На дороге мы попали в пробку, и, воспользовавшись очередной остановкой, я опустил окно машины, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Жара стояла удушающая, от черного асфальта поднимали волны тепла, как из нагретой духовки. Уставшая Лиза дремала, уронив голову на подголовник пассажирского кресла.

Кажется, я выбрал плохой день для поездки в Лондон. Такое впечатление, что весь город решил сдвинуться с места. Или постоять в пробке, как мы.

Сегодня был особенный день. На выходные мы обычно старались куда-то выбраться с Физз и Бимером, чтобы отдохнуть, сбросить с себя рабочий стресс и немного развеяться. Собаки давно стали частью нашей жизни – настолько важной, что мы решили взять еще двоих. Мы поговорили об этом с Бимером и Физз, и те не выказали никаких возражений против расширения собачьего семейства. Подозреваю, не последнюю роль в такой покладистости сыграло то, что при этом разговоре мы закармливали их печеньем.

Вот почему, несмотря на утомительную тянучку на дороге, в этот невыносимо жаркий июльский день мы отправились в пригород Лондона, в центр карантинного содержания животных.

Сказать, что четыре месяца с момента моего возвращения из Афганистана были нервными для нас, означало бы сильно смягчить реальное положение дел. Это были настоящие эмоциональные американские горки. За такой короткий срок очень многое изменилось.

Временами было непросто привыкать заново к жизни дома. Когда я прибыл на родину, Лиза приехала за мной прямо на аэродром, чтобы мне не ехать домой на «Скорой». Само собой, Физз и Бимер поехали меня встречать вместе с ней. Радости и объятий было столько, что пару минут мы не могли тронуться с места.

Возвращение я отпраздновал сперва дома, выпив банку пива, после чего отправился в паб, чтобы съесть хороший стейк и выпить еще пару пинт. Закончилось все тем, что я прыгал по бару, как ненормальный с пляской святого Витта, чтобы не зацепиться лодыжкой за барные стулья. Зрелище было еще то!

Вообще-то у меня был отпуск по болезни, но домой возвращались парни, пострадавшие куда сильнее, чем я, поэтому, чтобы время не шло впустую, я старался быть полезен, чем мог: организовывал для них транспорт и посещения в госпитале. Они сообщали мне последние новости про тех ребят, кто еще оставался в Афганистане. Чаще всего это были ничего не значащие мелочи.

Так продолжалось до того дня, пока меня не вызвал к себе один из наших старших офицеров. Это было полной неожиданностью. Как только я зашел в кабинет и он предложил мне сесть, стало ясно, что стряслось что-то серьезное.

– Ты же из команды «Кило», правильно? – уточнил он.

– Да, а что? – осторожно кивнул я.

Он не стал ходить вокруг да около, в этом не было никакого смысла.

– Вчера погиб морпех Бен Редди. Их взвод попал в засаду, устроенную талибами. Еще несколько человек ранены, – пояснил сержант-майор.

Я сидел, не в силах пошевелиться. Улыбающееся лицо Бена стояло перед глазами. Парни шутили, что он похож на альбиноса-убийцу из «Кода Да Винчи». Бен ничуть не обижался, даже наоборот: по крайней мере, так он получил воинственную кличку… не то что я, к примеру: меня-то прозвали в честь старой модели велосипеда.

Бен был морпехом до мозга костей, отличным парнем, надежным товарищем. Он всегда был готов взяться за любое задание, парни его уважали. На базе Бен был одним из тех, кто помогал нам с собаками, он постоянно забегал поздороваться с Наузадом, РПГ и Пулей, притаскивал им лакомства. Еще он подкармливал бродячих кошек рядом с базой. Я не сразу об этом узнал, но он просил маму присылать ему в Афганистан пакетики с кормом, чтобы их угостить.

Ему было двадцать с небольшим, совсем молодой парень. Он пожертвовал жизнью, служа своей стране. Более благородного поступка невозможно представить.

– Через несколько дней тело доставят на аэродром «Брайз-Нортон». Мы уже собрали группу тех, кто понесет гроб, – сообщил сержант-майор, отрывая меня от тягостных мыслей.

Это было понятно. Трижды за последнее время нам приходилось провожать бойцов роты в последний путь.

– Я поеду, – сказал я, не раздумывая ни секунды.

– А как же нога?

– А что нога? – возразил я, возможно, чуть резче, чем следовало бы.

Пусть я сейчас не в состоянии нести гроб, но я мог идти бок о бок с парнями, которые будут предавать его земле. Для всех нас это была большая честь.

Гроб с телом Бена вынесли из транспортного самолета С130 и на руках донесли на базу «Брайз-Нортон». За все время службы я не выполнял поручения более трагического и ответственного. День выдался мрачным, небо было затянуто тучами, и казалось, что над всей землей повисло тягостное безмолвие.

Мы познакомились с Лиз и Филом, родителями Бена. Я не мог справиться с нахлынувшими эмоциями, в горле стоял ком, я не мог выдавить ни слова. Все силы уходили на то, чтобы сдержаться самому и не дать остальным парням сорваться. Ради родителей Бена мы должны были оставаться сильными.

Похороны состоялись в Аскоте, где Бен вырос, и на них пришло немыслимое количество людей. Даже принц Филипп был в церкви. Большинство народу там даже не поместилось, и они ждали снаружи. Отчасти это меня приободрило: с такой поддержкой семья Бена никогда не останется в одиночестве. Я надеялся, это поможет им в минуты скорби и горя.

Как издавна заведено у королевских морпехов, в тот вечер мы допоздна пили за погибшего морпеха. Он до последнего служил королеве и своей стране – это заслуживало многих тостов. Те, у кого наутро сильнее болела голова, утверждали, что они поминали Бена больше всех остальных.

Вскоре после этого наши начали возвращаться из Афганистана, на их место в Гильменд пришли армейские ребята, и на какое-то время мы выбросили из головы все происходящее на другом конце света. Морпехи возвращались к родным и близким, друзья встречались, команда снова стала единым целым, и посиделки с пивом нередко затягивались до утра.

Вклад королевских морпехов в афганскую кампанию получил заслуженное признание. Наш командующий стал кавалером Ордена Британской империи за время, проведенное на военной базе в Наузаде.

И все же, несмотря на то что команда вернулась в Британию, я не мог убедить себя в том, что эта командировка окончательно позади. Какая-то часть меня по-прежнему жила Афганистаном, и я знал, что так будет надолго, если не навсегда.

Изнывая от жары, мы заехали на посыпанную гравием парковку рядом с карантином. Лиза успела выспаться и как раз начала лениво потягиваться.

Здание было окружено высоким металлическим забором и чем-то напоминало тюрьму. Да, по сути, для животных оно и было тюрьмой.

Как только мы прошли за ворота, к нам подбежала администратор карантинного центра Ребекка.

– Ну, как они? – спросил я.

– Отлично. Не знаю, почему вы так беспокоились, – ответила она.

– Я совсем не беспокоился, что вы, – соврал я с улыбкой.

Всему этому предшествовала масса бумажной волокиты. Мы быстро учились на своих ошибках и пару раз заходили в тупик, но благодаря Ребекке все удалось преодолеть.

Пока она вела нас в карантинные помещения, по длиннющим коридорам, через шесть запертых дверей, ощущение, что мы в тюрьме, становилось все более острым. Мы с Лизой ни за что не смогли бы выбраться отсюда на волю без помощи кого-то из персонала.

– Можете приезжать, когда захотите, – сказала Ребекка, пока мы шли по последнему коридору. За стеклянными дверями лаяли и скреблись собаки самых разных пород, со всех уголков мира. Шум стоял оглушающий.

У одной из дверей Ребекка остановилась.

Я повернулся к Лизе:

– Ну что, готова?

– Готова, – ответила она, и даже если это было не совсем так, шансов на отступление не было. Слишком поздно.

Ребекка открыла дверь, и я протиснулся внутрь.

Он лежал, свернувшись калачиком у дальней стены, куда более тощий, чем мне помнилось. Он не лаял, как все другие собаки в карантине, но когда он услышал мой голос, обрубок хвоста тут же бешено замотался из стороны в сторону.

– Привет, Наузад, – позвал я его, и он бросился ко мне.

Мы не виделись пять месяцев, но это не имело значения. Он сразу меня узнал.

Он действительно сильно похудел, сквозь песочного цвета шерсть просвечивали ребра. Он засунул голову мне под мышку, я трепал его за ушами.

– А ты думал, я тебя брошу в Афганистане? Вот еще, балбес.

Не все сложилось гладко в этой собачьей истории уже после моего отъезда из Афганистана. Через месяц после возвращения домой я получил электронное письмо из приюта. Там сообщалось, что от вспышки парвовирусной инфекции погибли одиннадцать щенков: весь помет Джены и почти все, кроме двоих, щенки Тали.

Я был в отчаянии. После всего, что им довелось претерпеть… Безнадежность захлестывала.

Но уже через пару дней пришли хорошие новости насчет Джены. Американская сотрудница гуманитарной миссии, которая в свое время основала этот приют, увидела фотографии Джены и тут же влюбилась в маленькую бездомную «маму-шоколадку из Гильменда», как ее называли сотрудники.

И у Джены началась новая жизнь в Америке. Там ее баловали так, как она и вообразить не могла.

Мы с Лизой отпраздновали это известие парой пинт пива. Щенят по-прежнему было жаль, но от хороших новостей на душе становилось полегче.

Ближе к дому тоже что-то менялось к лучшему. Еще несколько местных газет рассказали о моих попытках спасения собак в Афганистане, и пожертвования пошли чередой. Единственной проблемой было то, что все чеки выписывались на мое имя, а это было нехорошо. И вот как-то вечером после пары пинт мы с Лизой решили, что в нашей жизни наступило время перемен.

– А почему бы нам не создать благотворительный фонд? Деньги теперь есть. Возможно, сделаем хоть что-то полезное, – начал я осторожно в надежде на ее реакцию. – Было бы здорово, если бы удалось помочь собачьему приюту.

– А то у нас без этого дел мало, – с сарказмом ответила Лиза и отхлебнула сидра.

– Да ладно, все не так страшно. – До чего же я был тогда наивен. – Главное – объяснить людям, чтобы деньги отправляли фонду, а не на мое имя – и все.

С этого момента мы всерьез занялись открытием фонда. На изучение и заполнение бесконечных анкет и документов ушел не один час. Проще всего было придумать название. С этим справились в считаные секунды.

– Собаки Наузада, – безапелляционно объявил я, и стало так.

Отклик на нашу затею был моментальным и удивительно живым. Мы были потрясены. Вскоре у нас с Лизой ни на что другое не стало хватать времени, мы бесконечно отвечали на письма и принимали поступающие пожертвования, которые приходили хоть и понемногу, но регулярно.

В плане безопасности ситуация в Афганистане по-прежнему оставляла желать лучшего, и сообщение с приютом временами шло с большим трудом. Центр отчаянно нуждался в медикаментах, но к тому времени, когда лекарства попадали к ним в руки, они были либо безнадежно подпорчены жарой, либо просрочены. В том случае, если они вообще доходили до адресата. Множество посылок были попросту украдены.

Из-за проблем с коммуникацией было сложно получать новости о собаках. Особенно меня тревожила судьба Наузада, и чем дальше, тем больше. Еще когда я в Бастионе увидел его фотографию, стало ясно, что в приюте ему приходится несладко. Меня спрашивали, что я собираюсь делать с бойцовым псом. Все понимали, что хозяина для него не найдется.

Я показал Лизе мэйл, где сотрудники приюта писали об этом. Подождал, пока она дочитает, потом посмотрел на нее.

Как обычно, она проявила свой волшебный навык телепатии и молча улыбнулась, словно говоря: «Поступай, как знаешь».

Мы оба знали, как поступить.

Наузаду нужен был человек с неисчерпаемым запасом терпения, чтобы правильно его обучать, но я сомневался, что на всем свете найдется такой человек. Не считая меня и Лизы, конечно.

Проблема в том, что до случая с Дженой я ни разу не слышал, чтобы из Афганистана вывозили собак. Представить себе количество бумаг и хождений по инстанции, которое нас ожидала, мне было попросту страшно. На собственном опыте я убедился, что даже перевозка собак внутри страны – это почти невыполнимая задача, а уж отправлять их за границу, на Запад, с учетом всех ограничений и запретов… о таком не стоило и мечтать. Но мы должны были попытаться.

Несколько недель ушло у нас на оформление бумаг и разрешений. Мы ни за что бы не справились, если бы не поддержка всех тех, кто сочувствовал нам, и особенно Международного центра помощи животным в Мэйхью. Оставалось только оплатить авиаперевозку из Афганистана в Великобританию двух собак.

Да, двух. Каким-то образом мне удалось убедить Лизу, что уж если мы берем одного пса, так почему бы не взять двоих!

Ее слова: «Ничего, Фартинг, сочтемся» – останутся со мной навсегда.

Зато теперь к нам ехала и Тали тоже.

Двое оставшихся щенков были слишком малы для такого путешествия, но я надеялся, что в приюте о них позаботятся. А потом мы решим и их судьбу тоже.

Доставка Тали и Наузада в Англию обошлась недешево. Стоимость содержания двух псов в полугодичном карантине и вовсе зашкаливала. Бонус, который мне выплатили за командировку и полученную травму, растаял, как апрельский снег, когда я выписал очередной чек, чтобы покрыть расходы приюта. Но у меня не было ни малейших сомнений, что оно того стоит. Я был готов на все, чтобы эти собаки оказались у нас.

И вот эта мечта сбылась.

Пару минут я провел, играя с Наузадом, и наконец Ребекка впустила в помещение Лизу.

Мы заранее договорились о том, что она будет с ним очень осторожна. Он никогда не любил чужаков и мог отреагировать неадекватно. Заметив, что рядом появился кто-то посторонний, Наузад отошел от меня, потом приблизился к Лизе и осторожно принюхался.

Лиза погладила его по голове.

– Видишь, я же говорил тебе, что все будет в порядке! – радостно воскликнул я.

И тут, без всякого предупреждения, Наузад попытался укусить ее за ногу. Клацнули зубы, не слишком агрессивно, но этого было достаточно, чтобы Лиза отскочила в сторону.

– Вот черт. – Я схватил его и строго велел отставить эти шуточки. – Наузад, ты помнишь, что было в прошлый раз, когда ты так сделал?

Лиза вновь приблизилась к нему, хотя и очень осторожно. К счастью для нас с Наузадом, не такой она человек, чтобы ее можно было напугать рычанием.

– Вот молодец, произвел впечатление, ничего не скажешь, – пожурил я Наузада.

Внезапно до нас дошло, что Лиза и Ребекка, скорее всего, были первыми женщинами, которых он увидел в своей жизни.

Мы провели с ним добрых полчаса, играя и разговаривая. Потом пришло время познакомить Лизу с нашим вторым «приобретением».

Наузад остался дремать на бетонном полу, а нас провели в соседнее помещение.

Поскольку трудно было предполагать заранее, как эти двое поладят между собой, мы решили развести их на время карантина порознь. Социализацией можно было заняться и позже, дома.

Стоило Тали увидеть меня за дверью, она как с ума сошла, принялась носиться кругами, лаять, бросаться на дверь. Так продолжалось какое-то время, после того как нас впустили внутрь… а потом она внезапно подбежала к Лизе и легла у ее ног. Как будто что-то щелкнуло – и с этого момента Тали признала Лизу своей хозяйкой. Просто и естественно, как будто по-другому и быть не могло.

У Лизы сразу появилось собственное прозвище для Тали, стоило ей увидеть, как та скалит зубки во время игры. Лиза любит фантастику и фильмы ужасов. Ничего удивительного, что она сразу вспомнила свое любимое чудовище.

– Да это просто маленький Чужой, – улыбнулась она.

Проведя с Наузадом и Тали в общей сложности около часа, мы наконец попрощались и собрались домой.

Помимо обычных карантинных требований, обоим требовался медицинский уход, включая лечение от глистов. Также им предстояло мучительно долгое избавление от кожных паразитов, включая клещей, которых у них было великое множество. Однако Ребекка и остальные сотрудники центра были так терпеливы и любезны, отвечая на наши бесконечные вопросы, что я почти не волновался, когда пришло время уезжать.

Пока Тали была в карантине, она сделалась всеобщей любимицей, ее ласкали и баловали все без исключения. Даже владельцы других собак, находившихся по соседству, заглядывали, чтобы погладить Тали или поиграть с ней. Нечего и говорить, от всеобщего внимания она была в восторге.

Ребекка оказалась настоящим экспертом по воспитанию собак. Она заверила меня, что приложит все усилия, чтобы проявить у Наузада все его лучшие качества.

Наконец-то я поверил, что все будет хорошо. Всякий раз, когда появлялась такая возможность, я ездил проведать собак. Когда журналисты с ВВС захотели снять о них репортаж, Дэйв с Джоном тоже захотели подъехать. Дэйв надеялся, что, если его покажут по телевизору, он будет иметь у девушек успех. Мы с Джоном только посмеялись.

Они оба по-прежнему относились к Наузаду с опаской и не рисковали подходить ближе, только кормили галетами через ограду, пока я был с ним внутри.

Домой я летел как на крыльях. Наконец-то у нас начиналась новая жизнь. Пять месяцев я провел в неуверенности и пустых сожалениях обо всем, что я мог бы – или не мог – сделать по-другому, пока был в Афганистане. Но теперь пора было смотреть в будущее. Главное – чего мы могли достичь сейчас.

* * *

Дорога, ведущая к побережью, была на удивление забита машинами. До сих пор под Рождество такого никогда не случалось. Машины шли плотным потоком, никто не желал оставаться в городе, судя по всему.

– Да что там происходит? – недоумевал я. – Почему им всем дома не сидится?

Когда я вывернул на набережную, мы с Лизой одновременно охнули. Такое впечатление, что здесь собрались тысячи людей – они гуляли, катались на велосипедах, играли на берегу.

– Ты на паб посмотри! – воскликнул я, когда мы проезжали мимо питейного заведения, где гуляки не помещались не то что внутри, но даже и на тротуаре.

– А этих психов видел? – в свою очередь изумилась Лиза. Я посмотрел в ту сторону, куда она указывала.

– С ума сойти.

На берегу у самого моря выстроилось не меньше пяти сотен сумасшедших в плавках и купальниках, и все они были готовы по команде устремиться в ледяную воду. На нас были зимние куртки. Рождественская пора в разгаре, зима… Мы медленно ехали вдоль берега, но толпа даже не думала редеть, несмотря на то что и паб, и игровая зона остались далеко позади.

– Неудачная затея, – сказал я себе. – Их тут слишком много.

Я так хотел, чтобы в первый раз Наузад погулял на свободе в покое и тишине. Но чем дальше, тем более сомнительным мне это казалось.

Наконец я обнаружил место у самого берега, заехал туда и выключил двигатель. Прямо перед нами стоял счетчик платы за парковку с надписью «Штрафы взимаются 365 дней в году».

– Вот жадные негодяи, – вздыхали мы с Лизой, судорожно роясь по карманам в поисках необходимых восьмидесяти пяти пенсов.

Мимо нас нескончаемым потоком шли люди, я не верил своим глазам. Мамы с папами тревожно следили за своими чадами, гоняющими на новеньких велосипедах или роликах, парочки прогуливались в обнимку, молодежь играла в мяч на влажном песке, и повсюду бегали собаки.

Сюда совершенно не вписывался афганский бойцовый пес с обгрызенными ушами.

– Черт, и правда неудачная была затея, – вздохнул я.

– Не самая лучшая, должна признать, – согласилась Лиза.

Мы забрали Наузада и Тали из карантинного центра в канун Рождества после шестимесячного заключения. На улице было влажно и сыро, и мне сразу вспомнилось наше прошлое Рождество в Афганистане.

Дел было по горло: мы обустраивались в новом доме, на новом месте. Не по собственному выбору, понятное дело, но служба выбора не оставляет. Это жилище тоже было временным. В армии нет ничего постоянного, нас запросто могли отправить куда-то еще в любой момент, без предупреждения.

Груды коробок, чемоданов, рюкзаков и сумок громоздились в прихожей в ожидании, пока дойдут руки все это распаковать. Я понятия не имел, когда мы будем этим заниматься, но Лиза была полна энтузиазма.

Почти все сотрудники карантинного центра вышли провожать Тали и Наузада. Кажется, кто-то даже украдкой утирал слезы.

За полгода Тали и Наузад впервые оказались на улице. Не знаю, кто был в большем восторге по этому поводу – они или мы. Затащить их в машину, чтобы ехать домой, удалось только через полчаса, а до этого собаки таскали нас по всему парку, обнюхивая каждый куст. Мы не сопротивлялись, они это заслужили. Наузад-то и вовсе провел взаперти или на привязи последние тринадцать месяцев.

Оба пса с восторгом рыли землю, гонялись за новыми запахами, но вот наконец Наузад подошел и потоптался мне по ногам, а я потрепал его по башке. Теперь можно было уезжать.

Когда наши афганцы повстречались с Бимером и Физз, никто не проявил особого интереса. Они обнюхали друг друга и разошлись с видом полного равнодушия. Наузад, конечно, был в наморднике, но теперь эта предосторожность выглядела излишней.

Сегодня Физз и Бимер тоже поехали с нами. Стоило им увидеть пляж и собачьи орды у моря, как они принялись скулить, скрестись и проситься наружу. За них можно было не волноваться, я точно знал, что они не сбегут. Но я беспокоился о Тали и еще больше о Наузаде.

Я оглянулся на заднее сиденье, где они сидели, каждый в своей клетке-переноске. Физз и Бимер расположились на свободе между ними.

– Наузад, мы на месте. Постарайся вести себя хорошо, приятель, – сказал я.

Он сидел смирно, дожидаясь, пока его выпустят, и он сможет познать еще больше запахов этого странного нового мира.

– Готова? – спросил я Лизу.

– Нет, – ответила она, вышла из машины и подошла к задней двери машины.

Физз с Бимером тут же принялись толкаться мордами, соревнуясь, кто первым выпрыгнет наружу. Афганские собаки поскуливали, царапая клетки.

Наузад покорно стоял, пока я надевал на него всю положенную экипировку. С ним, по крайней мере, я хотя бы гулял по базе, а вот Тали никогда не гуляла на поводке. Рисковать никто не собирался, поэтому ее тоже ждал намордник, ошейник и поводок.

Волны бились о берег, капли морской воды и мелкие клочья пены разлетались повсюду. Я сел на здоровенный камень, обкатанный постоянными отливами и приливами.

После получасовой прогулки вдоль подножия сланцевых утесов Наузад наконец прекратил натягивать поводок что было силы и спокойно пошел рядом со мной.

Сейчас он лежал у моих ног, свернувшись в клубок и глядя на море. Мне кажется, он до сих пор пытался понять, что такое эти мелкие пенные волны. Тали все еще носилась на поводке вокруг Лизы, которая, в свою очередь, гонялась за Физз. Бимер радостно нарезал широкие круги, чтобы не упустить никого из виду.

Я погладил Наузада по голове, прислушиваясь, как свистит ветер по песку. Он повернулся ко мне. Его глаза все еще были полны печали, но я не видел ни тревоги о будущем, ни страха от того, что он оказался в новом, незнакомом месте. Мне кажется, он понимал, что ничего хуже, чем было в прошлом, жизнь уготовить ему уже не может.

Я взглянул на море. На горизонте было пусто – только гребни волн, насколько хватало глаз, да парящие чайки.

Мыслями я вернулся в Афганистан, в Наузад, и почему-то вспомнился курчавый, улыбающийся Рози. Вспомнилось, как мы сидели на крыше кухни, болтая обо всем и ни о чем, не понимая ни слова из того, что болтает другой. Может, оно нам было и ни к чему. Мы дружили. И этим все сказано.

– Интересно, как там Рози, Наузад? – обратился я к нему вслух. Но он уже прикрыл глаза и, кажется, задремал. Я не мог его осуждать. Таких дальних прогулок у него не было больше года, с того самого дня, как он впервые появился у нас на базе и в моей жизни.

База. Я вспоминал нашу крепость с глинобитными стенами и все, что было с ней связано. Эта часть моей жизни ушла навсегда. Закрыв глаза, я ощущал, как морской ветер овевает лицо, и думал о собаках, благодаря которым мне оказалось легче пережить эти полгода. Тощий РПГ, сидящий на картонной коробке у кухни и терпеливо дожидающийся, пока подойдет его очередь на раздаче. В ту пору я скорее бы поверил, что именно он окажется со мною сейчас. Ему бы понравилось гонять с Бимером по берегу… Всем сердцем я надеялся, что он все же сумел перегрызть веревки на лапах.

Заулыбавшись, я вспомнил Пулю, уменьшенную версию РПГ, такую же шуструю и неунывающую. Я не знал, где они сейчас, но хотелось верить, что они удрали вместе и сейчас играют, носятся и развлекаются от души. Какова была их судьба, мы никогда не узнаем. Но, сказать по правде, я сомневался, что они еще живы.

Все так же с улыбкой я подумал про Лоскутка и Душмана, и как они бежали рядом с патрулем. За ними было весело наблюдать. Что стало с Лоскутком, я не имел ни малейшего понятия, но каждый раз, когда я смотрел на Тали, мне вспоминалось, как он радостно и беззаботно вилял хвостом.

Наверное, их тоже можно было отправить в приют, но я тогда не смог этого сделать. Именно поэтому теперь рядом со мной на пляже сидел Наузад. Это было десять месяцев назад. До чего же быстро летит время. Столько всего произошло с тех пор, столько всего изменилось.

Я вновь погладил Наузада по голове. Шерсть была влажной от морского ветра.

– Но хоть вас-то мы вытащили, верно? – произнес я вслух.

Не думаю, что хоть кто-то – и Наузад в последнюю очередь – стал бы винить меня за то, что я не сумел спасти всех. Но точно так же я знал, что всегда буду сам винить в этом себя.

Лиза возвращалась к нам по берегу, Бимер как обычно скакал впереди.

– Пошли, Наузад, – сказал я, поднимаясь. – Пора домой.

Рождественский ужин мы вкушали вдвоем, в окружении наших четырех псов. Я не мог стереть с лица улыбку. Второй год подряд Наузад получал свой праздничный кусок индейки.

Вечером мы с Лизой никуда не пошли и остались бездельничать дома, и мне вновь вспомнилось наше прошлое Рождество на базе.

Кто бы мог тогда вообразить, что я буду заправлять благотворительным фондом, цель которого – помогать афганцам и животным в Афганистане. Наверное, скажи мне кто-нибудь об этом, я бы ни за что не поверил.

Наконец у меня появилась возможность делать что-то полезное. Часть полученных пожертвований мы хотели истратить на то, чтобы перевезти в Англию единственного уцелевшего щенка Тали. Ему почти исполнился год, и его назвали Гильмендом. Если все пойдет хорошо, мы рассчитывали увидеться с ним в январе. И для него уже был найден хороший дом.

Мы также собирались оказывать помощь в обучении афганских ветеринаров. Людей этой профессии в стране катастрофически недоставало. А ведь они были необходимы, и не только для бродячих собак. В деревнях домашний скот лечить было тоже некому.

И все же на ближайший год или два в центре нашего внимания оставались именно собаки. Когда я улетал из Афганистана, там были тысячи бродячих псов, голодных, бездомных или – хуже того – гибнущих на собачьих боях. У них не было надежды на лучшую жизнь. Но мы надеялись, что Гильменд станет первым в длинной череде животных, которым мы поможем обрести уютный дом и любящих хозяев.

Когда мы вернулись с пляжа, я наскоро проверил электронную почту. Конечно, сегодня было Рождество, но именно поэтому меня не оставляло предчувствие, что должны прийти какие-то хорошие новости.

И точно, одно сообщение выделялось в ряду прочих. Тема была сформулирована коротко и четко: «Афганская собака».

Нам писал солдат из Гильменда:

«Я служу в Афганистане. Здесь я подружился с молодым псом, который живет у нас на базе. Вы можете мне помочь? Надо что-то сделать, я не могу его бросить умирать от голода».

Я улыбался, пока читал эти строки. Моя жизнь обрела новый смысл, и он состоял не только в том, чтобы вооружаться до зубов и воевать.

Конечно, никто не сомневался, что с Афганистаном легко не будет. Впереди могут быть неудачи, раздражение и потери. Но один раз мы уже доказали, что цель достижима.

Я посмотрел на Наузада и Тали, мирно спящих на своих новых лежанках. Надо было дать ответ как можно скорее. Я, как никто другой, понимал, насколько этому солдату важно узнать, что есть на свете кто-то еще, кто думает так же, как он, и разделяет его заботы.

Спасения ждал еще один пес. И я верил, что у нас все получится.