Данишев только что спустился со своего пятого этажа и в нерешительности остановился возле подъезда, куда пойти: в райотдел или зайти и еще раз посмотреть на то, что осталось после пожара от соседского дома?

— Здравствуйте, Назип, — послышался столь желанный нежный голос Асии.

Он, оглушенный радостью, медленно повернулся.

— Асия... Как вы здесь оказались?..

Она рассмеялась:

— А где же мне быть? Вспомните, я ведь тоже здесь живу. А вы так быстро забыли меня, что уже и не помните, где я живу. — Чувствовалось, радость клокотала в ней горячим источником. — Забыли, да?..

— Что вы, Асия. Я так часто вспоминал... Хотя, что я говорю. Ведь чтоб вспомнить — надо хоть на миг забыть. А вы у меня всегда в сознании...

Она, ничего не отвечая, лишь улыбалась, чуть наклонив голову к плечу.

Асия не стала рассказывать ему, что к ней вчера вечером подошел Ахат, сын Розы, и спросил: «Почему дядя Назип мокрые следы с пола срисовывал у нас в квартире, после того как дядя Самат наследил?»

И тогда она сразу поняла все, и исчезновение Мурадова — тоже.

Девушка, краснея, лишь тихо произнесла:

— Простите меня, Назип... если можете...

Радостный порыв шквалом ворвался в его сознание, и он, не в силах совладать с собой, просто обнял девушку и поцеловал.

Асия, которая никогда не испытывала мужских объятий, не испугалась, не оскорбилась, потому что эти чувства были разом вытеснены огромным, прекрасным, щемящим сердце чувством, которое сразу охватило все ее существо. Она только не могла понять: когда же это чувство пришло к ней? Пришло сразу или постепенно, как приходит весна. Наверное, как весна... А это неожиданное объятие — лишь солнце, которое растопило застывшие от холода подозрений и обиды ее горячие чувства любви.

Назип понял ее состояние, и в сознании промелькнуло: «А вот и жену себе нашел».

— Доброе здоровьице, — прогнусавил вдруг старческий голос.

Они обернулись.

То был Винокуров, их сосед, опоясанный, как патронташем, кругляками туалетной бумаги. Он что-то еще хотел сказать, но, чуть потоптавшись на месте, засеменил к подъезду.

Асия, тихо промолвив: «До свидания», не оглядываясь, пошла за стариком.

Данишев не помнил, как оказался во дворе дома Цветовой. Радость внесла в него новый прилив сил; усталости ни физической, ни умственной он больше не чувствовал.

Следователь медленно обошел весь двор, обгорелые деревья со скрученными засохшими листьями, поваленный забор, затоптанный кустарник. От дома остались только закопченные кирпичные стены. Он знал заключение пожарно-технической экспертизы — «поджог с применением легковоспламеняющегося вещества».

Кто поджег: Мурадов или его сообщник? Назип не знал. И капитан Минаев и Данишев не сомневались, что поджог был совершен с целью замести следы, завести следствие в тупик.

Назип уже в который раз задавал себе вопрос: хотел ли преступник тем самым завести в заблуждение только относительно присвоения ценностей или нет? Но даже если ценности остались в одном из двух домов, следствие будет продолжаться. Это понимают и убийцы Цветовой. Тогда для чего этот рискованный шаг с поджогом? Отвлечь внимание от Мурадова? Но наблюдение за ним установлено только что, и об этом преступника не знали, а если узнали, то в самый последний день. К тому же для Мурадова ее создано полное алиби. Точнее говоря, его вовсе нет. Поджог можно отнести и на счет Мурадова. А убрать его сообщники могли и без фейерверка с домом. Нет, все это не то. Тут явно что-то другое. Здесь убийца хотел спрятать какие-то концы, которыми он связан. Он их боится. Вдруг мы их потянем и вытянем его, как клеща?

«Итак, что же было во дворе, когда я сюда приходил до пожара? — стал прикидывать Данишев. — Нет, пожалуй, лучше установить, что сгорело. — Следователь окинул двор и кирпичные стены. — Крыша... потолок... пол... рамы... крыльцо... собачья конура... Стоп!»

Мысль лихорадочно заработала. Он подбежал к крыльцу, вернее, к его обгорелому остову. Посмотрел на метровую высоту кирпичного фундамента этой хозяйственной пристройки. Смерил расстояние от фундамента крыльца до собачьей будки, вернее, где она до пожара стояла: пять метров! Могла ли она воспламениться?

И тут следователь вспомнил, что, когда он обходил горящий дом, от будки остались одни светящиеся головешки; в то время когда огонь вовсю пировал еще только в верхней части крыльца. Вряд ли собачья будка воспламенилась сама. Если, конечно, не упали на нее горящие доски. Данишев, однако, очень усомнился в этом. Всего вероятнее, что и конуру подожгли. Для чего? Не для того ли, чтобы о существовании этой собаки ничего не напоминало. Пожалуй!

Вдруг у Данишева мелькнула уже совсем неправдоподобная мысль: дом сожгли из-за собачьей конуры! Да-да. Никому и в голову не придет об этом подумать. Все будут копаться, как нищие, в поисках чего-то полезного именно в головешках дома.

«А ведь что-то я об этой собаке уже думал там, у себя в комнате? Но что? Мне показалось, что эта собака тоже какое-то отношение имеет к расследованию. И ход мыслей был у меня тогда обнадеживающий! Но меня отвлекли. Ахат отвлек. Началась тогда гроза... Какой же ход мыслей был у меня?»

Лейтенант отыскал уже проржавевшую проволоку, натянул ее и попытался определить, где, в каких метрах проходил собачий блок от крыльца и конуры.

Получалось, что собака своими клыками могла достать любого, кто пытался войти в дом. Но в дом вошли. Значит, это был знакомый хозяйки? А может, этого человека раньше знала собака!

И тут Данишев воскресил ход мыслей в грозовую ночь. Откуда у Цветовой появилась эта собака? И кто ее продал?! Ведь если она пустила убийцу в дом хозяйки, которая вообще никого к себе не пускала, значит, это был ее бывший хозяин! Но Данишев знал много случаев, когда собака не хотела отличать бывших хозяев от незнакомых людей: и она платила человеку, отказавшемуся от нее, той же монетой. Ибо предательство, по собачьим законам, считается противоестественным поступком, непонятной подлостью. Ну, а вдруг эта собака простила своего бывшего хозяина?

«Но как узнать, кто ее продал Цветовой? Ведь саму ее об этом уже не спросишь. Придется поинтересоваться у соседей. Нужно, пожалуй, определить, возраст этой собаки, кличку и, самое главное, родословную, и найти ее! Немедленно!»

Вскоре он кое-что узнал. Собака по кличке Барс появилась у Цветовой около пяти лет назад. Порода — московская сторожевая овчарка. Но кто продал ее — осталось неизвестным. Ничего не известно было и о судьбе этого животного. Где эта собака теперь?

Местные собаколовы тоже ничего не знали о ней. Мысль торопливо, беспокойно заметалась в поисках собаки. И Данишев следовал за ней, как нитка за иголкой. Географический принцип поиска привел в тупик. Никто не хотел признавать огромной сторожевой овчарки ростом с хорошего теленка, рыжевато-серой масти с белым галстуком (приметы помогли составить соседи).

Потом следователь решил искать родителей Барса, а вернее, их хозяина по иному принципу. Он навел справки: где в республике имеются животноводческие колхозы и совхозы. Их оказалось немало. Начал со своего района, затем перебрался в соседний, и в колхозе «Первомайский» нашелся пастух, признавший эту собаку!

Махмут Зинатуллович, так звали его, пригласив гостя домой, угощал чаем, разными прочими напитками и степенно говорил:

— Родители собаки еще живы. И всех их щенят помню В Собак с детства люблю. Веду их родословную, чтоб не шло смешения. Сам, сынок, понимаешь, что супротив волков нужны ох какие собаки! Иначе загрызут вместе с баянами и самого пса. Так-то. Я всех не упомню, кому подарил, а кому продал, значит, веду бумажки, где в аккурат все записываю.

— И эти бумаги у вас все хранятся? — с замиранием сердца спросил Данишев.

— А как же, сынок, хранятся.

Данишев с каким-то страхом, нерешительно, словно боясь обидеть этого доброго человека, спросил:

— Кому был продан Барс?

— Чтоб собаки-то не вырождались, — издалека начал Махмут Зинатуллович, словно испытывая терпение следователя, — обычно записывают фамилии новых хозяев. Так то, сынок. — Старик глотнул горячего черного чая к поудобней устроился на диване: — Вишь ли, какое дело-то. Все бумажки у меня в шкатулке. А шкатулку во время ремонта дочка куда-то положила. Я уж искал, да не нашел.

Назипу казалось: вот-вот сердце остановится; и он хрипло спросил:

— Шкатулка не потерялась? Найдется?

— Найдется, сынок. Обязательно найдется. Завтра приедет дочка с отдыха. Вот она и найдет. В дому-то у нас еще ничего не терялось.

— А ваша дочь, Махмут Зинатуллович, завтра обязательно приедет?

— Как же не приедет? Завтра, сынок, ей уже на работу.

Данишев коротко поведал, для чего нужно имя покупателя собаки.

— Махмут Зинатуллович, а приметы покупателя Барса, случайно, не помните?

— Не помню, дорогой... старость... Он, этот мужчина, откуда-то издалека. Приезжал на машине... На легковушке.

— Марку, цвет автомобиля не помните?

Старик этого не помнил. И Данишев начал расспрашивать о привычках собак, их нравах.

— А может собака напасть на своего бывшего хозяина?

Махмут Зинатуллович задумался, шумно высморкался в клетчатый платок с вензелями и сказал:

— Ежели очень шибко обидели — может.

Назип посидел еще немного и засобирался в райцентр, в гостиницу.

— Да куда же ты, сынок, на ночь-то глядя пойдешь? Уж оставайся у нас. Постелю тебе на полатях.

Лейтенант, подумав, решил остаться. Уж очень хотелось поскорее узнать: кому продана собака. И тогда убийцу нетрудно будет разыскать.