ли он понял бы, что я хочу ему помочь, и поэтому я осторожно сделал шаг назад.

– Салям алейкум, – поздоровался я с командиром. Нас учили на курсах перед отправкой сюда, что в любой ситуации вежливо будет сперва поздороваться со старшим.

Он это явно оценил, ответил на мое приветствие положенным образом, затем кивнул своему младшему сотруднику – единственному среди них, кто хоть немного говорил по-английски.

– Зачем вы пришли? – спросил он, поигрывая пальцами на спусковом крючке автомата Калашникова. Никому из моих парней никогда и в голову не пришло бы вести себя таким образом. Вообще, автомат смотрелся для него слишком большим, он вряд ли даже стрелять умел толком, но жизнь в этих краях была совсем другой, чем та, к которой мы привыкли.

– Переведи командиру, что вы должны вернуться на базу, – сказал я. – Вы вышли с базы без разрешения. Наши ребята на холме вас чуть не спутали с талибами.

Тут я слегка приврал эффекта ради, но решил, что могу себе это позволить для упрощения ситуации. Молоденький полицейский обратился к старшему на пушту, они перебросились парой фраз, а затем переводчик объяснил, что командир хотел бы через пару недель в Лашкар-Гаре поучаствовать в местном чемпионате по собачьим боям.

– Он хочет выставить эту собаку. – Он кивнул на здоровенного пса, которого наше присутствие рядом явно раздражало еще сильнее.

Ясно. Значит, простых решений ожидать не приходилось.

– А где командир эти пару недель собирается держать пса? – поинтересовался я.

Пока переводчик обращался с этим к своему боссу, я думал о том, что мы сейчас стоим на слишком открытом, опасном месте. С Талибской магистрали все наши движения наверняка отлично просматривались. Словно для того, чтобы напомнить мне о потенциальной опасности, парни на холме по рации передавали информацию обо всех наших действиях в штаб базы. Скорее всего, мой шеф сейчас это слушал.

– Вернитесь на базу, 2 °C, – скомандовали мне по рации.

Я посмотрел на Хатча, и тот, вздернув брови, покосился на меня в ответ. Затем он мотнул головой в сторону перелеска и Талибской магистрали. Я понял, что он имеет в виду, и решил, что пора немного ускорить события.

– Скажи командиру, что наш босс не разрешит держать такую собаку у нас на базе, – заявил я пацану. – Но я знаю, где можно ее держать.

Было очевидно, что пес настроен к людям не слишком дружелюбно, исходя из прошлого опыта, и я не хотел рисковать. Заведи я его на базу, он мог бы запросто покалечить кого-то из наших. С другой стороны, я сильно сомневался, что полицейские в состоянии соорудить ему нормальный вольер, даже если они готовы присматривать за животным. Но я знал место, которое для этого идеально подходило: полуразрушенное здание, стоявшее как раз по соседству с базой.

– Надо идти, – заявил я, указывая себе за спину.

Между старшим полицейским и младшим завязался спор, но под конец начальник все же спрыгнул с машины и, не глядя на меня, забрался на водительское сиденье.

– Он будет держать собаку за пределами базы, – пояснил мне младший, забрасывая «калаш» за спину с таким независимым видом, как будто его боссу эта идея пришла в голову только что.

– Ладно, меня это устроит, – ответил я, подавая знак дозорным с холма, что мы готовы возвращаться.

Мы сопроводили полицейских до базы. Дэйв шел первым, за ним – пикапчик, затем два молоденьких полицейских тащили собаку, которая к этому моменту уже лишилась воли к сопротивлению. Мы с Хатчем шли в этом цирке замыкающими.

Вероятно, все мои хитрые планы по освобождению пса были написаны у меня на лице, потому что Хатч то и дело косился на меня с любопытством. В ответ я взглянул на него, всем своим видом говоря: «Скоро узнаешь».

– Думаете, босса такой вариант устроит, сержант? – спросил Хатч, пока мы с ним экипировались на закате.

Он знал, что я терпеть не могу, когда он так ко мне обращается. Это типично армейская манера, но морпехи не упускают ни единой возможности подчеркнуть, что они к обычной армии не относятся.

– Типа того, – ответил я.

– В каком это смысле – типа того? – Хатч с деланным недоумением уставился на меня. – Типа – он на самом деле об этом не знает?

– Он сказал, чтобы я разобрался. Вот я и разбираюсь, – ответил я, улыбаясь в ответ и протягивая ему кусачки. – Держи, я думаю, тебе это может пригодиться.

Когда мы вернулись в штаб, я доложился боссу по поводу собаки. Он велел мне разобраться с проблемой, по возможности, не слишком огорчая местную полицию. О том, что я задумал, он меня не спрашивал.

От прохладного вечернего воздуха по коже побежали мурашки. После заката сразу становилось холоднее.

Я поднял воротник куртки, застегнулся поплотнее и присоединился к Хатчу и питу, еще одному из наших, кто согласился пожертвовать тремя часами заслуженного сна ради этого приключения. Без лишних слов мы вскарабкались на крышу здания на задах базы, где раньше располагались камеры для заключенных. Крыша была выкрашена в белый цвет и оттого казалась изготовленной из чего-то посолиднее, чем солома и глина. Впрочем, сегодня при неяркой растущей луне определить ее цвет было почти невозможно.

Под прикрытием темноты, как нас учили, мы добежали до парапета, шедшего по краю, и залегли там, в тенях, отбрасываемых луной.

Полицейские жили в небольшом, неопрятном строеньице недалеко от задних ворот базы. Что особенно досадно, они никогда не упускали случая высунуть нос и полюбопытствовать, что происходит, когда ворота с характерным лязгом открывались. Если мы хотели освободить собаку, нельзя было дать им заподозрить неладное. Это означало, что через ворота мы выйти не могли, и оставалось только перелезать через стену.

С того места, где мы находились, уже виден был разрушенный дом, в котором полицейские заперли собаку. Там царила кромешная тьма, но я знал, что внутри прячется громадный связанный, очень злой пес. Хотя, возможно, конечно, к этому времени он уже слегка успокоился. По крайней мере, я на это очень рассчитывал.

После того как мы спустились бы со стены, оставалось бы преодолеть еще шагов сорок до того места, где держали собаку. Я оглянулся на здание полиции. Дверь была закрыта наглухо. Сквозь грязные занавески изнутри пробивался слабый свет, а значит, они там были чем-то заняты. Скорее всего, как обычно курили марихуану. Меня это полностью устраивало.

Мы спустили с пятнадцатифутовой стены легкую штурмовую алюминиевую лестницу. Ее длины на всю стену не хватало, так что вдобавок для страховки мы прихватили веревку.

На глинобитный крыше закрепить ее было не за что, поэтому мне предстояло спускаться первым, а Хатчу или Питу – страховать меня с веревкой в руках. Я перекинул ноги с края крыши и повис, едва доставая ногами до верхней ступеньки лесенки. Укрепиться на ней было непросто. Я не мог посмотреть вниз, чтобы прицелиться поточнее, да еще и штурмовая винтовка перевернулась за спиной и теперь ствол тыкался мне под колено. Я стиснул зубы от резкой боли. И, как будто всего этого было недостаточно, вес брони и амуниции неумолимо тянул меня вниз.

Все-таки мне каким-то образом удалось встать на лестницу. Медленно, ведя ладонями по стене, я начал нащупывать ступеньку за ступенькой. Оставалось лишь надеяться, что низ лестницы не перекосится и я не свалюсь. Это было бы неприятно. Конечно, ситуация имела мало общего со скалолазанием, но все же эта мысль вызвала у меня улыбку.

Я поднял голову и увидел сверху ухмыляющегося Хатча.

– Ты веревку держишь там, черт возьми? – прошипел я.

– Ох ты ж… Забыл совсем.

Оказавшись на земле, я придержал низ лестницы, чтобы Хатчу было проще спуститься. Пит должен был оставаться на крыше и прикрывать наше возвращение, если мы решили бы вновь воспользоваться лестницей.

– Пошли.

Разумеется, прежде чем выйти с базы, я предупредил часовых, которым предстояло в это время дежурить. Меньше всего мне улыбалась перспектива быть подстреленным своими же парнями.

Держа оружие наготове, мы, бегом и пригнувшись, пересекли открытое пространство. Сердитая псина услышала нас еще на полпути.

– Вот тебе и хваленая скрытность коммандос, – прошептал я Хатчу, пока мы бежали по темноте. Собака за стеной сходила с ума. Мы добрались наконец до входа в строение и начали осматриваться по сторонам. Ничего, кроме груд мусора и щебня, куда ни посмотри.

Пес был заперт в развалинах старого дома. Он изо всех сил бился грудью в деревянную дверь, как чудовище из фильмов ужасов.

– И как мы его выпустим? – шепотом спросил Хатч. Не то чтобы я сам не задавался тем же вопросом.

К этому моменту во всем Наузаде уже наверное не осталось человека, не осведомленного о происходящем. Звуки в темноте всегда звучат громче и разносятся дальше, особенно когда кто-то пытается спасти очень озлобленного афганского боевого пса.

– Просто откроем дверь? – предположил я.

Лица Хатча я не видел, потому что мы стояли с ним в глубокой тени, но я и без того знал, что он едва ли выглядит счастливым при мысли о том, что через пару секунд на свободе окажется рассерженная псина размером с медведя. Говоря по правде, я тоже прилива восторга не ощущал.

– Готов?

Ответа я ждать не стал.

Я пнул дверь изо всех сил. Старый замок не выдержал, и с громким треском дверь открылась внутрь. На пороге вырос сгусток рычащей тьмы.

– Бежим.

Этого говорить не требовалось, Хатч метнулся прочь раньше.

Мы обежали здание кругом, напрочь забыв о том, что у нас при себе автоматическое оружие и гранаты. Только когда мы наконец притормозили, чтобы перевести дыхание, до нас дошло, что никакая адская гончая нас не преследует. Мы не спеша приходили в себя в темноте. Хатч выдал мне свой фирменный иронический взгляд. Судя по шуму, пес до сих пор оставался в доме. Я подтолкнул Хатча локтем, и мы осторожно прокрались обратно, чтобы понять, в чем дело.

Разглядеть, что конкретно удерживало его внутри, никак не удавалось, но, судя по всему, свободы у пса было достаточно, чтобы напасть на нас, если мы подойдем ближе. Скорее всего, проволока на шее и на задних лапах была оставлена на месте. Я быстро осознал, что у нас нет ни единого шанса пробраться в помещение и освободить собаку.

Ни один план не выдерживает первого столкновения с реальностью, так нам говорят и повторяют раз за разом. И данный случай исключением не стал. К счастью, именно поэтому у меня имелся запасной план. Я полез в карман и достал колбасу. Ее я прихватил из нашей столовки перед выходом.

– План Б, – заявил я Хатчу. Он, судя по всему, уже был настроен делать ноги. И отчасти был прав: мы понятия не имели, насколько крепко собака привязана. Окажись он на свободе, этот пес перегрыз бы нам горло в считаные секунды.

Я швырнул колбасу на землю, она приземлилась точнехонько у пса перед мордой. Он тут же прекратил вырываться и стал принюхиваться. Потыкав носом в пыль пару секунд, он разом слопал колбасу. По-моему, даже не жуя. Я подтолкнул Хатча назад, вдоль стены.

– Теперь будем ждать, да? – спросил он.

Я кивнул.

– И как долго?

У меня об этом не было ни малейшего представления. Я попросил у нашего врача порцию валиума, чтобы свалить взрослого мужчину, да еще и с запасом. Он сразу догадался, зачем это мне. Талибы нас сегодня не беспокоили, так что собачий инцидент быстро стал темой для пересудов на базе. Скормить псу валиум с помощью колбасы было проще всего.

Мы присели на корточки и шепотом болтали какое-то время в ожидании, пока пес не заснет. Чтобы быть в курсе происходящего на базе, у меня имелась рация, но, к счастью, пока что она молчала. Время от времени с одного из дозорных постов мне посылали сигнал, что у них все тихо, и мы по-прежнему в зоне их видимости. Каждый раз я подавал им в темноте знак, что у нас тоже все в норме.

Наконец – когда прошла, как нам уже казалось, целая вечность, но на самом деле не больше часа – пес затих окончательно. Тишина стояла жуткая и зловещая.

Мы вернулись к двери и обнаружили собаку на пороге. Громадная голова, не обезображенная злобным оскалом, выглядела даже симпатичной. При этом он все-таки не заснул до конца, глаза оставались приоткрытыми, и время от времени пес похрюкивал. Когда я потянулся вперед, он никак не отреагировал, и я потрепал его по голове рукой в перчатке. Кажется, он даже вздохнул с облегчением. У меня с собой была еще колбаса, уже без успокоительного, и я начал скармливать ему кусочки. Теперь он ел медленнее и даже жевал.

Так мы просидели добрых полчаса, пока Хатч пытался перерезать эту чертову проволоку своими кусачками. Полицейские постарались на славу. Проволока была перекручена раза четыре сложными петлями и обвивала шею пса, туловище и задние лапы, чтобы он уж точно никуда не сбежал. Понятия не имею, как они собирались заходить в дом и забирать пса, когда пришло бы время везти его на собачьи бои.

Наконец Хатч покончил с последней проволочной петлей.

– Эпично, – констатировал он, поднимаясь на ноги.

Я в последний раз потрепал собаку по голове, и мы вышли из развалин на свежий воздух. Отсюда нам было хорошо видно, как пес поднялся на ноги, сперва пошатываясь, но затем все более уверенно, и устремился прочь, туда, где рыскала его стая. Бродячих собак в городе хватало. Холодными ночами они подбирались к базе совсем близко.

Мы оба прекрасно понимали, что в любой момент, пока мы старались перерезать проволоку, пес мог на нас напасть.

Но он этого не сделал.

Мы без проблем добрались до стены. Хатч первым взобрался по лестнице, которую я поддерживал снизу. Но когда я последовал за ним, выяснилось, что, балансируя на верхней ступеньке, я не могу дотянуться до края стены, чтобы за него ухватиться. Видимо, нижняя опора лестницы ушла в грязь. Я поднял глаза в надежде, что кто-то сверху протянет мне руку, но там не было ни души. Одной рукой я дернул за веревку и убедился, что никто ее не держит на том конце.

– Пен, быстрее, они идут.

– Кто идет? – громким шепотом переспросил я, пытаясь удержаться на верхнем кольце лестницы.

– Афганский патруль, – тревожно донеслось по рации.

– Черт.

На нашей базе располагался также взвод афганской национальной армии. Мы с ними почти не пересекались, они держались от нас в стороне. Но временами они патрулировали задние ворота, и об этой мелочи я как-то позабыл. Последнее, чего бы мне хотелось, это объяснять афганцам, почему я карабкаюсь на стену нашей собственной базы посреди ночи.

В ножнах на поясе у меня висел морпеховский кинжал, и сейчас я потянулся за ним. Это была скорее символическая деталь, чем настоящее оружие, и до сих пор мне и в голову не могло прийти, для чего-то его использовать. Но сейчас я изо всех сил вогнал его в глинобитную стену, как ледоруб. Он зашел достаточно крепко, и я подтянулся на нем выше, болтая ногами в воздухе. Стена была удручающе гладкой. Но до верхней кромки оставалось совсем чуть-чуть.

Это была хорошая новость. А плохая состояла в том, что мне надо было удержать не только собственный вес, но и все снаряжение. Рано или поздно кинжал мог не выдержать.

– Руку дайте, черт побери, – зашипел я двум десантникам, бессмысленно торчавшим на краю, в каких-то сантиметрах надо мной.

К счастью, до них наконец дошло, Пит ухватил меня за запястье и с силой потянул вверх. Вскарабкиваясь на стену, я увидел также остолбеневшего афганского часового.

Хатч все это время стоял в тени и ржал, глядя, как меня вытягивают наверх, точно тряпичную куклу. Наконец я оказался в безопасности.

– Дозорный из тебя что надо, Пит. – Я выпрямился, пытаясь отдышаться. – Ты же вроде говорил, что они идут. А не что они уже здесь.

Афганец что-то сказал, но я его не понял.

Поэтому я просто потрепал обалдевшего солдата по плечу и пошел к краю крыши, к другой лестнице, что вела вниз, на базу.

Через пару минут я оказался в безопасности, под своей москитной сеткой. Заснул я с улыбкой на губах, даже не подозревая о том, какое влияние события сегодняшней ночи окажут на всю мою последующую жизнь.

 

3

Местные собаки

Мы пробыли в Наузаде чуть больше недели, но это уже ощущалось, как целая вечность.

Рутинная повседневность складывалась по большей части из смен, проведенных на дежурстве на дозорном посту, где приходилось часами таращиться на афганский пейзаж перед глазами, и редких патрулирований ближайших окрестностей базы, с осмотром переулков и заброшенных строений.

Сказать по правде, для большинства самым значимым моментом дня было наконец-то залезть в спальник, который парни называли «ускорителем времени», и закрыть глаза. К сожалению, полноценный ночной сон чаще всего оставался недостижимой мечтой с учетом того, как было составлено расписание дежурств.

Наверное, гражданским это было бы сложно представить, но нередко для нас минометные обстрелы талибов оказывались единственным, что хоть как-то скрашивало унылые дни.

Отряд гуркхских стрелков из восьми человек, сопровождавший нас в Наузад, специализировался на инженерных работах. Хотя у нас имелись для этого специально подготовленные десантники, сейчас они были заняты в другом месте. Гуркхи оказались невероятно трудолюбивы. С того момента, как они прибыли на базу под начало капрала, который изъяснялся с нами на ломаном английском, они без устали трудились, чтобы сделать базу более обустроенной и пригодной для жизни. Обычно произвести впечатление на морпеха непросто – когда дело касается армии (поскольку морпехи официально являются частью военно-морского флота и к армии не относятся). Но отряду гуркхов удалось завоевать наше уважение сразу и навсегда.

Афганские архитекторы, создававшие нашу базу – точнее, тот комплекс построек с внутренними дворами, окруженный глинобитными стенами, где наша база размещалась, – были продуктом другой эпохи, скорее всего той, когда нога британцев еще не ступала на афганскую землю. Им казалось, что одного-единственного входа более чем достаточно, и его проделали в восточной стене.

Не надо было быть гением, чтобы представить, с какими предосторожностями мы покидали базу и возвращались на нее после патрулирования, особенно с учетом того, что совсем недавно талибы считали этот город своей вотчиной. В настоящий момент ворота смотрели в прямо противоположную сторону от той, где пролегала Гранатовая аллея – окрещенная так еще нашими преемниками, солдатами воздушно-десантной бригады. Наскоро заделанные дыры в стенах по обе стороны ворот свидетельствовали о меткости минометчиков, которые обстреливали базу все то время, пока они несли тут службу. К счастью для нас, с момента нашего прибытия Гранатовая аллея вела себя тихо.

В общем, через пару дней после того, как мы обосновались в Наузаде, начальство решило, что нам необходимы вторые ворота в другой части внешней стены. Пусть талибы поломают голову, откуда мы появимся. По крайней мере, идея была именно такова.

Гуркхи с удовольствием взялись за дело.

Гуркхский капрал быстро высчитал, какой величины дыра должна быть проделана в стене, заложил взрывчатку, прикрепив ее к коротким деревянным плашкам, которые были распределены по всей поверхности. Все те из нас, кто не было занят на дежурстве, с интересом наблюдали с безопасного расстояния, как гуркх, ответственный за взрыв, с невозмутимым видом поджег спичку и запалил фитиль, после чего беззаботно пошел прочь, даже не оглядываясь на творение рук своих.

От взрыва у нас перехватило дыхание. Ударная волна сотрясла всю базу до основания. Когда пыль наконец осела, мы увидели гуркхов, поздравляющих друг дружку с успехом, и зияющую дыру в стене толщиной три фута, через которую теперь запросто мог проехать автомобиль.

На входе установили огромные двустворчатые металлические ворота. Петли привинтили к мощным столбам-опорам, вбитым в землю по обе стороны пробоины в стене. Четыре петли, приваренных к створкам, удерживали засов, который не давал воротам отворяться самим по себе. Железяка весила добрую тонну, и обычно, чтобы сдвинуть ее с места, требовались усилия двух морпехов. В одиночку сделать это было почти невозможно.

То, как эти новехонькие металлические ворота скрежетали и грохотал засов, напоминало сцену из фильма ужасов. Я не мог удержаться от мысли, что по другую сторону должен стоять, скрестив на груди руки, граф Дракула и ждать, пока ворота откроют.

Хотя мы вполовину уменьшили шансы нападения при выходе патруля за пределы базы, это тут же привело к возникновению новой проблемы: теперь бродячие собаки Наузада могли нарушать нашу линию обороны, поскольку новые ворота на добрый фут не доставали до земли. Этого зазора было достаточно, чтобы туда могла протиснуться решительная псина, и к нам на базу регулярно стали наведываться изголодавшиеся собаки в поисках пропитания.

Крупную свору не заметить было бы сложно. Они рыскали по городу и вблизи базы. Их было несколько десятков, всех пород и расцветок. Там были длинношерстные псы и короткошерстные. Были крупные, похожие на мастифов, другие скорее напоминали помесь грейхаунда со спаниелем. Общим для всех было одно: они выглядели ободранными и голодными. Ошейников не было ни у кого, поэтому я понял, что они бродячие.

Днем стая обычно вела себя тихо из-за жары. Но по мере того, как проходил ноябрь и с севера задували холодные ветра, собаки вели себя все более оживленно. Со своего дозорного поста на северной стороне я мог видеть, как по меньшей мере, полсотни собак в поисках объедков снуют по периметру Базы. Бинокль ночного зрения показывал мне в темноте, как они вылизываются, играют и обнюхивают друг друга.

Полагаю, что именно из-за наступающих холодов они были вынуждены постоянно передвигаться. Иногда они выли и лаяли, как будто заклиная луну подарить им хоть немного тепла в этом безжизненном белом свечении.

Собаки знали, что, кроме нашей базы, в этом районе нет других источников пропитания. Яма, где сжигались все отходы, находилась прямо за задними воротами. Пару раз я в изумлении наблюдал, как самые смелые – или, возможно, самые голодные – разрывали дымящийся мусор в поисках объедков, не павших жертвой огня.

Как-то ночью, когда весь этот заброшенный город выглядел особенно притихшим и неподвижным, я заметил молодого пса. Он был тощим, но юрким, с длинными мягкими ушами. Длинный хвост все время находился в движении, пес весело вилял им все то время, что сновал по окрестностям, и в нем невозможно было заподозрить животное, чье выживание зависит от успешных поисков пищи. Он выглядел радостным и беззаботным.

Наблюдая за тем, как тощая псина скачет и охотится на собственную тень, я внезапно вспомнил Бимера, который тоже вечно вилял хвостом, носясь кругами без всякого смысла.

Я знал, что эти собаки могут представлять опасность для человека, – в этом сомнений не было никаких, – но решил, что ночью они могут все же стать нам союзниками. Если талибы попытаются подобраться к базе в темноте, собаки могут выявить их приближение, заинтересовавшись новыми, непривычными запахами.

Лично мне бы точно не понравилось, если бы я лежал в канаве, прячась ото всех, и тут бродячие псы явились бы меня обнюхать.

Когда собаки пробирались на базу через щель под воротами, они всегда первым делом устремлялись к мусорным пакетам, которые мы выставляли у задней стены, чтобы с первыми лучами солнца выбросить их в яму для сжигания. Обычно после этого рассвет озарял бесчисленные упаковки от сухпайка и прочий мусор, щедро раскиданный вдоль стены, там, где их объедали собаки.

Против того, чтобы собирать мусор, я ничего не имел, но вот горы собачьего помета, видневшиеся тут и там среди рваных мешков, никакого удовольствия не доставляли. Совсем иначе я представлял себе начало нового трудового дня.

Как-то утром я отправился на очередную уборку, после того как ночью там похозяйничала свора, и был шокирован, обнаружив среди мусорных пакетов мертвого пса. Внешне он напоминал сенбернара, шкура выглядела тусклой и грязной. Похоже, он умер от старости, поскольку никаких ран на теле заметно не было. Оставить его разлагаться на полуденном солнце я не мог, но и нести на руках – тоже. Поэтому я обвязал его веревкой поперек туловища и отволок к мусорной яме.

Я старался не чувствовать жалости, пока тащил его по земле. Наверняка это был умный и хитрый пес, раз сумел дожить до таких лет. Странно, как он ухитрился пролезть под воротами – для этого он был крупноват. Но когда я закрывал створку, то обнаружил, что этот умник прокопал в сухой земле канавку. Стало ясно, что проблему с воротами необходимо решать как можно скорее.

Когда я закончил возиться со старым псом, я взял лопату и прокопал канаву с внутренней части ворот, примерно в фут глубиной и полфута шириной. Эту канаву я заполнил большими камнями, которых рядом с базой было полным-полно. Это было не сложно. Я уже начинал раздражаться, что не могу нормально делать зарядку каждое утро, как привык, и теперь радовался возможности размять мышцы. Камни в канаве я постарался уложить как можно плотнее, после чего укрыл их слоем грунта, который был снят, когда я копал канаву. Теперь до низа ворот оставалось не больше шести дюймов, и даже самый тощий и решительный пес не смог бы пролезть под ними. Мои старания привлекли внимание нескольких молодых собак, которые подбежали полюбопытствовать, какую еду им выбросят на сей раз, а одна из них даже ухитрилась проскользнуть в приоткрытые ворота. Делом своих рук я остался очень доволен, но вот выгнать наружу бродячего пса оказалось не так-то просто. Пришлось пожертвовать упаковкой бекона и фасолью в банке. Пес был совсем молоденький, и вскоре он уже покорно уселся у ворот, как будто ожидая, что я сейчас выведу его на прогулку. Я распахнул створку. Снаружи еще несколько собратьев выжидающе косились на ворота. Я их шуганул, и они принялись прыгать и вертеться в пыли, так что я вновь невольно вспомнил про Бимера и Физз, оставшихся дома. Эти собаки были такими же игривыми и любопытными, как их сородичи на другом конце света.

Остатки еды я небольшими кучками разложил на земле. Запах для них был настолько завораживающим, что они мгновенно забыли о моем присутствии и устремились вперед. Я воспользовался этим отвлекающим маневром, чтобы ускользнуть за ворота, отныне надежно защищенные от незваных гостей.

Мне было жаль оставлять их снаружи, но я понимал, что делаю это ради общего блага. Да и, собственно, что я мог сделать еще? По крайней мере, так наши мусорные пакеты будут в безопасности.

Крики, подбадривающие вопли и восторженные возгласы слышались все громче, по мере того как я приближался к концу проулка. Я посмотрел на Дэйва, контролировавшего вход в боковую уловку слева. Он растерянно пожал плечами и покачал головой в ответ. Ему тоже было непонятно, что творится там, за углом.

Обычно местные так близко к базе не подходили, особенно большими группами. Ничего интересного здесь для них больше не было. Интересно, что же привело их сюда сейчас?

Я возглавлял небольшую патрульную группу, и нашей задачей было убедиться, что талибы не пытаются прокрасться к базе по одному из узеньких проулков. Послеобеденное солнце припекало, как ненормальное, и не прошло и десяти минут, как с меня под защитным костюмом ручьями лился пот. Мне не терпелось вернуться на базу и слегка остыть, но тут мы услышали голоса толпы, и сразу стало ясно, что об отдыхе можно забыть.

Телеграфный столб, который, вероятно, обеспечивал раньше телефонную связь в Наузаде, покосился и теперь лежал, привалившись к глинобитной стене. Мне нужно было обойти его, если я хотел завернуть за угол, не выставляя себя при этом мишенью для любого стрелка. Но, насколько я мог судить, столб висел на чудом сохранившихся проводах, и положение его было очень неустойчивым. Любое неловкое движение, и он свалится. Однако выбора не было. Я хотел увидеть, что происходит за углом, так что пришлось поднырнуть под столбом, стараясь не зацепиться за него антенной рации, торчавшей у меня из рюкзака.

Дальше по улице – самой широкой из тех, что вели к нашей базе с запада, – я обнаружил полтора десятка афганцев, собравшихся кругом. На большинстве была узнаваемая темно-зеленая камуфляжная форма афганской армии, а остальные оказались афганскими полицейскими с нашей же базы. На них были свободные голубые одежды, которые они обычно носили только по «официальным поводам».

Они явно покинули базу без разрешения, поскольку наш патруль никто не предупреждал, что в окрестностях могут быть союзники. И поскольку мы вышли патрулировать не так давно, это означало, что они ушли еще позже. И здравый смысл свой они тоже очевидно оставили на базе, поскольку оружия при себе ни у кого не было. Не самая разумная идея в Наузаде.

Я подал Дэйву знак подойти ближе, как вдруг услышал отчаянный лай с того места, где собралась толпа. Присмотревшись, я заметил, что афганцы чему-то радуются и кричат еще громче, чем прежде. Потом в толпе показался просвет, и я смог разглядеть в центре круга двух обозленных псов.

Мне сразу стало ясно, что происходит. «Твари», – пробормотал я.

Мало того что неделю назад полицейские пытались поймать для боев бродячего пса. Теперь они устроили собачьи бои прямо в Наузаде. Такого я себе и представить не мог.

Я увидел, как одна из собак упала в грязь с глухим, неприятным звуком. Второй пес, куда более крупный, прыгнул к ней, широко раскрыв пасть, чтобы наброситься на собаку, пытавшуюся подняться с земли. Лязгнули зубы, псы пытались вцепиться друг другу в глотку – это было единственное слабое место у обоих, поскольку от ушей у них остались только окровавленные ошметки.

Меня не так просто вывести из себя. Я давно научился не ввязываться в драки и спокойно проходить мимо. Но совсем иначе я реагирую, когда речь идет о жестокости по отношению к животным. Они не могут за себя постоять. И стерпеть этого я не мог. Я приехал в Афганистан помогать людям встать на ноги, а не потворствовать варварским обычаям. С меня хватило случая с собакой у полицейских. Я больше не хотел играть в дипломатию.

Не задумываясь, я двинулся в сторону вопящей толпы. Сейчас мне было хорошо видно, насколько одна из собак крупнее другой. Большая напоминала мастифа, та, что поменьше, имела очень отдаленное сходство с немецкой овчаркой. Хотя большинство афганцев стояли ко мне спиной, я видел, что они используют длинные палки, чтобы бить и подначивать собак. Сцена, которая разворачивалась у меня на глазах, была куда хуже всего, что я видел в Интернете.

Я всегда пытаюсь сперва понять чужую культуру и разобраться во всем, прежде чем осуждать, но этим собакам никто не давал выбора: они либо дрались, либо их избивали. И я сломался.

Афганцы были так поглощены происходящим, что даже не заметили моего появления. Псы вновь кидались друг на друга. Более крупный явно выигрывал, он был сильнее и сумел сбить меньшего наземь, а теперь, оскалившись, готов был устремиться вперед и закончить бой. Афганцы закричали еще громче.

Я ворвался в круг так решительно, что сбил с ног двоих полицейских, и они едва успели подставить руки, чтобы не рухнуть в грязь лицом.

– Какого черта тут происходит? – проорал я, оказавшись в центре круга.

Скорее всего, это было бессмысленно. У меня не было переводчика. Но я надеялся, что злость в моем голосе преодолеет языковой барьер.

Все как один, они повернулись на меня, в широко раскрытых глазах вспыхнула ненависть. Но я отвлек их на пару мгновений, и этого оказалось достаточно, чтобы оба пса рванули прочь через проход, который я создал своим появлением.

Теперь афганцы принялись сердито орать на меня. Я понятия не имел, что они говорили, но, подозреваю, им очень не понравилось мое вмешательство.

Через толпу, сгрудившуюся от меня в паре шагов, наконец протолкался старший из полицейских. Он толкнул меня в грудь и начал что-то говорить, плюясь словами. Он был так близко, что я чувствовал мерзкий запах у него изо рта. Это было нестерпимо.

– Отойди, чувак, – сказал я ему и с силой толкнул в грудь ладонью.

Он оступился и плюхнулся на землю, среди мусора. Пыль облачком поднялась вокруг него. В другой ситуации я счел бы это комичным, но сейчас было не до смеха. Только что я нарушил все правила дипломатии, потому что толкнул их старшего, но я плохо соображал, что делаю в этот момент.

– Не смей меня больше трогать, – произнес я, тыча в него пальцем, и взялся за автомат, висевший у меня на боку.

У меня было жуткое ощущение, что все это закончится очень скверно.

Афганцы орали и вопили, надвигаясь все ближе и указывая в ту сторону, куда убежали собаки. Я отступил на шаг, чтобы между нами образовалось свободное пространство. За это время полицейский поднялся на ноги. И тут я понял, что, отступая, вот-вот упрусь спиной в стену. Я осыпал ругательствами полицейского, который в свою очередь выкрикивал в мой адрес, вероятно, что-то не слишком вежливое.

Я уже думал, что из этой ситуации невозможно выбраться невредимым, как вдруг Дэйв протолкался через афганцев и встал рядом со мной.

– Круто, Пен, – бросил он. – А теперь сваливаем отсюда. – После чего ухватил меня за руку и потащил прочь, туда, где стоял наш патруль.

Я видел, что парни уже приготовились к бою. Очень быстро афганцы поняли, что если будут преследовать нас, то нос к носу столкнутся с солдатами.

Парням даже не пришлось браться за оружие, до местных все дошло и без этого. Их загорелые, обветренные лица были искажены яростью. Дэйв дал знак морпехам, и мы двинулись прочь от устроенного мной переполоха.

Когда мы отошли на достаточное расстояние, я обернулся на афганцев в последний раз и посмотрел на полицейского, которого сбил с ног. Он стоял неподвижно, но по-прежнему что-то орал, его крики и ругательства звучали по всему проулку. Желание вернуться и размазать его по стене было нестерпимым. Меня трясло от бешенства.

Но Дэйв явно понял, о чем я думаю, и потащил меня вперед еще быстрее. Нам нужно было догнать патруль и оказаться в безопасности. Все понимали, что у меня это всерьез. Я не собирался стоять и смотреть, как стравливают собак. И мне было плевать, что допускает какая культура.

Полуразрушенное строение стояло в западной части нашей базы, по другую сторону от пустой широкой площадки, отделявшей его от обитаемых зданий. Иногда полицейские там готовили, если по какой-то причине не успевали сделать этого в дневные часы. Разводить огонь в темное время суток было запрещено. Талибы ни за что не упустили бы такую мишень.

Строение было в плохом состоянии. Там не было ни окон, ни дверей и стоял отвратительный запах. Из трещин в некрашеных стенах сыпалась пыль.

С того момента, как наше подразделение прибыло на базу, на это здание мы не обращали особого внимания. Но сегодня я решил туда заглянуть, поскольку хотел хоть ненадолго укрыться от палящего полуденного солнца.

Температура сразу упала на пару градусов, стоило переступить порог и пройти в основное помещение. Сейчас прохлада показалась мне благословением, но афганская зима стремительно приближалась, и у меня было мало надежды на то, что толстые стены будут хранить тепло. И никакого отопления у нас не было.

Центральное помещение было небольшим, два прохода вели из него в боковые, более просторные комнаты. В каждой из них имелось по небольшому окошку, впускавшему солнечные лучи, но в целом здесь царил полумрак, и что-то разглядеть было непросто.

Я снял с пояса фонарь и включил его.

Мебели тут не было, на полу стояла какая-то кухонная утварь и валялась пара оберток. Однако чуть подальше я заметил какую-то старую бумагу, придавленную пятью какими-то странными предметами, положенными друг на друга. Мне стало любопытно, и я подошел поближе. Предмет оказался грубо слепленной глиняной плашкой, похожей на облицовочную плитку, только раз в десять толще. Посередине плитки имелись четыре отпечатка длинных листьев, направленные из центра к краям так, что отчасти это напоминало компас. Я повертел тяжелую плитку в руках. Зачем кому-то было тратить столько времени и усилий, чтобы это сделать, вместо того чтобы заняться чем-то более важным? Я не мог найти объяснения. Мне казалось, в этих краях выживание отнимает все силы.

Я сделал еще три шага в темноту. Слева обнаружилась ниша, совершенно неприметная с первого взгляда. Я пригляделся и понял, что это еще один узкий проход, ведущий в маленькую кладовую.

В глубине души я надеялся, что, исследуя это строение, найду какие-то следы прошлого, хотя, разумеется, здесь должны были все исследовать задолго до меня.

Чего я меньше всего ожидал, так это низкого угрожающего рычания, которое донеслось внезапно из кладовой. Это застало меня врасплох.

Я поводил фонариком ниже и обнаружил источник звука. В луче света отразились два больших красных глаза. Из темноты вновь послышалось рычание. Глаза смотрели на меня, не мигая.

Я отступил на шаг, чтобы осветить фонарем все помещение. Так мне удалось разглядеть собаку, свернувшуюся калачиком у дальней стены. Я сразу признал ее. Это был смахивающий на овчарку пес, которого заставляли драться у меня на глазах пару дней назад.

– О, черт, – сказал я. Мне это выражение показалось как нельзя более подходящим к случаю.

Пес снова зарычал, но не пошевелился.

Какого черта он тут делал? И, главное, кто его сюда впустил? Я точно знал, что ворота стали неприступными с тех пор, как я ими занялся всерьез.

– Это полицейские тебя сюда притащили, да? – шепотом спросил я собаку. Поскольку он был не таким уж маленьким, на полу в этой крохотной кладовке ему едва хватало места, чтобы лежать свернувшись. Задние ноги были плотно прижаты к туловищу.

Он поднял голову к свету, пытаясь разглядеть чужака, вторгшегося в его убежище. Теперь я видел, что мордой он и впрямь слегка похож на овчарку, если не считать обрубков на месте ушей. Правый был все еще покрыт запекшейся кровью. Шерсть у пса на спине была короткой, палевой, а передние лапы до колен оказались белыми, как будто он надел носки.

Пес лежал и смотрел на меня.

– Значит так, я несъедобный, – сказал я ему, чувствуя прилив облегчения. Еда – это язык, который понимают все животные. – Хочешь печеньку? – поинтересовался я и опустил фонарь на землю, чтобы пес мог меня как следует разглядеть. Я присел на корточки и полез в передний карман за галетами, которые носил с собой постоянно. Называть их печеньем означало им сильно польстить: на вкус они больше всего напоминали затхлый картон. Но мы уже знали, что талибы могут напасть в любой момент, и никому не хотелось застрять на наблюдательном посту на несколько часов без всякой еды, даже если пить после этих галет хотелось неимоверно.

Я протянул к собаке левую руку, держа печенье между большим и указательным пальцами на тот случай, если он все-таки решит, что я выгляжу более аппетитно. Я уже видел, какие у него клыки. Знакомиться с ними ближе мне не хотелось.

Он снова зарычал. Это был низкий звук, как будто пробудился какой-то зверь из ночных кошмаров. Я вздрогнул, но все равно продолжал тянуться к нему. Нас с псом разделял еще добрый фут.

– Тихо, Пен, спокойно, – бормотал я сам себе, осторожно придвигаясь ближе. Я отчаянно надеялся, что пес меня просто пугает, но на самом деле настроен не агрессивно.

– Хороший мальчик. Я тебя не обижу, – негромко сказал я ему, – они вкусные, правда!

Я помахал коричневой галетой у пса перед носом. На сей раз дернулся он. Потом посмотрел на галету и с подозрением принюхался. Сомневаюсь, чтобы до сих пор ему доводилось пробовать что-то подобное. Потянувшись, он попытался взять галету зубами.

– Хороший мальчик. У меня еще есть.

Меня порадовало, что в галетах пес все-таки заинтересован больше, чем во мне.

Я вытащил из зеленой упаковки еще одно печенье и подтолкнул к нему, но когда моя рука оказалась слишком близко, он внезапно гавкнул и без предупреждения клацнул челюстями.

Я отреагировал слишком быстро, метнулся назад и плюхнулся на задницу.

Собака при этом не шевельнулась, двигалась только голова. Но угрозу он озвучил достаточно ясно.

– Ладно. Я понял, границы не нарушаем. Все хорошо, Мистер Злобный Пес. – Я бросил ему галету и медленно поднялся.

На этот раз он не стал тратить время и принюхиваться, а просто потянулся вперед, ухватил зубами угощение и принялся жевать.

– Так, приятель, я пойду принесу тебе воды. Она точно не помешает.

Я знал, что оставлять пса на свободе посреди базы нельзя. И мне не хотелось думать о том, какая участь ждет бедолагу в руках полицейских.

Но база теперь была собаконепроницаемой, и он не смог бы сбежать, даже если бы захотел. Значит, мне предстояло вывести его наружу. Однако здравый смысл подсказывал, что мне это не удастся, пока пес не станет мне доверять. Я уж точно не собирался тащить его за ворота насильно.

Я вышел из здания и чуть не ослеп от яркого послеполуденного солнца. Дойдя до того места, откуда мы брали воду, я взял одну из канистр, которые использовали для мытья посуды. Она еще была полна на четверть. Вернувшись в дом, я обнаружил на полу большую серебристую миску, которую полицейские иногда использовали для готовки. Ее ставили на открытый огонь, и снаружи она вся почернела от копоти, а изнутри налипли пригоревшие остатки пищи.

Я наскоро сполоснул ее и постарался убрать пальцами хотя бы часть этой грязи. Потом налил воды побольше и осторожно занес ее в полутемное помещение, где лежал сердитый пес. За время моего отсутствия тут ничего не изменилось. На этот раз я постарался быть аккуратнее и вежливо поставил миску на пол. Я не хотел снова приземлиться на пятую точку.

Пес не шелохнулся. Я слегка подтолкнул миску. Он не зарычал.

– Хороший мальчик. Вот видишь, я на твоей стороне, – сказал я самым дружелюбным тоном, на какой был способен.

Взглянув на часы, я увидел, что до совещания в 16:00 остается всего ничего, так что пришлось высыпать остатки галет прямо в миску.

– До встречи, приятель. А пока – приятного аппетита.

Он радостно принялся за еду, и я ушел, но основной вопрос оставался по-прежнему нерешенным. Я и так, и сяк прокручивал его в мозгу, пока шел на совещание, но ответа не находил. Как вытащить за пределы базы афганского боевого пса, не лишившись руки?

Мне снился дом, когда писк будильника разбудил меня. Было полвторого ночи, самое время начинать новый день. Всего два часа назад я забрался в спальный мешок. Теперь, расстегивая молнию, я ощущал ночную прохладу, так что одеваться и надевать ботинки пришлось как можно быстрее. К счастью, мне надо было пройти всего пару десятков шагов, чтобы оказаться в теплом помещении, где меня ждало дежурство в эфире.

Проходя по открытой территории, я заметил силуэт, подсвеченный серебристым светом луны. Это был бойцовый пес, безухая голова ясно выделялась на фоне глинобитной стены. Я остановился посмотреть на него. Без предупреждения он с трудом поднялся, подтягивая задние лапы, и, пошатываясь, двинулся ко мне.

Я едва не пустился бежать, но тут же велел себе не валять дурака и застыл неподвижно, дожидаясь, пока пес подойдет. Он приблизился и принялся обнюхивать мои штаны.

Я внезапно понял, что все это время боялся вздохнуть.

Правой рукой я потянулся к собачьей голове. В последний момент до меня дошло, что, скорее всего, его никогда раньше не гладили. Но было уже поздно, моя ладонь почти касалась его морды.

Я держал руку так, чтобы пес мог ее понюхать. Он несколько раз глубоко втянул воздух с негромким звуком «умф», а потом внезапно сел рядом.

Стоило рискнуть. Я осторожно погладил его по башке, стараясь не касаться тех мест, где были уши. Он не отшатнулся, а наоборот, боднул меня в ладонь. Я почесал сильнее, так чтобы он почувствовал. Пес при этом издал негромкое ворчание, но в этом звуке не было агрессии, оно звучало гораздо мягче, чем прежде. Почти так же порыкивали от удовольствия Физз и Бимер, и я решил, что все делаю правильно.

Я снова посмотрел на часы, они показывали 01:56. Через пару минут мне предстояло сменить Датчи, еще одного нашего сержанта, у рации. Хотя, скорее всего, он не стал бы сердиться, задержись я немного: обычно в это время он играл в покер со связистом на другой станции. На кон они не ставили ничего дороже конфет. Сомневаюсь, что на всю базу у нас наличными нашлось бы хоть двести баков: деньги здесь были совершенно не в ходу.

Еще некоторое время я стоял под яркой афганской луной и дышал прохладным ночным воздухом вместе с псом, который наслаждался человеческой лаской – впервые за всю свою одинокую и безрадостную жизнь.

 

4

Собачий смотритель

Несколько дней стояло затишье, талибы не высовывались, но и мы прекратили патрулирование из-за отсутствия поддержки с воздуха. Приоритетными по Гильменду сейчас считались другие операции.

Эта краткая передышка позволила нам заняться благоустройством базы. Сегодня мы взялись за постройку душевых.

В Наузаде, как собственно и почти везде в Гильменде, не было водопроводной воды, и мы привезли с собой душ на солнечных батареях. Это были здоровенные черные пластиковые канистры, которые наполняли водой и выкладывали нагреваться на солнце. Через несколько часов их подвешивали на какую-нибудь крепкую опору, прикрепляли разбрызгиватель, и два человека успевали наскоро помыться, пока в канистре еще оставалась вода.

Это было не так уж плохо. За эти пару секунд под теплой водой можно было даже успеть побриться одноразовой бритвой, которые все мы везли с собой. И, несмотря на всю их «одноразовость», каждое такое лезвие мы использовали по нескольку дней кряду, потому что запас был небезграничен. Сходить в магазин и купить новую упаковку – о такой роскоши нечего было и мечтать. Поддержание строгого запрета на бороды, который действовал в роте, давалось нам через боль в прямом и переносном смысле.

Мы начали с того, что вырыли отводную канаву для воды, чтобы она не скапливалась грязной лужей под жилыми строениями. Теперь вода должна была утекать на небольшой огород, разбитый местной полицией. Я спрашивал, что за растения они там посадили. Радостные улыбки и жесты, имитирующие курение, сказали мне все, что я должен был об этом знать.

После того как мы прокопали канаву, парни нашли на складе старую, ненужную мешковину. Ее привязали к душевым стойкам, и получилась вполне сносная загородка.

Мыться бок о бок с товарищами – для нас в этом нет ничего необычного, но местные полицейские на этот счет имели собственное мнение. Их неимоверно смешило, что мы готовы вставать под душ по двое, обнаженными, под тонкую струйку воды. Но теперь это зрелище было скрыто от их глаз. Мы не шокировали их, они не смеялись над нами.

Когда все было почти закончено, я поручил довести работу до конца одному из младших капралов, а сам пошел проверить, как там мой бойцовый пес.

Он все еще прятался в полуразрушенном здании в течение дня и появлялся только ночью, у задних ворот. Там он рылся в мусорных мешках в поисках объедков. Я не знал, в курсе ли местные полицейские, что он здесь, но то, что именно они притащили его на базу – в этом у меня сомнений не было.

Пару раз, когда я пытался помешать ему потрошить пакеты с мусором и раскидывать повсюду обертки, он угрожающе рычал на меня. Чтобы спасти оставшиеся мешки – и свои руки – я вместо этого кидал ему открытый сухпаек.

Но вдали от помойки он вел себя совсем иначе. Если мы с ним не виделись в течение дня, он бросался ко мне, когда я шел в радиорубку. С учетом веса килограмм в тридцать, он мог бы запросто сбить меня с ног, если бы захотел.

Поначалу я относился к нему с опаской. Трудно было поверить в его дружелюбие, когда у мусорных мешков он вел себя настолько агрессивно. Но к третьему разу до меня наконец дошло, что он действительно рад меня видеть. И, сказать по правде, я тоже был рад видеть его. Наше подразделение почти не взаимодействовало с местными жителями, потому что мы редко выходили в патрули. И, кажется, на какое-то время этот пес стал для меня воплощением всего Наузада.

Я обнаружил его сидящим среди подсохшей грязи рядом с домом, где он обычно прятался. Он с наслаждением принимал от меня и внимание, и галеты, которые я ему щедро скармливал. Между нами царило полное доверие, и теперь я мог наконец рассмотреть его повнимательнее при свете дня.

На правой стороне морды, под глазом было три глубоких шрама, скорее всего, полученных в прошлых боях. Похоже, ему вообще повезло, что он не ослеп.

Подкармливая пса галетами, я взглянул также на его окровавленное ухо. Выглядело оно хуже некуда, над ним постоянно роились мухи, и я не хотел, чтобы возникло заражение крови. Свободной рукой я попробовал втереть вокруг уха антисептический крем, который был у меня с собой. Я был готов к тому, что мои старания не понравятся израненному псу, но он мирно поедал галеты из моей левой руки и ни на что другое внимания не обращал.

Интересно, в скольких боях он принимал участие? Мне было жаль и его, и других собак за стенами нашей базы, которые постоянно искали объедки для пропитания. Это была тяжелая, недостойная жизнь. Но что я мог сделать, чтобы помочь ему и тысячам других собак в Афганистане?

В Великобритании я мог бы связаться с фондами защиты животных, и тысячи добровольцев включились бы в общий проект. Но я был на другом конце света. И я не мог сделать ничего – только кормить пса галетами.

Я ощущал отчаяние оттого, что не в моих силах было что-либо изменить. Но я не мог и просто опустить руки. Проблема была в том, что с этим псом мы уже начали становиться друзьями.

Я был рад услышать голос Лизы, пусть даже в два часа ночи, и ощущение было такое, словно она находится на Луне.

Наконец пришла моя очередь звонить домой по спутниковому телефону, который был у нас в роте. Наверное, стоило бы радоваться тому, что нам вообще его выдали, однако, когда аппарат один на шестьдесят человек, довольно трудно им воспользоваться, так что недельные карточки с двадцатиминутным лимитом на разговоры редко когда удавалось выболтать до конца. Самой неприятной была необходимость постоянно подзаряжать единственный аккумулятор. Второй проблемой оказалась нехватка времени, особенно с учетом пяти часов разницы между нами и Великобританией.

Политика меня никогда особо не интересовала, но я мог иронично покачать головой всякий раз, когда слышал, что очередной политик обещает улучшить бытовые условия для солдат в зонах боевых действий. Добавочные сетевые терминалы или минуты разговора – все это отлично смотрелось в теории, но ничего существенного не меняло в нашей повседневной жизни на базе. Нам говорили, что недавний визит Тони Блэра в Афганистан существенно повысил боевой дух войск. Но там, где я находился, никому не было до этого никакого дела. Для нас все оставалось по-прежнему. Уж лучше бы они раздали нам деньги, которые ушли на то, чтобы доставить его сюда. Вот это точно подняло бы боевой дух.

По крайней мере, Лиза тоже служила в армии, и ей не привыкать подолгу оставаться без связи. Пару лет назад она несла службу на корабле «Манчестер» в Карибском заливе, где они участвовали в операции по борьбе с наркоторговлей, и мы привыкли довольствоваться ежедневными мэйлами и короткими звонками на рассвете. Мы хорошо знали, с чем приходится сталкиваться каждому из нас на службе, и не любили говорить об этом вслух.

Многим другим приходилось куда тяжелее, парням не удавалось объяснить любимым девушкам, что у них нет никакой возможности дозваниваться чаще. Письма о разрыве были не редкостью на Бастионе.

Также Лиза знала, что я не обо всем могу говорить открыто по телефону. Нас предупреждали, что звонки здесь отслеживаются многими участниками боевых действий. Но, скажем честно, мне было без разницы, кто и где может слушать мои расспросы о здоровье Бимера и Физз, а также что нового у наших с Лизой общих знакомых.

Я дождался, когда почти все темы для разговора оказались исчерпаны, и лишь тогда упомянул бойцового пса. Мне пришлось несколько минут потратить на объяснения, как я его нашел и как оказался свидетелем собачьих боев.

На другом конце провода послышался вздох.

– Милый… не надо привозить домой собаку из Афганистана, – сказала Лиза. Ее голос звучал без всякого раздражения, она старалась быть практичной. И я не мог ее осуждать.

– Я все понимаю, но надо же как-то ему помочь. У него ушей нет, Лиза. Должна же быть в Афганистане какая-то организация для помощи животным… – Мой голос звучал почти умоляюще.

– И что они сделают?

– Как что? Найдут для него хороший дом, я надеюсь?

Внезапно до меня дошло, что я толком вообще не думал об этом до сих пор. Кто захочет брать в дом бойцового афганского пса?

– Ладно, ладно, я поищу, – обещала Лиза, явно больше для того, чтобы меня успокоить.

– Я люблю тебя, милая, – сказал я ей. И это была чистая правда.

– Ты ужасен. Но я тоже тебя люблю, – отозвалась она. – Береги себя.

Я нажал кнопку сброса прежде, чем в трубке послышались гудки.

Ненавижу прощаться.

Пока Лиза, как я надеялся, вела поиски нужной нам организации защиты животных, мне надо было как-то урегулировать с начальством вопрос о пребывании бойцового пса на базе. Как минимум это означало, что ему надо было соорудить закрытый загончик. Его темперамент все еще оставался для меня загадкой, поэтому нельзя было рисковать и выпускать его гулять по базе свободно. Он мог запросто покусать кого-то из парней. Кроме того, я не хотел, чтобы полицейские вновь заставляли его драться с другими собаками.

В любом случае, для начала мне стоило поставить в известность босса. Это была его база, в конце концов.

Я дождался окончания офицерской летучки на следующее утро и зажал его в угол, когда все расходились.

– Босс, поговорить можно? – спросил я.

Босс был высоким и жилистым, при любом удобном случае он любил нам напомнить, что болеет за шотландскую сборную по футболу – ведь как раз перед нашей отправкой сюда начался чемпионат Европы. Мы старались с ним на эту тему не спорить. Вообще, он всегда говорил ровным тоном, его было непросто вывести из себя. Он был очень дружелюбным офицером, и мне нравилось с ним работать. Оба его сержанта временами приходили и давали советы по разным поводам, он всегда внимательно нас выслушивал и иногда делал, как мы говорили.

Я не стал ходить вокруг да около. Он знал, как я бесился после столкновения с местными на собачьих боях. Я надеялся, что в этом он на моей стороне. Я рассказал, как обнаружил пса в заброшенном строении и что теперь хочу пристроить его в приют для животных и он молча кивнул. Я слегка приврал, заявив, будто Лиза уже подыскала организацию, которая готова этим заняться.

– Тут главное транспорт найти, – сказал я.

Все это время босс молчал, только сдержанно улыбался.

Он не сказал «да», но не сказал и «нет», и я воспринял это как разрешение делать и дальше то, что я запланировал.

С улыбкой я направился к двери.

– Так как вы его назвали, сержант Фартинг?

Я остановился и повернулся к нему. Он по-прежнему усмехался, но при этом смотрел куда-то в потолок, качая головой.

– О, точно, босс, вы правы, имени у него пока нет. Я доложусь, как только что-то придумаю.

По пути в казарму я погрузился в раздумья. Собаке и вправду нужна была кличка. Патрон? Нет. Ройал? Тоже нет, военные словечки ему не слишком подходили. Может, Эй-Би? Так называлось печенье, которое он обожал – «Галеты Эй-Би». Я понятия не имел почему.

Я отыскал Дэйва и остальных его приятелей, которые сейчас были не на дежурстве, за деревянным столом, ставшим центром ежедневного нытья. Сегодня все оплакивали так называемый правительственный бонус для военнослужащих, по которому мы должны были получать налоговую скидку на налоги, уплаченные за полгода афганской командировки. Вероятно, эта мера была призвана нас всех осчастливить, но беда в том, что размер скидки вычислялся по жалованью рядового состава. А поскольку большинство из нас получало несколько больше, все эти скидки не работали и вполовину так хорошо, как можно было надеяться. Страдать по этому поводу мы могли часами.

– Ну что, как все прошло? – поинтересовался Дэйв, когда я к ним присоединился. Последние три недели он был занят тем, что отращивал себе совершенно чудовищного вида усы щеточкой. Сейчас перед ним лежал журнал с голыми красотками на обложке. Пару раз Дэйв пробовал покормить пса, но, невзирая на все благие намерения, в ответ получил лишь грозное рычание и лай.

– Нормально, босс вроде не против. Он не сказал «нет», по крайней мере, – ответил я. – Зато спросил, как мы назвали собаку. Идеи есть?

– Может, Коммандос? – предложил Дэйв, одним глазом по-прежнему не отрываясь от глянцевых картинок.

– Что-то в этом роде, ага. Или, может, Морпех?

Дэн, один из парней, видевших за столом, отложил свой журнал.

– Наузад? – предложил он.

Дэйв встрепенулся, теперь все его внимание было устремлено на нас.

– Этот город тоже потрепан в боях, верно? – продолжал Дэн, объясняя, почему выбрал такое имя. – И пес тоже. Ушей нет, шрамы на морде…

Это было точно подмечено. Наузад – звучало неплохо, и в этом был смысл.

– Отлично, Дэн. – Я улыбнулся: – Освобождаю тебя сегодня от вечернего дежурства.

– Правда? – Он расплылся в счастливой улыбке.

– Нет, – ответил я, жестоко возвращая его с небес на землю. – Мог бы освободить, будь у меня больше людей, но нет. Может, как-нибудь в другой раз.

Поднимаясь, чтобы уйти, я широко ухмыльнулся:

– И дождись, пока я отойду достаточно далеко, прежде чем обзывать меня козлом.

Место было вроде бы подходящее. Строение давно лишилось крыши и одной стены. Приложив толику воображения и инженерных умений, который, как уверяла Лиза, у меня отсутствовали напрочь, я мог натянуть сетку по периметру и устроить для Наузада загончик.

Я посмотрел на него. Он был привязан к железному столбу у меня за спиной и лежал там, в тени, тяжело дыша. Солнце в полдень палило так, что жарко было всем – что сумасшедшим псам, что чокнутым англичанам. Хотя, может, чокнутым тут был только я один.

У меня оставалось два часа до дежурства. Я собирался заняться написанием писем, но потом решил, что можно и подождать. Времени как раз должно было хватить на загончик. Теоретически… потому что я в жизни еще ничего подобного не делал.

Я собрал брошенную проволоку и куски сетки рабицы, брошенной нашими инженерами. Ребята помогли мне все это распрямить. Восемь футов должно было хватить для трех стен, а кроме того, я планировал сделать дверь на петлях, чтобы удобнее было кормить Наузада.

Была лишь одна проблема: весь пол в этом здании был усеян кучками человеческого дерьма. Полицейские наотрез отказывались пользоваться нашими туалетами и, судя по всему, устроили тут отхожее место. Дерьмо было повсюду, даже на узком подоконнике, на высоте мне по пояс. Понятия не имею, как им это удалось.

К счастью, за это время я успел стать настоящим экспертом по сжиганию экскрементов. Каждую субботу у нас был ритуал по очистке туалетной платформы и сжиганию отходов, чтобы там не вились миллионы черных мух. Это была моя ответственность как сержанта, хотя в рекрутской армейской брошюре о такой перспективе почему-то забыли упомянуть. Проще всего было смешать бензин с дизельным топливом и какое-то время дать дерьму промокнуть. Не знаю почему, но когда я бросал туда зажженную спичку, меня охватывало удовлетворение. Странные вещи случаются с людьми, которым нечем заняться от скуки.

Сейчас у нас было полно горючего. Я притащил одну канистру бензина и одну солярки. Становилось все жарче, и запах стал еще более отвратительным. Я нацепил солнцезащитные очки и замотал платком рот и нос.

– Надеюсь, ты это оценишь, приятель, – обернулся я к Наузаду, дремавшему в тенечке. Я заметил двух крупных мух песочного цвета, которые мелькнули в короткой жесткой шерсти у него на загривке и исчезли. Я уже пытался с ними разделаться, но эти твари оказались слишком шустрыми. Хотя рано или поздно с этим надо было что-то придумать.

Я зажег спичку и с безопасного расстояния бросил ее на пол. Звук, с которым полыхнуло топливо, на секунду вырвал Наузада из спячки.

Все следующие полчаса, что я возился с вольером, пес даже ухом в мою сторону не повел.

Сгоревшее дерьмо было несложно убрать лопатой. Скажем прямо, не самая завидная работенка. Я все сгреб в большой черный пакет для мусора и отнес в яму. Хотя на лице у меня был платок, я все-таки старался дышать как можно реже.

Проволока отлично встала на место, как только я вбил в землю два «позаимствованных» штыря, на которые обычно крепится колючка. Все держалось идеально, загончик оказался огорожен со всех сторон, калитка была достаточно широкой, чтобы я мог туда протиснуться, и открывалась без проблем.

К этому моменту вокруг уже собрались любопытные из числа тех, кто не был занят на дежурстве. Всем было интересно, с чем я тут ковыряюсь. Многие знали о моем плане отправить Наузада в собачий приют, кто-то поддерживал меня, другие считали сумасшедшим. Мне было все равно. Главное, я нашел себе занятие и делал что-то позитивное.

Правда, у меня не нашлось ответа, когда один из ребят поинтересовался, где будет прятаться Наузад, когда нас будут обстреливать из миномета. Мне не хотелось признаваться в том, что я напрочь забыл о крыше для загона. А теперь на это времени уже не оставалось. Я сказал себе, что подумаю об этом потом.

Проработав таким образом два часа, я завел недоумевающего пса в его новый дом, а сам отправился в радиорубку.

Дежурство тянулось бесконечно, как случалось всегда, когда талибы не включались в игру. Радиостанция потрескивала, когда ее кто-то проверял, – вот собственно и все.

За пару дней до этого мы высылали патруль в северо-восточную часть города и получили известие о том, что городские старейшины пытаются договориться о перемирии. В этом был свой резон: по сведениям нашей разведки, у талибов был дефицит тяжелых вооружений в этом районе, так что они готовы были пойти на прекращение огня. С другой стороны, городские старейшины сами себя загнали в угол. Они настаивали на том, чтобы мы патрулировали только территорию вокруг базы, а это означало, что талибы беспрепятственно смогут подвозить боеприпасы. Но мы были вынуждены предоставить им самим вести переговоры с лидерами Талибана. Только если дипломатия не сработала бы – тогда в дело должны были вступить мы. Однако лично у меня на мирный исход особой надежды не было.

Сейчас старейшины не хотели, чтобы мы продолжали патрулировать, поскольку боялись, чтобы талибы не восприняли это как враждебные действия и не открыли огонь снова. И, как ни противно, но мы были вынуждены уступить.

Когда дежурство наконец подошло к концу, я пошел к себе, но на полпути решил свернуть и проверить, как себя чувствует Наузад в новом жилище.

Каково же было мое изумление, когда я обнаружил преобразившийся загон. Когда я уходил, тут не было ничего, кроме проволочной сетки, но теперь пес лежал в тени под навесом из камуфляжного брезента. Более того, четверть загона занимал теперь небольшой противоминометный бункер в два фута высотой, из мешков с песком и фанеры, служившей в качестве опоры. Забираться внутрь можно было через небольшой лаз. Я улыбнулся и одобрительно кивнул.

Я знал, насколько сильно парни ненавидят наполнять мешки песком, а значит, не только мне хотелось позаботиться об этой несчастной псине. Я любовался делом их рук, но очень надеялся при этом, что укрытие Наузаду не понадобится.

Мы стояли в очереди в столовой, парни перешучивались, обменивались новостями с дозорных пунктов. Хотя нас на базе было очень мало, количество слухов, рождавшихся каждый день, поражало воображение. Последнее, что я слышал, – это что на Рождество к нам приедет повар из пятизвездочного ресторана.

Тем временем с кухни появился наш собственный шеф-повар, с двумя кастрюлями дымящегося карри, которые он поставил на раздаточный стол. Как выяснилось за последние пару дней, этот юный герой добровольно сходил на поварские курсы, чтобы кормить нас получше. Увы, при этом половину занятий он пропустил – и ничему, кроме карри, так и не научился.

Стоило ему поставить еду, как небо над головой ворвалось тысячами красных линий. Это означало, что талибы снова вернулись в город.

Нам не было нужды кричать: «Тревога!», но и я, и второй сержант все равно отреагировали одновременно, разгоняя очередь. Почти все морпехи и без наших команд кинулись бежать.

– И какого черта мне теперь с этим делать? – завопил повар, которого едва было слышно за грохотом взрывающихся снарядов. Со злости он швырнул поварешку, чудом не угодив мне по голове, когда я подхватывал у дверей оружие и бронежилет.

– В холодильник засунь, мы еще вернемся! – проорал я ему на бегу.

Его ответ донесся до меня, когда я уже почти достиг северного дозорного поста, где было сейчас мое место:

– Сержант, так у нас же нет холодильника…

Взрывы раздавались примерно метрах в семистах от нас. Ослепительные белые вспышки озаряли окрестные здания, когда наши минометы накрывали их цели, как будто здесь велась непрерывная фотосъемка.

По рации сообщили, что наши позиции на холме прицельно обстреливаются из автоматического оружия. Талибы явно решили отыграться за спокойствие последних дней. Босс отдал команду, и мы принялись координировать ответный огонь с дозорных пунктов, чтобы накрыть позиции противника. Наблюдатель к востоку от меня сообщил, что по ним тоже стреляют из автоматов. Я сомневался, что в ближайшее время нам доведется попробовать карри.

С холма усилили обстрел позиций противника, но теперь им пришлось работать одновременно по двум точкам. Старший ротный сержант управлял огнем с нашей базы, чтобы погасить вражескую «подсветку» и дать возможность навестись нашим стрелкам.

Шум стоял оглушающий. Небо полыхало, с двух сторон подожженное трассирующими снарядами. Со своей стороны мы внимательно следили за окрестными улицами, поскольку талибы могли воспользоваться обстрелом, чтобы подобраться к нам ближе.

Я вспомнил про Наузада и понадеялся, что с ним все будет в порядке. Я сам перепугался до одури и прекрасно мог представить себе, что должен сейчас чувствовать и без того порядком напуганный бойцовый пес, запертый в клетке. Теперь я еще сильнее был благодарен парням, соорудившим для него убежище. Хотелось верить, что там он будет в безопасности. От стаи бродячих псов, сновавшей за стенами базы, сейчас не осталось и следа.

Когда шум усилился еще больше, мне пришлось вдеть наушник, чтобы я мог слышать сообщения по рации, которыми перебрасывались база и холм. Босс сообщил на Бастион, что у нас боевая ситуация, а значит, там нас поставят в самый верх списка, куда надо срочно высылать авиацию на подмогу. Другими словами, очень скоро на позиции талибов обрушится огненный ураган.

– Холм – базе, Вдоводел идет на 5. Прием. – Меня всегда забавляло, что один из пилотов истребителей называл себя «Вдоводелом».

– Понял, дайте старт за одну минуту. Конец связи.

В таких переговорах всегда использовали условные обозначения и коды, чтобы для гражданского лица они звучали полной тарабарщиной. Но для нас в пару коротких фраз уложилось все необходимое. Через пять минут следовало ожидать светопреставления.

Я старался не думать больше, как там Наузад. В первую очередь я должен был позаботиться о парнях, которыми я командовал. Но я все равно чувствовал себя виноватым, что никак не могу объяснить псу, что все будет в порядке, и избавить от всего этого безумия. Ничего не поделаешь, руки у меня были связаны.

Наш переводчик тем временем перехватывал сообщения, которые талибы слали друг другу по рации. Пока что их нимало не тревожила перспектива оказаться под обстрелом. С изрядным злорадством я подумал, что через минуту-другую все это изменится.

– Всем постам, говорит база, внимание – 30 секунд до начала.

С холма уже прекратили вести огонь, чтобы позволить F18 подлететь и сбросить на цели 500-фунтовые бомбы.

На долю секунды настала звенящая тишина, мы все ждали взрыва. Две вспышки ослепили нас. На мгновение даже горы на горизонте высветились на фоне чернильно-темного неба.

А потом мы ощутили взрывную волну.

Воздушная стена налетела на нас от эпицентра, и крыша наблюдательного пункта затряслась.

– Вот, черт, – пробормотал наш пулеметчик, присевший рядом со мной.

Потом ударила звуковая волна, и на какое-то время мы все оглохли. Звук отражался от гор, постепенно слабея, пока наконец не затих..

– Прекратить огонь, – скомандовал я. Мы стали ждать, пока на холме осмотрятся и сообщат о результатах бомбардировки.

Переводчик уже какое-то время молчал, и это внушало надежду. Не то чтобы я хотел нести ответственность за чью-то смерть, но талибам дали достаточно шансов решить все свои споры мирным путем. Хуже того, они начали стрелять первыми.

Все было тихо. Город выглядел замершим и темным. В воздухе пахло порохом, не было заметно никакого движения вокруг. Две световых ракеты были выпущены в ту сторону, где прежде находились вражеские позиции. Они рассыпались тысячами мелких огоньков на крохотных парашютах. Тени танцевали под ними, пока огни опускались на землю.

– Холм – Базе, огневые точки бездействуют. Прием.

– База – Холму, понял вас, ведите наблюдение. Конец связи.

Еще с полчаса мы сидели тихо в темноте, в ожидании, не проявятся ли талибы. Мне отчаянно хотелось проверить, как там Наузад, но я не мог рисковать. Если талибы уцелели, они могли снова открыть огонь, пока меня нет на боевом посту. Темнота за бойницами казалась непроницаемой. Если там, снаружи, кто-то и был, они явно опасались что-либо предпринимать. По рации докладывали с остальных постов, что у них тоже все в порядке. Никто из наших не пострадал.

Наконец подал голос босс.

– База – всем постам, перехвачено сообщение противника. Цитирую: «Все в порядке. Чудом уцелели. До встречи дома». Конец связи.

Мы все начали смеяться. За полтора часа перестрелки все, что нам удалось, – это напугать их, чтобы они убрались восвояси.

– Как они уцелели, черт возьми? – удивился Дэйв, наш второй стрелок. – Под бомбами-то… Вот суки, поверить не могу.

И он был прав, это казалось невероятным.

Я выждал еще минут пять, потом выбрался с дозорного пункта. У меня по-прежнему была включена рация, и я слышал, как с холма докладывали, что в обеих точках, откуда по нам вели стрельбу, не заметно никакого движения. Я трусцой подбежал к загону Наузада.

Здесь все было в порядке. Проволочное ограждение осталось на месте, старая веревка была по-прежнему повязана, чтобы удерживать на месте калитку. Я быстро развязал ее и протиснулся внутрь, потом включил фонарь и поводил лучом по земле, прикрывая его сверху ладонью. Я не хотел давать талибам потенциальную наводку, даже если сейчас это было маловероятно.

Наузад, должно быть, до смерти перепугался, он даже не вылез мне навстречу. Морда не высовывалась из укрытия, и даже галеты, которые я приносил обычно, сегодня его не интересовали.

Он не показывался.

– Наузад, вылезай, дружище, ты где? – Я присел на корточки и стал негромко подзывать его.

Пес по-прежнему не показывался, и я подошел к лазу, который вел в блиндаж. Там я наклонился и направил внутрь луч фонаря. Но и здесь было пусто.

Я выпрямился, повторно огляделся по сторонам, в надежде, что в первый раз просто не заметил пса, свернувшегося где-то в уголке, но его не было. Я вновь поспешил к калитке. Я что-то упустил? Она же была закрыта, когда я пришел, правда? Или память обманывала меня. Но нет, я же точно развязывал узел перед тем, как зайти.

Калитка не была сломана. Я прикрыл ее, чтобы убедиться в этом. Все было в полном порядке, она плотно прилегала к металлической стойке.

Я проверил ту единственную часть загона, которая была сделана полностью из рабицы – остальные сочетали остатки глинобитной стены и сетку. По этой стороне я нарочно вкопал сетку на полфута в землю, чтобы Наузад не смог устроить подкоп. Земля оставалась нетронута, значит, он покинул загон другим путем. Но как?

Перепрыгнул через забор? Ничего другого мне в голову не приходило, но высота загородки была футов пять. Пес физически не мог через нее перескочить. Или… все-таки мог? Я присмотрелся внимательнее.

Хотя какая теперь разница… Наузад все равно сбежал.

Парни, которые были не на дежурстве в момент обстрела, должны были прятаться в крохотных камерах бывшей тюрьмы. Кто-то даже радовался возможности поспать, все равно заняться там было больше нечем. Сейчас они повыбирались наружу и вновь выстраивались в очередь за едва теплым карри, которое стояло там, куда его поставил повар. Убрать его со стола ему и в голову не пришло.

Я беспокоился по поводу Наузада, но и за своих парней тревожился тоже. Наузад по-прежнему не слишком хорошо ладил с незнакомцами, и последнее, чего бы мне хотелось, это чтобы он кого-то покусал от страха и отчаяния в поисках выхода с базы. Тогда его судьба была бы решена самым неблагоприятным образом.

Как бы он отреагировал, если бы парни решили его изловить? Мне оставалось лишь надеяться, что он не сделает ничего такого, о чем мы потом оба горько пожалеем. Из всех собак, которых я видел снаружи, я выбрал именно этого бойцового пса – или он сам выбрал меня. И сейчас мне отчаянно хотелось его отыскать, ведь не мог же я бросить его на произвол судьбы.

Вне себя от волнения, я внезапно столкнулся с Дэном, выбегавшим из нашей казармы.

– Сержант, идите, гляньте сюда, – окликнул он меня взволнованно. Выглядел он донельзя удивленным.

– В чем дело, Дэн? Я Наузада ищу, – ответил я. – Ты его случайно не видел?

– Так о чем и я.

– О чем?

Следом за ним я прошел в коридор. Одна из камер была слабо освещена свечкой, установленной на самодельной полке.

– Он там, – прошептал Дэн, указывая на одну из коек, с трудом втиснутых в тесное помещение.

Я присел на корточки и заглянул под кровать. И точно, там лежал, свернувшись клубочком, Наузад. Он смотрел прямо на меня. Я потянулся и потрепал его по зарубцевавшемуся уху.

– Что произошло?

– Примерно на середине боя он влетел в комнату, – объяснил Дэн. – Мы чуть не обделались со страху – мало ли, что ему в голову взбредет. А он на нас просто посмотрел и под койку полез.

Я в сомнении посмотрел на Дэна.

– Честное слово, так все и было, и мы его выманить потом не могли, даже на еду.

Наузад никогда не был в этой части базы, но все равно ухитрился отыскать безопасное место, по соседству с той комнатой, где обычно спал я. Скорее всего, именно туда бы он и собирался, но не смог, потому что я был на дежурстве, и дверь оказалась заперта.

Я протянул ему галету, и он выполз из-под кровати. Он даже позволил Дэну себя погладить, пока я вел его к выходу.

Смотрелись мы с ним, должно быть, довольно странно, пока шагали по темной базе – морпех в полном боевом снаряжении и безухий пес, пожирающий галеты одну за другой.

– Все в порядке, приятель, фейерверк закончился. – Я потрепал его по голове, которая доходила мне до колена, и повел обратно в загон.

Меня по-прежнему удивляло, как он ухитрился перепрыгнуть через ограду. Другого объяснения побегу у меня по-прежнему не было. Когда я открыл калитку, Наузад протиснулся внутрь, задев меня по ноге. Я снова посмотрел на ограду, потом на пса.

– И все-таки, приятель, как же ты выбрался?

Наузад не отличался прыгучестью, и я не мог представить себе, как он карабкается по сетке.

Пес трусцой пробежал к своему убежищу и исчез внутри.

– Я найду для тебя безопасное место, Наузад, дай мне время, – пообещал я, хотя он меня уже не слышал. И это было к лучшему: я не любил давать обещаний, которые мог не сдержать.

Оставалось лишь надеяться, что у Лизы будут для меня хорошие новости.

 

5

Реактивная граната

Я совершал утренний обход базы, как вдруг заметил у загончика Наузада морпеха на стареньком грузовичке, который когда-то был выкрашен в желтый цвет. Я сразу понял, что это Джон – он единственный ездил по базе на машине. Хотя он был еще совсем молоденьким, но показал себя старательным и надежным бойцом, поэтому ему поручили координацию и сбор разведдонесений. Кроме того, он вызвался развозить по дозорным постам ежедневные порции воды для питья и мытья. И поскольку таскать канистры вручную ему было лень, Джон стал пользоваться древним тойотовским пикапом, который мы унаследовали от афганской армии. Так было гораздо проще.

– Привет, дружище, как сегодня водичка? – насмешливо приветствовал я его, подходя к загону.

– Отлично. Доброе утро, сержант, – отозвался он. Волосы у него отросли длиннее положенного, и если бы его увидел наш главный, с ним бы случился сердечный приступ.

– Я Наузаду принес кое-что, – сказал он, показывая старую подушку из красного атласа с выцветшей золотой вышивкой в виде листьев. Будь она почище, ей было бы самое место на диване в приличном доме.

– Откуда ты это взял?

– Валялась, пришлось подобрать, – ответил он с хитрой улыбкой.

Я ухмыльнулся в ответ. Лишних вопросов задавать я не хотел. Достаточно и того, что у Наузада появилась первая в жизни лежанка.

Я открыл калитку и прошел к тому месту, где Наузад обычно лежал – под маскировочным брезентом. Когда я положил туда подушку, пес с подозрением обнюхал ее, а потом улегся и свернулся клубочком.

– Отличный выбор, Джон. По-моему, ему нравится.

Мы ушли и оставили Наузад возлежать на своем новом ложе, наблюдая через сетку за тем, как медленно движется мир вокруг.

Несколько человек регулярно навещали пса в свободное от службы время. Мне кажется, для них это было возвращением к нормальной жизни, они подкармливали его галетами, хотя и не решались пока заходить в загон. Наузад по-прежнему никого, кроме меня, к себе не подпускал и всех чужих встречал угрожающим низким рычанием. Насколько серьезны при этом его намерения, желающих выяснить не находилось.

Для всех было безопаснее держать его в вольере. Пока что он больше не пытался перепрыгивать через ограждение, и я полагал, что до следующего обстрела проблем с ним не будет. Когда он выходил наружу, ребята знали, что его лучше не трогать. Я подумывал о том, чтобы надеть на него ошейник, но для этого надо было дождаться, пока Лиза мне его пришлет.

По правде говоря, я и сам до сих пор его несколько опасался, поскольку не знал, насколько Наузад мне доверяет. Он вполне способен был покусать меня, вздумай я повязать ему на шею веревку. Кроме того, мне приходилось все время следить, чтобы полицейские не вздумали снова использовать его для собачьих боев, несмотря даже на то, что босс их предупредил четко и ясно: такого на базе мы терпеть не станем.

Наузада вроде бы вполне устраивал его загончик, однако всякий раз, когда я приходил его кормить, он пытался протиснуться наружу. Время от времени ему это удавалось, тогда он совершал обход базы по периметру изнутри, принюхивался, рыл землю и метил территорию, пока я старался заманить его обратно. Обычно это удавалось сделать с помощью угощения. Банка свиной тушенки, открытая у него под носом, срабатывала каждый раз.

После нашего разговора с Лизой я временами задумывался, а был ли мой план по спасению собаки такой уж хорошей идеей. Порой мне казалось, что нет. Кому захочется брать в дом бойцового пса? Да и как его можно пристроить, даже если очень захотеть? Наузад не был приучен жить в помещении, он не умел ладить с людьми. Однако днем он, как правило, вел себя тихо… так, может, стоило бы посвящать какое-то время социализации? До сих пор у него не было позитивного опыта с двуногими, верно? И он заслуживал нормальной собачьей жизни. Однако в глубине души я сознавал, что для любого потенциального владельца Наузад станет сущим кошмаром.

Я оттягивал принятие решения. Говорил себе, что надо подождать, не придумает ли Лиза что-нибудь. Мне не хватало смелости взглянуть в глаза реальности. Это был трусливый способ оттянуть неизбежное.

Близость зимы была уже очевидной, вечерами становилось гораздо прохладнее, а ближе к утру температура падала почти до нуля. Теперь я натягивал теплую куртку, едва только солнце опускалось за горизонт.

К этому моменту я провел в Афганистане чуть более семи недель, и мы входили в период «отдыха и восстановления», когда ребятам разрешали на десять дней вернуться домой, в Великобританию. Несколько человек уже уехали, и время дежурства наступало для остальных еще чаще. Теперь в патруль выходили даже повар и механики, которые, впрочем, не возражали против хоть какого-то разнообразия в своей рутине.

Мы патрулировали пустынные лабиринты улочек, заваленные мусором и камнями, никогда не уходя от базы слишком далеко. Мы все еще терпеливо ждали, когда же старейшины до чего-то договорятся с местным главой Талибана.

Чаще всего на базу мы возвращались, так и не повстречав никого из местных, и меня это разочаровывало. Я хотел бы пообщаться с афганцами. Должен признать, что все мои попытки наладить взаимопонимание с полицейскими успехом не увенчались – скорее наоборот, но винил я в этом только их самих. Я не мог делать вид, что отношусь к ним без враждебности, после всего, что они учинили с Наузадом и другим бойцовым псом.

Однако там, снаружи были и другие афганцы. С северных наблюдательных постов была видна населенная часть города. Там – вдали от нашей базы, где не стреляли ни мы, ни талибы, в относительной безопасности сновали по своим делам местные жители, похожие с такого расстояния на муравьев. То тут, то там в проулках показывались одинокие фигурки, потом исчезали. Отцы и сыновья куда-то шли вместе, их белые тюрбаны выделялись на фоне грязно-желтых стен. Я пытался представить себе их быт. Я действительно очень хотел помочь этим людям, но у нас не было ни малейшей возможности узнать, как и чем они живут на самом деле. Я где-то читал, что, по данным ООН, средняя продолжительность жизни в Афганистане составляет всего 43 года и примерно треть женщин умирает при родах. Все это можно было бы поправить с помощью образования – но именно против этого и выступал Талибан.

С другой стороны, я сомневался, что в одиночку тут можно что-то исправить. И даже мы вместе, британские морпехи, которые прибыли в Афганистан именно для этого, пока мало чего достигли. Оставалось только убеждать себя, что мы – крохотная частичка большого процесса, который рано или поздно приведен эту страну к возрождению.

Мое дежурство начиналось в 2:00, и в 1:40 я уже собрался, оделся и вышел из казармы. Я специально ставил будильник на 20 минут раньше, чтобы успеть выгулять Наузада.

Поскольку в такую рань снаружи не было ни души, я мог позволить ему вволю побегать по базе. Первые пару минут он обычно нарезал вокруг меня круги и подталкивал правой лапой. Я с удовольствием подхватывал эту игру, и мы какое-то время бегали вместе в облачках поднявшейся пыли. В эти минуты он вел себя совершенно естественно, как нормальная собака, и я забывал обо всем на свете, даже о том, что мы находимся в одном из самых опасных мест на земле. Человек и его пес – мы просто наслаждались обществом друг друга.

Во время ночного дежурства я получил сообщение из штаб-квартиры в Кэмп Бастионе, что двое моих ребят, которых отправили на подмогу в группу, базировавшуюся неподалеку от нас в городке Каджаки, попали в аварию на своем джипе и сильно пострадали. Талибы оказались ни при чем, это был просто несчастный случай.

Никто из нас не хотел бы страдать на больничной койке, но за себя я мог точно сказать одно: если уж судьба так сложится, я предпочел бы получить ранение в бою – желательно, став героем дня, – чем пострадать в дурацкой аварии.

Эта новость вернула меня мыслями к тому, что было в сентябре. Я вспомнил, как пошел в клуб в Плимуте накануне отправки в Афганистан. Мы с ребятами собрались за столом, сдвинули кружки с пивом.

– Надерем талибам задницу и все вернемся героями! – выкрикнул я, и мы принялись чокаться друг с дружкой, разливая пиво на стол и на руки. Может, это и звучало банальным клише, но мои ребята были совсем молодыми, и в тот момент мне казалось, что я говорю правильные слова. Однако сейчас я уже жалел о своем тосте. Кажется, я зря искушал судьбу.

По связи нам мало что сообщили, но, судя по всему, для обоих парней прогноз был не самым благоприятным. Полного отчета еще было ждать и ждать. До тех пор можно было лишь строить догадки.

Я спрашивал себя, смог бы я что-то изменить, если бы оказался там с ними. Но меня не было в Каджаки. Я был в Наузаде, и здравый смысл говорил мне, что такими вопросами задаваться уже слишком поздно. Что есть, того не изменить.

Я ничего не мог сделать, пока мы не получили больше информации. Надо было решить, какими словами рассказать об этом остальным. Я решил проведать Наузада, это дало бы мне пару минут, чтобы подумать.

Ночь была холодная, я поднял воротник куртки, пока шел к вольеру. Внезапное движение слева зацепило мое внимание, и я резко остановился.

Тень во тьме так же замерла.

Я сделал шаг по направлению к ней, но тонкий месяц на небе почти не давал света, и никаких деталей было не разглядеть… до того момента, пока тень внезапно не устремилась ко мне.

– Ты что тут делаешь? – спросил я, уверенный, что это Наузад каким-то образом выбрался из загона. Но когда пес приблизился, я осознал свою ошибку, он был куда более тощим и голенастым, чем Наузад.

По прямой он, похоже, бежать не мог и метался то вправо, то влево. Наконец он преодолел разделявшие нас тридцать ярдов и уселся, жадно глядя на меня блестящими глазами навыкате. Это явно был не бойцовый пес. Слишком маленький, во-первых, а кроме того, у него были длинные висячие уши.

Я вспомнил, как пару раз наблюдал в прибор ночного видения за игривым молоденьким псом. Тот двигался точно так же, зигзагами.

– Эй, да мы с тобой знакомы, – сказал я ему.

Я протянул правую руку. Пес тут же вскочил, дважды прокрутился вокруг собственной оси, взбивая пыль в воздух. Когда я сделал шаг по направлению к нему, он тут же метнулся навстречу, в последний момент резко изменив направление, и помчался к задним воротам.

– Играть любишь, да?

У стены стоял песочного цвета фургон, из тех. в каких возили арестантов. Окна были забраны решетками. Из-под фургона высунулась длинная собачья морда. И тут же он выбрался наружу, метнулся ко мне, потом опять вбок. Чем-то он напомнил мне Бимера.

– Вот же псих ненормальный, – засмеялся я. – И как ты сюда пробрался?

Бросив взгляд в сторону ворот, я покачал головой и хмыкнул. Ну, и паршивец. Пес прокопал туннель между двух больших камней, которые я уложил в траншею. Там было очень тесно, но ему хватило, чтобы проскользнуть внутрь.

С минуту я гонялся за шустрой псиной по двору, но он был неуловим. В последний момент ему всегда удавалось обдурить меня и изменить направление.

Молоденькому псу явно нравилась эта игра, лапы у него двигались каждая сама по себе, но это не мешало ему всегда оказываться там, где надо. Он так носился, что вскоре пыль стояла столбом по всему двору. Я посмотрел на часы. Мы с ним развлекались уже добрых десять минут. Я отнимал время у Наузада.

– Извини, парень, но я пошел к твоему приятелю.

Когда я пошел к вольеру, пес потрусил за мной.

Не подумав о том, что делаю, я выпустил Наузада. Он тут же бросился к мелкому псу, который застыл как вкопанный.

– Черт, сейчас крови будет… – пробормотал я.

Я еще успел подумать, что нельзя было выпускать Наузада, когда рядом бегает другой кобель, ведь он был бойцовым псом. Но, к моей огромной радости. сработали совсем другие инстинкты. Когда Наузад подбежал к гостю, он принялся обнюхивать его как ни в чем не бывало. А мелкий, вместо того чтобы убежать, стал принюхиваться в ответ. И, как ни удивительно, через минуту они уже играли друг с другом.

Я дал им вволю побегать, потом дождался, чтобы Наузад справил свои надобности, и убрал кучку в пакетик, который держал специально для этого.

Как обычно, когда время прогулки подошло к концу, Наузад не хотел возвращаться в вольер. Я не мог его осуждать, он слишком мало времени проводил на воле. Маленький пес сидел и смотрел, пока мы с Наузадом бегали по двору кругами. Наконец мне удалось завести его в загончик и захлопнуть калитку.

Наузад с несчастным видом смотрел на меня из-за сетки. Я обернулся к маленькому псу, который все так же терпеливо ждал поблизости.

– Тебе повезло, – сообщил я ему. – У меня нет времени сейчас выгонять тебя за ворота.

Я и без того уже опаздывал. Датч готов был подождать, пока я выгуливаю Наузада, но не стоило этим злоупотреблять.

Я пошел прочь, но, обернувшись через плечо, увидел, что пес трусит за мной следом. Я остановился, потом внезапно сделал бросок в его сторону. Как я и думал, он все еще не наигрался. Дважды сделав круг на месте, он метнулся в сторону, застыл, широко расставив лапы, потом прыгнул ко мне поближе.

Так он шел за мной до самого штаба.

– Извини, приятель, но сюда тебе нельзя, – сказал я, открыл, а потом быстро закрыл дверь за собой.

Я надел наушники, в которых тут же зазвучал привычный эфирный треп. Парни с холма и на дозорных пунктах переговаривались между собой. Сонный Датч сдал мне смену и, ни о чем не спрашивая, отправился на боковую.

Я обменялся приветствиями со всеми, чтобы убить время. Кроме того, так я убедился, что никто из парней не спит на посту.

Штаб наш размещался на старом складе без окон. Все, что было слышно на заднем плане, это ровное гудение дизельной установки. В помещении горели три лампочки, из мебели не было ничего, кроме складных столов, на одном из которых и располагалось оборудование, помогавшее нам поддерживать связь с внешним миром.

Беленые стены были увешаны картами Наузада и окрестностей во всех возможных масштабах. Еще висела фотография красивой блондинки, которая улыбалась, глядя прямо на тебя, с какого угла на нее ни взгляни. Но это была единственная деталь, отвлекавшая внимание в этом скучном, деловом помещении.

Я прочитал журнал. Там не было ничего, о чем бы устно не упомянул Датч. Ничего интересного. С последней атаки талибов у нас все было тихо. Может, бомбы упали слишком близко и все-таки припугнули их. Мы по-прежнему ждали нового нападения, но ничего не происходило. Всю прошлую неделю мы вычеркивали дни в самодельных календарях, и были заняты только тем, что ели, спали и отсиживали дежурство. Еда тоже не доставляла удовольствия, поскольку повар по-прежнему не готовил ничего, кроме карри. Чем дальше, тем более привлекательными казались встречи с «ускорителем времени».

Сегодня ночью все, чего мне хотелось, это отдежурить и урвать еще хоть часок сна. Вместе со мной на смене был Джимми, наш связист, но мы почти не разговаривали друг с другом, оба сидели, уткнувшись в книгу. Я читал воспоминания Мика Фаулера об альпинизме. Все, что можно, мы с Джимми уже обсудили за последние три недели. Свежие газеты поступали к нам нерегулярно, и новостей не было.

Я все еще думал о том, как сообщить ребятам, что двое наших пострадали, так что к чтению душа особо не лежала.

На смену мне должен был выйти Док. Он был флотским медиком, которому трудно было свыкнуться с мыслью, что от нас до ближайшего моря – много миль. Когда моя смена уже близилась к концу, мне пришлось чуть не силком вытряхивать его из спальника. По крайней мере, за этим не надо было далеко ходить: Док спал в медблоке, который находился в том же здании, что и штабная комната. Подозреваю, что, когда он шел служить на флот, его забыли предупредить о дежурствах.

– Что нового, сержант? – спросил он меня, протирая сонные глаза.

– Ничего, все тихо. План действий авиации будет в 6:00. Босс хочет побудку на то же время.

К этому моменту мы должны были узнать, получат ли наши патрули прикрытие с воздуха. Я поднялся со складного стула, на котором сидел. У меня ныла спина. Часами просиживать на складных стульях вредно для здоровья. Я поставил чайник, чтобы вскипятить воды себе на дорожку. Джимми оставался дежурить еще на час.

– До встречи, – сказал я ему, шутливо отдавая честь и унося заваренный чай.

– Радуйтесь, сержант, койка ждет, – отозвался он, не отрываясь от книжки.

Я похлопал Дока по спине и протянул ему потертые наушники. Он занял мое место.

Снаружи вставал розоватый рассвет, солнце поднималось над восточной стеной базы. Облака на небе были окрашены алым и красиво подчеркивали видневшиеся на горизонте горы. Рассвет был самым потрясающим временем дня, жаль, дома я его почти не заставал: теплое одеяло не отпускало из своих объятий.

Зацепившись обо что-то ногой, я едва не упал. Посмотрев вниз, я обнаружил маленького пса, который спал, свернувшись калачиком, прямо перед дверью. Я не мог поверить своим глазам.

Стоило наклониться, чтобы его погладить, как он тут же вскочил и принял любимую игривую стойку, широко расставив лапы.

– Что, теперь я твой новый друг, да? – поддразнил я его. – Ты все это время ждал, пока я выйду?

Пес смотрел на меня, склонив голову влево. При солнечном свете я мог лучше его разглядеть. Он чем-то напоминал Наузада, только более тощий, с длинными лапами, пегой шерстью и более темной мордой. Да, и уши у него были на месте.

Я выудил галету из кармана. «Скоро надо будет делать запасы», – подумал я, пока он с жадностью ее пожирал.

Но оставлять его на базе было никак нельзя.

– Прости, малыш, но придется тебе уйти. Нельзя, чтобы босс тебя обнаружил, – сказал я ему.

Добрый час ушел на то, чтобы наконец выманить его за ворота. Песик не сомневался, что это замечательная новая игра. Когда мне наконец удалось выдворить его с базы, я был весь в поту и пыли. К тому же до завтрака оставалось недолго. Ускорителю времени придется подождать. Я должен был идти к своим парням, которые как раз собирались в столовке. Пора было сообщить им, что случилось в Каджаки, пока не заработала мельница слухов.

Я нашел капралов своего подразделения, которые как раз выходили из казармы, и изложил им краткую версию происшедшего. Они засыпали меня вопросами, на которые пока не было ответов.

– Слушайте, я без понятия, почему они свалились с обрыва. Хватит и того, что Том с Мэттом живы. Как только я узнаю что-то еще, сразу вам сообщу. А пока оповестите парней, и пусть не слушают дурных сплетен.

Пока я стоял в очереди на завтрак, сообщили, что патруль на утро отменяется: у авиации нашлись задачи поважнее где-то на юге.

Какое-то время я потратил на проверку наших припасов. До прилета вертолета снабжения оставалось еще два дня. Я ждал почты от Лизы. Остаток дня тянулся еле-еле. Временами мы болтали с парнями о каких-то мелочах, и я вручную перестирал почти все свое барахло. День закончился тихо и без фанфар.

Ночная побудка наступила слишком быстро, я как обычно отправился на дежурство.

Маленького тощего пса я заметил почти тут же. Он сидел и дожидался меня. Я проспал сегодня, у меня оставалось всего пятнадцать минут, чтобы выгулять Наузада, поэтому я не стал играть с мелким, а лишь помахал ему рукой и вытащил из кармана печенье. Присев на корточки, я протянул ему лакомство. Он покосился на меня, потом медленно и осторожно подкрался ближе, чтобы принюхаться. Аккуратно вытащив галету у меня из пальцев, он тут же метнулся прочь футов на пятнадцать, и только тогда плюхнулся на брюхо и стал жевать с таким наслаждением, точно ничего вкуснее в жизни не ел.

Я вспомнил, как впервые видел полет реактивной гранаты ручного противотанкового гранатомета (РПГ), которую выпустили по нам в Гиришке. У снаряда не было системы наведения, он летел примерно в том направлении, куда целился стрелок. Очень похоже на то, как бегал этот песик.

– РПГ. Отличное имя, – сказал я себе.

Я открыл калитку, и Наузад тут же устремился навстречу новому другу. Они играли в облаках пыли, которую поднимали вокруг себя, и прыгали друг на друга. Малыш был стремительнее Наузада, и тот безуспешно накручивал круг за кругом, пытаясь угнаться за юркой добычей.

Я подошел к задним воротам. Канавка была прокопана заново. Маленький паршивец и правда очень хотел попасть внутрь.

Я посмотрел, как играют эти двое – бойцовый пес и тощий подросток. Ни один из них не проявлял агрессии, более того, Наузад скорее подчинялся чужим правилам игры.

Я присел на колени и взял по галете в каждую руку, потом позвал Наузада. Оба пса прекратили носиться и устремились ко мне. Наузад трусил по прямой, РПГ, как обычно, метался зигзагами.

Пока они жевали галеты, я принял решение. Надо дать маленькому РПГ шанс, как и Наузаду. Уж если я пытался спасти одного, так почему не двоих? По крайней мере, не надо будет каждое утро закапывать лаз под воротами.

Я хмыкнул про себя. Лиза меня убьет. С другой стороны, то же самое пытались сделать талибы, так что какая разница. Так РПГ попал в мой импровизированный собачий приют.

Со второй попытки спутниковый телефон наконец вышел на связь. Я слушал длинные гудки, пока электронные системы, в которых я ничего не смыслил, соединяли меня с беспроводным серым аппаратом, стоявшим у нас на кухне в Корнуолле.

Я умирал от желания услышать голос Лизы. К счастью, долго ждать не пришлось.

– Алло, – произнесла она устало, за тысячи миль от меня.

– Привет, милая, как ты? – Надеюсь, в моем голосе она услышала всю радость, которую я ощущал в этот момент. Мы не говорили с ней больше недели.

Я рассказал ей, как уныло тянутся дни у нас, она мне – как много приходится работать с новобранцами. Когда в разговоре наступила пауза, я наконец решился и рассказал про маленького пса по кличке РПГ.

– Лиза, раз мы все равно хотим спасти одного, то почему не двоих? – спросил я. Прозвучало это почти умоляюще.

Особого восторга она не выказала. Я попытался что-то возразить.

– Допустим, я найду приют – и что дальше? Кто в здравом уме возьмет бывшего бойцового пса? – Она озвучила то, о чем я думал все эти дни. – Послушай, Пен…

Я перебил ее:

– Найдется кто-нибудь. – Я не знал, что сказать еще. – Нельзя же его оставить здесь, он погибнет, Лиза. – На этих словах до меня дошло, что никакого приюта она так и не нашла до сих пор. Ситуация выглядела абсурдной. Это было все равно, что пытаться спасти бродячего пса в разгар Верденского сражения, в Первую мировую войну, – Лиза, послушай, у тебя же есть Интернет, а у меня нет. Поищи, пожалуйста, должно же найтись хоть что-то?

– Я ищу, но ничего не могу найти. Сегодня вечером попробую еще, как приду домой, договорились? – Ее голос звучал раздраженно. Вероятно, обижаться не стоило. У нее были и более важные дела.

– Спасибо, милая. Жаль, я не могу сделать это сам. Иначе бы я тебя не просил, – ответил я, стараясь говорить как можно более спокойно.

Обсуждать нам было больше нечего, разговор подошел к концу. Лиза заверила меня, что попытается найти приют, если такой вообще существует.

Но ведь должно найтись место в Афганистане, куда их возьмут?

То, что мы не могли патрулировать, наводило уныние на всех нас. Безделье выматывало хуже любой работы.

Несмотря на то что строения на базе располагались довольно тесно, кого-то из парней я иногда не видел целыми днями. Если они были не нужны на дежурстве или у них не было ко мне бытовых вопросов, они просто пропадали где-то, в своем маленьком мирке.

А мой личный мирок теперь составляли собаки. Отличное убежище от серой и унылой повседневности.

Постоянный страх обстрела не оставлял нас даже во сне, но бродячие афганские псы выглядели совершенно беззаботными. Жаль, что весь остальной мир не мог ладить между собой так же безоблачно, как эти двое.

Меня поражало, насколько быстро они подружились. Когда я в первый раз выпустил Наузада, то был уверен, что РПГ конец.

Игры обычно затевал мелкий, он наскакивал на Наузада, клацая зубами почти у самых обрубков ушей. При этом старший реагировал совсем не так, как в боевой ситуации: он не пытался защищаться или рвать РПГ в клочья. Напротив, он падал наземь и перекатывался на спину, позволяя себя грызть и жевать.

Теперь они играли так постоянно. Добрые десять-пятнадцать минут РПГ трепал Наузада и в хвост, и в гриву, потом отпрыгивал, давая тому подняться, – и все повторялось. Наузаду это не надоедало. Казалось, он истосковался по вниманию.

Я с удовольствием наблюдал за их играми. Это отвлекало меня от окружающей реальности и напоминало о доме.

Сегодня, когда я шел по двору базы, залитому утренним солнцем, чтобы покормить эту парочку, я заметил две серебристых миски, похожих на ту, из которой я поил Наузада в первый раз. Они лежали под каким-то тряпьем в углу, куда сбрасывали свой мусор полицейские.

– То, что надо, – сказал я себе.

Миски идеально подходили для собак. Хотя РПГ был с нами уже два дня, до сих пор мне приходилось кормить их из одной миски, а это существенно замедляло процесс.

Обе посудины были грязными и закопченными изнутри и снаружи, но мне все же удалось привести их в божеский вид после некоторых усилий.

Сегодня на завтрак было то же, что и накануне, и за день до того, но я сомневался, что кто-то будет сильно возражать. До недавнего времени собаки питались одними объедками, так что свиная тушенка с клецками и галеты – для них это был настоящий пир.

Вываливая еду из консервных банок в миски, я не считал, что поступаю неправильно, хотя и отдавал бродячим собакам наши пайки. Никто из парней не хотел брать в рот эту дрянь даже под угрозой голода. Ее все равно отправляли на помойку.

Псы сидели в напряженном ожидании, пока я готовил им завтрак за пределами вольера. Затем, удерживая миски на одной руке, как заправский официант, я открыл калитку. Я уже знал, что Наузад не попытается сбежать, еду он любил куда больше, чем свободу.

– Кормежка всего дороже, да? – посмеялся я, ставя миски на землю, чуть поодаль одну от другой.

Оба пса накинулись на еду раньше, чем я успел убрать руки от мисок. Времени у меня было в обрез, босс созвал с утра совещание, и я решил, что оставлю их наслаждаться завтраком в одиночестве. Пустые миски можно будет забрать потом.

– Ешьте чуть помедленнее, чуваки, может, хоть вкус почувствуете, – сказал я им на прощание, закрыл вольер и отправился в штабную комнату.

Прошел я не больше десяти шагов, как вдруг за спиной у меня раздался ожесточенный лай. Я обернулся, готовый к худшему.

– Наузад! – заорал я, бросаясь к загону.

Надо было догадаться, что не следует кормить их вдвоем. Надо было вспомнить то время, когда мы только взяли Бимера из приюта. Он охранял свою еду отчаянно, а потом пытался отнимать все, что было у Физз. Правда, очень быстро понял, что без боя та не сдастся, но перед этим они дрались не раз и не два.

Однако у Наузада такой проблемы не было: он был крупнее, а РПГ к тому же ел куда медленнее.

Пока я бежал, я видел, как Наузад бросился на РПГ с рычанием, в котором слышалась неприкрытая злоба. От этого звука у меня самого шерсть поднялась дыбом на загривке.

РПГ отчаянно пытался защищать свою миску, но у него не было ни единого шанса. Я распахнул калитку. Наузад прыгнул, свирепо клацая челюстями и метя сопернику в горло. Маленький пес забился в угол, откуда не было выхода.

Не раздумывая, носком ботинка я ударил Наузада по ребрам. Взвигнув, он отлетел, перевернулся в воздухе и приземлился на лапы, глядя на меня.

– Не смей! – заорал я ему.

Наузад с вызовом смотрел на меня.

Я обернулся к РПГ, который дрожал, забившись в угол. Я тяжело дышал, сердце вот-вот готово было выскочить из груди. Я поднял миску РПГ, в которой еще оставалась еда, и демонстративно поставил перед ним.

– Ешь, приятель, я буду тебя охранять.

Потом я снова повернулся к Наузаду и пошел на него, стараясь выглядеть как можно более угрожающе. Я знал, что должен показать ему, кто тут старший. Если он не приучится подчиняться сейчас, у нас будет масса проблем в будущем.

Как только РПГ начал есть, Наузад попытался к нему приблизиться. Я вскинул руку с грозным видом. Времени миндальничать у меня не было.

– Даже не думай, – предупредил я его. – Я и так уже опаздываю на совещание, у меня нет времени на всю эту ерунду.

Наузад затормозил и попятился, когда я сделал вид, что надвигаюсь на него и могу ударить. Я не хотел этого делать, но выбора не было: это дома я мог бы позволить себе дрессировать его постепенно и по чуть-чуть. Но это был Афганистан.

РПГ закончил вылизывать миску, я забрал обе посудины. Наузад тут же кинулся обнюхивать землю, где только что стояла еда, в поисках объедков. РПГ убрался на другой конец вольера, поджав хвост.

Все это было удручающе. До сих пор я не сомневался, что эти двое отлично ладят. Неужели поторопился с оптимизмом? Я так надеялся, что удастся их обоих пристроить в хороший дом. Сейчас я с удовольствием задал бы Наузаду взбучку, чтобы он поумнел, но это было бесполезно.

– Класс, теперь еще придется надзирать за вами, пока вы едите. Большое вам спасибо, – сказал я и пнул глинобитную стену. Толку в этом не было никакого, только пальцы отшиб.

На совещание я вбежал последним, запыхавшись и с двумя мисками в руках. Босс покосился на меня с недоумением.

– Извините. Афганцев тренировал, – пояснил я. Это была совсем маленькая ложь – в конце концов, псы тоже были афганцами.

Все уже сидели на местах. Я втиснулся на свой стул в первом ряду под ядовитые комментарии с другого конца комнаты, стойко делая вид, что ничего не замечаю. Пока я лез в карман за блокнотом и ручкой, босс начал говорить.

– Это не кухня, посуду моют не тут, – прошептал у меня за спиной один из связистов.

Я обернулся и показал ему средний палец – как раз в тот момент, когда босс что-то показывал на карте.

Впрочем, нам быстро стало не до шуток: через два дня нам предстояло выслать патруль в северную часть города. Задачей было напомнить местным о себе и заверить их, что мы по-прежнему на их стороне.

После совещания я обошел все наблюдательные посты, чтобы сообщить своим капралам о том, что нас ждет. Нечего и говорить, что все были рады возможности хоть немного разбавить нескончаемую рутину. Я назначил им время, когда собраться и обсудить план действий.

Я сидел на пассажирском сиденье открытого военного джипа, прохладный ветер пустыни овевал лицо. Три автомобиля выехали с базы на запад от города. Дорога была вся в рытвинах, и я ощущал каждую кочку.

Стив, молодой парень, который был сегодня за рулем, ехал по старым колеям, оставленным в пустыне бесчисленными машинами. То и дело ему приходилось сворачивать, чтобы объехать камни с кругами, нанесенными белой краской – так местные отмечали старые советские мины. Пока мы тряслись по буеракам, я старался не думать, что от нас останется, если какую-нибудь они пропустили.

Наконец мы добрались до места, отмеченного на карте. Этот участок пустыни ничем не отличался от любого другого вокруг. Сзади меня похлопали по плечу.

Я обернулся к Дэну, которого прозвали Большим Дэном, потому что в нем было больше шести футов росту. Он протягивал мне два кусочка желтой губки.

– Пригодится, сержант. – Он переложил беруши в мою протянутую ладонь.

Дэн был прав.

Я посмотрел на ствол тяжелого пулемета в паре дюймов от своего правого уха. Стреляла эта штука с оглушающим грохотом, даже когда она была на холме, а мы у себя на базе. Страшно было представить, как тяжко придется нашим барабанным перепонкам, если придется вступить в бой. Я засунул затычку в правое ухо и понадеялся, что у талибов сегодня выходной.

Ветер стих, жара стояла удушающая. Через пару минут после того, как мы остановились, я уже чувствовал, как по спине побежали ручейки пота. Я поднес руку к глазам и стал осматривать окрестности, остальные двое делали то же самое. Мы жевали желейные конфеты, ждали и наблюдали за городскими окраинами.

Мы и две другие машины были прикрытием для тех ребят, кто патрулировал сегодня город. Случись там что – мы должны были сразу прийти на помощь.

Парни медленно продвигались вперед. Я щурился на солнце и смотрел, как они преодолевают подъем к северу от нас. Для большинства местных машин этот склон был непреодолимым.

На таком расстоянии пустынный камуфляж отлично работал, на фоне потрескавшихся грязно-желтых стен людей было почти не разглядеть. Стены были футов двадцать в высоту и от двух до трех футов в ширину, такое впечатление, что они здесь стояли всегда. Нам говорили, они такие прочные, что выдерживают попадание из любого автоматического оружия, и для нас на базе это было идеальное укрытие, но это также означало, что и талибам было удобно за ними прятаться. Собственно говоря, за стенами такой толщины мог собраться весь Талибан Гильменда, а мы бы даже ничего не заподозрили.

Однако от орд наузадских детишек, которые собрались поглазеть на патруль, укрыться было невозможно. Из-за этого парни продвигались вперед невыносимо медленно.

По всей провинции Гильменд морпехи уже научились опасаться этих маленьких воришек: где бы ни проходил патруль – в деревне или небольшом городке, – эти тощие, полураздетые сорванцы перебегали от одного человека к другому без всякого страха, пытаясь стащить все, что плохо лежит.

В прицел винтовки я смог разглядеть бородатых мужчин в просторных одеждах, невозмутимо наблюдавших за патрулем с крыш, в добром километре дальше к северу. У кого-то были черные тюрбаны, у кого-то белые. Еще дальше к северу над тремя высохшими деревьями развевался белый флаг – племенной символ гильмендских талибов. Но пока никаких людей, размахивающих оружием, я разглядеть не мог, да и если бы увидел – чтобы попасть с такого расстояния, нужен был лучший на свете снайпер.

Дома к северу были точно такими же убогими глинобитными строениями, как и везде. Вход в квартал охраняли ржавые десятифутовые стальные ворота.

Я с удивлением заметил нескольких женщин, с головы до ног замотанных в черное. Вероятно, их тоже выманило наружу любопытство: не каждый день чужаки расхаживали по их кварталу. Я поймал себя на мысли, что вижу женщин впервые за четыре недели.

Глядя на них, я не мог удержаться от сочувствия: у них была очень нелегкая жизнь, однако никакой другой они не знали. Но все эти культурные и религиозные сложности были для меня делом слишком запутанным, чтобы я мог или хотел в этом разбираться.

Внезапно слева от женщин я заметил какое-то движение. Маленький растрепанный черноволосый мальчишка с радостной улыбкой гонял по двору старую велосипедную шину. Задача была в том, чтобы не дать ей упасть на неровной земле. Что-то подобное я видел по телевизору давным-давно, еще в детстве. Несколько секунд я был полностью поглощен тем, как мальчишка в длинных полотняных штанах и выцветшей рубахе палкой подгоняет колесо, и пытался представить, что было бы, окажись у него в руках X-box или iPod, без которых не могут обойтись его сверстники на Западе.

То и дело у меня в наушниках звучали донесения по текущей ситуации. Я отслеживал данные по карте, лежавшей у меня на коленях, и мысленно вычеркивал все достигнутые задачи.

– 2 °C, A5 есть.

– 21A, B6 есть.

– 0A, вызывает Холм, все чисто, прием.

– 0A, вас понял, конец связи.

– 2 °C, объект на крыше рядом с K7, прием, – сообщил я в свою очередь всем, кто меня слышал.

– Вас понял, 2 °C, следим, конец связи.

– 22B на Эксетер, прием.

– Это нам! – крикнул я Стиву и тут же передал команду по рации двум другим машинам, чтобы они начинали движение.

Стив завел мотор, и мы рванули вперед. Остальные джипы последовали за нами, чтобы как можно скорее добраться до новой точки. Пока автомобиль ехал по рытвинам и ухабам пустыни, Дэн был вынужден стоять, как римский колесничий в Колизее. Он направлял здоровенный пулемет то в одну сторону, то в другую, чтобы прикрывать нас в случае опасности.

Талибы могли начать стрелять из любой части города, во внешних стенах было полно трещин и бойниц.

Я смотрел на наш патруль и втайне радовался, что сегодня мы работаем группой поддержки: нелегко было таскать на себе все снаряжение по такой жаре.

По плану, патруль должен был обойти значительную часть города на севере, после чего вернуться на относительно безопасную базу. Чтобы попасть в восточные районы города, приходилось пробираться по необитаемым, узким, вызывающим приступ клаустрофобии улочкам.

– Смотреть в оба! – прокричал я, чтобы меня было слышно за шумом мотора машины, хотя парням мое предупреждение было ни к чему, они и без того знали, что делать.

Стив, не отвлекаясь от дороги, знаком показал, что все в порядке. Сейчас был опасный момент. На таких дорогах, откуда некуда деться, легко устроить засаду. Очередь из АК-47, выпущенная по машине человеком, укрывшимся среди развалин, могла серьезно испортить нам день.

Мы ехали на полной скорости мимо опустевших лавчонок и деревянных прилавков с грязными и рваными навесами, хлопавшими на ветру.

Видимо, здесь когда-то был небольшой базар, а сейчас осталась только безлюдная улица выбитых дверей и пустых обещаний. Иссохшая земля перед отдельно стоящим трехэтажным зданием была вся в пятнах бензина. Ржавые запчасти от мотоциклов валялись тут и там. Проезжая мимо обвалившегося стола под сухим камышовым навесом, я задумался, чем тут могли торговать. Вокруг стола виднелись перевернутые пустые глиняные миски. Пару лет назад я ездил в Марокко, чтобы подняться на гору Джебель Тубкаль, самую высокую в Северной Африке. В центре Марракеша мы попали на старый рынок, расположенный на площади Медина. Там были сотни, если не тысячи узеньких проулков с лавочками, где торговали всем подряд, от ароматических трав и фруктов до черепах и ящериц в клетках. Тянулись ряды кожаных изделий, прилавки и стены были украшены тонкой резьбой.

Контраст с тем, что мы видели сейчас вокруг себя, был разительным. Здесь никто ничего не продавал и, скорее всего, не будет продавать еще долгое время после того, как я вернусь домой. Единственное, чем пахло в воздухе, это какой-то гнилью, порывы ветра доносили до нас эту вонь. Мне было жаль жителей Наузада: первым всегда страдает мирное население.

Пока мы двигались к югу, я восхищался плетеной вязью улочек, отходивших от центрального перекрестка. То тут, то там мелькали стайки ребятишек, как правило, плохо одетых и босоногих. Они смотрели на нас, не отходя далеко от жилых домов. Новости по городу разносились быстро. Дэн махал детям рукой, как будто он был футболистом из одержавшей победу команды, который с кубком вернулся домой. Мальчишки несмело махали в ответ, потом удирали домой, заливаясь смехом.

Мы добрались до следующей позиции и поставили машины в оборонительный порядок, пока я сообщал патрулю наше новое местонахождение.

Пока мы дожидались, чтобы ребята проделали пешком свою часть пути, я осматривался по сторонам. Среди какого-то мусора на небольшой площади, где мы стояли, я заметил стаю бродячих собак.

Их было штук сорок или около того. Многие внешне напоминали мохнатого сенбернара, который любил прогуливаться у нас под стенами базы. Я понятия не имел, это та же самая стая или другая. В любом случае, сейчас мы явно не представляли для них интереса. Они валялись в пыли, временами вяло отмахиваясь от назойливых мух. Большинству же было и вовсе лень шевелиться, они дремали – груды грязной шерсти на сухой земле.

Я сперва не мог понять, почему они собрались именно здесь, но затем до меня дошло. Базар! Когда-то давным-давно это место было щедрым на отбросы и съестное, которое торговцы выбрасывали перед уходом домой. Старые привычки живучи, и собакам явно некуда было больше податься. Они не знали, что аппетитные запахи и лакомства базара еще долго не вернутся в Наузад.

Я отвернулся. Мне было тяжело смотреть на всех этих бродячих собак, для которых в жизни не было никакой надежды. Если до этого я ощущал облегчение, наконец вырвавшись за границы базы, теперь оно испарилось. Я попытался сосредоточиться на карте. Дурацкие мысли о том, как бы покормить эту стаю, мелькали в мозгу. К счастью, здравый смысл возобладал.

– Уймись, Фартинг, ты ничем не сможешь им помочь, – сказал я себе. – Делай то, что должен.

По карте я отслеживал продвижение патруля. Следующие два часа тянулись бесконечно, парни наконец-то черепашьим шагом доползли до базы, а у талибов все-таки оказался выходной. Но что бы я ни делал, выбросить бродячих псов из головы я не мог.

Приближалось время обеда, но я не чувствовал голода.

Я снова открыл пакет и на расстоянии вытянутой руки присмотрелся к тому, что выглядело белым пятнышком с ноготь размером на собачьей какашке, которую я убрал из вольера. Пятнышко оказалось живым, эта мерзость не только воняла, она еще и шевелилась. Наузад опорожнился глистами, других вариантов быть не могло.

– Наузад, это мерзость, – сообщил я псу, возлегавшему на подстилке. Меня передергивало при мысли о том, сколько этой дряни у него внутри. – Но ты не волнуйся, приятель, я найду тебе лекарство. – С этими словами я потрепал его по голове.

Я посмотрел на РПГ. Скорее всего, он тоже был заражен.

– Попрошу Лизу следующей почтой прислать глистогонного вам обоим.

Для большинства владельцев домашних животных нет ничего более естественного, когда питомец заболел, чем съездить к ветеринару и получить все необходимое. В Афганистане мы были лишены такой роскоши. Вся надежда оставалась на родных и близких, которые могли присылать то, что нужно, но и здесь все было не просто. Хрупкие, бьющиеся, скоропортящиеся посылки не имели шансов добраться в целости. Многим парням любимые девушки слали шоколад. Когда посылка вскрывалась, там обнаруживались письма и прочие мелочи, густо заляпанные растекшейся сладкой массой, которая не выдержала палящей жары на взлетной полосе. Так что я мог рассчитывать только на самые простые лекарства – или на собственную изобретательность.

Именно на нее я и полагался, решая еще одну насущную собачью проблему – с песчаными мухами.

Это был сущий кошмар, особенно для Наузада. Проворные твари сновали повсюду в густой шерсти, их невозможно было ни спугнуть, ни переловить. Наузад чесался, они пропадали, но через пару секунд появлялись вновь, как будто издеваясь над собакой.

В отчаянии я зарылся в старые припасы, оставленные нам предшественниками. Там я обнаружил спички, банки с краской, старые шмотки, аккумуляторы, сухпайки – все, кроме того, что мне было надо. Я уже почти отчаялся, как вдруг наткнулся на аэрозоль от мух – и не абы какой, а армейский аэрозоль от мух.

– Ну все, песчаные гады, вам кранты, – пробормотал я себе под нос, встряхивая наполовину полный баллончик. Ничто не может уцелеть перед армейским антимушиным спреем. Сперва я думал, что предупреждение «НЕ РАСПЫЛЯТЬ НА КОЖУ», нанесенное крупными буквами на банку, рассчитано на идиотов: в самом деле, кому придет в голову использовать этот спрей как репеллент от комаров. Но потом представил себе пару знакомых ребят и осознал, что на самом деле это необходимо. Любой морпех, кому такая банка попала бы в руки, первым делом, как дитя малое, стал бы брызгать аэрозолем во все стороны, просто чтобы проверить его убойную силу.

Я и сам пару раз пшикнул для проверки. Если верить надписи на другом боку банки, вдыхать пары тоже категорически не рекомендовалось. При этом, как ни странно, эта дрянь пахла сахарной ватой.

Я решил обработать Наузада как можно скорее. Я знал, что времени у меня будет мало. Поэтому я подманил его на середину вольера галетами и начал обрызгивать шерсть, пока он не успел среагировать. К моему изумлению, он остался стоять неподвижно, ничуть не напуганный тем, что я делаю.

Раз уж он так мирно воспринимал происходящее, я решил рискнуть и еще раз прошелся спреем по шерсти. Когда я закончил, в сухом, пыльном воздухе густо пахло сахарной ватой, как будто мимо проехала тележка с лакомством.

Мушиный спрей подействовал мгновенно. С восторгом я наблюдал, как одна за другой мерзкие песчаные мухи отваливались с Наузада на землю.

– Умрите, создания дьявола! – прокричал я торжествующе и подпрыгнул на месте. Наузад вопросительно смотрел на меня, склонив голову набок, пока я танцевал победный танец, давя ботинками дохлых песчаных мух. Я улыбнулся, глядя на его недоуменную морду:

– Будут знать, как тебя обижать, Наузад!

Я почесал его за ушами и поставил аэрозоль в тенек, куда не попадали прямые солнечные лучи – на всякий случай, вдруг понадобится еще раз. Потом быстро закрыл калитку и как раз заканчивал завязывать веревку, которая удерживала ее на месте, как вдруг заметил, что ко мне направляется помощник начальника местной полиции – тот самый, который толкнул меня в грудь, когда я помешал им стравливать собак.

Афганские военные и полицейские, размещавшиеся на базе, с нами практически не общались, скорее всего, из-за языкового барьера. К армейским был приставлен морпех в качестве офицера связи, и все равно они почти не покидали большого здания на другом конце базы. А вот у полиции своего офицера связи не было, поэтому иногда с ними приходилось иметь дело мне.

После инцидента на собачьих боях я предложил полицейским оливковую ветвь мира. Мы думали, что можем подучить их приемам борьбы без оружия и потренировать для обысков и задержаний, но они встретили это предложение без всякого восторга. Впрочем, нас это не сильно удивило. Напрягаться эти парни очевидно не любили.

Большую часть времени они ели, спали и делали вид, что патрулируют, когда мы им это разрешали. Тогда они выходили с территории базы и шли на юг до ближайшей дороги, пересекавшейся с основной трассой, которая шла вдоль западной границы города. Место нравилось им, потому что туда доставала тень от холма. То, что это лишало их прикрытия наших ребят с холма, им в голову, как видно, не приходило.

Старший полицейский усаживался на коврик, а подчиненные шли «работать» на дороге. Водителей немногих машин, которые отваживались проезжать мимо, тормозили и отправляли на какое время посидеть и пообщаться с начальником, после чего им разрешалось продолжить путь.

Сегодня, пока он ко мне шел, я обратил внимания, что полицейский гладко выбрит, хотя волосы все равно сальными прядями падали на воротник грязной, заляпанной синей формы. На вид ему было лет двадцать пять, но я уже знал, что в Афганистане определить возраст – штука непростая. В сельской местности многие, как правило, вообще не знали дату своего рождения, да и зачем она им? В этих краях цифры не значили ничего. Прожил еще день – и ладно.

Помощник начальника посмотрел на меня. Никто из нас не стал желать другому доброго утра. Он что-то сказал на пушту, указывая на Наузад, укрывшегося у дальней стены вольера.

– Понятия не имею, о чем ты, – сказал я ему, хотя и так понятно было, что он заявляет на бойцового пса свои права. – Сейчас переводчика позову. – Я знал, что он тоже не может меня понять, поэтому ткнул пальцем на землю, потом на него. – Жди тут.

Стоило мне отойти, он тут же пошел к калитке и стал отвязывать веревку.

– Нет, – со всей жесткостью возразил я на это и потянул его за руку, после чего снова показал на землю. Затем я ткнул пальцем в себя и в здание, где жили наши переводчики.

Я заметил, что Наузад по-прежнему прячется под камуфляжным навесом, зато РПГ сидит прямо у калитки и смотрит, как мы спорим. Скорее всего, он надеялся, что сейчас дверь откроется, и он сможет удрать, побегать и поиграть.

Я подозревал, что полицейский снова попытается развязать веревку, как только я уйду, но у меня не было выбора. Я знал, что рано или поздно этот момент настанет. Никто и не сомневался, что так просто полицейский собаку не отдаст. В жизни ничего не бывает просто. Но на этот раз я хотел решить дело миром, и тут без переводчика было не обойтись.

Я добежал до комнаты переводчиков со всех ног и очень удачно наткнулся на Гарри, который как раз выходил оттуда. Всего с нами было три переводчика, и на самом деле этого звали вовсе не Гарри, но никто из нас не мог правильно произнести его имя на пушту. Чем-то на «Гарри» оно было похоже, поэтому кличка прилипла и закрепилась, как это принято у военных. Он сам вроде бы и не возражал.

Гарри родился и вырос в Кабуле. Ему нравилось учиться, он занимался английским, когда талибов наконец выгнали и школы в городе вновь открылись. Мы все восхищались Гарри, он готов был всем, чем можно, помогать силам коалиции, чтобы избавить свою страну от талибской заразы. Сейчас он жил у нас на базе в Наузаде и ходил в патрули. Это было рискованно, ведь пули не выбирают. Но Гарри готов был отдать жизнь ради того, чтобы в его стране начались перемены к лучшему.

Из личных вещей у него не было почти ничего, кроме небольшого серебряного чайничка, украшенного резьбой, и толстой деревянной палки, из которой он изготовил нечто вроде крикетной биты. Всякий раз, когда наступало время отдыха, он готов был приставать к первому встречному, чтобы с ним поиграли в мини-крикет на площадке у штаба.

Несмотря даже на то, что «мяч» представлял собой комок изоленты, морпехи старались бить вполсилы: никому не хотелось переломить тонкую, любовно разрисованную рукоять биты.

Мы с Гарри трусцой подбежали к вольеру. Афганский полицейский все еще стоял снаружи, пристально рассматривая Наузада и РПГ.

Афганцы коротко перебросились парой фраз, не обращая на меня внимания. Потом Гарри обернулся ко мне и перевел их разговор на почти безупречном английском:

– Помощник начальника говорит, это его пес, его зовут Пенни Дай, и ты должен его вернуть.

Подозреваю, Гарри знал, что я откажусь.

– Гарри, пожалуйста, скажи ему, что эта собака ему больше не принадлежит. – Я старался не смотреть на полицейского, чтобы не провоцировать его еще сильнее.

Последовал короткий обмен репликами, и Гарри вновь повернулся ко мне:

– Он хочет оплаты.

Я вздохнул и возвел очи горе. Можно было спорить до конца дня, конечно, но проще уступить. Вот только чем платить? У меня не было денег.

– Пожалуйста, скажи ему, Гарри, что пес не продается, но я готов ему что-то подарить в знак доброй воли. – Я не стал добавлять, что никаких добрых чувств к полицейскому не испытывал.

Я делал вид, что слушаю очень внимательно, пока они торговались между собой. Полицейский на меня ни разу не взглянул, зато он размахивал руками и то и дело указывал на Наузада. Я понятия не имел, это дружеский разговор или ожесточенный спор. На их лицах не отражалось понятных мне эмоций. Внезапно торговля прекратилась.

Гарри сообщил, что он только что продал мне Наузада за батарейки для полицейского фонаря. Абсурдность ситуации была так велика, что я улыбался, как идиот, пожимая полицейскому руку. Я пообещал, что отдам батарейки сегодня же, оставлю их перед обшарпанной зеленой дверью дома, где они жили. Это было небольшое строение, комнаты на две, не больше. Снаружи стояли три металлических каркасных койки, и когда погода позволяла, после обеда полицейские обычно устраивались там на своих продавленных матрасах, чтобы поваляться на солнышке.

– Спасибо, Гарри, я перед тобой в долгу, – сказал я, протягивая ему руку, когда заместитель начальника полиции ушел. Я не стал говорить, как много для меня значит безопасность Наузада и РПГ, – он все понимал и сам.

Гарри дружески стиснул мою пятерню.

– Нет проблем, – улыбнулся он. – Но ты мне должен партию в крикет, Пенни Дай!

 

6

На кухне

Вертолет завелся с оглушающим шумом, и нисходящий поток воздуха от сдвоенного винта поднял в воздух тонны пыли, когда мощная машина с неожиданным изяществом стала набирать высоту.

– Не должна такая громадина летать, – пробормотал я себе под нос, отворачиваясь. С утра мне удалось принять душ, и перспектива оказаться в песке по уши мне не улыбалась совершенно.

Я дождался, пока пыль осядет, с тоской глядя на горную гряду, которая вырисовывалась на горизонте с запада.

Горы Южного Гильменда были не ровня Гиндукушу, расположенному севернее, но все же достигали двух тысяч метров и более, что всяко было повыше холмов у нас дома, в Великобритании. Я готов был ручаться, что никто до сих пор не поднимался на эти безмолвные пики. Сперва тут устраивали джихад против русских, потом пришел Талибан – не самое благоприятное время для скалолазов.

Мы с Лизой часто говорили о том, чтобы основать собственный альпинистский бизнес, и неисследованные горы Афганистана могли бы стать золотой жилой, с поездками в традиционные афганские селения, посиделками у костров, прогулках верхом на верблюдах и так далее. Жизнь здесь настолько не затронута современными технологиями, что многих это могло бы заинтересовать.

Я пытался придумать, какой аэропорт удобнее для этого использовать, и тут понял, что песок наконец-то осел. Развернувшись, я увидел, что вертушка превратилась в крохотное пятнышко на небе. Я подошел к вновь прибывшим. Густо покрытые пылью, они стояли тесной группкой рядом с горой снаряжения и оборудования, сгруженного на землю.

Окрик в наушниках мгновенно вернул меня к реальности.

– Атака! – Ничего добавлять было не надо.

Посадочная площадка была не лучшим местом, чтобы переждать обстрел, она была размером почти с футбольное поле и совершенно пустая. Я посмотрел на новеньких морпехов, с недовольным видом отряхивавших форму и поднимавших тяжеленные рюкзаки. Они еще не подключились к нашей системе радиосвязи.

– Все бросить, в укрытие, живо! – проорал я им.

Они уставились на меня без всякого понимания.

– Талибы привет шлют, черт возьми, а теперь – врассыпную! – крикнул я. Парни тут же пошвыряли свое барахло и разбежались в поисках укрытия.

Джон как раз подъехал на джипе, чтобы отвезти доставленный груз и долгожданную почту в штаб. Он немедленно врубил заднюю передачу и отъехал метров на двести от недоумевающих морпехов, которые все еще искали, где спрятаться от огня противника. Я поморщился, увидев, как машина задним бампером напарывается на гору сухой земли и глины. Но Джон продолжал давить на газ, чтобы деться от нас подальше, как можно скорее. Рация сходила с ума, несколько человек наперебой сообщали о перестрелках и группах, вступивших с талибами в бой.

Я бросился в канаву, но тут же понял, что это никудышная идея. Я был открыт всем ветрам и торчал, как прыщ на лбу. Оглядевшись, я проверил, нашли ли хоть какое-то укрытие новички. Некоторых вообще видно не было: похоже, попрятались по норам, как кролики.

Все остальные из наших, кто был поблизости, также поспешили в укрытие. К счастью, рации были у всех, так что дополнительного предупреждения им не требовалось.

Я закричал тем, кого видел у себя за спиной:

– Талибы атакуют холм. Три миномета. Сейчас рванет.

Ничего другого не оставалось, кроме как ждать.

Холм был странным местом. Голый земляной курган высотой примерно в двести футов, за чертой города. На нем не было никаких построек, он стоял, открытый всем ветрам, и, главное, давал обзор на триста шестьдесят градусов. «Дырки», как на флоте именуют туалет, там не было, так что справлять нужду приходилось у всех на виду, сняв штаны, на корточках, зато вид был лучший в мире: к югу и западу – пустыня, насколько хватало глаз, а с севера – неухоженное кладбище, где, по рассказам наших переводчиков, в свое время хоронили не только афганцев, но и русских.

Дежурить на холме парням нравилось. Там было не так тесно, как на базе, и не было стольких дозорных постов. Но сейчас я не завидовал тем, кто оказался наверху: холм представлял собой идеальную мишень для талибов.

Я выгнул шею, чтобы посмотреть вверх, и увидел, как первая мина взрывается на северном склоне холма, достаточно близко, чтобы до потери пульсах напугать тех, кто там находился. Нас взрывом не затронуло совершенно, а значит, мишенью все-таки был холм, а не мы.

Еще две второпях выпущенные мины легли на восточный склон. Парни за это время успели прийти в себя, и ответный огонь по талибам начался тут же, да так, что у нас заложило уши от грохота.

Судя по радиосообщениям, бой завязался активно, однако огонь из автоматического оружия нас затронуть не мог никак. Можно было выбираться из канавы.

– Всем подъем, пошли! – проорал я так, чтобы все меня слышали.

На лицах отразилось смятение. Очень живо, а не расслабленно, как прежде, они похватали свое барахло, закидывая его в кузов вновь подъехавшего внедорожника, который, взвизгнув тормозами, остановился рядом со мной.

Джон ухмылялся, как Чеширский кот, при взгляде на обалдевших новичков. Я знал, о чем он сейчас думает. Для нас обстрелы уже стали рутиной. Мы знали, что беспокоиться по этому поводу смысла нет, потому что все равно бесполезно. Это как не выходить из дома со страху, потому что тебя может сбить машина. Большинство считало, что твой черед придет, если так суждено – и ничего тут не поделаешь. Новенькие еще этого не понимали, но я не сомневался, что очень скоро они начнут думать точно так же.

Пока мы гнали на базу, я внезапно испугался, как бы нас не задело шальным снарядом, и велел водителю поднажать. Впрочем, он в этом не нуждался: ход мыслей у нас с ним был одинаковый.

Когда мы добрались до места, к нам на помощь уже спешили реактивные самолеты, чтобы довершить начатое. Я передал новичков старшие роты, который оставил их дожидаться в предбаннике, пока не закончился бой, а потом коротенько выдал обычную приветственную речь о том, что на базе можно, а что нельзя.

Я трусцой пробежался по дозорным пунктам и убедился, что мои парни в порядке, затем пошел проверить, как там Наузад и РПГ.

Оба прятались в своем убежище и были счастливы меня видеть, когда я протиснулся в калитку. Я порадовался, что на сей раз Наузад просидел весь бой вместе с младшим, и не стал удирать через ограду. Оба с наслаждением принялись уплетать галеты, которые я выудил из кармана. Я оставил их за этим занятием, а сам отправился выяснять, что за новичков к нам прислали и какое снаряжение они с собой привезли.

– Блин, что за шутки! – Датчи возмущенно топнул ногой.

– Фигушки тебе, а не повар, – радостно подтвердил старшина.

– В Бастионе с ума посходили? – Я тоже не скрывал эмоций. – Неужели так сложно повара доставить?

Морпехи ноют по любому поводу и без повода и считают себя в полном праве ныть. Самый часый повод – это еда. Мы ноем, потому что еды мало, она плохо приготовлена, холодная или слишком дорогая. (Странно, но никто нникогда не ноет, что ее слишком много.) Втайне мы все торжествовали, когда от нас забрали мастера по карри, – пусть убивает вкусовые рецепторы другим бедолагам, – но были уверены, что замена прибудет скоро. Теперь на базе назревал бунт.

Старшина был чуть постарше нас с Датчи, считал салагами всех вокруг и не упускал ни единого случая поглумиться.

Вот и сейчас он просто смотрел на нас с безмятежной улыбкой.

– Сержанты, я уверен, вы как-нибудь справитесь. Опытные люди, как-никак.

– Э-э, нет, ни за что, – хором возопили мы. Уже ясно было, к чему дело клонится. В моем случае это получить повышение с дерьможога до повара. Пару секунд мы выжидающе смотрели на него в надежде, что последует какое-то опровержение. Но он молчал.

– Ну что, Кастрюлькин, – обратился Датчи ко мне на выходе. – Пошли, посмотрим, каких кулинарных чудес мы можем натворить за два часа до ужина.

– Как скажешь, Ухваткин, – ответил я.

– Может, ты не в курсе, но в плане готовки я умею только консервы вскрывать.

– А я – чайник ставить, – поспешил отозваться я.

Кухня занимала одно здание в ряду небольших построек. Там была узкая дверь и всего одно окно, а внутри едва хватало места для складного стола, на котором и готовилась еда. Под окном стояла старая, почерневшая газовая плитка армейского образца. К ней через дыру в стене, просверленную гуркхами, вел шланг, подсоединенный к газовому баллону.

На полу стояли четыре котла, несколько мисок для смешивания продуктов были развешаны на гвоздях, вбитых в серую стену. Света не было.

Склад провианта находился в соседнем домишке. Мы оба пришли в недоумение, обнаружив, что тут полно консервов.

– А он ничего, кроме карри, приготовить не мог. Вот придурок, – выругался я в сердцах, поднимая с пола банку курятины в белом вине и упаковку макарон.

– Фруктовый коктейль нашел! – завопил внезапно Датчи, кидаясь на обнаруженную упаковку так резво, точно боялся, что она привязана за ниточку, и кто-то сейчас выдернет лакомство у него из-под носа. – И заварной крем в порошке. Дьявол, у него был заварной крем! – Он протянул мне упаковку.

У нас было всего два часа, чтобы накормить шестьдесят голодных парней. Кафе «Блюдо дня» готовилось к открытию.

Мельница слухов заработала как всегда мгновенно. Саймон, один из наших молодых, на пути с дежурства остановился у открытой двери. Судя по выражению лица, увиденное его озадачило.

Датчи энергично размешивал содержимое пятнадцати банок с курятиной в вине в двух больших кастрюлях, которые побулькивали на конфорках.

Я стоял у разделочной доски в косо повязанном переднике поверх камуфляжного комбеза.

– Так это правда, сержант, вы нас кормите сегодня? – спросил молодой морпех.

Я посмотрел на него с сырой луковицей в одной руке и большим ножом в другой. По щекам катились крупные слезы.

– Потрясающая наблюдательность, – сказал я. – Теперь можно не сомневаться, если талибы к нам поползут, ты их точно заметишь.

Еще пару секунд он на меня пялился, пока до него не дошла наконец вся нелепость вопроса.

– Извините, сержант.

Я не мог упустить такой возможности.

– Парням передай, ужин сегодня может запоздать слегка. Йоркширский пудинг пропечься не успевает, мы его поздновато поставили.

– Что, правда, пудинг? Круто, сержант! – И он умчался, осчастливленный.

Всем на базе было известно, что у нас отсутствует духовка, а также яйца, мука и молоко для пудинга. Но я не сомневался, что слухи поползут все равно.

– Как думаешь, скоро база узнает? – спросил Датчи.

– Моргнуть не успеешь.

Я продолжил нарезать лук и сбрасывать его в кастрюлю с курицей, где уже вовсю пузырился соус.

– Сержант, а правда, йоркширский пудинг сегодня на ужин? – донеслось от входа.

Мы с Датчи от хохота согнулись пополам.

– Молодцы, парни, – похвалил босс, набивая рот персиковыми дольками.

– Никаких проблем, сэр. Сержанты могут все, – бодро откликнулся Датчи из дверей кухни.

Армия воюет на сытый желудок, это знают все. Еда – очень важная часть жизни, и дело не только в том, что надо заглушить голод, это еще и лекарство от скуки. И хотя каждый получает ежедневный паек, хотя бы раз в день на базе должна быть горячая еда, которую парням не надо делать самим, в перерывах между дежурствами и патрулированием. Так что мы с Датчи были очень довольны, что наше кафе «Блюдо дня» оценили так высоко.

За два часа мы как раз успели приготовить достаточно, чтобы орда голодных морпехов насытилась от пуза. Мы даже удивили их сюрпризом от шеф-повара – десертом. До сих пор такого им тут видеть не доводилось.

Правда, пару минут пришлось их еще поуговаривать: никто не хотел подходить и брать свою порцию.

– Ага, вот я сейчас выйду, а на меня мытье посуды повесят, – таков был общий недоверчивый ответ. Но когда они увидели на сервировочном столе консервированные фрукты с кремом, слюнки потекли у всех.

Нам даже пришлось выйти и контролировать очередь, чтобы каждому досталось.

Одним из первых угостился босс, и теперь он стоял и доедал свои фрукты с очевидным аппетитом.

– Отлично. Надеюсь, и завтра будет не хуже. Мы же не хотим разочаровывать ребят. – С этими словами он поставил миску на стол и удалился.

Мы с Датчи переглянулись. Никому и в голову не приходило до сих пор, что завтра опять придется готовить. Мы и сегодня-то едва сдюжили, сказать по правде.

В гробовом молчании мы перемыли кастрюли и все прочие кухонные принадлежности. До нас медленно доходило, во что мы ввязались. Один раз повозиться на кухне было весело, но каждый вечер… это будет сущий кошмар.

– И что будем завтра готовить? – спросил я, вытирая последнюю кастрюлю.

– Одному богу известно, – ответил Датчи.

 

7

Джена

Меня разбудил собачий лай. На будильнике был час ночи, до дежурства оставалось еще три часа. Лай доносился со стороны вольера Наузада и РПГ. Я наскоро оделся, подхватил снаряжение и, уже выбегая наружу, столкнулся с Дэйвом.

– Что за шум?

– Без понятия, – ответил он.

Мы забежали за угол. Меня не оставляло жуткое предчувствие, что там снова драка.

– О, черт.

Задние ворота оказались нараспашку, там кишмя кишели собаки всех окрасов и размеров, они носились кругами, гавкали друг на друга, наскакивали и вздымали облачка пыли.

Наузад и РПГ сходили с ума у себя в загоне, но я мог выдохнуть с облегчением: между собой они не сцепились и находились в безопасности.

Дэйв, ухватив меня за руку, ткнул куда-то в гущу собачьей своры.

– Черт побери, да что они себе думают? – Представшее нашим глазам зрелище ничего, кроме ужаса, не вызывало.

Посреди, привязанная к столбу куском проволоки, дрожала некрупная собака. Очевидно, сука, потому что у нее за спиной рычали и скалились кобели, готовые на все, чтобы с ней совокупиться. Если и существует собачий ад, он наверное выглядит именно так.

– Черт побери, – повторил Дэйв.

С той самой секунды, как я вышел из самолета и оказался на земле Афганистана, я понимал, что оказался в совсем другом мире, но это было чересчур. Я выкупил Наузада, по крайней мере, на какое-то время обеспечил ему безопасность, и афганцы очевидно решили заняться разведением бойцовых псов самостоятельно. И производить для них щенков предстояло этой бедной псине.

– Как будто им собак недостаточно! – прокричал Дэйв, чтобы его было слышно за лаем и рычанием. Мы, не сговариваясь, двинулись в самую гущу стаи, размахивая руками и ругаясь, на чем свет стоит. Мы даже не думали, что нас могут покусать, оба были слишком злы, чтобы всерьез о чем-то беспокоиться. Надо было выгнать псов за ворота. Самые крупные решили, что без боя не сдадутся, и Дэйв, подобрав с земли какую-то палку, стал замахиваться на них. Даже этого оказалось недостаточно, ему пришлось несколько раз ударить палкой об землю, чтобы как следует их напугать.

Стоял такой шум, что я удивлялся, почему никто больше не вышел посмотреть, в чем дело. Потом выяснилось, что парни на ближайшем наблюдательном посту уже собрались запрашивать по рации, что делать, но тут услышали мой голос и решили, что у меня все под контролем!

Вдвоем с Дэйвом мы кое-как ухитрились закрыть ворота и задвинуть тяжеленный засов. Воцарилась тишина. Мы стояли и просто смотрели друг на друга.

– Поверить не могу, – выдавил я, наконец переводя дыхание.

Я подошел к собаке, привязанной к столбу. Она дрожала на холодном ветру.

– Ты в порядке, маленькая? – спросил я и потянулся погладить ее по лобастой круглой голове.

Она понюхала мои пальцы и тут же принялась их облизывать. Я потрепал ее за длинные мягкие уши. Они была куда темнее, чем Наузада, и вдвое меньше. Я понятия не имел, на какую породу она больше похожа.

– И что же нам с тобой делать, а? – спросил я, хотя ответ уже читался в ее печальных глазах.

Я потянулся, чтобы отвязать ее от столба, одновременно удерживая проволоку у шеи. Мне не хотелось потом ловить ее по всей базе.

Оказалось, что можно было не волноваться. Она радостно потрусила за мной к вольеру, где Наузад и РПГ уже подпрыгивали от нетерпения. Им так хотелось на прогулку, что они даже скреблись в калитку.

Одной рукой я удерживал молоденькую суку, пока отвязывал веревку. Наузад и РПГ тут же выскочили, ненадолго задержались, чтобы обнюхать гостью, и тут же потрусили дальше. Куда больше их интересовали те места, где недавно грызлись бродячие псы. Наверное, искали по запаху старых друзей, решил я.

Сука радостно виляла длинным хвостом. Я запустил ее в вольер и снял проволоку с шеи.

– Что, с пополнением, да? – спросил Дэйв через пару минут, подтаскивая разыгравшегося РПК к загону за передние лапы. Пес весело молотил хвостом по воздуху.

– А что делать? – Я пожал плечами. – Не можем же мы ее выкинуть. Что со щенками будет?

Я обернулся на ворота. Пыльная площадка перед ними была вся в отпечатках собачьих лап. Посреди торчал деревянный столб, на который Наузад с удовольствием задрал заднюю лапу: ему на базе явно не хватало деревьев.

– О чем они вообще думают, хотел бы я знать? – спросил я вслух, пытаясь осознать смысл происшедшего. – Не говоря уже обо всем прочем… Но как им в голову пришло распахивать на ночь ворота, когда снаружи талибы?

Хотя, с учетом всего, что мы видели до сих пор, поведению полицейских вряд ли стоило удивляться.

– Завтра я этим придуркам такое устрою – пожалеют, что талибы их не пристрелили, – пригрозил я, но мы оба знали, что никакого проку не будет. Что я мог им сделать, в конце концов?

Я погонялся пару минут за Наузадом и наконец завел его обратно в загон. Он вроде бы не возражал против новой соседки, которую Дэйв чесал за ушами.

– Не выбросим же мы ее за ворота, правда? – сказал я, уже зная, что ответит мне Дэйв. Нам было отлично слышно, как снаружи стая продолжает грызню.

Я все равно собирался встать пораньше, чтобы позвонить Лизе, и теперь не было никакого смысла идти досыпать. Поэтому воспользовался тем, что спутниковый телефон был в доступе, без всякой очереди. Я должен был позвонить и рассказать ей наши последние новости.

Но раньше чем я успел сказать хоть слово, взволнованный голос Лизы донесся до меня через тысячи миль.

– Долго же ты дозванивался. Я тут уже вся извелась!

– Да я…

Она перебила меня прежде, чем я успел договорить:

– Я нашла тебе приют.

Я плотнее прижал аппарат к уху, опасаясь, что неправильно расслышал.

– Пен, ты понял, что я говорю? Приют нашелся!

Я зажмурился и медленно выдохнул.

Лиза оживленно продолжила:

– Сама организация находится в Лондоне, в Мэйхью, но они помогают приюту на севере Афганистана. Они дали координаты человека, который готов забрать собак.

– Милая, ты просто прелесть! – Это все, что я мог сказать. У меня гора упала с плеч. – А сколько собак они возьмут? – Я же до сих пор не успел ей рассказать про сегодняшний цирк.

– Я им сказала, что у тебя два пса, которые нуждаются в помощи, – начала она и почти тут же осеклась: – О, нет. Только не говори мне, что…

Лиза обладала ужасным свойством чтения мыслей на расстоянии.

– Я думал, что видел в жизни всякое, Лиза… – Я торопливо начал излагать, что случилось у нас во дворе. По моим представлениям, вовремя избавить суку от посягательств мы не сумели, и скорее всего стоило ждать щенков. Но если так – она не должна оставаться на улицах Наузада. Когда я закончил, Лиза какое-то время молчала, в шоке от услышанного, и стало ясно, что она согласна со мной на все сто: эту собаку мы тоже должны спасти.

– Ладно, а как приют их заберет?

– Ты меня не дослушал, – сказала Лиза. – Я сказала, что приют готов взять собак, но отвозить их туда тебе придется самому.

Я ответил не сразу, мне надо было переварить эту информацию. Тяжеленная гора вползла обратно мне на плечи.

– А где они точно находятся, милая? – спросил я.

– Северный Афганистан. Судя по карте, где-то рядом с Кабулом, – ответила она.

Мне не нужно было иметь карту перед глазами. Кабул и все, что еще дальше к северу, с тем же успехом мог бы находиться на Луне. – Я тебе все написала в письме. Там карта и координаты человека.

Такие письма обычно распечатывали для нас в Кэмп Бастионе, а потом доставляли обычной почтой. То есть через неделю оно дойдет.

Я ухитрился не забыть о вежливости и задать ей все положенные вопросы про то, как у нее дела и как там жизнь в реальном мире. Но голова у меня была занята совсем другим.

Я вернул телефон на место и вышел на предрассветный двор. Спальник манил к себе, я ощущал немыслимую усталость.

Зайдя в вольер, я погладил наше новое приобретение. Она пробыла тут уже несколько дней и очевидно освоилась с жизнью на базе. Благо, внимания со всех сторон ей хватало.

Она сидела, вытянувшись в струнку, на своем любимом месте – на мешках с песком, служивших защитой при обстрелах; длинный хвост метелил по земле изо всех сил. Когда кто-нибудь приходил ее приласкать, она дрожала от восторга.

Короткая, очень гладкая шерсть была кофейного цвета, темнее, чем у Наузада, а живот и лапы – светло-палевые. Когда я наклонился почесать ей брюшко, она стала лизать мне пальцы. Издалека ее желто-карие глаза всегда казались печальными, но тут же вспыхивали радостью, когда она понимала, что к ней идут. Невозможно было оставаться к ней равнодушным.

Парни сразу же дали ей кличку, несмотря на все мои возражения. Это была их любимая американская порнозвезда – некая Джена. Лично я считал, что в этой шутке, как и во всей ситуации, нет ничего смешного, но был вынужден смириться с мнением большинства.

– Ну что, Джена, тебе это имя нравится? – спросил я ее. – Ладно, наверное, это лучше, чем получить кличку в честь русского оружия?

РПГ и Наузад с Дженой отлично ладили. Оба старались не нарушать ее личных границ. Возможно, они были младше, возможно даже, они сами были ее щенками – не знаю. Но она, очевидно, стала главной в их маленькой стаи.

– Приятного аппетита, – сказал я, накладывая завтрак Наузаду, подальше от Джены и РПГ, и вставая защитной стеной между ними. Все трое с восторгом принялись за еду.

Пища пока что была единственным поводом для конфликтов между Наузадом и Дженой.

Я повесил у входа в вольер специальное объявление для парней с просьбой не кидать собакам еду. Если некому было ему помешать, Наузад моментально заглатывал свою порцию, а потом накидывался на Джену и РПГ, чтобы отобрать у них лакомство. Джена пыталась сопротивляться, но Наузад кусал ее, и она удирала в безопасное место, пока он ел. В такие минуты Джена скулила, как обиженный ребенок, пока я не приходил успокоить ее.

С Наузадом надо было проводить больше времени, чтобы дать ему освоиться и привыкнуть к новым правилам общежития, но у меня такой возможности не было.

Проблема в том, что Джене нравилось есть не спеша. Удивительно еще, что она сумела выжить, если вокруг все псы были такими же, как Наузад. Но теперь я старался поддерживать в вольере мир и гармонию.

– Наузад, нельзя. – Я повысил голос намеренно, стоило ему доесть и начать озираться в поисках, у кого бы отнять завтрак.

Достаточно было слегка пнуть его носком ботинка в бок, и он тут же раздумал отнимать у Джены ее фасоль с беконом.

– Ничему-то ты не учишься, адский пес, – сказал я и еще раз подтолкнул его к собственной миске.

До Наузада доходило медленно, но верно. Он всего лишь негромко на меня порычал.

– Р-р-р, – прорычал я в ответ и кинул в него пригоршню песка.

Быстро убрав в загоне, я оставил их наслаждаться первыми лучами солнца у беленой стены. А мне пора было на ежедневное совещание.

– Попозже зайду вас проведать, договорились? – пообещал им я, закрывая калитку. Сегодня после обеда нам должны были подвезти обещанные припасы. Потом было свободное время.

Ничего нового на совещании не было, остаток дня тянулся бесконечно: мы занимались хозяйственными работами, которых на базе всегда хватало. Ноябрьское солнце все еще грело достаточно жарко, чтобы пот тек ручьями, пока мы наполняли мешки песком и укладывали их вдоль внешних стен для защиты.

Вертолет с припасами опоздал на полчаса, но уже через пару минут после того, как мы с Джоном вернулись на базу, вокруг нас собрались все. Первым делом стали распределять почту – ее было четырнадцать мешков. Я все еще отряхивался от пыли, поднятой улетавшей вертушкой, когда меня окликнул босс. Он только что переговорил со штаб-квартирой в Кэмп Бастионе, ему сообщили новости про Тома и Мэтта. Он не сразу к этому подошел, и я старался держать себя в руках и не перебивать. Вид у кэпа был усталый, но, думаю, и мы все смотрелись немногим лучше.

– Насколько нам известно, они свалились с 70-футового обрыва, и мы до сих пор не знаем, как и почему, – сказал он и сделал паузу, потирая лицо ладонью. – У Мэтта переломы всех конечностей и позвоночника, но обещают, что он поправится…

Я ощутил приступ облегчения, однако уже было ясно, что хорошие новости на этом заканчиваются.

– Жизнь Тома вне опасности, но медики до сих пор возятся с ним. Поврежден мозг и позвоночник. Прогнозы пока не самые лучшие.

Говоря это, он смотрел прямо на меня и старался держать лицо, как положено старшему офицеру. Со своей стороны я пытался слушать его невозмутимо, как подобает спокойному и надежному сержанту. Мне кажется, я не очень в этом преуспел.

– Черт возьми, – сказал я, отворачиваясь и рукой проводя по лицу.

– Жить будет, по крайней мере, уже хорошо, – произнес кэп деланно бодрым тоном. Я знал, что он так же переживает за Тома, как и я.

– Пойду парням сообщу, босс. Они точно захотят все узнать раньше, пока слухи не поползли. – Я очень надеялся, что голос мой звучит достаточно ровно.

Я медленно шагал по дорожке, которая вела мимо полицейского огорода и уборных к казарме, и пытался решить, что сказать. Лицо Тома стояло перед глазами, как живое, с озорной ухмылкой школяра, когда я ему в тысячный раз повторял побриться, пока мы сидели в Бастионе. Со своей щетиной и загаром он больше всего был похож на ковбоя из старых фильмов.

Тому было всего восемнадцать. Я служил в армии дольше, чем он жил на свете.

Я думал о том, как много людей задаются вопросом: зачем такие парни, как Том и Мэтт, рискуют жизнью, если всем вроде бы без разницы, останутся талибы у власти или нет. Если бы завтра к нам явились старейшины и снова потребовали прекращения огня, я бы не удивился. С тем же успехом мы могли бы собраться и вернуться домой. Я не понимал, чего мы можем достичь, сидя на базе, пока талибы укрепляют свои позиции и готовятся к наступлению. Особенно если мы и дальше будем нести такие потери. Но об этом с парнями не стоило говорить.

Я вспомнил, как мы в первый раз патрулировали Гиришк. Незадолго до того, как талибы на нас напали, я заметил двух девчушек в старом дворе с обвалившимися стенами. Моя огневая позиция оказалась совсем рядом. Девочки были еще не настолько взрослыми, чтобы носить паранджу; на них были длинные закрытые ярко-розовые платья. Иссиня-черные волосы доходили до пояса. Я им дружески помахал рукой, они застеснялись и убежали, укрывшись за прогнившей деревянной калиткой, висевшей на одной петле.

Пока мы оставались на позиции, я краем глаза наблюдал за этим двором и вскоре заметил там шевеление. Любопытство взяло верх, одна из девчушек набралась смелости и выглянула. Я улыбнулся и снова помахал ей рукой. На этот раз она широко улыбнулась в ответ.

Нам говорили, что очень важной частью нашей миссии в Афганистане должно стать налаживание хороших отношений с людьми. В тот момент я очень жалел, что не взял с собой конфет, но это был наш первый «настоящий» патруль, и мне это даже в голову не пришло. Слишком много всего надо было упомнить самому и проследить, чтобы парни ничего не забыли. Конфеты уж точно не были в обязательном списке. Когда патруль возобновил движение, я снова помахал девочкам. Их яркая одежда составляла полный контраст с удручающим, унылым, пыльным окружением. Они обе помахали мне в ответ.

Через пару минут талибы открыли огонь, и мы вступили в ожесточенную перестрелку. Их совершенно не волновало, что поблизости были мирные жители и невинные дети.

Мы знали, что должны дать этим девочкам и тысячами других, таких как они, шанс на лучшее будущее. Пока нам давали время и возможность делать свою работу, я надеялся, мы сумеем хоть что-то изменить в этом гиблом месте.

Именно за этим Том и Мэтт поехали в Афганистан: они хотели помочь, как могли. Несчастный случай мог произойти где угодно – хоть здесь, хоть дома. Я понятия не имел, можно ли было предотвратить то, что случилось, но теперь уже точно ничего нельзя было изменить. Не самая приятная мысль, но что поделаешь.

Я остановился и сделал глубокий вздох. Мне надо было вновь стать помощником командира. Понять, как лучше сообщить остальным новости про пострадавших. Это было не просто.

Со своей ограниченной точки зрения, я плевать хотел, о чем думали политики, посылая нас сюда, и даже о тех людях дома, которые требовали, чтобы нас отсюда убрали. Я готов был держать пари, что никто из них ни разу не был в Афганистане.

Завернув за угол казармы, я еще раз втянул в себя воздух. Большинство ребят, как оказалось, еще не заходили внутрь. Небольшими группками они сидели снаружи, под вечерним солнцем, и перечитывали полученную из дома почту. Почти всем пришли посылки с чем-то вкусным: на земле валялись фантики и упаковки.

Я подошел, и улыбки начали исчезать. По выражению моего лица они видели, что я не с добрыми вестями. Их подозрения оправдались, когда я рассказал, в чем дело. От праздничного настроения не осталось и следа.

Пока я говорил, парни смотрели на меня с ничего не выражающими лицами. Они знали, что я ничего не утаиваю, в этом не было никакого смысла. Они имели право знать обо всем. Закончив, я напомнил им о том, что забывать о бдительности нельзя ни на секунду.

– Чтобы больше никаких несчастных случаев – это приказ, всем ясно? – Я оглядел помрачневших парней. – У нас есть работа, и давайте ее делать хорошо.

Несколько человек кивнули в знак согласия.

Пол, один из новичков, недавно прибывший на базу, немного помолчав, спросил ломким голосом:

– А может, цветы им послать, сержант?

Я медленно перевел на него взгляд. Сбоку раздались смешки. Но я понимал, что парень хотел как лучше.

– Нет, цветов мы посылать не будем. Вот ты бы хотел цветов, если бы в госпитале валялся? – Вероятно, голос мой прозвучал резковато. – Но если придумаете что-то полезное, говорите. Я попрошу Лизу, она придумает, как передать.

У нас тут не было ни денег, ни кредиток, и даже если бы в Наузаде имелась почта, послать ничего сами мы бы все равно не смогли.

– Можно им стриптизершу нанять в костюме медсестры, – предложил Мейс.

Я покачал головой.

– Сомневаюсь, что подружка Мэтта будет в восторге. Придумайте что-то осмысленное, шутники несчастные.

Это слегка улучшило всем настроение. Когда я уходил, они вовсю обсуждали куда более здравые идеи – настолько здравые, насколько от них можно было ожидать.

Я понимал, что теперь визита в госпиталь никак не удастся избежать. Больницы я всегда терпеть не мог, и меня мутило заранее. Я понятия не имел, как и о чем буду с ними говорить и что почувствую, когда увижу, как сильно парни пострадали на самом деле.

До собственной почты у меня за это время руки не доходили, и сейчас я тоже не успевал. Босс запланировал короткий патруль перед закатом, и на подготовку у меня оставалось меньше полутора часов. Мне опять предстояло возглавить подразделение поддержки, а значит, надо было проверить, чтобы все машины были заправлены и укомплектованы, как положено. Покормить собак я уже никак не мог, так что с этим приходилось подождать до возвращения.

Я собрал экипажи трех автомобилей, которым предстояло выезжать в город, поставил их в известность о планах и раздал каждому задания до выезда.

Мы как раз успели занять свои места, в полной экипировке, когда патруль вышел за ворота базы. Вечер выдался почти прохладным, и я наслаждался ветерком, глядя, как солнце уползает за горы на западе. С севера начали формироваться кучевые облака, но у нас над головой небо все еще было чистым. С учетом бронежилета и карманов, битком набитых боеприпасами и всем прочим, я никак не мог удобно устроиться на пассажирском сиденье с прямой спинкой. Никто не говорил ни слова. Мы сидели, озаренные лучами закатного солнца, и слушали трескотню по рации. Патруль медленно продвигался вперед, сообщая обо всем, что видит.

От базы патруль отдаляться не планировал, и я не сомневался, что услышу стрельбу куда раньше, чем о ней сообщат по связи.

Запрокинув голову, я глядел на крохотные мерцающие точки, постепенно проступавшие на темнеющих небесах.

Я поискал взглядом ручку Ковша, чтобы найти затем Полярную звезду. Меня не уставало поражать, насколько звезды здесь ярче, чем дома. Мысли то и дело возвращались к отпуску, до которого оставался еще месяц.

Я очень хотел вернуться домой и увидеть Лизу. Интересно, что она делает прямо сейчас? Скорее всего, собирается домой с работы, чтобы первым делом выгулять в парке Бимера и Физз.

Голоса в наушниках возвращали меня к реальности, патруль передавал данные о своем местонахождении. Мысленно я отслеживал их путь, чтобы понимать, куда нам мчаться на подмогу, если придется.

Так я просидел все время до возвращения патруля. К счастью, помощь им так и не понадобилась. И как только пришло подтверждение, что все вернулись на базу целыми и невредимыми, я выбрался из автомобиля. Минута ушла на то, чтобы размять спину, которая затекла после двух часов неподвижности

– Дэн, закроешь машины, ладно?

– Без проблем, – отозвался он, снимая с опоры тяжеленный пулемет.

– Спасибо. А то я до сих пор еще почту не разобрал. – С этими словами я торопливо двинулся в казарму, чтобы наконец скинуть с себя амуницию.

Стоило открыть плохо пригнанную деревянную дверь комнаты, и я сразу почувствовал, насколько стало холоднее. Днем воздух прогревался солнцем, пока лучи пробивались внутрь через низко расположенное окно, лишенное стекол, но вечерами становилось все прохладнее. Меня пробрала дрожь. Пора было как-то закрывать оконный проем. Сейчас я заталкивал туда старый спальник, но холодный ночной воздух все равно просачивался внутрь. Скорее всего, пара картонок, вырезанных из коробок с сухпайками, решили бы мою проблему, если их как следует закрепить клейкой лентой, но до сих пор у меня руки не доходили.

Я вслепую нашарил пачку писем, которые оставил на краю походной койки.

В какой бы части света мы ни служили, этот момент, когда приходит почта из дома, остается самым радостным. Мало кто это понимает теперь, когда почти у всех есть Интернет.

Я торопливо просмотрел конверты: мама, брат, Лиза – всего шесть или семь писем. В одном из них на ощупь было что-то картонное. Я очень надеялся, что это глистогонное для Наузада, в котором он отчаянно нуждался. Я присел на ступеньку перед казармой и начал с распечатки, которую мне прислала Лиза. Луна давала достаточно света, мне даже фонарик доставать не пришлось.

От: Джой

Джой

Кому: Лизе и Пену

Центр Мэйхью, менеджер по международным проектам

Тема: Афганские собаки

Дорогая Лиза!

Мы получили ваш мэйл и перенаправили его человеку, с которым сотрудничаем в Афганистане.

Мы помогаем небольшому приюту для животных, который был там основан одним из сотрудников гуманитарной миссии. Приют помогает большому числу животных. Если в течение следующей недели они не дадут о себе знать, пожалуйста, свяжитесь со мной вновь, и я попробую помочь. Иногда в нашей работе (увы, чаще, чем хотелось бы) случаются критические ситуации и почта теряется.

Если у вас есть вопросы, пожалуйста, обращайтесь.

Всего наилучшего,

Такое короткое сообщение меня удивило, но дальше в своем письме Лиза поясняла, что дело этим не ограничилось. Через несколько дней после того, как ей ответили из Центра помощи животным в Мэйхью по почте, Лизе позвонила какая-то американка. Все тут же прояснилось, когда она упомянула собак и Афганистан.

Судя по тому, что написала Лиза, эта женщина, Пэм, с большим энтузиазмом была готова заниматься нашими псами. Она рассказала, как и почему начала заниматься этой проблемой, увидев, в каком бедственном положении находятся животные в Афганистане. Центр в Мэйхью выделил ей грант. Персонал приюта состоял полностью из афганцев.

Единственная проблема состояла в том, чтобы доставить собак на место. Пэм была уверена, что мне разрешат воспользоваться военным вертолетом для того, чтобы забросить их на базу близ Кабула, а туда бы уже приехали сотрудники приюта.

Лиза понимала, что все не так просто, поэтому приписала от себя: «Я ей ничего говорить пока не стала, ты вроде не упоминал о таком варианте. Но может, все-таки получится, а? Я предупредила, что ты до отпуска хочешь решить эту проблему и сейчас продумываешь план действий. Все правильно?»

Я кивнул в знак согласия. Лиза ничего конкретного про этот план не говорила. Хуже того, она наверняка подозревала, что никакого плана на самом деле у меня нет.

По правде сказать, я надеялся, приют сам придумает, как забрать из Наузада собак. В конце концов, там же работали афганцы, и я наивно полагал, что уж для них-то поездки по стране не проблема. Однако Пэм ни о чем подобном не упоминала, а значит, все было не так просто.

В конце письма Лиза коротко рассказала о своих делах и добавила, что очень по мне скучает.

– И я тоже, милая, – ответил я вслух, как будто по волшебству она могла меня услышать.

Сложив письмо, я в задумчивости уставился на свои потрепанные походные ботинки. Радость оказалась преждевременной. Реальность, как обычно, не давала расслабиться. У меня заныли плечи.

Чтобы добраться до приюта, надо было проехать более семисот миль – через пустыню, кишащую вооруженными фанатиками и утыканную противопехотными минами.

– И как я это сделаю, черт возьми? – спросил я себя вслух.

Хуже всего, что время поджимало. Мой десятидневный отпуск начинался 6 декабря. До этого я должен был отвезти Наузада, РПГ и Джену, потому что едва ли в мое отсутствие кто-то стал бы ими заниматься.

Я со вздохом посмотрел на луну, висевшую в небе. Сейчас мне как никогда требовалось вдохновение свыше.

Через пару минут безмолвного созерцания стало ясно, что ночное светило помогать отказывается.

– Ладно, желание на падающей звезде загадать не получится, – пробормотал я.

Мысли в голове крутились самые тягостные. Действительно ли я все это время верил, что сумею доставить собак в безопасное место? Сейчас это выглядело совершенно нереальным. Тем более, в такой короткий срок.

До меня внезапно дошло, что я слишком сильно скучал по дому… и возможно, именно поэтому стал заботиться о собаках. Это создавало иллюзию нормальности. В свои без малого сорок лет я все еще нуждался в утешении, хотя раньше мне казалось, что я мог без этого обходиться.

Был ли у этих псов хоть какой-то шанс оказаться в безопасности? Я подарил им ложную надежду, и пусть даже они об этом не знали – легче от этого не становилось. Если придется выкинуть их с базы обратно в мир, полный звериной жестокости, это разобьет сердце и мне, и им. Отчаяние грызло изнутри. Никакого хитрого плана в голову не приходило. Скорее всего, нам предстояло расстаться. И эта мысль причиняла мне боль.

Проблема в том, что я все время жил на подхвате, в ожидании то письма, то телефонного разговора. Реальный мир двигался быстрее, чем мой собственный крохотный мирок.

«А что, если Лиза за это время выдумала какой-то план?» – вдруг подумалось мне.

Или сон пойдет на пользу – и утром что-нибудь само придет в голову.

Я пошел к собакам, их надо было покормить, несмотря на поздний час. Потом меня ждало ночное дежурство. Нет, о сне по-прежнему оставалось только мечтать.

 

8

Чокнутый афганец

– Вид отсюда сногсшибательный, – сказал я, делая глубокий вдох.

На холме было свежо, прохладный ветерок пробирался под воротник рубашки.

– Точно, неплохой, – улыбнулся Джим, один из морпехов группы огневой поддержки, занимавшей холм. – А когда трассирующие снаряды над головой – еще лучше!

Безоблачное небо было ярко-синим, и от этого еще разительнее становился контраст с запекшейся желто-бурой пустыней, простиравшейся к югу, и горчичными обводами гор на западе, востоке и на севере.

Вдалеке с южной стороны, в дрожащей горячем мареве едва различались фигурки людей, трудящихся в поле. Я не представлял, сколько времени и усилий понадобится им, чтобы вспахать землю деревянным плугом – здесь до сих пор не было никаких более совершенных орудий труда.

Еще пару секунд я наслаждался видом. Чем-то это напоминало ощущение после утомительного подъема на горный пик в Альпах, когда наградой тебе становится панорама, от которой захватывает дух.

Затем я обернулся на две стоявшие неподалеку клетки, где РПГ, Джена и Наузад наслаждались прохладой и восхитительным видом с холма.

РПГ и Джене досталась большая клетка, они сидели, вытянувшись по струнке, а Наузад с довольным видом развалился во второй. Все трое терпеливо ожидали нового этапа своего путешествия, и даже я не знал, как оно все обернется.

Много всего произошло за последние пару дней. У меня наконец появилось подобие плана.

На побывку в Англию я уезжал 6 декабря. И по мере того, как ноябрь подходил к концу, я нервничал все сильнее. Паника подступала к горлу. Я перебирал в голове все возможные сценарии. Что, если не получится доставить собак в безопасное место? Что, если никто не сможет присмотреть за ними в мое отсутствие?

Я не мог отдать такой приказ никому из ребят. Помимо всего прочего, эта задача становилась сложнее день ото дня.

Джена превратилась в настоящую маленькую мегеру, гонявшую Наузада и РПГ и в хвост, и в гриву. Когда кто-то шел мимо, она тявкала, не замолкая, чтобы на нее обратили внимание. То, как она округлилась, было заметно невооруженным глазом, и мы с Дэйвом не сомневались, что спасение пришло слишком поздно. Она, очевидно, была беременна.

Но Джена хотя бы подпускала к себе чужих. Если к вольеру подходил кто-то из парней, они с РПГ вместе бежали к калитке в надежде на ласку и лакомства. А вот Наузад по-прежнему рычал и лаял на незнакомцев и доверял только мне одному.

Время было на вес золота, но я старался ежедневно уделять каждой собаке хоть по паре минут. Связь между нами крепла, и я не знал, как смогу ее разорвать.

Мы с Лизой говорили еще несколько раз после ее письма и отчаянно пытались придумать, как доставить псов в приют. Я очень надеялся, что смогу договориться с кем-то из местных водителей, которые гоняли за товаром на стареньких грузовиках из города в город. Пару раз я видел их на южной дороге. Но мы ни разу не выходили патрулировать жилые кварталы, так что не было никакой возможности заключить сделку.

Местный водитель исключался, а значит, оставалась Пэм или кто-то из сотрудников ее приюта. Конечно, если они пришлют машину за собаками, это обойдется в целое состояние, но другого выхода я не видел. Лиза была в этом со мной согласна. Мы сошлись на том, что она переведет деньги в Афганистан, как только собак заберут.

Мне это очень не нравилось. Я был вынужден повесить на Лизу всю эту мороку, при том что в Афганистане было очень плохо со связью. Да еще и разница во времени! Я названивал ей после письма едва ли не каждый день, и она всякий раз устало сообщала, что никаких новостей пока нет. В тщетной попытке сберечь положенное мне телефонное время, я торопливо бросал, что люблю ее, и клал трубку. Но минуты все равно утекали сквозь пальцы.

К счастью, в лице Дэйва у меня нашелся сообщник. Он поделился со мной телефонной карточкой и по тому, как он стоял рядом и курил сигареты одну за другой, я видел, что он переживает не меньше моего. Когда я качал головой и передавал ему слова Лизы. Ему нечем было меня утешить.

И тут, как будто нам было мало проблем – внезапно моя спасательная операция привлекла внимание Кэпм Бастиона.

Поскольку наши ребята, отправляясь на побывку, не могли миновать центральный лагерь, довольно быстро расползлись слухи, что из Наузада каких-то бродячих псов собираются перевозить в приют. Разумеется, все тут же решили, что будет задействован военный вертолет, и начальство сочло своим долгом вмешаться.

Босс, судя по всему, поимел беседу с Кэмп Бастионом, где ему напомнили о строгой политике в отношении животных. Дальше ему ничего не оставалось, кроме как передать это мне. Как-то вечером он отвел меня в сторону после совещания.

– Сержант Фартинг, меня попросили напомнить вам, что диких животных категорически запрещается оставлять на базе в качестве талисманов, – сказал он. – Поэтому здесь не будет никаких собак. Надеюсь, мне не нужно уточнять, что транспортировка животных в Великобританию с использованием военной авиации также запрещена ввиду потенциальной угрозы для здоровья людей.

Все это он говорил таким ровным тоном, с ничего не выражающим лицом, что я никак не мог определить, всерьез он это или нет.

– Так точно, сэр, – сказал я с глубоким вздохом. Я все еще опасался, не прикажет ли он избавиться от собак немедленно. Но надо же было хоть что-то сказать. – Просто для ясности: я никогда и не собирался их делать талисманами подразделения. Или транспортировать в Великобританию.

Это была чистая правда. Ничего подобного мне и в голову не приходило. Черт возьми, мне и с местным приютом хватало хлопот. И дома уже было два пса – куда нам больше?

Кэп слушал меня спокойно, поэтому я продолжил:

– Я просто стараюсь чем-то полезным заняться в свободное время, вот и все, босс.

Он наконец улыбнулся, и от сердца у меня отлегло.

– Так я и думал, – сказал он. Официальная часть была позади, и теперь он явно расслабился. – Так что там нового? Говорят, собак уже три?

– Все отлично, босс. Да, их уже трое. Новенькая, похоже, беременна… а то нам мало было проблем. В общем, их как можно скорее надо куда-то девать отсюда. – Я широко улыбнулся.

Кэп насмешливо покачал головой:

– Ладно. Только не вздумай их на меня бросать.

– Да вы что, босс? Как можно?! – Я всеми силами изобразил ужас при одной этой мысли и развернулся, чтобы уйти.

Пока я шел по двору базы, я думал о том, что теперь все упирается в Лизу: сможет она с кем-то договориться или нет. Если раньше в глубине души я еще питал надежду, что в самом крайнем случае можно будет попросить вертолетчиков, – теперь это стало бы прямым нарушением приказа. Конечно, это было досадно: ведь вертушка доставила бы собак в Кандагар за каких-то сорок пять минут, и проблема была бы решена. Но теперь… теперь у нас было ни единого шанса.

Справедливости ради должен признать, в этой политике была своя логика. Ясное дело, мы не затем прибыли в Афганистан, чтобы заниматься спасением бродячих псов. И если сейчас начальство закроет на это глаза, возникнет прецедент, который неизвестно во что разрастется потом.

Но мне-то от этого было не легче. К счастью, кэп – по крайней мере, неофициально – был на моей стороне. Не представляю, как бы я себя чувствовал, прикажи он мне убрать собак с базы прямо сейчас.

Было 27 ноября, до моего отъезда оставалось четыре дня, и тут план Лизы наконец сработал. Она потратила уйму времени на переговоры с Кошаном, смотрителем местного приюта, который, к счастью, говорил по-английски. Лиза уговаривала его прислать машину за собаками. Дорога должна была занять три дня.

Сперва он говорил, что никто не согласится, это слишком опасно. Но если уж Лиза за что-то берется всерьез, она не понимает слова «нет». После десятка звонков Кошан наконец отыскал водителя, готового отправиться в путь. Как только она рассказала мне об этом по телефону, я тут же кинулся к Дэйву. Он чистил автомат. Мы похлопали друг друга по плечам, когда я сообщил ему радостные известия. Грузовик выезжал из Кандагара и должен был оказаться у нас 30 ноября, то есть через три дня. Поскольку спутниковая связь не была защищенной, точное местоположение базы я Лизе дать не мог. Конечно, талибам это и без того было известно, им не надо было подслушивать наш разговор, но правила есть правила. Так что я сказал Лизе передать водителю, чтобы он ехал по дороге, которую мы называли перевалом Чокнутого афганца, а потом прямиком к холму, который пропустить было невозможно – благо, он торчал посреди долины, как прыщ.

По плану, я должен был дожидаться его появления на вершине. Движение по дороге трудно было назвать оживленным, так что пропустить грузовик мы не могли.

– Все получится, – повторял я себе раз за разом.

На другой день, пока комитет собачьего спасения в лице Джона, Дэйва и меня пил утренний чай, до нас внезапно дошло, что собак же нужно в чем-то перевозить. Едва ли стоило ожидать, что они трое суток мирно просидят в кузове, до самого приюта.

Пришлось нам с Джоном еще раз перерыть всю груду ненужного барахла, оставшуюся от инженеров. Из обрезков проволоки и заградительной сетки мы сумели смастерить две приличных клетки. Я исходил из того, что собакам придется провести там три дня, а значит, им должно быть удобно. Едва ли водитель станет выпускать их по пути.

На то, чтобы собрать первую клетку, у нас ушло три часа. Она получилась квадратной, примерно два фута в ширину, высоту и глубину, с маленькой дверцей на петлях. На вид конструкция казалась довольно крепкой, по крайней мере, мы надеялись, что путешествие она выдержит.

Отступив на шаг, мы полюбовались творением рук своих.

– Молодчина, Джон. Строителем станешь! – Я похлопал его по плечу.

– Вам вот это еще пригодится, – послышался за спиной голос Пэта, одного из старших морпехов роты, который, помимо основных своих обязанностей, занимался складом и вопросами снабжения. Сейчас он протягивал нам пластиковые ленты-затяжки. – Надо что-то на пол клетки постелить и закрепить, чтобы когти в сетке не застревали.

– Гениально. Нам и в голову не пришло.

– Снизу и по бокам можно картоном проложить, от ящиков с сухпайками, – предложил он.

Идея оказалась удачной, картон мы закрепили пластиковыми затяжками. Я понятия не имел, крытый к нам приедет фургон или нет, поэтому сверху мы обтянули клетки брезентом. Кто-то из парней отдал старые футболки, чтобы псам было помягче ехать. Местные дороги были в таких рытвинах и ухабах, что я не представлял, как они выдержат трое суток пути.

Когда мы поднимались на холм, я дал Наузаду руку, и он облизал мне пальцы.

– Недолго осталось, приятель, – заверил я его. – Потерпи. Все будет хорошо.

Я сам очень старался в это поверить.

Выудив три галеты из кармана, я угостил всех троих. Джене хотелось не столько еды, сколько ласки, и она тут же подставила голову мне под руку.

Я не сводил глаз с восточного перевала, через который должен был приехать водитель. Мы называли перевал Чокнутый афганец, потому что именно там мобильные патрули датчан, контролировавшие этот район Гильменда, несколько раз вступали в бой с талибами. И как бы сильно датчане не били по их позициям, ничего не помогало: талибы всегда ухитрялись сбежать. Один раз мы даже видели, как военный вертолет расстреливал обездвиженную машину датчан, чтобы она не досталась противнику. К счастью, сам экипаж остался цел и невредим.

С того места, где я стоял, было отлично видно дорогу, змеившуюся по долине и уходившую на перевал. День обещал быть тихим, и босс отпустил меня с дежурства, чтобы я мог спокойно дождаться грузовика на холме. Мы понятия не имели, ни как выглядит машина, ни даже как зовут водителя.

Я сел на утоптанную землю, опираясь спиной о клетку Наузада, и приготовился к долгому ожиданию. До условленного времени оставалось больше часа.

Время ползло еле-еле, но час миновал, а за ним и другой. Я периодически смотрел на дорогу в мощный бинокль – на холме такими пользовались, чтобы засечь позиции талибов.

– Пока ничего, Наузад, – бросил я через плечо. С нужной стороны к городу вели всего две разбитые грунтовки. Когда в жарком мареве появлялась машина, ее всегда было заметно издалека по тучам пыли, которые она поднимала.

В тысячный раз я смотрел в ту сторону, но никакого грузовика не было и в помине. Время шло, и я не мог не думать о том, что ждет собак впереди. Я даже не спросил у Лизы, как там вообще, в этом приюте. Кто им управлял? Сколько у них животных? Как они подыскивают новых хозяев? Грустно было расставаться с собаками. Конечно, в приюте им будет лучше, но мне нравилось заботиться о них. Будет странно, когда опустеет вольер.

Добрых четыре часа мы так просидели на свежем воздухе, на вершине холма, пока смутные подозрения не переросли в уверенность: я наконец осознал, что что-то пошло наперекосяк.

Я знал, что отношения афганцев со временем, скажем мягко, далеки от идеальных, но такая задержка меня нервировала. К тому же весь день у меня было скверное предчувствие. Не могло все получиться так просто. Я с самого начала в глубине души не верил в успех этой затеи.

По траншеям, испещрявшим вершину, я добрался до наблюдательного поста, где сидел сержант, командовавший нашими позициями на холме. Он как раз заварил свежий чай.

– Будешь? – предложил он.

– Нет, спасибо. – Я опустился на мешок с песком у входа на пост. – Грузовика как не было, так и нет. Придется спуститься на базу, чтобы оттуда позвонить.

– Нет проблем. Я прослежу, если машина вдруг появится, – пообещал он. И добавил, ухмыляясь, когда я поднялся: – Постараемся не пристрелить.

– Да, буду очень признателен, – кивнул я, хотя мне было совсем не до смеха. Я уже не надеялся, что грузовик придет. А значит, собаки никуда сегодня не уезжали.

Когда мы уже начали спуск с холма, я бросил последний взгляд на Чокнутого афганца. Увы, никакая машина не возникла там по волшебству. Я нехотя погрузил назад в джип обе клетки.

Псы вели себя замечательно, ни стресса, ни волнения. Казалось, они всю жизнь путешествовали только так – либо настолько мне доверяли. Я надеялся, что смогу их доверие оправдать. Всю дорогу до базы я сидел рядом с ними, но в кои-то веки мне было совершенно нечего сказать.

Мы выставили клетки у вольера, но я не стал пока выпускать собак, надеясь на чудо, и устремился в штаб к телефону. Целая вечность, кажется, ушла на набор всех кодов, а потом номера Лизы. Я уже почти был готов повесить трубку, когда она наконец ответила.

– Лиза, это я. Пожалуйста, позвони Кошану, – попросил я. – Грузовик так и не приехал. Ты ничего не знаешь?

– Нет, ничего. А ты что, хочешь, чтобы я звонила прямо сейчас? – Ее голос звучал удивленно.

– Конечно, – рявкнул я в ответ. – Мне надо знать, что стряслось и где этот водитель. Я не могу сидеть и ждать его весь день.

На самом деле, я, конечно, мог подождать еще, у меня не было никаких других дел сегодня, но суть была не в том.

– Мне на работу пора. Ты меня в дверях застал, – ответила она. Я даже не подумал о том, который час может быть дома.

– Милая, очень тебя прошу, – взмолился я. – Мне надо знать, выехал он или нет. Я через час тебе перезвоню, хорошо?

– Ладно, – неохотно согласилась она. – Позвоню, а потом на работу. Звони, но если у меня будут занятия – придется подождать.

На этих словах она повесила трубку.

Я знал, что следующий час станет для меня сущим кошмаром, в ожидании, пока можно будет перезвонить Лизе. Я попытался сосредоточиться на чем-то другом, проверил дозорных на постах, но все мысли мои были только про грузовик. Хуже того, каждый, кто меня видел, считал своим долгом спросить, что случилось и почему собаки до сих пор на базе.

Оставалось еще пять минут до намеченного времени, когда я не выдержал и принялся набирать номер Лизы. К счастью, она оказалась не на занятиях, но никаких новостей у нее не было. Она не смогла дозвониться до Кошана, и, в любом случае, потом нам все равно предстояло ждать, ведь ему еще надо было связаться с водителем.

– Я люблю тебя, милая, – устало сказал я, повесил трубку, а потом пошел выпускать собак в вольер.

Их нельзя было оставлять в клетках, они и так просидели там больше семи часов. Радостно виляя хвостами – или обрубком хвоста, в случае Наузада, – они устремились в свой загончик. Потом как ни в чем не бывало уселись передо мной, выпрашивая угощение. Я сразу вспомнил Физз и Бимера – те тоже обожали кататься в машине и смотреть через окошко на проплывавший мимо мир.

Я взял собачьи миски, вывалил туда саморазогревающиеся пайки, от которых отказались ребята. Вся троица моментально оживилась. Они не сводили с меня преданно-настороженных взглядов все время, пока я отмерял еду.

Как обычно, я стоял между Наузадом и остальными, пока они не доели, потом забрал миски и немного позанимался с каждой собакой в отдельности. Только после этого я ушел, крепко заперев калитку. Кто знает, сколько им еще придется просидеть в вольере.

Лизе я перезвонил уже ночью, рассчитав время так, чтобы в Англии был поздний вечер.

– И где этот чертов водитель? – первым делом спросил я.

Однако от Кошана по-прежнему не было никаких известий. Лиза пообещала, что завтра снова попробует дозвониться. Меня охватило мрачное отчаяние.

– Хочу оказаться рядом с тобой сейчас, – сказал я, вспоминая теплоту и нежность ее тела. – Очень хочу. Я бы закрыл глаза и заснул, ни о чем больше не беспокоясь.

– Размечтался! Ты сперва ротвейлера из постели выгони, – засмеялась Лиза.

Господи, как же сильно мне хотелось домой.

Я повесил трубку и посмотрел на часы: было без малого два. Надо было поспать, урвать хоть пару часов сна, если повезет, пока не начнется новый день. Этого мало, конечно, но сойдет и так.

Начался новый день, прошло утро, за ним миновал и полдень. Я стоял на крыше штабного здания и смотрел на север, где высились горы. Где-то там среди них был Ношак, самый высокий пик в Афганистане, 7492 метра. Но нечего было и мечтать о том, чтобы на него подняться, все подступы были заминированы, и не русскими, как можно было бы подумать, а «Северным альянсом», который таким образом пытался помешать талибам нападать на свои города. Мины также означали, что ценные пахотные земли и пастбища оказались недоступны для местных крестьян, вся эта область практически стала необитаемой. Печально все-таки, что люди никак не могут договориться между собой. С другой стороны, иначе такие, как я, остались бы без работы.

Я посмотрел на часы, было без нескольких минут три.

Грозовые тучи, формировавшиеся последние пару дней в предгорьях, наконец поползли в долину, они выглядели довольно угрожающе. Я подумал, что не миновать дождя. Холодный ветер стал нашим постоянным спутником в последнее время, а когда с неба хлынет – станет еще противнее. На базе даже негде было просушить вещи.

Я покосился в сторону собачьего вольера. Вид загораживало то самое здание, где я когда-то обнаружил Наузада. Возможно, стоило переместить собак туда, если уж им все равно придется оставаться с нами. Сейчас у них не было иной защиты от непогоды, кроме блиндажа, но там было тесно, да и протекал он изрядно.

Я не мог не беспокоиться об этих афганских дворнягах, с которыми меня так неожиданно связала судьба. Любой ценой их надо было доставить в приют. Но где этот чертов водитель?

Известие о том, что босс отправляет патруль на юг, в деревню Баракзай, быстро разнеслось по базе. Мы должны были выступать на рассвете. Я даже радовался: можно было заняться проверкой боеготовности подразделения и не думать больше ни о чем.

Вечером ситуация с водителем наконец прояснилась. Он пытался к нам доехать, но не сумел. Это объяснила мне Лиза, когда я до нее дозвонился. Она связалась с Кошаном, и тот рассказал ей, как было дело.

Водителя дважды тормозили талибы на блокпостах, задолго до долины Сангин и перевала Чокнутый афганец. Они хотели знать, зачем так далеко на юг забрался водитель, говоривший с явным северным акцентом и что за дела у него в этих местах. Понятное дело, водитель не мог сказать, что должен забрать собак у британского морпеха с местной базы – он подписал бы себе смертный приговор.

Я злился сам на себя за тупость. Подумай я об этом заранее, мы бы нагрузили машину разными товарами на продажу для местных жителей, и у водителя было бы отличное оправдание, зачем он едет в Наузад. А так талибы его не пропустили, да еще и напугали до смерти. Теперь он уж точно не рискнет сюда возвращаться.

Однако, как выяснилось, у нас имелся план Б.

– Кошан говорит, что найдет водителя до Кандагара, если ты сможешь доставить собак туда, – сказала Лиза.

– Милая, у меня всего один день, чтобы придумать, как это сделать, – негромко ответил я.

Она не стала задавать лишних вопросов, да и я все равно никак не смог бы ей сказать, что мы идем патрулировать.

Я положил трубку, прикрыл глаза и медленно выдохнул. Ощущение беспомощности затягивало все сильнее, и поделать я ничего не мог. Кажется, мне не суждено было спасти этих собак.

Я сполз по стене, к которой прислонялся до того, и какое-то время сидел, не в силах пошевелиться.

– Так все, возьми себя в руки, – наконец велел я себе и поднялся. – Не раскисай, Фартинг, черт возьми.

Я проделал слишком долгий путь, чтобы вот взять и опустить руки. Ну, нет. Что-нибудь да придумаю!

– Главное – не сдаваться, – сказал я сам себе. Эту истину вбивали морпехам на бесконечных тренировках. Если хочешь получить зеленый берет – не сдавайся. И вот пришло время испытать этот лозунг на практике.

А вдруг удастся найти грузовик в Баракзае? А вдруг получится убедить водителя забрать собак и довезти до места, откуда их заберут в приют? Я старался не терять надежду. Что мне еще оставалось?

 

9

Баракзай

Еще даже полдень не наступил, а с меня уже пот лился градом. Не освежал и прохладный ветерок, спина все равно была мокрая под тяжелым рюкзаком.

Может, холодная афганская зима и придется кстати, подумал я. В жару таскать такой груз за плечами станет делом немыслимым. Честно признаюсь, стойкость армейских ребят, наших предшественников, которые пережили в Афганистане лето, вызывала у меня искреннее уважение.

Несколько километров мы отшагали по пустыне и наконец приблизились к желто-бурым глинобитным стенам, за которыми начиналась деревня.

Оказаться «на воле» было здорово – хоть какое-то развлечение после тесной базы. Оглядевшись по сторонам, я понял по лицам, что парни разделяют мои чувства, несмотря на то что каждый тащил тяжелое снаряжение за плечами.

За время, пока мы шли, я пару раз замечал в отдалении грузовики, поднимавшие тучи пыли, но они старались объезжать нас стороной, в буквальном смысле. Они знали, что мы будем останавливать и обыскивать их. Я уже смирился с мыслью о том, что единственный шанс переговорить с каким-нибудь водителем может возникнуть только в самой деревне, если машина окажется там.

С утра небо было обложено тучами, которые наползали в долину с гор. Прогноз погоды обещал дожди ближе к вечеру, и я надеялся, что мы успеем вернуться на базу раньше.

По размерам Баракзай был куда меньше, чем Наузад, но именно здесь простирались поля, кормившие город. Деревня состояла из замкнутых жилых комплексов по несколько домов с общим двором, обнесенных стенами. То же самое мы видели и в Наузаде. Скорее всего, эта манера застройки была общей для всего Афганистана. Комплексы построек соединялись между собой узкими, запутанными проулками. Пока мы шли по ним, к нам то и дело подбегала ребятня в грязных рубахах и шароварах, выпрашивая ручки и карандаши.

Все они бегали босыми. Я допустил ошибку и вручил карандаш темноволосому пацаненку с ярко-синими глазами, который отлично показывал жестами, что именно ему было надо. Тут же вокруг меня образовалась небольшая толпа. Они тянулись ручонками, хватали меня за одежду и за руки.

Я не хотел показаться грубым, но это надо было пресечь. Последнее, чего бы нам всем хотелось, это чтобы кто-то из них сорвал у меня с пояса гранату и убежал. Я подозвал нашего переводчика, который тут же подошел и разогнал детвору криком и бурной жестикуляцией. Но еще пару карандашей и фонарик они все же успели стянуть.

Важной частью нашей миссии в Афганистане было завоевывать сердца и души людей, как нам объясняли перед отправкой, но я не понимал, что у них на уме. Нам говорили, что президент Карзай просил, чтобы мы приехали сюда, но это была лишь публичная сторона политики. На самом деле, он в нас нуждался, чтобы удерживать власть в этом регионе. Кто-то из местных был нам рад, кто-то выражал недовольство, и это было естественно. Одно я знал твердо: если силы коалиции не смогут обеспечить Афганистану безопасность и стабильность, мы наверняка потеряем поддержку мирных жителей.

И не важно, кто и как относился к решению о вводе войск в Афганистан. Оставить Талибан у власти, чтобы они и дальше плодили здесь террористов, было бы плохо для всех.

Моя рация внезапно ожила. Один из парней спрашивал, что ему говорить в ответ, потому что его спрашивают – не русский ли он солдат. Еще один показатель того, насколько изолированными и отрезанными от всего мира были эти люди. Талибы запрещали радио и телевидение, поэтому все вещание прекратилось, когда они пришли к власти. В результате многие в Гильменде даже не знали о действиях США в 2001 году.

Не успел я нажать на кнопку для ответа, как в наушниках послышался саркастический голос босса. «Наверное, неплохо было бы сообщить, что мы британцы и пришли сюда им помочь», – предложил он.

По мере того как мы шли через деревню, вокруг появлялось все больше людей. Кто-то выглядывал из-за угла, кто-то из приоткрытых ворот. Никаких эмоций на лицах. И только мужчины, ни одной женщины. Все как один бородатые – если, конечно, возраст позволял. Все одеты одинаково: серая или голубая рубаха навыпуск, мешковатые штаны и кожаная обувь, видавшая лучшие дни.

Когда мы проходили по улице, достаточно широкой для машин, я заметил проехавший в отдалении небольшой минивэн. На крыше сидели дети, я помахал им рукой, и двое мальчишек помахали в ответ.

Чуть дальше мы обнаружили некое подобие рыночной площади. Здесь торговали какими-то подгнившими фруктами и овощами. Перед раскрытыми настежь дверями мастерской лениво прохлаждались двое подростков. Рядом, прямо на земле, среди пятен машинного масла были беспорядочно свалены какие-то автозапчасти.

Из полуразрушенного строения, где, судя по всему, когда-то находился магазинчик, вышел старик с морщинистым лицом и на удивление ясными глазами. Он волок деревянную клетку с пестрой птицей, отчаянно хлопавшей крыльями. Не знаю, служила она украшением дома или годилась в пищу, но он очень хотел нам ее продать. У меня не было при себе денег, и я сильно сомневался, что боссу понравится, если из патруля я вернусь с птичьей клеткой в руках, так что я отрицательно замахал руками – мол, спасибо, не надо, и даже пытался выговорить по-афгански: «Салям алейкум».

В ответ он непонимающе уставился на меня. Видимо, попытка оказалась не засчитана. Если бы рядом был Гарри, я бы попросил его узнать у старика, не знаком ли тот с каким-нибудь водителем грузовика. Но, увы, мне не повезло.

Чтобы попрощаться, я приложил правую руку к сердцу – мне казалось, этот жест приветствия и мира должен быть понятен всем. Правда, для этого пришлось отпустить автомат, который повис на боку, но левой рукой прощаться было нельзя: афганцы считали, что она годится только для того, чтобы подтирать зад. Так что, если я не хотел оскорбить старика, выбора у меня не было.

Все улочки тут выглядели одинаково, без особых примет и названий. Если здесь и был почтальон, ему, вероятно, приходилось нелегко. Со всех сторон высились глухие стены, и невозможно было сориентироваться, какой проулок куда ведет. Никто особо не удивился, когда через пару минут по рации пришло сообщение, что первую контрольную точку мы пропустили.

Босс хотел, чтобы мы проверили здание, которое здесь использовалось под школу, и обсудили с местными старейшинами, в чем они нуждаются и какую помощь мы можем им предложить.

Наш авангард провел торопливую рекогносцировку на местности и, оставив нашу группу дожидаться на месте, направился обратно в поисках нужного поворота. Мы снова углубились в лабиринт узких улочек и нависающих стен.

Я шел медленно, присматривая за парнями впереди. Здесь не задувал ветер и отвратительно пахло гнилью и человеческими выделениями. Казалось, этот запах лип к коже, от него невозможно было избавиться.

Всякий раз, когда патруль останавливался, мы смотрели по сторонам и переходили в нижнее положение для стрельбы. Это заставляло беречь силы: приседать и подниматься в полной экипировке со снаряжением с каждым разом становилось все труднее. У меня уже ныли колени, им явно не нравилась такая жизнь. К тому же на земле было столько грязи, что опускаться в нее было неприятно.

Нам сообщили, что босс добрался в центр деревни и попросил о встрече со старейшинами. Местные отправились за ними.

Я прошел вдоль морпехов, занимавших оборонительную позицию, чтобы убедиться, все ли в порядке. Центр деревни представлял собой пустую площадь размером с обычный бассейн. По краям стояло несколько невысоких обветшалых зданий, рядом виднелись пустующие деревянные лотки и столы.

Постепенно на площади собирались люди – взрослые мужчины и вездесущая ребятня, все по-прежнему в традиционных свободных серо-голубых одеждах. Босоногие малыши толпились вокруг морпехов, но близко подходить не отваживались.

Я дошел до босса, рядом с которым обнаружился Гарри, наш переводчик. Они о чем-то переговаривались с высоким, представительным стариком в безупречно-белом тюрбане и самой длинной седой бородой, какую я когда-либо видел: она доходила ему почти до пояса.

Проходя мимо, чтобы поправить стойку одного из парней, который смотрел не в ту сторону, я уловил обрывки разговора.

– Старейшина говорит, они до сих пор не получили ни лекарств, ни еды, ни школьного оборудования, хотя им все это давно обещали, – переводил Гарри.

Босс начал что-то отвечать, но этого я уже не слышал. Впрочем, о смысле сказанного можно было догадаться и так. В регионе было слишком небезопасно, и ни одна гуманитарная организация не рисковала посылать сюда людей и грузы. Если местные рассчитывали на помощь, они должны были сотрудничать с нами против талибов. Только тогда поставки можно будет наладить.

Разговор продлился еще несколько минут и закончился тройным рукопожатием, после чего босс дал знак, что пора идти дальше.

Деревня закончилась внезапно, и мы вновь оказались в пустыне.

Неожиданно кто-то подергал меня за рукав и, опустив глаза, я увидел девчушку с темно-каштановыми волосами и пронзительно-зелеными глазами. На вид ей было лет десять, не больше. Она протягивала мне раскрытую ладошку.

Я присел на корточки, чтобы оказаться с ней вровень.

– Привет, малышка. Чего ты хочешь, дай догадаюсь. Ручку, да?

Я торопливо огляделся в надежде, что на меня не накинутся толпы ее друзей. Но все было чисто, так что я выудил из кармана карандаш и пару конфет, которые специально прихватил для такого случая.

Она ухватила подарок и расплылась в широченной улыбке. И вместо того чтобы сбежать, внезапно разразилась длинной тирадой на пушту. К счастью, Гарри оказался неподалеку, рядом с одним из наших капралов.

– Эй, Гарри, можно тебя на минутку? – крикнул я.

Он тут же подбежал к нам и поздоровался с девочкой, которая по-прежнему не выказывала ни малейшего страха. Это было удивительно.

– Я понятия не имею, что она говорит. Ты не переведешь мне, дружище? – попросил я.

Гарри принялся оживленно толковать о чем-то с девочкой. Я с интересом наблюдал за ними, не понимая ни единого слова.

Наконец Гарри посмотрел на меня.

– Она хочет, чтобы ты научил ее писать, – сообщил он ровным, обыденным тоном, как нечто само собой разумеющееся.

– Ого, – только и мог сказать я на это.

Девчушка смотрела так, точно надеялась получить первый урок прямо здесь и сейчас. Гарри тоже смотрел на меня выжидающе, хотя он знал, какой ответ я вынужден дать.

– Извини, малышка, никак не могу. Не сейчас. Но надеюсь, что скоро. – Я говорил это скорее Гарри, чем девочке. Он еще на миг задержал на мне взгляд, потом перевел мои слова на пушту.

Я достал свой блокнот и открыл его там, где еще оставались чистые страницы. Сколько мог, я вырвал и протянул ей.

– Это все, что я пока могу тебе дать, хорошо?

Это она поняла и без перевода, радостно ухватила бумагу и бросилась прочь, к центру деревни.

– Гарри, так тут есть школа? – спросил я, пока мы догоняли наших. С севера вновь подул прохладный ветер, можно было вздохнуть с облегчением.

Гарри ответил, не поднимая глаз:

– Да, но учитель только один. И у него нет ни учебников, ни бумаги. Так что в школу почти никто не ходит.

Пока наш патруль продвигался дальше на север, я размышлял о том, как мы могли бы помочь всем этим людям. Все мои усилия по спасению собак на этом фоне выглядели ничего не стоящей ерундой. Но не мог же я бросить начатое на полпути.

Мне не удалось найти грузовик ни в Баракзае, ни в окрестностях, а значит, про Кандагар можно было забыть.

Кажется, оставался всего один выход. Пришло время нарушить правила.

 

10

На старт

Оставшиеся до отъезда дни я старался уделять собакам как можно больше времени. Пару раз даже плюнул и не пошел спать, чтобы посидеть с ними в вольере, в тишине и покое. Я решил, что отосплюсь в самолете, все равно почти сутки предстояло провести в дороге. Благо, и на базе особых дел не было, новых патрулирований босс не планировал.

Наузад сразу узнавал меня по голосу, еще когда я заворачивал за угол. Он тут же спрыгивал со своей красной подушки, подбегал к ограждению и тыкался носом в сетку, отчаянно виляя обрубком хвоста. РПГ приплясывал у него за спиной, а Джена тоненько тявкала, не замолкая, пока я отпирал калитку и протискивался внутрь.

Пара разломанных галет обычно помогали им успокоиться. Волей-неволей я задавался вопросом: они так радуются мне или еде, которую я приношу?

– Вам бы только поесть, – поддразнивал я псов.

Возможно, кому-то было сложно это понять, но для меня собаки были идеальной компанией. Они не приставали с вопросами, не дулись, если меня не было слишком долго, и всегда радовались, когда я наконец появлялся. Сидеть, возиться с ними – все было мне в радость. Неженка Джена любила ласкаться больше всего на свете, чуть что – переворачивалась на спину, чтобы ей чесали живот.

Я так отчаянно хотел спасти этих собак, что перебрал уже все возможности. И теперь у меня оставался последний план. Было очень мало шансов, что он сработает. Несмотря на внешнюю простоту, там было множество подводных камней. Я рисковал очень серьезными взысканиями, если бы что-то пошло не так.

Кошан подтвердил в разговоре с Лизой, что его водитель – теперь мы знали, что его зовут Фахран, – больше не рискнет ехать в Наузад. Зато он согласился добраться до Кэмп Бастиона, вместо Кандагара.

Я не сомневался, что Фахран отыщет Бастион без особого труда. Хотя мы пробыли в лагере недолго, я успел заметить, что вокруг было полно дребезжащих, старых грузовичков, с которых афганцам продавали товары и продовольствие. Так что дорогу к Кэмп Бастиону в окрестностях Кандагара скорее всего мог указать кто угодно.

Мы договорились, что попробуем организовать доставку, и я попросил Лизу передать водителю, чтобы 6 декабря он был в Кэмп Бастионе. Именно в этот день я должен был улететь на побывку домой. Я сказал, чтобы на лобовом стекле он выставил табличку с моим именем.

Оставалось только доставить собак в Бастион. И был лишь один способ, как это сделать. Они должны были лететь военным вертолетом.

Безусловно, это был рисковый план, поскольку официально мне это запретили.

Кроме того, слишком многое могло нарушить схему. Что, если погода испортится и я не смогу улететь в назначенный день? Сколько времени водитель грузовика готов будет ждать?

И даже если вертушка прилетит вовремя, сработает ли моя затея? Я надеялся, мы с Мейсом затащим клетки внутрь, пока старший по погрузке будет занят. Если не привлекать к себе особого внимания, он решит, что мы заносим снаряжение или что-то еще. Когда он обнаружит трех собак на борту, будет слишком поздно, мы уже поднимемся в воздух. А там пусть делают со мной, что хотят. Да и что они, собственно, могут сделать? На передовую меня послать?

Однако добраться до Бастиона – это было еще полбеды. Даже если мне удастся притащить собак в лагерь, оставалось еще множество проблем. Например, встретиться с водителем. Если мы не успеем вовремя, мне пора будет на самолет, и куда я дену собак? Придется идти с ними к главным воротам и просто выпускать к чертовой матери. Но вокруг Кэмп Бастиона – безжизненная пустыня, и для псов это будет смертный приговор.

И оставлять их в лагере нельзя, их там просто пристрелят.

Еще, допустим, когда я прилечу, окажется, что Кэмп Бастион атакуют талибы. Тогда ни о какой встрече с водителем нечего будет и думать.

Еще – стресс, неизбежный для собак, запертых в тесных клетках. Они никогда не летали на вертолете. Как они это переживут?

В общем, шансы на успех были примерно такие же, как выиграть в лотерею. Но другого плана у меня не было.

Дэйву моя затея сразу не понравилась.

– В вертушке шумно, чувак, – первым делом заметил он. – Псы перепугаются до смерти.

Он был абсолютно прав. В кабине вертолета стоит оглушающий шум. Но что мне оставалось делать?

– Да знаю я, знаю, – был мой ответ.

Несмотря ни на что, он помог мне соорудить новые клетки для путешествия. Эти были совсем крохотные: собаки могли там стоять – и, собственно, все. Но разве у меня был выбор?

До прибытия вертушки, которая должна была доставить нас с Мейсом в Бастион, оставалось меньше трех часов, и внезапно меня осенило: а вдруг у Фахрана есть мобильный телефон. Может, я сумею до него дозвониться и узнаю, добрался ли он до лагеря? Я торопливо набрал Лизу. К счастью, она оказалась дома.

– Лиза, а ты не могла бы узнать у Кошана номер телефона водителя? Я перезвоню через полчаса. Либо получится, либо нет, хорошо? – Голос мой звучал напряженно.

Когда я дозвонился до Лизы вновь, оставался всего час до вертолета. Кошан не хотел давать номер, но Лиза сумела его убедить. Я торопливо нацарапал в блокноте цифры, которые она мне продиктовала.

Гарри был в штабной комнате. Он согласился позвонить Фахрану. На соединение ушла, казалось, целая вечность, и наконец я услышал, как Гарри произносит традиционное афганское приветствие… Однако разговор вышел куда короче, чем я предполагал. Гарри обернулся ко мне:

– Извини, друг, это не водитель.

– Ты уверен? Проверь еще раз номер. Как его звали? – Вне себя от волнения я замахал блокнотом.

– Это не Фахран. И он просил больше не звонить, – ответил Гарри.

Я сверился с блокнотом. Потом с экраном спутникового телефона. Все цифры номера совпадали.

– Черт подери. – Я пнул ногой бетонный блок. Когда Лиза диктовала номер, я нарочно повторял его вслух, чтобы не ошибиться. Может, это она что-то неправильно записала? Или Кошан ее попросту обманул?

Я попытался перезвонить Лизе, но попал на автоответчик.

Она была на работе и не могла взять трубку. Оставлять сообщение я не стал, в этом не было никакого смысла. Мне было нечего ей сказать.

– Извини, – повторил Гарри. Он знал, как все это важно для меня.

Я потрепал его по плечу:

– Не волнуйся, дружище. Морпехи без запасного плана не ходят. – И улыбнулся как можно убедительнее.

– Это не самая лучшая твоя идея, Пен, – отметил Дэйв, когда мы проверяли новые клетки.

– Спасибо, что ты мне об этом напомнил. Но какие у нас, собственно, варианты?

– Если застукают – тебе крышка. – Он посмотрел на меня в упор. – Думаешь, оно того стоит?

– А ты как думаешь? – в свою очередь спросил его я.

Как ни удивительно, Наузад отнесся к происходящему с философским спокойствием. Он не возражал, когда я взял его на руки и запихнул в тесную картонную коробку. Изнутри мы укрепили ящик металлическими штырями, чтобы он не развалился от тряски, и выстелили старыми футболками для мягкости.

– Прости, приятель, надо потерпеть, – сказал я, закрывая его внутри.

В печальных глазах Наузада отразилась обреченность. Он был готов терпеть от меня все, что угодно.

Три ящика с драгоценным грузом мы поставили в пикап и отправились на взлетное поле. Всю дорогу я сидел рядом, придерживая коробки, и собаки непонимающе смотрели на меня сквозь щели.

Две растущих точки на горизонте не возможно было ни с чем перепутать. Гудение лопастей слышалось все отчетливее. Прибывший с нами на поле капрал подготовил дымовые шашки, чтобы сигнализировать: мы на месте. Оставалась всего пара минут. Время бросить кости в последний раз.

Телефонный номер Арни, капрала, отвечавшего за охрану Бастиона, я нашел во время прошлого ночного дежурства. Я знал, что у него есть машина и пропуск, позволяющий выезжать за ворота. Он мог доехать до стоянки грузовиков рядом с лагерем.

Мы с Арни познакомились прошлой зимой на учениях в Норвегии. Вместе тренировались, потом в ближайшем городке отпаивались местным пивом. Мне без труда удалось его уговорить съездить и поискать моего водителя.

Когда вертолеты уже заходили на посадку, я набрал номер. Сигнал проходил совсем слабо. Какое-то время не было слышно ничего, кроме шипения и треска, и наконец до меня донесся голос Арни.

– По нулям, приятель, – коротко доложил он.

– Точно? – на всякий случай переспросил я. В глубине души другого ответа я и не ждал, но все равно чувствовал себя опустошенным.

– Точно. Все машины объехал, нигде никакой таблички с твоим именем нет.

Пришлось смириться с очевидным. Все было кончено.

– Ладно, Арни. Спасибо за помощь. С меня причитается, – сказал я.

– Еще бы. Пивом угостишь, как домой вернемся.

– Ясное дело. Удачи. – Я повесил трубку.

Капрал подавал вертолету сигнал. Пора было что-то решать.

Дэйв стоял рядом и ждал. Он уже знал, что я сейчас скажу.

– Водитель не приехал. – Я посмотрел на три клетки в пикапе.

Шум снижающихся вертолетов бил по ушам.

– Присмотришь за ними? – спросил я Дэйва.

– Конечно, чувак, без проблем. – Он протянул мне руку. – Отдыхай как следует и возвращайся. Придумаем новый план.

Я стиснул его руку, погладил по носу каждого пса по очереди. Наузад, как обычно, попытался лизнуть мои пальцы в ответ.

– Простите, – прошептал я.

С пикапа я подхватил рюкзак и автомат, потом дал знак Мейсу. Вертушка уже делала круг перед посадкой, вздымая тучи пыли и песка. Стоило ей приземлиться, и мы устремились вперед.

Я не оглядывался.

 

11

Отпуск

Моя форма пропахла пылью и потом. Рюкзак, броник и каска валялись на полу, там, где я их бросил без всяких церемоний.

В зеркале за барной стойкой я видел свое отражение. Волосы были взъерошены и давно не стрижены, на первом же смотре мне бы точно влепили наряд вне очереди.

– И вот за это еще отдельно, – усмехнулся я сам себе, потирая двухдневную щетину на подбородке.

Я посмотрел на свои ботинки. Желто-бурая пыль афганской пустыни въелась между шнурками. Разительный контраст с красным ковром, на котором я стоял.

Я поднес к губам полную кружку пива, закрыл глаза и сделал глоток. Первый глоток спиртного за два месяца. До чего же вкусно, черт побери.

Не уверен, что я мог бы выглядеть более неуместно, даже если бы нарочно попытался, но, сколько бы ни озирался по сторонам, я не видел, чтобы хоть кто-то в баре обращал на меня внимание. Все были заняты собой, своими разговорами, своим обедом. Я почему-то думал, всем будет интересно расспросить меня – как оно там, в настоящем Афганистане, но в мою сторону никто даже не посмотрел с того момента, как я вошел в бар. Я ощутил легкое разочарование.

Декабрь еще только начался, а паб уже весь разукрасили золотыми и серебряными гирляндами. На углу барной стойки красовалась здоровенная елка, под которой лежали яркие, хоть и фальшивые подарки.

«Планируйте рождественскую вечеринку заранее, чтобы избежать разочарований», – советовала реклама на каждой стене.

Я точно знал, где буду через семь дней, и сильно сомневался, что 25 декабря на базе в Наузаде будет рождественский обед.

В паре шагов от меня что-то оживленно обсуждала группка бизнесменов за столом, заставленным пустыми тарелками и полупустыми пивными кружками. Подозреваю, что они обсуждали проблемы, не имевшие никакого отношения к тому миру, из которого я вернулся. Скорее всего, они понятия не имели, как я жил последние десять недель. С другой стороны, а зачем им это? В армию-то пошел я – не они.

Ход моих мыслей прервала официантка, а точнее, слишком открытый вырез ее блузки.

– Что-нибудь еще, – спросила она, не глядя в мою сторону.

Я думал, она спросит, почему я стою в баре в военной форме, с бронежилетом и каской, но, похоже, ее это не интересовало. Если она и задавалась вопросом, откуда я такой взялся, на лице ничего не отражалось.

– Да, еще пива, спасибо, – ответил я.

Она налила мне вторую кружку и повернулась обслужить другого клиента. Я положил деньги на стойку и порадовался, что одолжил десять фунтов у нашего ротного фотографа, пока летел домой. Когда я вылетел из Наузада, в карманах ветер гулял.

Мое путешествие оказалось стремительным – ни единой остановки с того момента, как мы забрались в вертолет и я увидел, как исчезает в песках Гильменда джип, который повез обратно на базу Наузада, Джену и РПГ.

Едва мы с Мейсом приземлились в Кэмп Бастионе, пришлось тут же пересаживаться на грузовой самолет, который и должен был доставить нас в «большой мир». По пути мы несколько раз садились на дозаправку и пересаживались на другой транспорт. Время утратило всякий смысл. Я думал только о том, что скоро буду дома.

Автобус, который прислали за нами на аэродром, пару раз останавливался и высаживал ребят там, где их должны были забрать родные. Моя остановка была на въезде в Плимут. Я одолжил мобильник у парня, сидевшего рядом, позвонил Лизе и предупредил, где буду ее ждать.

Я как раз допил вторую кружку, когда через окно бара, заляпанное фальшивым снегом, увидел нашу машину. Подхватив снаряжение, я двинулся к выходу. Лиза пыталась найти место на забитой парковке.

Она взяла с собой Бимера и Физз, и собаки чуть с ума не сошли от радости, заметив меня. Стоило открыть дверь, и они едва не сшибли меня с ног. Я пытался гладить их одновременно, но получалось плохо.

– Эй, хватит лизаться, да, я тоже соскучился, – повторял я, пытаясь отстраниться.

Улыбающаяся Лиза вылезла из машины. Улыбка у нее была в точности такая, как я запомнил. Мы схватились друг за друга и долго не могли отпустить.

– Мне так тебя не хватало, милая, – выдохнул я наконец, когда мы отлепились друг от друга.

– И мне тебя.

Я торопливо закинул в багажник свое барахло.

– Уже напиться успел? – засмеялась Лиза, когда я устроился рядом с ней на пассажирском сиденье.

– Это все официантка виновата, она меня заставила, – с виноватой улыбкой ответил я. – Но я же только для разогрева!

Дома все оказалось почти без изменений. Хотя, конечно, Лиза, как всякая нормальная женщина, что-то передвигала, воспользовавшись моей отлучкой.

Мы выпили еще по банке холодного пива, прежде чем собрались с духом и бросили вызов непогоде. Но собакам хотелось гулять, и не пойти с ними на пляж было бы преступлением.

Пенные волны с шумом бились о берег, Бимер, как угорелый, носился за теннисным мечом по влажному песку, а Физз обнюхивала каждый камень в надежде отыскать белку своей мечты.

Мы с Лизой шли, держась за руки, нас обдувал холодный бриз, а мы говорили и никак не могли наговориться обо всем, что случилось за эти два месяца.

Вернувшись, мы достали из холодильника еще пива, и я наконец стал показывать Лизе фотографии Наузада, РПГ и Джены, сделанные на цифровую камеру. У меня ком стоял в горле, когда я описывал их, каждого в отдельности, их характер, привычки, и как они появились на базе.

Когда Лиза смотрела на эти снимки, до нее начало доходить, в какой немыслимой глуши я провел все это время. Для меня же, наоборот, экран компьютера сделал все это далеким и нереальным, я смотрел на изображения и не ощущал ни жары, ни вони, ни пыли, как будто Афганистан навсегда остался далеко позади, за миллион миль отсюда. Дома, в привычной обстановке, вся наша тамошняя жизнь казалась призрачно-ненастоящей.

Получив доступ к Интернету, я первым делом списался с американкой, которую Лиза нашла в самом начале. К письму я приложил фотографии собак.

От: Пена Фартинга

Пенни Ф.

Кому: Пэм

Тема: Афганские собаки

Привет, Пэм!

Это Пенни Ф., вторая половина Лизы Фартинг. Я приехал домой на побывку, и у меня теперь есть Интернет.

Первым делом хочу сказать спасибо за помощь с собаками. Они очень славные. Я все еще хочу им помочь и буду рад любым предложениям. Британская армия, к сожалению, помочь мне ничем не сможет.

Я был в отчаянии, но когда прилетел вертолет, собак пришлось оставить в Наузаде. Водителя, с которым все было договорено, так и не смогли отыскать на стоянке у Бастиона, поэтому весь план рухнул. Начальство и охрана Бастиона опасаются вспышек бешенства, так что не могло быть и речи о том, чтобы оставить собак в лагере, если бы машина не нашлась. Их бы там пристрелили. При этом водитель, номер которого вы мне дали, отказался говорить по телефону с моим переводчиком и велел больше ему не звонить. Я вообще сомневаюсь, что он поехал в Бастион. По крайней мере, мой друг, который проверял стоянку грузовиков, его там не обнаружил. Рисковать я не мог, и собаки остались в Наузаде.

Тем не менее сообщите, пожалуйста, сколько мы вам должны, и я переведу деньги. У меня есть время до конца января, чтобы решить вопрос с собаками. Пэм, если у вас есть какие-то предложения, я буду очень вам благодарен.

С нетерпением ожидаю ответа.

Ответ от Пэм пришел довольно скоро. Но ничего нового в нем не было, как я и ожидал.

От: Пэм

Кому: Пену Ф.

Тема: Афганские собаки

Привет, Пенни!

Как я вижу, эти собаки очень похожи на многих других, которых нам удалось спасти. Мы непременно найдем способ помочь и им тоже. Попытайтесь доставить их в Гиришк или Лашкар-Гар. Оттуда их обязательно заберут, я договорюсь. По поводу денег – я вышлю Лизе все инструкции. Я потратила 600 долларов, которые мне до этого перечислили за транспортировку в Штаты другого пса. Но нам не удалось ничего сделать для этих собак. Должен же найтись хоть кто-то, кто доставит их в Гиришк или Лаш? Может, попросить кого-то из водителей, которые приезжают к Бастиону? Что, если кто-то из лагеря заранее попробует с ними договориться? Согласятся ли они забрать собак у вас и довезти их в Гиришк или хотя бы в Лаш?

– Отлично, как всегда придумывать и разруливать придется мне. – Выключив компьютер, я направился на кухню в поисках жидкого вдохновения.

Семь дней побывки – и чем сильнее я старался их растягивать, тем быстрее летело время.

В госпиталь к Мэтту с Томом попасть не удалось, врачи сказали, что пускают к ним только ближайших родственников. В какой-то мере я ощутил облегчение: понятия не имел, о чем и как с ними говорить.

Лиза на пару дней сняла нам номер в отеле в Южном Уэльсе, и мы отлично погуляли по горам. К сожалению, почти все время дождило, но собаки на каменистых тропинках носились как угорелые и чувствовали себя отлично. Бимер пытался вываляться в каждой луже. Он плюхался попой в самую середину, виляя хвостом, как ненормальный, потом мчался на поиски следующей. Физз, по-прежнему в поисках Неуловимой Белки, не отрывала нос от земли. Ей и в голову не приходило, что, кроме нас, в такую погоду нет больше идиотов, высовывающих нос из теплого гнезда.

На вершине любоваться было как правило нечем, кроме густых облаков и тумана. Видимость стремилась к нулю. Мы не задерживались там надолго и начинали спуск в предвкушении тепла и сытного ужина с пинтой пива.

В номере был телевизор, но я старался его не смотреть. Нам и без того было, чем заняться. Мыслями я то и дело возвращался к городку, затерянному посреди пустыни, и трем псам, которых я оставил в армейском джипе.

Я просил Дэйва позвонить мне и сказать, все ли с ними в порядке. Он сдержал обещание, но не учел разницу во времени, поэтому мы не смогли поговорить лично. Он оставил сообщение на автоответчике, что все в порядке. Правда, он случайно упустил Наузада из вольера в первый день и больше часа пытался заманить его обратно, но все кончилось хорошо.

Я посмеялся, представив себе, как это смотрелось со стороны. Для меня важно было узнать, что с собаками нет проблем.

А время шло – и вот уже пришла пора возвращаться. Я и не заметил, как пролетели дни. По пути на базу, откуда улетал мой самолет, мы заехали к родителям Лизы, чтобы оставить Бимера и Физз. Приехали мы рано поутру, и я решил прогуляться, но внезапно меня окликнул отец Лизы:

– Ты новости видел, Пен? Вы были знакомы?

– Ты о чем? – У меня все похолодело внутри.

– Вчера в Наузаде погиб какой-то морпех.

– О, черт. Как его звали? – воскликнул я и ринулся в гостиную, к телевизору.

У меня ушло несколько мучительных минут на то, чтобы отыскать нужную новость среди сменявшихся заголовков. Репортер ВВС находился в Бастионе. Сначала показывали съемки каких-то незнакомых мне солдат и патрулей, потом наконец появилась фотография морпеха в камуфляже. Я сразу узнал его в лицо.

Это был Ричард Уотсон из нашей команды.

– О, нет, – пробормотал.

Лиза, стоявшая у меня за спиной, мягко сжала мою руку. Я стиснул ее пальцы в ответ.

 

12

Дома трава зеленее

Весь перелет обратно в Афганистан я проспал. Время от времени приоткрывал глаза, оглядывался по сторонам и снова погружался в дрему под неумолчный шум двигателей битком набитого транспортника. Новичков среди нас не было, все остальные тоже возвращались с побывки. Я знал, чего ждать по прибытии, не было страха, неизбежного при переводе на новое место службы.

На сей раз я куда дольше сжимал Лизу в объятиях, когда мы прощались. Очень плохо, что о гибели Ричи я узнал, пока мы были вместе. Теперь некуда было укрыться от мысли о том, что в Афганистане каждый из нас ходил на волосок от смерти.

Когда транспортный самолет С130 приземлился на посадочной полосе в пустыне Гильменд рядом с Кэмп Бастионом, у меня возникло такое ощущение, словно я отсюда и не улетал.

Я спустился по разгрузочному трапу, в то время как самолет уже готовили к отправке обратно. Воздух казался холоднее, чем мне помнилось, и сильнее ощущалась сырость. Низкие облака цеплялись за горные склоны на севере. Влажная грязь чавкала под ногами. Но я привез зимние ботинки – кожаные, вместо тканевых летних, от которых сейчас не было никакого проку, – и чувствовал себя отлично подготовленным к любой непогоде.

Мы с Мейсом прошли на склад, чтобы получить обратно свои автоматы и экипировку. Заодно я заглянул в штабную палатку, чтобы отметиться по прибытии. За десять дней тут тоже ничего не поменялось. На каждом столе трещали рации, со всех концов Гильмендской пустыни поступали запросы и донесения. По стенам были развешаны карты и графики, так что не оставалось живого места.

Дежурным офицером оказался наш инструктор по спецподготовке. Именно он был моим непосредственным начальником в Плимуте.

– А, сержант, как дела? – Он заулыбался, когда увидел меня.

– Только из отпуска, босс, и нам бы поскорее в Наузад попасть. Никто в нашу сторону не летит?

– Через двадцать минут. Успеете? – ответил он, сверившись с планшетом. – Вертушка команды быстрого реагирования.

Я сглотнул. Вертолет КБР отправляли только за ранеными.

– Что стряслось?

– Кто-то ногу сломал, не знаю подробностей.

– Черт, а кто именно – неизвестно? – Я перебирал все возможные варианты.

– Морпех Смит, – ответил он, не отрываясь от экрана.

Смит прибыл в Афганистан на штабную работу, но его перевели в Наузад, когда нам понадобилось подкрепление. Он успел отслужить на базе всего пару недель.

Попутно я успел подсчитать, что отсюда до вертолетной площадки пять минут – если бегом. Отсчет начался.

– Мы успеем. Сообщите пилоту, босс? – попросил я.

– Договорились. Увидимся через три месяца. Надеюсь, отпуск был хороший. – Он улыбнулся мне на прощание и снял трубку внутренней связи.

Я выбежал из кишащей народом штабной палатки в поисках Мейса. Тот стоял, лениво привалившись к ограждению.

– Отдыха не будет, приятель. Хватаем барахло – и погнали. Вертолет через пятнадцать минут.

Он пару секунд молча смотрел на меня, мозг явно отказывался переваривать информацию.

– Ну, блин, – только и смог он сказать. И мы побежали.

По пути мы успели прихватить три громадных мешка с почтой, предназначенной для наших ребят. Мейс их заметил, еще когда мы ходили за оружием. Любезность любезностью, но, сказать по правде, после пробежки до вертолета мы об этом уже сто раз пожалели.

Обливаясь потом, мы плюхнулись, куда нам указал старший по погрузке. Рядом сидели медики. Я выдохнуть не успел, как вертушка взмыла в воздух.

Рядом со мной сидела медсестра из команды быстрого реагирования. Я улыбнулся ей, поудобнее пристраивая мешки с почтой под ногами, и она улыбнулась в ответ.

Я обратил внимание, что марлевая повязка уже была у нее на шее, так чтобы ее оставалось лишь натянуть на лицо, а в руке она держала резиновые перчатки и перевязочные материалы. Коленями был зажат медицинский чемоданчик. Автомат, как что-то совершенно ненужное, она запихнула под сиденье.

– Какой шустрый почтальон! Может, как-нибудь заедешь, завезешь мне особую посылочку? – прокричала она, перекрикивая гул двигателей, с широкой ухмылкой.

Я уставился на нее. Такого я не ожидал. Или ослышался?

Пока я думал, как же ответить, она расхохоталась. Это была просто шутка. Команду быстрого реагирования поднимают по тревоге. Они никогда не знают, что их ждет на месте, ранения могут быть самыми различными, но они должны оказать первую помощь, пока возвращаются в Бастион. Нет, такой работе не позавидуешь. Юмор необходим, чтобы справляться со стрессом. И она здорово меня огорошила.

– Класс! – крикнул я в ответ, стараясь сохранить лицо. – Может, если тебе очень повезет, я разрешу меня забинтовать. Идет?

Она показала мне большой палец, все с той же дурашливой улыбкой, потом начала проверять медицинские инструменты.

Я выглянул наружу. Мы летели низко, совсем низко. С такой густой облачностью иначе было никак. Дождь шел не сильный, но для пилота достаточно неприятный.

Двадцать минут пролетели быстро, я вспоминал об отпуске, но он уже казался далеким и каким-то сказочным. Думал я и о том, как парни на базе пережили гибель Уотсона. Еще хотелось поскорее проведать Наузада, Джену и РПГ. После того единственного сообщения на автоответчике Дэйв больше со мной не связывался, так что я даже не знал, остались ли собаки на базе. Конечно, в сравнении с человеческой жизнью, судьба трех дворняг была мелочью. Но это были мои дворняги, и я не мог не волноваться о них.

До посадки оставалась одна минута. Мы с Мейсом поднялись, с трудом удерживаясь на ногах – так сильно вертолет трясло и шатало из стороны в сторону. Приходилось держаться за страховочные петли и слегка сгибать ноги в коленях, как будто мы неслись на огромной доске для серфинга. Медики остались сидеть, раненого должны были поднять прямо на борт.

Как только вертушка совершила посадку, мы тут же подхватили мешки с почтой и бросились вниз, прямо в адскую круговерть из дождевой воды и грязи, поднятой лопастями. Не спасали ни защитные очки, ни платки, которыми мы закрывали рот и нос. С трудом пытаясь разглядеть хоть что-то вокруг себя, мы отбежали как можно дальше. Тем временем четверо наших ребят затаскивали в вертолет раненого в спальном мешке; их было практически не видно за стеной воды.

Но, по крайней мере, скоро Смит окажется в госпитале.

Еще через пару секунд все четверо оказались рядом с нами, и вертушка взмыла в небо, окатив нас на прощание потоками гравия и жидкой глины. Я поморщился, когда камень угодил мне прямо в левое плечо.

Понемногу гул затих, грязь осела, я смог снять и протереть очки. Проку от них больше не было никакого.

– С возвращением, сержант. Как побывка?

Сперва я узнал голос, потом, когда он тоже снял очки, заметил густые усы – конечно, это был Дэйв. Темные волосы отросли за время моего отсутствия еще больше.

– Отлично, но уже хотелось вернуться, – соврал я, пожимая руку ему и остальным троим. – Как вы тут?

Про Ричи мне не надо было спрашивать напрямую, он и так понял, о чем я.

– Уже лучше. Парни ничего, нормально справляются, – ответил он. – Первые пару дней тяжко было, конечно.

Я осмотрелся по сторонам. Джип с неизменным Джоном за рулем, скрежетнув тормозами, лихо подрулил к нам. Горы со всех сторон были полностью укрыты дымкой. Моросил мелкий дождь.

Я опять повернулся к Дэйву, и он сразу догадался, что меня интересует теперь.

– Не волнуйся, собаки в норме, на базе по-прежнему. Джена еще растолстела.

– Я по-прежнему без понятия, как их вывозить, – признался я, пока мы грузили в машину мешки с почтой. Дэйв не ответил. Холодный ветер с севера ощущался все сильнее, я начал мерзнуть.

– Привет, Джон. Все еще водишь эту колымагу? – Я протянул руку, чтобы поздороваться с ним через приоткрытое окно. Приятно было вновь увидеть знакомые лица.

– Никому свою малышку не доверю, – засмеялся он. – А то ты не знаешь!

Я забрался на пассажирское сиденье рядом с ним, остальные ребята ехали до базы в открытом кузове. Я посмотрел на свою форму, которая была идеально чистой еще пару минут назад. Теперь она промокла и перепачкалась, и я знал, что еще пару недель придется ходить только так.

Выглянув в окно, я наконец понял, что показалось мне странным с самого начала: пустыня была какого-то неправильного цвета.

Вместо привычной блеклой желтизны, насколько хватало глаз, вокруг расстилался зеленый ковер.

– Ого, и когда это случилось? – спросил я, указывая вперед через ветровое стекло.

– Сразу, как дождь пошел, и в ночь после этого – раз-два, и выросла трава, – отозвался Джон, не отрывая взгляда от ухабистой колеи.

Зато база не изменилась ни на йоту. Все было в точности таким же, как когда я выехал в последний раз за эти железные ворота. Только лужи теперь были повсюду, в каждой вмятине и рытвине на земле.

– Надо было ласты прихватить, – заметил я, когда Джон остановился перед штабом, въехав в особенно глубокую лужу.

Я сразу пошел доложиться боссу о своем возвращении. Он удивленно посмотрел на меня: как видно, не ожидал нас так скоро. Ближайший плановый рейс на базу ожидался только через два дня.

– Отличная стрижка, сержант, – улыбнулся он, когда я снял каску. Я и правда постригся слишком коротко, пока был в отпуске, и теперь выглядел как заправский салага. Большинство наших успели прилично обрасти за время пребывания в лагере.

Мы обменялись шутками по поводу моей побывки и наконец перешли к текущим делам, чтобы я наверстал упущенное за все десять дней.

Он рассказал, как погиб Уотсон. Талибы устроили засаду на патруль, отправленный к северу от Наузада. Ричи был в машине поддержки, на пассажирском сиденье, где обычно сидел я. Его подстрелили, когда автомобиль двинулся нашим парням на выручку.

Парень, сломавший бедро, пострадал во время ночного выезда. Он ехал в открытом кузове, с припасами для наблюдательного поста в паре дней пути от базы, в пустыне. Водитель не сумел разглядеть в темноте дорогу, не помог даже прибор ночного видения. Машина свалилась в кювет, забуксовав на жидкой глине, и перевернулась. Смиту еще повезло, он мог пострадать гораздо серьезнее.

Босс почти закончил с новостями, когда внезапно проснулись талибы. Видимо, решили отметить мое возвращение обстрелом базы.

– Надеюсь, ты не забыл, что делать, – напутствовал меня кэп, когда я выбегал наружу. Я мчался к своему посту и думал, что собакам придется еще немного подождать.

Каких-то двадцать четыре часа назад я пил пиво в уютном пабе. Теперь я сидел на наблюдательном пункте среди мешков с песком и слушал грохот выстрелов. Нет, здесь и правда ничего не изменилось.

Справа от меня Хатч вел ответную стрельбу из пулемета. Мы еще не успели толком поболтать, он только успел мне крикнуть:

– С возвращением, сержант!

Я смотрел на унылый, промоченный дождем Наузад. Ничего смешного там не было, но все равно хотелось улыбнуться. Несмотря на дождь и свежую траву, ощущение было такое, точно я никуда и не уезжал.

Я сбросил рядом с койкой походный рюкзак и достал собачьи лакомства, которые вез в боковом кармане из самой Англии. Потом окликнул ребят, чтобы понять, кто сейчас не на дежурстве. На окнах кое-где были развешаны рождественские украшения и мишура. Под дождем они выглядели довольно жалко.

В одной из общих комнат обнаружилась даже небольшая елочка, выглядевшая так, словно видала лучшие дни. Понятия не имею, откуда она там взялась.

Почти все наши парни либо дежурили, либо спали. Я поболтал с теми, кто еще не отошел на боковую, намеренно избегая обсуждать с ними Ричи. Если кто-то захочет – скажет сам, но пока что они молчали. Я постарался взбодрить их байками с «гражданки», отчаянно привирая, сколько всего вкусного съел и выпил за эти десять дней.

По пути к вольеру я то и дело наступал в глубокие лужи. У ограждения я заглянул внутрь, но никто не выскочил мне навстречу. В загончике обнаружился новый навес, который, видимо, соорудили Дэйв с Джоном. Там спали, свернувшись калачиком, Джена и РПГ. Я решил, что Наузад, скорее всего, укрывается от непогоды в блиндаже, у которого теперь появилась крыша из пластика. Я тихонько отвязал калитку и прошел внутрь.

У входа вода стояла едва ли не по щиколотку. Я зашуршал в кармане обертками и закричал:

– Эй, тут что, никто не рад меня видеть?

РПГ с Дженой тут же вскинулись на звук. И сразу вслед за этим из блиндажа высунулся любопытный нос.

Они узнали меня сразу же, запрыгали вокруг, заляпали меня грязью с ног до головы. Джена повизгивала от восторга, показывая, как сильно она скучала.

– Да, да, я тоже соскучился, – сказал я и сунул Наузаду в пасть угощение. Потом дал лакомство Джене и РПГ. Меня всегда поражало, как аккуратно они брали у меня еду, хотя были дикими и необученными дворнягами.

– Спокойно, Джена, тебе так прыгать вредно, как я погляжу.

Она заметно округлилась. Сомнений не было, скоро мы станем гордыми хозяевами своры щенят.

Немного успокоившись, собаки растащили лакомства по углам. Я стоял и смотрел на них какое-то время, а потом принялся играть с Наузадом, чтобы отвлечь его внимание от Джены, которая как обычно не торопилась с едой. Время от времени она переставала жевать и пристально смотрела на меня, словно опасаясь, что я снова исчезну.

– Ешь, Джена, очень тебя прошу, – сказал я. – Не уверен, что смогу долго удерживать этого адского пса.

 

13

Пуля

Сегодня покормить собак надо было быстро.

На сегодня планировался выход патруля, потом прилет транспортника. И не абы какого транспортника – это был особый рождественский борт. Из Бастиона сообщили, что он везет тридцать пять мешков с почтой и кое-какие сюрпризы. База тихо гудела от нетерпения. Но даже мельница слухов пока не намолола ничего стоящего.

Я разложил еду по трем мискам и внезапно обратил внимание, что собаки ведут себя не как обычно. Они казались вялыми и притихшими. Может, виной всему была погода: с севера задували ледяные и промозглые ветра, и это никого не радовало. Каждый день повторялось одно и то же. Мы просыпались на заледеневшей базе. За утро она понемногу оттаивала, к середине дня начинался ливень, а ночью все замерзало вновь. Перепады температур становились все более резкими. Горы на севере натянули снеговые шапки и выглядели красиво, как на открытках.

Ночные дежурства превратились в испытание не для слабых духом. Выбираться из теплого спальника в час ночи было настоящим подвигом. Прошлой ночью термометр показывал минус десять по Цельсию.

С наступлением афганской зимы самозваный комитет собачьего спасения, состоявший из нас с Дэйвом и Джоном, пришел к выводу, что животных нужно защитить от непогоды, тем более что Джена уже была на сносях.

У задней стены базы имелся маленький дворик, который до сих пор ни для чего не использовали. Его осмотрели в самом начале, когда мы только прибыли на базу, и признали ни на что не пригодным.

Но теперь мы решили, что достаточно немного постараться – и там можно сделать отличный новый дом для собак. Тем более, там имелось три крохотных ниши в основной стене, где животные могли бы укрываться от проливного дождя. Чтобы утеплить эти «норы», мы втиснули туда три больших картонных коробки, проделав в них небольшие отверстия, достаточные, чтобы собака могла пролезть внутрь. Кроме того, у нас по-прежнему оставался запас старых футболок.

Дворик прилегал к восточной стене и находился на достаточном отдалении от всех основных построек, чтобы собаки не досаждали никому своим лаем. Иногда им случалось погавкать ночами, особенно если снаружи рыскала бывшая стая Наузада. Подозреваю, он тосковал по вольным денькам, хотя я никак не мог понять почему. Мне казалось, человеческая забота и гарантированная еда два раза в день – это гораздо лучше.

Мы ударно потрудились на стройке целое утро, и новый дом для собак был готов. Заодно мы с Джоном наконец согрелись, невзирая на кусачий северный ветер, не стихший даже к полудню.

Мы планировали отделить Джену от РПГ и Наузада. Я понятия не имел, как кобели отреагируют на щенков, поэтому мы нарезали дополнительной сетки для ограждения, но пока не ставили ее, и вольер по-прежнему оставался общим.

– Эй, вы чего? – спросил я, протягивая первую миску. Обычно они с ходу набрасывались на еду. – Вам новое жилье не нравится? Или вы не голодные? – В последнее я не верил ни на секунду.

Наузад на меня даже не посмотрел, и это было очень странно.

– В чем дело, Наузад? Что там такое? – Я обернулся, чтобы понять, куда он так уставился. – Ого, а ты-то откуда взялся?

У меня за спиной в стене была небольшая выбоина, которую даже нишей трудно было назвать. Я там складывал упаковки из-под пайков, когда не успевал их выбросить сразу.

Сегодня там обнаружился некрупный песик, такого же окраса, как РПГ, который лежал, тяжело дыша, среди вчерашнего мусора.

Я отставил в сторону собачий завтрак и подошел посмотреть поближе. Теперь стало ясно, что это сука – и что с ней не так. Ее шея была сильно раздута, почти вдвое против обычного.

– Эй, что с тобой такое? – спросил я, протягивая руку. Она даже не шелохнулась, только проследила за рукой взглядом и едва слышно зарычала. Сил сопротивляться у нее явно не было.

Чтобы разглядеть ее получше, я зашел с другой стороны и теперь мог видеть собачий затылок.

– А, все ясно, – сказал я. – Теперь я понял, в чем твоя проблема.

На шее у собаки обнаружилась рана. Шерсть вокруг слиплась от запекшейся крови. Присмотревшись, я обнаружил, что это не порез, а два отдельных прокола, расположенных в полудюйме друг от друга. Я, конечно, не ахти какой специалист, но мне это напомнило змеиный укус. В Афганистане водится около двухсот семидесяти видов змей, и пятьдесят из них ядовиты. Наверное, потому шея так и раздулась. Медленно и осторожно я погладил собаку по голове. И вновь она не пошевелилась, только тихонечко заворчала.

– Ладно, попробуем придумать что-нибудь. Но ничего не обещаю.

Поднявшись, я обернулся к Наузаду.

– Извини, приятель, завтрак подождет.

Я побежал на склад. Подходящий ящик обнаружился почти сразу, и я бесцеремонно выпотрошил содержимое на пол. Убрать можно было и позже.

Когда я вернулся, собачка лежала на боку и тяжело дышала. Она не сдвинулась с места. Я натянул кожаные перчатки и бережно подхватил ее под бока и спинку, стараясь не задевать распухшую шею, и осторожно уложил в коробку. На мне была плотная куртка, и я надеялся, что хоть ее-то собачка не прокусит. К счастью, пока все ее попытки на кого-то нарычать выглядели довольно беспомощными.

По размеру она была вдвое меньше РПГ, но лапки выглядели куда крепче. Я поставил коробку под навес и накрыл страдалицу старой футболкой, после чего отправился за доктором

Все время, пока шел по двору, я пытался понять, как так получилось, что все собачьи калеки и потеряшки в этом городе теперь бегут ко мне. Как эта маленькая псина пробралась на базу? Откуда она знала, что я захочу ей помочь?

Даже Джон с Дэйвом ни за что не поверят, что я не сам притащил ее откуда-то снаружи… что уж говорить об остальных.

Я зашел в медпункт. Док проводил инвентаризацию.

– Минутка найдется? – спросил я у него.

– Ага, в чем дело? Опять бородавки замучили? – Он повысил голос почти до крика, так что медбрат, тихонько читавший в своем углу, даже оторвался от книжки.

– Ха-ха, отлично, док, это пять. – Он знал, что бородавок у меня нет, зато слухи поползут теперь по всей базе. Так он отыгрывался за все ранние побудки. – Док, чисто гипотетически, если ребенка укусила змея, вы бы какое лекарство дали?

– Змея, говоришь? Тут надо противоядие. Зависит от того, что за змея. – Он с интересом посмотрел на меня.

– А если не знаешь, какая змея?

Док смерил меня подозрительным взглядом.

– Этот твой ребеночек… он, часом, не собачка?

– Ага, – с невинной улыбкой ответил я.

– Все ясно. Антисептический крем на место укуса и по таблетке дважды в день, на протяжении трех дней. – Он потянулся на верхнюю полку забитого до отказа шкафчика с медикаментами. – Но не могу обещать, что это сработает.

– Не страшно. Если не поможет – буду пить от бородавок! – крикнул я уже на бегу, захлопывая за собой дверь.

У меня оставались считаные минуты, чтобы намазать бедную псину кремом и скормить ей таблетку. Хорошо хоть сопротивления от нее ждать не приходилось: не в том она была состоянии.

Рождественская почта и впрямь оказалась объемной. Когда вертушка взмыла в небеса, у нас остался здоровенный поддон и четыре десятка мешков с почтой, сброшенных в жидкую афганскую грязь.

Джон, я и еще четверо парней, которых мы взяли в помощь, взирали на это какое-то время в полном остолбенении и пытались понять, что нам теперь делать. Здоровенный картонный ящик, слишком большой, чтобы его могли ворочать даже два человека, был надежно приторочен к деревянному поддону. Присмотревшись внимательнее, я обнаружил, что он адресован шеф-повару базы.

– Ого, это для нас с Датчи, похоже. Хотя лучше бы они нам нового повара прислали, честное слово.

Внутри мы с Джоном обнаружили четырех здоровенных замороженных индеек, свежие овощи, бекон, колбасу и рождественское печенье.

– Надевай передник и за работу, – ржал Джон, пока мы грузили в пикап картошку с морковкой.

Но самый большой сюрприз поджидал нас на дне: три ящика пива. А потом и еще немного. Тут все прекратили погрузку и принялись обниматься. По банке на брата – как показал быстрый подсчет. Вот теперь это действительно был настоящий праздник.

Конечно, мы завидовали Бастиону, ведь слухи в кои-то веки подтвердились, и к ним готовить рождественский ужин приезжал сам Гордон Рэмси. Очень эффектно, вот только на дальних базах нам от этого было ни холодно ни жарко. Но в Бастионе по-своему заботились о нас – отсюда и этот кулинарный подарок.

Пока мы возвращались в лагерь, я ломал себе голову только об одном: как, черт возьми, мне приготовить этих исполинских индеек на нашей крохотной газовой плите?

Следующие пару дней я старательно мазал малышке шею антисептическим кремом. Таблетки, которые дал мне док, проблем не вызывали: я скармливал их ей с тушенкой.

К вечеру второго дня я обнаружил ее сидящей в ящике. Потянувшись, она могла даже выглядывать наружу. Крохотный хвостик отчаянно завилял при моем приближении.

Мы назвали ее Пулей, такая она была мелкая и юркая. Да и оружейную традицию – после РПГ – имело смысл сохранять.

– Ну что, Пуля, тебе лучше?

Припухлость на шее почти рассосалась. Теперь ее можно было гладить по голове, не причиняя боли. Я поднял ее и поставил на землю у своих ног. Наузад, РПГ и Джена не сводили с нее взгляда.

Малышка Пуля понюхала землю, слегка пошатываясь, и тут же снова уселась.

Собаки в вольере тихонько заскулили.

– Что, подружка, рановато тебе еще в большой мир?

Я опять взял ее на руки и вернул в коробку. Толстый кусок ветчины должен был послужить ей утешением.

 

14

Сани Санта-Клауса

Сочельник начался в точности так же, как любой другой день за последнюю неделю – с дождя.

Мокрые рождественские украшения висели повсюду – на окнах, в дверных проемах, и смотрелись довольно уныло. Непрекращающаяся морось позаботилась об этом.

Я вышел на грязный двор базы, в тысячный раз кляня себя за то, что не взял резиновые сапоги. Кожаные ботинки не успевали просохнуть. Я ощущал, как влага просачивается в швы, уже через пару минут после того, как их надевал. На нашем местном черном рынке сухие, теплые шерстяные носки были сейчас самым ходовым товаром.

Я подошел к новому загону, который мы сделали для собак. Змеиные укусы заживали хорошо, Пуля чувствовала себя отлично, и хотя первые пару дней у нее не было аппетита, сейчас она наворачивала за двоих.

Как только она достаточно окрепла, чтобы гулять по двору, мы решили переселить ее к остальным. У собак тут же началось веселье: все нюхали друг друга, носились, весело тявкали и играли, пока Джене все это не надоело и она не ушла спать.

Зато РПГ еще долго носился с Пулей. Малышка вымоталась настолько, что свалилась с ног, тяжело дыша, и заснула на месте, свернувшись клубочком. Но стоило ей отдохнуть, и игрища начались заново.

РПГ был счастлив, наконец-то у него появилась подружка. Наузад снисходительно наблюдал за ними со своего атласного ложа.

Дэйв, разумеется, мне не поверил, что это не я притащил Пулю снаружи, но это не помешало ему влюбиться в нее с первого взгляда. И это было взаимно: крошка мчалась к ограде, стоило Дэйву показаться на горизонте.

– Иди сюда, покажи мне шею, – подзывал ее Дэйв, и Пуля тут же радостно трусила к нему, садилась у ног и позволяла прощупать ранку. Обсуждать тут было нечего, Пуля присоединилась к нашему собачьему семейству.

Через пару дней стало ясно, что в конструкции вольера придется все поменять: нам нужно было три отдельных загончика с доступом к нише в стене.

Наузада нужно было отделить от Пули и РПГ, потому что его раздражали их постоянные игры и суета. Наузад с РПГ пару раз уже серьезно «поговорили», и мы решили, что их лучше держать порознь. И хотя прежде они были не разлей вода, теперь обоих вполне устраивало оказаться в разных частях вольера. По крайней мере, у всех была своя территория, и я мог не стоять на страже каждый раз во время кормления. Достаточно было отпереть калитку и просунуть миску внутрь.

Одно время я думал приучить их сидеть, пока я раздаю еду, но дрессировка требовала времени, а его мне катастрофически недоставало.

Джена однозначно была в группе «мамочкой». Ей нравилось сидеть в своем загончике и наблюдать за всем, что происходит вокруг. Дома я успел почитать в Интернете про роды у собак. Там говорилось, что кормящая сука нуждается в личном пространстве. Так что отдельный вольер и здесь оказался кстати.

Все четверо не сводили с меня глаз, пока я накладывал им еду. Теперь я и сам не мог понять, почему мы сразу не устроили собак именно здесь. Любимым местом Наузада стали мешки с песком, приваленные к сетке. Он возлежал на них, снисходительно наблюдая за тем, как дурачатся соседи. Иногда он лениво погавкивал, когда РПГ с Пулей слишком разыгрывались, как будто призывал их вести себя потише.

Я как раз закончил уборку в вольерах, когда послышался знакомый звук летящего снаряда.

– Опять двадцать пять, – в сердцах бросил я и устремился прочь. Собаки тут же расползлись по укрытиям. Никому из них не нравилось находиться при обстреле снаружи.

Следующие два часа я провел на северном наблюдательном пункте, помогая нашим разбираться с талибами, которые любой ценой пытались добраться до базы. Появление американского военного вертолета, выпустившего две ракеты по позициям противника, мы встретили одобрительными возгласами. Радость оказалась недолгой: талибы в ответ ухитрились выстрелом из зенитки зацепить пилон подвески вооружения вертолета. Это переполнило чашу терпения, и было принято решение звать на помощь «взрослых парней» – в данном случае, бомбардировщик Б1, который должен был сбросить на огневую точку талибов 7000-фунтовый подарок.

Я знал, что сейчас последует, когда мы слушали по радио тридцатисекундный отсчет. И также я знал, что собаки, которые прятались сейчас в своих тесных кладовках, понятия не имели про взрыв. Но я ничем не мог им помочь.

Хотя я к этому готовился, ударная волна от зоны поражения, расположенной менее чем в тысяче метров, застала меня врасплох. Страшно было представить, какая паника началась у собак, когда отголоски взрыва разнеслись по всей долине, отражаясь от гор.

Облако в форме гриба медленно вырастало во влажном воздухе. О том, что стало с талибами, я не хотел и думать. Я не испытывал к ним жалости после того, как погиб морпех Уотсон.

Постоянные перестрелки с противником привели к тому, что нам стало сильно не хватать боеприпасов. Требовалась масштабная допоставка.

Чтобы привезти все необходимое, пришлось бы десять раз гонять транспортный вертолет, но такой возможности у штаба не было. По итогам, было принято решение, что с самолета «Геркулес C130» в пустыню над Наузадом будут сбрасывать грузовые поддоны. Босс поручил мне отправиться в пустыню, найти и оборудовать подходящее место, а потом сообщить об этом пилоту.

Я смог навестить собак только в восемь вечера, и то всего на пару минут. Глаза слипались, я едва стоял на ногах. Покормив всех четверых, я зашел в вольер к Наузаду и сел у стены, упираясь спиной в холодную и влажную глинобитную стену. Наузад подошел и сел рядом. Я чесал обрубки ушей, а он тыкался лбом мне в ладонь. Мы просидели так еще немного. Я поставил будильник, чтобы он поднял меня через двадцать минут, и сам не заметил, как начал клевать носом. Проснулся я весь дрожа, с таким ощущением, будто вырубился всего секунд на десять. Наузад все еще сидел рядом. Я неохотно поднялся, преодолевая дремоту. Ночь обещала быть бесконечной.

Рождественская ночь, одна минута первого. Пилот все рассчитал идеально. В ту же секунду, как я нажал на кнопку, чтобы сработал инфракрасный маркер, указывавший точку сбрасывания, в небе послышался низкий гул подлетающего «Геркулеса». Вскоре гул превратился в оглушительный рев, и громадный транспортник пролетел у нас прямо над головой – так низко, что мне сделалось не по себе.

Когда разгрузчик выбросил тяжелые груженые поддоны в пустоту ночного неба, я внезапно осознал, что С130 куда ближе к земле, чем мы думали.

Возможно, сторонний наблюдатель счел бы это комичным, но нам в тот момент было не до смеха: мы стояли посреди зоны выброски, и прямо на нас опускались на парашютах четырнадцать деревянных ящиков с боеприпасами.

– Черти! Бежим! – проорал я Джону.

В тусклом свете молодой луны невозможно было точно определить, как высоко над землей находится груз, но я надеялся, что у нас есть хотя бы пара секунд, пока не грохнутся первые ящики. Каждый весил не меньше двух тонн, и оказаться под одним из них нам совершенно не улыбалось.

Я поскользнулся на мокрой глине и отчаянно пытался восстановить равновесие, когда сзади упал первый поддон.

Джон пыхтел рядом, пытаясь отдышаться. Мы оба стояли, упираясь ладонями в колени, как гребцы после олимпийских соревнований.

– Вот черт, я не думал, что они полетят так низко, – сказал я.

Жадно втягивая морозный воздух, я обернулся и обнаружил, что ближайший ящик упал в каких-то ста футах от нас.

Понемногу пульс пришел в норму, дыхание восстановилось, и я нажал кнопку передачи на рации.

– База, 2 °C говорит. Сани Санта-Клауса приехали, прием.

– Вас понял. Едем собирать. Конец связи.

И вновь над пустыней повисла тишина. Все это мало напоминало утро Рождества, если честно.

– Пошли пока, посмотрим, что там Санта прислал, – предложил я Джону.

Вместе с парнями, которых прислали нам на подмогу, мы должны были отыскать и собрать все ящики, рассыпанные по пустыне. Потом их предстояло избавить от обвязки и строп парашютов и погрузить в машину.

Парни, оставшиеся на базе, должны были перебрать, пересчитать и разложить боеприпасы по местам. В это время с холма присматривали за тем, чтобы все прошло гладко. Если бы талибы проявили к нам хоть какой-то интерес, это нужно было пресекать моментально.

– С Рождеством, сержант, – окликнул меня знакомый голос с густым уэльским акцентом, когда я подошел к очередной горе боеприпасов на погрузке.

Тафф, помощник командира одного из взводов, пытался перерезать толстую обвязку. Кто-то отчаянно сражался с парашютом, который никак не желал сворачиваться, а вместо этого пытался замотать человека в себя. Тяжеленные парашюты обычно перетаскивали втроем, в одиночку это было безнадежно.

– И тебя с Рождеством, – ответил я. – Что, горюют сегодня красотки в Мертире? Некому с ними танцевать до утра?

– Это точно, сержант, – ответил он, наконец управившись с креплением и отскакивая в сторону, когда упаковки с патронами посыпались на землю.

– Cколько поддонов уже собрали? – спросил он.

– Одиннадцать. И еще три надо найти, – ответил я, продолжая разглядывать пустыню в прибор ночного видения. – По-моему, они где-то там приземлились, в вади, – предположил я, указывая в темноту. – Ни черта разглядеть невозможно.

– Восторг, – прокомментировал Тафф, подходя к борцу с парашютом, который теперь изображал привидение.

– Хватит дурью маяться, Майк, вылезай. – Тафф несильно стукнул ладонью по тому месту, где под шелковой тканью скрывалась голова.

– Эй, больно же! – протестующе донеслось изнутри парашюта, и Майк замахал руками, чтобы отбить еще один подзатыльник.

– Делай, что тебе говорят, Майк, вот ведь придурок.

– Вызови нас по рации минут через десять, – сказал я Таффу, – надеюсь, к тому времени я найду остальные три поддона.

Лица его я в темноте не видел, но не сомневался, что он ядовито ухмыляется.

– Жду не дождусь, – донесся ответ.

Первые лучи солнца начинали пробиваться через горные хребты на востоке. Небо было расчерчено оранжево-алыми полосами, в Афганистан пришло Рождество.

Нам надо было поторапливаться, вот уже почти семь часов мы собирали боеприпасы, и я не мог понять, почему талибы до сих пор не отреагировали на нашу суету.

Последний поддон обнаружился за добрых двести метров от точки сброса, в небольшом овраге посреди голой пустыни. Команда Таффа уже направлялась ко мне, я ждал их на мокром глинистом склоне. «Сомнительное будет удовольствие – перетаскивать ящик на другую сторону», – невольно подумалось мне.

Я начал перерезать толстенные страховочные ремни, удерживавшие на месте ящики с патронами, и едва успел отскочить, когда они повалились на землю.

В недрах всей этой конструкции обнаружилась пустота, проложенная пенопластом. Я подошел ближе и нагнулся рассмотреть, что там такое. Под защитным слоем обнаружилась большая картонная коробка. Стараясь не споткнуться о рассыпанные снаряды, я аккуратно приподнял крышку.

Когда рассветные лучи озарили внутренности коробки, я не смог сдержать улыбку: там лежал традиционный квадратный рождественский пирог, залитый белой глазурью, с надписью «Счастливого Рождества». Сверху был аккуратно воткнут небольшой конверт.

В нем обнаружилась открытка с толстяком Сантой, застрявшим в дымоходе. Из туго набитого мешка выглядывали разноцветные подарки. Надпись на обороте гласила:

«Поздравляем всех на базе в Наузаде с Рождеством!

Парни из Королевских ВВС».

– Один-ноль в вашу пользу, круто, – улыбнулся я.

После такого насыщенного утра это было именно то, что надо. Пирог отлично пойдет под горячий чай, когда мы наконец доберемся до базы.

Ранним утром небо выглядело великолепно, но вскоре тучи затянули его, как обычно. Воздух слегка прогрелся, но оставался слишком влажным, и когда мы сворачивали последние парашюты, волоча их по мокрой земле, с меня пот лил градом.

Было уже ближе к восьми утра, когда мы наконец доставили на базу остатки боеприпасов. Рождественский пирог ехал весь этот недолгий путь у меня на коленях. Мы устало и второпях сгрузили парашюты в специальные металлические контейнеры. Рано или поздно, их вернут в Бастион для того, чтобы использовать вновь.

– К машинам подходите, парни, – окликнул я остальных, утирая грязь и пот со лба. – Пришло время пирога.

В мгновение ока коробка опустела. Перепачканные руки уносили драгоценные ломтики. Горячий сладкий чай пошел на ура, и мы даже слегка взбодрились, устанавливая порядок дежурства на сегодняшний день. Никаких операций не планировалось, так что, если талибы не решат нас взбодрить, день ожидался тихий.

Наскоро подогрев воды и наполнив канистру, я принял душ, побрился и переодел свежее белье и носки. Штаны, правда, пришлось надеть прежние: вторые, постиранные два дня назад, до сих пор не просохли.

Из дома я привез ярко-красную рубашку, которую надевал только по особым случаям. Лиза терпеть ее не могла, поэтому я, понятное дело, старался носить ее как можно чаще. Когда она увидела, что я пакую рубашку в рюкзак, то предложила оставить ее талибам на память, когда буду возвращаться домой насовсем.

Мама прислала мне рождественские оленьи рога и ядовито-красный галстук-бабочку. Все это идеально дополняло мой рождественский наряд. Я вытащил из-под койки коробку с шоколадным печеньем, которое привез из Англии, натянул бронежилет и в таком виде отправился на проверку постов. Часовые выглядели такими же уставшими, как и я, но ничего не поделаешь – служба есть служба. Нельзя же было ради Рождества отменить дежурство.

Когда я закончил обход, коробка с печеньем опустела, а я объелся. Пришлось на каждом посту съедать по печенью с ребятами, я же не мог позволить им лакомиться в одиночку, правда?

На кухне Датчи уже успел облачиться в передник и чистил картошку. Я прошел внутрь, потом затормозил и вернулся во двор.

– Ого, и когда они это успели? – Я в изумлении воззрился на приставленную к внешней стене кухни самодельную печку, которую смастерили наши гуркхи.

– Пока ты в пустыне прохлаждался, – ответил Датчи и покачал головой, оценив мой наряд. – Их капрал услыхал про индеек и предложил свою помощь.

Это было удивительное сооружение. Печку изготовили из старого бидона для горючего, который как следует отчистили по такому случаю, установили на два кирпича и прижали к стене мешками с песком. Гуркхи прорезали небольшое отверстие спереди и подвесили на петлях дверцу. Внутри имелись полозья для двух противней, на которых можно было запекать птицу.

Снаружи печку обмазали двухдюймовым слоем мокрой глины и подвели газ. Резиновая трубка тянулась от вентиля прямо к баллону.

– Черт возьми, а газ они как подключили? – удивился я.

– Не спрашивай, – отозвался Датчи. – Лучше иди сюда, помогай.

У морпехов существует давняя традиция: на Рождество рядовому составу обед подают сержанты и офицеры. Мы с Датчи пошли еще дальше и решили приготовить все сами.

Добрых два часа, с помощью добровольцев из инженерной части мы приготовили все рождественские блюда, какие только смогли изобрести – на горелке и в самодельной духовке. Как ни странно, шпарила она отменно, и всякий раз, когда мы заглядывали проверить, как румянится птица, нас обдавало жаром и соблазнительным ароматом. Переворачивать и разделывать индейку пришлось ножом, потому что специальных щипцов у нас не было.

Запах стоял такой, что проснулся бы даже мертвый. Вскоре все подтянулись в столовую. Начальство, как положено, пожелало парням веселого Рождества.

– Обалдеть, ты глянь, сосиски в бекон завернуты, – обливаясь слюной, сообщил один морпех другому, с восторгом глядя на свою тарелку. К счастью, дождь на время прекратился, иначе очередь желающих угоститься рисковала бы изрядно промокнуть. И без того, стоя по щиколотку в грязи, они напоминали завсегдатаев музыкального фестиваля.

– Беконом я горжусь отдельно, – доверительным шепотом сообщил мне Датчи.

– Хорошая идея, это точно, – согласился я, ухмыляясь, – но, по-моему, моя жареная картошка им нравится больше.

На мне по-прежнему была идиотская красная рубашка и оленьи рога.

Кэп подошел к нам, покончив со своей порцией.

– Отличная работа, парни. Вернемся – подумайте о смене карьеры. Я поддержу.

– Р-р-р, – только и смог ответить на это Датчи с набитым ртом.

– Кстати, поделите парней между собой так, чтобы половина в штаб пришла к двум, а вторая – к трем. Договорились? – сказал босс.

– А в чем дело?

– Санта-Клаус зовет. – И с этими словами он нас покинул.

Озадаченные, мы переглянулись с Датчи. Никто ничего толком не понял.

Когда я со своими парнями зашел в два часа в наш штаб, то расхохотался от неожиданности. Кэп со своим заместителем украсили помещение остатками гирлянд, а на столе были выложены подарки, прибывавшие на базу последние несколько недель.

От Ассоциации морских пехотинцев нам всем полагалось по коробке, набитой всякой всячиной – бритвы, зубная паста, конфеты… все то, чего в обычных пайках не дают… Но смеялся я не поэтому.

В кресле посреди комнаты восседал самый настоящий Санта-Клаус с банкой пива в руке. Понятное дело, не настоящий: это был Ливи, наш фельдшер. Ему как служащему ВМФ разрешили отпустить бороду. Он специально не брился к этому дню и теперь щеголял густой щетиной от уха до уха. Не совсем как у Санты, конечно, но смотрелось неплохо, тем более в сочетании с красной курткой, штанами и колпаком. Теперь в Наузад пришло настоящее Рождество.

– Йо, йо, йо! – прокричал он с ливерпульским акцентом. – Идите ко мне на ручки, детишки, и рассказывайте, чего хотите под елочку!

– Я не готов, Санта, извини. Вот, бери лучше Тимми. – И я вытолкнул вперед самого младшего из нас. Тим радостно плюхнулся к Санте на колени.

– Тварь! – совсем не по-рождественски завопил Ливи, когда Тим вдавил его в кресло всем своим весом, да еще в бронежилете. – Ну что, ты был хорошим мальчиком? – С этими словами он потянулся к ящику за креслом.

– Конечно, – радостно ответил Тим, подыгрывая ему. По крайней мере, я очень надеялся, что он просто подыгрывает – а не верит в Санту по-настоящему.

– Тогда выпей пивка за мое здоровье! – И Ливи протянул ему холодную банку.

Так вот что он прятал в ящике!

– Я передумал, Санта! Я следующий, – завопил я и возглавил очередь желающих посидеть у Санта-Клауса на коленях.

Санта также раздавал красные рождественские коробочки армейского образца. Это давняя традиция: где бы ты ни служил – на суше или на море, в любой части света, на Рождество каждый военнослужащий получает небольшой подарочный набор. Мы сгрудились вокруг Санты, наслаждаясь пивом, и перебирали все эти маленькие пудинги, колпаки и прочие забавные мелочи.

Мы позвали гуркхов присоединиться к нам, в благодарность за их нелегкий труд и за все, что они для нас делали. Они хихикали, как мальчишки, заходя в штаб. Мы прокричали им с Рождеством и тоже выдали подарки. Восторг у них на лицах говорил сам за себя, они радостно переговаривались по-непальски. Потом им тоже пришлось посидеть на коленях у Санты – и получить свое пиво, конечно.

В маленькой комнате было тесно, шумно и весело. Кто-то пулял из рогатки кусочками пирога, кто-то устраивал гонки игрушечных улиток, которые также обнаружились в поздравительных наборах.

Колпаки Санты надевать было обязательно – точно так же, как приветствовать королеву, чей небольшой портрет в рамке обнаружился на дне каждой коробки.

Мы встали все вместе, чтобы отдать королеве честь, а потом веселье продолжилось с новой силой. Во все стороны летели обертки, мятая бумага, пустые коробки.

Я посмотрел на двоих парней, которые соревновались, кто больше запихнет в рот мини-пудингов. Вместо того чтобы обозвать их придурками, остальные щедро делились с ними своими лакомствами, в надежде установить мировой рекорд. Закончилось все, разумеется, тем, что оба закашлялись – и сухие крошки полетели во всех, кто был рядом.

Так мы развлекались целый час. Это было удивительно. Никто не говорил всерьез о том, как скучает по дому, но парни не ожидали ни рождественского обеда, ни Санты с пивом.

Я смотрел на них и чувствовал, как сердце наполняется гордостью. Парни не жаловались, что встречают праздник вдали от дома. Они справлялись, как могли. И заслужили свой час беззаботного веселья.

За весь день у меня не было ни минуты покоя. Я только утром наскоро вырвался покормить собак. Несколько часов после обеда пришлось отдежурить на наблюдательном пункте, чтобы дать отдых парням. Время ползло невыносимо медленно, нехватка сна давала себя знать, ледяной ветер пробирал до костей, и не спасала даже теплая куртка. На небе не было ни облачка, а это означало, что ночью температура вновь упадет ниже нуля. Все местные в такие холодные ночи спасались дома, у очага.

Я думал о Лизе – чем она сейчас занимается. Под кроватью я припрятал для нее подарок. Об этом я собирался сказать ей сегодня чуть позже, когда буду звонить домой. Мы не то чтобы особо отмечали Рождество, когда были вместе, но сейчас я бы дорого дал, чтобы оказаться с ней рядом.

Удивительно, что талибы так и не проявились за весь день, и я сомневался, что они дают нам передышку в честь праздника. Скорее всего, они понесли серьезные потери накануне – по крайней мере, на это я очень надеялся.

Когда стемнело, я пошел кормить собак. Специально для них я срезал с костей четыре куска индейки. В конце концов, у них ведь тоже Рождество!

Все четверо как с ума посходили, стоило зайти в вольер: они лаяли, носились туда сюда, прыгали на меня. Джена как обычно тоненько тявкала и поскуливала, вся дрожа от возбуждения.

Дэйв меня опередил. Он уже был внутри и открывал консервы. Мишура, которой мы обтянули ограждение, промокла, поникла и утратила праздничный вид.

– Я как раз с дежурства. Думал, ты еще занят, – пояснил Дэйв, заканчивая раскладывать свинину с клецками по мискам.

– Только освободился. – Я добавил сверху кусочки индейки.

– Псам понравится, – засмеялся Дэйв. – Только парням, наверное, лучше не говорить.

– Вот тут ты прав.

– Джене дай побольше. Ей сейчас нужнее. – Дэйв кивнул в ту сторону.

Скорее всего, он был прав. Живот у нее раздулся так, что щенков стоило ожидать со дня на день.

– Счастливого Рождества, собаки, – поздравил я терпеливо ожидающую четверку. Мы разнесли миски и отошли, чтобы дать им спокойно поесть.

Изголодавшиеся псы накинулись на рождественский обед так, словно вечность ничего не ели.

 

15

Все, хватит

На второй день Рождества мы с Датчи снова крутились на кухне. Сегодня на обед были макароны с цыпленком в белом вине. Неожиданно послышался оглушительный взрыв.

– База всем постам. Что за черт? Прием.

– База, говорит пост 1. В нас чуть не влетел снаряд, черт бы его подрал. Конец связи. – В голосе, звучавшем по рации, страх мешался с возмущением.

– Холм – Базе. Вас понял. По звуку похоже на реактивный снаряд. Конец связи.

«Черт, что они вытворяют?» – подумал я.

Талибы научились выпускать старые реактивные снаряды с самодельных деревянных пусковых установок. Эти конструкции были очень мобильными, легко прятались, но ни о какой меткости и прицельности стрельбы говорить не приходилось, – разве что талибам очень повезет.

База вскинулась по тревоге, Датчи поспешил выключить газ. Придется макаронам подождать.

Я бросился на свой пост и на бегу успел заметить, что столб дыма поднимается с другой стороны ворот, за внешней стеной.

– Слишком близко! – проорал Датчи, прежде чем мы разбежались в разные стороны.

Послышался вой подлетающего снаряда, я пригнулся, не замедляя шаг, но на сей раз мишенью была не база. Провожая ракету взглядом, я понял, что она летит куда-то в сторону холма. К счастью, и этот взрыв оказался «в молоко».

Я торопливо взобрался по железной лесенке и занял свое место, под защитой мешков с песком. Хатч уже давал наводку нашим стрелкам на Талибскую магистраль.

– Рождество пропустили, теперь отыгрываются! – прокричал он, весь на адреналине, и снова приник к биноклю, корректируя стрельбу молодняка.

Если не считать Рождества, с момента, как я вернулся из отпуска, не было дня, чтобы талибы нас не обстреливали. И с каждым разом снаряды ложились все ближе. Еще немного, и они начнут попадать по базе.

К концу декабря я окончательно потерял счет времени. Дни слипались в бесконечный серый ком. Каждый двадцатичетырехчасовой цикл состоял из повторяющихся действий: быстро покормить собак, отсидеть утреннее совещание, обойти посты, заняться патрулями, вернуться на свой пост при обстреле, вычистить оружие, приготовить парням обед, снова покормить собак и завалиться спать. Иногда к этому добавлялись еще радиодежурства. На другой день все повторялось заново.

Собаки стали моим единственным развлечением. РПГ неизменно улучшал мне настроение, стоило лишь посмотреть, как он носится за Пулей. Джена, растолстевшая до невозможности, наоборот, предпочитала не двигаться и ждала, пока я приду и ее поглажу.

За это время псы практически прикончили наши запасы свинины с клецками. К счастью, Джону во время очередной развозки воды посчастливилось обнаружить три здоровенных ящика халяльного риса с курицей, предназначенного для афганской армии. Но поскольку как раз перед Рождеством их передислоцировали в Бастион, эти припасы оказались никому не нужны. Ничего более липкого и безвкусного нам есть не доводилось.

– Наши плеваться будут, – констатировал Дэйв.

– Согласен, – кивнул я, с отвращением дожевывая остатки порции. – Так зачем пропадать добру?

Вечером мы радостно любовались тем, как вся четверка уплетает новое блюдо. Пока мы с Джоном мыли миски, я вспомнил, о чем хотел его спросить еще с утра.

– Ты сегодня эту белую псину видел?

– Какую? – не понял он.

– Я шел в штаб с северного поста, и тут прямо на меня из-за ящиков с боеприпасами выскочил этот тощий недомерок. Какое-то время носился вокруг, между ног скакал как сумасшедший, потом в щель юркнул между воротами и стеной. Убей, не знаю, как он туда протиснулся, там дюймов пять ширина от силы. Я деревяшку засунул, чтобы он больше не лазил. По-моему, с нас хватит уже собак. Что скажешь?

– Нет, не видел я никого, – ответил Джон. – И нам больше точно не надо.

Джена должна была рожать со дня на день. Я понятия не имел, что мы будем делать со щенками. Никакого плана, как доставить собак в приют, у меня не было тоже. Ни мэйлов, ни звонков. Все попытки Лизы хоть с кем-то выйти на связь оставались без ответа.

Я понимал, что жаловаться на некачественное обслуживание тут не следует. В конце концов, это был не настоящий приют для животных, а просто пара афганцев, готовых заниматься брошенными собаками. Но иногда раздражение брало верх, и я об этом забывал напрочь.

Тем не менее эти люди проявляли заботу и доброту по отношению к животным, на которую трудно было рассчитывать в этом богом забытом месте. У них не было офиса, скорее всего, им никто толком не платил за работу. И самое главное, они рисковали жизнью, имея дело с западными организациями.

Я шел в сторону кухни. Ветер улегся, но температура стремительно падала по мере того, как солнце опускалось за горизонт. Пора было натягивать куртку, ночь обещала быть холодной.

Внезапно земля с грохотом содрогнулась под ногами. По тому, как звук отражался от стен базы, я понял, что взрыв пришелся близко, очень близко.

И тут же затрещала рация.

– База, это пост 4. Снаряд, черт, совсем рядом с нами, черт, прием. – Ливерпульский акцент ни с чем нельзя было спутать. Кроме Ливи, у нас парней оттуда не было.

– База – посту 4. Вы в порядке? Прием.

– Э-эй. Ну блин, типа того. Прямо под стеной, черт, рвануло. Прием. – Слова из него так и сыпались, он явно был напуган, что попадание пришлось настолько близко.

– Эй, эй, пост 4. База говорит. Эй, без нервов, эй, – донесся ответ с деланным ливерпульским акцентом.

Как выяснилось, Ливи родился в рубашке. Проливные дожди размягчили плоские, обмазанные глиной крыши построек вокруг его поста, выходившего на юго-запад. И хотя снаряд упал всего в четырех футах от позиции Ливи, взрывная головка пробила размокшую крышу и упала внутрь дома с очень толстыми стенами – где и взорвалась, никому не причинив вреда.

Если бы взрыв случился на крыше, Ливи вряд ли довелось бы встречать еще одно Рождество.

Близко. Слишком близко.

Пока я в очередной раз забирался по лесенке на свой наблюдательный пункт, я думал о собаках. Вокруг творился полный дурдом, и иногда всем бывало страшно, хотя мы в этом и не сознавались. Я мог лишь надеяться, что все четверо сейчас в безопасности в своих укрытиях.

Им некуда было деваться от постоянных перестрелок и взрывов, и, мне кажется, для них это было еще страшнее, ведь мы хотя бы понимали, что творится вокруг, хотя и не имели никакого контроля над происходящим.

Пару дней назад я видел, как Наузад испугался пролетавшего над нами истребителя. Вместо убежища в стене он устремился к картонной коробке и забился в нее, свернувшись калачиком и беспокойно поводя огрызками ушей. Никакими галетами его невозможно было выманить наружу. Я пытался объяснить, что все в порядке и беспокоиться не о чем, но он мне явно не верил. Наузад постоянно оставался настороже, и это неудивительно: он не мог не ощущать тревогу, разлитую в воздухе по всей базе.

Ночь была тихая, с яркой полной луной, и мы с Наузадом, как обычно, вышли на прогулку по базе.

В последнее время я тревожился за него. Он остался в своем вольере один, ему не с кем было играть. Конечно, так мне было проще его кормить, и для остальных собак так было безопаснее. Но мне казалось, что уединение не идет ему на пользу.

Я понимал, что ему надо больше двигаться, а сейчас он целыми днями валялся на своей подушке и поднимался только поесть и помочиться. Но поскольку невозможно было предсказать, как он поведет себя с тем или иным человеком, я мог выгуливать его только по ночам. Это вызывало у меня досаду. Он ведь не был злым по характеру, ему просто крепко досталось в прошлой жизни. К сожалению, всерьез заниматься его воспитанием я не мог, на это физически не было времени. И рисковать, что он кого-то покусает, тоже было нельзя, поэтому держать Наузада приходилось на коротком поводке – в буквальном смысле слова.

Поводок я сделал из парашютной стропы. Но даже с петлей на шее Наузад все равно рычал, вставал на задние лапы и пытался кидаться на незнакомцев, стоило кому-то пройти ближе, чем в десяти шагах. Никакие слова не помогали. Утробное рычание и оскаленные клыки были его единственным ответом. Я понимал, что он всего лишь пытается защищать меня. Я точно знал, что с этим можно справиться. Но время… Где взять на это время?

Будущее Наузада тревожило меня больше всего. Даже если его удастся доставить в приют, я сомневался, что кто-то согласится взять его домой. Но тогда у персонала приюта на руках окажется неуправляемый бойцовый пес – и что они будут с ним делать?

Думать об этом я не хотел.

Джон наполнял канистры с водой у насоса. Я пошел в его сторону. Хотя он был еще совсем молоденьким парнишкой, мы отлично ладили и временами болтали обо всем, что приходило на ум. Сейчас до меня дошло, что я никогда не спрашивал, откуда он родом и сколько ему лет. Вот и тема для разговора, почему бы и нет?

– Привет, Наузад, – поздоровался он, выключая насос и оборачиваясь в нашу сторону.

Внезапно, без предупреждения Наузад с рычанием бросился Джону в ноги. К счастью, тот оказался достаточно шустрым и отпрыгнул, прежде чем пес вцепился ему в лодыжку. Не будь у него такой быстрой реакции, он мог бы серьезно пострадать.

– Тварь, это что еще? – заорал Джон.

Он не мог понять, в чем дело, я тоже. Он же не был для Наузада чужаком. Джон его временами кормил, черт возьми.

И тут внутри у меня что-то хрустнуло. Злость на талибов, которые палили по нам каждый день, хронический недосып, нервы, холод – все это сплелось в один клубок. И я понял, что больше так не могу.

– Наузад! Все! Хватит! – выкрикнул я, дергая за поводок с такой силой, что чуть не опрокинул его на спину. Затем я поволок его к воротам. – Никто тебя в приют не возьмет. Бесполезная ты тварь!

Совершенно обалдевший Джон смотрел на это какое-то время, потом вернулся к насосу.

Как только я смог достаточно приоткрыть ворота, я вытолкал Наузада наружу. Он сперва пытался сопротивляться, передними лапами цепляясь за землю, но я был сильнее. Он не издавал ни звука, в шоке оттого, что я выгоняю его в холодную ночь.

Луна сегодня была особенно яркой, и в ее серебристом сиянии я смотрел, как Наузад трусит прочь от ворот. Дойдя до угла, он обернулся и пару секунд смотрел на меня – а потом исчез.

Я сделал вдох, другой и только тогда осознал, что случилось. После всего, через что мы вместе прошли, я выгнал Наузада вон. Все было кончено.

Чувство вины терзало меня. Но теперь было уже поздно. Что сделано, то сделано.

Я пошел в казарму, по-прежнему с бесполезным поводком в руках. Надо было поспать. Я очень устал.

Это было поражение. Два месяца я отчаянно пытался убедить себя, что смогу помочь афганскому бойцовому псу, но оказалось, что все это без толку.

И не Наузад был в этом виноват, просто так получилось. Я повторял себе вновь и вновь, что сделал все, как надо. Сидел на койке в выстуженной комнате, расшнуровывал ботинки. Лег спать, даже не раздеваясь – все равно через три часа на дежурство. Стараясь не думать о Наузаде, я погрузился в сон.

Меня разбудил будильник, вокруг стояла кромешная тьма. Оставалось десять минут до радиодежурства в штабе. Три часа ночи, все хорошо.

Нет, конечно, не все, сказал я себе, торопливо обуваясь и притопывая, чтобы хоть немного согреться. Затем я натянул куртку и шапку и вышел наружу.

Луна была ясная и холодная, весь мир вокруг казался обледеневшим. Земля похрустывала под ногами, пока я шел в штаб. И тут я услышал странный звук, разносившийся в неподвижном воздухе.

Это был не вой, ничего похожего на то, как в фильмах завывают волки-оборотни, – нет, кто-то скулил, негромко, отчаянно призыва на помощь. Собака.

И я точно знал, кто это.

У меня еще оставалась пара минут до дежурства, и всегда можно было сказать, что я немного проспал, так что я взял самодельную деревянную лесенку, прислонил к стене и забрался наверх, чтобы выглянуть на ту сторону.

– Черт.

Внутри все сжалось.

Наузад сидел у ворот, потерянный и отвергнутый. Он ждал, чтобы его впустили в то место, которое он уже привык считать своим домом. И этот дом для него создал я.

– Не делай этого, – строго сказал я себе, спускаясь на землю. – Ему скоро надоест. Найдет себе другое убежище. Оставь его в покое. Все равно ничего не выйдет.

Мне больших усилий стоило заставить себя дойти до штаба.

Сам не помню, как я принял дела у сменщика. Все было как обычно, ничего нового за эти два месяца.

Тикали часы, мучительно медленно отсчитывая минуты, я сидел и пялился на стену, увешанную картами. Схемы улиц и домов сворачивались в запутанный черный клубок.

Перед глазами у меня по-прежнему стоял Наузад, скулящий за воротами. Если собаки способны ощущать одиночество и страх – именно это он чувствовал сейчас.

– Хватит, Фартинг, – велел я себе. – Ты дал ему шанс. А теперь уймись.

Я снова посмотрел на часы. Время застыло на месте.

Я ударил кулаком по столу.

– Черт возьми!

Слим, наш связист, подскочил на стуле. Знай я его чуть хуже, решил бы, что он спал.

– Что? – Он захлопал глазами, пытаясь понять, в чем дело.

– Ничего, – ответил я, поднимаясь. – Отлить пойду, через три минуты вернусь.

Я бросился бежать, едва за мной закрылась дверь.

Вновь забравшись по лестнице, я осмотрелся. Прошел почти час, как я видел его у ворот. Наузада не было.

Кажется, я ощутил облегчение. Или нет.

И тут, когда я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку, я заметил свернувшуюся калачиком тень у подножия стены. Ее было почти не разглядеть в темноте.

Наузад сжался в комочек, просунув морду под задние лапы, чтобы сберечь хоть немного тепла. Шерсть была покрыта наледью, неудивительно, что я его не сразу заметил – он почти сливался с землей.

Не помню, как я спустился на землю. Пульс частил, как с цепи сорвался.

Посреди ночи скрежет тяжеленного металлического засова заставил меня поморщиться. Звук был такой, словно я долбил кувалдой по корпусу «Титаника».

Я приоткрыл ворота ровно настолько, чтобы просунуть голову. Наузад встрепенулся, но остался лежать.

– Наузад, это я, иди сюда, псина, – прошептал я.

Узнав мой голос, он неловко поднялся на ноги. Я чувствовал себя таким виноватым, что ком в голе застрял. Он завилял хвостом, когда я начал стряхивать с него лед. Кристаллики мерцали в свете луны, осыпаясь наземь.

Я потрепал его по голове:

– Прости, приятель. Давай так больше не будем, идет?

Я поднялся, и Наузад с восторгом потоптался мне по ноге. Он до сих пор не мог поверить, что его взяли обратно. Мы немного попрыгали у ворот, и я был так же счастлив видеть его, как и он меня.

 

16

Смеющийся полицейский

Когда пыль осела, я в полном недоумении уставился на людей, сгрудившихся посреди пустыни. Их было человек шесть, все стояли на коленях, а то и на четвереньках, и несмотря на тонкий слой пыли, покрывавшей их с головы до ног, я мог разглядеть тускло-синюю униформу и «калаши» за спиной. Национальная полиция Афганистана, черт возьми.

– Неужели их вертолет доставил? – спросил я себя.

Дурацкий вопрос, им больше неоткуда было взяться. Но было бы, наверное, славно, если бы кто-то соизволил нас предупредить о прибытии нового отряда НПА. Предыдущие куда-то спешно подевались пару дней назад. Это всех нас застало врасплох. За время, что они провели у нас на базе, я успел понять только одно: они точно так же плохо понимали нас, как и мы их. Совершенно разные культуры, обычаи и привычки самым чудовищным образом противоречили друг другу, где только можно, и ни одна из сторон не была готова на компромисс.

Последний месяц они делали вид, что патрулируют окрестности, порой из своих рейдов возвращались с какими-то припасами. И вдруг через переводчика сообщили, что выдвигаются в Лашкар-Гар, и не успели мы толком спросить, в чем дело, как их старенький джип, чихая, кашляя и плюясь дымом на всю округу, уже выехал за ворота.

Мы стояли и смотрели, раскрыв рты. Командир сидел за рулем. Остальные восседали сзади, с автоматами в руках, среди каких-то ящиков и мешков. Чуть позже с холма на базу сообщили, что видели, как они двинулись по южной дороге.

– Как они собираются проезжать блокпосты талибов? – спросил Джон, не скрывая недоумения.

– Надеются, наверное, что кривая вывезет, – только и мог предположить я. Мы бросились запирать ворота, поскольку наши бывшие соседи сделать этого не потрудились. Все, что от них осталось, – это след шин в размокшей земле.

А теперь я смотрел на шестерых новеньких НПАшников, которые отряхивались и бодро переговаривались между собой. Выглядели они не слишком презентабельно, потрепанная форма была вся в грязи: улетавший вертолет позаботился об этом. Сейчас от него осталась только жирная точка в небе, да и та стремительно уменьшалась.

Я посмотрел на Джона, потом снова на полицейских. По возрасту все разнились: младшему на вид было лет тринадцать, старший выглядел моим ровесником, то есть хорошо за тридцать. Рядом с ними стоял британский морпех, тоже заляпанный грязью с ног до головы. Он не спеша собирал с земли свои пожитки. Рядом валялись голубые мешки с почтой. У НПАшников, судя по всему, никакого собственного снаряжения не было.

– Посмотрим, что они из себя представляют, – сказал я Джону и направился к ним.

Наш джип, за которым мы укрывались от порывов ветра, поднимаемых вертолетом, был уже весь в сколах, щербинах и вмятинах. Всякий раз, глядя на него, я радовался, что это не моя машина.

Рослый темнокожий афганец с окладистой бородой вышел нам навстречу. В густых курчавых волосах было полно песка и грязи после вертолета.

– Салям алейкум, – произнес я, приложив раскрытую ладонь правой руки к сердцу.

Улыбнувшись, он ответил мне тем же самым, после чего между нами повисло молчание. Вероятно, он ждал, что сейчас я еще что-нибудь скажу на пушту. Под его пронзительным взглядом мне сделалось не по себе.

– Все, чувак, мой пушту на этом закончился, – сказал я и вопросительно покосился на Джона: мол, а дальше-то что?

Теперь уже все шестеро афганцев взирали на меня, сияя от радости. Впрочем, подозреваю, причиной было не мое появление, а первый в жизни полет на вертолете.

– Ладно, все в машину, – сказал я, указывая на наш пикап. Они посмотрели на машину, потом на меня, все хором закивали с неожиданным энтузиазмом и потопали в ту сторону.

– Ну, привет, – повернулся я наконец к одиноко стоящему морпеху. – Добро пожаловать в Наузад.

– Офонареть, – отозвался он.

Я тут же узнал его по голосу:

– Стив, рад тебя видеть!

Наше знакомство в Гиришке началось с того, что Стив огрел меня по пальцам поварешкой за то, что я пытался стянуть за завтраком лишнюю сосиску. Он был капралом, ниже меня по званию, но я его простил: Стив был поваром, и чертовски хорошим, надо сказать. Хотя вслух бы я этого не признал никогда в жизни. Теперь мы с Датчи были спасены.

Стив, как большинство поваров, был грубоват, он привык править у себя на кухне железной рукой. Но у него было золотое сердце, он был готов ради друзей наизнанку вывернуться, если надо. И, конечно, он дал мне тогда вторую сосиску.

– Говорят, тут сержанты даже яйца вкрутую сварить неспособны, пришлось взрослых на помощь звать, – подколол он меня.

– Вот уж не знаю, зачем тебя к нам прислали, приятель. Я слышал, на повара выучиться труднее всего на свете…

Он закончил шутку первым, перебив меня:

– Ага, ага, и ты пока ни одного не видел, кто бы доучился. Ха-ха-ха, вези меня на свою кухню, неудачник! – Мы пожали друг другу руки. – Я тоже рад тебя видеть, дружище.

До базы мы доехали как всегда быстро. Новые полицейские весело трещали между собой. Я слегка обалдел, когда во дворе они поспрыгивали в мягкую грязь, едва мы успели затормозить.

Кажется, им кто-то объяснил, где тут что находится, потому что они скрылись в своем здании раньше, чем сюда дошел переводчик.

– Такое впечатление, что они тут не в первый раз, – поделился я с Джоном своим наблюдением.

Чуть позже мне еще надо было представить их боссу.

Стиву не терпелось отправиться на кухню, но сперва пришлось вытерпеть приветственный спич, инструктаж и все прочие формальности. Только тогда мы с Датчи наконец уволокли его осматривать новые владения.

Стив насмешливо провел пальцем по плите, которая мне казалась достаточно чистой.

– Хм-хм, – пробормотал он, поднимая указательный палец, вымазанный копотью. – Ну, парни, не плачьте. Спасение пришло, с вами профессионал.

– Эй, мы тут с голоду не помирали вообще-то! – воскликнул я, изображая возмущение.

На самом деле, понятно, глаза бы наши эту кухню не видели. Я был вне себя от радости, что нас избавили от этой повинности.

Ни я, ни Датчи в этом сроду бы не признались, но готовил Стив в сто раз лучше, чем мы. И нас это вполне устраивало.

РПГ тоже это признал. Через пару дней после того, как Стив обосновался на кухне, РПГ каким-то образом повадился протискиваться в щелку между калиткой и ограждением и как ни в чем не бывало пристраиваться в хвост голодной очереди на раздачу. Он садился среди ящиков с песком у стены и терпеливо ждал, пока парни не закончат завтракать, а потом старательно подбирал объедки.

Стив стал оставлять ему сосиску, и это угощение РПГ заглатывал быстрее, чем можно уследить глазом.

Атмосфера на базе поменялась к лучшему еще и благодаря новому составу НПА. Они оказались куда более общительными и уживчивыми, чем их предшественники. Нередко они вытаскивали пластиковые стулья в свой садик и сидели там, посреди лужайки, с трех сторон обсаженной какими-то кустиками и цветами, названия которых я не знал.

Сегодня они снова там сидели, а мы с Дэйвом шли мимо после очередной кормежки нашего зоопарка. Трудно было удержаться от улыбки, глядя на то, что выделывали полицейские.

Четверо сидели и ритмично хлопали в ладоши, попыхивая самокрутками. Оружие было беспорядочно свалено на земле. Двое молоденьких НПАшников изображали какой-то сложный медленный танец. Из-под ботинок летела грязь, они выделывали все более замысловатые коленца.

Мы с Дэйвом помахали им рукой и поздоровались, проходя мимо. Я подумал, что можно проявить вежливость. Уж всяко эти парни не могут оказаться хуже тех, что были до них.

Один из полицейских был попузатее остальных, с толстыми щеками, поросшими курчавой, ухоженной бородкой. Он был примерно ровесником тому парню, который пытался общаться со мной сразу после прилета. Этому нравилось торчать у открытых дверей кухни, что-то тараторя без умолку на пушту, к вящему раздражению Стива.

Сейчас, завидев нас, он поднялся с места. Двое молоденьких полицейских продолжали отплясывать на лужайке.

– Салям алейкум, – поприветствовал нас НПАшник, протягивая руку.

Глаза его блестели, лицо озаряла широкая улыбка, и мы невольно заулыбались в ответ, крепко пожимая ему руку и пытаясь ответить на нашем лучшем пушту.

Он потянул нас к стульям. Их старший, тот самый, с кем мы говорили на посадочной площадке, остался сидеть, но тоже радостно нам улыбался. Делать было нечего, мы подошли ближе.

– Мы не танцуем, – сказал я, хотя они никак не могли меня понять.

Толстяк, заведя нас в садик, что-то гаркнул двум младшим, которые тоже сидели на стульях. Они немедленно подскочили и принялись смахивать пыль с сидений, прежде чем предложить нам сесть.

– Спасибо, – сказали мы, опять же неуверенные, что нас хоть кто-то понимает.

Старший что-то скомандовал пареньку, которому на вид было лет тринадцать-четырнадцать, и тот испарился. Мы с Дэйвом сидели молча, пока остальные хлопали танцорам. На вид танцевавшим парням было лет по двадцать, и, судя по всему, этот танец был им хорошо знаком – вероятно, какое-то традиционное развлечение.

Мы очень надеялись, что никто не предложит станцевать нам с Дэйвом.

Толстяк вновь оказался перед нами, он быстро и радостно что-то говорил на пушту, оживленно жестикулируя.

– Мы тебя не понимаем. – Я беспомощно развел руками и посмотрел на Дэйва, но тот лишь пожал плечами в ответ.

Я бы дорого дал за то, чтобы наш переводчик Гарри сейчас прошел мимо, но увы, его не было видно. Мы снова пожали плечами, когда поняли, что дородный полицейский явно ждет от нас какого-то ответа.

К счастью, в это время вернулся подросток с подносом, где стоял чайник, чашки и вазочка с леденцами.

– О, чай – отлично, – обрадовался я. Танец прервался, и все собрались вокруг подноса. Первым налили командиру, который сам не делал ничего. Потом серебряный чайник оказался перед нами, и один из младших разлил нам по чашкам мутную светло-бурую жидкость.

Я не был уверен, что эту воду нам стоит пить, но нельзя было обижать людей отказом при первом же знакомстве. Прошлая группа никогда не пыталась налаживать с нами контакт.

– Ваше здоровье, – сказал я, поднимая чашку, и отхлебнул чай. – Терпимо, – бросил я Дэйву, зная, что они все равно нас не понимают. Чай приятно отдавал мятой.

– Спасибо, сэр.

Я чуть не подавился, когда понял, что мне только что ответили на моем родном языке. Это был младший из афганцев.

– Ты говоришь по-английски?

– Мало-мало. Школа учил до полиция. – Он заулыбался.

Я мысленно отмотал время назад, пытаясь припомнить, о чем мы говорили между собой в присутствии НПАшников. Никто не думал, что они могут нас понимать. Но вроде бы никаких военных секретов мы не обсуждали.

Старший обратился к подростку, тот быстро ответил, потом повернулся к нам.

– Ты командир? – спросил он.

Я уж было собрался объяснить ему всю армейскую иерархию от и до, но вовремя сообразил, что на это уйдет целый день. Вместо этого я опустил ладонь к земле и сказал:

– Маленький командир. – Потом встал и указал на здание штаба, подняв ладонь выше: – Большой командир.

– А-а. – Такое объяснение парня явно устроило, он начал переводить это своему шефу.

Тот выслушал, кивнул, и остальные тоже закивали с понимающими лицами.

Чтобы не оставаться в стороне, Дэйв поднес руку к земле совсем близко, потом ткнул себя в грудь:

– Совсем маленький командир.

Это они тоже поняли и радостно засмеялись.

Подросток указал на невозмутимого командира и поднял грязную ладонь повыше:

– Командир, – потом указал на толстяка, затащившего нас на чай, и опустил руку к земле: – Маленький командир.

– Мы поняли, – хором сказали мы, улыбаясь. У нас наконец-то получился настоящий разговор.

– Как вас зовут? – рискнул я задать новый вопрос.

Юный афганец начал с командира, которого – что неудивительно – так и звали: Командир. Мы с Дэйвом синхронно кивнули. Толстяка звали Рози.

– Рози? – переспросили мы, думая, что ослышались.

Но нет, его действительно звали Рози. Он просиял, повторяя свое имя несколько раз подряд.

Мы потренировались в произношении, пока наконец не запомнили всех правильно. Остальных полицейских звали Тинтин, Джемаль и Хусейн. Тинтин с Джемалем были похожи, как братья – длинные худые лица и жидкие бородки. Правда, у Джемаля были гладкие, прямые волосы, стриженные под горшок, а у Тинтина – копна кудрей, на которой с трудом держался головной убор. Они оба носили небрежно расстегнутые форменные куртки. Хуссейн единственный ходил в традиционной свободной рубахе и, казалось, ничуть не страдал от холода.

Под конец подросток указал на себя:

– Абдулатип.

Мы повторили, чтобы не ошибиться.

– Да, да, Абдулатип, – радостно подтвердил он.

– Меня зовут Пенни, а это Дэйв, – сказал я.

– Пенни и Дэйв, – повторили они хором.

Еще несколько минут длилось веселье. Со смехом мы тыкали друг другу пальцем в грудь и повторяли имена. Потом они вновь начали хлопать в ладоши, и на этот раз мы с Дэйвом к ним присоединились.

Тинтин с Джемалем поднялись и опять начали танцевать. Они почти парили над землей, притоптывали, упираясь в землю носками кожаных туфель, и отбивали ритм каблуками.

Я наслаждался зрелищем, Абдулатип подливал нам чая. Никаких срочных дел у нас с Дэйвом не было, и куда приятнее было сидеть тут, чем выслушивать жалобы Стива на несовершенство нашей кухни. Так что мы хлопали в ладоши и пили чай.

 

17

В тесноте, да не в обиде

Это пешее патрулирование оказалось самым продолжительным из всех, в которые мы ходили, и очень тяжелым. Мы охватили большую территорию, передвигаясь при этом с постоянными остановками. Под конец у меня не на шутку ломило спину от того, сколько раз пришлось опускаться в положение для стрельбы, а потом распрямляться обратно.

Но сейчас, оглядываясь по сторонам, я забыл обо всем, даже о боли. Ничего подобного за время пребывания в Афганистане я еще не видел.

На обратном пути к базе мы решили проверить бывшую школу в западной части города. Это было не отдельное здание, а целый закрытый квартал: множество небольших строений, окруженных высокими стенами и вмещавших пять или шесть учебных классов.

К сожалению, талибы навестили школу задолго до нас. И дело было даже не в мешках с песком, отмечавших огневую позицию на крыше, а в том, как все было разгромлено и изуродовано. Они разбили и поломали все, что можно было разбить и сломать. Были с корнем выворочены даже дверные и оконные рамы.

Что меня больше всего шокировало – так это книги всех форм, цветов и размеров, раскиданные по полу в двух классных комнатах. Невозможно было пройти, не наступая на них. Я наклонился, чтобы рассмотреть книги поближе. Верхний слой промок от дождя, заливавшего разбитые окна. Мягкие обложки покоробились, страницы слиплись, почти все они были непригодны для чтения.

Я поднял книгу, на обложке которой яркими буквами было написано English, и еще что-то на пушту – вероятно «Учебник английского языка». Надпись внизу гласила, что это подарок от народа Канады.

Я пролистал несколько страниц. В основном тут были изображения повседневных предметов с подписями, как они называются по-английски.

Положив учебник в груду книг, я поднял другой. Этот оказался подарен благотворительным обществом из США. Его тоже пришлось бросить, он весь промок и стал непригоден для чтения.

Мы также обнаружили две доски для записей и промокшую коробку с цветными мелками. Талибы не поленились переломать все мелки, чтобы ими стало невозможно писать.

Я не понимал, как у людей может рука подняться вытворять подобное. Бессмысленное разрушение вызывало тошноту.

Парни, проверявшие другие помещения, доложили, что там все то же самое. Я проинформировал обо всем босса. Он тоже не понимал, зачем так уродовать школу. Если наложить на образование полный запрет, талибы обречены. Даже они не могли этого не понимать.

Мы вышли из школы и направились домой, на базу.

Улицы и переулки, как обычно, были пустынны. Рваные полотняные навесы над прилавками трепал зимний ветер. Заброшенные, заколоченные лавки и магазинчики… Только это и говорило о том, что когда-то здесь был цветущий торговый город.

Когда наш патруль добрался до широкого перекрестка в западной части города, мы внезапно обнаружили там старый русский танк «T54».

Ржавеющий металлический корпус оказался почти нетронутым, дуло, торчавшее из башни, указывало в сторону одной из улиц. Ржавый люк был открыт нараспашку. Это было странное зрелище, словно мы наткнулись на какой-то несуразный памятник прошлой эпохи, когда местные сражались с военной силой, значительно превосходившей их числом и вооружением. Русские были вынуждены уйти.

Как и все наши, я никогда раньше не видел русского танка вживую, несмотря на множество учебных часов, посвященных распознаванию видов техники. По счастью, холодная война так и не переросла в горячую. И вот мы увидели его, что называется, во плоти.

Наконец, после бесконечных блужданий по городу, мы вернулись на базу. Больше всего мне хотелось скинуть экипировку и бронежилет. Поясница ныла так, что терпеть было невозможно. Неприятно было осознавать, что ты уже не так молод, как был когда-то.

Я стоял у кухни и стягивал броник, когда рядом возник Грант, наш минометчик.

– Сержант, вам надо на это взглянуть, – с густым шотландским акцентом окликнул он, делая знак, чтобы я следовал за ним.

– Что там еще? – Я неохотно натянул бронежилет обратно. – Куда мы идем?

Холодный ветер тут же выстудил промокшую от пота рубаху под броней, и меня пробрала дрожь.

Грант подошел к задним воротам, где уже толпились парни, которые с интересом за чем-то наблюдали.

Я помотал головой. Ворота как ворота, ничего необычного. Закрыты, как положено, на засов.

– Да что там такое, Грант? – спросил я с налетом раздражения.

Когда мы возвращались с патрулирования, у Стива всегда стоял наготове горячий чай, и парни это очень ценили. Я мог бы сейчас сидеть на кухне и греть руки об горячую кружку.

– Тс-с, сержант, погодите, сейчас увидите сами.

Я хотел было напомнить этому салаге, что не ему говорить мне «тс-с» – и тут я это увидел. И все прочие мысли тут же выветрились из головы.

– Что за черт?

Крохотный серо-бурый комочек появился в узкой щели под воротами, где глину слегка размыло дождем. Кто-то пропихивал его внутрь. С такого расстояния комочек больше всего напоминал плюшевую игрушку.

– Будь я неладен! – вырвалось у меня, когда я наконец понял, что происходит.

Это был новорожденный щенок, от силы пары дней от роду. И кто-то с другой стороны неловко проталкивал его к нам.

Вместе с остальными морпехами я, как зачарованный, наблюдал за тем, что будет дальше, и вскоре толкающая сила проявила себя. Сперва показалась грязная морда с ярко-розовым носом, потом узкая, перепачканная голова. Это была та самая шустрая белая псинка, которую я засек на базе пару дней назад. Протиснувшись в щель, она торопливо обнюхала щенка, пихнула его носом, затем аккуратно сжала зубами за шкирку и потащила к задней стене, туда, где осталась небольшая выбоина после взрыва, устроенного гуркхами, чтобы пробить ворота.

– И так третий раз уже, – прокомментировал Грант.

– Я ее недавно видел, – сказал я. – Похоже, приходила на разведку.

Со стороны выбоина выглядела сухой и неплохо защищенной от дождя и ветра. Лохматая белая собачонка бережно уложила новорожденного щенка рядом с двумя другими, спавшими в «гнезде», свернувшись клубочком. Мамочка обнюхала всех троих еще раз, лизнула и потрусила обратно к воротам.

– По городу, похоже, объявления расклеили, сержант, – улыбнулся Грант. – Всем бродяжкам – сюда.

– Кому ты это говоришь, – вздохнул я.

В тихом остолбенении я наблюдал, как отчаянная мамаша через немыслимо узкий лаз отправилась за остатками помета. Через пару минут появился еще один щенок, белый, как комочек ваты, он тоже обрел место рядом с собратьями.

Я никогда такого не видел. В голове теснились вопросы. Откуда эта псина, черт возьми, узнала, что щенков надо тащить сюда? Неужели она каким-то образом сообразила, что я не смогу сказать нет?

– Глазам не верю, – вот и все, что я мог выдавить из себя.

А ведь через несколько дней должна была разродиться Джена. И что мы будем делать со всем этим детским садом?

– Ты не мог бы позвать сюда Дэйва, если он не на дежурстве, – попросил я Гранта. – Спасибо, приятель.

В ожидании Дэйва я отследил появление еще двух щенков. Теперь комплект был собран, и усталая мать, затолкав их носом в теплую кучку, наконец улеглась рядом.

– Это что, шутка, черт возьми? – Дэйв примчался, как только услышал новости, бросив на кухне недопитый чай и недокуренную сигарету. – Мамаша их протащила в щель под воротами?

– Угу, – кивнул я. – И что теперь делать? Мы же не можем их там оставить.

Дэйв покосился на меня. Он тоже прекрасно все понимал.

Укрытие там, может, и неплохое, но слишком близко от ворот. Когда щенки слегка окрепнут, они начнут расползаться повсюду, и что случится, когда в ворота на полной скорости въедет очередной джип? Водитель вряд ли заметит под колесами крохотулю размером с ладонь, тем паче, если в это время по нам будут стрелять талибы.

– Черт, их надо куда-то девать, – сказал Дэйв, глядя на меня и медленно качая головой.

– Полный бред, у меня слов нет. Такое впечатление, что у псов новости по рации передаются. – Я вздохнул.

Дэйв ничего не ответил.

– Пойду, за едой схожу. Все равно собак кормить надо. – Я решил заняться хоть чем-то полезным.

– Ящик нужен еще, – бросил Дэйв мне в спину. – Большой, чтобы шестерых щенят уместить.

Через пару минут, с консервами и пустым ящиком из-под сухпайков мы подошли к задней стене. Белая собачонка подняла голову, но осталась на месте. У нее явно не было сил шевелиться, все ушло на создание убежища, которое казалось ей безопасным.

Щенки лежали друг на друге и пытались сосать молоко. Мать, по виду, знавала и лучшие дни, но то же самое можно было сказать о большинстве афганских собак. Длинная шерсть была грязной и свалявшейся от постоянного лежания в пыли. Она сильно отощала. Шестеро щенков явно отнимали у нее все силы.

– Не волнуйся, мы хорошие, – сказал я, заметив, что она принюхивается. Я подвинул к ней открытую упаковку с едой, и она без лишних церемоний сунула туда длинный нос. Все было сожрано и вылизано в считанные мгновения, и она принялась слизывать остатки соуса с морды.

Коробка была достаточно большой для малышни, но мать туда уже не помещалась.

– Ничего, сама за нами пойдет, – успокоил меня Дэйв, когда я забеспокоился, что мы будем делать, если мамаша сбежит, оставив нас с шестью щенками.

Я осторожно протянул руку и оторвал одного из малышей от материнского живота. Он был хорошенький до невозможности, со сморщенной слепой мордахой, и умещался у меня на ладони. Я переложил его в коробку, мать никак не отреагировала, лишь посмотрела на меня. Когда я потянулся за вторым, она попыталась подняться на ноги. Я убрал руку, опасаясь, что она меня укусит, но она доковыляла до коробки и принялась вылизывать щенка, которого я туда положил.

Я воспользовался предоставленной возможностью, и пока она отвлеклась, собрал в переноску оставшихся щенков. Мать смотрела на это огромными глазами, не понимая, то ли защищать последнего малыша, то ли вытаскивать из коробки остальных.

Мы не дали ей такого шанса. Дэйв взял коробку в руки.

– Пошли, мамаша, – позвал я ее, и мы направились к вольеру.

Белая собачонка в панике металась у наших ног, не понимая, что происходит и куда мы потащили ее детей.

– Все хорошо, никто их не обидит, все в порядке, – пытался я ее успокоить.

Рядом с собачьим загоном мы выгородили еще один небольшой участок, обнеся его остатками рабицы. Щенкам оттуда было не выбраться, зато мать могла разгуливать на свободе. Отдельного места для нее у нас не было. Подошел бы прежний вольер Наузада, но его мы уже разобрали.

Присоединившийся к нам Джон выложил еще одну упаковку с едой, чтобы привлечь псинку на новое место, а рядом мы поставили ящик со щенками. Малышня даже не заметила переезда, они жались друг к дружке в поисках тепла.

Солнце медленно уползало за горы на западе, и температура падала как всегда к ночи. Наузад, РПГ, Пуля и Джена жались каждый к своей ограде, чтобы разглядеть вновь прибывших. Джена жалобно поскуливала, потому что центром общего внимания внезапно оказался кто-то другой, а не она.

Вылизав второй пакет с едой, белянка каким-то образом все же ухитрилась втиснуться в коробку со щенками, и те тут же поползли к ней кормиться.

– И что мы теперь будем делать? – спросил Джон, когда мы отошли на пару шагов, чтобы дать возможность маме со щенками освоиться на новом месте.

Хороший вопрос. Теперь, если считать новенькую плюс шестерых щенков, у нас на базе было одиннадцать собак. А скоро Джена принесет потомство – и сколько их станет тогда?

Я посмотрел на Дэйва. Посмотрел на Джона.

– Понятия не имею, черт побери. – И это была чистая правда.

Придумать кличку для мамаши оказалось делом плевым. Мы назвали ее Тали – сокращенно от «Талибан». Кто бы еще мог так подло проползти под воротами и притащить с собой шесть мин замедленного действия!

На имя Тали не отзывалась. Даже если и понимала, что оно имеет к ней отношение, она была слишком занята тем, что днями напролет носилась по всей базе, но при этом всегда возвращалась к загородке со щенками, чтобы их покормить. Малышня подрастала день ото дня, и у матери все силы уходили на поиски пропитания, чтобы окрепнуть самой и позаботиться о них.

Я был потрясен, когда обнаружил, что она умеет лазить по деревьям. У нас на базе росло всего одно дерево, и пару раз я замечал, как она спрыгивает оттуда – с перьями, торчащими из окровавленной пасти. Нет, я уже знал, что Тали быстрая и подвижная, но никогда бы не предположил, что она способна ловить воробьев на ветках.

Если я приходил к собакам, когда Тали не было, я мог до бесконечности наблюдать за тем, как щенята шевелятся, просыпаясь, вытягивают из копошащейся массы крохотные лапки, пытаются исследовать окрестности, что-то вынюхивают – скорее всего, ищут мать.

Один щенок, коричневый с белым, был намного мельче остальных, сморщенный, как маленький старикашка. Скорее всего, заморыш оказался в помете последним. Он почти не шевелился. Я вспомнил, как мы впервые увидели Физз у заводчика, она была ненамного старше. Мы с Лизой умилялись, как бодро она носилась по кругу, хотя более крупные собратья то и дело оттесняли ее от материнского соска.

По очереди я брал в руки каждого щенка, чтобы как следует их осмотреть. На что обращать внимания, я понятия не имел, но внешне с ними все было в порядке. Большинство были темными или темно-подпалыми, и только одна девочка оказалась снежно-белого цвета. Она была самой крупной в помете и напоминала крохотного белого медведя.

 

18

С новым счастьем

– База, вызывает 2 °C. Никаких новостей. Прием.

– Вас понял, 2 °C. Конец связи.

Я выключил рацию и отошел от вольера, притоптывая, чтобы хоть немного согреться. Холод стоял лютый, в последний раз, когда я себя заставил снять перчатку и посмотреть на часы, термометр показывал минус двенадцать. Больше я проверять не хотел: и без того было ясно, что сейчас не лучшая ночь, чтобы рожать щенков.

Настоящие холода наступили пару дней назад, и Джена сразу поспешила укрыться в ящике, который мы для нее поставили. С тех пор она оттуда не вылезала, лежала, съежившись, и тяжело дышала.

Коробку мы выстлали тряпьем, сверху я укрыл ее старым полотенцем, но она все равно мерзла. Был канун Нового года, мы прощались с прошлым и приветствовали все новое.

И если сегодня ночью Джена все же решилась бы ощениться, новогодняя ночь рисковала стать бы для меня началом настоящей паники.

Парни на наблюдательных точках просили, чтобы я держал их в курсе событий. Им на дежурстве тоже было нежарко. Поэтому, покинув Джену, я прошелся по всем постам и проверил, как идут дела у них, а заодно поздравил с Новым годом.

Добравшись до поста, где дежурил Тафф, я с трудом удержался от смеха. Мне сразу показалось, что он выглядит как-то странно, еще когда через открытую дверь я заметил очертания фигуры на фоне темного неба. На нем было сразу две куртки, одна поверх другой.

– Вот сейчас бы миска картошечки хорошо пошла, да, Тафф? – сказал я, забираясь к нему на точку.

– Да, еще бы, – с густым уэльским выговором прозвучало от него в ответ. Он сразу понял, о чем я говорю.

Примерно неделю назад я полез проверять, что у нас осталось из свежих овощей, которые мы хранили в отдельном контейнере. Эти громадные ящики служили для доставки продовольствия на базу в Наузаде в самом начале, когда ее только оборудовали – задолго до нашего прибытия. Обходя двадцатифутовый металлический контейнер по кругу, я уловил странный запах, источник которого никак не мог уловить.

Пришлось зайти сзади, и тут я обнаружил, что, когда контейнеры расставляли у стены, между ними осталось небольшое пространство, с комнату размером. Каково же было мое удивление, когда я заметил там человека. Присев над разведенным на земле костерком, он что-то помешивал ложкой в котелке. Рядом лежала газета, а на ней стояла жестяная банка с солью.

– Что это тут еще? – рявкнул я.

Морпех подскочил от неожиданности. Его застукали с поличным, и он это сразу понял, на лице отразилось раскаяние. Это был Тафф.

– Господи, нельзя же так людей пугать! – завопил он, прижимая руку к груди, как будто у него вот-вот случится сердечный приступ.

Склонившись над котелком, я заметил рядом картофельные очистки. Теперь стало ясно, что это был за запах: Тафф жарил картошку.

Я заулыбался.

– Так что тут у нас такое?

Мне было любопытно, как он собирается выкручиваться. Тафф был общепризнанным мастером уверток и отмазок.

– По дому скучаю. – Только и сказал он в ответ, продолжая помешивать картошку. В небольшом котелке побулькивало масло, которое мы вообще-то прятали в самой дальней части контейнера, среди прочих свежих продуктов. Включая картошку.

Я сел рядом.

– Подворовываем свеженькое, капрал? – поддразнил я его, садясь рядом. Он достал ложкой пару зажаренных ломтиков и выложил на газету. Потом еще раз и еще, пока между нами не выросла внушительная горка умопомрачительно пахнущей картошки. Затем он слегка ее подсолил и протянул мне пару ломтиков.

– Как насчет соучастия в преступлении?

Широко улыбнувшись, я принял взятку. Отказаться было свыше моих сил.

– Только Стиву не говори, что лазил в его запасы, – предупредил я, подмигивая, и положил ломтик в рот. Это было ни с чем не сравнимое наслаждение. – М-м, вкуснотища. – Я прикрыл глаза, воображая, будто сижу на пляже. Не хватало только банки пива.

Тафф подбросил в миску свежей картошки. Мы сидели молча, думая каждый о своем, пока ломтики поджаривались.

И сейчас я вспомнил об этом, под свист северного ветра, задувавшего в бойницы. По ощущениям, было минус девятнадцать, если не хуже.

– Вот холодрыга, – пробормотал Тафф.

Насколько я мог судить, снаружи ничто не двигалось. Даже собачья стая затихла. Собак не было видно и не слышно там, где обычно они носились и играли между собой.

– Так недолго и задницу отморозить, – согласился я.

– Я ног уже под собой не чувствую, – пожаловался он. – Должен же быть какой-то закон, чтобы не дежурить в Новый год. Мне вообще теплая женщина сейчас положена.

– Тафф, тебе никакая женщина не положена, ни теплая, ни пьяная… с тобой ни одна не ляжет, не льсти себе. – Я рассмеялся собственной шутке, а Тафф показал мне средний палец.

– С Новым годом, – сказал я, выбираясь с дозорного поста наружу и направляясь к следующему.

Никаких фейерверков в честь праздника не было, только свист ледяного ветра и похрустывание ледяной корки под ногами. Я шел по двору базы, пар дыхания, вырывавшийся у меня изо рта, замерзал мириадами крохотных кристалликов под серебристой луной. Впрочем, никто и не ждал ничего особенного, Афганистан был не местом для праздников, и мы все это понимали.

Закончив обход постов, я заглянул в штабную комнату. Даже радист сидел, завернувшись во все теплое, что сумел достать, и с трудом переворачивал страницы книги задубевшими пальцами в митенках.

– Ну, что там, Пен? – спросил Джимми, пока я наскоро проверял журнал. Док сидел рядом с ним и, не снимая толстых перчаток, писал письмо. – Пока не родила?

– Пока нет, – ответил я. – Чуть позже еще раз схожу, проверю.

Я выпил чаю и вновь вышел в холодную ночь. Ветер стал еще сильнее, я постарался дойти до вольера как можно быстрее.

– Ну, и ночку ты выбрала, Джена, – пробормотал я себе под нос, застегивая молнию на куртке до упора. Мороз стоял невыносимый.

В вольерах стояла мертвая тишина, впору заподозрить, что все псы куда-то подевались. Я окликнул Наузада по имени и немного подождал, но он так и не вышел на зов из стоявшей в нише коробки, где было хоть немного теплее, чем снаружи.

– И правильно, я бы тоже не вылезал, – прокомментировал я в пустоту.

Аккуратно приоткрыв калитку, я протиснулся в загончик, отведенный Джене. Перчатки пришлось снять, чтобы справиться с узлом. Металл на ощупь казался ледяным.

Стараясь двигаться как можно тише, я прошел в ее кладовку. Налобный фонарик прорезал темноту. Я подсвечивал себе при каждом шаге – еще не хватало наступить на новорожденных кутят.

Картонную коробку для Джены я водрузил на ошметок старого ковра, который мы нашли в одном из домов, и выстлал старыми газетами и мятой бумагой – для тепла. Я понятия не имел, достаточно ли этого для собаки, приготовившейся рожать, но ничего другого у нас все равно не было, приходилось импровизировать на ходу.

Присев на корточки, я посветил в ящик.

– Молодец, Джена, – сказал я, когда обнаружил там двоих новорожденных щенков, прижимавшихся в брюшку Джены. Я положил фонарик сбоку, так, чтобы Джена могла видеть, что это я, потом потянулся и погладил ее по голове. Она лизнула мне пальцы, а потом принялась вылизывать своих малышей, как будто для того, чтобы продемонстрировать их мне в лучшем виде.

Я протянул ей половинку галеты, ее любимого сорта, лучший картон от военных производителей. Она аккуратно взяла его одними губами и сжевала.

– Умница. Можно я посмотрю? – спросил я, прежде чем протянуть руку к комочку черной шерсти.

Джена невозмутимо продолжила грызть галету. Я осмотрел щенка. Он почти не шевелился, глаза были наглухо закрыты. Я где-то слышал, что первые дни щенки вообще живут вслепую. Жаль, забыл уточнить у Лизы, когда мы говорили в последний раз.

Малыш был таким крохотным, что весь умещался у меня на ладони, короткая черная шерстка была бархатистой и теплой на ощупь. Я осторожно пощекотал ему животик и положил обратно в коробку, потом подтолкнул обоих щенков поближе к матери.

Я укрыл их старой футболкой, припасенной специально для этого. Если судить по все еще надутому пузу Джены, это было только начало.

Я снова почесал ее за ушами и поднялся.

– База, это 2 °C. Два новых голодных рта прибыло. Прием.

Какое-то время рация потрескивала, потом оттуда донеслось:

– Вас понял, 2 °C. Добавка будет? Прием.

– 2 °C – Базе. Без вариантов. Прием.

– 2 °C, Холм вызывает. Дайте знать, когда щенков будет пять, прием.

– Вас понял, Холм. Конец связи.

Парни устроили тотализатор на потомство, которое должна принести Джена. Сейчас в общем котле было примерно тридцать фунтов.

До радиодежурства в штабе мне оставался еще целый час. Можно было забраться в ускоритель времени и хоть немного поспать. Ни о чем другом я так не мечтал.

Утром мороз ничуть не ослабел. Я хотел посмотреть, как дела у Джены. Прошло три часа, и сколько же щенят у нас теперь? Принес молодой мамочке упаковку свиного рагу, ей не мешало бы подкрепить силы. Даже после двух щенят она выглядела совершенно измотанной.

Я присел и заглянул в коробку. Джена лежала на боку с закрытыми глазами. Живот сдулся, сильно пахло кровью и экскрементами. Я приподнял тряпье.

– Молодец, девочка. – К животу Джены прижимались разноцветные комочки. Их было восемь.

Когда я решил, что попытаюсь спасти собак, которых мы приютили на базе, эта задача сама по себе была не из легких. Но теперь она казалась и вовсе невыполнимой, поскольку в нашем зоопарке насчитывалось пять взрослых собак: Наузад, РПГ, Тали, Джена и Пуля плюс четырнадцать новорожденных щенят. Мне не хотелось в этом признаваться даже самому себе, но я понятия не имел, что делать дальше.

Я выбросил бумагу, перепачканную кровью, и набросал в коробку свежего тряпья, чтобы укрыть малышей, пытавшихся добраться до Джениных сосков. Я также попытался хоть немного обтереть молодую мать. Она открыла глаза, ощутив мои прикосновения, но даже не подняла голову. Я погладил ее и открыл пакет с едой, но к рагу она не притронулась. У нее не было сил, глаза снова закрылись.

– Не беспокойся, еда тебя дождется, потом поешь.

Стараясь не шуметь, я вышел из вольера. Деньги из тотализатора прибавятся к той сумме, что я уже потихоньку начал собирать для собак. Никто не ожидал, что Джена принесет аж восьмерых щенков.

Я позвонил Лизе, чтобы поделиться с ней новостями. Молчание на том конце провода говорило само за себя, там явно шли арифметические подсчеты.

– Четырнадцать щенков, – наконец объявила Лиза.

– Я знаю, милая, – ответил я, очень стараясь, чтобы в голосе не прозвучал сарказм.

– И как мы будем спасать четырнадцать щенков, черт возьми?

– Четырнадцать щенков и пять взрослых собак, если быть точным, – напомнил я. – Ты не могла бы поговорить с приютом и как-то их к этому подготовить?

– Да, я завтра им позвоню. Уже известно, когда ты приезжаешь? – спросила Лиза.

– Где-то через неделю после маминого дня рождения, – ответил я. Нам было запрещено называть точные даты по телефону, но простенький шифр работал без проблем. Даже если бы они нас подслушали, талибы никак не могли знать, когда у моей матери день рождения.

– А что насчет транспорта? Ты с кем-нибудь говорил? – Кажется, Лиза волновалась не меньше моего.

– Нет, я до сих пор не видел ни одного водителя грузовика. Не знаю, что мы будем делать, если я так никого и не подыщу.

– А, кстати, про твою маму. Она написала статью в местную газету про твоих собак, – сообщила мне Лиза.

– Зачем? – Меня эта новость несколько обеспокоила: начальство мне официально запретило заниматься собачьей самодеятельностью. Мало ли что там, в этой статье.

– Все в порядке, не волнуйся, там говорится, что ты пытаешься спасать собак, которые живут у вас на базе. К тому же это написала твоя мама, а не ты.

– Ясно. Ну, будем надеяться, никто этого не прочитает, – ответил я.

 

19

Патрульные собаки

Задолго до рассвета на базе воцарилось оживление. У нас уже долгое время катастрофически не хватало людей из-за того, что многие отправились на побывку, а подкреплений до сих пор не прислали. Так что сегодня фактически всем, кто был не на дежурстве, предстояло патрулировать юго-восточный район города.

Стив показал мне большой палец, когда я занял место в ряду своих парней.

– Готовы?

– На все сто, потопали, – ответил Стив, в восторге оттого, что в его жизни наконец наступило хоть какое-то разнообразие после бесконечной готовки на всю эту ораву.

– Главное, не спускай с меня глаз, ты понял?

– Так точно, сержант. – Бодро отдав честь, он взвалил на плечи тяжеленный патрульный рюкзак. Из-за дефицита личного состава я прикомандировал Стива к своей группе. Благодаря этому одного из своих салаг я смог отправить в мобильный отряд.

– База, 0А на выход, конец связи.

Сигнал был получен, и мы трусцой выбежали за ворота и устремились прямиком в расползающуюся паутину улочек, окружавших базу с востока. Но не успели мы сделать и десять шагов, как меня окликнул Стив:

– Пен, у тебя что, новобранец?

Оглянувшись, я посмотрел, куда он показывает, и чуть не споткнулся на бегу.

Рядом с одним из парней бежал здоровенный белый пес. Всякий раз, когда человек останавливался и опускался на землю, пес делал то же самое. Такое впечатление, что он тренировался вместе с нами.

Я посмотрел на Стива и покачал головой.

Стив расхохотался.

– Это я за тобой присматриваю, Душман, или ты за мной?

Впервые я заметил Душмана пару дней назад. Крепкий, еще молодой, белый с подпалинами пес, в забавных темных «очках» вокруг глаз повадился торчать у задних ворот, когда Стив готовил ужин.

Мы со Стивом начали раздавать объедки бродячим наузадским собакам, и скрежет дверных петлей стал для многих из них сигналом к кормежке.

Белый пес подскакивал одним из первых. Крепкий и длинноногий, он без труда оттеснял более мелких собратьев, но готов был терпеливо ждать, пока я раскладывал еду по старым мискам и расставлял их в ряд вдоль ворот. Стоило мне сделать шаг назад. Он подбегал и принюхивался, не выпуская однако меня из поля зрения. Он был безухим, как и Наузад, только клочья шерсти торчали на этом месте; все время, пока он ел, коротенький обрубок хвоста вилял, не переставая.

В первый раз я его заметил с дозорного пункта, он играл с некрупной собакой, как две капли воды похожей на Тали. Собачонка была ему по брюхо, но это никому не мешало. Парочка в шутку мутузила друг дружку на грязной земле. Временами белый пес поднимался на ноги, шерсть его представляла собой удивительную мозаику из пятен засохшей и мокрой глины. Из всех псов, что собирались у нас за воротами, эти были самыми дружелюбными, но добавлять их к своему зоопарку я не хотел. Нам и без того хватало хлопот.

Но я подумал, что кличка никого ни к чему не обязывает, поэтому большой пес стал Душманом. Второго я прозвал Лоскутком.

Вместе с Душманом, который передвигался как заправский спецназовец, мы отошли на пару сотен метров от базы. Почти все здания вокруг были безнадежно разрушены, от них оставались лишь голые, потрескавшиеся стены, как напоминание о былой славе.

Я указал Стиву, в какую сторону посмотреть. Там стояло единственное здание, оставшееся неповрежденным. На стенах до сих пор сохранилась побелка, оно выглядело слишком роскошным для этого квартала. Там, где шрапнель отбила внешнюю облицовку, проглядывала кирпичная кладка. Металлические оконные рамы и балкон на втором этаже наводили на мысль, что когда-то тут жили состоятельные люди. Но когда мы прошли вдоль невысокой ограды, окружавшей дом, стало ясно, что этот фасад – всего лишь иллюзия.

Задней части у дома не осталось. На этом месте зияла воронка, окруженная кусками вывороченной глины, разлетевшимися по кругу от места взрыва.

Я покачал головой, заметив, как у Стива поникли плечи от этого зрелища. Хаос и разрушения, наносимые бомбардировками с воздуха, порой навевают самые мрачные мысли.

Чем дальше мы продвигались на восток к Талибской магистрали, тем очевиднее становилось, что когда-то здесь велись ожесточенные бои. Нам то и дело попадались на пути воронки и разбомбленные здания. От окон, там где они были, остались лишь покореженные рамы. Вместе с нашим патрульным псом мы шли по городу-призраку.

Кэп по рации дал приказ сделать остановку, и я воспользовался этим, чтобы осмотреть ближайшее строение. Дверь была выбита, глинобитные стены изнутри испещряли следы от пуль. Я развернулся и посмотрел в прямо противоположную сторону, где горделиво высилась вершина холма. Скорее всего, огонь вели именно оттуда. Судя по размеру пуль, здесь поработал снайпер.

Мы пытались нарисовать себе картину перемещений талибских отрядов, поэтому патрулям было поручено проверять дома и искать следы пребывания противника: выброшенные коробки из-под патронов, гильзы у открытых окон, откуда открывался бы вид на холм или нашу базу.

Парни несли караул снаружи, а я, держа оружие наготове, осторожно проник в то, что оставалось от одноэтажной постройки. Комната с белеными стенами оказалась почти пустой. В дальнем углу валялся опрокинутый стул. Самым удивительным оказалась слегка надорванная фотография на стене с изображением горного шале среди альпийских лугов. Присмотревшись, я понял, что это рекламный плакат какой-то швейцарской турфирмы.

Такое встречалось мне не впервые. Мы уже видели подобные картинки в бывших магазинах и жилых домах. Я подумал, что надо будет спросить у Гарри, почему местные так помешаны на видах Швейцарии.

Я обошел всю постройку, перебрался через груду мусора на месте обрушившейся задней стены. Не похоже, чтобы тут хоть кто-то был после того, как дом покинули владельцы.

Последняя комната находилась на задах разбомбленного дома; стены были выкрашены белой краской, на полу лежал большой яркий ковер, у задней стены стоял стол, накрытый красной скатертью. По центру стола стояло единственное украшение – небольшая пестрая коробочка примерно в два дюйма высотой. Мне стало любопытно, но мы все были наслышаны о минах-ловушках, поэтому двигался я крайне осторожно. Больше всего это напоминало самодельный алтарь. Я аккуратно приподнял длинную скатерть, но под столом обнаружилось лишь несколько красных подушек типа тех, на каких преклоняют колена в мечети.

Я выпрямился и осторожно заглянул под крышку шкатулки. Там лежала книга в простой красной обложке – Коран. Я открыл ее, перелистал пару страниц наугад. Сам не знаю, что искал, ведь я все равно не понимал, что там написано. Но в том, что это именно Коран, я не сомневался. Зачем бы еще его тут оставляли? Он был принадлежностью этого дома.

Я бережно закрыл книгу и шкатулку. Хотелось надеяться, что владельцы дома когда-нибудь смогут сюда вернуться.

Патруль уходил все дальше от базы, и мы наконец оказались в обитаемой части города. Стиву еще предстояло познать весь восторг знакомства с детворой, требующей ручек, карандашей, конфет и готовой стащить все, что не привинчено к тебе намертво.

– Надо же им что-то дать? – прокричал он мне в полном отчаянии, когда мы завернули за угол и обнаружили троих малышей, с любопытством следивших за нашим приближением из-за потрескавшейся калитки. На старшей девочке были голубые шаровары и длинная просторная рубаха синего цвета, на голове красовался ярко-розовый платок. Мальчишки были коротко стрижены. Они тянули руки и попрошайничали, как обычно.

Я бросил Стиву несколько леденцов.

– Отдай и быстро уходи.

Я знал, что он сейчас чувствует, мы все через это прошли. Отчаяние, когда смотришь беспомощным детям в глаза и понимаешь, что ничем им не сможешь помочь. Эти дети, рожденные на войне, не знали о ней ничего, они не просили рождаться здесь и ничего не могли изменить.

Чуть дальше стояли несколько мужчин, они смотрели в нашу сторону и смеялись.

– Гарри, можешь их спросить, что тут смешного?

Гарри обернулся и поглядел на группу в одинаковых голубых балахонах, с одинаковыми черными бородами, доходившими до груди.

– Тут и спрашивать нечего, – ответил он. – Они над нашим новым другом смеются.

Гарри указал на Душмана, который сидел и терпеливо ждал, пока ближайший к нему морпех встанет и продолжит движение.

Я и забыл, что пес все это время шел за нами. Наверное, для местных это и впрямь смотрелось забавно.

Мы повернули за угол. Эта новая улица оказалась настолько широкой, что на обочине обнаружился криво припаркованный, раскуроченный внедорожник. И тут за спиной послышался звук мотора. У нас был приказ останавливать и досматривать все автомобили, что для меня было дополнительным бонусом – по очень личным причинам, понятное дело.

Я сообщил боссу по рации, что мы проверим машину, и группа заняла позиции как раз к моменту, когда грузовик вынырнул из-за угла. Обнаружив впереди вооруженных морпехов, водитель вынужден был остановиться.

По внешнему виду машины я сразу понял, что мы тормознули местного лихача. Кабина была вся разрисована изнутри узорами, напоминавшими мозаику, там же красовалась выцветшая фотография какой-то мечети в горах.

На бампере висели сотни блестящих металлических сердечек на цепочках, и, как вишенка на торте – имя водителя было написано поперек ветрового стекла. Сразу было ясно: хозяин до безумия гордится своим авто.

Пока Гарри разговаривал с водителем, двое моих ребят проверили груз в кузове. Среди аккуратно сложенных домашних пожитков и предметов мебели обнаружились два надежно привязанных тощих козла.

– Куда он едет, Гарри? – спросил я, обойдя машину кругом.

– Говорит, что перевозит семейство в Лашкар-Гар, – ответил переводчик.

– С чего вдруг?

Обменявшись с водителем еще парой реплик, Гарри пояснил:

– Говорит, тут слишком опасно – британцы, талибы…

– А он талибов видел? – Я должен был задать этот вопрос, хотя заранее знал, что ответом будет «нет».

– Гарри, спроси его, пожалуйста, не сделает ли он одну поездку для меня? Я хорошо заплачу.

Гарри перевел мой вопрос, но уже по тому, как мужчина замахал руками, стало ясно, что он не согласится.

– Нет, Пенни Дай, говорит – слишком опасно.

Всех немногих водителей, которые нам встречались за время патрулирования, я спрашивал об одном и том же, и ответ всегда был один. Никто не хотел мне помочь, даже за американские доллары.

Я помахал водителю на прощание, и мы пошли дальше. Безнадежность охватила меня.

Но ведь должен был найтись кто-то, кто отвезет собак в Кандагар!

 

20

Под землей

– Черт, да где же они? – прокричал я Дэйву, по второму разу проверяя вольер.

– Понятия не имею, – в отчаянии ответил он.

Мы с ним как обычно пришли покормить собак после завтрака. В кои-то веки времени было вдосталь, и мы уже предвкушали радостную встречу с Тали и ее щенками. Но, к нашему ужасу, я обнаружил, что в грязной коробке, служившей им домом, никого нет.

– Черт подери.

Наузад и остальные псы лаяли и скакали у сетки, изнывая от нетерпения, им тоже хотелось есть. Их ожидало разочарование: сперва мы должны были отыскать щенят.

– Может, полицейские их забрали, – предположил я, пока мы бежали к задним воротам, через которые Тали к нам пробралась две недели назад.

Земля, которой я засыпал щель, оказалась нетронутой. Если Тали каким-то образом и выбралась с базы, она нашла другой путь.

– Это вряд ли. – Дэйв вопросительно посмотрел на меня. – Зачем?

По правде сказать, я и сам не знал. Сомнительно, чтобы новая команда НПА стала заниматься чем-то подобным. Они неплохо прижились на базе, мы с ними по-прежнему иногда пили чай вечерами, и я рассказывал, что забочусь о собаках. Хотелось надеяться, что мы в них не ошиблись.

Я пытался успокоиться и начать рассуждать здраво. Может, Тали просто захотелось тишины и покоя. Парни то и дело заглядывали проведать их с Дженой и поглазеть на щенков. Может, ей это надоело, и она решила найти более укромное местечко? Но где же она?

– Куда она могла подеваться? – спросил я вслух. Мы с Дэйвом помчались проверить казармы.

– Том, ты Тали не видел случайно? – спросил я на бегу. Он как раз спешил на дежурство.

– Нет, – ответил он и пошел дальше.

– Черт.

Тали не было нигде. Она исчезла. В какой-то момент я даже ощутил облегчение: может, так оно и к лучшему. У нас и без того было полно хлопот с Наузадом, РПГ, Пулей, Дженой и ее щенками. Если Тали решила уйти, так и пусть.

– Может, позже найдется? – подал голос Дэйв. – Пошли остальных пока покормим.

– Ты прав, – ответил я. – Пойдем.

Когда мы шли обратно по медленно оттаивающему двору, навстречу нам попался Гарри, оживленно болтавший о чем-то с Рози перед домом полицейских. Для остальных было слишком рано и холодно, они еще не вставали.

– Гарри, ты случайно не видел Тали – беленькую собачку со щенками? – в надежде на чудо спросил я.

– Нет, я не видел собак, – был ответ.

Не дожидаясь, пока я его попрошу, Гарри обернулся и задал вопрос Рози. Тот просиял, и у него была настолько заразительная улыбка, что невозможно было не улыбнуться в ответ.

– Да, да! – взволнованно воскликнул он, указывая на узкий лаз в земле, ведущий в сторону садика, разбитого НПАшниками, в десяти шагах от того места, где мы стояли.

– Что? – Мы с Дэйвом бросились туда.

– Рози говорит, он видел, как мать сегодня утром перетаскивала туда щенят, – пояснил Гарри, выслушав объяснения афганца.

– Правда?

Я наклонился, чтобы получше рассмотреть туннель. Он был не больше полфута в диаметре и совершенно темный. Скорее всего, он был прокопан для стока воды, чтобы помещения НПА не заливало всякий раз, когда шел дождь. По туннелю вода должна была стекать в садик.

– Иди сюда, глянь, Пен, – позвал меня Дэйв, который успел туда первым и опустился перед лазом на колени. – Тали, тупая псина, что ты там делаешь?

Он поднял голову, в правой руке у него был фонарь.

– Только не говори мне, что она и правда там, – сказал я, но сомнений не оставалось.

– Там. И до нее фута четыре.

Рози улыбался, как Чеширский кот. Он искренне радовался, что сумел нам помочь. Мы бы в жизни не додумались искать собаку в этом туннеле.

Я посмотрел на север, туда, где виднелись горы, укрытые тяжелыми дождевыми облаками. По прогнозу нам обещали ливень, и такие обещания обычно сбывались.

– И щенки тоже там, похоже, – мрачно проговорил Дэйв. – Ты в курсе, что будет дождь?

– Угу, и тут снова все зальет.

Я уже собирался позвать на помощь парней, кто не на дежурстве, но Рози уже стоял перед нами с лопатой, которой они вскапывали землю в саду.

– Да, – сказал он с широкой улыбкой.

Я посмотрел на Дэйва, который тоже улыбался Рози.

– Да, – повторил я. Пришло время копать.

Мы знали, что можем выманить Тали наружу, достаточно было открыть пакет со свиным рагу, но щенята все равно остались бы внутри. И дотянуться туда было невозможно, даже если лечь на землю и засунуть руку в туннель как можно глубже. Тали их отлично спрятала, чокнутая мамаша.

Выходит, я оказался прав: ей не нравилось слишком назойливое внимание со стороны обитателей базы.

Мы с Рози стали копать по очереди, и, разумеется, это не могло остаться незамеченным. Почти все, кто возвращался с дежурства, подходили и интересовались, что происходит, и предлагали помочь. Проблема в том, что мало было просто выкопать яму: мы не знали в точности, где сидят щенки, и опасались, что земля обрушится им на голову, если рыть неаккуратно. Так что пришлось вести настоящие археологические раскопки, постепенно подбираясь к нужному месту.

Земля была размякшей от постоянных дождей, так что копать оказалось не тяжело, но я все-таки порадовался, когда мой черед подошел к концу, и лопату перехватил юный Абдулатип. Не знаю, сам ли он вызвался помогать, или ему приказал командир, который за это время успел проснуться и теперь степенно наблюдал за нашими раскопками с матраса, уложенного на одну из коек, стоявших снаружи.

Надо было улыбаться.

Тали отказывалась вылезать даже на запах свиного рагу, которое мы выложили у входа в туннель. Парни старались копать как можно осторожнее, но она очевидно была напугана, раз уж не обращала внимания на еду.

– Победа! – внезапно воскликнул Джон.

Он опустился на колени и светил фонариком в дыру в земле размером с кулак, которая вела в туннель. Потом он просунул туда руку и через пару секунд торжествующе закричал:

– Один есть!

Он поднялся, держа в руке серо-белого щенка. Пока Джон укладывал его в коробку, заботливо поднесенную Абдулом, я присел на корточки, чтобы выудить следующего. В темноте мне с трудом удалось разглядеть Тали, сжавшуюся в комочек вместе с оставшимися пятью щенками. Мне тут же вспомнилось, как она забилась в дыру в стене, когда только приволокла их на базу.

Потянувшись, я ухватил самого крупного щенка за загривок. Как ни странно, Тали даже не попыталась меня укусить, и я смог извлечь малыша из туннеля.

Рози тоже хотелось попробовать. Он неловко опустился на колени и полез в дыру. Ему пришлось лечь на землю, чтобы дотянуться, но наконец и он выпрямился с добычей. Я заулыбался, глядя, как заботливо он укладывает в коробку серого сосунка. Остальные спасенные щенки мирно спали среди тряпья.

Оставшихся вытащил Джон, и Тали, как по волшебству, появилась у выхода из туннеля. Она побежала к вольеру за нами следом, прыгая у ног, как сумасшедшая.

– Придется и для нее делать закрытый вольер, – вздохнул Дэйв. – Иначе она их опять перетащит.

– Да, тут ты прав, – вздохнул я. – На ближайший час планы есть?

Первые тяжелые капли дождя упали на почти просохшую землю

 

21

Приглашение на ужин

Постепенно мы сдружились с афганскими полицейскими. Теперь почти каждый день после обеда, если не было других дел, мы с Дэйвом и Джоном приходили посидеть с ними часок в саду или перед входом в дом, где они жили. Мы пили чай и болтали обо всем на свете, если Гарри был так любезен, чтобы поработать для нас переводчиком (Абдулатип говорил по-английски намного хуже). К счастью, Гарри тоже очень любил чай.

Как-то раз мы сидели все вместе, со смехом наблюдая за тем, как Джон демонстрирует Тинтину правильную технику выполнения отжиманий. НПАшники никак не могли взять в толк, зачем, почему мы уделяем физической подготовке такое внимание, даже в свободное время. И никакие объяснения Джона не могли их переубедить.

– Но какой в этом смысл? – раз за разом переспрашивали они через Гарри.

В это время я заметил, как Джена крадется по тропинке мимо сада, скорее всего, в сторону столовой. С тех пор как у нее появились щенки, она стала настоящим мастером – или правильнее сказать мастерицей – побегов. Ее стоило бы назвать Гудини. Мы до сих пор не понимали, как ей это удалось, но буквально через пару дней после рождения малышей она ухитрилась перетащить их всех в загончик к Пуле и РПГ.

Сперва мы не поняли, куда она подевалась. У всех в памяти еще жива была трагедия со сточным туннелем. Но когда мы заглянули к РПГ, то обнаружили в его коробке счастливую Джену с малышами. Пуля и РПГ были вынуждены ютиться вдвоем во втором ящике.

– Во дает, – изумленно выдохнул Дэйв, глядя на это.

– Не спрашивай, я не знаю, как она сюда пролезла, – ответил я. В конце концов, в мире должно быть место неразгаданным тайнам.

Извинившись перед остальными, я отставил свой чай в сторону и с криком бросился за ней. Мне удалось перехватить ее, чтобы вернуть в вольер.

Завидев меня с ошалевшей Дженой на руках, афганцы разразились хохотом.

– В чем дело, Гарри? – спросил озадаченный Дэйв.

– Они смеются над Пеном и его собакой, – пояснил тот с улыбкой.

– С какой стати? – поинтересовался я. Вернувшись в сад, я опустил Джену на землю, предоставив ей обнюхивать окрестные кусты.

Рози начал отвечать, и Гарри перевел с широкой ухмылкой:

– Ты дал собаке имя и бегаешь за ней, как за человеком.

– Ну да. – Я пожал плечами. – А что такого? Разве афганцы не дают собакам клички?

Гарри повернулся к Рози и командиру, чтобы перевести им мои слова. Те внимательно выслушали, потом вновь захохотали.

– Нет, – сказал Гарри. – Собаку они называют собакой.

Он тоже начал смеяться.

Я посмотрел на Дэйва с Джоном, оба давились от смеха. Тут не выдержал и я. Мы все начали хохотать вместе с афганцами.

Потом я поднялся и вновь взял Джену на руки.

– Ладно, собака. Пойдем.

Было сыро и промозгло, где-то в глубине здания НПА горел тусклый свет. Свет наших налобных фонариков разгонял темноту и упирался в серые стены. Мы старались не наткнуться на железные койки, сваленные одна на другую и сдвинутые в сторону, чтобы освободить проход.

Наконец Абдулатип остановился у простой деревянной двери и вежливо постучал, очевидно ожидая разрешения войти.

С другой стороны послышался грубоватый голос.

Я посмотрел на пол и, заметив аккуратно составленные в ряд четыре пары кожаных шлепанцев, повернулся к Дэйву с Джоном:

– Разуваемся, парни.

Мы нагнулись и принялись расшнуровывать свои высокие ботинки, но Абдулатип ухватил меня за руку:

– Нет, нет, Пенни Дай, не надо.

– Мы разуемся, Абдул, дружище, это же ваш дом, – ответил я.

Абдулатип кивнул и отошел, терпеливо дожидаясь, пока мы скинем ботинки рядом с кожаными шлепанцами.

Дверь открылась, и мы оказались в комнате, залитой ярким светом. После того как мы больше часа провели во дворе в темноте, к этому было сложно привыкнуть, и поначалу я даже зажмурился.

Когда взгляд снова сфокусировался, я посмотрел на остатки козлиной туши, висевшей у дальней стены на железном крюке. Пятна крови образовывали узор, отдаленно напоминавший сердце. Не то чтобы вопросы здоровья и гигиены сильно нас здесь волновали, но этого козла они забили почти неделю назад.

– На заднюю стену лучше не смотрите, парни, – предупредил я, указывая на козла. – Рискуете отбить себе аппетит.

– Тьфу, – только и выдавил Джон в ответ.

Абдулатип придержал для нас дверь, и мы вошли в очень уютно обставленную комнату. Здесь было намного теплее, чем во внешних помещениях, где вовсю гуляли сквозняки. Я сразу заметил в дальнем углу газовый обогреватель, выдувавший горячий воздух.

Начальник и Рози нас уже ждали. Мы пожали друг другу руки с таким пылом, словно не виделись несколько лет, что было довольно странно: в последний раз мы говорили всего пару часов назад.

Гарри тоже был в числе приглашенных, иначе вечер рисковал бы получиться очень молчаливым. Он тоже отлично ладил с полицейскими.

– Командир приветствует вас в своем доме и надеется, что вам понравится скромный ужин, которым он вас угостит, – перевел он нам приветственные слова.

– Спасибо, – ответил я командиру. – Для нас большая честь, что вы нас пригласили.

Все началось с простого вопроса как-то за чаем, пару дней назад. Мы спросили, что они обычно едят на обед. Никто и предположить не мог, что это выльется в церемонное приглашение.

Мы сели на пол, застланный ковром, каждый взял себе большую подушку – их было полно во всех концах комнаты.

Стены были аккуратно выкрашены в два цвета, снизу серым, сверху тускло-оранжевым. Утепленные синие форменные куртки полицейских висели на стене на таких же крюках, как и тот, на котором снаружи была подвешена козлиная туша.

Забавно было видеть, что их автоматы висят на стене точно так же, дулом в пол.

В комнату вошел Джемаль, стриженный под горшок, с аккуратной бородкой. В руках у него была миска и полотенце. Он склонился перед нами, предлагая воду.

– Это чтобы руки помыть, – пояснил Гарри, заметив нашу неуверенность. Полицейские пересмеивались, он тоже засмеялся, и нам ничего не оставалось, как тоже заулыбаться смущенно.

Мы помыли руки по очереди, потом Джемаль обнес водой остальных. Следом зашел Абдул, неся только что помытые чашки и горячий серебряный чайник с чаем. На подносе также оказался мешочек с сахаром, по виду британский. Первым Абдулатип налил чай командиру, потом угостил нас.

Джон сидел по одну сторону от меня, Гарри по другую. Дальше за Гарри сидел Дэйв, а рядом с ним – Рози, еще более оживленный, чем обычно. Остальные НПАшники расположились по обе стороны от командира, который сидел и внимательно нас изучал.

Сколько я ни старался, я никак не мог понять, сколько их командиру лет. Он был для меня загадкой. Загорелое лицо почти не выражало эмоций, разве что в глазах иногда что-то отражалось. Он щелкнул пальцами Абдулатипу, терпеливо дожидавшемуся у дверей. Тинтина мы пока еще не видели: скорее всего, он был на кухне.

Абдулатип исчез за дверью. Вероятно, как я понял, его послали за едой. Командир обратился к Гарри. Мы трое терпеливо ждали, пока нам переведут, о чем речь.

– Командир хотел бы знать, как давно ты служишь, – наконец обратился ко мне Гарри, покивав в ответ на последние слова полицейского.

– Семнадцать лет как морпех, – ответил я, и командир одобрительно кивнул, выслушав перевод.

– Еще он спрашивает, где ты воевал.

– Перед тем как приехать в Наузад, мы были в Гиришке. А до этого мы все служили в Ираке, – ответил я, и командир снова кивнул. Кажется, мои ответы ему нравились.

– Он также хочет знать, сколько ты убил талибов.

Я посмотрел на Дэйва, тот пожал плечами.

– Скажи ему, что я точно не знаю. Мы обстреляли талибов, и потом они замолчали. Надеюсь, это означает, что больше они воевать не будут, – ответил я.

Это вызвало оживление у Рози и командира, но прежде чем я успел уточнить у Гарри, о чем они говорят между собой, Дэйв задал свой вопрос:

– Гарри, а ты не мог бы спросить у Рози, сколько он талибов убил?

Гарри обратился к Рози, и тот издал воинственный клич, восторженно размахивая руками. Кажется, он описывал свои многочисленные сражения.

– Он говорит, что убил много, много талибов. Он говорит, они все разбегаются в страхе, когда он выходит с патрулем.

Полицейские за столом разразились громким хохотом и принялись аплодировать Рози. Мы тоже не могли удержаться от смеха и похлопали ему. Рози все еще оживленно жестикулировал и сыпал словами.

За всей этой болтовней и смехом атмосфера в комнате стало совсем тепло. Мы знали, что основательно замерзнем, когда придет время вновь выходить во двор.

Абдулатип с Тинтином вернулись в сопровождении порыва холодного воздуха снаружи. Они несли два здоровенных пластиковых подноса, которые поставили по центру комнаты. Аплодисменты возобновились с новой силой.

На одном подносе было две плошки белого риса и десять больших круглых лепешек. На другом – две больших миски с волокнистым тушеным мысом в водянистом соусе и кувшинчик с чем-то белым.

Я бросил быстрый взгляд на Дэйва. Мы долго спорили между собой по поводу этого приглашения. То, что нас позвали на ужин, было очень почетно. И мы не хотели бы показаться неблагодарными, однако нам было хорошо известно, что и как они готовят. Я не раз видел младших НПАшников, пекущих лепешки на горячих камнях у задних ворот.

Хлебное тесто смешивалось в двух больших мисках, потом выкладывалось на огромный закопченный лист железа. Рис, который они ели каждый день, варился в большущем котелке, почерневшем от копоти на открытом огне. Но самая большая проблема была даже не в готовке, а в том, что они делали после этого. Точнее – не делали: они никогда не мыли посуду вечером, оставляя ее до утра. Может, ночью им было слишком холодно, я не знаю. Но пока посуда стояла нетронутой, туда добирались бродячие коты, которые старательно ее вылизывали. И даже Наузада и РПГ мне не раз приходилось оттаскивать от этих мисок и плошек, когда я выгуливал их по ночам.

Поутру полицейские просто споласкивали посуду холодной водой и слегка терли ладонью. Так у них было принято, и, я полагаю, их желудки с этим прекрасно справлялись. Но я сомневался, что справятся наши.

Все эти два с половиной месяца мы регулярно протирали руки гелем на спиртовой основе. Любые сковородки и кастрюли, в которых готовилась пища, сразу мыли с мылом в горячей воде. Мы не могли позволить себе болеть, каждый человек был на счету. Бегать в уборную каждые десять минут, особенно если талибы начнут обстрел, – это было совсем не смешно.

Возможно, я судил афганцев слишком строго, но мне довелось оказаться на борту «Сэра Галахада» в Египте. Девяносто процентов экипажа слегло с диареей и рвотой одновременно. Никому не желал бы повторить этот опыт.

Но отступать было поздно. Мы решили, что такой шанс выпадает раз в жизни, и упускать его нельзя. Впрочем, это не помешало для подстраховки каждому из нас запастись туалетной бумагой.

Командир жестом предложил нам угощаться. Я огляделся в поисках ложки, но ничего не нашел.

– Рукой, Пенни, – засмеялся Гарри, показывая, как зачерпывать рис пальцами.

Ладно, значит, рукой. Я потянулся к миске с рисом и положил на тарелку перед собой две горстки мягкого риса. Затем я передал миску Джону. Точно так же ко мне на тарелку перекочевало несколько кусков козлятины. Свое мясо Гарри полил густой белой жидкостью, используя деревянный черпак.

– А это что такое, Гарри? – спросил я у него.

– Молоко овцы, – ответил он.

– Козье, ты хочешь сказать? – поправил я.

– Нет, – повторил он. – Это молоко от овцы.

Дэйв хрюкнул, когда я попробовал молоко с ложки. Как я ни пытался удержать лицо, но кисло-горький вкус заставил меня поморщиться. Полицейские тоже внимательно наблюдали за происходящим и теперь радостно хохотали надо мной. Я вернул черпак, и Гарри зачерпнул молока себе, а потом выпил с очень довольным видом. Вот кто морщиться и не думал.

– Дэйв наверняка тоже хочет попробовать, – сказал я.

В ответном взгляде Дэйва читалось: «Я потом тебя убью».

Мясо было жилистым и жирным, но луковый соус спасал положение. Мы старались не ронять рис на ковер. Полицейские ели быстро, не оставлял ни крошки.

Когда тарелки опустели, Абдулатип распределил остатки из больших мисок всем поровну, хотя, по-моему, нам досталось чуть больше. Мы пытались отказываться, но командир настоял.

Потом тарелки унесли, нам снова разлили чай, и разговор возобновился. Командиру хотелось больше узнать об Англии, и сколько времени мы там проводим, пока нас не пошлют куда-то еще. Особенно их заинтересовало, что у меня жена тоже служит в армии. Они никак не могли понять: неужели она имеет право командовать мужчинами? Пришлось довольно долго объяснять, как это устроено у нас.

Последние несколько дней я часто думал о том, как полицейские будут патрулировать город после нашего отъезда, и у меня зародилась идея.

– Гарри, ты не мог бы спросить командира: они, когда патрулируют, часто останавливают и обыскивают машины?

Гарри перевел, потом кивнул, после того как кивнул командир.

– А ты не мог бы спросить, не найдет ли он машину для меня? – Я пил уже третью чашку чая за полчаса. Абдулатип постоянно подливал нам, чтобы чашки не пустовали.

– Командир спрашивает зачем, – перевел Гарри.

– Мне нужно перевезти в Кандагар собак, за которыми я тут присматриваю.

Это вызвало оживленную дискуссию. Командир о чем-то долго толковал с Рози и Гарри, после чего все посмотрели на меня, и Гарри произнес слова, которые я уже и не надеялся услышать:

– Командир все сделает.

Я зажмурился. Невозможно было поверить, после трех месяцев мучений, что все наконец получится. Мне пообещал помочь человек, чьим словам можно было доверять.

Полчаса мы потратили на обсуждение деталей операции и оплаты. Мне назвали цену четыреста долларов. План был прост: командир наймет машину, которая довезет собак из Наузада в Лашкар-Гар. Оттуда другой грузовик доставит их до Кандагара, где будет ждать водитель из приюта.

Мы с командиром скрепили сделку рукопожатием. Все оказалось так просто. И почему я не подумал об этом раньше? Хотя четыреста долларов наверняка сыграли свою роль.

– Теперь будем праздновать, – объявил Гарри, когда Абдулатип в очередной раз вышел из комнаты. Он вернулся через пару секунд с засаленной колодой карт.

– Но у нас нет денег, – признался Дэйв, растерянно глядя на нас.

– Нет, нет, Дэйв, мы играем не на деньги, а для удовольствия от выигрыша.

Мы снова переглянулись.

– Я вас научу, – предложил Гарри.

Эти два часа у нас должны были уйти на сон, но вместо того мы играли в карты с афганцами. Правила были просты: перебить карту противника своей, но поскольку Гарри приходилось играть не только за себя, а еще и помогать нам троим, неудивительно, что выигрывал в основном Рози.

Наконец мы доели апельсины, появившиеся в ходе четвертой или пятой партии, и настало время прощаться.

Мы обменялись рукопожатиями с полицейскими. Во дворе было холодно и царила глубокая ночь, но внезапно меня посетило странное теплое чувство, какого я не испытывал со времен прибытия в Гильменд. Мы прибыли в Афганистан, чтобы помогать людям, и сейчас стали к ним чуть ближе.

А еще, возможно, я наконец нашел способ спасти наузадских собак.

 

22

Леванай

Я покормил собак, а вот завтрак пришлось пропустить: поутру мы с Джоном отправились на посадочную площадку в пустыню встречать вертолет снабжения.

Обычно в таких поездках мы вели себя очень осторожно, всегда начеку в ожидании неприятных сюрпризов. Но это путешествие выдалось самым забавным из всех.

Под бдительным присмотром Холма нас сопровождали Душман с Лоскутком. Парни, которые за нами наблюдали, веселились, как дети.

– 2 °C, Холм вызывает. У вас сегодня что, собачий фитнес? Прием.

– 2 °C – Холму, вы там лучше за талибами следите, конец связи.

Поскольку в наших рядах по-прежнему был некомплект, да еще и заместитель командира подразделения уехал домой на побывку, я теперь исполнял его обязанности. Само по себе это не было проблемой, но сейчас лишняя ответственность меня напрягала, особенно когда в отпуск свалил и Датчи, и мне пришлось присматривать за обоими нашими взводами. Жонглировать таким количеством полномочий порой бывало обременительно, и к тому же оставляло куда меньше времени, чтобы заниматься собаками. Но я не собирался опускать руки. Весь вопрос был в том, чтобы научиться расходовать время более эффективно.

Мы добрались до посадочной площадки и заняли оборонительную позицию в ожидании вертолета. После пробежки собаки тяжело дышали, но выглядели довольными донельзя. Душман горделиво выпрямился, грудь колесом, когда кто-то из морпехов потрепал его по голове.

– Что будем делать, когда вертушка прилетит? – спросил Джон, покосившись на псов.

– Они сбегут, я думаю, – ответил я. С юга в небе показались две стремительно растущие черные точки.

– Всем приготовиться! – закричал я, бросая дымовую шашку, которая должна была обозначить место посадки.

Приземлиться должна была только одна машина, оставить припасы и улететь; вторая прикрывала ее с воздуха.

Душман с Лоскутком прекратили ластиться и насторожились, глядя в ту сторону, где поднимался дым. По-прежнему наблюдая за ними, я отошел под прикрытие внедорожника. Гул нарастал, и вскоре для псов это сделалось нестерпимым. Они метнулись прочь, как две вспугнутые газели.

Мы с Джоном залегли, прижимаясь друг к другу, пока пилот заходил на посадку – носом к нам, напрочь игнорируя мою дымовую шашку. Я выругался вполголоса, когда нас окатило волной грязи, песка и мелких камней, и в очередной раз порадовался, что это не мой джип. Мы сами с одной стороны и пилоты вертушек с другой делали все возможное, чтобы жизнь бедняги оказалась недолгой.

Наконец пыль осела, вертушки унеслись обратно в Бастион. Я стоял и в немом изумлении созерцал поддон, оставшийся лежать посреди пустыни.

– Джон! – крикнул я, отрывая его от погрузки почты. На поддон он взглянуть еще не успел.

– Что такое? – проорал он в ответ, продолжая закидывать мешки в багажник.

– У тебя с электрикой как?

– Ты о чем? – Джон прекратил грузить почту и повернулся ко мне в полном недоумении.

– Неоновое освещение, – пояснил я, указывая на упаковку. – на черта они прислали нам неоновое освещение? Тут даже электричества нет.

Мы оба повернулись и посмотрели вслед улетевшим вертолетам. Судя по всему, кто-то перепутал грузы. Свежая еда и боеприпасы, в которых мы так отчаянно нуждались, скорее всего по-прежнему валялись где-то в лагере на складе или, хуже того, угодили на другой пост.

По пути на базу мы ругали интендантов на чем свет стоит, а заодно озирались в поисках Душмана с Лоскутком. Но они пропали бесследно, в точности как наши пайки и патроны.

– Мне жаль тебя огорчать, но правильно писать не «рожения», а «рождения», – с самым невинным видом сообщил я Стиву, попивая горячий чай.

– Дьявол, я ошибся, да? – в ужасе вскинулся он, бросая на плиту ложку.

Стив каким-то чудом ухитрился найти все необходимое и испечь торт на день рождения одного из наших парней. Получилось замечательно, он даже украсил верхний корж глазурью, которую выдавил через свернутую в трубочку газету. Надпись была сделана красными буквами, и над ней он пыхтел особенно долго.

Стив перечитал ее два раза кряду, когда наконец сообразил, что я его разыграл.

– Блин, ты бы чем полезным занялся! Иди лучше, дерьмо пожги!

– Поздно. С утра все сжег уже, пока ты храпел.

Я допил чай и пошел восвояси, прижимая к груди полученную почту. На удивление, помимо весточек от мамы и Лизы, там было несколько писем от людей, чей почерк показался мне не знаком. Я вскрыл один из таких конвертов. Внутри оказалась рождественская открытка с изображением лабрадора и двух щенков перед заснеженной церковью. Еще на картинке было три котенка.

Послание на открытке гласило:

«Всем привет!

Спасибо вам, парни, за все, что вы делаете. Вы молодцы! И отдельное спасибо за то, что не забываете помогать брошенным собакам. Чек прилагается.

С наилучшими пожеланиями

из Колчестера».

Когда я перевернул конверт, мне на колени выпал чек на двадцать фунтов, на мое имя. Я торопливо вскрыл другие письма. Там было примерно то же самое. Я пересчитал деньги. В общей сложности пожертвования составили сто фунтов. Кто бы мог подумать, мамина статья в газете принесла ощутимый результат.

Кухня была самым теплым местом на базе; неудивительно, что здесь любили собираться все кому не лень, включая афганцев.

Чаще других появлялся Рози, торчавший в дверях и делавший вид, будто пытается что-то стянуть, стоило лишь Стиву отвернуться. Пойманный с поличным, он с невинным видом демонстрировал пустые ладони, вызывая взрывы хохота у парней.

Я пытался добиться от Рози каких-то новостей насчет машины для собак, но он всякий раз лишь указывал на небеса и качал головой. Не знаю, что он пытался сказать дословно, но общий смысл был ясен: пока что удача нам не улыбнулась. Все зависело только от командира. Я очень надеялся, что он все-таки сдержит свое слово, ничего другого мне не оставалось.

Щенки Джены к этому времени уже вовсю ползали по вольеру и ужасно раздражали РПГ тем, что грызли его длинные уши, стоило ему разнежиться на солнышке. Зато Наузад и Пуля против щенячьего внимания ничуть не возражали: Наузад позволял им совать носы и лапы сквозь сетку, чтобы его задирать, а по Пуле они и вовсе бегали и прыгали как хотели. Такое впечатление, что она тренировала выдержку и терпение, потому что, вероятно, сама собиралась стать матерью в ближайшее время. Я очень надеялся, что у них с РПГ ничего такого нет в ближайших планах. Щенков и без того на базе был перебор.

У Тали они были постарше и куда больше интересовались внешним миром. Этому семейству мы отвели заброшенный дом, в котором дверь можно было забаррикадировать наглухо. Самой Тали это ничуть не мешало: она с легкостью выпрыгивала из окна и так же возвращалась обратно, но, по крайней мере, от щенячьего нашествия во дворе мы были избавлены.

По утрам я заходил их покормить и не мог удержаться от смеха, глядя, как любопытная малышня, переваливаясь, спешит к дверям, откуда доносилось столько новых, интересных запахов.

Порожек в комнату был высотой дюймов шесть. Все шестеро неуверенно балансировали на нем, выстроившись в ряд, как будто дожидались от кого-то помощи. А потом все дружно бросались врассыпную, когда их предводитель, пушистая белая толстушка, не удержавшись, скатывалась кубарем на пол. Это ее ничуть не смущало. Оглядевшись, она созывала остальных и отважно вела их исследовать новые места.

Если случалось так, что они все же вываливались за порог наружу, у меня начиналась безумная гонка «излови щенков, пока не разбежались», а Тали наблюдала за нами из угла с задумчивым видом. Все это неизменно улучшало мне настроение.

Я сообщил Лизе хорошие новости.

– Слава богу, – вырвалось у нее, когда она поняла, что местные полицейские пообещали свою помощь. – Грузовик из приюта стоит в Кандагаре, они готовы забирать собак в любой момент.

– Как только мы что-то найдем, я сразу перезвоню, – пообещал я.

Но до этого было еще далеко. И все зависело то того, сможет ли командир НПА сдержать слово.

Прошла уже почти неделя с того памятного ужина, но Рози по-прежнему тряс головой всякий раз, когда я спрашивал его про машину.

Рози был удивительным человеком. Он часами простаивал на пороге кухни, что-то говорил на пушту или копировал английскую речь. Мы обращались к нему или говорили между собой так, как будто он нас понимал, и это одинаково веселило всех присутствующих.

– Как дела, Рози? – обычно спрашивали мы, когда он появлялся на кухне.

– Да, – выразительно отвечал он, вставая на пороге в черных кожаных туфлях на босу ногу, с грязным покрывалом на голове.

Нам всем нравилось, как загорелая физиономия Рози расплывается в добрейшей улыбке и как выразительно он жестикулирует, стремясь донести до нас свою мысль.

– Мы ненавидим дождь, – как-то раз сообщил я ему.

– Да, – ответил он, высоко вскидывая брови.

– А ты, Рози – ты дождь любишь? – поинтересовался Дэйв.

– Да! – воскликнул он, а потом тут же, без всякой паузы: – Нет.

Потом Рози ткнул в небо пальцем и что-то проговорил – для нашего слуха это звучало как «барам». Мы повторили хором, Рози согнулся от хохота пополам и стал отчаянно хлопать в ладоши.

– По-моему, мы узнали, как будет «дождь» на пушту, – предположил я.

Рози ухитрялся своими выходками насмешить всех вокруг. Особенно потешно было наблюдать, как он гонялся по всей базе за цыпленком, которого он нес на суп – и случайно упустил. Голубое одеяние развевалось на ветру, как плащ супергероя. Цыпленок удирал со всех ног. Рози метался то туда, то сюда… не помню, когда мы еще так смеялись.

– Как сказать «сумасшедший» на пушту? – спросил я у Гарри, который стоял рядом и хохотал с нами вместе.

– Леванай, – ответил он.

И вскоре вся база хором кричала: «Леванай», когда Рози, зацепившись ногой в погоне за своим обедом, перелетел через кусты.

Когда он наконец загнал цыпленка в угол и схватил за шею, Рози вскинул его над головой торжествующе, как капитан победившей команды – футбольный кубок, и торжественно направился в дом. Возгласы «леванай» сопровождали его всю дорогу.

Мы все очень любили Рози. Хотя я и беспокоился, каково ему будет, когда мы покинем базу.

За шесть дней до нашего отъезда босс созвал совещание, чтобы решить, что полезного за эту неделю мы можем успеть. В комнате воцарилось молчание, поэтому я, как обычно, подал голос первым:

– Босс, если съездить в разграбленную школу в Наузаде, оттуда можно забрать учебники. Наверняка они не все попорченные. Хорошие можно отдать в Баракзай.

С разных сторон послышалось недовольное пыхтение. Перерабатывать в последнюю неделю хотелось не всем.

– Зачем? – спросил босс, заинтересовавшись моей идеей.

– Детишки в Баракзае хотят ходить в школу, но у них ничего нет. И мы пока ничем не смогли им помочь. – Ответил я осторожно, чтобы не превысить свои полномочия.

Босс переглянулся со своим замом, потом кивнул в мою сторону:

– Не возражаю. К вечеру дай мне план.

Донельзя довольный собой, я задержался в нашей маленькой комнатке для совещаний, чтобы разработать план: сперва – как добраться до наузадской школы за книгами, потом – вернуться на базу, и уже оттуда ехать в Баракзай.

Я понимал, что действовать надо быстро. Безопасность прежде всего. Поэтому операция планировалась в стиле «вбежать – схватить – убежать». Добровольцами выступили все обычные подозреваемые, включая Стива. Ему, как мне кажется, особенно не терпелось хоть чем-то помочь местным детишкам, после того как он понаблюдал за ними в свой прошлый выход из базы.

Вторая группа страховала подступы к школе, а мы подъехали, как заправские грабители банка.

– Пять минут! – крикнул я парням. – Хватайте все, что успеете!

С полной машиной книг мы вернулись обратно на базу и принялись сортировать все, что удалось забрать. Через полчаса у нас было несколько стопок учебников, предназначенных в основном для младшего возраста, а также книжки про животных, словари английского и пушту и даже, как ни странно, географический атлас Америки.

После этого мы отправились в Баракзай, чтобы отдать им эти сокровища. Я испытывал огромное облегчение: наконец мы делали что-то полезное. Но этому чувству не суждена была долгая жизнь.

Добравшись до деревни, мы первым делом нашли старейшину, с которым говорили в прошлый раз. Гарри переводил, как обычно. Оказалось, что вскоре после нашего патруля сюда заявились талибы. Они угрожали смертью всем, кто будет иметь дело с нами или принимать от нас помощь.

Старейшина сказал, что у него нет выхода: чтобы защитить жителей деревни, он вынужден отказаться от книг. Если только мы не останемся здесь, чтобы защищать их от талибов.

По мере того как Гарри переводил, меня охватывала гнетущая тоска.

В который раз я поддался самообману, уверенный, что все получится просто и без проблем. Но Афганистан вновь доказал мне, что так не будет.

Мы пошли к машинам, Гарри шел передо мной. Я придержал его за руку, он обернулся ко мне. На лице не было привычной улыбки.

Холодный и резкий ветер продувал нас насквозь, стоило выйти за пределы деревни, где от непогоды хоть частично защищали стены.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Мне очень жаль, Гарри. – Я помолчал. – Мы пробыли здесь три месяца и ничего не смогли сделать для тебя или для твоего народа. Верно?

Он выдержал мой взгляд.

– Нет, Пен, вы были тут не три месяца.

Я недоуменно на него посмотрел. Обычно у него не было проблем с английским.

– Три месяца, – повторил я. Мне не хотелось вступать в спор.

Он по-прежнему смотрел на меня в упор:

– Нет. Вы были здесь пять лет, но люди напуганы по-прежнему.

Я отвел взгляд первым. Я не знал, что ему сказать.

Изначально мы пришли в Афганистан не из-за тех ужасов, которые творили талибы. Мы пришли из-за одного-единственного человека, приказавшего убить тысячи невинных мирных людей, уничтожив Башни-близнецы. Теперь наша миссия изменилась, никто не мог остаться равнодушным к страданиям афганского народа. Но на то, чтобы навести здесь порядок, требовалось много времени, все это понимали. Хотя, возможно, международное сообщество могло бы прикладывать больше усилий.

Мне хотелось пообещать Гарри, что очень скоро талибский кошмар закончится, но я не мог. Это было делом политиков. Мне платили жалованье совсем за другое.

– Извини, – выдавил я в конце концов.

Дальше мы шли молча. Холодная, безжизненная пустыня простиралась вокруг, насколько хватало глаз.

Мы возвращались на базу по наезженной колее, разделявшей два вспаханных поля, и я поймал себя на мысли, что, скорее всего, оказался за пределами Наузада в последний раз. Даже если мне доведется вернуться в Афганистан, я буду служить на другой базе.

Сегодняшняя неудача как нельзя лучше иллюстрировала все три месяца, что мы тут провели, хотя, наверное, я слишком узко смотрел на вещи. Только через два года база в Наузаде стала действительно полезной. Благодаря тому, что талибов удалось изгнать за пределы долины Сангин, летом 2008 года на плотине Каджаки установили турбины, и это стало большой стратегической победой.

Но в тот момент отказ деревенского старейшины принять учебники ощущался, как удар под дых.

Я сидел, глядя на юго-запад, поверх крыш глинобитных домов, и наслаждаясь последними лучами заходящего солнца, опускавшегося за далекие горы.

Не замечая колючей проволоки в двух шагах от себя, я воображал, как мы гуляем с Наузадом по холмам, поднимаемся по склонам, любуемся видами, открывающимися с высоты. Временами я бы наклонялся потрепать его по голове, а он смотрел бы на меня вопросительно, уловив какой-то новый, непривычный запах.

Он был славным псом, хотя дома, в Англии, с этим бы мало кто согласился. Изуродованная, покрытая шрамами морда и обгрызенные уши нагнали бы страху даже на самого закаленного любителя собак. Но стоило вглядеться в эти золотисто-карие глаза, и ты понимал, что перед тобой собака, которая счастлива просто быть рядом.

– Пенни Дай, Пенни Дай, – послышался голос откуда-то со двора. Я вздрогнул от неожиданности и крикнул в ответ:

– Я тут, Рози!

Он подбежал, размахивая руками и что-то тараторя. Я ничего не мог понять. За все время, что мы с Рози общались, единственными словами, которые я запомнил, оставались «здравствуйте» и «спасибо». Однако догадаться было несложно и без этого – по жестам и по глазам. Рози пришел сказать, что машину так и не удалось найти. Ему было очень стыдно. Я сочувственно покачал головой и потрепал его по плечу.

– Я знаю, Рози. – Он тоже не мог понять смысла моих слов, но сейчас очень важно было хоть что-то ему ответить. – Вы не смогли найти грузовик. Даже за все деньги мира мы не доставим собак в Кандагар.

Об этом он говорил или нет, – не знаю, но это была чистая правда. До отъезда оставалась всего пара дней, и я уже смирился с мыслью, что не сумею спасти своих псов. Это было безнадежно. Рози присел рядом. Мой ответ, похоже, показался ему достаточным. Больше нам обоим было не о чем говорить.

Мы молча смотрели на далекие западные холмы, окрашенные оранжевым светом уходящего солнца. Я вновь попытался представить, как мы с Наузадом гуляем по холмам, но картинка больше не складывалась.

Надежда оставила меня.

 

23

Такси

Душман смотрел на меня озадаченно, вывернув голову под углом и прижав обрезанные уши. Я понимал, что его так смущает в происходящем: никто и никогда до сих пор его не гладил.

Я очень старался не обращать на него внимания. И без того сердце разрывалось при одной мысли о том, что придется бросать здесь Наузада, РПГ, Тали, Джену и Пулю. Меньше всего мне хотелось перед отъездом привязываться еще к одному бродячему псу. Но это было непросто.

Душман нередко ночевал у нас под воротами, свернувшись калачиком рядом с Лоскутком. Я смотрел, как они спят на голой земле, видел ледяную корку на шерсти и понимал, что ничем не могу помочь.

Но сегодня вечером, скармливая Душману объедки, я не мог не потрепать его по голове.

На этот игривый жест он отреагировал почти сразу и принялся шутливо бодать меня в бок и тыкаться носом в складки куртки. Я говорил ему ласковые слова, и он поводил обрубком правого уха. Душман был, наверное, самым крупным псом, которого я видел так близко, и при этом самым добрым. Даже Бимеру было до него далеко.

Я не мог представить, какую жизнь вели эти собаки до знакомства с нами, но трудно было удержаться от мысли, что, проявляя к нему человеческую доброту и сочувствие – возможно, впервые, сколько он себя знал, – я оказываю Душману дурную услугу. Мы уедем – и что он будет делать тогда?

Утро нового дня выдалось сырым и пасмурным, с востока задувал ледяной ветер, с неба сеял мелкий, холодный дождь. Выйдя с утреннего совещания, я прошел на кухню, чтобы забрать вчерашние объедки. Как обычно, на раздаче, во главе очереди уже восседала Джена, сбежавшая из своего вольера. Я покачал головой, погладил ее и напомнил, что дома ее ждет собственный завтрак.

– Ты же мать, веди себя ответственно, – пожурил ее я.

Она радостно последовала к вольеру за мной и за запахом вчерашних сосисок. Все остальные дожидались, каждый в своем загоне, притихшие – скорее всего из-за ночного похолодания. Удирала из вольера обычно только Джена, наш маленький Гудини, и к этому все давно успели привыкнуть.

Я раздал собакам завтрак и погладил всех по очереди. Возможно, кого-то из них я кормил сегодня в последний раз.

Неохотно покинув вольер, я пошел искать Дэйва и Джона; нам надо было кое-что сделать вместе.

– Ладно, это сойдет, – сказал я, осмотревшись в заброшенном дворе, куда мы зашли все втроем.

Я раздраженно пнул землю ботинком. Мне было плохо, как никогда до сих пор. Я покосился на Дэйва и Джона, оба выглядели не лучше – усталые, замкнутые. Они разделяли мои чувства в полной мере.

Но время вышло, и никакого иного выбора не осталось.

Наше пребывание в Наузаде подошло к концу. Через два часа нам на смену прибудет команда «Лима» 42-го батальона. Босс все это время закрывал глаза на наш собачий зоопарк, но я не мог рассчитывать на то, что новое начальство будет столь же снисходительным. Кроме того, я никого из наших сменщиков толком не знал. Там могло вообще не оказаться любителей собак.

А даже если бы такие и нашлись, меня все равно не будет на базе при передаче позиций. Я буду в пустыне, с группой сопровождения, которая должна доставить нас в Бастион.

У Дэйва с Джоном на момент смены состава тоже были свои обязательства, так что вопрос с собаками надо было закрыть сейчас: покинуть базу они должны были тогда же, когда и мы.

– Про воду не забыли? – спросил Дэйв.

– Вон там ведра стоят. – Джон показал на проржавевшие ведра в углу, рядом с давно не работавшим дизельным генератором.

Я медленно повернулся вокруг своей оси, разглядывая дом с двориком, общей площадью примерно в сотню квадратных футов. Пятнадцатифутовые глинобитные стены растрескались и местами осыпались. Металлическая калитка в северной стене служила единственным входом.

Только в одном углу пробивалась чахлая зелень, остальной двор был покрыт слоем засохшей грязи. Кроме генератора, тут ничего больше не было. Я понятия не имел, кто и для чего мог его использовать.

Я прошел в дальний угол: там в лучах солнца блеснуло что-то металлическое.

– Обалдеть… – Я подозвал Дэйва с Джоном, которые осматривали другие углы.

В шаге передо мной на земле лежала зеленовато-бурая боеголовка реактивной противотанковой гранаты. Она почему-то не взорвалась.

– Невзорвавшийся боеприпас, – предупредил я их на подходе.

– Класс, – отметил Дэйв, тут же признавший по виду, с чем мы столкнулись.

Опустившись на колени, я внимательно изучил грунт вокруг боеголовки. В размякшей глине хорошо был виден отпечаток падения.

Я осторожно потянулся и взял боеголовку за безопасную часть. Дэйв с Джоном автоматически попятились.

– И куда ты это денешь? – спросили они, когда я медленно пошел к открытой калитке.

– Мы же не можем просить инженеров ничего взрывать, когда собаки будут здесь, правильно? – сказал я, внимательно глядя вниз перед собой. Последнее, чего бы мне хотелось, – это споткнуться с боеголовкой на руках.

Единственное, что нам пришло в голову, – это переселить Тали и Джену с их пометами в пустой двор напротив нашей базы. С момента прибытия мы ни разу не видели, чтобы туда хоть кто-то заходил.

И поскольку полицейские оставались тут по меньшей мере еще на месяц, мы с Рози договорились, что все это время он будет подкармливать щенят.

Я отложил для него целый ящик пайков. Это был вопрос доверия: он пообещал, что не позволит никому из местных забрать малышей. А перед отъездом оставит калитку нараспашку. Скорее всего, после этого они все равно окажутся на грани голодной смерти, но так хоть у кого-то из щенков будет шанс набрать вес и чему-то научиться, прежде чем они окажутся на улицах Наузада.

С Наузадом, РПГ и Пулей было сложнее всего. Я знал, что они будут пытаться всеми силами вернуться на базу. Черт возьми, я три месяца приучал их к тому, что дважды в день там дают поесть. Отвыкнуть от этого будет нелегко. Сейчас я понимал, что надо было выдворить их за ворота намного раньше. Большой ошибкой было оставлять это на последний момент.

Я столько времени сидел и страдал, оттягивая неизбежное. Старался себя убедить, что командир НПА сдержит слово. И ведь он даже нашел человека, готового перевезти собак из Лашкар-Гара в Кандагар… но каких-то жалких шестьдесят километров до Лашкар-Гара оказались непреодолимым препятствием.

Я знал, что этот путь лежал через районы, занятые талибами, но почему-то продолжал надеяться, что водитель рано или поздно отыщется. Не знаю, как я мог быть настолько наивен после всего, через что мы уже прошли.

Пройдя через калитку, я показал неразорвавшуюся гранату парням на ближайшем посту. Дежуривший там морпех помахал мне рукой. Я осторожно опустил боеголовку на землю подальше от ворот базы. Чуть позже об этом надо было сообщить саперам.

– Сойдет и так. Больше мы все равно ничего не успеем! – крикнул я Дэйву и Джону, которые стояли с автоматами в руках и негромко переговаривались между собой. На лицах была тихая обреченность. – Для щенков навесы сделаем из остатков рифленого железа. – Я бросил последний взгляд на пустынный двор. – Все, пошли за Тали и Дженой, времени совсем мало осталось.

По крайней мере, здесь щенки хоть как-то будут укрыты от дождя и ветра. Впрочем, это было слабым утешением.

Я махнул рукой, подзывая Дэйва с Джоном, и повернулся к воротам.

Радостный голос Тинтина, донесшийся откуда-то сверху, застал нас врасплох. Я поднял голову. Он балансировал наверху стены, смотрел на нас и что-то орал.

– В чем дело, Тинтин? – крикнул я в ответ.

Впрочем, он точно так же не мог понять меня, как и я его.

– Слушайте. – Дэйв сделал нам знак замолчать.

И тут до меня дошло, что афганец раз за разом повторяет одно и то же слово:

– Такси!

– Это что, дырка от пули? – спросил я Дэйва, пытаясь отдышаться после спринта к воротам базы. Рядом бежал донельзя счастливый Рози.

– Ага, похоже на то, – ответил Дэйв. Мы оба смотрели на заляпанное грязью ветровое стекло потрепанного белого минивэна. Машина объявилась у ворот совершенно внезапно, в сопровождении командира НПА и Абдулатипа.

За рулем был бедно одетый афганец средних лет. Приборную панель минивэна украшали выцветшие пластмассовые подсолнухи, погнутый передний бампер был весь в щербинах. Водитель беспокойно стрелял глазами по сторонам, подъезжая ближе к воротам, и не могу сказать, чтобы я его осуждал.

Командир подошел ко мне с широкой улыбкой. Абдулатип стоял у него за спиной и переводил, пока старший пожимал мне руку:

– Командир нашел тебе такси, друг.

– Я бесконечно благодарен командиру, – ответил я, улыбаясь, как Чеширский кот из «Алисы в Стране чудес». – Спасение пришло в последний момент, и я очень благодарен.

Из ворот вышел переводчик Гарри и Клаус, наш советник по обустройству. Судя по тому, как широко они улыбались, до них тоже дошло, что происходит. Оба знали, как важно для нас переправить собак в безопасное место.

Я схватил Гарри за руку, мы оба были счастливы, как дети.

– Гарри, можешь сказать водителю, что мы сейчас притащим собачьи клетки? – не дожидаясь ответа, я вместе с Дэйвом и Джоном бросился внутрь. У нас давно все было подготовлено к путешествию.

Короткого разговора, последовавшего за этим, я не слышал, но когда мы вернулись с клетками для РПГ и Пули, сразу стало ясно, что что-то не так. Гарри, командир и водитель ожесточенно препирались между собой. Наконец они замолкли, и Гарри обернулся ко мне:

– Водитель клетки не возьмет. Слишком опасно. Если талибы его остановят, сразу станет ясно, что это делали военные. Он возьмет только собак.

– То есть они поедут сзади просто так?

– Нет, Пенни Дай. Собак придется связать, – ответил Гарри.

Я посмотрел на водителя, потом на командира, лицо которого как обычно не отражало никаких эмоций. Спорить было бессмысленно.

– Джон, возьми прочные веревки на складе. Дэйв, сбегай за жестяным ящиком, который стоит у казармы. Хотя бы щенков Тали мы туда посадим.

– Надо что-то придумать, чтобы они не повылезали! – прокричал Дэйв на бегу.

– Гарри, ты можешь попросить у командира птичью клетку? Я видел, она там у них есть.

У меня не было времени на вежливость. Клетку я заметил в доме, где размещались полицейские, при беглом осмотре еще три месяца назад.

– Хорошо, только давайте скорее. Водителю тут не нравится.

– Скажи ему, что я быстро.

Я знал, что дорога займет не один день. Мы планировали, что водитель доставит собак в Лаш, а там местная полиция поможет транспортировать их до второго места встречи, ближе к Кандагару. Я ничего не мог поделать с тем, что оба раза придется полагаться на афганцев, которые, скорее всего, не слишком любят собак.

Но как они сделают это без клеток? И как быть с Наузадом? Он никого, кроме меня, не признавал, и даже на Дэйва с Джоном временами порыкивал.

По мере того как мы готовились перетаскивать собак в минивэн, я начал осознавать еще более серьезную проблему. Внутри было слишком тесно. Кобели рисковали там попросту не поместиться. Хуже того, без клеток Душман, Наузад и Лоскуток не могли ехать вместе, они бы поубивали друг друга. Двоих надо было оставить.

Я не колебался ни секунды, хотя выбор был непростым. Душман и Лоскуток никуда не поедут, пусть даже они лучше ладили с людьми. Но я не мог бросить Наузада. Три месяца дружбы и обещаний – это был слишком долгий срок.

Терзаться раздумьями было некогда. На это у меня будет семь или восемь часов дороги до Бастиона.

К тому же, если наш план сработает, я очень надеялся, что водителя можно будет уговорить приехать еще раз и забрать Лоскутка с Душманом. Хотя на это шансов было, конечно, немного.

Нам надо было как можно скорее подготовить собак к поездке, я не мог упустить такой шанс. Джон принес веревку и подманил Тали. Она понятия не имела, что сейчас будет, и подбежала на зов, как всегда радостно виляя хвостом в ожидании угощения.

– Прости, Тали, но это ради твоего же блага, – сказал я, поднимая и переворачивая ее на спину. Она не сопротивлялась и позволила связать себе передние и задние лапы, после чего я бережно взял ее на руки и отнес в минивэн. Оказавшись на сиденье, она как ни в чем не бывало устроилась поудобнее и, подняв голову, озадаченно уставилась на меня. Я потрепал ее за ушами.

Дэйв приволок старый железный афганский сундук, который несколько месяцев валялся у нас за казармой. Оторвав крышку, он приладил сверху металлическую сетку, чтобы щенки не вылезли по дороге.

Одного за другим он осторожно пересадил туда малышей, прижимая им головки к полу, чтобы закрепить проволочную крышку. Крупный светло-коричневый щенок тут же попытался просунуть любопытный нос в ячею. Дэйв мягко отпихнул его и потуже закрепил сетку. Сундук он поставил на пол, поближе к Тали.

Пока я связывал Джену, Тинтин вернулся со старой деревянной клеткой для птиц, которую нам отдал командир. Верхняя часть этой изящной самодельной конструкции крепилась к деревянному поддону тремя защелками и снималась без особого труда, так что мы смогли уместить туда щенят Джены, а потом поставили днище на место. Я дополнительно обмотал клетку проволокой, поскольку сильно сомневался, что она рассчитана на такой вес.

К счастью, щенята были еще слишком маленькими и ценили тепло куда больше свободы. Я надеялся, что путешествие в птичьей клетке не окажется для них слишком дискомфортным. Самой большой проблемой, разумеется, было отсутствие пищи: до приюта их никто не собирался кормить. Но с этим я ничего не мог поделать. Если бы собак можно было переправлять в клетках, которые мы для них подготовили изначально, Джена и Тали, по крайней мере, смогли бы кормить малышей молоком, однако мы не учли в этой схеме талибов.

Деревянную клетку я поставил рядом с сундуком, где сидели щенята Тали.

РПГ уже понимал, что творится неладное, и у нас с Дэйвом ушло несколько минут на то, чтобы зажать его в угол. Пару раз он ухитрялся ускользнуть из-под рук буквально в последний момент. Но стоило его схватить, и он сдался, точно как Джена с Тали, и позволил связать себе лапы.

Вслух мы не говорили ни о чем. По выражению лиц Дэйва с Джоном ясно было, что необходимость связывать собак им не больше по душе, чем мне, однако лучше уж было так, чем выгонять их на мороз, на улицы Наузада. У нас не было другого выбора.

РПГ, Джену и Пулю мы разместили на заднем сиденье минивэна. Все трое жались друг к другу и выглядели напуганными. Больно было на это смотреть, но у меня не было времени гладить их и утешать. Я закрыл заднюю дверь машины, стараясь не думать о том, что вижу их всех в последний раз. Я действовал, как будто на автопилоте. В голове тикал обратный отсчет секунд. Возвращаясь бегом за Наузадом, я мельком подумал, не станет ли водитель возражать, что собак разместили на сиденьях, но пока что он молчал. Надеюсь, полицейские заплатили ему достаточно, чтобы снять любые проблемы.

– Дэйв, пошли, поможешь мне с Наузадом, – позвал я, открывая калитку вольера.

– С ума сошел? Он меня и в хорошие-то дни к себе не подпускает. Не уж, вяжи его сам. – Дэйв даже внутрь заходить не стал, они с Джоном ждали меня у загородки.

– Слабак, – отозвался я и повернулся к Наузаду, который тут же бросился меня встречать, радостно виляя обрубком хвоста.

Я чувствовал угрызения совести за то, что собирался сделать.

– Ладно, парень, пора.

Я быстро скормил ему две галеты и заставил сесть, после чего связал передние лапы. Он был слишком крупным и тяжелым, чтобы я мог его перевернуть, и наверняка стал бы сопротивляться. Мы, конечно, были друзьями, но еще не настолько близкими.

Кое-как я все же связал ему и задние лапы тоже, после чего повел ковыляющего пса за собой к воротам. Как ни странно, против веревок он не возражал: возможность выйти из вольера радовала его куда больше временной несвободы. Он был почти так же счастлив, как я, когда приехал минивэн.

Когда мы с Наузадом появились из-за угла, водитель внезапно поднял крик и замахал руками, с ужасом указывая на собаку.

– Что такое, Гарри? – спросил я.

– Он говорит, никаких бойцовых псов, – ответил тот.

– Скажи ему, все в порядке. Я ему пасть свяжу, хорошо?

Они поспорили пару минут, но наконец водитель смирился. Возможно, не последнюю роль в этом сыграл тот взгляд, которым его наградил командир НПА.

Я сам себя ненавидел за то, что мне приходилось делать, и точно понимал, что «зеленые» меня бы по голове не погладили, но делать было нечего. Черной изолентой я обмотал Наузаду морду так, чтобы все время пути он мог нормально дышать и пить – если конечно ему кто-то даст воды.

– Прости, Наузад, – сказал я, аккуратно затаскивая его в минивэн и укладывая на среднее сиденье, где он должен был ехать в одиночестве. Остатки веревки пошли на то, чтобы смастерить ему свободный ошейник и прикрепить к поручню рядом с креслом. Так, по крайней мере, у него не было шансов сбежать или прыгнуть на водителя.

– Пожалуйста, быстрее, Пенни Дай. – Гарри похлопал меня по плечу. – Водитель уже хочет ехать.

– Ладно.

Я в последний раз посмотрел на собак. Они все выглядывали в окно, и это было странное зрелище – как сцена из диснеевского мультика про животных, которые едут в автобусе на экскурсию.

– Скажи ему, чтобы присматривал за собаками. Пусть не оставляет двери открытыми, когда будет останавливаться, иначе они сбегут, – попросил я Гарри.

Чтобы водитель понял все как следует, к нему в машину на прощание заглянул старший полицейский. Мы с ним договаривались, что деньги будут заплачены только после того, как собак доставят на место, и командир, вероятно, решил на всякий случай напомнить ему об этом.

Мы с Дэйвом и Джоном отошли в сторону, когда водитель сел за руль и захлопнул дверь. Вонючее облако черного дыма вырвалось из выхлопной трубы, когда он включил зажигание.

Кренясь и поскрипывая, минивэн поехал прочь. Сквозь заляпанное грязью стекло я еще какое-то время видел узкую морду РПГ, озиравшегося по сторонам. Он явно пытался понять, что за чертовщина творится вокруг.

У нас ушло двадцать минут на то, чтобы погрузить и отправить собак.

Я повернулся к парням, которые отдавали столько времени и сил, чтобы мне помогать все эти три месяца.

– Мне это снится, или у нас правда все получилось? – пробормотал я, пожимая руку сперва Дэйву, потом Джону.

– Вот это я бы назвал «в последний момент», – с широченной улыбкой ответил Дэйв, не скрывая своего облегчения.

– Думаешь, нормально доберутся? – спросил Джон.

– Обязаны. После всего, что до этого было, – твердо ответил я. – И, кстати, вот еще что. Загоны надо разобрать. Не хочу, чтобы НПАшники или кто-то еще сажали туда других собак. Начните прямо сейчас, хорошо? Я быстро. Мне только с Клаусом поговорить.

Клаус убирал фотоаппарат. Он щелкал все то время, пока мы связывали собак.

– Ну что, ты доволен? – спросил он, когда я подошел.

– Еще как, – отозвался я. – Можно попросить тебя об услуге?

Я знал, что Клаус задержится на базе еще недели на две после нашего отъезда.

– Если собаки доберутся до приюта нормально, ты не мог бы расплатиться за меня с командиром НПА? – Я вытащил из кармана четыреста баков мятыми купюрами и вручил их ему. – Как только мне сообщат, что все в порядке, я тут же дам тебе знать по радиосвязи.

– Это ты здорово сделал, – сказал он с улыбкой, засовывая деньги в нагрудный карман.

– Спасибо. Приятно думать, что мы принесли хоть какую-то пользу, – ответил я, глядя в чистое, бездонное афганское небо. О бесполезной поездке в баракзайскую школу сейчас вспоминать не хотелось.

– Если все получится, сможешь следующим рейсом отправить Душмана и Лоскутка?

Я надеялся, что не слишком о многом его прошу.

– Без проблем. А он меня не укусит? – засмеялся Клаус, скрепляя рукопожатием наш уговор.

– Разве что ты его палкой в глаз ткнешь.

В воздух поднялся столб дыма: это Дэйв подпалил одеяла и ящики, когда-то служившие домом наузадским псам.

Следующий час пролетел незаметно: мы были поглощены подготовкой к отъезду. Гарри впервые в жизни не нашелся, что сказать, когда получил подарок, который мы выписали для него из Англии какое-то время назад. Это была настоящая крикетная бита, на которой расписался по очереди каждый из нас. Гарри молча кивал и тряс нам руки с улыбкой от уха до уха.

Успели мы попрощаться и с афганскими полицейскими, и даже сфотографировались все вместе на память. Мы обменялись оружием, афганцы сели на стулья, а мы втроем присели перед ними на корточки. Потом мы крепко пожали друг другу руки и обнялись. Все понимали, что больше мы никогда не увидимся.

Когда стемнело и я вышел за ворота базы, которая три месяца служила мне домом, огляделся по сторонам в поисках Душмана и Лоскутка.

Их не было видно. Скорее всего, где-то заигрались до самой ночи.

Я не оглядывался. Слишком много воспоминаний, слишком много эмоций осталось за этими глинобитными стенами.

 

24

Конец и начало

– Опять двадцать пять! – прокричал кто-то, и мы все посмотрели в небо. – Летит!

Все надежды высушить промокшую форму на февральском утреннем солнышке были тут же забыты, и мы бросились к ближайшему строению в поисках укрытия.

– Какого черта мы сюда побежали прятаться? – перекрикивая вой подлетающего 107-миллиметрового снаряда, проорал Хатч.

Здравый вопрос. Здание находилось у истоков реки Гильменд, у основания Каджакской плотины. Кажется, когда-то здесь располагался дворец афганской королевской семьи.

Проблема в том, что именно тут мы устроили склад боеприпасов. Одно прямое попадание – и не осталось бы ни дома, ни команды «Кило».

Талибы стреляли по нам с расстояния километров восемь, так далеко наши минометы ответить не могли. Поэтому выбора не было, приходилось отсиживаться в ожидании прикрытия с воздуха и надеяться, что талибам не повезет.

Воздух завибрировал, грохот докатился до нас, многократно отразившись от близких гор.

– Черт, совсем рядом похоже! – прокричал Тафф. Все остальные, кто сгрудился сейчас за этими стенами, подумали о том же самом.

Мне почему-то вспомнились два верблюда, которых мы видели на территории. Все ли с ними в порядке? Успели ли они убежать?

Впрочем, недолго довелось терзаться судьбой несчастных животных. Вой очередного подлетающего снаряда заставил вжаться в холодный бетонный пол.

Еще одиннадцать взрывов, все ближе и ближе к нам… пока наконец не долетела авиация и не положила обстрелу конец.

Когда вокруг все стихло, я с трудом поднялся на ноги. Правая лодыжка ныла так, что хоть волком вой, и обезболивающие больше не помогали. Деваться некуда. Надо было идти к врачу.

Тридцать шесть часов прошло с того момента, как я подвернул ногу на операции по зачистке территории вокруг дамбы. Жители давно покинули эти места, деревни стояли необитаемыми. Я сразу заподозрил неладное, когда навернулся в темноте на вспаханном поле, под тяжеленным рюкзаком со снаряжением. В лодыжке что-то неприятно хрустнуло, и я полетел лицом в мягкую грязь.

Спасибо быстрой перевязке, болеутоляющему и Гранту, нашему минометчику, который был так добр, что избавил меня от большей части груза, – какое-то время боль казалась переносимой. Но операция затянулась на всю ночь, и это оказалось чересчур.

Когда мы возвращались к плотине, хлынул проливной дождь, и пересохшее русло, через которое мы проходили перед этим, превратилось в бурную речку почти по грудь глубиной. Мы с Дэйвом убили добрых четыре часа на то, чтобы перетащить снаряжение на другой берег, к нашему временному убежищу. Для самого тяжелого пришлось использовать квадроциклы, а боеприпасы парни перетаскали на руках, в несколько заходов.

За все время операции у меня не было времени разуться, и, скорее всего, это к лучшему. Вряд ли сумел бы натянуть ботинок обратно.

Нашего хирурга я нашел на пороге наскоро разбитой походной операционной. Надо сказать, он был в отличной физической форме, едва ли не лучшей, чем у всех нас, но поскольку он был флотским, никто из нас никогда в жизни в этом бы не признался.

– Док, вы не глянете мою ногу, если есть минутка, пожалуйста? – попросил я.

Мне пришлось полностью вытащить шнурки, чтобы снять ботинок. И даже прежде чем я стянул носок, стало ясно, что ступня здорово распухла. Док ощупал ее, потыкал по-всякому, и только моя выдержка спасла его от мордобития в этом процессе.

– Паршиво, – изрек он наконец.

Кто бы сомневался, это была моя нога, в конце концов.

– Я бы сказал, перелом. – Он снова помял вздувшуюся щиколотку. – Да, сержант, тут рентген нужен.

– Когда? – уточнил я, хотя ответ был и без того очевиден.

– Чем скорее, тем лучше. Так что возвращайтесь-ка вы в Бастион.

Тишина, царившая вокруг, пока я дожидался вертолета на посадочной площадке, казалась неестественной. Если не считать шелеста ветра в кронах деревьев, высаженных вдоль пролегавшей неподалеку грунтовки, слышен был только плеск неспешных волн реки Гильменд. Впереди уходили в небо зазубренные горные пики. Такое ощущение, будто я просто в отпуске, присел передохнуть на прогулке. Ничто вокруг не напоминало о том, что вокруг идет война. А сейчас я был вынужден бросить своих парней в самой гуще боевых действий.

Я едва успел с ними попрощаться, ковыляя по лагерю. Натянуть ботинок удалось с огромным трудом, но не мог же я допустить, чтобы меня увозили на носилках.

Дэйв развешивал на просушку свое барахло, когда я, наконец, до него дошел.

– Говорят, у тебя свидание с медсестричками, – поприветствовал он меня прежде, чем я успел что-то сказать.

Новости у нас всегда разносились быстро.

– Это уж как получится. – Я улыбнулся.

– Ну, ты у нас парень женатый, так что давай им всем мой номер телефона, – потребовал он, и мы пожали друг другу руки.

– Голову тупую береги, не высовывай почем зря, – велел я ему на прощанье. – В общем, держись. До встречи, до пива.

– Заметано.

Джона я так и не нашел, он был, видимо, где-то занят. Я попросил Дэйва попрощаться с ним за меня.

Мои парни почти все ушли в дозор, а значит, о том, что я улетел, им, скорее всего, сообщат за ужином. Как обычно, времени ни на что не хватало. Я заковылял в сторону посадочной площадки.

В ожидании вертушки я расположился на рюкзаке и прикрыл глаза. Стресс и усталость последних дней понемногу отступали. Почему-то мне вспомнилась радостная морда РПГ – как он ждал завтрака, восседая на ящиках с песком. Я улыбнулся этим счастливым воспоминаниям.

Последние несколько дней промелькнули, как одно мгновение. Неделя, как мы ушли из Наузада. Неделю назад мы посадили собак в такси. С тех пор никаких новостей.

Я успел дозвониться до Лизы, когда нас привезли в Бастион. Было радостно вновь слышать ее голос, но никаких новостей из Афганистана она мне сообщить не смогла. Дорога на север должна была занять дня три или четыре, с двумя пересадками и тремя водителями по меньшей мере. На тот момент наши собаки еще только начали свое неблизкое путешествие.

Два дня мы провели в Бастионе, после чего нас перебросили сюда, в Каджаки. Успели мы разве что захватить постиранные шмотки из прачечной, сложить рюкзаки и построиться для отправки на операцию. А теперь я возвращался в лагерь, скорее всего, уже насовсем.

По крайней мере, по дороге в госпиталь в Бастионе можно было найти интернет-терминал. Я очень надеялся, что к этому времени уже пришли хоть какие-то новости. Должно же мне повезти.

Это была моя последняя мысль. Я задремал, убаюканный мерным плеском волн. Не знаю, сколько я так проспал, пока меня не разбудил гул подлетающего вертолета.

Лиза перечитала сообщение повторно. Теперь оно показалось мне даже короче, чем в первый раз.

– Они пишут: «Привет, нам из Гильменда доставили двух коричневых собак, одну белую и тринадцать щенков».

– И это все? Совсем все? – опять переспросил я.

– Да, больше ничего нет, никаких аттачей, я же тебе сказала. – В голосе Лизы слышалось нетерпение.

Сообщение между Великобританией и Афганистаном простым никогда не было, и к этому я даже успел привыкнуть. Почти.

Я попрощался с Лизой. Тысячи вопросов и предположений по-прежнему вертелись у меня в голове.

Белая собака – это, конечно, Тали. Других белых собак мы на такси не отправляли. Но каких собак они называют коричневыми?

Наузад, Джена, РПГ и Пуля – они все были в той или иной мере коричневыми. А значит, доехали двое из них. А двое – нет.

По мере того как я это осознавал, в душе разгоралась настоящая буря эмоций. Мне хотелось кричать от радости и плакать одновременно.

За неделю после отъезда из Наузада я проигрывал в голове миллионы всевозможных сценариев. Что, если они все добрались нормально? Справится ли приют с такой оравой? Что, если не доехал никто? Как все сложится у Наузада, если он попадет в приют?

От Лизы пришел крохотный обрывок информации, и легче мне от этого не стало. Я по-прежнему гадал на кофейной гуще. Неизвестно, кто из собак доехал, кто был в безопасности, а с кем что-то стряслось по дороге. Я изводил себя догадками. Возможно, было проще, когда я не знал совсем ничего.

«Забавно, однако, как все сложилось», – подумал я в какой-то момент. Единственная, о ком я точно знал, что с ней все в порядке, была Тали – собака, которая появилась у нас позже всех, своенравная, хитрая, занятая только собой и своим потомством. Я был меньше всего к ней привязан. Зато судьба тех, кто был мне куда дороже – РПГ, Пули, Джены и, главное, Наузада – оставалась загадкой.

В глубине души я не сомневался, что одним из недоехавших стал именно Наузад. Если кому-то из трех водителей пришлось избавиться от одного из псов, его выбросили бы первым. Характер у Наузада и без того был не сахар, а в дороге едва ли улучшился. Возможно, мне следовало предоставить его собственной судьбе. По крайней мере, на знакомых улицах у него было больше шансов выжить.

Еще я не мог понять, почему они насчитали лишь тринадцать щенков. Мы точно упаковали четырнадцать. Что случилось с тем, который не доехал? Мне нестерпимо было думать об этом.

Я сидел и ждал результатов рентгеновского обследования. Неизвестность меня убивала. Мало того что приходилось ковылять по Бастиону на костылях и ощущать себя последним симулянтом, потому что свое «ранение» я получил, споткнувшись в чистом поле, так еще и в голове постоянно крутились мысли о том, что случилось с собаками. Два пса, которых бросили умирать от голода на обочине… И что хуже всего – что я не знал, о каких двоих шла речь.

Военный хирург уложил меня на койку в полевом госпитале Бастиона. Я немного поболтал с соседом по палате. Их джип подорвался на противопехотной мине, но ему невероятно повезло: отделался сломанной ногой. Второму морпеху в машине посчастливилось меньше, его с многочисленными ранениями ближайшим рейсом отправили в Великобританию.

Мы оба были слегка озадачены тем, что бок о бок с нами в палате лежат афганцы из числа гражданских, кто нуждался в срочном лечении. Нет, лично мы к этому относились с пониманием, но я знал и таких, кому бы это сильно не понравилось, окажись он на нашем месте.

Хирург говорил со мной коротко и по делу. Подозреваю, я был для него мелкой неприятностью в очень загруженном дне.

– Перелом без смещения, срастется за шесть-восемь недель, – сухо объявил он. – Если, конечно, соблюдать правила и не носиться галопом.

– Отлично. – А что я мог еще сказать?

– Домой отправитесь самолетом через два дня. Тут вам делать нечего.

Спорить с ним я не стал, какой смысл. До конца командировки оставалось шесть недель, и за такой срок я поправиться не успею. Служба в Афганистане подошла для меня к концу.

Перед отлетом из Бастиона я зашел в местное интернет-кафе, обустроенное в тесном фургончике. На экране передо мной были три фотографии. С них на меня смотрели три собаки, которых я хорошо знал. Текст электронного письма гласил:

«Дорогие друзья гильмендских собак и щенков,

Кошан».

Фахран привез нам двух сук и одного кобеля. Одна из сук – белая, с пятью щенками; вторая – темно-коричневая, с шестью щенками; кобель – крупный, без ушей и хвоста.

Большое спасибо за все, что вы для них сделали.

Всего наилучшего,

Вот и все, черным по белому. Мучительное ожидание подошло к концу.

Тали, Наузад и Джена добрались до приюта.

РПГ и Пуля – нет.

Я закрыл почту и похромал на улицу в поисках тихого места, где можно присесть. В голове вновь теснились мысли, как радостные, так и не очень. Я посмотрел за стену, окружавшую лагерь, туда, где на горизонте высились горы. Где-то там лежал город Наузад. Где-то там остались РПГ и малышка Пуля.

Мы с самого начала не сомневались, что если кто-то из псов и попробует сбежать, первым будет РПГ. Я попытался представить, что произошло. Может быть, водитель рассчитывал, что собаки сами пойдут за ним в другую машину?

Щенков на пересадке никто не стал бы вынимать из клетки и из сундука, и Тали с Дженой побежали за ними, ведомые материнским инстинктом. Наузад был на самодельном поводке и сбежать не смог.

А вот Пуля и РПГ – дело другое. Если водитель хоть на секунду оставил открытую дверь без внимания, они наверняка выкинули тот же фортель, что и у нас в вольере: затаились, а потом рванули, что есть прыти, на волю. И уж конечно они не вернулись бы в машину по собственной воле.

Оставалось лишь надеяться, что они успели перегрызть веревку, которой мы связали им лапы. Тогда на свободе у них оставался хоть какой-то шанс.

Однако я никак не мог отделаться от жуткого видения: брошенные на обочине, связанные, несчастные псы. Мысль об этом вгоняла меня в отчаяние.

Утешало хотя бы отчасти то, что остальные собаки на снимках выглядели вполне довольными жизнью.

Джена на фотографии сидела, гордо выпрямившись, перед проволочной оградой и смотрела прямо в объектив. На шее у нее красовался ярко-зеленый ошейник, и вид был скорее недоуменный, но не забитый и не испуганный.

Чья-то рука в резиновой перчатке держала рядом белого щенка – ее дочку, если судить по размеру.

В электронном письме ничего не говорилось о том, в каком из двух пометов не досчитались малыша. Я смирился с тем, что никогда этого не узнаю.

Тали выглядела как обычно, она восседала на крыше деревянной конуры.

Наузад единственный показался мне не слишком довольным жизнью, и меня это ничуть не удивило: на снимке было видно, что его держат на цепи. Глядя на это, я вновь расстроился и почувствовал неуверенность. Мне хотелось, чтобы новая жизнь Наузада была лучше прежней. И чего я в итоге достиг? Какое будущее я ему подарил? Довольно безрадостное, будем откровенны.

Трезво глядя на вещи, в Афганистане никто не решится взять его в дом. И я сильно сомневался, что он найдет новых хозяев за рубежом, в какой-нибудь стране, где к собакам относятся более гуманно. Это означало, что долго он не протянет.

Я закрыл глаза, ощущая, как солнечные лучи греют кожу.

– По крайней мере, Наузад жив, – сказал я.

И может быть – мне очень хотелось в это верить, – Пуля и РПГ где-то носятся и играют, беззаботные и счастливые.

Однако судьба собак, оставшихся в Наузаде, беспокоила меня по-прежнему.

Я позвонил Клаусу на базу, чтобы узнать последние новости. Для начала я попросил его расплатиться с полицейским, ведь он выполнил все свои обещания, и собаки – пусть и не все – добрались до места. Кроме того, мне хотелось узнать, как поживают остальные.

Тогда-то он и рассказал мне про Душмана.

И как только я об этом услышал, то сразу понял, что это моя вина.

Один из новичков, армейский сапер, вскоре после прибытия на базу вышел вечером выбросить мусор в яму. Само собой, как только ворота открылись, к нему радостно бросился Душман, в полной уверенности, что ему несут объедки на ужин. Ведь это я его кормил вечерами, я гладил его, приучал, что людям можно доверять.

Молоденький солдат запаниковал, увидев, что на него несется крупный бойцовый пес. Он выстрелил в Душмана.

Веселый и нежный пес-здоровяк рухнул наземь как подкошенный.

Клаус, заслышав выстрел, бросился к воротам, но к тому времени, когда он туда добежал, все было кончено. Ничего не оставалось делать, кроме как оттащить труп в мусорную яму.

Лоскутка с того дня Клаус больше не видел. Должно быть, он до сих пор бегал по улицам в тщетных поисках друга.

Я пришел в ярость, мне было слишком больно, я кричал на Клауса, требовал, чтобы он сказал, как этого парня зовут. Я был готов убить его своими руками.

К счастью для нас обоих, Клаус отвечать отказался.

Надсадное гудение транспортного самолета C130, взмывающего в бездонное синее небо над Гильмендской пустыней, как ни странно, успокоило и привело меня в чувство. Сидя в кресле, обтянутом парусиной, я смотрел в ничего не выражающие, усталые лица вокруг.

Говорить ни с кем не хотелось, да и вряд ли получилось бы из-за шума моторов.

Мы летели высоко над горами, теми самыми, о которых я столько грезил последнее время. Я точно знал, что моим мечтам о собственном турбизнесе в Афганистане сбыться не суждено.

Я думал обо всем, что случилось за эти пять месяцев. Вспомнилась фраза, которую мы, морпехи, любим повторять: «Под конец дня всегда темнеет». Я так и сказал себе, а потом повторил еще раз.

В конце дня всегда темнеет.

И ничего с этим не поделаешь.

Я ничего не мог изменить в том, что происходило в Афганистане.

Оставалось закрыть глаза. Только одно сейчас имело значение: командировка закончена и я возвращаюсь домой.

 

25

Домой

На дороге мы попали в пробку, и, воспользовавшись очередной остановкой, я опустил окно машины, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Жара стояла удушающая, от черного асфальта поднимали волны тепла, как из нагретой духовки. Уставшая Лиза дремала, уронив голову на подголовник пассажирского кресла.

Кажется, я выбрал плохой день для поездки в Лондон. Такое впечатление, что весь город решил сдвинуться с места. Или постоять в пробке, как мы.

Сегодня был особенный день. На выходные мы обычно старались куда-то выбраться с Физз и Бимером, чтобы отдохнуть, сбросить с себя рабочий стресс и немного развеяться. Собаки давно стали частью нашей жизни – настолько важной, что мы решили взять еще двоих. Мы поговорили об этом с Бимером и Физз, и те не выказали никаких возражений против расширения собачьего семейства. Подозреваю, не последнюю роль в такой покладистости сыграло то, что при этом разговоре мы закармливали их печеньем.

Вот почему, несмотря на утомительную тянучку на дороге, в этот невыносимо жаркий июльский день мы отправились в пригород Лондона, в центр карантинного содержания животных.

Сказать, что четыре месяца с момента моего возвращения из Афганистана были нервными для нас, означало бы сильно смягчить реальное положение дел. Это были настоящие эмоциональные американские горки. За такой короткий срок очень многое изменилось.

Временами было непросто привыкать заново к жизни дома. Когда я прибыл на родину, Лиза приехала за мной прямо на аэродром, чтобы мне не ехать домой на «Скорой». Само собой, Физз и Бимер поехали меня встречать вместе с ней. Радости и объятий было столько, что пару минут мы не могли тронуться с места.

Возвращение я отпраздновал сперва дома, выпив банку пива, после чего отправился в паб, чтобы съесть хороший стейк и выпить еще пару пинт. Закончилось все тем, что я прыгал по бару, как ненормальный с пляской святого Витта, чтобы не зацепиться лодыжкой за барные стулья. Зрелище было еще то!

Вообще-то у меня был отпуск по болезни, но домой возвращались парни, пострадавшие куда сильнее, чем я, поэтому, чтобы время не шло впустую, я старался быть полезен, чем мог: организовывал для них транспорт и посещения в госпитале. Они сообщали мне последние новости про тех ребят, кто еще оставался в Афганистане. Чаще всего это были ничего не значащие мелочи.

Так продолжалось до того дня, пока меня не вызвал к себе один из наших старших офицеров. Это было полной неожиданностью. Как только я зашел в кабинет и он предложил мне сесть, стало ясно, что стряслось что-то серьезное.

– Ты же из команды «Кило», правильно? – уточнил он.

– Да, а что? – осторожно кивнул я.

Он не стал ходить вокруг да около, в этом не было никакого смысла.

– Вчера погиб морпех Бен Редди. Их взвод попал в засаду, устроенную талибами. Еще несколько человек ранены, – пояснил сержант-майор.

Я сидел, не в силах пошевелиться. Улыбающееся лицо Бена стояло перед глазами. Парни шутили, что он похож на альбиноса-убийцу из «Кода Да Винчи». Бен ничуть не обижался, даже наоборот: по крайней мере, так он получил воинственную кличку… не то что я, к примеру: меня-то прозвали в честь старой модели велосипеда.

Бен был морпехом до мозга костей, отличным парнем, надежным товарищем. Он всегда был готов взяться за любое задание, парни его уважали. На базе Бен был одним из тех, кто помогал нам с собаками, он постоянно забегал поздороваться с Наузадом, РПГ и Пулей, притаскивал им лакомства. Еще он подкармливал бродячих кошек рядом с базой. Я не сразу об этом узнал, но он просил маму присылать ему в Афганистан пакетики с кормом, чтобы их угостить.

Ему было двадцать с небольшим, совсем молодой парень. Он пожертвовал жизнью, служа своей стране. Более благородного поступка невозможно представить.

– Через несколько дней тело доставят на аэродром «Брайз-Нортон». Мы уже собрали группу тех, кто понесет гроб, – сообщил сержант-майор, отрывая меня от тягостных мыслей.

Это было понятно. Трижды за последнее время нам приходилось провожать бойцов роты в последний путь.

– Я поеду, – сказал я, не раздумывая ни секунды.

– А как же нога?

– А что нога? – возразил я, возможно, чуть резче, чем следовало бы.

Пусть я сейчас не в состоянии нести гроб, но я мог идти бок о бок с парнями, которые будут предавать его земле. Для всех нас это была большая честь.

Гроб с телом Бена вынесли из транспортного самолета С130 и на руках донесли на базу «Брайз-Нортон». За все время службы я не выполнял поручения более трагического и ответственного. День выдался мрачным, небо было затянуто тучами, и казалось, что над всей землей повисло тягостное безмолвие.

Мы познакомились с Лиз и Филом, родителями Бена. Я не мог справиться с нахлынувшими эмоциями, в горле стоял ком, я не мог выдавить ни слова. Все силы уходили на то, чтобы сдержаться самому и не дать остальным парням сорваться. Ради родителей Бена мы должны были оставаться сильными.

Похороны состоялись в Аскоте, где Бен вырос, и на них пришло немыслимое количество людей. Даже принц Филипп был в церкви. Большинство народу там даже не поместилось, и они ждали снаружи. Отчасти это меня приободрило: с такой поддержкой семья Бена никогда не останется в одиночестве. Я надеялся, это поможет им в минуты скорби и горя.

Как издавна заведено у королевских морпехов, в тот вечер мы допоздна пили за погибшего морпеха. Он до последнего служил королеве и своей стране – это заслуживало многих тостов. Те, у кого наутро сильнее болела голова, утверждали, что они поминали Бена больше всех остальных.

Вскоре после этого наши начали возвращаться из Афганистана, на их место в Гильменд пришли армейские ребята, и на какое-то время мы выбросили из головы все происходящее на другом конце света. Морпехи возвращались к родным и близким, друзья встречались, команда снова стала единым целым, и посиделки с пивом нередко затягивались до утра.

Вклад королевских морпехов в афганскую кампанию получил заслуженное признание. Наш командующий стал кавалером Ордена Британской империи за время, проведенное на военной базе в Наузаде.

И все же, несмотря на то что команда вернулась в Британию, я не мог убедить себя в том, что эта командировка окончательно позади. Какая-то часть меня по-прежнему жила Афганистаном, и я знал, что так будет надолго, если не навсегда.

Изнывая от жары, мы заехали на посыпанную гравием парковку рядом с карантином. Лиза успела выспаться и как раз начала лениво потягиваться.

Здание было окружено высоким металлическим забором и чем-то напоминало тюрьму. Да, по сути, для животных оно и было тюрьмой.

Как только мы прошли за ворота, к нам подбежала администратор карантинного центра Ребекка.

– Ну, как они? – спросил я.

– Отлично. Не знаю, почему вы так беспокоились, – ответила она.

– Я совсем не беспокоился, что вы, – соврал я с улыбкой.

Всему этому предшествовала масса бумажной волокиты. Мы быстро учились на своих ошибках и пару раз заходили в тупик, но благодаря Ребекке все удалось преодолеть.

Пока она вела нас в карантинные помещения, по длиннющим коридорам, через шесть запертых дверей, ощущение, что мы в тюрьме, становилось все более острым. Мы с Лизой ни за что не смогли бы выбраться отсюда на волю без помощи кого-то из персонала.

– Можете приезжать, когда захотите, – сказала Ребекка, пока мы шли по последнему коридору. За стеклянными дверями лаяли и скреблись собаки самых разных пород, со всех уголков мира. Шум стоял оглушающий.

У одной из дверей Ребекка остановилась.

Я повернулся к Лизе:

– Ну что, готова?

– Готова, – ответила она, и даже если это было не совсем так, шансов на отступление не было. Слишком поздно.

Ребекка открыла дверь, и я протиснулся внутрь.

Он лежал, свернувшись калачиком у дальней стены, куда более тощий, чем мне помнилось. Он не лаял, как все другие собаки в карантине, но когда он услышал мой голос, обрубок хвоста тут же бешено замотался из стороны в сторону.

– Привет, Наузад, – позвал я его, и он бросился ко мне.

Мы не виделись пять месяцев, но это не имело значения. Он сразу меня узнал.

Он действительно сильно похудел, сквозь песочного цвета шерсть просвечивали ребра. Он засунул голову мне под мышку, я трепал его за ушами.

– А ты думал, я тебя брошу в Афганистане? Вот еще, балбес.

Не все сложилось гладко в этой собачьей истории уже после моего отъезда из Афганистана. Через месяц после возвращения домой я получил электронное письмо из приюта. Там сообщалось, что от вспышки парвовирусной инфекции погибли одиннадцать щенков: весь помет Джены и почти все, кроме двоих, щенки Тали.

Я был в отчаянии. После всего, что им довелось претерпеть… Безнадежность захлестывала.

Но уже через пару дней пришли хорошие новости насчет Джены. Американская сотрудница гуманитарной миссии, которая в свое время основала этот приют, увидела фотографии Джены и тут же влюбилась в маленькую бездомную «маму-шоколадку из Гильменда», как ее называли сотрудники.

И у Джены началась новая жизнь в Америке. Там ее баловали так, как она и вообразить не могла.

Мы с Лизой отпраздновали это известие парой пинт пива. Щенят по-прежнему было жаль, но от хороших новостей на душе становилось полегче.

Ближе к дому тоже что-то менялось к лучшему. Еще несколько местных газет рассказали о моих попытках спасения собак в Афганистане, и пожертвования пошли чередой. Единственной проблемой было то, что все чеки выписывались на мое имя, а это было нехорошо. И вот как-то вечером после пары пинт мы с Лизой решили, что в нашей жизни наступило время перемен.

– А почему бы нам не создать благотворительный фонд? Деньги теперь есть. Возможно, сделаем хоть что-то полезное, – начал я осторожно в надежде на ее реакцию. – Было бы здорово, если бы удалось помочь собачьему приюту.

– А то у нас без этого дел мало, – с сарказмом ответила Лиза и отхлебнула сидра.

– Да ладно, все не так страшно. – До чего же я был тогда наивен. – Главное – объяснить людям, чтобы деньги отправляли фонду, а не на мое имя – и все.

С этого момента мы всерьез занялись открытием фонда. На изучение и заполнение бесконечных анкет и документов ушел не один час. Проще всего было придумать название. С этим справились в считаные секунды.

– Собаки Наузада, – безапелляционно объявил я, и стало так.

Отклик на нашу затею был моментальным и удивительно живым. Мы были потрясены. Вскоре у нас с Лизой ни на что другое не стало хватать времени, мы бесконечно отвечали на письма и принимали поступающие пожертвования, которые приходили хоть и понемногу, но регулярно.

В плане безопасности ситуация в Афганистане по-прежнему оставляла желать лучшего, и сообщение с приютом временами шло с большим трудом. Центр отчаянно нуждался в медикаментах, но к тому времени, когда лекарства попадали к ним в руки, они были либо безнадежно подпорчены жарой, либо просрочены. В том случае, если они вообще доходили до адресата. Множество посылок были попросту украдены.

Из-за проблем с коммуникацией было сложно получать новости о собаках. Особенно меня тревожила судьба Наузада, и чем дальше, тем больше. Еще когда я в Бастионе увидел его фотографию, стало ясно, что в приюте ему приходится несладко. Меня спрашивали, что я собираюсь делать с бойцовым псом. Все понимали, что хозяина для него не найдется.

Я показал Лизе мэйл, где сотрудники приюта писали об этом. Подождал, пока она дочитает, потом посмотрел на нее.

Как обычно, она проявила свой волшебный навык телепатии и молча улыбнулась, словно говоря: «Поступай, как знаешь».

Мы оба знали, как поступить.

Наузаду нужен был человек с неисчерпаемым запасом терпения, чтобы правильно его обучать, но я сомневался, что на всем свете найдется такой человек. Не считая меня и Лизы, конечно.

Проблема в том, что до случая с Дженой я ни разу не слышал, чтобы из Афганистана вывозили собак. Представить себе количество бумаг и хождений по инстанции, которое нас ожидала, мне было попросту страшно. На собственном опыте я убедился, что даже перевозка собак внутри страны – это почти невыполнимая задача, а уж отправлять их за границу, на Запад, с учетом всех ограничений и запретов… о таком не стоило и мечтать. Но мы должны были попытаться.

Несколько недель ушло у нас на оформление бумаг и разрешений. Мы ни за что бы не справились, если бы не поддержка всех тех, кто сочувствовал нам, и особенно Международного центра помощи животным в Мэйхью. Оставалось только оплатить авиаперевозку из Афганистана в Великобританию двух собак.

Да, двух. Каким-то образом мне удалось убедить Лизу, что уж если мы берем одного пса, так почему бы не взять двоих!

Ее слова: «Ничего, Фартинг, сочтемся» – останутся со мной навсегда.

Зато теперь к нам ехала и Тали тоже.

Двое оставшихся щенков были слишком малы для такого путешествия, но я надеялся, что в приюте о них позаботятся. А потом мы решим и их судьбу тоже.

Доставка Тали и Наузада в Англию обошлась недешево. Стоимость содержания двух псов в полугодичном карантине и вовсе зашкаливала. Бонус, который мне выплатили за командировку и полученную травму, растаял, как апрельский снег, когда я выписал очередной чек, чтобы покрыть расходы приюта. Но у меня не было ни малейших сомнений, что оно того стоит. Я был готов на все, чтобы эти собаки оказались у нас.

И вот эта мечта сбылась.

Пару минут я провел, играя с Наузадом, и наконец Ребекка впустила в помещение Лизу.

Мы заранее договорились о том, что она будет с ним очень осторожна. Он никогда не любил чужаков и мог отреагировать неадекватно. Заметив, что рядом появился кто-то посторонний, Наузад отошел от меня, потом приблизился к Лизе и осторожно принюхался.

Лиза погладила его по голове.

– Видишь, я же говорил тебе, что все будет в порядке! – радостно воскликнул я.

И тут, без всякого предупреждения, Наузад попытался укусить ее за ногу. Клацнули зубы, не слишком агрессивно, но этого было достаточно, чтобы Лиза отскочила в сторону.

– Вот черт. – Я схватил его и строго велел отставить эти шуточки. – Наузад, ты помнишь, что было в прошлый раз, когда ты так сделал?

Лиза вновь приблизилась к нему, хотя и очень осторожно. К счастью для нас с Наузадом, не такой она человек, чтобы ее можно было напугать рычанием.

– Вот молодец, произвел впечатление, ничего не скажешь, – пожурил я Наузада.

Внезапно до нас дошло, что Лиза и Ребекка, скорее всего, были первыми женщинами, которых он увидел в своей жизни.

Мы провели с ним добрых полчаса, играя и разговаривая. Потом пришло время познакомить Лизу с нашим вторым «приобретением».

Наузад остался дремать на бетонном полу, а нас провели в соседнее помещение.

Поскольку трудно было предполагать заранее, как эти двое поладят между собой, мы решили развести их на время карантина порознь. Социализацией можно было заняться и позже, дома.

Стоило Тали увидеть меня за дверью, она как с ума сошла, принялась носиться кругами, лаять, бросаться на дверь. Так продолжалось какое-то время, после того как нас впустили внутрь… а потом она внезапно подбежала к Лизе и легла у ее ног. Как будто что-то щелкнуло – и с этого момента Тали признала Лизу своей хозяйкой. Просто и естественно, как будто по-другому и быть не могло.

У Лизы сразу появилось собственное прозвище для Тали, стоило ей увидеть, как та скалит зубки во время игры. Лиза любит фантастику и фильмы ужасов. Ничего удивительного, что она сразу вспомнила свое любимое чудовище.

– Да это просто маленький Чужой, – улыбнулась она.

Проведя с Наузадом и Тали в общей сложности около часа, мы наконец попрощались и собрались домой.

Помимо обычных карантинных требований, обоим требовался медицинский уход, включая лечение от глистов. Также им предстояло мучительно долгое избавление от кожных паразитов, включая клещей, которых у них было великое множество. Однако Ребекка и остальные сотрудники центра были так терпеливы и любезны, отвечая на наши бесконечные вопросы, что я почти не волновался, когда пришло время уезжать.

Пока Тали была в карантине, она сделалась всеобщей любимицей, ее ласкали и баловали все без исключения. Даже владельцы других собак, находившихся по соседству, заглядывали, чтобы погладить Тали или поиграть с ней. Нечего и говорить, от всеобщего внимания она была в восторге.

Ребекка оказалась настоящим экспертом по воспитанию собак. Она заверила меня, что приложит все усилия, чтобы проявить у Наузада все его лучшие качества.

Наконец-то я поверил, что все будет хорошо. Всякий раз, когда появлялась такая возможность, я ездил проведать собак. Когда журналисты с ВВС захотели снять о них репортаж, Дэйв с Джоном тоже захотели подъехать. Дэйв надеялся, что, если его покажут по телевизору, он будет иметь у девушек успех. Мы с Джоном только посмеялись.

Они оба по-прежнему относились к Наузаду с опаской и не рисковали подходить ближе, только кормили галетами через ограду, пока я был с ним внутри.

Домой я летел как на крыльях. Наконец-то у нас начиналась новая жизнь. Пять месяцев я провел в неуверенности и пустых сожалениях обо всем, что я мог бы – или не мог – сделать по-другому, пока был в Афганистане. Но теперь пора было смотреть в будущее. Главное – чего мы могли достичь сейчас.

* * *

Дорога, ведущая к побережью, была на удивление забита машинами. До сих пор под Рождество такого никогда не случалось. Машины шли плотным потоком, никто не желал оставаться в городе, судя по всему.

– Да что там происходит? – недоумевал я. – Почему им всем дома не сидится?

Когда я вывернул на набережную, мы с Лизой одновременно охнули. Такое впечатление, что здесь собрались тысячи людей – они гуляли, катались на велосипедах, играли на берегу.

– Ты на паб посмотри! – воскликнул я, когда мы проезжали мимо питейного заведения, где гуляки не помещались не то что внутри, но даже и на тротуаре.

– А этих психов видел? – в свою очередь изумилась Лиза. Я посмотрел в ту сторону, куда она указывала.

– С ума сойти.

На берегу у самого моря выстроилось не меньше пяти сотен сумасшедших в плавках и купальниках, и все они были готовы по команде устремиться в ледяную воду. На нас были зимние куртки. Рождественская пора в разгаре, зима… Мы медленно ехали вдоль берега, но толпа даже не думала редеть, несмотря на то что и паб, и игровая зона остались далеко позади.

– Неудачная затея, – сказал я себе. – Их тут слишком много.

Я так хотел, чтобы в первый раз Наузад погулял на свободе в покое и тишине. Но чем дальше, тем более сомнительным мне это казалось.

Наконец я обнаружил место у самого берега, заехал туда и выключил двигатель. Прямо перед нами стоял счетчик платы за парковку с надписью «Штрафы взимаются 365 дней в году».

– Вот жадные негодяи, – вздыхали мы с Лизой, судорожно роясь по карманам в поисках необходимых восьмидесяти пяти пенсов.

Мимо нас нескончаемым потоком шли люди, я не верил своим глазам. Мамы с папами тревожно следили за своими чадами, гоняющими на новеньких велосипедах или роликах, парочки прогуливались в обнимку, молодежь играла в мяч на влажном песке, и повсюду бегали собаки.

Сюда совершенно не вписывался афганский бойцовый пес с обгрызенными ушами.

– Черт, и правда неудачная была затея, – вздохнул я.

– Не самая лучшая, должна признать, – согласилась Лиза.

Мы забрали Наузада и Тали из карантинного центра в канун Рождества после шестимесячного заключения. На улице было влажно и сыро, и мне сразу вспомнилось наше прошлое Рождество в Афганистане.

Дел было по горло: мы обустраивались в новом доме, на новом месте. Не по собственному выбору, понятное дело, но служба выбора не оставляет. Это жилище тоже было временным. В армии нет ничего постоянного, нас запросто могли отправить куда-то еще в любой момент, без предупреждения.

Груды коробок, чемоданов, рюкзаков и сумок громоздились в прихожей в ожидании, пока дойдут руки все это распаковать. Я понятия не имел, когда мы будем этим заниматься, но Лиза была полна энтузиазма.

Почти все сотрудники карантинного центра вышли провожать Тали и Наузада. Кажется, кто-то даже украдкой утирал слезы.

За полгода Тали и Наузад впервые оказались на улице. Не знаю, кто был в большем восторге по этому поводу – они или мы. Затащить их в машину, чтобы ехать домой, удалось только через полчаса, а до этого собаки таскали нас по всему парку, обнюхивая каждый куст. Мы не сопротивлялись, они это заслужили. Наузад-то и вовсе провел взаперти или на привязи последние тринадцать месяцев.

Оба пса с восторгом рыли землю, гонялись за новыми запахами, но вот наконец Наузад подошел и потоптался мне по ногам, а я потрепал его по башке. Теперь можно было уезжать.

Когда наши афганцы повстречались с Бимером и Физз, никто не проявил особого интереса. Они обнюхали друг друга и разошлись с видом полного равнодушия. Наузад, конечно, был в наморднике, но теперь эта предосторожность выглядела излишней.

Сегодня Физз и Бимер тоже поехали с нами. Стоило им увидеть пляж и собачьи орды у моря, как они принялись скулить, скрестись и проситься наружу. За них можно было не волноваться, я точно знал, что они не сбегут. Но я беспокоился о Тали и еще больше о Наузаде.

Я оглянулся на заднее сиденье, где они сидели, каждый в своей клетке-переноске. Физз и Бимер расположились на свободе между ними.

– Наузад, мы на месте. Постарайся вести себя хорошо, приятель, – сказал я.

Он сидел смирно, дожидаясь, пока его выпустят, и он сможет познать еще больше запахов этого странного нового мира.

– Готова? – спросил я Лизу.

– Нет, – ответила она, вышла из машины и подошла к задней двери машины.

Физз с Бимером тут же принялись толкаться мордами, соревнуясь, кто первым выпрыгнет наружу. Афганские собаки поскуливали, царапая клетки.

Наузад покорно стоял, пока я надевал на него всю положенную экипировку. С ним, по крайней мере, я хотя бы гулял по базе, а вот Тали никогда не гуляла на поводке. Рисковать никто не собирался, поэтому ее тоже ждал намордник, ошейник и поводок.

Волны бились о берег, капли морской воды и мелкие клочья пены разлетались повсюду. Я сел на здоровенный камень, обкатанный постоянными отливами и приливами.

После получасовой прогулки вдоль подножия сланцевых утесов Наузад наконец прекратил натягивать поводок что было силы и спокойно пошел рядом со мной.

Сейчас он лежал у моих ног, свернувшись в клубок и глядя на море. Мне кажется, он до сих пор пытался понять, что такое эти мелкие пенные волны. Тали все еще носилась на поводке вокруг Лизы, которая, в свою очередь, гонялась за Физз. Бимер радостно нарезал широкие круги, чтобы не упустить никого из виду.

Я погладил Наузада по голове, прислушиваясь, как свистит ветер по песку. Он повернулся ко мне. Его глаза все еще были полны печали, но я не видел ни тревоги о будущем, ни страха от того, что он оказался в новом, незнакомом месте. Мне кажется, он понимал, что ничего хуже, чем было в прошлом, жизнь уготовить ему уже не может.

Я взглянул на море. На горизонте было пусто – только гребни волн, насколько хватало глаз, да парящие чайки.

Мыслями я вернулся в Афганистан, в Наузад, и почему-то вспомнился курчавый, улыбающийся Рози. Вспомнилось, как мы сидели на крыше кухни, болтая обо всем и ни о чем, не понимая ни слова из того, что болтает другой. Может, оно нам было и ни к чему. Мы дружили. И этим все сказано.

– Интересно, как там Рози, Наузад? – обратился я к нему вслух. Но он уже прикрыл глаза и, кажется, задремал. Я не мог его осуждать. Таких дальних прогулок у него не было больше года, с того самого дня, как он впервые появился у нас на базе и в моей жизни.

База. Я вспоминал нашу крепость с глинобитными стенами и все, что было с ней связано. Эта часть моей жизни ушла навсегда. Закрыв глаза, я ощущал, как морской ветер овевает лицо, и думал о собаках, благодаря которым мне оказалось легче пережить эти полгода. Тощий РПГ, сидящий на картонной коробке у кухни и терпеливо дожидающийся, пока подойдет его очередь на раздаче. В ту пору я скорее бы поверил, что именно он окажется со мною сейчас. Ему бы понравилось гонять с Бимером по берегу… Всем сердцем я надеялся, что он все же сумел перегрызть веревки на лапах.

Заулыбавшись, я вспомнил Пулю, уменьшенную версию РПГ, такую же шуструю и неунывающую. Я не знал, где они сейчас, но хотелось верить, что они удрали вместе и сейчас играют, носятся и развлекаются от души. Какова была их судьба, мы никогда не узнаем. Но, сказать по правде, я сомневался, что они еще живы.

Все так же с улыбкой я подумал про Лоскутка и Душмана, и как они бежали рядом с патрулем. За ними было весело наблюдать. Что стало с Лоскутком, я не имел ни малейшего понятия, но каждый раз, когда я смотрел на Тали, мне вспоминалось, как он радостно и беззаботно вилял хвостом.

Наверное, их тоже можно было отправить в приют, но я тогда не смог этого сделать. Именно поэтому теперь рядом со мной на пляже сидел Наузад. Это было десять месяцев назад. До чего же быстро летит время. Столько всего произошло с тех пор, столько всего изменилось.

Я вновь погладил Наузада по голове. Шерсть была влажной от морского ветра.

– Но хоть вас-то мы вытащили, верно? – произнес я вслух.

Не думаю, что хоть кто-то – и Наузад в последнюю очередь – стал бы винить меня за то, что я не сумел спасти всех. Но точно так же я знал, что всегда буду сам винить в этом себя.

Лиза возвращалась к нам по берегу, Бимер как обычно скакал впереди.

– Пошли, Наузад, – сказал я, поднимаясь. – Пора домой.

Рождественский ужин мы вкушали вдвоем, в окружении наших четырех псов. Я не мог стереть с лица улыбку. Второй год подряд Наузад получал свой праздничный кусок индейки.

Вечером мы с Лизой никуда не пошли и остались бездельничать дома, и мне вновь вспомнилось наше прошлое Рождество на базе.

Кто бы мог тогда вообразить, что я буду заправлять благотворительным фондом, цель которого – помогать афганцам и животным в Афганистане. Наверное, скажи мне кто-нибудь об этом, я бы ни за что не поверил.

Наконец у меня появилась возможность делать что-то полезное. Часть полученных пожертвований мы хотели истратить на то, чтобы перевезти в Англию единственного уцелевшего щенка Тали. Ему почти исполнился год, и его назвали Гильмендом. Если все пойдет хорошо, мы рассчитывали увидеться с ним в январе. И для него уже был найден хороший дом.

Мы также собирались оказывать помощь в обучении афганских ветеринаров. Людей этой профессии в стране катастрофически недоставало. А ведь они были необходимы, и не только для бродячих собак. В деревнях домашний скот лечить было тоже некому.

И все же на ближайший год или два в центре нашего внимания оставались именно собаки. Когда я улетал из Афганистана, там были тысячи бродячих псов, голодных, бездомных или – хуже того – гибнущих на собачьих боях. У них не было надежды на лучшую жизнь. Но мы надеялись, что Гильменд станет первым в длинной череде животных, которым мы поможем обрести уютный дом и любящих хозяев.

Когда мы вернулись с пляжа, я наскоро проверил электронную почту. Конечно, сегодня было Рождество, но именно поэтому меня не оставляло предчувствие, что должны прийти какие-то хорошие новости.

И точно, одно сообщение выделялось в ряду прочих. Тема была сформулирована коротко и четко: «Афганская собака».

Нам писал солдат из Гильменда:

«Я служу в Афганистане. Здесь я подружился с молодым псом, который живет у нас на базе. Вы можете мне помочь? Надо что-то сделать, я не могу его бросить умирать от голода».

Я улыбался, пока читал эти строки. Моя жизнь обрела новый смысл, и он состоял не только в том, чтобы вооружаться до зубов и воевать.

Конечно, никто не сомневался, что с Афганистаном легко не будет. Впереди могут быть неудачи, раздражение и потери. Но один раз мы уже доказали, что цель достижима.

Я посмотрел на Наузада и Тали, мирно спящих на своих новых лежанках. Надо было дать ответ как можно скорее. Я, как никто другой, понимал, насколько этому солдату важно узнать, что есть на свете кто-то еще, кто думает так же, как он, и разделяет его заботы.

Спасения ждал еще один пес. И я верил, что у нас все получится.

 

Благодарности

Когда я отправился в Афганистан в сентябре 2006 году, я не имел ни малейшего представления о том, чем все это для меня обернется. Спустя два года я думаю о том, как изменилась моя жизнь, лишь потому, что я подружился с парой голодных бродячих псов, – и по-прежнему до конца не могу в это поверить. Еще сложнее убедить себя в том, что я и вправду написал об этом книгу. Спасибо Мэри Пачном и Фионе Макинтайр за то, что они поверили в меня и в то, что история собак из Наузада кому-то может быть интересна. Отдельное спасибо Гарри за мой «внутренний голос». С меня бутылка красного вина… Еще я очень благодарен Шарлотте Коул из издательства «Эбери» за то, что она сумела упорядочить нашу работу и выдержать верный курс, – знала бы она, какой хаос творился у нас дома все то время, пока я пытался писать!

Огромное спасибо Джой и Кэролайн из приюта для животных в Мэйхью. Они всегда готовы были помочь, когда мы в этом нуждались. И если бродячим собакам нужен ангел-хранитель, я не знаю никого, кто бы годился на эту роль лучше Пэм. Нет таких слов, чтобы выразить, как мы ей благодарны.

Но больше всего я хотел бы поблагодарить всех тех, кто нас поддерживал, кто разделяет нашу любовь к четвероногим друзьям. Именно поэтому у «Собак Наузада» все получается – это вы даете нам силы.

И наконец, еще один человек, без чьей поддержки у меня не было бы в этой жизни ничего. Лиза, ты терпела меня, поддерживала во всем, и без тебя мои безумные планы никогда бы не реализовались. Люблю тебя, милая.

P. S. – Физз и Бимер, обещаю вам больше не приводить домой бродячих собак. Честное слово!.. Ну, по крайней мере, в этот раз.

 

Фонд «Собаки Наузада»

«СОБАКИ НАУЗАДА» – благотворительный фонд в Великобритании (регистрационный номер 1119185)

Основная концепция: помогать нуждающимся животным, в основном бродячим и брошенным собакам, которым нужна забота и внимание, а также создавать и обеспечивать деятельность приютов для содержания и лечения таких животных, в особенности собак Афганистана.

Мы осознаем, что не в наших силах перевезти всех афганских собак в Великобританию, но мы помогаем военнослужащим, которые пытаются присматривать за собаками в Афганистане, а также оказываем поддержку приюту, который нам в свое время помог. Все пожертвования в адрес приюта пойдут на реализацию учебно-образовательной программы для детей, программы бесплатной кастрации бродячих собак и кошек, доставленных в приют, а также на содержание спасенных животных и поиски новых хозяев для них. Мы также поддерживаем программу международного центра Мэйхью по подготовке ветеринаров для развивающихся стран, которые будут помогать животным на местах.

Мы начали с малого, но с вашей помощью будем расти! Никто из сотрудников фонда «Собаки Наузада» не получает денег за свою работу, все пожертвования идут прямиком нуждающимся собакам (и кошкам). Помимо прочего, мы стараемся привлекать внимание публики к проблемам бездомных животных по всему миру.

В этом деле помогает любая мелочь, главное – не быть равнодушным. Мы не проходим мимо и надеемся, что вы тоже.

Если вам понравилась эта книга, пожалуйста, порекомендуйте ее друзьям, родным и другим любителям собак. Отчисления с каждого проданного экземпляра идут на благотворительность, поэтому каждый читатель важен для нас. Пожертвования нужны и приветствуются всегда. Если вы покупаете товары по Интернету в Великобритании, пожалуйста, зарегистрируйтесь по адресу www.easyfundraising.org.uk и указывайте Nowzad Dogs, как предпочтительный благотворительный фонд, тогда продавец будет выплачивать нам 5 % от цены любого приобретенного вами товара. Если вы можете рекламировать нас на своем сайте или каким-то иным образом продвигать наш фонд, пожалуйста, свяжитесь с нами.

Самую свежую информацию о фонде вы можете получить по адресу: www.nowzaddogs.co.uk (или www.nowzad.com).

 

От редакции

Фонды помощи животным существуют и на территории России. Например, Международный благотворительный фонд помощи животным «Дарящие надежду», в попечительский совет которого входят известные российские актеры, музыканты, врачи, дизайнеры.

Помочь бездомным животным вы можете, просто отправив СМС с указанием суммы перевода на короткий номер, приведенный на сайте фонда: www.ghope.ru.