Пожалел Огонер Коляню.

Спас его топляк, правда, перед этим чуть не убив. Когда холодная вода сомкнулась над головой беглеца, что-то стремительно несущееся в мутной глубине с такой силой ударило его в плечо, что правая рука моментально онемела и он едва не выпустил из пальцев ружейный ремень. Затем, сообразив, левой рукой он вцепился в бревно и, вынырнув из воды, огляделся. Бревно закрывало его от преследователей и с такой скоростью тащило вперед, что уже через минуту и лагерь, и фигурки бандитов показались маленькими, как в перевернутом бинокле.

А немного погодя капризное течение загнало топляк в одну из проток, и Коляня не мешкая выбрался на берег.

И побежал.

Сначала вверх по этой самой протоке.

Песок да мелкий галечник. Здесь бежать было нетрудно. Найти ритм, настроиться на долгую трудную работу. Солнце пригревало, ветерок обвевал, и через час одежда на Коляне почти высохла.

Через два часа он свернул с речного ложа на крутой берег и побежал по редколесью, по длинному узкому плато, заметно поднимавшемуся вверх.

Плато это якуты звали Сокжойским… Обилие осины привлекало сюда диких оленей-сокжоев. В свое время Коляня с отцом не раз охотились в этих краях, и местные тропы он хорошо запомнил.

За осинником пошел стланик, и в другой раз Коляня обогнул бы его по дуге, но сейчас просто не было времени, и он пошел напролом, где перепрыгивая, где подныривая и едва ли не ползком пробираясь через заросли.

Одно утешение: полоса стланика оказалась неширокой, всего пару километров, но далась она не легче, чем полоса препятствий.

Наконец выбравшись на гребень хребта, он сориентировался и побежал так, чтобы солнце постоянно светило справа.

«Бег — естественное состояние человека», — вспомнилась ему присказка старшины Миколы. Как давно это было… совсем, совсем разленился рядовой… Вот сейчас бы увидел его старшина.

Но потихоньку наладился ритм. Сердце, легкие, мышцы примирились с нагрузкой и настроились на долгую ровную работу.

Раз, два три-и. До-ре-ми. Так он бормотал себе под нос в такт бегу, и это помогало. Но ружье, но патронташ, но разбитые вдрызг кроссовки, сквозь подошвы которых болезненно ощущался каждый камешек!..

Первыми забастовали ноги… Все мышцы налились свинцом, каждый шаг давался с трудом и болью.

«Не верь своему телу, — говорил во время дальних переходов отец, а уж он-то знал, что говорил. — Оно молит тебя о пощаде, оно прикидывается, что умирает. Нет! Только твой дух, твоя воля могут позволить ему умереть или остановиться. А до этого оно будет жить и делать то, что тебе надо».

Дух и воля. Им тоже на чем-то надо держаться. Сверхзадача.

Он вспомнил, как почти пять лет назад на зимней охоте в верховьях Челомджи напарник его при осмотре капканов нос к носу столкнулся со старым шатуном, так что и ружье не успел выхватить. Лайка, погнавшая белку, успела вернуться и помочь хозяину, но это стоило ей жизни. Пока медведь разделывался с собакой, напарник дотянулся до ружья.

Медведь сорвал с головы скальп, искромсал, как в мясорубке, левую руку… Раны были ужасны, а до ближайшего телефона больше сотни километров.

Коляня преодолел их за один короткий ноябрьский день. Три остановки, которые он сделал во время этого сумасшедшего марафона, продолжались ровно по три минуты: заварить чай с лимонником и отдышаться.

Он успел, и напарник остался жив. О подвиге Николая писала даже районная газета.

Но тогда он бежал за жизнью.

А сейчас — за смертью.

И когда он увидел приметные камни на перевале Три Орла, мимо которых проходила тропа, он не дал себе расслабиться. Обследовав последний выходящий на гребень перевала участок, он нашел карман, в который при случае опасности он например бы спрятался. Прямо над карманом громоздились громадные валуны, и, осмотрев их, Коляня принялся за работу.

Только после этого выбрал место для засады и, в блаженстве растянувшись на нагретом камне, задремал. Заснуть он не боялся: охотничий сон его был чуток, как у дикого зверя. Тем более что, по всем его расчетам, «гости» к перевалу должны подойти к вечеру: груз, да и рвать жилы им необязательно.

Для полного счастья хватило бы и сухаря, но, порывшись в карманах, он нашел только столетнюю ириску и принялся медленно катать ее во рту.

Жирные куропатки, курлыкавшие в зарослях и время от времени выскакивающие прямо на поляну, его не привлекали.

Время для дичи еще не подоспело.

Шла охота на человека.

Как он и рассчитывал, бандиты показались у подножия перевала перед самым закатом. Он не ожидал только, что их окажется пятеро.

Самое плохое, что впереди бежала собака. Ее лай, наверное, он услышал утром.

Но ветер дул в сторону, и Коляня успокоился. Зрение у собак не намного лучше нашего, а до расстояния, когда она почувствует запах, он не допустит.

По сравнению с хребтом седловина перевала была невысокой, и уже через час группа показалась на тропе.

Первый выстрел решает многое, если не все. Первым убивают самого опасного противника.

Коляня повел стволом. Самым опасным был для него стрелок, вооруженный карабином. Он и сейчас настороженно держал его в руках, в то время как ружья остальных висели за плечами. Но будь он даже безоружен — первая пуля все одно досталась бы ему. Коляня его приговорил.

Коляня подпустил их до кармана и нажал курок.

Он целил в голову.

С пятидесяти метров жакан бьет круче разрывной пули. Голова бандита лопнула, как переспевший арбуз, и кровь с мозговой жидкостью брызнули на идущих рядом.

Второй пулей Коляня ударил в лайку. «Прости, собака, я знаю, ты ни при чем, но иначе мне от погони не уйти».

Бандиты попадали за камни, и, пользуясь минутным замешательством, Коляня перезарядил ружье и выстрелил еще дважды — больше чтобы попугать.

Похоже, своей цели он добился. Один из бандитов, ужом извиваясь между камнями, дополз до кармана и призывно замахал соратникам.

Над головой Коляни свистнула пуля, вторая, злым горохом щелкнула по камням картечь.

Время пришло. Коляня поднял ствол вверх, туда, где валуны нависли над самой тропой. Сейчас, после его трудов, удерживал их на склоне только кусок старой лиственницы, подпиравшей основание смертельной пирамиды.

Он тщательно прицелился, и… видно было, как отлетела щепа, но камни даже не шелохнулись.

Неужели не получится?

Он перевел ствол ниже, в самое основание подпорки, и выстрелил еще раз.

Попал!

Камни сдвинулись и с гулом и пылью рухнули вниз, заглушая страшный человеческий вскрик.

Среди пыли Коляня разглядел, как две фигурки выскочили из-под завала и бросились вниз, за поворот тропы. Выстрелить по ним он не успел. Но тут же вскочил и кинулся на тропу.

Он рисковал. Оставшийся в живых и притаившийся бандит в этот миг мог бы его подстрелить легче куропатки.

Но выстрела не последовало.

Коляня упал возле первого трупа, разжал руку, так и не выпустившую цевье карабина, и забрал оружие. Подтянул к себе рюкзак.

Краем глаза заметил на месте кармана громадную груду камней.

Братская могила.

Жаль, что не для всех.

Напоминая об этом, пропела в воздухе пуля.

Коляня проворно отполз на старое место и нырнул в кусты.

Теперь его сверхзадача облегчалась значительно, но до выполнения ее было еще далеко. Может быть, еще дальше, чем вначале.

Противник предупрежден, и вряд ли они новички в тайге и в убийстве.

…Еще дожидаясь в засаде, Коляня прикидывал, как бандиты могли попасть сюда, к спуску.

Вертолетом? Вряд ли. И дело не в том, что дорого — у таких деньги всегда есть, а заметно. Афишировать им себя ни к чему.

Автомобиль сюда не пробьется.

Остается единственное — вездеход. Да, точно, до перевала они шли по руслу Чайкамджи и остановились, скорее всего, в заброшенной избушке у наледи. Иного удобного места и для стоянки и для охоты нет.

И самое главное — поставив засаду здесь, на перевале, они перехватывали все тропы, ведущие с полигонов и шахт старого прииска.

А их группу заметили именно отсюда, не саму группу, а костер. Непростительная оплошность. Весь сезон таились как мыши. Костер жгли в штольне. Понапрасну на открытых местах не светились. Почти каждое утро Коляня обходил их лагерь громадным полукругом в поисках чужих следов. Курить запретил!

А на самом финише расслабился. Мечтать стал, дурак.

И домечтался!

Только сейчас он дал волю чувствам и застонал от боли и тяжести своей вины.

— Что они сделали, чем виноваты? Ирку-то за что, девчонка — дура. Жизни не видела… Ну надо золото — взяли бы, и все дела. «Хищник» не пойдет заявлять, это однозначно… За что? А Виктор? Не дождаться матери сына теперь ни богатого, ни бедного — никакого… Так и умрет в тоске и в самых тяжелых предположениях о его судьбе. Сердцем будет понимать, что нет его в живых, и сердцем же надеяться на чудо.

«Я! Я виноват!»

Коляня заплакал бы, но слез не было.

В глухом распадке за перевалом, в неизвестно чьей норе под корневищами даурской лиственницы, он развел костерок и развязал чужой рюкзак. О его владельце, об его жизни он не жалел: сам себя приговорил, и еще неизвестно, сколько на его совести — если вообще таковая была — чужих душ.

Первое, что он вытащил из рюкзака, оказались две пластмассовые бутылки с золотом — его и Иринкина.

Но был еще и тяжелый из грубой ткани мешочек, и, открыв его, Коляня увидел в нем самородки.

Много самородков.

Судя по всему, их настоящему владельцу вначале крупно повезло, но кончил он так же, как Ирина и Виктор.

Как многие, погнавшиеся за желтым дьяволом.

…К наледи Коляня добрался запоздно. К самой избушке он приближаться не стал, вдруг там тоже собаки, и устроился на противоположном краю. В сентябре на Колыме даже поздним вечером нет полной темноты, да еще наледь как громадная линза отражала бледный свет звездного неба. Коляне хорошо было видно, как возле избушки суетились люди, горел костер и какая-то темная масса примечалась рядом с самой избушкой.

Сам Коляня костер разводить не посмел, наломал стланика и, поужинав трофейным сервилатом, задремал…

Он и не догадывался, что все предосторожности его излишни. У оставшихся в живых бандитов была рация, и его не только ждали, но и принялись активно искать.

Правда, не бандиты.

Буквально через час после стычки у Трех Орлов в дежурной части УВД области раздался звонок.

— Дежурный по управлению внутренних дел старший лейтенант Ковров слушает.

— Дяжурный… Моя сообщает тревогу. Утром у Огонера бандит расстрелял двух старателей и бежит к Ошнерской наледи. У него, однако, карабин и охотничье ружье. Моя за олешек боится, высылай вертолета, а то жаловаться буду.

— Вы кто? Откуда звоните? — заорал, как водится, старший лейтенант, но абонент уже отключился.

Сообщение пошло по инстанции.

…Едва забрезжило утро, странный клокочущий звук разбудил Коляню. Он схватился было за ружье, но тут же сообразил, что это звук мотора, причем не дизеля вездехода. Прямо на наледь опускался вертолет.

Коляня увидел, как из его чрева ловко выпрыгивают люди в пятнистых костюмах с короткими автоматами в руках. Двое из них были с овчарками на коротких поводках.

— Свои!

С этим он и выскочил из своего укрытия.

И тут же автоматная очередь ударила над головой, и громовой голос скомандовал:

— Ложись! Бросай оружие!

Коляня свалился на лед и отбросил в сторону карабин. Сейчас недоразумение разъяснится, и свои — ведь наверняка это либо ОМОН, либо милиция, откуда у банды вертолет! — поймут, кого надо хватать.

Подбежавший омоновец ногой отбросил в сторону карабин и жестко защелкнул на Коляне наручники. Затем его подняли и повели к вертолету.

— Ты что, гад! — огрызнулся было Коляня, но получил прикладом в бок так, что едва не задохнулся.

— Разберитесь сначала!

— Разберемся, — зловеще пообещал омоновец, на вид постарше других и наверное старший по званию. — А ну ка, покажите его карабин.

Ему подали карабин, и он стал вглядываться в номер оружия.

— Да обождите, это же не мой!

— Ага, Петин… Точно, совпадает!

И тут кто-то плюнул Коляне в лицо и одновременно с этим он получил такой удар в ухо, что на минуту потерял сознание.

— Полегче, полегче, — пробурчал старший. — Нам его надо довезти до полковника. Приказ!

— Довезти?! Эту мразь? Степаныч, ты что, не знаешь, что его под залог отпустят или пятерку дадут с последующей амнистией. А тут — при сопротивлении, и точка.

«Что они городят, — как в забытьи подумал Коляня, — что я им плохого сделал?»

Наверное, он сказал это вслух, потому что старший ответил:

— Нам-то ничего, а вот тем безвинным, что ты вместе с корешами своими положил! А потом, наверное, и корешей, а?

«Это же не я!», — хотел прокричать Коляня, но тут же понял, что сейчас все бесполезно, что надо ждать, да и не слушал его никто.

Как мешок с картошкой Коляню затащили и бросили прямо на железный пол вертолета.

— Перетащи его в хвост, — скомандовал Степаныч. — И браслетом прицепи!

— Да тут не за что, товарищ майор.

— Да хоть за лавку… а в принципе, не убежит, брось так…

Винты закрутились, и машина круто пошла вверх.

— Что там за люди внизу? — неожиданно спросил один из омоновцев, глазевший в иллюминатор. — Смотри-смотри, и вездеход! У нас же ориентировка об угоне вездехода у геологов.

— Не до этого, — буркнул Степаныч. — Нам борт дали туда и обратно.

— Что, и к рыбакам не завернем?

— Только на пять минут. Скажи командиру, я разрешил.

…Но вдруг стало не до рыбаков. Ровный гул мотора неожиданно нарушил дребезжащий вой, корпус вертолета завибрировал, и по тому, как встревоженно заговорили омоновцы, Коляня понял: что-то стряслось.

Неожиданно мотор замолчал, и вертолет камнем в мертвой тишине пошел вниз.

Пилот только и успел сделать, что матюкнулся. Ни один из омоновцев во время стремительного падения не проронил ни звука. Может, надеялись, что все обойдется… Или держали марку перед товарищами?

Военный человек есть военный человек.

Время жить, когда правомерно жить, и время умирать, когда правомерно умирать.

Все произошло так стремительно, что на оценку ситуации просто не оставалось времени.

Первый, самый жесткий удар расколол машину надвое как орех. Хвостовая часть отвалилась и покатилась по пологому склону, круша лиственницы и подминая стланик.

Коляню выкинуло из обломка, как пустую гильзу, прямо в заросли стланика. Будь по-иному, разбило бы в лепешку, во всяком случае тяжелых переломов бы не избежать. А тут спружинило, подбросило вверх как на батуте, затем крепко ударило о ветви, и он потерял сознание.

И потому уже не видел и не слышал, как взорвался сам вертолет.

…Медленно, частями, возвращался Коляня к жизни.

Ощущение было такое, будто по нему проехал асфальтовый каток.

Раздавленное.

Не было клеточки, чтобы не болела, и хотелось опять уйти от этого в спасительное забытье.

Не открывая глаз, Коляня пошевелил правой рукой. К его удивлению, она подчинилась, и тогда он рискнул открыть глаза.

Оказывается, он не лежал, а сидел, прислонившись спиной к плотному сплетению веток.

Он перевел взгляд вниз, на ноги. Левой штанины не было выше колена, а правая была исполосована словно ножом. И на голени, и на бедре ни одного живого места. Синий сплошной кровоподтек.

Он рискнул согнуть ногу, и она согнулась.

И другая нога работала. Ей досталось даже меньше.

Значит, позвоночник цел, сообразил Коляня, и попытался подняться. Это ему удалось, и, пошатываясь, он огляделся.

Метрах в двадцати догорал вертолет. Кругом валялись разбросанные взрывом обломки дюраля.

Он посмотрел на небо. Солнце поднялось на ладонь. Всего час назад он был на наледи. Всего час назад.

Что же произошло? Почему его схватили как бандита?

Ошиблись или?..

Слабый стон прервал его мысли.

Прихрамывая, он подошел к громадному обломку — похоже на часть боковины корпуса. Отодвинул ветки и увидел лежащего пластом человека. Сделал было еще шаг и остановился. Прямо на него смотрел ствол пистолета.

— Стоять! Убью!

Голос был еле слышен. Майору повезло меньше. Левая нога его была неестественно подвернута, штанина залита кровью. И рука, тоже левая, висела плетью.

— Обожди… — хотел объясниться Коляня. Но в тот же момент увидел, как дрогнула рука, упал пистолет, и зрачки омоновца закатились.

Болевой шок.

Коляня отодвинул подальше оружие, обыскал майора. Аварийка — шприц с промедолом — оказался на месте.

Прямо через одежду в бедро Коляня вкатил раненому содержимое шприца.

По тому, как сразу порозовело лицо, выронялось дыхание майора, Коляня понял — дошло и теперь он уже спит.

Десантным ножом вспорол брючину. Выстрогал из подходящей ветки шину и накрепко прибинтовал сломанную ногу. Уроки, полученные на скорой, пригодились.

Осмотрев руку и не обнаружив перелома, трогать ее не стал, скорее всего, вывих — это не смертельно.

А вот с ногой… У майора был перелом голени. И может быть, двойной. Коляня в этих тонкостях не разбирался. Он просто помнил, что в таких случаях ногу надо зафиксировать и доставить пострадавшего в ближайший травмпункт.

Это если все происходит на улице Карла Маркса, к примеру.

А на какой же «улице» он?

Пока он возился е майором, небо потемнело. Громадная лиловая туча подползла с востока и поглотила солнце. Для дождя туча была слишком холодна. Медленно кружась, упали первые снежинки.

«С неба помощи ждать не придется, — понял Коляня. — Во всяком случае, в ближайшие часы».

Перетаскивать раненого Коляня не рискнул и потому устроил шалаш на месте. Укрепил наклонно вертолетную боковину, нарубил стланика, уложил на него похрапывающего майора и пошел к вертолету посмотреть, не остался ли кто еще в живых и в надежде чем-либо поживиться.

То что они спаслись, еще не факт, что выживут.

Точнее, выживет.

Майор.

Рана даже для его неискушенного взгляда была серьезной, и дело могло кончиться гангреной.

Но и сам он связан по рукам и ногам. Бросить человека и выбираться к людям одному?

Как вариант годится, но посмотрим, это всегда успеется. Хотя все инструкции утверждают, что уходить от места падения нельзя — пропадешь.

Ведь наверняка все локаторы, спутники и службы засекли их катастрофу, зафиксировали ее время, и считанные часы понадобятся, чтобы организовать помощь.

Через час все найденное у сгоревшей машины Коляня рассортировал на три группы.

Аптечка с полным набором лекарств. Антибиотики, пенициллин, промедол, шприцы.

Еда — пять банок консервов, начатая буханка хлеба, НЗ пилотов — шоколад, галеты, кубики сушеного мяса.

Одна прогоревшая плащ-палатка.

Все это Коляня взял в частично сохранившейся кабине. В салон он даже заглядывать не стал: живым в пламени остаться невозможно и мало что вообще там могло уцелеть.

Затем он спустился к месту, где упал его спасительный обломок, и тут ему повезло больше — рюкзак его оказался целым. Но не золоту обрадовался Коляня, там еще, как он помнил, было пять палок сервилата, сгущенка, охотничьи спички.

Это уже что-то. А учитывая, что у майора есть пистолет и две обоймы, продержаться можно долго.

И вода оказалась неподалеку. Рядом в зарослях ольховника как ни в чем не бывало булькал маленький ручеек.

Да только майору надо срочно в больницу.

Срочно!

Он развел костерок, заварил чай, сделал бульон для больного. Потом подумал и сходил еще за водой — уж очень от раненого плохо пахло.

Когда он вернулся, то едва удержался от смеха. Ситуация повторилась с такой точностью, будто видеокассету назад прокрутили.

— Стой! Застрелю!

Невозможно, но майору удалось дотянуться до пистолета.

— Да ладно, — сказал миролюбиво Коляня. — Я и не убегаю… А хотел бы чего дурного, давно бы сделал, так?

— Ребята? — прохрипел майор. — Что там?

Коляня опустил взгляд. Разве неясно, что там!

— Где мы?

— Не знаю, — сказал честно Коляня. — Но посчитать можно. Если вы шли на Магадан, то авария случилась через минут двадцать семь, тридцать. Так?

Раненый кивнул, соглашаясь.

— Скорость этой посудины около четырехсот километров в час. Вот рисуй прямую от Огонера до города и откладывай на ней двести кэмэ. Ориентировочно мы километрах в пятидесяти от рудника Матросова. Ну, может, ближе какие старатели есть. Во всяком случае, через час-два, как этот снегопад закончится, нас разыщут.

— Не разыщут!

Коляня недоуменно посмотрел на майора.

— Не разыщут. Мы самовольно изменили маршрут, за рыбой хотели заскочить на Хениканджу… есть там озерко такое.

— Ничего себе, — присвистнул Коляня. — Ведь это уже Якутия. И как сразу вы повернули туда?

— Почти после взлета, — вздохнул майор. — Минут через пять примерно.

— Обожди, это очень важно… Колыму перелетели?

— Да, минут за десять до падения.

— Тогда мы где-то в верховьях Большой Нечи или Инякана. И самый ближний к нам пункт — Стоковая.

— Что Стоковая? — не понял майор.

— Поселок гидрологов. Я там как-то был. Красивое место.

Он пододвинул котелок с теплой водой, приготовил бинты.

— Надо вымыться, майор. А то сгниешь.

— Я сам, — покраснел омоновец, и тут Коляня увидел, какой он еще молодой. Лет двадцать пять — двадцать семь. Совсем мальчишка, а уже старший офицер. За что им только звания дают?

— Сам так сам. Только ногу не тревожь, а то у нас промедола мало да и не хочу из тебя наркомана делать. Вот тебе почти чистая одежда.

Лицо майора исказилось.

— Ты что, с мертвых снял?

— Летчикам не поможешь, — пожал плечами Коляня. — А тебе одеться, да и мне так и так надо. Холодно становится. Но без моей помощи тебе все-таки не обойтись, так что советую смириться.

Раненый смирился. После помывки поел, выпил кружку крепкого чая со сгущенкой. Коляня ограничился чифиром. «К вечерку, — размышлял он, — добуду пару куропачей, а бульонные кубики — НЗ».

Как они будут выбираться, он еще не думал и думать не хотел. Нетранспортабелен был его товарищ по несчастью…

— Ты кто? — спросил его раненый. — Не похож на бандита.

— Что за манеры у вашего брата, — хохотнул Коляня. — Сначала в лоб прикладом, хватают, в наручники заковывают, а потом спрашивают: кто ты такой?

— Мы-то при чем? Подняли по тревоге, сказали, есть наводка: у Огонерской наледи возле поваленной лиственницы находится известный преступник, ну, из той банды, что старателей постреляла, а потом у геологов вездеход увела и водителя тоже грохнула. А вообще за этой шайкой — вроде Кот ей командует — след тянется еще с Ягодного: нападение на ЗПК. Что мы должны делать, обниматься, что ли?

— А вас не смутило, что я сам вышел?

— А куда тебе деваться. Нам был приказ: живого или мертвого. Ребят жалко…

Майор загрустил.

— Ты себя пожалей, — серьезно сказал Коляня. — Пока на Стоковую выйдем, тебе помучиться придется. Ну а чтобы ты не волновался, я не бандит. Золото мыл с друзьями, а на нас напали, скорее всего те же котовцы, видно, давно следили.

Он коротко рассказал, что с ним произошло.

— Похоже на правду, — заметил майор. — А меня Сергеем Степановичем. Ребята Сергеем зовут… звали.

И только тут, до конца осознав все с ними происшедшее, омоновец сорвался, заплакал. Плакал он молча, только широко вытаращенными глазами моргал, но слезы лились рекой.

Коляня отвернулся, и так они долго сидели, переживая каждый свое.

— Семья-то есть?

— Женился недавно. Перед командировкой на сохранение положили, — тихо ответил Сергей.

— Ну вот, жить тебе надо долго. Давай думать, как выбираться будем.

— Придется тебе одному идти, за помощью.

Коляня и сам полагал так, но хотел, чтобы сказал это майор. Так ему будет легче.

— Выдержишь? — спросил он.

— А что… пистолет под боком, еды ты мне оставишь. Только ты тово… аккуратней сам-то. Не вернешься — и мне каюк.

Коляня внимательно посмотрел на майора. Нет, не до конца верил тот ему, не мог поверить. Думает, что уйдет и не вернется. В любом случае, зачем «хищнику» светиться, ведь ясно же, что он все потеряет, и потом в любом случае не миновать следствия: компаньоны погибли… что да как, а то и засадить могут. Даже запросто.

Значит, майора надо спасать. Это зачтется, и вообще вся картина по-иному будет смотреться.

— Рули, рули, Саня.

Похоже, у раненого начинался жар.

— Сколько в тебе веса? — неожиданно спросил Коляня.

— Было под восемьдесят, — выплыв из бреда, ответил Сергей и рукой в безнадежности махнул. — И думать брось. Такого кабана только сплавом можно доставить.

— А чего, это мысль, — согласился Коляня. — Пока не стемнело, пойду искать ближайшую реку.

И он легко приподнялся.

Боже, какое счастье быть живым и относительно в сравнении с пережитой передрягой здоровым, быть хозяином своему телу. Сколько же свечей своему ангелу он должен поставить! За что милует и опекает его судьба?

И щедро дает возможность отплатить тем же — спасти этого человека. Не может он бросить его даже на несколько дней… А вдруг застрелится от тоски? Или на запах крови придет медведь. И время, время!

Гангрена не гангрена, но воспаление у раненого уже началось. Что-что, а это Коляня понимал.