В 9-00 Эдуард Треньков приехал в больницу, где лежала Метелева. Он намеревался проверить обстоятельства отравления колбасным ядом.

Заведующую отделением он застал за утренним обходом больных. Она пояснила, что была в передаче записка, но ее кто-то затерял. В ней адресатом значилась больная Метелева, а подпись неразборчива. Принес продукты мужчина.

- И поэтому вы подняли хай на всю республику? - с раздражением проговорил Треньков. - Делать вам нечего.

Он подошел к столику, набрал номер телефона квартиры Метелевой.

- Алло! - крикнул он в трубку. - Это кто?.. Надежда Петровна?.. Вот как раз вы-то мне и нужны! - Треньков сел на стол. - Сосед ваш вчера приезжал?.. Да-да, сосед! Говорите громче, не слышно! - гаркнул Эдуард.

- Молодой человек, пожалуйста, потише - здесь больные, - выразила недовольство врач.

- …Вроде приезжал, говорите?! А почему так считаете? - продолжал кричать Треньков, словно не слышал сделанного ему замечания. - Рюкзак и шляпа в коридоре на вешалке… Понятно… Все ясно… - И он положил трубку.

- Вот видите! - напустился он на завотделением. - Пока вы тут бездельем мучились, приехал ее сосед по квартире. Нетрудно догадаться, кто принес продукты. Вам бы взять трубочку да позвонить. А вы сразу - в колокола. Ну, а колбасный яд - естественное явление, порча продуктов; никто от этого не застрахован…

Треньков, не попрощавшись, ушел.

Через какой-нибудь час он уже докладывал о проведенной проверке по этому факту Нурбанову. Тот, выслушав его, спросил:

- Вы сами-то в квартире у Метелевой сегодня были?

- Ну как же не быть, - соврал Эдуард. - Видел эти вещички геолога.

- А его самого?

- Нет. Но эта бабуся… сестра Метелевой, подтверждает, что тот приехал… и с продуктами… в общем, носился…

- Куда носился? Говорите ясней.

Вошел в комнату Галямов. Присел на стул и мрачно взглянул на Тренькова. Тот почувствовал что-то недоброе.

- Она сказала, то есть сестра Метелевой, что ее сосед - Нигматуллин - ходил с продуктами в больницу.

- Значит, вы этого Нигматуллина совсем не видели?

Треньков, взглянув на Галямова, пожал плечами:

- Но, по-моему, это уже совсем не решающий момент…

Тем временем Галямов раскрыл свою папку, вытащил несколько листочков и положил их на стол перед Нурбановым.

- А вдруг никакого Нигматуллина нет? - выразил сомнение полковник.

- Как это?.. - растерялся Треньков. - Ведь он там прописан и живет.

- Это ясно. Я имею в виду: Нигматуллина, может, сейчас и в городе-то нет. Может, он вообще и не приезжал? Вы не допустили такую возможность?

- Но как же вещи? Они ведь не от сырости взялись…

- Понимаете, - продолжал убеждать его Нурбанов, - их могли просто подбросить. Да-да. Подбросить. Я смотрю, вас ни капельки не настораживают такие факты: проживание какого-то командированного в доме, откуда можно вести наблюдение за квартирой конструктора Ахматова; исчезновение квартиранта, его неожиданная смерть; отравление продуктами, предназначавшимися для Метелевой, у которой проживал этот таинственный квартирант. Разве все это не может настораживать? И разве нельзя усмотреть связь между всем этим? Я почти убежден, лейтенант, что здесь не просто нагромождение случайностей вокруг Метелевой. И очень сожалею, что вы по-настоящему во все детали этих событий не вникли.

Но на этом неприятности у Тренькова не кончились - они, как оказалось, только начинались. Нурбанов, пробежав глазами бумаги, которые принес майор Галямов, незнакомым голосом предложил рассказать о случае, где он, Треньков, при задержании работником милиции лейтенантом Герасимовым опасного преступника по кличка Косолапый был посторонним наблюдателем.

Внутри у Тренькова все оборвалось. Он понял - это конец; за трусость в подобных случаях с треском вышибают из органов НКВД. Трусость и подлость здесь выжигают каленым железом.

Он не помнил, как оправдывался, пытался предъявить происшедшее иначе, изворачивался, юлил. Но это не помогло. Его прижали фактами, и он сдался. А в заключение полковник Нурбанов с волнением сказал:

- У вас, лейтенант, не хватило смелости даже для признания своей ошибки. У вас нет элементарной самокритичности и порядочности человека советского общества.

После этого разговора руководство отдела поставило вопрос об увольнении Тренькова из органов НКВД. Но чья-то рука притормозила выполнение требования отдела. В отделе кадров заявили, дескать, молод, исправится и надо вести с молодежью воспитательную работу.

Полковник Нурбанов, принципиальный и требовательный, настаивал на своем. И чаша весов - оставить или уволить Тренькова - заколебалась.

Тем временем после длительного лечения приступил к работе Александр Жуков. И сам того не зная, он помог перетянуть эту чашу в сторону Нурбанова. Расследуя события, происшедшие вокруг Метелевой Марии Петровны, Жуков установил, что Нигматуллин, сосед ее, не приезжал из командировки и, естественно, передачи Метелевой в больницу не носил. Кто принес продукты, никто не знал. А сестра Метелевой категорически отрицала, что она якобы говорила Тренькову о продуктах, которые носил в больницу Нигматуллин. Она и в глаза не видела в тот день следователя. И Нигматуллина не видела. Ложь Тренькова обнаружилась.

Вскоре приказом наркома он был уволен из органов НКВД.

При очередном допросе Фролова спросили, каким образом он так хорошо ориентировался в квартире Древцова? Тот, криво усмехнувшись, сказал, что при современной оптической аппаратуре вовсе не обязательно бывать в квартире. Это можно компенсировать, без вреда для собственного здоровья, биноклем или трубой. Он без колебаний заявил, что в этом смысле они независимо друг от друга пришли к одному «открытию» с горбоносым стариканом.

- Я рассматривал свою фатерку со двора, вернее, с чердака крыши, а он - квартиру Ахматова - с другой стороны улицы. Так что шейте, начальник, поплотнее шторы, - посоветовал Космач, - и не пренебрегайте техникой безопасности. А то, взгромоздившись на верхние этажи, как петухи на насест, думаете, что там вас не узреют, не положат глаз на ваши шмотки? Ошибаетесь. Такие, как я…

- Такие, как вы, - перебил его Жуков, - у нас единицы. И то, судя по вашей биографии, вы бывший беспризорник. Жертва войн. К тому же вы на определенном этапе жизни не раскинули умом, поддались соблазну легкой наживы. Бежав из детдома, где была и ваша сестра, вы начали промышлять на железной дороге. В конце концов попали сюда. Теперь вас ожидает суровое наказание за тяжкие перед народом преступления.

Фролов безразлично махнул рукой:

- То, что меня шлепнут, я и без тебя знаю. Какая разница: раньше, позже - все равно умирать. А мертвому все равно.

Затем Фролов начал сокрушаться, что вовремя не скрылся.

- Говорил Чмо тогда, когда разыскал меня, что НКВД на хвосте висит, я не поверил. - Он схватился обеими руками за голову. - Мне казалось, что это он с понту, чтобы я кому-то в этом поселке не мозолил глаза или нечаянно не навел ваших охотников на след какого-то зверя.

- Почему вы так подумали? - насторожился полковник Нурбанов.

Фролов поднял голову, прислонился к стенке, произнес с тоской:

- Однажды я случайно увидел Муратова - тот чего-то, как шакал, поджав хвост, шнырял у монастыря, а потом кинулся на кладбище. В тот день он ко мне вообще не приходил. Потом… на следующий день, он мне предлагал стыриться в Светловолжске. Это была не просьба, а скорее требование. Вряд ли он тогда думал обо мне… Тут что-то другое было. Вот тогда я и подумал, что кому-то, видно, мешаю. Это и притупило мою осторожность.

- Не боялись, что Чмо и его хозяин, использовав ваши руки, могли прихлопнуть вас? - спросил Нурбанов.

- Не надо, начальник, не считай меня придурком. Я все-таки этим местом кумекаю. - Фролов постучал пальцем по лбу. - Я знал: им пока без меня, как телеге без колеса, далеко не уехать. А через недельку хотел смотаться отсюда совсем.

Нурбанов вытащил из папки листок и показал его Фролову:

- Эту анонимку с угрозой прислали из Каримова. Вы там были. Ваша рука?

- Чего нет, того нет, гражданин начальник. Лишнего не хочу на себя брать. И вообще не имею моды такие трактаты сочинять.

Когда Фролова уводили, он в дверях остановился и спросил Жукова:

- Где-то я тебя видел, начальник. А вот где - никак не припомню. Сидел вот и гадал.

Ответил Нурбанов:

- Что-то вы забывчивы стали. Вашими стараниями старший лейтенант чуть на тот свет не угодил.

Фролов удивленно уставился на Жукова.

- Не ломайте голову, Фролов, - заметил Жуков. - Вы, видимо, забыли майский вечер, ресторан, проходной двор и… полено.

Преступник сделал жест рукой, означавший: «Не надо - вспомнил».

- Этот эпизод вам тоже вменят в вину, - спокойно пояснил Нурбанов.

Фролов, не сказав ни слова, повернулся и устало шагнул через порог.

Нурбанов тотчас же распорядился, чтобы работающие в Святовском поселке два сотрудника уделили теперь внимание монастырю. В бывшем доме настоятеля монастыря и в монастырских кельях проживало несколько сот человек. В основном это были приезжие, поселившиеся там после гражданской войны.

Потом он заявил, что, поскольку Закиров, кажется, верно угадал, каким образом преступники обнаружили сейф в квартире конструктора Ахматова, подозрительные события в доме, откуда могли наблюдать за квартирой Ахматова, необходимо досконально изучить. Нужно просеять как через решето всех, кто живет и кто жил со второго по четвертый этажи. И, уже обращаясь к своему заместителю майору Галямову, Нурбанов отдал приказ:

- Марс Ахметович, выделите двух-трех человек для этого. Нужно срочно выяснить, что за человек этот геолог Нигматуллин. Проверьте, чем дышал бывший квартирант Метелевой снабженец Постнов. Сплошной туман и с отравлением гражданки Тараткиной продуктами, предназначенными для Метелевой. Словом, дел хоть лопатой разгребай.

Жуков решил сам съездить в Магнитогорск: нужно было разузнать все об умершем Постнове. Туда он намеревался выехать через три дня, а до этого нужно было завершить срочные дела. Сегодня, в субботу, Александр хотел заглянуть в городскую библиотеку, просмотреть литературу о пищевых ядах, в частности, о биологических процессах образования колбасных ядов. Он полагал, что эти сведения могут помочь в какой-то степени понять случай с пищевым отравлением в больнице.

Когда, наконец, вечером он оказался в библиотеке, выяснилось: нужная книга была на руках.

Огорченный и погруженный в размышления, не замечая никого, Жуков направился к выходу. Он не обратил внимания на белокурую девушку, которая, кажется, поздоровалась с ним и остановилась, очевидно, в надежде, что и он остановится.

- Извините, пожалуйста… - донеслось до него сзади.

Александр медленно обернулся.

- Извините еще раз… - пролепетала блондинка. - Я, кажется, не ошибаюсь… ведь это вы были тогда… на лыжах?

И оттого, что на сумрачном лице молодого человека появилась улыбка, сомнение ее исчезло.

- Я тогда не сумела вас поблагодарить за помощь… Я очень вам признательна…

Он уже не вникал в ее слова, а тонул в ее больших голубых глазах, обрамленных длинными темными ресницами, которые излучали проникающее в душу тепло.

Когда она кончила говорить, Александр не нашелся, что ей сказать.

- А катаетесь вы на лыжах великолепно. Я всегда мечтала научиться, но, видимо, бестолковая…

Девушка сказала, что ей частенько приходится бывать в библиотеке и она предпочитает ходить по субботам…

«Приду тоже как-нибудь в субботу», - решил Жуков и посмотрел на часы.

- Я вас задерживаю, да? О, извините…

- Ничего, ничего, - махнул рукой он. - Всего вам доброго. - И Жуков решительно направился к выходу.

В воскресенье Жуков и Закиров решили отдохнуть за городом.

- Ты бы пригласил Элеонору, - предложил Александр другу. - Подходящий случай…

Ильдар позвонил ей.

- Это Эдик? - спросил женский голос на другом конце провода.

Ильдар насторожился. Пауза. Он понял - ответила ему Элина сестра.

- Позовите, пожалуйста, Элю.

Трубка замолчала.

- Да, Эдуард, я слушаю, - донесся ласковый голом Эли.

Поначалу Ильдар хотел было повесить трубку, но том передумал.

- Добрый день, Эля, - глухо отозвался Закиров.

Молчание.

- А-а, это ты. Ильдар! - как-то растерянно проговорила она. - Как твои дела?

Он ответил неопределенно и тут же предложил съездить за город.

Она отказалась, сославшись на чрезмерную занятость.

Закиров медленно положил трубку. В голове закружился вопрос: «Кто такой Эдик?» Где-то в закоулках мозга мелькнула, как искра, мысль: «А может, это Треньков?» Но тут же она и погасла: «Этого не может быть. Разве она будет с таким охламоном общаться? Исключается».

На душе было противно - словно червь, шевелилась тревога. Ноги подкашивались, как после изнурительной болезни. Ехать за город расхотелось. Он повернулся и посмотрел на Александра.

- Кажется, терплю крушение. Какой-то Эдуард появился…

- А может, у нее просто какие-то деловые, или, как их называют, служебные отношения?

Ильдар пожал плечами.

- Скорее всего, деловые, - пытался успокоить его Александр. - Эля девушка серьезная.

Они поехали на Лебяжье озеро около полудни. Солнце, казалось, стояло без движения и старалось за один день отдать все свое накопленное за год тепло. От жары не спасало и легкое дуновение ветерка.

Загорали молча.

Наконец Закиров нарушил молчание:

- Саш, как ты думаешь, любовь - это психическая болезнь?

Тот немного помолчал и, не поворачивая головы, сказал:

- Глядя на тебя - определенно. Правда, эта болезнь действует больше на твое физическое состояние - становишься тряпкой. Ну, а вообще, - добавил он, поворачиваясь к нему, - неразделенная любовь - это, несомненно, тяжкое страдание: человек мучается, не спит, проклинает себя и другого, плачет, ненавидит и ничего не может сделать. И так каждый день. А сказанное, между прочим, из области психики. Как, не возражаешь?

- Н-да… Нарисовал ты мне, однако ж, радужную перспективу…

- Все будет у тебя нормально, старина, - сказал Александр без особой уверенности. - Успокойся. Возьми, наконец, себя в руки, - решительно велел он своему приятелю и улегся на спину, закрыв глаза.

Домой отправились вечером.