— Ваши фамилия и имя? — спросил Галямов, уставив тяжелый взгляд на чернявого мужчину плотного телосложения с забинтованной ключицей.

Тот лежал с отрешенным взглядом и никак не прореагировал, словно вопрос относился не к нему.

— Вы что, глухой? — ровным голосом задал ему вопрос майор. Допрашиваемый нехотя скосил глаза на Галямова, процедил:

— Начальник, я больной. Дай отдохнуть.

— Отдыхать некогда.

— А мне торопиться некуда. Впереди капитальные нары. Лежи — не хочу.

— Нет, дорогой гражданин... Как вас?..

— Не кныжься, начальник. Я никто.

— Ну, напрасно, гражданин. Заговорите вы, заговорите, некуда деваться.

Мужчина здоровый рукой сделал широкий жест, покрутил головой и недобро ухмыльнулся:

— Да, хаза кирпично-железная — деваться некуда. — И, чуть подавшись вперед, сказал: — Дубово допрашиваешь, гражданин начальник: без психологии, без обходного, так сказать, маневра. Напролом лезешь. На уроках криминалистики, небось, трекали по-другому. Вот когда меня первый раз поволокли на нары за фарцовку, начальник один толковище вел со мной. Ох и вел! Во выкобенивался так выкобенивался! То, как лисица, завиляет хвостом, то котиком ласковым замурлыкает, то ослом заорет...

Галямов не перебивал задержанного преступника, оказавшего яростное сопротивление оперуполномоченному милиции Герасимову, который сейчас лежал в больнице со сломанными ногами и сотрясением мозга после падения с крыши. Майор хотел разобраться, что за птица попалась в расставленные силки: уголовник-рецидивист или вражеский агент.

Дождавшись, когда тот смолкнет, Галямов строго произнес:

— Вот что, гражданин. Вы здесь находитесь не за продажу ворованных штанов, а за шпионаж. О нарах, о решетке вам только мечтать. Слышите? Только мечтать! А так — стенка!

— Какая стенка?! За то, что попросил погадать цыганку?! Ну, имел наган... стрелял из него нарочно, чтобы хвост отстал: ведь в него я не целился, а то бы каюк! Тяну я на две статьи: незаконное хранение оружия и стрельба на улице — хулиганство.

— Нет. Легкую жизнь себе рисуешь, гражданин никто. Пасьянс раскладывается иначе: попытка получения и передачи жизненно важной информации для иностранной разведки, а именно: существует засада в расположении цыганского табора, около тайника с рацией, или нет. Это одно. Покушение на жизнь сотрудника милиции — это другое. Обе статьи в уголовном кодексе предусматривают в качестве меры наказания расстрел. Иначе говоря, стенка. Вот так-то.

Майор, не отрывая глаз от лица преступника, сел на табурет.

— А теперь давай серьезный разговор вести. Кому должен был передать информацию после опроса цыганки?

Больной, откинувшись на подушку, молчал. Лоб его покрылся испариной.

— Я устал, я болен, начальник. Не могу больше.

— Можешь, можешь. Здоров как бык. Даже после падения с крыши чуть не исчез. Если бы не сознательные прохожие, убежал бы.

— Смысла нет говорить, начальник. Ты же говоришь, припаяют мне две расстрельные статьи. Один конец.

— Одно дело, гражданин, когда ты вообще ничего не будешь говорить. Другое — когда выложишь все начистоту. Это суд обязательно учтет. Ведь одни и те же действия иногда имеют разные окраски. Мне кажется, что здесь именно тот случай. Сам пойми: то ли тебя использовали на подхвате, то ли ты сам иностранный агент. Ведь твои действия подтверждают и то, и другое. Как видишь, в твоих же интересах пояснить нам что к чему.

— Ишь как загнул! Нехорошо говоришь, начальник. Шпионаж ты мне не клей. Ты же видишь, что я блатной.

— Наколки и терминология в данном случае не главное для квалификации. Главное здесь — твои действия, только действия, гражданин. По ним судят. Ты это не хуже меня знаешь.

Галямов вытащил из папки листы чистой бумаги.

— Сам будешь писать или помочь? — произнес он будничным тоном как о деле, давно решенном и предельно ясном.

— Пишите сами, — переходя на «вы», ответил преступник.

Майор уселся у тумбочки.

— Горошкин Василий Сафоныч, по кличке Косолапый. Отмотал семилетний срок два месяца назад. Вернулся из солнечной Колымы. Взяли мы семь лет назад здесь одну лавчонку. Осужден Приволжским районным нарсудом...

— Кого брали в дело?

— Тогда был шестеркой. Не я был закоперщиком.

— Дальше, Горошкин.

— На Колыме познался с Бугаем. Он из здешних краев.

— Фамилия его? — насторожившись, коротко спросил Галямов.

— Ивеев Бугуруслан. Жил на улице Ямашева, 23...

— Так, дальше, — торопил майор, опасаясь, как бы тот не отключился: лицо допрашиваемого стало напоминать меловую маску.

— ...через него снюхался с Чмо. Он предложил мне за кусок — тысчонка мне позарез нужна была — достать велик на ходу. На барыге в Светловолжске купил его. У кого? Не знаю. Толкач смахивал, в общем, на мелюзгу.

— Когда это было?

— Вроде в конце мая, а вроде в начале июня. Не помню, начальник.

— Дальше, дальше, Горошкин.

— Отдал его Чмо.

— Кто такой Чмо? Адрес его?

— Не знаю. Он мне не говорил. Чмо меня сам находил — знал, где я живу. Два дня тому назад предложил вот это дело. За пять тысчонок. Три куска авансом отвалил, а остальные два, сказал, после того, как узнаю что к чему. Но я, ей-богу, не знал, для чего это им надо. Ей-богу, не знал. Матерью клянусь. Ни о какой рации он мне не говорил. Он просто мне сказал: «Узнай у цыганок, есть ли там у них в таборе или рядом с ними энкеведисты... И когда они пожаловали в гости». Чмо научил меня, как лучше с ними говорить. Я только повторил цыганке его слова, его вопросы.

Горошкин, из последних сил напрягая зрение, впился в лицо майора, силясь узнать, верит тот сказанному или нет. Видимо, это стоило ему больших сил — преступник начал обливаться потом и часто, тяжело дышать, как загнанная лошадь. Он закрыл глаза.

Майор решил его как-то подбодрить:

— Ну, допустим, что вы не знали о рации и для чего эти сведения нужны. Вполне возможно.

Майор подал ему алюминиевую кружку с водой. Горошкин судорожно сделал несколько глотков. Сейчас это был жалкий, раздавленный человек. От первоначальной наглости не осталось и следа. Преступник решил полностью раскрыться, понимая, что это единственный шанс на спасение. Это состояние уловил майор.

— Кому и где вы должны были передать добытые сведения?

— Я должен был поехать в речной порт. Там, на второй пристани от 19-00 до 19-30, ко мне должен был подойти Чмо.

— Когда должны были встретиться с ним? Какого числа?

— В тот же день, позавчера, — поспешно ответил Горошкин. — Других дней он не назначал.

— А почему же вы пошли сразу не на трамвайную остановку, откуда можно податься к пристани?

— Мне Чмо сказал: «Зайди по дороге в промтоварный магазин на Серова и прихвати пару калош сорок третьего размера».

— Для чего?

— Не знаю, начальник, Чмо не говорил, В магазин велел идти проходными дворами — заодно нужно было проверить, не прицепился ли хвост.

Горошкин подробно рассказал майору, какими дворами должен был он следовать к магазину.

 «Видимо, в одном из этих дворов поджидали Горошкина, — прикинул майор. — Для чего тогда Чмо определил Косолапому столь точный маршрут движения к магазину? Ведь есть и другая, более короткая дорога».

Горошкин, всего скорее, выполнял роль наживки: исчезнет он по пути к магазину или пристани — значит, на него клюнули. А отсюда вывод: все обитатели табора под наблюдением, дабы не просочилась информация о засаде. А отсюда совсем уже нетрудно догадаться, что рация найдена. Если бы они обнаружили наблюдение за Косолапым после разговора с цыганкой, вывод был бы тот же. Чмо, по-видимому, шел по пятам.

Галямов, очнувшись от размышлений, спросил:

— Где вы, Горошкин, взяли наган?

— Чмо дал перед тем, как пошел на дело.

— Кого вы знаете из его дружков?

— Не знаю никого. Он о себе ничего не рассказывал.

— А откуда его знал Бугай?

— Тоже не знаю. У нас лишних вопросов не задают. А сам он мне не рассказывал. Говорил: «Чмо вор в законе и очень хитер и опасен. Чуть что — перо в бок, и панихиду не успеешь заказать».

— А вы его не боялись?

Косолапый криво усмехнулся:

— Да я любую шпану заделаю. Монеты могу гнуть руками. Пасть порву и ему, ежели нужда появится.

— Дело не всегда в физической силе, Горошкин. Пока что он сделал тебя шестеркой: бегал у него на подхвате. Чмо тебя вместо себя подставил под гибельные статьи.

— Когда выйду на волю, верну ему должок. За мной не пропадет.

— А ты не дожидайся — то время далекое. Верни сейчас.

— Подскажи, начальник, как?

— Куда делся Бугай? — вопросом ответил Галямов.

— Мне Чмо говорил, будто его ваши кокнули в мае месяце. Сам я видел его в числах двадцатых. Бугай и Чмо, кажется, брали вдвоем сельмаг в Ключищах. Потом они захаживали в одну малину в Ивановском переулке. Мне как-то Бугай об этом проговорился. Обещал и меня туда взять.

— Куда он, этот Ивеев, еще ходил?

— Вроде хаза у него была на Вахитовской. Там он пасся у Наталки-хваталки. О ней я слышал от Гнутого, пока тот не загремел в начале мая. Она и его там согревала. Баба, говорят, фартовая, но жутко жадная: под грабительские проценты сдает угол и себя. Мне там было делать нечего: копья нема — в клифах карманы худые. А в долю ни к кому не хотел идти. Думал на работу устроиться.

Майор улыбнулся про себя, услышав, с каким недовольством произнес преступник слова: «грабительские проценты».

— Бедные воры и грабители, бедные уголовнички! Оказывается, находятся ж такие бессовестные люди, которые их самих грабят, — вслух произнес Галямов. — Плохие это люди, правда, Горошкин?

Тот молчал.

— Эх, Горошкин, Горошкин. Понимаешь, что ты и подобные тебе жутко мешаете простым людям спокойно жить и работать? Вот представь, что твоя мать, сестра или брат заработали честным трудом деньги, строили, исходя из них, какие-то планы. И вдруг приходит субъект, который отнимает это кровно заработанное, еще бьет их за то, что отнимает, а иногда и убивает. А за что? Ты мне скажи, за что, Горошкин? За что он им рушит их личные планы, рушит счастье, ломает судьбу? Мы, Горошкин, не можем мириться с такой вопиющей несправедливостью. Не для этого отцы и братья делали революцию двадцать три года назад.

Галямов встал, нервно заходил по камере. Потом, немного успокоившись, снова сел и продолжил допрос.

Горошкин не знал, где находится Космач. Хотя и слышал, что тот «работает» в том же стиле: один, без помощников. А вот о Дюде Хлебном Косолапый кое-что поведал.

— Дюдя Хлебный, говоря производственным языком, многостаночник. Он — верткий фармазонщик, облапошит, глазом не моргнет; средней руки «домушник», да и с мокрушниками корешится. Видел я его один раз с Гнутым. Они кореши. Этот Дюдя Хлебный, как мне трекал Гнутый, был лютый до бабцов. Его принимают в малинах города. Сорит деньгой — бабы и любят.

— А он знает Чмо?

— Не могу ничего прояснить на сей счет, начальник. Вроде знал. Наверно, знал: Чмо ведь тоже не евнух при гареме персидского шаха. Любитель шикануть по высшему разряду. Я сейчас вспомнил: Бугай как-то об этом толковал, когда звал меня в кабак.

— Значит, он сказал, что с ним будет Чмо?

— Вроде так.

— А почему ты не пошел?

— Я ж толкую тебе, начальник, копья не было, на мели вертелся. А в долг — не люблю. Потом как шавку на веревочке поволокут на мокрое дело: будешь дуба давать на стреме. А навару — котлов не купишь. Вишь, начальник, без них хожу, — Косолапый потряс в воздухе здоровой рукой. — Время не засекаю.

— Горошкин, ты хочешь сказать, что не совершал убийства?

— Начальник, я тебя на понт не беру. Мокрыми делами — ни-ни. Матерью клянусь. Ни один фрайер об этом не скажет. Даже стукачам нечего о Косолапом сбрехнуть.

Позднее показания Горошкина во многом подтвердятся. При опознании Чемизов покажет на Косолапого, что именно ему продал велосипед. Этого не отрицал и преступник. Таким образом, история с велосипедом, который был использован неизвестным радистом, отчасти прояснилась.

По показаниям того же Косолапого разыскали в колонии строгого режима Гнутого. Тот назвал адреса злачный мест — в Ивановском переулке, на Ярославской улице, а также где проживает Наталка-хваталка, к которой частенько залетала разная блатная шушера.

Гнутый сказал, что Абдулова Ленариса по кличке Дюдя Хлебный в дело брал сам Чмо. Из его показаний следовало, Дюдя Хлебный не имеет, как перекати-поле, постоянного пристанища. Живет с разными женщинами, в основном крутится у Наталки-хваталки. Часто ошивается в малинах.

О Космаче толком ничего не знал.

Установили наблюдение за злачными местами и за Наталкой-хваталкой — Натальей Хватовой.

В райотделе милиции узнали, что притон в Ивановском переулке прикрыли две недели назад. Арестовали лишь хозяйку дома.

Наблюдение в течение недели не дало результатов: ни Чмо, ни Дюдя Хлебный на горизонте не появились. Где-то на исходе второй недели поступил сигнал с Ярославской улицы от участкового уполномоченного: в деревянном доме барачного типа, стоящем на отшибе в конце улицы — за ним велось наблюдение, — поселилась большая группа туристов из района. Несколько комнат барака с отдельным входом использовались одним из местных предприятий в качестве гостиницы для приезжих. Часто это заведение пустовало.

Лейтенант Зарипов, дежуривший в тот день, решил проверить приезжих. Сквозь закрытые ставни барака темноту прорезали лишь тонкие, как лезвие сабли, полоски света, отражавшиеся в небольших лужах. Через щели ставен ничего нельзя было рассмотреть. Из помещения доносились отдельные неясные звуки.

В коридор, который вел в комнаты для приезжих, было не попасть: дверь оказалась запертой. Тогда лейтенант через другой подъезд проник в коридор коммунальной квартиры, оттуда поднялся по деревянной лестнице на чердак барака. Включил электрический фонарик и, осторожно ступая, двинулся к люку, через который можно было проникнуть в коридор общежития.

Люк оказался запертым изнутри на металлическую задвижку. Деревянная крышка сильно рассохлась, и в образовавшийся зазор между крышкой и потолком можно было просунуть пальцы.

«Пожалуй, задвижку можно будет отодвинуть обычными ножницами», — подумал Зарипов.

Лейтенант приложился ухом к щели. Откуда-то справа доносились пьяные мужские и женские голоса.

Из ближайшей комнаты отчетливо слышались слова какой-то хулиганской песенки.

Заглушая все голоса, могучий пропитой бас зарычал:

— Ох, тяжело на свете без нагана...

Внизу, как раз напротив люка, в полутемном коридоре два субъекта, пересыпая речь жаргоном отпетых уголовников и нецензурной бранью, выясняли отношения, хватая друг, друга за грудки. Появившаяся женщина тщетно пыталась их разнять. Звук ее шагов растворился в шуме, который донесся из распахнутой двери комнаты. Почти тотчас свирепо загрохотал пьяный бас:

— Ша, падлы! Раздухарились фрайера! За глотку надо мусоров брать, а не корешей из кодлы!

«Что-то не похожи эти отдыхающие на подшефных колхозников, приехавших знакомиться с памятниками культуры города, — подумал лейтенант Зарипов. — Нужно немедленно вызывать оперативную группу».

Через полчаса барак был окружен. Фонари не горели, и фигуры сотрудников милиции и госбезопасности сливались с чернотой ночи. Облавой руководил майор Галямов.

В коридор проникли через люк в чердаке, открыли наружную дверь, и часть сотрудников устремилась к комнатам.

Из угловой комнаты, дверь которой была приоткрыта, простуженный тенор изливался козлетоном под аккомпанемент гитары.

Чья-то кудлатая голова высунулась из двери и сразу же:

— Легавые! Легавые, братцы! Спасайся!!! — провизжал кудлатый, как недорезанный поросенок.

Вмиг полусонный коридор и комнаты наполнились топотом и криками заметавшихся людей.

Неожиданно во всех помещениях погас свет. Загремели выстрелы. В одной из комнат оглушительно загрохотал упавший шкаф. Послышались звуки выбиваемых стекол. К дверям угловой комнаты было трудно подступиться: оттуда беспрестанно палили из пистолетов.

Выстрелы захлопали и на улице.

Чтобы никто не скрылся, пользуясь темнотой, было решено по сигналу подогнать к бараку автомашины и осветить прилегающую местность фарами. Когда ставни распахнулись и из окон начали выпрыгивать бандиты, — включили фары.

— Стой! — скомандовал бандитам майор Галямов. — Бросайте оружие! Будем стрелять!

Те вначале опешили от неожиданного света, но тут же не обращая внимания на предложение сдаться, кинулись врассыпную, как тараканы к спасительной темноте. Двое оказали отчаянное сопротивление и были убиты. Троих задержали. Среди них был и Дюдя Хлебный.

Ни Чмо, ни Космача среди убитых и задержанных не оказалось.

Абдулова Ленариса, Дюдю Хлебного, допрашивали, как говорится, по горячим следам. Допрос длился до четырех утра.

Он показал, что Чмо (фамилии не знает) в первых числах мая организовал хищение в специализированном комиссионном магазине мехов и взял его в долю. В конце мая Чмо поручил ему поиск Космача, который, по его словам, лег на дно после ограбления квартиры художника (имелась в виду квартира Древцова).

Абдулов не без гордости заявил, что он все-таки нашел место последней работы Космача. Правда, ранее Чмо схематично нарисовал пути поиска. Из домоуправления Фролов успел, по его словам, уволиться несколько раньше, чем он напал на его след. Абдулов подтвердил предположение чекистов о том, что в поиске принимал участие и сам Чмо. В частности, он посещал телефонный узел и мастерскую «Металлоизделия». При этом рядился под самого Космача, приклеивал черную бороду и усы.

Чмо таким образом хотел ввести в заблуждение оперативников и запутать следы. Ему, Абдулову, он как-то сказал, что Космач — прирожденный специалист по замкам и что он нужен для одного очень тонкого, деликатного дела. Но какого именно, Абдулову не было сказано. За поиск Космача тот отвалил ему семь тысяч. И обещал особое вознаграждение, если Дюдя Хлебный укажет местонахождение разыскиваемого. После того он, Абдулов, побывал в жилконторе, под видом работника милиции, и разговаривал с одной уволившейся оттуда работницей, через которую узнал о любовнице Космача. Он сказал об этом Чмо, тот с тех пор словно в воду канул. Как понял Абдулов, Чмо нашел через эту бабу Космача, иначе бы он с живого не слез: все время требовал бы искать Фролова.

Присутствовавший на допросе Закиров понял, что при поиске Фролова допустил ошибку: не говорил с людьми, уволившимися из жилконторы. А на лице Галямова он прочел: «Преступники оказались сообразительнее, чем вы, следователь».

Абдулов заявил, что Чмо после ограбления комиссионки решил на год залечь, как медведь в спячку. Чем вызвано это решение, Абдулов не знал. Тот стал чрезвычайно осторожным: встречи назначал редко, большей частью Чмо появлялся неожиданно. Иногда звонил по телефону домой. Естественно, Абдулов не знал, где тот обитает.

— Скажите, Абдулов, как Чмо узнал, что ограбление квартиры художника — дело рук Космача? — спросил Галямов.

— А это нетрудно определить. Космач работает только по квартирам и в одиночку, без помощников. И если где-то взяли хорошую квартиру, а об этом из нашей братвы никто не знает, значит, сработал Космач. Тем более что у него заметный почерк — не ломает замки.

— Космач убийствами занимается?

— Нет. Разве что если кто-то хочет его задержать из граждан, но не из уголовки. Он терпеть не может тюрягу.

Галямов усмехнулся:

— А кто ее любит? Вы, может быть?

— Ну, все-таки другие как-то спокойнее к ней относятся. А я не очень переживаю, умею настроиться. Там хоть ни о чем не думаешь.

Абдулов рассказал про подружку Фролова — некую Косовскую, работающую в продовольственном магазине на Зеленодольской улице.

— Значит, вы, Абдулов, лично не знаете Космача? — внимательно глядя на него, спросил Галямов. — Тогда, может быть, вы знаете его родственников?

— Я его, гражданин начальник, несколько раз видел: угрюмая, неприятная личность, как поп толоконный лоб, только без рясы. А вот насчет его сестры мне кто-то говорил, что она — просто цветок. Может, поэтому и назвали ее Розой.

Галямов тут же вспомнил шифровку, в которой упоминалась некая Роза. «Может, Фролова и разыскивают из-за нее?» — мелькнула у него мысль.

Стараясь скрыть появившееся волнение, майор ровным голосом задал другой вопрос:

— Сестра у него родная?

— Родная.

— Замужем?

— Что, начальник, хочешь намылиться к ней?

— Так замужем она? — спокойно переспросил Галямов, словно не слышал подковырки.

— Замужем, вроде.

— Откуда вы это знаете?

Абдулов рассказал, как однажды — было это года два назад — Космач завалился к Наталке-хваталке пьяными. Это удивило Абдулова: Фролов был трезвенником. Тогда-то он и сказал, что пропил на свадьбе родную сестричку.

Абдулов не вспомнил, кто ему рассказывал про сестру Фролова, но предположил, что это мог быть Чмо: раньше у него с Фроловым были какие-то общие дела, но потом между ними пробежала черная кошка.

Больше из Абдулова выжать ничего полезного не удалось.

В 9-00 к открытию магазина на Зеленодольскую прибыл сам майор Галямов и участковый милиционер.

Продавца Косовской на работе не оказалось: уехала на днях в отпуск. Куда — никто не знал.

Допрошенная Наталья Хватова ничем не дополнила показаний Абдулова.

«Нет теперь никаких сомнений, — размышлял Галямов, — что Чмо действует по указке иностранной разведки. И насколько быстро мы его задержим, настолько ускорим выход на радиста. Значит, Фролов ими отыскан, следовательно, он тоже в этой же орбите крутится. Итак, Чмо или Фролов для нас сейчас важнее? Пожалуй, все же Фролов. Ведь ради него преступники пошли на риск, организовав столь настойчивый поиск. Он-то теперь, надо полагать, в курсе намерений вражеской агентуры. К тому же его фигура приобретаем некую новую значимость: у него объявилась сестра. Не через нее ли агенты хотят выйти на какой-то главный объект? Возможно, так. Это может нам прояснить сам Фролов. Итак, Фролов — Космач может во многом открыть нам глаза. Пожалуй, надо удовлетворить просьбу Закирова, хотя он очень здесь нужен, и командировать его в Святовский поселок. Не исключено, что преступник действительно окопался там».

Галямов отдал необходимые распоряжения по поиску молодой женщины по имени Роза на всех предприятиях (у него не было уверенности, что она сохраняла свою прежнюю фамилию).