Следователей и ученых объединяет очень многое. Для них, например, окончание официального рабочего дня обычно мало что значит, потому как «производственная» мысль, связанная с поиском, нервное напряжение, переживания и бессонные ночи следуют за ними по пятам и в так называемое время отдыха.

Но главное, что еще их объединяет, — частые неудачи после большой кропотливой работы в течение многих месяц, когда проделанная работа идет прахом. И все надо начинать сначала. Такие неудачи у тех и других — вроде обыденное дело. Например, любая версия из доброго десятка версий, которые составляются при расследовании сложного уголовного дела, требует для проработки массу времени, много нервов и сил. А ведь эта версия одна из многих. Значит, это одна из тропинок в лесу среди множества их. Только одна из них может вывести к цели. Точно так же как поиск ученого в науке.

Вроде бы психологически следователи и ученые готовы к неудачам, и им, должно быть, легче переносить в какой-то степени «запланированные» провалы. Ан нет!

Любая большая, сложная работа, которую только начинают, страшит, пугает человека, даже если он смелый и волевой. Но вдвойне она тяжела, вдвойне страшит, когда человек реально представляет огромный объем работ и при этом ему неизвестно, каков конец.

Двойной психологический груз испытывал на себе и Назип Данишев после неудачи в командировке, когда преступник бесследно исчез. Известно, неудача не добавляет уверенности человеку в себе, а, наоборот, размывает зыбкую почву уверенности. Тем не менее Данишев из всех передряг вынес для себя одно: он в состоянии строить солидные магистральные версии, по которым можно дойти до искушенного преступника. То была уверенность в своих потенциальных способностях вести борьбу с хитрым противником. А это для него многое значило.

После бурных событий в доме собаковода у Данишева появился неприятный нервный тик. Но зрение нормализовалось. Врач успокоил, что подергивание глаза скоро пройдет.

По приезде лейтенант доложил Минаеву о своих злоключениях в командировке и в тот же день отправился в прокуратуру к Нуркаеву.

Еще раз побывав на месте пепелища дома Цветовой, и Данишев, и Нуркаев пришли к одному выводу: преступник караулил не Аушеву (она случайная жертва), а собаку.

Посреди двора был небольшой холмик, и когда они сопоставили по результатам баллистической экспертизы полет пули, то оказалось — пуля пролетела в полуметре от возвышения земли, где обнаружили следы крупной собаки.

Они оба понимали: история с собакой — это уже выработанный пласт в руднике поиска; но она свидетельствовала о том, что преступник, убивший Цветову и ранивший Аушеву, — одно и то же лицо. И именно в этом направлении нужно искать преступника. Не было сомнения, этот же бандит нанес тяжкие телесные повреждения Гавашеву.

После всех замеров в этом мрачном дворе Карим Нуркаев с наслаждением затянулся сигаретой и весело сказал:

— Ну, вот, Назип. Теперь дело за пустяком — найти этого разбойника с большой дороги и поставить к стенке.

Данишев мрачно улыбнулся:

— Боюсь, что этот пустячок заставит нас проползти на животе не один километр. Что касается стенки, то это уж пусть суд его ставит туда.

— Я бы эту сволочь собственной рукой шлепнул и глазом не моргнул.

— Да, это понятно. Я сам должен был уложить его в горящем доме, да господин случай... Одно утешает, кое-какие приметы имеются, все-таки живого видел. Увижу — узнаю. В общем, приметы преступника совпадают с теми, которые отразил в своем рапорте участковый инспектор Шамов.

— Значит, собака тогда напала на своего бывшего хозяина?

— Да, да... Тогда в больнице преступник назвался Силагаевым.

— Это уже все история, золотко мое.

— Что предлагаешь, славный витязь прокуратуры?

— Ты знаешь, Назип, сегодня, когда шел на работу, бабка перешла мне дорогу с пустой корзинкой. А я намеревался с утра работать с пыжами. Вот и решай. Если я возьмусь — будет пшик. А ты — чего-нибудь выйдет. Примета такая.

— «Примета!» — хмыкнул Данишев. — Скажи, что пришел в тупик с содержанием бумажек. Что касается суеверия, так на это даже церковь косо смотрит. Не признает. Единственный случай, когда я с ней согласен. Вот так, добрый молодец прокуратуры...

— Ну, если серьезно, — сказал Нуркаев, затаптывая сигарету, — по пыжам много поработали. Как ты помнишь, в ствол ружья были забиты три бумаги; две из них — обрывок бухгалтерского отчета и листок школьной тетради — отработаны. Пусто. Минаев оказался прав. А вот с билетом — туман.

Он подробно рассказал Назипу, что выяснили по обрывку билета. Экспертиза установила — это билет в театр. На нем обнаружили буквы «Ка», цифру «7», а рядом с ней — букву «и». В поле зрения попали два казанских театра: Татарский академический имени Камала и Русский драматический имени Качалова. Буквы «Ка» были началом фамилий выдающихся деятелей, имена которых присвоили театрам. Цифра «7» и буква «и» относились к календарным датам. Оба театра в июле и августе были на гастролях. Поэтому речь должна идти об июньских спектаклях. Но датой спектакля могло быть и не только 7 июня, во и 17, и 27 число.

Следователь Нуркаев встал, снял пиджак.

Хотя солнце давно прошло зенит и собиралось спрятаться за холмами, сильно парило.

Карим посмотрел на небо, покрутил головой по сторонам.

— Похоже, нынче дождя не миновать. — Потом встал напротив Данишева и заметил: — Физиономия у тебя, старик, уж больно кислая. Не соответствует никаким стандартам бойца, как пишут в газетах, фронта борьбы с преступностью.

Назип недовольно взглянул на него.

— Нет, ей-ей. С таким настроем, золотко мое, Назип Гатаулович, только на помин души любимого человека...

— Да хватит тебе, — прервал его Данишев. — Заладил одно и то же. Излишний оптимизм ни к чему, как бантик быку.

Оба помолчали, каждый думая о чем-то своем.

— Скажи, Карим, а ты полагаешь, что театральный билет имеет отношение к преступнику? То есть он ходил в театр?

— Видишь ли, по школьной писанине и бухгалтерской бумажке установили дом, где живут эти авторы бумаготворчества. Это двухэтажка на Смоленской, Предполагаю, эти бумажки были взяты из одного мусорного ящика. Отсюда вывод: кто-то из жильцов этого дома был в июне в Казани и посещал театр. Но таких лиц в доме не оказалось. Опрашивали также приезжавших гостей и жителей близлежащих домов. И ничего. Трудно предположить, что преступник копался специально в другом мусорном ящике или ведре, чтобы извлечь оттуда малюсенькую бумажку для пыжа. Ему и тех хватало. Он и так был уверен: две разнокалиберные по содержанию бумаженции и так уведут следствие в дебри поиска и запутают следы. Полагаю, этот билет попал в ствол ружья в какой-то мере случайно. Этому обрывку просто не придавалось никакого значения. Преступник затолкал его как мусор, который собирался выбросить на помойку. И он прав. По нему искать — дохлый номер. Так и я оцениваю с моим оптимизмом, по которому ты уже изволил; пройтись, драгоценнейший мой. Ты сам посуди. Разве контролер театра на входе может как-то запомнить из нескольких тысяч лиц — одного, примет которого мы не знали? Конечно, нет. Таким образом, билет в этом случае свидетельствовал только об одном: преступник, возможно, был в июне в театре. А этот факт сам по себе ни к селу ни к городу.

Нуркаев помолчал, потом заметил:

— Смотри. А дождичек-то и впрямь сюда направляется. Вон какие тучки. Пойдем или ваша милость души изволить принять?

Прощаясь, Нуркаев бодро напутствовал:

— Ничего, старик. Прорвемся. Сейчас хоть зацепка есть — приметы этого шаловливого мальчика двухметрового роста, возрастом под сорок и с повадками гюрзы.