Дребезжа всеми своими сочленениями, рахитичный серебристый автобус медленно полз по многолюдной Прагас-иела, извергая из выхлопной трубы частицы сажи и клубы черного вонючего дыма. Автобусный клаксон стенал на высокой ноте, напоминая протестующие крики гуся, заключенного где-то внутри двигателя. Водитель жал на клаксон, как на ключ аппарата Морзе, извлекая из него попеременно то короткие, то более продолжительные стоны; эффект был скорее комический, нежели впечатляющий и действенный.
Прежде чем отъехать от отеля «Латвия» — государственной гостиницы в виде чудовищного бетонного куба, предоставлявшей максимум удобств тараканам и мелким грызунам и почти никаких людям, — водитель «починил» на ветровом стекле дворники, которые ночью замерзли и теперь отказывались служить. Использовав каблук своего ботинка в качестве молотка и разбитую пивную бутылку вместо стамески, он выколотил из наружных узлов смерзшуюся грязь и освободил дворники. Возможно, он дал им слишком большую свободу, поскольку теперь они с удвоенной скоростью елозили по ветровому стеклу, сталкиваясь со звуком, похожим на аплодисменты, как бы приветствуя усилия водителя, который, руководствуясь в основном шоферским инстинктом, вслепую стремился занять свободное место на автобусной парковке.
Пассажиры, выходившие из автобуса, благодарили водителя за поездку. Советские граждане никогда не делали ничего подобного, но эти были англичанами. Они покидали салон в строгом порядке, на манер похоронной процессии, выделяясь из окружающей толпы своими непривычными для взгляда бежевыми макинтошами, серыми кепи, коричневыми и ядовито-зелеными шарфами, высокими резиновыми ботами и веретенообразными зонтиками. Гид и водитель сошлись на том, что это была одна из самых приятных поездок. Слава Богу, никаких тебе пьяных рабочих из Красноярска, задиристых старушек из Петрограда, руководящих московских «товарищей», решивших посетить провинцию. Туристы были вежливыми, покладистыми и доброжелательными людьми, с широкими лошадиными улыбками. Они приехали из Айлингтона или Джеррико, чтобы провести зимние каникулы (никто из них не называл их рождественскими) в райских условиях социалистической Латвии.
Гид потной пятерней откинул упавшие на лоб волосы, громко откашлялся и выхаркнул комок слизи на пол автобуса, прежде чем выйти.
— Следуйте за мной! — сказал он, вставая во главе группы туристов и раскрывая свой красный зонтик. — Сейчас мы отправимся на знаменитый Рижский центральный рынок, где можно купить продукты и товары, производимые в Советском Союзе — государстве рабочих и крестьян. Пройдите в этом направлении, пожалуйста.
Когда гид повернулся, один из британцев взял его под руку и что-то прошептал на ухо. Он единственный в этой компании англичан обладал познаниями в русском языке и был лет на двадцать моложе самого молодого из них. На равнодушном лице гида мелькнуло озабоченное выражение; он инстинктивно оглянулся через плечо, пытаясь понять, не слышал ли кто-нибудь вопроса, заданного ему молодым человеком. Судя по всему, никто ничего не слышал.
— Обещаю вам, — продолжил британец, — сегодня же вечером не позднее десяти вернуться в отель. Если не вернусь, отрядите на поиски полицию. Скажите им, будто я незаметно выскользнул из комнаты, — все, что взбредет вам в голову. Мне нужно немного побродить по городу. А я отблагодарю вас за эту маленькую услугу. — И он протянул гиду зажатую между средним и безымянным пальцами двадцатифунтовую банкноту. — Когда вернусь, получите столько же.
Гид быстро спрятал купюру в карман и согласно кивнул.
— Будь я сотрудником КГБ, то взял бы эти деньги, а потом арестовал вас. Если же вы сами из КГБ, то… нет, не хочу даже думать об этом. Отделитесь от группы на рынке. Но чтобы никакой нелегальщины. Вы меня поняли? — И ткнул молодого человека в бок — когда он разговаривал на родном языке, к нему возвращались панибратские привычки мелкого советского служащего. — Если вы меня подставите, хоть как-то подведете, обещаю, что ваше пребывание в этом раю для трудящихся будет сопряжено скорее с тяжкими испытаниями, нежели с райской жизнью. Итак, я загляну в вашу комнату сегодня в десять тридцать вечера в надежде застать вас на месте и получить обещанную мне маленькую премию.
Они пожали друг другу руки, и молодой человек, смешавшись с туристами, завел беседу с ушедшим на пенсию школьным учителем из Сент-Джонс-Вуда.
Когда группа повернула за угол, британцы увидели пять серебристых авиационных ангаров, из которых навстречу им валила разношерстная толпа с набитыми покупками пакетами.
— Уважаемые господа туристы, добро пожаловать на Рижский центральный рынок! — Гид ткнул в направлении ангаров своим красным зонтом. — Здесь вы найдете разнообразные сувениры и все то, что обычно увозят из Советского Союза наши гости. Не забудьте по возвращении в отель предъявить для проверки свои покупки таможенному инспектору. В час тридцать встречаемся на этом месте, чтобы я мог отвезти вас в отель на ленч.
Оказавшись на рынке, молодой англичанин дождался, когда отставной школьный учитель свернул к прилавку, где торговали грузинскими резными рогами для вина, и вынул из кармана сложенный вдвое листок бумаги. Следуя полученным указаниям, он прошел мимо кучки непрезентабельных узбеков, торговавших дынями, едва не столкнулся с компанией облаченных в длинные черно-белые одеяния киргизов, потягивавших из пиал чай, ненадолго задержался у прилавка с дагестанскими кинжалами (поддельными и совершенно тупыми) и увидел небольшую деревянную дверцу между двумя прилавками на противоположной стене. Затем отведал меда из цветов акации, зародив надежду у продававшего его старика, миновал прилавок и незаметно скользнул в упомянутую выше дверь.
В почти полной темноте за круглым столом сидели два человека. Один был очень смуглый, похожий на уличного бойца мужчина с ярко выраженной восточной внешностью. Густые усы спускались по углам рта. Когда дверь отворилась, он, сверля взглядом вошедшего в комнату англичанина, быстро сунул руку под стол. Рядом с ним сидел светловолосый человек небольшого роста, с худым невыразительным птичьим лицом и едва заметной улыбкой на тонких губах. Определить его возраст было довольно трудно — то ли сильно потасканный и побитый жизнью тридцатилетний парень, то ли хорошо сохранившийся шестидесятилетний мужчина.
— Вы Воскресеньев? — спросил англичанин, глядя на светловолосого.
Тот согласно кивнул.
— А вы похожи на своего отца, — сказал он на хорошем, почти без акцента, английском языке.
— Больше уже не похож.
— Мистер Хьюли, ваше заявление неприлично, тем более из уст такого баловня судьбы, как вы.
Хьюли рассмеялся.
— Так уж и баловня? У меня столько долгов, что повеситься можно. Не говоря о том, что в любое время могут согнать с квартиры. Кроме того…
Воскресеньев, на мгновение прикрыв глаза, театральным жестом воздел руку.
— Я имею в виду ваше будущее обеспеченное положение, а не сопряженное с некоторыми материальными затруднениями нынешнее. Если бы я не знал, что именно ваш отец после своей неожиданной трагической кончины оставил вам, так сказать, в загашнике, то не стал бы приглашать вас сюда. Садитесь, прошу вас. — Он указал на свободный стул, который человек с восточной внешностью пинком пододвинул к столу.
— Что это за Чарли Чан?
— К вашему счастью, Тимур не понимает по-английски. Он казах, а не китаец, и очень обижается, когда его принимают за представителя другого народа. Тимур мой друг. Он следит за моей безопасностью.
— Значит, это ваш телохранитель? — Хьюли поднялся с места и направился к Тимуру, имитируя движения, характерные для восточных единоборств, но держался на безопасном расстоянии. — Он кто — наемный убийца? Виртуозно владеет нунчаками? Мастер по карате?
— Нет, мистер Хьюли. Все это японские штучки. Тимур же приверженец своей национальной школы самообороны. Еще раз прошу вас присесть, мистер Хьюли. Благодарю. Теперь скажите: вы привезли то, что предписано полученными вами инструкциями?
— Не нужно так спешить. Давайте сначала посмотрим, что принесли вы. Вдруг ваш крутой казах Мао Цзэ-Хирохито и так далее вырвет мою вещь вместе с руками и убежит?
Воскресеньев пожал плечами.
— Никто не собирается вас грабить, мистер Хьюли, и уж тем более вредить вам. И потом, что скажет Сергей Кириллович, если, явившись вечером к вам в номер за премией, увидит обещанную двадцатифунтовую банкноту на вашем окровавленном трупе?
— Откуда вы знаете?..
Воскресеньев отмел вопрос небрежным движением руки и положил на стол небольшой чемоданчик. Открыв крышку, он пододвинул его к Хьюли.
— Ровно сто тысяч фунтов. Пересчитайте, если хотите. Но больше денег для вас важны вот эти письма. — Он вынул из кармана пиджака несколько конвертов и положил их поверх денежных пачек. — Они гарантируют провоз наличности через таможни обеих наших стран. Вам ведь не нужны проблемы ни здесь, ни дома, верно? А главное, как старый друг вашего отца, даю вам слово, что если эти документы паче чаяния не сработают, я обеспечу ваше безопасное возвращение в Лондон со всеми этими деньгами. Ну а теперь… — Глаза Воскресеньева загорелись, как лампочки, а черты лица еще больше заострились, когда он наклонился к Хьюли.
Тот достал из внутреннего кармана пиджака лакированную коробочку размером с сигаретную пачку. Затем, надев белые хлопковые перчатки, открыл ее и осторожно извлек колоду игральных карт. Воскресеньев всплеснул руками.
— Ах! Впервые вижу эти карты. Полагаю, до нынешнего дня они не покидали территорию Англии. А судя по тому, как хорошо они сохранились с конца восемнадцатого века, их редко вынимали из этого футляра. Не могли бы вы достать четыре карты с изображением королев? — Хьюли положил колоду бордовой рубашкой вверх, быстро пролистал ее и выложил на стол одну за другой четырех дам. — Благодарю вас. Это все, что я хотел увидеть. Теперь попрошу, если вас не затруднит, вернуть колоду в футляр и оставить на столе между нами. Еще раз хочу заверить, что ни эта колода, ни вы не потерпите никакого ущерба.
— Ну и как мы осуществим сделку? Раз, два, три — и вперед? Я передам вам футляр, а вы мне — чемоданчик… Так, что ли?
— Почему бы и нет, если вас все устраивает? Мы вас грабить не собираемся. Вы же, принимая во внимание незнакомую обстановку и присутствие Тимура, вряд ли сможете ограбить нас. Или у вас есть другие предложения?
Хьюли выбил пальцами дробь по столешнице и пристально посмотрел на сидевших напротив мужчин.
— Между прочим, я смог бы это сделать. То есть обчистить вас. В любом другом месте.
Воскресеньев рассмеялся.
— Знаю. Наслышан о вашей репутации ловкого мошенника и кидалы.
— Что есть, то есть. — Хьюли перестал барабанить по столу пальцами и вместо этого выбил ладонями по его поверхности какой-то быстрый ритм. — Не хотите сыграть со мной партию в покер? Ведь не вечно же этим дамам оставаться чистенькими?
— У меня нет желания без крайней необходимости трогать эти карты или возить ими по столу. Так что пусть королевы останутся девственными. С другой стороны, коль скоро мне выпала честь принимать вас у себя, я не могу отказать вам в такой малости, как партия в покер. Какие предлагаете ставки?
Хьюли начал было вытаскивать из кармана бумажник, но неожиданно остановился и посмотрел на Воскресеньева с таким видом, словно в голову ему неожиданно пришла блестящая идея. Сыграно было хорошо, но не безупречно.
— А почему бы не сыграть на то, что лежит перед нами? Один кон. Победитель забирает все.
— Какой вы, однако, безрассудный молодой человек! — рассмеялся Воскресеньев. — Я предлагаю вам честную сделку и сумму, которая покроет если не все, то большинство ваших долгов. А вам хочется большего. Между нами, так ли уж вам дорога эта колода?
— Не важно. Вы покупаете, а не я, — подмигнул Хьюли. — Если вы в обстановке строгой секретности готовы без лишних слов выложить за нее сто тысяч фунтов, то я начинаю склоняться к мысли, что на аукционе она может стоить гораздо больше. Я, к примеру, могу пригласить сотрудников «Сотбис», чтобы они оценили колоду и придали все это гласности.
— Мне казалось, мистер Хьюли, что мы обо всем договорились. Должен вам заметить, что, если вы собираетесь продолжить дело своего отца, ваше слово не должно подвергаться сомнению.
— Верно. Но посмотрите, к чему это его привело. Мы даже не смогли провести церемонию прощания при открытом гробе. Когда его достали со дна Северна, он выглядел как дохлая рыба: его раздуло, а кожа начала отслаиваться. Не хотел бы я так умереть. — Хьюли вздрогнул, но взял себя в руки и хлопнул ладонью по столу. — Я сегодня в ударе. Чувствую, что мне повезет. У вас бывало такое ощущение? Итак, одна партия в покер — и победитель уходит отсюда с сотней тысяч фунтов в кармане и с колодой, которая стоит… ну, не знаю сколько… предположим, вдвое больше?
Воскресеньев пожал плечами.
— Ну, если вам так хочется… Но при одном условии: если выиграете, забудьте об аукционе и назовите свою цену в этой комнате. Мне бы очень не хотелось разлучаться с этими четырьмя дамами.
— А как, интересно, русскому парню вроде вас удаюсь завладеть столь значительными денежными суммами? Я, признаться, полагал, что у вас все равны.
— Да, у нас все равны. Но некоторые равны более других. Не желая вас обидеть, должен тем не менее заметить, что ваш отец преуспел в своем деле и прожил так долго потому, что у него было столь полезное при его профессии качество, как отсутствие любопытства. А излишнее любопытство до добра не доводит. — Воскресеньев повернулся к казаху и спросил у него по-русски: — У Тезвадзе есть еще здесь свой прилавок? — Казах кивнул. — И он торгует все тем же товаром? — Тот снова кивнул. — Отлично. Пойди и купи у него колоду. — Он протянул казаху несколько банкнот и придержал его за рукав. — Приведи с собой дилера. Обычное в таких случаях дело.
Когда Тимур вышел, Воскресеньев сказал:
— Тезвадзе продает грузинские игральные карты. Утверждает, что они расписаны вручную. Но даже если это и так, у парня, который их расписывает, точнейшая в мире рука. Тезвадзе продает их прибалтам, русским, а также туристам, которые опасаются ездить на Кавказ. Масти у карт отличаются от общепринятых, но использовать их для игры можно. Что же касается дилера… что ж, посмотрим, кого приведет Тимур. Не хотите пока выпить? — Воскресеньев достал из-под стола керамическую бутылку.
— Что это за отрава?
— Рижский бальзам. Местная достопримечательность. Многие не могут привыкнуть к его специфическому вкусу, но с тех пор, как я стал его употреблять, ни разу не болел. Особенно он хорош при простудах и прочих недомоганиях, характерных для английского климата. — Воскресеньев глотнул прямо из горлышка и передал сосуд собеседнику.
Хьюли понюхал содержимое бутылки и поморщился.
— Уф! И что же входит в состав этого пойла?
— Никто точно не знает. По-видимому, полынь, иссоп, настой дубовой коры, апельсиновая цедра, лепестки различных цветов и бог знает что еще. Это, видите ли, тайна фирмы.
Хьюли набрал немного ликера в рот, подержал его там, проглотил, рыгнул, откинулся на спинку стула, снова выпрямился и провел рукой по волосам. Воскресеньев засмеялся. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Тимур в сопровождении юной девушки тринадцати-четырнадцати лет в грязном коричневом платье и с черной повязкой на глазах. Швырнув на стол колоду игральных карт, казах ткнул пальцем в девушку и на русском языке произнес:
— Вот, встретил эту девчонку рядом с башкирками, торгующими горячим чаем.
Девушка тряслась от страха, из-под повязки на руку Тимура, лежавшую у нее на ключице, текли слезы. Он подтолкнул ее к столу.
— Эй, девочка, туда иди.
Девушка громко всхлипнула и довольно уверенно, словно у нее на глазах не было никакой повязки, направилась к Воскресеньеву.
— Карты сдавать умеешь? — спросил тот. Она кивнула. — Подумай вот над чем: за тридцать минут ты можешь заработать больше, чем твой отец за пять лет. Или тебе придется те же тридцать минут общаться с незнакомым мужчиной, за которым последуют многие другие. Какой вариант тебя больше устраивает?
Неожиданно для всех девушка вцепилась пальцами в лицо Воскресеньева и закричала:
— Русская свинья! Казахский ублюдок! Я узнала ваши голоса…
Воскресеньев ударил ее тыльной стороной ладони по лицу с такой силой, что она упала. Подняв голову, девушка с шумом втянула воздух, но не заплакала. Тимур ухватил ее за запястья и рывком поставил на ноги.
— Мы хотим, чтобы ты сдала карты игрокам — и больше ничего, — тихо сказал Воскресеньев и провел рукой по ее волосам. Она отпрянула, словно он сделал ей больно. — Сдавай по порядку, не жульничай — и все будет хорошо. Мы заплатим тебе и после игры отпустим. Это ты понимаешь? Но если будешь плохо себя вести, драться, кричать или нападать на кого-то из нас, то умрешь мучительной смертью. Ты любишь своих родителей? — Девушка промолчала. — Что ж, в любом случае деньги мы тебе заплатим, можешь отдать их родителям или спрятать. Как захочешь. Ну так вот: если ты согласна, мой помощник освободит тебя. Но если поведешь себя не так, как нужно, мы с тобой больше разговаривать не будем. Это ясно?
Девушка кивнула, и Воскресеньев передал ей карточную колоду, которую принес казах.
— Хорошенько перемешай и раздай эти карты. Нет, подожди! — Он забрал у нее колоду, выложил на стол четыре карты и повернулся к Хьюли. — Как я уже говорил, масти здесь необычные. Никаких там червей или пик. Вместо них мечи, звезды, кубки и дубинки. В таком вот порядке. Ну что — вы готовы? Итак, одна партия. Какую разновидность покера предпочитаете?
— Мне нравится, когда я ясно вижу общую картину, — сказал Хьюли, у которого после инцидента с девушкой несколько поубавилось спеси. — Предлагаю «Техасский расклад».
— Согласен. Не будем зарываться. — Воскресеньев повернулся к девушке. — Сдавай. Две карты рубашкой вверх каждому — да, так, клади их на стол по одной в том порядке, как они лежат в колоде. Теперь положи одну сбоку справа от себя, а три переверни и положи вверх картинками перед собой. Теперь снова одну сбоку и одну картинкой вверх перед собой… Повтори расклад с самого начала… Хорошо. А теперь отойди от стола. Ну-с, мистер Хьюли, расклад правильный, как вам кажется?
Хьюли, дернув кадыком, сглотнул и согласно кивнул.
— Отлично. Вот тебе, девочка, деньги. Вряд ли ты когда-нибудь видела больше. Сейчас Тимур выведет тебя отсюда и снимет с глаз повязку. Ты же забудешь обо всем, что с тобой случилось, а насчет распухшего носа придумаешь какое-нибудь удобоваримое объяснение. И еще: прими мои извинения. Ну а теперь иди и на эту дверь даже не оглядывайся.
Воскресеньев обозрел разложенные на столе карты: десятку мечей, восьмерку кубков, вольта звезд, туза звезд и десятку кубков, после чего перевел взгляд на свои две карты, лежавшие перед ним вверх рубашками. Хьюли сделал то же самое.
— Жаль, что нельзя набавлять. Игра от этого много теряет, — пробормотал Воскресеньев. — Ну что, мистер Хьюли? Вы готовы открыться? — спросил он в следующую секунду громким и ясным голосом.
— Готов.
Предмет 7. Игральная карта, которая примерно на две целых четыре десятых сантиметра длиннее и на одну целую две десятых сантиметра уже стандартной английской или американской. Рубашка темно-красного цвета с золотым орнаментом. В орнамент вплетена выполненная золотым стилизованным шрифтом надпись, которая начинается в левом верхнем углу и по часовой стрелке огибает карту. Надпись гласит: «Сатклифф, Сандерсон энд Траут», квалифицированные граверы с особыми заслугами по части изготовления гравировальных досок для игральных карт и прочих небольших изображений. Фирма существует под покровительством его светлости герцога Мулебаллокса из Фиддл-Ди-Ди. Отпечатано с нашего собственного разрешения и благословения в Лондоне, а может быть, и в другом месте.
На лицевой стороне помещено изображение королевы, или дамы, пик, выполненное с использованием так называемых «геометрических» форм и представляющее обобщенный образ, каковая черта считается характерной для английских игральных карт конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века. Судя по четкости и точности линий, изображение отпечатано с медной гравировальной доски; заметна стилизация в духе более ранних гравюр по дереву. Королева пик помещена на фоне мозаики из разноцветных пересекающихся прямоугольников, каковая использовалась в абстрактных картах, бывших в ходу у Яздеха Самизданджи и его последователей в Тебризе (дизайн в целом инспирирован редкой серией литографий, созданных при дворе короля Сицилии Роджера II). Королева держит в одной руке зеленый алембик, а в другой — маленький гробик с надписью на латыни: «Король умер, да здравствует король». Посреди левой щеки королевы изображена одинокая слеза, связанная тонкой пунктирной линией с глазом. Среди тех немногих, кто имеет представление об этой карте, она известна под названием «Плачущей королевы из Окстона».
Король — суть оригинальный материал, предназначенный для трансформации; этот процесс начинается с выделения влаги. Слеза на щеке королевы символизирует очищающую силу воды (и, косвенно, алхимии) и печаль по поводу исчезновения первоосновы короля при переходе его в новую жизнь и в новое качество.
Время изготовления. Конец восемнадцатого или начало девятнадцатого века.
Изготовитель. Ни фирмы, ни компании с названием «Сатклифф, Сандерсон энд Траут» в какой бы то ни было лондонской или английской ремесленной гильдии за указанный период не зарегистрировано. Ян Петерзон ван Заудклефт, фламандский граф, знаменитый своей приверженностью к висту, бриджу, испанским винам, эзотерическим наукам, а в особенности к юным девам, жил в восточной оконечности Лондона с 1792 по 1820 год и умер в новогодние праздники от переохлаждения при попытке в совершенно голом виде, если не считать парика, обойти пустошь своих владений. Когда его единственный сын, англизировавший свое имя, переделав его в Сатклифф, продал принадлежавший отцу дом, среди выставленных на аукцион вещей были обнаружены почти новые гравировальные инструменты и печатный пресс. Граф ван Заудклефт также владел значительным собранием мусульманских гравировальных деревянных печатных досок, которые его сын, не найдя покупателя, большей частью сжег за ненадобностью. Некоторые историки, специализирующиеся на изучении карточных игр и игральных карт, выдвигают предположение, что упомянутая выше карточная колода — единственное изделие фирмы «Сатклифф, Сандерсон энд Траут» и единственный образец гибридного мусульманско-английского гравировального дизайна — была инспирирована гравюрами, отпечатанными с гравировальных досок, находившихся в собственности у голландского графа и позднее сожженных его сыном.
По-прежнему остается загадкой, какой человек или люди скрывались под именами Сандерсон и Траут.
Место изготовления. Карты, судя по надписи на обороте, скорее всего изготовлены в Англии. Помимо надписи, об этом свидетельствуют их размеры и форма, а также характерное изображение (французские, испанские, германские и голландские игральные карты основывались на исторических персонажах, и лишь английские несли некий обобщенный образ).
Последний известный владелец. Хью Хьюли, антиквар и дилер по части древностей, страдающий клептоманией. После того как он утонул, ловя спиннингом рыбу в Уэльсе, все его достояние — долги и древности — перешло к его сыну Энтони, который получил образование в Кембридже, работал переводчиком с русского языка в Лондоне, но большую часть своих доходов имел от игры в покер. Сразу после смерти родителя Энтони по неизвестной причине отправился в экскурсионную поездку в Латвию. Вернувшись оттуда, он заплатил все немалые долги своего отца, после чего продал унаследованный им антикварный магазин со всем содержимым «Разносчикам льда из Саутхолла» — действовавшей в Лондоне в середине семидесятых годов бандитской группировке, возглавляемой Азимом Мехмудом и Стони Розеном. Знаменитая колода карт в магазине обнаружена не была, что странно, поскольку, по свидетельству очевидцев, Хью всегда хранил ее в сейфе и не соглашался продать ни за какие деньги. Получил распространение слух, что колода находилась при нем, когда он утонул, и теперь покоится на дне Северна.
Энтони умер — предположительно от передозировки героина — спустя две недели после продажи своего бизнеса «Разносчикам льда», не оставив после себя наследников.
Ориентировочная стоимость. Отдельные эксклюзивные колоды игральных карт легко реализуются за суммы в сто тысяч долларов и выше. При этом следует иметь в виду, что обычно эксклюзивные карточные колоды покупают профессиональные игроки, обладающие в своем большинстве значительными суммами неучтенной наличности, которые нигде не декларируются. Если разобраться, покупатель приобретает за указанные деньги более сорока отдельных изображений.
В 1889 году, во время ежегодных летних каникул в Балморале, принц Альберт решил сбрить и заново отрастить свою бородку. Находившийся при нем придворный художник в течение пятидесяти двух дней ежедневно рисовал его портреты, на основании которых для увековечения сего события впоследствии разработал и отпечатал колоду карт. В 1972 году агент, представлявший интересы Фрэнки Теста по прозвищу Чикенмен, приобрел эту колоду на частном аукционе за сто двадцать тысяч долларов. Колода получила известность под названием «Отбивные Аля» — в честь принца Альберта и филадельфийского ресторана, где Чикенмен держал свой двор.
В 1993 году Вей Сиян, студент-выпускник по специальности «роботехника» университета Калифорнии в Беркли, используя механический манипулятор, прикрепленный к аэрографу, изготовил пятьдесят две игральные карты размером с микрочип. Каждая карта несла на себе изображение человека, прославившегося в истории компьютерной техники. Один из профессоров выразил желание приобрести у него эту колоду за пятнадцать тысяч долларов, однако Вей, чье жилище было страшно захламлено, потерял ее вскоре после того, как принес из лаборатории домой.
Остается только гадать, какая цена установится на колоду Хьюли, если она паче чаяния снова будет обнаружена.