Денег у покойного, для человека прожившего на Колыме всю жизнь, было не так уж и много — около тридцати тысяч. Но мне их хватило, с благодарностью вспоминая Устиныча, чтобы отправить жену и ребят на все лето к родственникам в Беларусь. Максимовна, наша тетка и Ваньки- на крестная, давно плакалась в письмах, что мы ее забыли. На время похорон я как-то забыл о тучах, висевших над моей головой, но когда самолет наконец взмыл в воздух, испытал облегчение. Страх за родных — эта пудовая тяжесть на душе — сразу исчез. В Домодедово их встретит мой друг и отправит дальше, до Гомеля, а там Максимовна на своей машине.

И тут же, будто дожидался когда я разделаюсь со своими делами, нарисовался Борщев.

Он посочувствовал мне в связи со смертью Устиныча — я о нем ему частенько рассказывал, — одобрил отъезд семьи и сообщил последние новости:

— Ты знаешь, чей это был ствол. Помнишь, пять лет назад капитана милиции у своего гаража грохнули и его пистолет забрали. Вот так-то. Сегодня все органы на ушах стоят, разыскивают… у как его, склероз чертов, ну неважно, того, чьи отпечатки на нем нашли. Твоих не было, кстати. По картотеке определили, бандит тот еще. Конечно, утверждать, что он и убил капитана, трудно — ствол мог и попутешествовать, но ниточка начинается с него. Так что если бы — во, вспомнил — Шачкин! Если бы ты этого Шачкина и грохнул, тебе бы спасибо сказали. А я-то думаю, что это они в норы запрятались, храброго нашего портняжку испугались. А испугались-то они нас!

Тут редкой силы мстительное выражение появилось на его лице и я Шачкину не позавидовал.

— Ты его знал?

— Кого, капитана? Учились вместе в Омской школе милиции. У него два пацана остались, вот как у тебя.

— Ты чего… у меня еще не остались, не хорони.

— Извини, — смутился полковник. — Я не то хотел сказать.

— Да ладно, сказал и сказал. — Недалеко, я полагаю, и от правды отклонился.

— Брось, — уверенно сказал Саша. — Им теперь не до тебя — свои подпаленные задницы надо спасать. Голову на отруб даю, что их теперь в радиусе тысячи миль ни одного, ни второго нет. Но далеко не уйдут, ребята приметные.

— А этот… он как-то связан с ними?

— По нынешним делам — безусловно. А по тому убийству, вряд ли. По возрасту не подходит, тогда он совсем сопляком был.

— Но как-то они познакомились…

— Вот и будем выяснять — как и что. А ты можешь своего злодея в покое оставить, сами разберемся.

— Я его вроде первый и не задевал, — усмехнулся я.

— Ну вот и расслабься, все, практически, кончено.

У меня на этот счет было несколько иное мнение.

За всеми этими событиями распустил я вожжи издательские. Хозяин за порог и домочадцы по соседям. Куда-то скрылась "Авеста", с которой мы затеяли грандиозный проект переиздания фотоальбома "Берег двух океанов" на русском и английском языках. А по договору директор этой фирмы должен был уплатить нам 457 тысяч рублей и вернуть фотоматериалы. Застряли без меня на мертвой точке переговоры с Сиэтлом — американцы намеревались купить у нас книгу "Новая жизнь древних легенд Чукотки" и я еще не мог прийти ни к какому решению насчет "Сына Сатаны".

— Слушай, — предложил мне Дунаев. — Мне все равно за бумагой лететь в Иркутск — давай я дюжину образцов возьму, пошастаю по магазинам, да хоть по три рубля его сдам — все лучше, чем впустую лежит.

— Кого его? — насмешливо спросил я, но в сердце мне кольнуло: значит, не пустые мои домыслы…

— Да книжку "Сын Сатаны", — досадуя на мое непонимание, уточнил зам.

Предложение мне показалось резонным и вскоре Юра улетел в Иркутск.

— Все нормально, — позвонил он мне оттуда через неделю. — Тысяч десять почти разбросал оптовикам — у них, оказывается, и краевой книготорг еще работает, сохранился. Они вообще готовы весь тираж забрать, но на реализацию… соглашаться?

— Если на реализацию, то на рубль подороже — инфляция-то идет. Или в договоре укажи сроки и обязательно с учетом ставки рефинансирования Центробанка.

— Понял, — бодро отрапортовал по телефону Юра.

И больше я с ним не разговаривал.

Впервые за последние месяцы мне стало светлее на душе и я поднял голову и огляделся.

В городе властвовал июль. Ярко-зеленая трава на газонах, кричащая желтизна ромашек, изумрудные ветви лиственниц и надо всем этим бездонное, какое бывает только на севере, нежно-голубое небо. Солнце грело не хуже, чем на юге, женщины вырядились в легкие летние платья и вдруг оказалось, что в Магадане живут только красавицы.

Тут-то меня и разыскал Хан.

Вообще его фамилия Кутылов, а по имени Валерий, но я его зову Хан и он с этим милостиво соглашается. Ему, на мой взгляд, это второе имя даже нравится.

Представьте себе мужика метра под два ростом, пудов десять весом, с восточным разрезом глаз и лукавой дружелюбной усмешкой. Оденьте на его лысую голову тюбетейку, посадите ему на колени пару длинноногих девиц, а в руки дайте чашу с кумысом и плетку, и получится точный портрет Кутылова.

Интереснейшая судьба у человека.

Начав с прораба на Магаданской ТЭЦ, он затем строил радиорелейные пункты по линии БАМа и буквально через несколько лет стал лауреатом премии ЦК комсомола за выдающиеся достижения в этом деле. После этого ему доверили сверхсекретную стройку командного пункта управления военной спутниковой связи под Красноярском — десять Уровней только под землей. За эту стройку он получил ор- Ден Трудовой славы — представляли к Государственной премии, но по молодости лет отклонили. Мол, успеешь еще, заработаешь. На очереди есть и куда более заслуженные. За его стройку премию получили другие.

После этого строил военный объект в Монголии на принципиально новых системах космической связи и наведения… таких, что он и сейчас от греха подальше, предпочитает о них не упоминать. Просто однажды он посмеялся над хвастовством американцев — речь шла о наведении крылатых ракет — и сказал, что эксперимент на его полигоне дал результат плюс-минус спичечный коробок. Дальнейшее совершенствование возможно, но просто не имеет смысла — разве что если использовать ракеты для иглоукалывания местным верблюдам.

После того, как в девяносто третьем году министр обороны провел американскую делегацию по всем этажам его красноярской сверхсекретной стройки, а полигон в Монголии забросили по причине сворачивания финансирования, Валерий плюнул на все и подался в коммерцию. Деньги, которые он не успел потратить из-за вечной своей занятости, все вложил в сигареты — покупал во Владивостоке и каждую неделю привозил их самолетом в Магадан и продавал в три раза дороже.

Через год у него образовался стартовый капитал, и он построил собственный цех по производству кондитерских изделий и одновременно открыл сеть для их продажи, завершив таким образом всю цепочку. Он сам изготавливал и сам продавал. Через пять лет Кутылову в городе принадлежало двадцать магазинов и киосков. Попутно он организовал и небольшой участок по производству пива.

Мощный аналитический ум, прекрасное знание человеческой психологии и какое-то звериное предвидение возможных вариантов развития событий и умение подстраховаться от неожиданностей создало его фирме ореол непотопляемости и абсолютной лояльности в смысле закона. Он единственный из знакомых мне бизнесменов честно платил все налоги, но его дело было построено так, что налоги оказывались минимальными.

Как финансист был жесток и руководствовался принципом "копейка рубль бережет" и копейку эту искал и находил повсюду. В этом плане для него не было ни родни, ни друзей, ни знакомых. Его не могли обмануть ни продавцы, ни бухгалтер… Принимал на работу только с залогом — деньги, квартира, автомобиль… Так что до суда в его фирме доходило редко.

Вместе с тем он был в полном смысле этого слова эпикурейцем — любил жизнь, веселье, держал баню и имел множество друзей, которых раз в неделю собирал в этой бане. И не только друзей, но и подруг.

Меня он приглашал не в первый раз, как-никак, а знакомы мы были ровно со дня рождения моего старшего сына — он гулял на его крестинах. Но я отнекивался — смущало его условие.

— Пропуск в баню — женщина.

Для меня это было слишком.

Но в этот раз он был настойчив и к тому же условие свое снял.

— Приходи хоть один, очень надо поговорить.

И я пошел.

В холле громадного особняка меня встретила охрана.

— Куда, к кому?

— В баню.

Охранник спросил имя — имя, а не фамилию, видно фамилии здесь не назывались и куда-то позвонил. Положив трубку, перекроил лицо в приветливое — удалось это ему с трудом и сделал приглашающий жест. Тогда я еще не знал, что Кутылов уже прошел и через шантаж, и через разборки — все прелести дикого рынка — и эти предосторожности были отнюдь нелишними.

В предбаннике меня встретил сам хозяин, с опоясанным поперек громадного живота полотенцем. Показал мне мою кабину и, когда я разделся, повел в парную. По пути мы последовательно прошествовали мимо трапезной, комнаты отдыха, бассейна, душевых и туалета и, наконец, нырнули в парную.

Я огляделся и почувствовал, как лицо мое загорелось.

И не только от стоградусного пара…

В бане было человек семь — большинство молоденькие девицы и… все абсолютно голые. Они уставились на меня и я машинально прикрыл веником причинное место.

Раздался дружный хохот.

— Чего ржете, — вступился за меня хозяин. — Человек первый раз, к тому же в отличие от вас, скромный.

— Перекуем, — заверила одна из компании.

Кое-как я справился с неловкостью, веник стал использовать по назначению, но в сторону девиц осмелился взглянуть только в трапезной, когда мы уселись за стол — там совсем нагишом ходить не разрешалось.

Все мужчины были мне знакомы — врач, художник и еще один, кажется, из таможни. Насколько я помнил, все они были людьми семейными. Девушки были не старше лет двадцати, это точно. А то и моложе. Блондинка, брюнетка, шатенка, опять брюнетка. Высокая, среднего роста, маленькая. Полная, худощавая… на любой вкус.

— Блондинка твоя, — вполголоса сказал мне Валера. — Так что действуй.

Я пригляделся к девушке. Хорошее неиспорченное лицо. Серые спокойные глаза. Высокая полная грудь, чистая кожа. Да, вкус мой Кутылов угадал… но возраст.

— Валера, она же мне в дочери годится.

— А тебе что, нужно, чтобы в бабушки!

Я заткнулся. Бабушка мне не требовалась…

Мы пили, рассказывали анекдоты, ходили в парную и ныряли в бассейн. И после трех рюмок Галя мне начала нравиться и даже очень.

— Не спеши, — прервал мои жеребячьи устремления Валера. — На пять минут разговор.

Мы уединились и он изложил проблему.

…С приходом к кормилу новой администрации, на него стали давить. Для них он был чужаком — во-первых, не дал в свое время деньги на выборную компанию, во-вторых открыто критиковал всех их представителей.

— Как же ты так… лопухнулся.

— Я не мог поверить, что они пройдут. И больше чем уверен, что по-честному они и не прошли бы. Подтасовка. Голоса-то он "заработал" на трассе и мне известно, как на прииске, где всего с грудными и стариками — двести человек, за него голосуют пятьсот!

У меня отнимают лицензию на водку, натравили все контролирующие службы, штрафы за штрафами, в общем, допекли. И все направляет этот… Жандармов.

— Чем я могу помочь?

— Я дам компромат, пиши на него во все центральные газеты — если и не опубликуют, какой-никакой шум будет. Шум ему не нужен!

— Это я уже слышал, но тогда… в отношении меня только успокоились, опять начнется.

— Успокоились! Тебя ославили на весь город. Ворье и проститутка обозвали тебя самого чуть ли не вором, а ты и утерся. Если ты сейчас займешь оборонительную, а того хуже выжидательную позу, то таким и останешься до удобного для них момента… Помнишь анекдот, а у него что-то что-то было. Пальто украли у него, вот что было!

И второе. Я хочу в депутаты городской Думы. У тебя опыт и положительный. Пойдешь моим доверенным лицом.

— Статус неприкосновенности?

— Нет, тут я чист. Хотя от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Дело в другом — чтобы не бандиты и купленные командовали в Думе, а нормальные, обладающие здравым смыслом мужики.

Я подумал и согласился. Хотя я и понимал — не дурак же — что мной Кутылов затыкает свою проблему.

И еще я помнил слова Устиныча насчет татар. Может, он и прав.

Мы вернулись к столу. И обмыли наше соглашение.

И я поехал с Галей к ней на квартиру, жила она рядом с торговым центром.

.. Раньше я не верил приятелям, утверждавшим, что молодая баба и тебя делает моложе. Обычный, мол, треп — какой ты есть, таким ты и будешь. Галя мой скептицизм развеяла. Мы начали целоваться еще в такси, затем на лестничной площадке и, почти не разнимая губ, добрались до кровати. С жадной страстью, которой я давно в себе не помню я целовал ее груди, живот, бедра и она всем телом благодарно отзывалась на мои ласки. Мощная симфония соития подняла нас на самый гребень волны и понесла как одно целое куда-то в сладкую сумасшедшую даль. Она оказалась настолько любвеобильной, раскрепощенной и… умелой, что порой я не знал, кто из нас старше и опытнее.

Волна рухнула на земной берег, ночь кончилась и на зорьке, опустошенный, я плелся домой. Удивительно, но усталости я почти не чувствовал.

Пес уже ждал меня за закрытой дверью, но обнюхав мои штаны, как-то странно посмотрел и отошел, зевнув. Чем-то я ему не понравился… Может, перегар… пьяным он меня не любил — не видел логики в поведении. А может…

— И наши верные собаки измену чуют раньше нас…

Угрызения совести меня не мучили.