Квартира конструктора Ахматова находилась на втором этаже. Густые кроны тополей, образуя сплошную зеленую стену, загораживали окна от проезжей части дороги и от стоявших по другую сторону широкой улицы пятиэтажных кирпичных домов. Стоя у окна, Закиров силился рассмотреть через листву происходящее на улице. «Каким же образом преступники сумели увидеть через окно сейф? — снова и снова задавал себе вопрос Закиров. — Через такую пышную листву ничего не видно».
Мысль, что преступники наблюдали откуда-то с улицы, не давала ему покоя, как только он осмотрел квартиру Ахматовых. В самом деле, о существовании сейфа, кроме домочадцев, никто из посторонних не знал. Люди, монтировавшие сейф, абсолютно проверенные. Утечка информации от членов семьи? Как утверждал сам глава семьи Ахматов, его мать общалась только с одинокой соседкой, которая почти не выходила из дома. К тому же мать была не из болтливых женщин.
Что касается его жены, Нины Васильевны, то она сама работала с засекреченной информацией и умела держать язык за зубами. Ну, а маленький трехлетний Альбертик не в счет.
При посторонних конструктор, по его словам, никогда сейфа не открывал.
Сейф находился напротив окна. Дверца сейфа была оклеена обоями и ничем не отличалась от стены. К тому же сейф прикрывала солидная картина. Ну, а найти ключ от сейфа было совсем уж нелегким делом.
Закиров был спокоен. Это какое-то глубинное, внутреннее спокойствие придавало уверенность в разгадке тайны. Хотя никаких оснований, как он сам мысленно отмечал, для спокойствия не было. Напротив, совершено тяжкое преступление, сходное с делом Древцова, которое до сих пор оставалось нераскрытым. Предшествующее дело печально предвещало, что и данное преступление может повиснуть в воздухе. Почерк преступления был схож: преступники проникли в квартиру без взлома замков, в квартире никого не было. Около 18-00 мать Ахматова отправилась в детский сад за внуком вместе со своей подругой-соседкой. По дороге зашли в магазин, но у Ахматовой не оказалось денег. Вернувшись в квартиру (магазин располагался на первом этаже), застала там посторонних мужчин. От испуга у нее произошел разрыв сердца. К такому заключению пришли медики после вскрытия трупа.
Обеспокоенная долгим отсутствием Ахматовой, вернулась соседка. Дверь квартиры оказалась незапертой. В прихожей она увидела неподвижно лежащую подругу. В передней было натоптано обувью большого размера (в подъезде шел ремонт). Она позвонила в «Скорую помощь» и в милицию.
Вначале это происшествие расценили как попытку ограбления квартиры. Но, когда домой прибыл Ахматов и проверил сейф, оказалось, что его вскрывали: бумаги в нем лежали в ином порядке. И это дело получило совсем иную окраску. На место преступления вызвали чекистов.
Измерили отпечатки обуви — они оказались сорок третьего размера. «Странное совпадение, — задумался Закиров. — Горошкину Василию Чмо наказывал купить калоши такого же размера. Может, именно для этого случая? Но где доказательства, что здесь побывал этот матерый преступник?» Таких доказательств не было.
Криминалисты обратили внимание, что кожаные домашние тапочки хозяина квартиры внутри выпачканы известью, словно кто-то надевал их, не снимая обуви. Так оно и оказалось: их надевали, чтобы не оставалось следов на полу. Тапочки тщательно обследовали с точки зрения дактилоскопии. Уже через несколько часов при идентификации отпечатков пальцев на них обнаружили кроме пальцев хозяина квартиры, отпечаток указательного пальца... Фролова Валерия. Это была большая и неожиданная удача. Этот отпечаток пальца во многом прояснил не только конкретную обстановку, но и позволял построить целое теоретическое здание, в которое можно было в качестве ее кирпичиков уложить и содержание перехваченных шифровок.
Закиров решил, что одна из причин поиска преступниками Фролова — использовать его для проникновения в квартиру конструктора Ахматова и вскрытия сейфа. А почему нужно считать, что они воспользовались ключом?
Он подошел к Ахматову:
— Вагиз Ахмерович, а где вы нашли ключ от сейфа?
Тот поднял голову:
— Как где? На месте, в лапке филина.
Закиров подошел к шкафу, начал рассматривать чучело филина. Филин с расправленными крыльями, словно собиравшийся взлететь, смотрел на него большими желто-зелеными глазами.
Лапы филина ничем не отличались друг от друга. «Если не знаешь, что ключ прячется здесь, не догадаешься, — решил он. — Видимо, о месте хранения ключа не знала и иностранная агентура. Не поэтому ли, главным образом, они искали Космача как специалиста по замкам».
И тут ему показалось, что он совсем близок к разгадке тайны: каким образом узнали преступники о существовании сейфа? Он пытался сосредоточиться, но желанного озарения, догадки не было.
Взгляд его упал на Ахматова. Тот сидел на диване, закрыв лицо руками, плечи его вздрагивали. «Видимо, жалеет мать, — подумал Закиров. — Интересно, при жизни он так же ее жалел?» В памяти всплыл недавний эпизод на похоронах Геннадия Севчука. Когда жена покойного, рыдая, положила на могилу мужа охапку цветов, Рафкат Измайлов, хорошо знавший, как она относилась к Геннадию, сказал о ней: «Людей при жизни надо чтить, не после смерти».
Закиров перевел взгляд с Ахматова на окно. «Позволь, — сказал он себе, — ключ от сейфа хранится в спальне, а сам сейф находится в кабинете. Так. Если допустить, что преступники наблюдали в окно кабинета, они, естественно, не могли знать, куда прячут ключ. Со стороны двора, видимо, нельзя было организовать наблюдения. Предположим. Далее. Если бы здесь орудовал человек, вхожий в эту семью, он знал бы не только о сейфе, но и где хранится ключ от него. Но коль человек знает о месте нахождения ключа, ему не нужен специалист по замкам. К чему тогда Космач? Ведь дверь в квартиру могли осилить и другие „домушники“. Следовательно, здесь действовал посторонний человек, который тщательно вел наблюдение за этой квартирой снаружи».
Закиров вернулся в кабинет конструктора, и взгляд его снова уперся в густую листву за окном — непреодолимое препятствие, о которое вдребезги разбивались его мысли.
Не на дереве же они сидели?! Их тут же заметили бы. Тем более, что внизу магазин, всегда много народу.
«Хотя, стой! — напрягал он изо всех сил память. — Они ведь следили не день и не два, надо полагать, а месяцы... Точно! Они начали наблюдать, когда на деревьях не было листвы! Как же я об этом пустяке сразу не догадался?!»
Сейчас начало июля. Значит, следить за Ахматовыми и его квартирой начали в апреле — мае. А может, и раньше.
«А откуда следили? — задал он себе вопрос. — С противоположной стороны улицы? Но оттуда не видно, что делается в квартире. Можно рассматривать лишь с расстояния пятнадцати — двадцати метров, причем через тюль. — Радость ему показалась преждевременной. — Значит, все-таки надо взобраться на дерево? Но это невозможно. Тогда как же?»
И снова догадка, как луч, осветила сознание. «Применялся бинокль! Ну, конечно же! Или труба! А учитывая, что использовать оптику на улице при народе для подобных целей нельзя, стало быть, наблюдение велось из окна какой-нибудь квартиры или с чердака дома напротив».
Он отступил к стене, встал рядом с сейфом и пытался таким образом определить сектор видимости из противоположного дома, но мешали деревья.
В комнату вошел Треньков, недоуменно посмотрев на Закирова:
— Ты чего это принял позу стрелка, прицелившегося в десятку?
— Ты, Эдик, отгадал: хочу попасть в десятку. Только вот деревья мешают взглянуть на мишень — дом напротив.
— А-а, — понимающе протянул тот. — Я уже обмозговывал эту идею. Но она, как горох, отскакивает вон от той зеленой стены, — кивнул Треньков на деревья.
— Вот и надо им верхушки обкорнать, чтобы не мешали прицеливаться в тот дом.
— Ты думаешь, это делали и шпионы? — ухмыльнулся Треньков.
— Им незачем это было делать.
— Не понял.
— Наблюдение они вели весной, а может, и зимой. Кто их знает.
— А это, слушай, идея! — встрепенулся Треньков. — Ну, конечно же, они вели длительную подготовительную работу. А раз так, не исключена возможность, что они в эту фатерку заглядывали не впервой. Или собирались заглянуть еще разок. Для чего тогда им было запирать снова сейф, время тратить? Опять-таки лишний риск.
Ход мыслей Тренькова был несколько неожиданным для Закирова. И он задумчиво произнес:
— Пожалуй, ты прав, Эдик. Надо это проверить. Займись.
По просьбе Закирова из райотдела НКВД позвонили в домоуправление, в ведении которого находился этот дом, и вскоре верхушки деревьев перед домом были срезаны.
На глаз определили: из противоположного дома можно было обнаружить сейф, пользуясь оптическими приборами, со второго по четвертый этажи, примем из крайних шести окон.
Закиров позвонил майору Галямову, изложил свое предположение и попросил поручить кому-нибудь из сотрудников проверить квартиры, к которым относятся эти восемнадцать окон.
Майор, немного помолчав, ответил, что людей сейчас нет, поэтому поручит заняться этим делом лейтенанту Тренькову.
По голосу майора Закиров понял: тот с трудом воспринял его идею о том, что наблюдение за квартирой Ахматова велось из противоположного дома и что оттуда надо разматывать клубок.
Обследование чертежей, выполненных конструктором Ахматовым дома, которые в момент проникновения преступников в его квартиру находились в конструкторском бюро, показало: на уголках нескольких чертежей остались почти невидимые для невооруженного глаза чернильные следы. Эксперты высказали предположение: на уголки чертежей ставился пузырек с чернилами или чернильница.
Конструктор пояснил, что дома у него на столе стоит пузырек с чернилами, но он никогда не использовал его в качестве грузика при работе над чертежом. К тому же сам пузырек был испачкан чернилами — их разлил сын.
Возникло предположение: пузырек с чернилами использовался в спешке агентом при фотографировании чертежей, хранившихся в домашнем сейфе конструктора Ахматова.
Догадка Тренькова, таким образом, приобретала реальные очертания: преступники знакомились с содержимым сейфа не первый раз. Но сколько раз? Когда сейф Ахматова стал для них доступным?
Треньков силился установить это с помощью Ахматова.
— Вагиз Ахмерович, вы не припомните, когда работали над этими чертежами и расчетами? — спросил он, передавая Ахматову свернутые в рулон листы, на которых обнаружили следы от пузырька.
Тот внимательно перебрал их, отложил некоторые сторону и тяжело вздохнул:
— Вообще, должен пояснить вам: выполненные работы я не держу дома больше двух-трех дней. Вот эти, — он показал на ватманы, — я завершил двадцать восьмого июня, в пятницу, и на следующий день собирался прихватить на работу. Но потом захотелось еще разок их проверить, да к тому же и поработать в воскресенье. Вот остались в домашнем сейфе. А в понедельник я их отвез на работу.
— Значит, вы точно помните, что закончили работу с этим чертежам двадцать восьмого числа?
— Да, конечно. Это нетрудно установить: расчеты мы ведем по каждому отдельному узлу изделия. А изготовление изделий осуществляется в определенной последовательности и по временному графику.
— А эти расчеты когда закончили? — показал рукой Треньков на лежавшие в сторонке несколько листов бумаги, испещренных математическими формулами.
— Два дня тому назад.
— Второго июля, во вторник?
— Да.
— Когда их отвезли на работу?
— Вчера.
— А когда начали работать над ними?
— Параллельно вот с этими чертежами, — кивнул конструктор на рулоны.
— Когда?
Ахматов наморщил лоб.
— Видите ли, идея создания узла у меня появилась недавно, недели две назад. Пока ее вынашивал, еще дня два-три прошло. В общем, начал работать дней десять назад, не больше. — И, как бы прочтя мысль следователя, Ахматов добавил: — Дома я сделал лишь наброски чертежей и отнес их на работу несколько раньше, чем свои расчеты. Там должны были подготовить чертежи...
— Скажите, Вагиз Ахмерович, по вашим наброскам и расчетам вражеская агентура может определить, над чем работает конструкторское бюро завода?
— Ну, что выпускает завод, видимо, в городе знают. Завод ведь по выпуску этой продукции специализируется около десятка лет. Другое дело — какие тактико-технические данные имеет это изделие. Я заявляю, что по отдельному узлу, который мною разработан, не определить качества изделия в целом. Но в этом узле содержится новое техническое решение, иначе говоря, есть элементы изобретения.
— Вот как?! — Треньков подался вперед. — Час от часу не легче.
Галямов, узнав результаты экспертизы, проведенной по чертежам и расчетам Ахматова, срочно собрал совещание отдела.
На совещании не было майора Стеклова, уехавшего в командировку в Астраханскую область для выяснения обстоятельств смерти атамана Мефодия.
Майор окинул взглядом собравшихся, нервно прошелся несколько раз от стола к окну, потом, посмотрев на часы, кивнул лейтенанту Тренькову:
— Прошу вас, лейтенант, известить нас о ходе расследования. Пять минут вам.
Треньков рассказал об экспертизе, о сообщении конструктора Ахматова и заключил:
— По моему мнению, вражеская агентура с помощью уголовника Космача стала проникать в квартиру Ахматова и знакомиться с содержимым его сейфа с прошлого воскресенья, то есть 30 июня, — не раньше. Экспертиза, во всяком случае, не обнаружила следов, подтверждающих, что документация, над которой Ахматов работал дома, побывала в руках у агентов. Это во-первых. А во-вторых, реальная возможность проникнуть в квартиру Ахматова появилась лишь 30 июня — после обеда вся семья уехала к родственникам в гости и вернулась около десяти вечера. Именно за это время Космач разобрался с механизмом сейфа. А следующий заход их в квартиру конструктора — 2 июля, во вторник. Двадцати минут, на которые они рассчитывали, преступникам хватило бы, но вышла накладка со старушенцией...
— Скажите, товарищ Треньков, вы тоже, как Закиров, полагаете, что за квартирой Ахматова велось наблюдение через окно? — спросил майор, вкладывая в свой вопрос сомнение.
Треньков заколебался:
— Это маловероятная идея. Конечно, можно проверить...
«С Треньковым все ясно, — подумал Закиров. — Не хочет вызывать неудовлетворения у начальства».
— В таком случае, как иностранная разведка пронюхала о сейфе в квартире Ахматова? — задал вопрос Галямов докладчику.
Отказавшись от идеи Закирова, Треньков еще не совсем был готов к ответу на этот вопрос.
— Я думаю... тут женщины виноваты... все они болтливы... через них произошла утечка информации... их окружение надо прощупать...
Галямов кивнул и сделал рукой жест, означавший: садитесь.
— У кого-нибудь есть вопросы к Тренькову? — строго спросил Галямов. И немного помолчав: — А может, какие соображения?
— Можно мне, товарищ майор? — откликнулся Закиров, сидевший в углу, у входа.
— Прошу.
— В основе своей мысль лейтенанта Тренькова верна... — начал Закиров.
Майор повернул к нему голову и вскинул свои рыжеватые брови, кожа на лбу сложилась гармошкой, что означало — об этом знали все сотрудники — удивление или крайнее неудовлетворение.
Закирова это не смутило, и он продолжал:
— ...эту мысль можно подкрепить и тем, что преступники Чмо и Дюдя Хлебный отыскали специалиста по замкам Фролова приблизительно две недели назад. Это подтверждается и нашими поисками, и показаниями Дюди Хлебного. Следовательно, иностранная агентура раньше не могла добраться до сейфа Ахматова. После того, как был найден Фролов, агентура выжидала, выискивая возможность скрытного проникновения в квартиру Ахматова. Напролом преступники не хотели идти, по-видимому, желая пользоваться источником информации длительное время. Это дало бы им возможность узнать о важных качествах изделий, выпускаемых заводом. И вот такой день представился: воскресенье 30 июня, после обеда, когда семья Ахматовых уехала в гости...
— Это мы уже слышали, — прервал раздраженно Галямов. — Что нового вы можете сказать?
Закиров изложил свои предположения, что сейчас иностранная разведка постарается замести свои следы.
— Если некая Роза, о которой говорилось в шифровке, — не сестра Фролова, то он теперь для них — балласт, они постараются от Космача избавиться. Вообще, он слишком заметная и примелькавшаяся фигура — это они понимают. Нужно во что бы то ни стало срочно найти Фролова. А искать его нужно в Святовском поселке.
— Что ж, попробуйте отыскать его. Разрешаю вам поехать в Святовск завтра же. — Галямов полистал перекидной календарь: — Сегодня у нас четверг, а в понедельник утром жду вас здесь. Ясно?
— Так точно, товарищ майор.
— Но с вами еще я разговор не закончил, товарищ Закиров. — Майор откинулся на спинку кресла. — В вашем суждении есть неувязка с тем, что вы раньше доказывали. Точнее говоря, противоречие: вы утверждаете, что уголовник Фролов предопределил успех иностранной агентуры в истории с домашним сейфом конструктора Ахматова, так?
— Да, я в этом уверен.
— Тогда почему Фролов так упорно гонялся за ключами от квартиры Древцова? Что, разве дверные замки сложнее, чем замок сейфа? Это же совершенно не так. Если же Фролов не смог вскрыть те входные двери, то с сейфом ему тем более не справиться.
— Тут есть, конечно, над чем подумать. Но мне кажется, здесь загвоздка в следующем: дверной замок у Древцовых сделан по индивидуальному заказу, и ключи здесь не подобрать. Короче: без отмычки не обойтись. А орудовать отмычкой в подъезде, где постоянно ходят, трудно и нужно время. В этой ситуации мало шансов забраться в чужую квартиру незамеченным. Ломать замки фомкой тоже не могли: в соседних квартирах почти всегда находятся жильцы. При этом нельзя не учитывать такого важного момента: напротив, в двери соседней квартиры врезан глазок, и где гарантия, что в него не смотрят. Поэтому у двери в квартиру нельзя было задерживаться дольше минуты, а для этого нужны ключи.
Закиров взглянул на майора, который что-то записывал, и, повернув лицо к большому окну с французской шторой, заторопился:
— В квартире Ахматова замки стандартные, то есть магазинные, и подобрать к ним ключи для такого матерого преступника, как Фролов, все равно, что семечки разгрызть. Ну, а сейф для Фролова — не препятствие, и семи часов вполне достаточно. Разгадав секрет замка, Фролов без труда мог бы при необходимости вскрывать сейф за короткое время...
Галямов махнул рукой:
— Уголовно-правовая наука — не исключение из всех наук, старший лейтенант, в ней можно выдумать любую теорию и объяснить противоречивые явления, в том числе и несуразицу. И в нелепице есть своя логика.
Хозяин кабинета включил вентилятор, пытаясь разогнать летнюю духоту, спустил белоснежную штору до подоконника.
— Вот вам второй вопрос: если за квартирой Ахматова наблюдали, скажем, с биноклем из противоположного дома в зимнее или осеннее время, то есть когда окна квартиры не заслонялись зеленью, то как они вели наблюдение летом? А они его вели. Пример тому: преступники точно узнали, что семья Ахматовых уехала в гости воскресенье. Не могли же они постоянно торчать в подъезде или во дворе в течение нескольких месяцев? Я считаю, агент находится где-то рядом, возможно, проживает в этом доме, и связан с членами семьи Ахматова или с людьми, которые вхожи в эту семью.
Закиров промолчал, затем тихо проговорил:
— Это уже, товарищ майор, другая ария, которая имеет право на самостоятельное существование...
Майор, не терпевший в деловых разговорах цветисто-витиеватых фраз, незаметно для себя пошел на поводу у Закирова:
— Говоря языком музыковеда, арии здесь действительно разные, но все они связаны одной, так сказать, музыкальной канвой. В отличие от законченного музыкального произведения, здесь еще не ясно, какая из них главная.
— А я бы не стал их противопоставлять: обе они могут оказаться главными. Несомненно сейчас одно — ту и другую версии необходимо срочно проверить.
Майор усмехнулся:
— По-вашему, тут окопалась целая шайка шпионов. От этого несет душком шпиономании... Но, безусловно, обе эти версии будут проверены самым тщательным образом.
— Товарищ майор, у меня к вам просьба — позволить опрос жильцов дома напротив, я имею в виду квартиры, из окон которых, возможно, вели наблюдение.
— За какой срок нужно проверить?
— Хотя бы за последний месяц.
Майор повернулся к Тренькову:
— Слышали, лейтенант? Это вас касается.
Треньков, вставая:
— Будет выполнено, товарищ майор.
Майор поручил Тренькову обратить особое внимание на лица, которые хоть как-то соприкасались с женщинами из семьи Ахматовых.
На следующий день Закиров на семичасовом трамвайчике отправился в Святовск, так и не успев позвонить Элеоноре.
А Треньков с утра выполнял поручение майора Галямова. Имел часовую беседу с соседкой Ахматовых, которая первой обнаружила происшествие. Не почерпнув у нее ничего существенного, он познакомился с уборщицами подъездов дома. Те за последнее время ничего подозрительного не замечали. То же примерно сказал и дворник.
После обеда, когда солнце стояло в зените и сильная жара размягчила тело, Треньков с удовольствием ощутил прохладу подъезда кирпичного дома, где должен был побывать в шести квартирах. В домоуправлении он выяснил, кто проживает в квартирах со второго по четвертый этажи. Почти все были давнишними жильцами. За последние два года прописался лишь один новичок — горный инженер. Сведений о квартирантах в домоуправлении не было; там сказали, что случаев проживания посторонних лиц без временной прописки в доме не наблюдалось.
«Знаем мы, как не проживают без временной прописки, — думал Треньков, поднимаясь на второй этаж. — Частенько живут всякие ханурики, нарушая паспортный режим». Он остановился у квартиры номер 17, позвонил. Вскоре за дверь послышалось шарканье ног. Загремела цепочка, дверь приоткрылась, и недовольный женский голос сказал:
— К Маньке, што ли? Пес-то дери, в душу вас всех!..
Треньков, не ожидавший такого приема, опешил.
— Не пущу, — проскрипел тот же голос, и дверь захлопнулась.
Треньков снова позвонил.
— Я ведь сказала! — крикнула женщина из-за двери. — Али милицию позвать?!
Треньков, вплотную подойдя к двери, громко сказал, что он сам из НКВД и хочет поговорить с ней.
Наконец дверь открылась. Он предъявил удостоверение. Пожилая женщина окинула его цепким взглядом с головы до ног, словно приценивалась к его одежде, и нехотя отступила в сторону, пропуская следователя в коридор коммунальной квартиры.
Под потолком горела запыленная, тусклая лампочка. Из общей кухни несло керосином, квашеной капустой и еще каким-то кислым запахом.
— Чаво нужно? — без излишних церемоний приступила старуха к выяснению цели его визита.
«С такой соседкой не соскучишься в общей квартире», — подумал Треньков, присаживаясь на ящик где, по-видимому, хранилась картошка.
— У вас в квартире проживают временные жильцы?
— Все, чай, под небом божьим временные жильцы. Ты о ком толкуешь-то? О постояльцах, што ли?
— Да, о них.
— Так бы и говорил русским языком, — недовольно пробрюзжала та. — Таковых здеся не имеется.
— А вы не торопитесь, гражданка. Вот в жилищной конторе сообщили, что жил два года по этому адресочку некто Матюгов. Так?
— Вроде.
— Он когда и куда уехал?
— Почитай, милок, енто месяц прошел, как выписался. А куды направился — бог яво знает. Мне не сказывал.
— А как же с квартирой?
— Тута яво баба осталась. Ето яе второй мужик. С первым-то развелась давно... развратник и пьяница был. После разводу-то поехала она тогда в Воркуту... А там, знамо дело, — шахты. Вот и выкопала там какого-то горного енженера. Привезла его сюды. А он-то и впрямь оказался кладом: не пьет, не курит, не дерется и не гуляет. Ведь в нонешнее-то время неуж такого сыщешь — кругом одни кобели да пьянчужки бродят...
Треньков ухмыльнулся:
— Что ж, по-вашему, все кругом развратники? — И, как бы не замечая, что она собирается что-то сказать, подавив улыбку, нарочито строго произнес: — Есть и честные кобели, так сказать, совестливые: знают только своих подружек.
Путаясь в догадках — шутит следователь или говорит серьезно — хозяйка на всякий случай поспешила согласиться с ним.
— И что же дальше? Что теперь... и этот, как его...
— Петр Петрович, — подсказала хозяйка квартиры.
— ...Да, Петр Петрович — ангел с крылышками — упорхал от вашей соседки?
— Да хто их разберет-то? Вроде он завербовался куды-то. А она не хотит туды ехать, говорит, там холодно.
— А может, он не завербовался, а посадили его?
— Не знаю, милок, ужо вечером вернется Клашка, вот и спросишь об жизни ее да про еённого Петруху.
Треньков уточнил, чьи окна выходят на улицу. Одно находилось в угловой комнате, где проживала, судя по домовой книге, гражданка Сыркина.
— А гражданка Сыркина постояльцев не держала?
— Манька-то? — уточнила старуха, но ничего не ответила, только неопределенно пожала плечами.
— Кстати, где она сейчас?
— Не хотела греха на душу-то брать. Напраслину-то, ей-ей, не говорю, а вот прямо всякому скажу, об чем думаю, не постесняюсь...
— Короче давай, — перебил ее Треньков.
Она кивнула головой в сторону угловой комнаты и вполголоса начала:
— Шибко любила в сладкие игрища играть, не боясь, — вот теперь в роддоме... Крутились туточки всякие да разные... Сказывала я ей тогда, што до добра...
— Ясно, ясно. Скажите-ка мне: а жили у нее ухажеры без прописки и как долго?
— Да нет. Боле недели не задерживались. А потом сама я не дозволяла тута бардаки разводить. Говорила ей: «Али расписывайся да живи по-человечьи, али пусть не топчут здеся полы, грязь не разводят». Грозила ей пойти в участок, в милицию. Не пущала некоторых сюды-то в квартеру. И милицию вызывала, энто когда здесь разодрались еённые мужики.
Треньков начал расспрашивать ее о соседях. Женщина оказалась хорошо осведомленной и рассказала ему, кто к кому приезжал и на какое время. По ее рассказу выходило, что длительное время проживает какой-то командированный на третьем этаже, в квартире, расположенной над ними. Тот появился здесь еще зимой.
— Ентот мужик-то и к нам постояльцем набивался, — пояснила она, — да я отшугнула, харя у яво блудистой показалась: как бы чаво не спер.
Треньков направился на третий этаж к Метелевой, у которой, по словам собеседницы, проживал квартирант. Самой домохозяйки дома не было — лежала в больнице. В квартире оказалась ее сестра, приехавшая из другого города, чтобы поухаживать за больной, о квартиранте она ничего не знала.
Окна двух комнат, которые занимала Метелева, выходили на проезжую часть улицы, и из них хорошо просматривалось окно квартиры Ахматова.
Узнав, в какой больнице находится Метелева, Треньков отправился к ней.
Метелева лежала в урологическом отделении, страдала почками. Треньков, представившись ей, начал расспрашивать о квартиранте.
По словам ее, Постнов Анатолий Сергеевич, квартирант, исключительно интеллигентный и порядочный человек. Комнату она сдала ему в феврале месяце до лета. Деньги отдал вперед за шесть месяцев. Приехал в командировку из Магнитогорска, с металлургического завода. Проживал у нее не постоянно, иногда подолгу отсутствовал: говорил, что он снабженец — вот и приходится разъезжать по долгу службы туда и обратно. Такой квартирант вполне устраивал, к тому же он был очень аккуратным. О временной прописке как-то не подумала. Комната, в которой поселился Постнов, принадлежала ее сыну, погибшему в финскую войну.
— Мой сосед-то по квартире, Нигматуллин Шамиль Искандерович — геолог. Он предпочитает жить круглый год в палатке. Появляется в нашей коммуналке раза два в год, и то на короткое время. Вот, чтоб не чувствовать одиночества, и пустила этого квартиранта.
— А где сейчас ваш квартирант? — спросил Треньков.
Метелева вдруг поджала губы, лицо ее приняло горестное выражение:
— Да помер он.
— Как помер?!
— Недели две или три назад поехал домой, в Магнитогорск.
— Значит, в середине июня съехал из вашей квартиры?
— Кажется. Вот числа не припомню.
— А откуда вы знаете, что он умер?
— Письмо я получила, товарищ следователь. — Метелева полезла в тумбочку. — Вот оно.
Треньков повертел конверт, взглянул на почтовый штемпель.
— Та-ак... отправлено двадцать восьмого июня... а пришло первого июля. — Он вытащил письмо и начал читать.
Дорогая Мария Петровна! Сообщаем вам, что многоуважаемый Постнов Анатолий Сергеевич, наш сосед по квартире, скончался 26 июня сего года. Все мы глубоко скорбим о безвременной кончине нашего дорогого товарища.Семья Буровых.
— А я собиралась ехать туда и остановиться у Анатолия Сергеевича, — произнесла слабым голосом больная. — Там мой муж похоронен, умер от тифа в гражданскую... Вот видите, какой это человек. Даже перед смертью не забыл позаботиться обо мне, чтоб, приехав туда, не оказалась в трудном положений с жильем — там у меня никого нет...
Треньков тем временем размышлял так: «Письмо отправлено двадцать восьмого, в квартиру Ахматовых агенты иностранной разведки проникли тридцатого. Значит, естественно, отправителя письма в это время не было здесь. Если даже он был жив, не успел бы сюда добраться за одни сутки. Скорее всего, Постнов жив и послал письмо, чтобы Метелева не приезжала. Кому хочется возиться с больной, почти незнакомой старой женщиной?»
Эдуард немного поколебался: взять письмо или оставить. Решил на всякий случай взять, хотя был уверен, что оно не имеет отношений ко всей этой истории с ахматовскими чертежами.
«Вот у Закирова рожа вытянется, — подумал он, — когда узнает, что его версия лопнула как мыльный пузырь. Мужика явно тащит на умозрительные абстрактно-схоластические версии, высосанные из мизинца левой ноги».
Треньков посмотрел на часы: рабочий день окончился час назад. «Ого! А я еще вкалываю, вот дурак», — проговорил он про себя.
И снова вспомнил Закирова. «Интересно, как он поведет себя, когда узнает, что я уже названиваю его Элечке? А что будет, если отобью? — заулыбался Треньков. — Припадок хватит».
Мысль об Элеоноре взбодривала его, и вялость в теле, вызванная дневной духотой, неожиданно исчезла. Ему стало легко и весело. От предвкушения встречи с ней приятно защемило сердце.
Почему-то вдруг вспомнилось, как Юрка Герасимов недавно гнался за преступником, а он, как сторонний наблюдатель, глядел ему вслед. И тоскливая мысль о том, что узнают о его трусливой бездеятельности, разлилась в сознании. Прекрасное настроение вмиг исчезло. «До чего же гадко устроен человек, — подумал Эдуард. — Не успеешь подумать о прекрасном, ощутить прекрасное в полной мере, а уж пакостная мысль тут как тут: выскакивает из закоулка в памяти и чернит грязной метлой все светлое в душе, отравляет сознание. И ничего почти не остается». Он вздохнул и пошел прочь из палаты.
На следующий день поздно вечером из четвертой городской больницы, где лечилась Метелева, поступило сообщение: отравилась колбасным ядом больная урологического отделения Тараткина. Неизвестное лицо передало пакет с продуктами в приемный пункт больницы, адресовав его Метелевой. В палате Тараткина попросила Метелеву угостить ее колбасой. Сама Метелева в тот момент есть не хотела. Вскоре Тараткина скончалась.