Я потянулся вверх, пытаясь подтянуться, но узкая шершавая «полка», за которую удалось зацепиться, не показалась мне достаточно надежной. Да и будь она чуть крепче, я сомневался, что сумею удержать вес тела на кончиках пальцев одной только левой руки.

Я посмотрел вниз на тонкий стальной трос, который закрепил на скале двумя футами ниже, – это была моя страховка на случай падения. Трос шел к алюминиевому крюку, вбитому в полудюймовую расселину, и к нему крепилась веревка, надежно пристегнутая к моей страховочной обвязке. Вся эта система не выглядела достаточно прочной, чтобы удержать от падения крепкого десантника. Но я не сомневался, что этого окажется достаточно.

Раздумывая над следующим своим движением, я понял, что стоит мне сдвинуться в сторону от удобных опор, на которых я балансировал до сих пор, – возврата назад не будет. Стоит сместить левую руку, и придется карабкаться вверх без остановки, пока я не достигну края скальной стены. Так что – все или ничего.

Я уже готовился к броску, как вдруг снизу донесся знакомый голос:

– Ну, что ты там застрял, ниндзя-альпинист? Через пару часов стемнеет.

Я осторожно опустил голову, пройдясь взглядом вдоль истончающейся страховочной веревке, змеившейся по камням, и увидел на том конце Лизу. Она смотрела на меня и улыбалась с подбадривающим видом, удерживая в руках стопор, призванный затормозить мое падение, если я все-таки сорвусь со скалы.

Есть одна проблема, когда твоя жена служит на флоте, подумалось мне. У них такое же чувство юмора, что и у десантников. Как и мы, они свято верят, что лучший способ помочь человеку сделать что-то трудно исполнимое – это пнуть его покрепче.

– Лиза… я тут пытаюсь решить, как правильнее подняться. Ты не против?

– Что может быть проще? Подтянись левой рукой – и вперед, – откликнулась она таким небрежным тоном, как будто в мире не было ничего легче. И тут Бимер, наш совершенно безмозглый спаниель, принялся на меня лаять. Это был его традиционный способ потребовать: «Иди скорее сюда, я вокруг тебя побегаю!»

К нему присоединилась Физз, наш ротвейлер, которая, как и Бимер, была привязана к стволу здоровенного дуба, и вскоре окрестности огласил их хоровой лай.

– Ладно, – смирился я, – сейчас поползу. Только замолчите. – Закрыв глаза и вдохнув поглубже, я вновь повернулся к скале лицом, едва не утыкаясь носом в иззубренную гранитную стену.

Ни о чем особо не задумываясь, я устремился вверх. Левая рука ухватилась за опору, ногами я уперся в холодные камни и подтолкнул себя еще выше. К счастью, там обнаружилась новая зацепка, потом еще одна – и вот уже я перевалил за край скалы. Откатившись подальше от края, я подергал за страховку и дал знак, что подъем окончен, а потом поднялся посмотреть, как там Лиза, Бимер и Физз.

Лиза взирала на меня снизу вверх с хорошо знакомым выражением на лице, которое словно говорило: «Вот видишь, а ты боялся. Хотя мог туда забраться еще полчаса назад!» Собаки радостно скакали вокруг нее. Они знали, что ожиданию у дерева наконец пришел конец и скоро мы двинемся в путь.

Что может быть лучше отпуска летом?

Последние четыре месяца я не делал ничего другого, кроме как ел, спал, дышал и готовился к полугодовой командировке в Афганистан, где нам предстояло воевать с талибами. Мне и еще двум десяткам молодых парней из 5-го отряда команды «Кило» 42-го батальона королевской морской пехоты, вместе с которыми мы проводили все эти месяцы в сплошных тренировках, почти без перерывов на личную жизнь. Бесконечные часы мы находились на залитых дождем стрельбищах на северо-востоке Великобритании. После этого были долгие марш-броски по холмистой местности в Тетфорде. Мы отрабатывали всевозможные сценарии, основанные на прошлом опыте боев в Афганистане, чтобы суметь справиться с любой критической ситуацией.

Временами было тяжело, парням приходилось многому учиться с нуля, но понемногу все втянулись. Я с гордостью смотрел, как вчерашние новобранцы превращаются в закаленных десантников.

После такой усиленной подготовки я должен был бы радоваться, когда Афганистан наконец замаячил на горизонте. В конце концов, ведь именно об этом я мечтал еще мальчишкой, в своем родном городке на юго-восточном побережье Англии, где мы с приятелями ничем другим не занимались, кроме игры в солдатиков. Мы устраивали засады в лесу за домом моей бабушки, скидывали на вражеские позиции игрушечные бомбы и грезили о том, когда наконец-то окажемся в настоящем вертолете и отправимся воевать против плохих парней. Теперь мечта, наконец, обретала плоть.

Но, получая каждодневные отчеты от армейских подразделений, на смену которым нас должны были отправить, я все чаще терзался сомнениями. А что, если мы подготовились недостаточно хорошо? Вдруг я забуду, что надо делать?

Впрочем, с первых же дней отпуска я постарался сосредоточиться на том, чтобы выбросить все военные мысли из головы – по крайней мере, на эти три недели. Собаки здорово помогали, переключая внимание на себя. Физз и Бимер были идеальными спутниками для долгих прогулок по Дармуру, и я был очень этому рад, поскольку больше всего любил гулять и карабкаться по скалам.

Физз была типичным ротвейлером, яркого черно-подпалого окраса, с закрученным хвостом. Сейчас ей было уже шесть лет, мы взяли ее щенком от манчестерского заводчика. Из девяти пушистиков Лиза выбрала самого бойкого, шустрого и любопытного. Для Лизы это была любовь с первого взгляда, и Физз до сих пор остается ее собакой.

За эти годы мы огребли свою долю оскорблений от случайных прохожих, неспособных отличить таксу от сенбернара, но при этом свято убежденных в том, что все ротвейлеры суть порождения дьявола. Однако я был твердо уверен и тогда и сейчас стою на том, что воспитание превыше всего. Если не считать тех случаев, когда она давала волю своим охотничьим инстинктам, гоняясь за котами или белками, Физз была самым добрым и нежным ротвейлером на свете. Конечно, если кто-то проявлял агрессию по отношению к ней, она могла рыкнуть, но тут уж, надо признать, она была в своем праве. Если кто-то ударит меня – я ударю в ответ. Тем не менее нечего и говорить, что я никогда не оставил бы Физз с посторонними людьми, и мы всегда водили ее на поводке.

Бимер, наш черно-белый спрингер-спаниель, был просто гиперактивным, настолько гиперактивным, что, скажем прямо, это порой раздражало. Но винить его в этом ни у кого бы не повернулся язык. Он страстно обожал все грязное и мокрое. Например, для него не было большего удовольствия, чем искупаться в самом вонючем пруду, где поят скот, погрузившись поглубже, так, чтобы только глаза виднелись над поверхностью. Само собой разумеется, чаще всего он вытворял это, когда мы отправлялись на длительную прогулку, забыв положить в машину тряпку или полотенце, после чего нам предстоял долгий и мучительный путь домой. Его мы взяли из приюта для брошенных животных в Сомерсете. После того как мы купили Физз, мы решили, что следующим нашим псом непременно должен стать бездомный, ведь так много таких, кому нужны хорошие хозяева. И я знал, что мы приняли верное решение с того самого дня, как забрали Бимера из приюта. Он ни на миг после этого не переставал вилять хвостом. И единственное, о чем я сожалел, вспоминая тот далекий день, это о бесконечных рядах клеток, где лаяли и виляли хвостами другие собаки, которым тоже хотелось, чтобы кто-то подарил им дом и любовь. Если бы мы могли, мы забрали бы их всех с собой. У нас разрывалось сердце при мысли о том, что мы уйдем, а они так и останутся в вольерах.

Мы не были до конца честны с сотрудниками приюта для животных, которые решали, можно ли нам забрать Бимера. Они хотели быть уверены в том, что он окажется в стабильной семье, что ни я, ни Лиза не проводим слишком много времени на работе, и Бимер не будет оставаться в одиночестве больше четырех часов в день.

Но поскольку мы с ней оба – люди армейские, это означает, что дома мы бывали далеко не столь часто, как хотелось бы. И все же мы не сомневались, что Бимер к этому привыкнет, как привыкла и Физз, и у них будет совершенно замечательная жизнь. Я сильно сомневаюсь, что и любая другая собака отказалась бы от той жизни, которую вели Физз и Бимер у нас.

Через пару лет эти двое сделались совершенно неразлучными. Мы даже к ветеринару не могли отвезти их поодиночке, им непременно надо было ехать вдвоем, что очень забавляло врача. То же самое – если я день проводил на базе в Плимуте. Им непременно надо было сопровождать меня вдвоем, как будто если бы кто-то один остался дома – он рисковал бы упустить что-то интересное. Просто удивительно, сколько бывалых десантников робко стучались в двери спортзала, чтобы им разрешили войти, и опасливо косились на Физз, которая несла караул у входа. Я мог лишь покачать головой, призывая их не бояться. Потом они с явным облегчением проскальзывали мимо Физз, которая при этом даже ухом не вела в их сторону.

Путешествовать наши собаки тоже очень любили. Достаточно было просто спросить: кто хочет покататься – и они тут же устремлялись сломя голову по дорожке к машине. В пикапе они обычно устраивались сзади и глазели на дорогу часами напролет. Прошлым летом на серпантине в Альпах Физз не отклеивалась от окна на протяжении добрых девяти часов.

С Лизой мы познакомились десятью годами ранее, в Северном Уэльсе. Она собиралась стать инструктором по физической подготовке и училась в том же военном центре, где я занимался с будущими десантниками скалолазанием.

Мы отлично поладили и старались не терять друг друга из вида, но понадобился один удачный звонок по телефону через год, чтобы между нами завязалось что-то всерьез. Совершенно случайно мы выяснили, что на выходные планируем оказаться в одном и том же месте, и это стало отправной точкой для самых главных взаимоотношений в моей жизни.

У нас с самого начала было много общего. Мои друзья уже успели подружиться с Лизой, и с ее приятелями я мог перешучиваться без всякого стеснения. Лиза обожала футбол и болела за «Манчестер Юнайтед», я занимался скалолазанием. Когда мы решили пожениться, в первую очередь мы договорились, что я начну увлекаться футболом, а она – альпинизмом.

Для меня в этом не было ничего сложного. В юности я был заядлым болельщиком, до сих пор помню свой восторг, когда в 1978 году команда Ипсвича, за которую я тогда болел, разгромила «Манчестер Юнайтед» со счетом 6:0. К тому же мой отец и брат тоже были горячими поклонниками футбола, так что для себя я никаких проблем в этом не видел. Свою часть сделки Лиза тоже выполнила на отлично.

Теперь почти каждые выходные мы запихивали собак в машину и отправлялись на пустоши в поисках подходящих скал, чтобы по ним полазить. До тех пор пока мы успевали вернуться домой к началу вечернего матча, Лиза была счастлива. Наши отношения были – и остаются – построены на доверии, мы не держим друг от друга секретов. Меня до сих пор продолжает забавлять тот факт, что из всех наших женатых друзей только у нас с Лизой имеется совместный счет в банке.

Когда я закончил свой сеанс скалолазания, солнце уже клонилось к закату. Мы запрыгнули в машину и отправились на поиски подходящего сельского паба и остановились в небольшой деревушке. В саду были столики, и мы расположились там, чтобы собаки могли примоститься рядом в ожидании, пока им бросят что-нибудь вкусненькое. Сегодня им досталось немного лазаньи и жареной картошки. Для меня это был изумительно ленивый день, и я провел час, наслаждаясь покоем.

Мы с Лизой болтали, как обычно. Немного пофантазировали о том, как купим наконец себе дом, когда уволимся из армии. Уэльс был предпочтительнее всего, здесь мы были единодушны. Мы хотели купить маленькую гостиницу в горах, я бы водил экскурсии и обучал альпинистов, собакам нашлось бы, где вволю побегать.

Но с недавних пор мы начали задумываться насчет Америки. Я сомневался, что с учетом того, как дорожает жизнь в Великобритании, я смогу зарабатывать здесь достаточно одним только альпинизмом.

Так заканчивался вечер, мы болтали о совершенно обычных, бытовых вещах. Но время от времени мой взгляд терялся в пространстве, и я думал об Афганистане и о том, что ждет меня впереди.

Тогда я понятия не имел, насколько эта командировка изменит всю мою жизнь.

Я сидел в небольшой пристройке, дул сильный северный ветер, дождь лупил по стенам так, что порой заглушал звуки стрельбы, доносившиеся с полигона.

В углу стоял аккумуляторный радиоприемник, по BBC шли дебаты по поводу присутствия британских войск в Афганистане. Они говорили о тех местах, где я должен был оказаться по долгу службы меньше чем через неделю.

Ничего хорошего говорившие не сообщали.

Основным предметом обсуждения в новостях была вчерашняя гибель молодого военнослужащего Королевского уэльского фузилерного полка. Также появились новые подробности о вертолете, разбившемся несколько дней назад под Кандагаром. Погибли четырнадцать человек, и среди них один морской пехотинец.

За последние недели я проглотил множество таких отчетов, новости звучали не только по радио, их печатали и в газетах. В частности, немало писали о парашютном полке, на смену которому должны были прийти мы, когда их срок службы подойдет к концу. Немало материалов в прессе описывали жизнь в так называемых «убежищах», расположенных в самых заброшенных уголках страны. Как можно было называть безопасным убежищем комплекс глинобитных хижин в самом сердце местности, занятой религиозными фундаменталистами, вооруженными до зубов и готовых перестрелять всех, кто с ними не согласен, – это было выше моего понимания.

Сообщалось, что талибы пытаются брать наших парней измором, не оставляя им времени на сон. Эти убежища постоянно обстреливались из пулеметов и гранатометов. Поступали сведения о том, что бойцы в этих районах испытывают дефицит еды и питья из-за постоянных проблем со снабжением. Такое место службы не казалось мне слишком привлекательным.

Я прекрасно знал, что именно за всем этим и пошел в свое время в морскую пехоту, но в данный момент мой энтузиазм был на нуле. Были и другие поводы для беспокойства. Я знал, что Лиза, точно так же как и другие члены семей военнослужащих, и все те, у кого там служили близкие и любимые люди, будет читать газеты и слушать радио. Судя по тем данным, которые мы получали на базе, реальная ситуация была еще хуже, чем ее описывали в прессе.

Если раньше я и ощущал радостное возбуждение при мысли об Афганистане, сейчас от него не осталось и следа. Я нервничал и ощущал страх. Я любил жизнь, я хотел проводить время с Лизой, гулять с собаками по холмам и ни о чем не думать, но теперь для этого было слишком поздно. До отъезда оставалось три дня. И все реальнее становилась перспектива погибнуть в Афганистане.

Я знал, что, когда прибуду на место, все это прекратится. Там не будет времени зацикливаться на мелочах, гадать о том, что сейчас происходит дома, никаких больше поездок с собаками на работу и посиделок в пабе с Лизой, никаких планов на выходные, скалолазания и футбола. Я буду полностью сосредоточен на решении стоящих передо мной задач. Никакой личной жизни, отдыха, постоянное ожидание того, что среди ночи тебя поднимут и отправят разбираться с каким-нибудь особо неприятным дерьмом.

Помимо этого, под моей ответственностью находились два десятка молодых парней, и я знал, что моя основная задача – сделать все для того, чтобы и я, и они вернулись домой живыми и невредимыми. Ничего лишнего. Просто работа, которую надо выполнить как можно лучше.

Я посмотрел на ребят своего 5-го отряда и увидел, что они тоже прислушиваются к каждому слову, доносившемуся из радиоприемника. Некоторые из них едва успели пройти курс обучения, пара человек завершили его всего лишь на прошлой неделе. Младшему было 18 лет, то есть почти на два десятка лет моложе меня. Я чувствовал себя слишком старым для всей этой компании, но, вероятно, в этом и есть весь смысл: когда ты помощник командира, у тебя достаточно опыта, чтобы присматривать за молодняком. Мы прошли 32-недельный курс тренировок, который многие называют самыми жесткими в мире, и я был практически уверен, что, когда дойдет до дела, мы все справимся самым лучшим образом.

И все-таки сомнения терзали меня в глубине души. Готовы ли они по-настоящему? Как они воспримут жизнь на передовой?

Я вновь всмотрелся в эти юные лица, пока все они слышали радио, и заметил в них тень неуверенности. Это нехорошо, решил я и поднялся с места. В таких случаях помогает лишь одно чудодейственное средство.

Я знал, что у нас оставалось еще сорок минут до выхода на полигон, чтобы вволю наползаться по залитым дождем торфяникам и пострелять по мишеням. Но получасовая разминка еще никому не приносила вреда.

– Так, все поднялись, и на выход. Будем упражняться и поднимать боевой дух! – гаркнул я. Из двадцати человек только один направился к выходу.

– А ну, пошевеливайтесь, – рявкнул я еще громче.

– Но там же дождь, сержант, – заныл Тим, один из самых юных и усердных моих подопечных.

– Да, конечно, я уверен, что талибы это поймут и позволят нам посидеть под крышей, если дождь пойдет там, – возразил я самым ядовитым сержантским тоном.

– Так в Афганистане же дождя не бывает, – встрял еще один пехотинец.

Я изумленно покачал головой.

– М-да, как я вижу, география – не твоя сильная сторона. – Я еще раз оглядел всех присутствующих. – А теперь на выход – и поживее!

Прощаться – всегда непросто. Прощаться, не зная, когда ты вернешься домой – самое паршивое чувство, какое только есть на свете. Я не пытался скрывать своих чувств, и вряд ли маска «железного десантника» могла кого-то обмануть.

– Давай, закидывай вещи, а то сейчас и я разревусь. – Я попытался улыбнуться, но лучше от этого никому из нас не стало.

Даже Физз с Бимером каким-то образом чуяли неладное. Они понимали, что вещи снаружи означают мой отъезд. Никто из них не бросился наружу, когда открылась дверь, хотя обычно они всегда так делали. Оба пса сидели бок о бок на своих лежанках и смотрели на меня. Я наклонился и по очереди потрепал их по морде.

– Физз, остаешься за главную. И чтобы никаких гонок за белками, поняла?

Она продолжала смотреть на меня большими печальными карими глазами, на морде застыло недоуменное выражение.

– Терпеть не могу такие моменты. – Я тряхнул головой и в последний раз обнял Лизу.

Мне хотелось бы удерживать ее в своих объятиях гораздо дольше. Слезы катились у нее по щекам. Я повернулся к выходу и, не оборачиваясь больше, двинулся прочь.