Когда пыль осела, я в полном недоумении уставился на людей, сгрудившихся посреди пустыни. Их было человек шесть, все стояли на коленях, а то и на четвереньках, и несмотря на тонкий слой пыли, покрывавшей их с головы до ног, я мог разглядеть тускло-синюю униформу и «калаши» за спиной. Национальная полиция Афганистана, черт возьми.

– Неужели их вертолет доставил? – спросил я себя.

Дурацкий вопрос, им больше неоткуда было взяться. Но было бы, наверное, славно, если бы кто-то соизволил нас предупредить о прибытии нового отряда НПА. Предыдущие куда-то спешно подевались пару дней назад. Это всех нас застало врасплох. За время, что они провели у нас на базе, я успел понять только одно: они точно так же плохо понимали нас, как и мы их. Совершенно разные культуры, обычаи и привычки самым чудовищным образом противоречили друг другу, где только можно, и ни одна из сторон не была готова на компромисс.

Последний месяц они делали вид, что патрулируют окрестности, порой из своих рейдов возвращались с какими-то припасами. И вдруг через переводчика сообщили, что выдвигаются в Лашкар-Гар, и не успели мы толком спросить, в чем дело, как их старенький джип, чихая, кашляя и плюясь дымом на всю округу, уже выехал за ворота.

Мы стояли и смотрели, раскрыв рты. Командир сидел за рулем. Остальные восседали сзади, с автоматами в руках, среди каких-то ящиков и мешков. Чуть позже с холма на базу сообщили, что видели, как они двинулись по южной дороге.

– Как они собираются проезжать блокпосты талибов? – спросил Джон, не скрывая недоумения.

– Надеются, наверное, что кривая вывезет, – только и мог предположить я. Мы бросились запирать ворота, поскольку наши бывшие соседи сделать этого не потрудились. Все, что от них осталось, – это след шин в размокшей земле.

А теперь я смотрел на шестерых новеньких НПАшников, которые отряхивались и бодро переговаривались между собой. Выглядели они не слишком презентабельно, потрепанная форма была вся в грязи: улетавший вертолет позаботился об этом. Сейчас от него осталась только жирная точка в небе, да и та стремительно уменьшалась.

Я посмотрел на Джона, потом снова на полицейских. По возрасту все разнились: младшему на вид было лет тринадцать, старший выглядел моим ровесником, то есть хорошо за тридцать. Рядом с ними стоял британский морпех, тоже заляпанный грязью с ног до головы. Он не спеша собирал с земли свои пожитки. Рядом валялись голубые мешки с почтой. У НПАшников, судя по всему, никакого собственного снаряжения не было.

– Посмотрим, что они из себя представляют, – сказал я Джону и направился к ним.

Наш джип, за которым мы укрывались от порывов ветра, поднимаемых вертолетом, был уже весь в сколах, щербинах и вмятинах. Всякий раз, глядя на него, я радовался, что это не моя машина.

Рослый темнокожий афганец с окладистой бородой вышел нам навстречу. В густых курчавых волосах было полно песка и грязи после вертолета.

– Салям алейкум, – произнес я, приложив раскрытую ладонь правой руки к сердцу.

Улыбнувшись, он ответил мне тем же самым, после чего между нами повисло молчание. Вероятно, он ждал, что сейчас я еще что-нибудь скажу на пушту. Под его пронзительным взглядом мне сделалось не по себе.

– Все, чувак, мой пушту на этом закончился, – сказал я и вопросительно покосился на Джона: мол, а дальше-то что?

Теперь уже все шестеро афганцев взирали на меня, сияя от радости. Впрочем, подозреваю, причиной было не мое появление, а первый в жизни полет на вертолете.

– Ладно, все в машину, – сказал я, указывая на наш пикап. Они посмотрели на машину, потом на меня, все хором закивали с неожиданным энтузиазмом и потопали в ту сторону.

– Ну, привет, – повернулся я наконец к одиноко стоящему морпеху. – Добро пожаловать в Наузад.

– Офонареть, – отозвался он.

Я тут же узнал его по голосу:

– Стив, рад тебя видеть!

Наше знакомство в Гиришке началось с того, что Стив огрел меня по пальцам поварешкой за то, что я пытался стянуть за завтраком лишнюю сосиску. Он был капралом, ниже меня по званию, но я его простил: Стив был поваром, и чертовски хорошим, надо сказать. Хотя вслух бы я этого не признал никогда в жизни. Теперь мы с Датчи были спасены.

Стив, как большинство поваров, был грубоват, он привык править у себя на кухне железной рукой. Но у него было золотое сердце, он был готов ради друзей наизнанку вывернуться, если надо. И, конечно, он дал мне тогда вторую сосиску.

– Говорят, тут сержанты даже яйца вкрутую сварить неспособны, пришлось взрослых на помощь звать, – подколол он меня.

– Вот уж не знаю, зачем тебя к нам прислали, приятель. Я слышал, на повара выучиться труднее всего на свете…

Он закончил шутку первым, перебив меня:

– Ага, ага, и ты пока ни одного не видел, кто бы доучился. Ха-ха-ха, вези меня на свою кухню, неудачник! – Мы пожали друг другу руки. – Я тоже рад тебя видеть, дружище.

До базы мы доехали как всегда быстро. Новые полицейские весело трещали между собой. Я слегка обалдел, когда во дворе они поспрыгивали в мягкую грязь, едва мы успели затормозить.

Кажется, им кто-то объяснил, где тут что находится, потому что они скрылись в своем здании раньше, чем сюда дошел переводчик.

– Такое впечатление, что они тут не в первый раз, – поделился я с Джоном своим наблюдением.

Чуть позже мне еще надо было представить их боссу.

Стиву не терпелось отправиться на кухню, но сперва пришлось вытерпеть приветственный спич, инструктаж и все прочие формальности. Только тогда мы с Датчи наконец уволокли его осматривать новые владения.

Стив насмешливо провел пальцем по плите, которая мне казалась достаточно чистой.

– Хм-хм, – пробормотал он, поднимая указательный палец, вымазанный копотью. – Ну, парни, не плачьте. Спасение пришло, с вами профессионал.

– Эй, мы тут с голоду не помирали вообще-то! – воскликнул я, изображая возмущение.

На самом деле, понятно, глаза бы наши эту кухню не видели. Я был вне себя от радости, что нас избавили от этой повинности.

Ни я, ни Датчи в этом сроду бы не признались, но готовил Стив в сто раз лучше, чем мы. И нас это вполне устраивало.

РПГ тоже это признал. Через пару дней после того, как Стив обосновался на кухне, РПГ каким-то образом повадился протискиваться в щелку между калиткой и ограждением и как ни в чем не бывало пристраиваться в хвост голодной очереди на раздачу. Он садился среди ящиков с песком у стены и терпеливо ждал, пока парни не закончат завтракать, а потом старательно подбирал объедки.

Стив стал оставлять ему сосиску, и это угощение РПГ заглатывал быстрее, чем можно уследить глазом.

Атмосфера на базе поменялась к лучшему еще и благодаря новому составу НПА. Они оказались куда более общительными и уживчивыми, чем их предшественники. Нередко они вытаскивали пластиковые стулья в свой садик и сидели там, посреди лужайки, с трех сторон обсаженной какими-то кустиками и цветами, названия которых я не знал.

Сегодня они снова там сидели, а мы с Дэйвом шли мимо после очередной кормежки нашего зоопарка. Трудно было удержаться от улыбки, глядя на то, что выделывали полицейские.

Четверо сидели и ритмично хлопали в ладоши, попыхивая самокрутками. Оружие было беспорядочно свалено на земле. Двое молоденьких НПАшников изображали какой-то сложный медленный танец. Из-под ботинок летела грязь, они выделывали все более замысловатые коленца.

Мы с Дэйвом помахали им рукой и поздоровались, проходя мимо. Я подумал, что можно проявить вежливость. Уж всяко эти парни не могут оказаться хуже тех, что были до них.

Один из полицейских был попузатее остальных, с толстыми щеками, поросшими курчавой, ухоженной бородкой. Он был примерно ровесником тому парню, который пытался общаться со мной сразу после прилета. Этому нравилось торчать у открытых дверей кухни, что-то тараторя без умолку на пушту, к вящему раздражению Стива.

Сейчас, завидев нас, он поднялся с места. Двое молоденьких полицейских продолжали отплясывать на лужайке.

– Салям алейкум, – поприветствовал нас НПАшник, протягивая руку.

Глаза его блестели, лицо озаряла широкая улыбка, и мы невольно заулыбались в ответ, крепко пожимая ему руку и пытаясь ответить на нашем лучшем пушту.

Он потянул нас к стульям. Их старший, тот самый, с кем мы говорили на посадочной площадке, остался сидеть, но тоже радостно нам улыбался. Делать было нечего, мы подошли ближе.

– Мы не танцуем, – сказал я, хотя они никак не могли меня понять.

Толстяк, заведя нас в садик, что-то гаркнул двум младшим, которые тоже сидели на стульях. Они немедленно подскочили и принялись смахивать пыль с сидений, прежде чем предложить нам сесть.

– Спасибо, – сказали мы, опять же неуверенные, что нас хоть кто-то понимает.

Старший что-то скомандовал пареньку, которому на вид было лет тринадцать-четырнадцать, и тот испарился. Мы с Дэйвом сидели молча, пока остальные хлопали танцорам. На вид танцевавшим парням было лет по двадцать, и, судя по всему, этот танец был им хорошо знаком – вероятно, какое-то традиционное развлечение.

Мы очень надеялись, что никто не предложит станцевать нам с Дэйвом.

Толстяк вновь оказался перед нами, он быстро и радостно что-то говорил на пушту, оживленно жестикулируя.

– Мы тебя не понимаем. – Я беспомощно развел руками и посмотрел на Дэйва, но тот лишь пожал плечами в ответ.

Я бы дорого дал за то, чтобы наш переводчик Гарри сейчас прошел мимо, но увы, его не было видно. Мы снова пожали плечами, когда поняли, что дородный полицейский явно ждет от нас какого-то ответа.

К счастью, в это время вернулся подросток с подносом, где стоял чайник, чашки и вазочка с леденцами.

– О, чай – отлично, – обрадовался я. Танец прервался, и все собрались вокруг подноса. Первым налили командиру, который сам не делал ничего. Потом серебряный чайник оказался перед нами, и один из младших разлил нам по чашкам мутную светло-бурую жидкость.

Я не был уверен, что эту воду нам стоит пить, но нельзя было обижать людей отказом при первом же знакомстве. Прошлая группа никогда не пыталась налаживать с нами контакт.

– Ваше здоровье, – сказал я, поднимая чашку, и отхлебнул чай. – Терпимо, – бросил я Дэйву, зная, что они все равно нас не понимают. Чай приятно отдавал мятой.

– Спасибо, сэр.

Я чуть не подавился, когда понял, что мне только что ответили на моем родном языке. Это был младший из афганцев.

– Ты говоришь по-английски?

– Мало-мало. Школа учил до полиция. – Он заулыбался.

Я мысленно отмотал время назад, пытаясь припомнить, о чем мы говорили между собой в присутствии НПАшников. Никто не думал, что они могут нас понимать. Но вроде бы никаких военных секретов мы не обсуждали.

Старший обратился к подростку, тот быстро ответил, потом повернулся к нам.

– Ты командир? – спросил он.

Я уж было собрался объяснить ему всю армейскую иерархию от и до, но вовремя сообразил, что на это уйдет целый день. Вместо этого я опустил ладонь к земле и сказал:

– Маленький командир. – Потом встал и указал на здание штаба, подняв ладонь выше: – Большой командир.

– А-а. – Такое объяснение парня явно устроило, он начал переводить это своему шефу.

Тот выслушал, кивнул, и остальные тоже закивали с понимающими лицами.

Чтобы не оставаться в стороне, Дэйв поднес руку к земле совсем близко, потом ткнул себя в грудь:

– Совсем маленький командир.

Это они тоже поняли и радостно засмеялись.

Подросток указал на невозмутимого командира и поднял грязную ладонь повыше:

– Командир, – потом указал на толстяка, затащившего нас на чай, и опустил руку к земле: – Маленький командир.

– Мы поняли, – хором сказали мы, улыбаясь. У нас наконец-то получился настоящий разговор.

– Как вас зовут? – рискнул я задать новый вопрос.

Юный афганец начал с командира, которого – что неудивительно – так и звали: Командир. Мы с Дэйвом синхронно кивнули. Толстяка звали Рози.

– Рози? – переспросили мы, думая, что ослышались.

Но нет, его действительно звали Рози. Он просиял, повторяя свое имя несколько раз подряд.

Мы потренировались в произношении, пока наконец не запомнили всех правильно. Остальных полицейских звали Тинтин, Джемаль и Хусейн. Тинтин с Джемалем были похожи, как братья – длинные худые лица и жидкие бородки. Правда, у Джемаля были гладкие, прямые волосы, стриженные под горшок, а у Тинтина – копна кудрей, на которой с трудом держался головной убор. Они оба носили небрежно расстегнутые форменные куртки. Хуссейн единственный ходил в традиционной свободной рубахе и, казалось, ничуть не страдал от холода.

Под конец подросток указал на себя:

– Абдулатип.

Мы повторили, чтобы не ошибиться.

– Да, да, Абдулатип, – радостно подтвердил он.

– Меня зовут Пенни, а это Дэйв, – сказал я.

– Пенни и Дэйв, – повторили они хором.

Еще несколько минут длилось веселье. Со смехом мы тыкали друг другу пальцем в грудь и повторяли имена. Потом они вновь начали хлопать в ладоши, и на этот раз мы с Дэйвом к ним присоединились.

Тинтин с Джемалем поднялись и опять начали танцевать. Они почти парили над землей, притоптывали, упираясь в землю носками кожаных туфель, и отбивали ритм каблуками.

Я наслаждался зрелищем, Абдулатип подливал нам чая. Никаких срочных дел у нас с Дэйвом не было, и куда приятнее было сидеть тут, чем выслушивать жалобы Стива на несовершенство нашей кухни. Так что мы хлопали в ладоши и пили чай.