Сегодня свой рабочий день Минаев начал в семь утра. Следователь Данишев появился через час. И как будто они не расставались на ночь, капитан спросил:

— Вы задумывались, Назип Гатаулович, почему по Шпыру?

— Думал, товарищ капитан. Склоняюсь к мнению, что его убили. Эта уверенность появилась после покушений на Мурадова.

— Верно. Верно, Назип Гатаулович. Один из преступников решил убрать своих сообщников. — Капитан подошел к картине «Лесные дали» и, словно прочитав там то, что нужно дальше говорить, продолжил: — Но он хочет отделить грешные души от плоти так, чтобы это не привлекло никакого внимания. Исчез и — концы в воду. Убийца Цветовой явился к своему сообщнику не как архангел: пешком или на крыльях, а на белых «Жигулях». А отправлять в небесное царство легче всего... на кладбище. Да, да. На кладбище. Да, да. И легче всего это делать кладбищенскому распорядителю. Например, Мревлиеву. Благо, там по его разнарядке рабочие копают могилы. Ведь никто не знает, законно человека хоронят, так сказать, со всеми сопроводительными документами, или нет. Ревизию могил не проводят. И инвентаризацией мертвых душ не занимаются. Благодать!

— А разве у сообщников не возникают подозрения, когда он везет их на кладбище?

— Они могут быть оглушены или убиты до ворот кладбища. А потом этому извергу остается только сбросить в готовую яму и закопать, да еще воткнуть крест с табличкой. Все чин чинарем. Вот так, товарищ лейтенант. А может быть, Шпыру он говорил, что там у него ценности, которыми поделиться обещал. А вместо ценностей тот получил по голове ломом.

Капитан встал перед Данишевым, скрестил руки и веско произнес:

— Если на кладбище найдем Шпыру — убийца Мревлиев. Короче, убийцу назовет кладбище.

Капитан распорядился о машине:

— Сейчас. На кладбище... — Он подошел к окну. Потом задумчиво добавил: — Кладбище, вернее, состояние кладбища — это степень осознания долга и благодарности живущего поколения к ушедшему...

В комнату вошел дежурный и доложил:

— Машина подошла.

Когда приехали на место, солнце затерялось где-то среди ватных кучевых облаков. Но день не хотел быть сумрачным, и облака время от времени пропускали веселые яркие лучи солнца, которые будоражили природу, и она отзывалась громким пением птиц и серебряным блеском небольших водоемов. Овальный полузаросший пруд, покрытый неровными островками тины, дремал у кладбищенских ворот. Железные ворота, сваренные из арматурных поржавевших прутьев, были широко раскрыты.

Какой-то хохмач от безделья приляпал к столбу ворот объявление:

«Добро пожаловать! Кладбище не гостиница — всем места хватит».

Прочитав эту бумажку, шофер проронил:

— Местный философ.

«Можно было бы, — подумал капитан Минаев, — сказать им: „Граждане! Если вас замучила алчность, душевная черствость, чаще заглядывайте на кладбище. Хотя кладбищенская атмосфера и не действует на самочувствие, как бальзам или женьшень, не обогащает память интересной информацией, как театр или концерт, не удовлетворяет плоть, как ресторанно-кабацкие попойки и веселье, зато убедитесь в бессмысленности обогащения, тем самым приобретете человеческий облик, который стоимостью выше любой ценности; будете понимать, что жизнь ваша не вечна“».

...Сотрудники милиции прошли по тенистой аллее, окаймленной по сторонам железными оградами, к захоронениям прошлого года.

После длительного молчания капитан Минаев спросил:

— Когда была убита Цветова?

— Судя по судмедэкспертизе, 25 июля.

— Значит, отсчет надо вести именно с 25 июля. Все другие события произошли позже...

Капитан посмотрел на памятники и кресты, сверил с книгой записей.

— Вот отсюда, — он махнул рукой, — по правому ряду могил — проверить. Здесь начинали хоронить с конца июля и до середины августа.

Потом лейтенант Данишев отправился в районный загс для сверки своего списка с документацией.

Когда число захоронений по составленному работниками милиции списку не совпало с количеством выданных загсом свидетельств о смерти (обнаружилось одно лишнее, неучтенное захоронение), Данишев от волнения ощутил во рту сухость. Встал. Попросил воды. И снова начал сопоставлять числа. Результат — тот же.

Следователь попросил у высокой худенькой девушки журнал регистрации выданных документов. Но и в журнале, как он обнаружил, не упоминалась фамилия Челидов!

— Скажите, пожалуйста, — обратился он к девушке, — а не может быть так, что при записи в журнале по ошибке пропустили чью-то фамилию?

— Это исключено. Видите, перед каждой фамилией умершего стоит подпись родных или близких о получении документа. Если мы забудем — напомнят они...

Через несколько минут Данишев уже мчался в райотдел докладывать...

К ночи по звездному небу поплыли тонкие грязно-серые, как войлок, облака. И луна, словно стараясь изо всех сил напомнить землянам о своем существовании, пронизывала своим бледно-желтым светом этот зыбкий темный шатер облаков, расстелившийся над местностью.

— Да, маловато света дает этот небесный ночной фонарь, — бросив короткий взгляд вверх, произнес капитан Минаев, который вместе со всеми товарищами направился к могиле Челидова.

По приказу капитана оцепили участок, где должны были осмотреть подозрительное захоронение. Установили аккумуляторное освещение. Вокруг могилы скопилось с десяток людей: сотрудники уголовного розыска, судмедэксперт, фотограф, представитель прокуратуры. Ожидали найти там труп Шпыру, а также ценности.

Копали молча.

Глядя на могилы, Минаев размышлял о том, что смерть слишком безжалостна к человеку.

Смерть по своей сущности чудовищна. В ней заключены потрясающие разум немыслимые крайности; она скупа — не оставляет умершему ничего; она щедра — никого не забудет, всех оделит своей холодной милостью; она жестока — лишает жизни дорогих людей; она милосердна — умерщвляет тиранов и заклятых врагов; она сильна — перед ней падают ниц даже императоры и короли; она слаба — не в силах уничтожить жизнь на земле.

Вокруг все оживились. Лопаты уперлись в крышку гроба. Только капитан сразу же сник. Он один из немногих присутствующих понимал — гроба не должна здесь быть! Тут что-то не то! Преступник не будет заказывать гроб своей жертве. Это привлечет внимание. И Минаев тихо спросил следователя:

— Назип Гатаулович, вы ничего там не перепутали в загсе?

Данишев понял состояние своего шефа.

— Трижды проверял, товарищ капитан.

Мрачные предположения подтвердились: в могиле лежал седовласый длинный старик.

То ли от расстройства, то ли от всего увиденного, Назип бессильно привалился к дереву. Он с трудом вбирал в себя тяжелый воздух.

Кто-то подал ему сигарету:

— Закурите. Полегчает.

Он затянулся и, как старик, страдающий недугом, тяжело, с надрывом закашлялся до слез. Тот же голос:

— Некурящим тоже надо испытать вкус табачка. А в такой момент — особенно.

Минаев распорядился положить линейку на тело усопшего и сфотографировать.

Все было кончено, когда луна собиралась спрятаться за густыми кронами кладбищенских деревьев.

К лейтенанту Данишеву вернулось прежнее самочувствие. Правда, в голове поселилась какая-то леность, сдерживающая мысли. И он тяжело думал: «Неужели подменили гроб, вернее, мертвеца? Как же так? А может, где-то сбились с пути поиска? Ищем не там?»

Уже утром, в кабинете начальника, настроение было намного лучше. Капитан Минаев высказал предположение, что, по всей вероятности, преступник подменил надгробие, сменил табличку. Именно к этому выводу пришел в эту бессонную ночь и он — Данишев. Мысли совпали.

И следователь бросился проверять эту идею, собирать необходимые сведения об умерших. И в первую очередь — кто захоронен под именем Челидов.

Минаев полагал, что комбинация с подменами надгробий преступник без какой-либо опаски мог проделать с теми могилами, где захоронены одинокие люди, не имеющие родственников.

Лейтенант Данишев и инспектор уголовного розыска Чаев провели опознание захоронений. Сложности с опознанием возникли с захороненным студентом — родственники проживали в другом городе.

Умерший Нукимов проживал последние годы в Доме престарелых. Родственников не имел. Обслуживающий персонал его помнил: то был высокий седовласый старец.

«Уж не он ли под именем Челидова покоится?» — подумал следователь.

Но никто толком не знал места захоронения Нукимова. Лейтенант в своем списке против его фамилии поставил знак вопроса.

Судя по надгробным табличкам, этот усопший покоился рядом со старой лиственницей. Это было недалеко от места, где они уже были ночью.

Через несколько дней снова собрались прокурор, следователь Нуркаев, капитан Минаев, Данишев и еще несколько человек из милиции и понятые. Но на этот раз на кладбище царила темень. Луна была полностью закрыта черной ширмой облаков.

Когда начали вскрывать захоронение Нукимова, Назип подумал: «Если закончится благополучно вся эта эпопея значит, я на своем месте. Значит, достоин занимать должность следователя...»

На метровой глубине лопаты звякнули о железо. Мысли Назипа прервались. Он был удивлен. Шутка ли, копавшие вытащили большой чугун, закрытый жестью.

Чугун вскрыли. Вытащили тяжелый сверток в несколько килограммов. Развернули прорезиненную ткань, затем целлофан. И в свете карманных фонарей тысячами искр рассыпались драгоценные камни, золотые броши, серьги, кулоны...

На лице Назипа была радость. Самое главное — теперь он может сделать предложение Асии... Так он загадал перед этой операцией...

Его кто-то взял за руку. Он повернулся. Капитан Минаев. Начали поздравлять и другие. Данишев, смущенно улыбаясь, говорил: «Я только исполнял... Это вот товарищи...»

Хотя труп соучастника не найден, капитан знал, что сейчас уже не составит особого труда заставить преступника прийти за этим богатством. Ведь ради этих ценностей он шел на все.

Собственно, Минаев ожидал, что преступник в одной могиле не будет хоронить труп Шпыру и ценности.

Его повадки он хорошо изучил. Это был хитрый и коварный тип. Ведь Мревлиев (теперь Минаев уже в этом не сомневался) понимал, что, если его застигнут, когда он будет вытаскивать эти ценности из могилы, да еще обнаружат в этой яме труп, дураку ясно, что это все — его работа. Совсем другое дело, когда, кроме драгоценностей, в могиле ничего не обнаружат. В одном случае наказание — расстрел, в другом — несколько лет заключения...

Начальник милиции не удивился и особо не расстроился, когда не обнаружили труп.

— Может быть, копнуть могилу утопшего студента? — спросил Данишев начальника райотдела милиции.

— Нет. Мы этого не можем сделать. Нет разрешения компетентных органов. Сами знаете, на каждый случай выдается особое разрешение. Иначе нас с вами самих привлекут по статье УК за надругательство над могилами.

...Тем временем Мревлиев вернулся из отпуска и приступил к работе...

Капитан Минаев и следователь Данишев задумали несложную комбинацию. Она сводилась к тому, чтобы заставить преступника прийти за сокровищами на кладбище. С этой целью одной из сотрудниц загса, хорошо знавшей Мревлиева, было сказано, чтобы она передала ему «по секрету», что милиция очень интересуется в загсе захоронениями за июль — август минувшего года. И что собираются вскрывать их...

Преступник, как ненасытная пиранья, мгновенно заглотил наживку. В тот же вечер, после сообщения сотрудницы загса, Мревлиев сел в свои белые «Жигули» и в сумерках прибыл на кладбище. Быстро осмотревшись, начал махать совковой лопатой, как заведенный механизм. Уже через какой-нибудь десяток минут, обливаясь потом и нервно вглядываясь, откопал чугун, положил его в брезентовый мешок и... увидел милиционеров.

Бандит на миг растерялся, потом рванул из кармана пистолет, но выстрелить не успел: выбили из рук. Инспектор Чаев поднял оружие.

— Ну вот и нашелся мой пистолетик. Тебе он уже больше не понадобится...

— Вон ведь какой буйный, — проронил Минаев. — Так и норовит пальнуть. И Мурадова Самата из него чуть на тот свет...

Преступник сжался, побледнел.

— Где Мишку закопал? — спросил капитан.

— Не знаю такого, — хрипло ответил Мревлиев.

— Цветовой небось внучатым племянником доводишься, а? — выложил Минаев свое давнишнее подозрение.

— Откуда вам это известно? — вытаращил глаза бандит.

— Нам все известно.

Когда преступника в наручниках повели по аллее, капитан остановился у одной из могил.

— Слушай, Федор Николаевич, — обратился он к Мревлиеву. — Ты хочешь сюда еще возвращаться?

— Кто ж хочет сюда?..

— Будешь выкапывать своего дружка Мишку Шпыру из могилы утопшего студента или уж мы сами?..

Мревлиев сразу же сник и безвольно махнул рукой:

— Вы сами...

Так было установлено местонахождение трупа Михаила Шпыру.

Потом преступник рассказал, как поджег дом, как трижды бежал от милиции, как сделал попытку убить своего сообщника Самата, который был опасным свидетелем и мог его выдать...

Мревлиев на очередном допросе спросил следователя:

— Скажите, где та зацепка, которая вывела следствие на меня?

— Главная зацепка — собака. Потом — театральный билет...

Преступник схватился за голову.

— Ведь я ее, эту тварь, купил. Потом продал Цветовой: она воров боялась. Я же отравил этого пса. А он ожил. Ожил, гад! Появился снова через полгода. Однажды напал на меня, когда собирался спалить дом.

— Почему вы вспомнили о доме, о свидетеле лишь через год?

— Что-то мне стало не по себе в последние месяцы. Решил посмотреть могилу и дом. Взглянул на могилу — сердце захолонуло: перекопанная. Значит, начади искать. Дураку понятно. А у меня две ахиллесовы пяты: собака и старик, у которого купил ее. Да в придачу — Самат Мурадов. Решил убрать их... — Преступник, как от сильной зубной боли, завыл. — Ведь в прошлом году я безболезненно все это мог проделать. Безболезненно! И жил бы на этот миллион припеваючи. Ох, дурак! А теперь — вышка. Вот уж точно: был богачом — а стал мертвецом. — Преступник причитал, как помешанный. — Вот уж поистине: затишье — хуже всякой опасности. Не надо было верить этой тишине, благополучию...

Столь откровенный цинизм не смутил Данишева, и он заметил:

— Вы, гражданин Мревлиев, сами того не зная, повторяете иезуитские принципы. Иезуиты тоже утверждали: «Затишье — опаснее и хуже всякой бури, и самый опасный враг — отсутствие врагов».

Преступник небрежно махнул рукой: дескать, что ты, молокосос, понимаешь в жизни!

Данишев задал давно мучивший его вопрос:

— Откуда вам стало известно о существовании ценностей?

Мревлиев, словно готовый к этому вопросу, быстро ответил:

— От бабки письмо осталось. Оно было адресовано тете. Писал ей богач. Владелец дома и винного завода Аршев. Он любил Анастасию Федоровну. Письмо потом перекочевало к моей бабке. Я его нашел пару лет назад.

— А что, в письме прямо сказано о ценностях? Преступник пожал плечами.

— Прямо, не прямо. Но там было написано, что бежал почти нагой. И что богатство осталось у него дома... Вот я и прикинул (я все ж вуз закончил), решил — закопаны денежки. Так оно и вышло. А эта старая скряга, как собака на сене, близко к дому не подпускала. Я б подождал, пока она околеет, да прослышал, что исполком решение принял о сносе этого дома. Задумали кинотеатр поставить. Это и толкнуло.

«Да. Образованность и знания — страшные орудия в руках жестоких, эгоистичных, безнравственных людей», — подумал Данишев и распорядился увести обвиняемого.

Потом к Назипу зашел капитан Минаев.

— Ну, что ж, Назип Гатаулович. Вот вы и опровергли первоначальную версию о самоубийстве. Она, как оказалось, ошибочна. А ошибка в версии, как вы сами убедились, утверждает в конечном счете зло, жестокую несправедливость. Несправедливость: когда изуверы, негодяи и прочая мерзость блаженствуют на земле, вместо того чтобы нести наказание...

Позвонил участковый инспектор Шамов и сказал, что собака поймана, попала в капкан, поставленный на огороде.

У хозяина какой-то зверь крал кур и уток. К псу никто не решается подойти. Он одичал. Видимо, придется пустить в расход: на людей нападает. Пошли вот уже за ружьем, — Данишев доложил об этом Минаеву, и спросив у него разрешения, пулей вылетел из кабинета. Взял дежурный «Москвич» и понесся по адресу этого хозяйчика.

В огороде собралось несколько человек. Хозяин зарядил ружье, и все отошли в сторону.

Собака, вздыбив шерсть, то и дело показывая огромные клыки, зло смотрела на человека, нацелившего на нее ружье. Барс понимал, что происходит. Ведь он еще, будучи щенком, когда ходил со своими родителями паств стада овец, узнал, каким огнем грохочет эта палка с ремнем в как замертво падают извечные собачьи враги — волки.

Теперь почему-то люди стали к нему относиться, как к волку. Он понимал, что это злые, жестокие люди. Все беды начались у него через них прошлым летом. Но Барс не хотел принимать новый удар судьбы и, видимо, теперь уже последний. И самое обидное, что он ничего не мог этим людям поведать; что не он крал кур и уток. Сюда он забежал переночевать — уж очень напоминало это место его родной двор и его счастливую собачью жизнь...

Машина остановилась у самых ворот, выкрашенных в зеленый цвет. Назип с силой толкнул дверцу машины и бросился к воротам. Увидев, как пожилой мужчина поднял ружье, закричал так громко, как будто от этого зависела жизнь близкого человека:

— Останови-и-итесь!!! Что вы делаете! Стой!!!

Прицелившийся мужчина повернул голову и, увидев милиционера, опустил ружье.

— А что с ним делать? — оправдывался хозяин. — Он ведь вон какой зверюга... Голову откусит...

Назип направился к овчарке. За шаг до нее остановился.

— Ба-арсик! А я тебя давно ищу. А ты где-то пропадал. Про-опада-ал. И я смотрю, чуть совсем не пропал. Как же ты так, а? А еще таким умным считаешься. Умница ты? У-умница? У-умничка.

Назип присел на корточки, И морда Барса оказалась почти над его головой.

Пес увидел решительный взгляд добрых глаз этого человека и перестал злиться. Потом сел на задние лапы я стал скулить.

Данишев немного подождал:

— Барсику больно. Больно? Бо-ольно хорошему. Бо-ольно умничке. Ну что? Снимем капкан с твоей лапы? Сни-имем. Сейчас сни-имем.

Но собака снова зарычала, и в ее глазах блеснули злые огоньки, не предвещавшие лейтенанту ничего хорошего.

Пес привстал, мохнатый, закрученный колесом хвост выпрямился и казалось что он вот-вот прыгнет на Назипа и сомкнет свои огромные челюсти на его шее. Но малейшее движение вызывало у собаки сильную боль, парализующую ее желание и она, громко взвизгнув, снова приняла смиренную позу Данишеву почудилось, что у несчастного Барсика блеснули на глазах слезы, он тоскливо заскулил. Вдруг пес задрал голову кверху и завыл так громко и жалобно, что раздирающий душу собачий плач, казалось, заледенил безысходной тоской сердца всех присутствовавших здесь людей.

Данишев крепче сжал зубы и решительно протянул руки к капкану.

Пес сидел смирно и, словно не желая показать, как ему больно отвернул морду в сторону. Назип осторожно снял с лапы капкан. Барс хотел было вскочить, но, взвизгнув, опять сел на задние лапы.

— А ты, Барсик, так резко не вставай. Потихонечку. Ага? Сейчас ты пойдешь ко мне и будешь жить у меня будешь? Молчишь — значит, будешь. Я тебя познакомлю с одним хорошим человеком. Зовут ее Асия. Вот мы и будем жить все вместе, ты, Барсик, Асия и я.

1982–1983