Эмоциональный ответ
В тот вечер, когда Нелл встретила мужчину, в которого влюбилась, она выглядела совершенно сногсшибательно, лучше, чем когда-либо в жизни, что могло означать только две вещи. Либо ей придется постоянно выдерживать напряжение, вызванное такой хорошей формой, как будто он находится где-то поблизости, либо она встретит его только после того, как он уже выпьет.
Нелл пришла на прием по случаю сбора средств для картинной галереи на Коламбиа-Роуд, которая располагалась в столь приятной местности, что по всему району подняли плату за жилье, а местных — выжили. Для вечеринки она выбрала обтягивающее черное платье от Билла Бласса, в котором ноги ее выглядели длиннее. Она балансировала на каблуках удивительной высоты от Маноло Бланик, которые немедленно оценили все присутствовавшие в помещении женщины — и по цене, и по достоинству. Волосы ее были выкрашены и подстрижены Дэниелом Гершезоном (лично, а не одним из его наемников), а в декольте блестел легкий загар — наследие конференции в Ницце, закрепленный аэрозолем «Блеск для тела после загара» от «Кларинс». Она находилась в том весе, к которому стремилась.
На момент открытия она уже две недели питалась жидкими заменителями пищи «Слимфаст» на снятом молоке, и от этого была немного ошалевшей и слегка дрожала. Ее организм более не задерживал лишнюю воду, и она изменила режим преобразования углеводов в мускульный тонус, перейдя от поднятия тяжестей к тренировкам «пилатес». Она ненавидела бесконечные записи хип-хопа, которые крутили в спортзале, не говоря уже о странно пахнущих мужчинах, которые сексуально порыкивали на тренажерах, развивающих мышцы пресса, и все время забывали вытирать пот.
К тому моменту, когда Нелл вылезла из такси и направлялась к галерее, выглядевшей подозрительно похожей на ресторан, переделанный на один вечер в выставочный зал, и была окружена большим количеством огней, чем Нюрнбергское шествие, дождь уже закончился. Воздух пах чистотой — а это случается в Лондоне так редко, что всегда замечаешь, когда это происходит. Ночь была сухой, ее дезодорант вполне справлялся, и для разнообразия она не выглядела так, будто по пути на вечеринку упала в колодец. Волосы ее находились точно в том состоянии, в котором оставил их Дэниел, — то есть, им была придана форма, но форма эта выглядела естественной. Нелл жила в постоянном страхе превратиться в свою мать, у которой на голове находился шлем туго накрученных буклей: их укладывали у нее на голове каждый второй вторник, а побрякушек она носила на себе больше, чем Энн Миллер в возрасте восьмидесяти лет. На Нелл были скромные серьги из черного жемчуга, а на запястьях — минимальное количество дорогого серебра, но она все равно знала, что слишком старается понравиться мужчинам.
Справедливости ради надо заметить, что она ударилась в панику и приняла вид соблазнительницы по причине недавно прошедшего тридцать второго дня рождения — событие это ощущалось ею так, как будто весть о нем была вырублена на мраморной плите, а не упоминалась лишь в полученных ею поздравительных открытках. Ее лучший друг, мультипликатор Керри Мартинес, который был гетеросексуален, но ее все же не хотел, сказал, что тридцать два — отличный возраст и что когда Зигель и Шустер создали Супермена, они специально нарисовали его тридцатидвухлетним, потому что считали, что это лучший возраст в жизни человека, на что Нелл напомнила Керри, что а) Суперен был мужчиной, и поэтому перед ним не стояла проблема борьбы с целлюлитом, б) в него были влюблены Лоис Лейн, Лана Лэнг и еще какая-то русалка, а у Нелл не было никого, и в) что он был героем комикса, которого, когда он носил очки, никто и узнать-то не мог, бога ради! Но в общем и целом выглядела она чертовски хорошо. Больше всего ее беспокоило, что могло случиться так, что она больше никогда не будет выглядеть так хорошо.
Поэтому, если она влюбится прямо сейчас, это не только поддержит ее самолюбие и восстановит самооценку, но, возможно, даже спасет жизнь. И вот сегодня, ровно в девять часов десять минут вечера она встретила мужчину, который изменил ее жизнь и разбил сердце. За то время, что они были вместе, на самом деле, разбились и склеились целых три сердца, но ведь нельзя сделать омлет, без того чтобы… и т. д.
Но сначала было искусство и, что более важно, канапе, сочетавшие в себе прозрачные срезы обжаренного тунца и синюшного, болезненно выглядевшего карпаччо, нарезанного так тонко, что для того чтобы набрать по калориям эквивалент одного сэндвича с яйцом, надо было съесть целый поднос с этим канапе. Нелл пожалела, что не поела перед приемом, но в таком случае она без посторонней помощи не влезла бы в платье, а она пока не научила Биффо, свою кошку, застегивать ей сзади молнию, так что более безопасным выходом из положения было голодание.
После двух — нет, давайте скажем, трех — бокалов удивительно едкого шампанского цвета мочи (наверное, эту марку использует авиационная компания, специализирующаяся на перелетах эконом-класса) — того типа шампанского, которое немного отдает блевотиной, даже экспонаты стали казаться симпатичными. Это были работы, понять которые без километра сопровождающего текста невозможно — иначе не допрешь, что пять отрезков ржавого железа и ярд голубой нейлоновой веревки с колокольчиком на конце означают порабощение чувств женщин, думающих о своем теле.
Нелл не любила такого искусства, она любила другие произведения — те, на которые интересно смотреть. Это было даже не то искусство, которое шокирует англичан, — их вообще просто шокировать, — это было что-то другое: оно стремилось изменить восприятие зрителя посредством простого хулиганства. Нелл не хотелось слушать лекции об искусстве. Она пришла посмотреть на мужчин. Просто посмотреть. Больше ничего она не ожидала, потому что в течение долгих лет ожидала слишком многого.
Ей вполне хватило бы улыбки и надежды на ответную улыбку, ей надо было, чтобы ее заметили, чтобы люди отметили ее взглядами. Ничего особенного — вполне достижимая цель, вполне в пределах ее возможностей, и это было хорошо. Но она и думать не могла, что в этот вечер все получится именно так. Стены были ослепительно белыми, освещение слишком ярким, зал слишком жарким и переполненным. Чтобы всего лишь добраться до бара, надо было проявить маневренность, превышающую уровень прочности ее платья, которое угрожало разойтись на спине.
Когда она приехала, было восемь тридцать, — ровно на три четверти часа позже начала приема и на сорок минут раньше того момента, когда она увидела мужчину с изумрудными глазами. Он уже был поблизости: стоял в пабе «Королевский дуб» через дорогу и ругался с женщиной, которая обвиняла его в том, что он заигрывает с официантками, вместо того, чтобы извиниться за то, что он не пришел к ней на день рождения предыдущим вечером. (Я понимаю, это сложно, но в жизни же ничего не происходит чисто, стык в стык, тем обиднее, иначе бы Нелл и этот человек встретились, влюбились друг в друга, оставались вместе всю оставшуюся жизнь, и никакого рассказа бы не вышло.)
Итак, Нелл посматривала на свои «Картье Пантера» — подарок от благодарного клиента, потягивала горькое шампанское и делала вид, что ее приводит в восторг отрез узловатой рыбацкой сети, прибитый к стене открывалками для консервов. И тут какая-то женщина постучала ее по плечу.
— Так я и думала, что это вы, — сказала женщина, одетая немного не по возрасту — на ней были штаны для занятий восточными единоборствами, за плечами рюкзак, а на ногах туфли на каблуках и с круглым носом. Нелл смутно вспомнила ее и классифицировала под заголовком «деловой обед в „Азия-де-Куба“, Элис или Аманда». Затем женщина добавила: — Вы кого-нибудь здесь знаете?
— Не среди художников, — призналась Нелл, — я работаю с продавцом этой собственности.
— Могу себе представить, как дорого сейчас стало в этом районе, — сказала Элис или Аманда, и разговор, вступать в который Нелл не хотела, начался. Нелл не нравилось быть продавцом недвижимости, эта профессия безгранично ее смущала, и, тем не менее, она была до извращения хорошим специалистом в своей области, настолько хорошим, что ей вообще-то следовало уже заводить собственную фирму. Однако она была партнером в процветающей компании, имевшей шесть филиалов, и это давало ей возможность зарабатывать приличные деньги без этих приступов беспокойства, которые заставляют человека выскакивать среди ночи из кровати, чтобы приклеить самому себе бумажку с запиской не забыть что-нибудь сделать на следующий день.
— …Что жалко, потому что совершенно невозможно избавиться от запаха трупа в комнате, — заключила Элис или Аманда задумчиво, и Нелл задумалась над тем, какую часть разговора она пропустила. Она исподтишка снова взглянула на часы, осознавая, что в последнее время проверка времени стала чем-то вроде нервного тика, и взяла кусочек клубники, приклеенный к чему-то, похожему на треугольник картона, у проходящего официанта.
— Я думаю, художнику приходится заниматься массой всяческих вещей, — фыркнула Элис или Аманда, изучая расходящиеся протуберанцы шестиугольных гаек, покрытых розовым мехом. — Не уверена, что я бы захотела иметь такое у себя в гостиной, но смотрите — к ним прикреплено некоторое количество оранжевых бумажек с заказами.
— Это корпоративное искусство, — вступил низкий голос за ней. — Взгляните на размеры. Эта вещь создана для того, чтобы висеть в фойе офиса, она большая, умеренно провокационная, не угрожающая, нацеленная на то, чтобы быть проданной в какое-нибудь рекламное агентство среднего класса.
Нелл повернулась посмотреть, кто говорит, и с разбегу врезалась во Взгляд.
Немногие мужчины умеют пользоваться Взглядом. Это был взгляд, который плавил шапки полярных льдов и поднимал уровень океана. Он заставлял раскрываться пещерные анемоны и обнажал женские тайны. В его состав входил легкий наклон головы и подъем глаз — так, чтобы они улыбались из-под линии бровей — одновременно невинно и развратно. Этот человек овладел искусством Взгляда в совершенстве: бросая его, он не выглядел полным идиотом. Он знал, что это мощное оружие, и разумно дозировал его применение. Нормальный человек никогда не станет наставлять заряженный револьвер на одного и того же человека чаще, чем один раз за вечер.
У Нелл перехватило дыхание. Загорелая рука протянулась вперед, заставляя Элис или Аманду отодвинуться в сторону. На нем был фантастически элегантный пиджак от Тьерри Мюглера поверх черных джинсов и хлопчатобумажных кроссовок «Адидас»: он признавал важность вечера, но не склонял перед ним голову.
— Рафаэль ДеНапьо, — сказал мужчина, у которого были короткие черные волосы, широкие плечи и глаза цвета пустой бутылки из-под джина «Гордонз». Наверное, он зарабатывал на жизнь, снимаясь в рекламе безопасных бритв. На фотографиях он получался отчасти слишком уверенным в себе, щурящимся на солнце, как средиземноморский авантюрист, чье желание выглядеть консильере приводило к тому, что его принимали за barista или за мужчину, занимающегося проституцией. Он был похож на итальянца, но был наполовину испанцем и наполовину англичанином из города Лутон, что в графстве Бедфордшир. Мать его так и не смогла пережить потрясения, вызванного английской погодой, и воспользовалась услугами аэропорта сразу, как только снизились цены на билеты. Она оставила Рафаэля и его отца разбираться самим, и вследствие того, что отец его не мог разобраться ни в чем, Рафаэль научился разбираться во всем.
— Вам нравятся эти работы? — спросил он вежливо.
— Мы как раз говорили о том, как разочаровывает… — начала знакомая Нелл, но Нелл прервала ее.
— Вы ведь не художник, правда? — спросила Нелл.
— Нет, но я ее хороший друг. Она вон там, — он указал на элегантную чернокожую женщину в кожаном платье, облегающем фигуру, и с африканскими бусами на шее. — Она очень хорошо продается в банки.
— Но все эти заявления о порабощении женщины…
— Ну… Это предлагает покупателю историю, которую можно рассказать клиентам, это рисует их в выгодном свете, дает им возможность выглядеть филантропически.
— Что-то мне это кажется не очень честным, — заявила Нелл.
Он поднял бровь:
— Вы считаете, что зарабатывать деньги — плохо?
— Нет, конечно.
Элис или Аманда постучала по бокалу обручальным кольцом и пробормотала: «Наполнить», — а затем выскользнула в толпу, оставив Нелл и Рафаэля спорить об искусстве.
— Вы считаете, люди должны добиваться признания только после смерти? — спросил мужчина.
«Уже второй раз сегодня кто-то упоминает смерть, — подумала Нелл. — Остался еще один раз». Она испытывала иррациональный страх перед смертью, но разве его не испытывали все, кроме мексиканцев?
Нелл все никак не могла перевести дыхание:
— Почему здесь так жарко? — спросила она. Рука ее потянулась к горлу.
— Сохраняет это очарование, от которого перехватывает дыхание, — сказал он ей.
— Простите?
— Знаете, старая песня Фреда Астера «The Way You Look Tonight». — Он одарил ее еще одной небольшой дозой своего Взгляда и повел к выходу дышать воздухом.
Она ощутила его руку у себя на спине, когда он направлял ее, и подумала, почувствовал ли он присутствие там маленького, но упорного жирового отложения, — она знала, что оно там было. В том, как он вел разговор, было что-то удивительно старомодное и странное, и от этого было неспокойно. Противоречивые эмоции, которые вызвало в ней это небольшое прикосновение, заставили ее осознать: надо чаще выходить в люди.
Снаружи была теплая ночь; было так ясно, что можно было слышать, как возле мэрии в Хэкни кричит женщина, и пожарные машины несутся к Тауэр-Хамлетс. Через дорогу из квартиры каких-то стариков неслись звуки старого фильма компании RKO. Может, это был какой-нибудь фильм с Фредом Астером. На обочине содрогалось припаркованное такси-малолитражка — не столько средство доставки пассажиров, сколько носитель колонок, в которых стучали басы старого школьного хип-хопа. Мимо них пронеслась волна режущего глаза запаха мочи. Лондонцам приходилось находить романтику в самых неподходящих местах.
— Ну, как вам сейчас дышится? — спросил он озабоченно.
«Дыхание у меня в порядке, — подумала она, — но вот пульс бьется так, как будто я только что выпала из самолета».
— Лучше, — сказала она, отводя взгляд и пытаясь представить вокруг приятный пейзаж. Но урны Коламбиа-Роуд никак Fie могли сойти за пальмы Тобаго, поэтому ее попытка провалилась.
— Возможно ли, чтобы канапе заставляли человека испытывать еще больший голод, чем до того как их съешь? — спросил он. — Вам не кажется, что вы сейчас голоднее, чем когда приехали?
— Как вы догадались? — Она посмотрела на него и почувствовала легкий укол в сердце, как будто кто-то кольнул ее разогнутой скрепкой. Он тоже посмотрел на нее, в его глазах нарастало удивление, и тогда она поняла, что он смотрит не на нее.
— Ну вот, такое увидишь не каждый день. Похоже, это какое-то знамение.
Она проследила направление его взгляда и увидела взрослого тигра, мягко ступающего по середине Коламбиа-Роуд. Тигр остановился обнюхать канаву, в которую рыночные продавцы выливают воду из цветочных ваз. У тигра было длинное тело, сквозь кожу проглядывали ребра, а шерсть была пятнистая и оранжевая, как у детского медвежонка.
Нелл и Рафаэль с уважительным недоверием смотрели, как он аккуратно вступил на щебенку, а затем остановился и свернулся полумесяцем, будто сонная домашняя кошка. Он широко зевнул, высунув огромный розовый язык, который вытянулся и загнулся на кончике, и из его пасти вырвалось низкое урчание, похожее на треск поворачивающегося турникета в метро. Над закрывающимися глазами животного вместо унизанных звездами небес Индии ярко светились аккуратные окна муниципальных квартир.
— Помнишь, как мы увидели тигра? — спросила Нелл спустя год и два месяца, когда они лежали в постели и смотрели жутко старый фильм ужасов с Джоан Кроуфорд, которая играла самую старую в мире женщину-инспектора циркового манежа.
— Господи, она похожа на трансвестита, — пробормотал Рафаэль, почти не слушая ее. — Хотя ноги хороши. Я уже видел этот фильм, в нем распиливают пополам Диану Доре.
— У него были такие желтые глаза, — Нелл подтянула пуховое одеяло, закрывая соски. Она до сих пор отдавала себе отчет в возрастной пропасти, лежавшей между ними, и редко позволяла ему увидеть себя обнаженной при включенном верхнем свете. Она была в некотором роде волшебницей, когда дело доходило до того, чтобы встать с постели и дойти до ванной так, чтобы он не увидел ее талию сбоку. Она знала, что это пустое, но он был настолько совершенен, что заставлял ее чувствовать себя слишком простым человеком. В течение одного года и двух месяцев она смотрела, как он спит в ее постели, его профиль наполовину утоплен в подушке, рот приоткрыт, — помятый ангел с блестящими веками и густыми непослушными волосами цвета сумеречного леса. Казалось невозможным, что кто-то может спать так красиво и не знать этого, но Рафаэлю удавалось не замечать ее взгляда, когда он просыпался. Он спал больше всех, кого она когда-либо видела, и проспал бы все воскресенье напролет, если бы она его не разбудила.
Квартира Нелл была расположена в Примроуз-Хилл, и солнечный свет проникал в нее из-за парка. Комнаты были маленькие, простые, выкрашенные кремовой краской и обставленные мебелью из переработанного дуба. Она платила за нее слишком много, но это была хорошая сделка, потому что, в конце концов, она была агентом по продаже недвижимости, и как бы это выглядело, если бы она не совершала хороших сделок? Рафаэль был высококлассным поваром, но он бросил кулинарию, чтобы стать художником. У него были загадочные работы — его рисунки и скульптуры разматывали клубки странных историй, полускрытых пейзажей, которые только смутно намекали на его истинные идеи.
Секс с Рафаэлем был мускульным, спортивным, заряженным энергией. Он как-то так особенно расправлялся внутри нее, что это сводило ее с ума. Он был молод, конечно, ему было всего двадцать три года, а ей сейчас было тридцать три, что, по идее, не должно было иметь значения, но почему-то имело. Он заставлял ее чувствовать себя моложе и делал какой-то смелой, и ей это было надо, потому что родители больше любили ее сестру — Карен была жената и имела двух детей. Что бы ни говорила и ни делала Нелл, это не могло заставить родителей смотреть на нее как на взрослого человека. Нелл считала себя зрелой, циничной обладательницей сухого юмора, но когда приезжали родители, они обращались с ней как с глупым ребенком, который ведет себя безответственно. Родители заставляли ее чувствовать, как будто она чего-то не сделала в жизни, но если бы она им это сказала, они бы принялись отрицать. Говорить же с Рафаэлем они и вовсе не могли и разговаривали только с Нелл, как будто его и не было в комнате.
У Рафаэля была маленькая мрачная квартирка на Каледониан-Роуд над металлоремонтной мастерской. В тот единственный раз, когда она приехала к нему домой, на рекламной полосе в витрине под окном его спальни было написано «Убийца с Кэлли-Роуд снова наносит удар». Нелл больше не приезжала к нему, а он не переезжал к ней, потому что она ему этого не предлагала. Она боялась, что он под каким-нибудь предлогом откажется, и щадила себя. Нелл финансировала его карьеру. Она сняла ему мастерскую, взяла напрокат мебель, купила холсты и материалы, необходимые для занятий скульптурой. Она покупала ему одежду и — ввиду того, что готовить не умела, а у него уже не было времени — покупала ему вкусную еду в приятных ресторанах с умеренными ценами, за что он регулярно выражал свою благодарность. Иногда он танцевал с ней в гости-пой — его широкая загорелая рука сзади у нее на талии, его сильное надежное тело ведет ее четко, мастерски.
Вы бы назвали это любовью? Ей было хорошо. Ей не хотелось, чтобы эти отношения во что-то развились, но она боялась, что все может закончиться, поэтому работала еще больше, и стала чаще ходить в спортзал, а Рафаэль делал ей горячие ванны, массаж ступней с ароматическими маслами и объяснял эффекты света, падающего на дерево. Иногда он проводил вечера у себя в студии, а затем, по мере приближения к двадцать четвертому дню рождения, стал иногда проводить там ночи. Нелл ни в чем его не подозревала, потому что ей казалось, что Рафаэль не замечает других женщин. Это они всегда замечали его.
Нелл старалась не задумываться о том, сколько это еще протянется, напротив, она твердила себе, что живет настоящим. Она жила как в дурмане и была безнадежно, жалко влюблена в него, несмотря на то, что в последнее время он стал как-то отдаляться от нее. Она отказалась от планов основать собственную компанию по продаже недвижимости, и вместо этого приняла предложение о партнерстве в фирме, которой управлял человек, считавший себя либералом, но на самом деле он был таким женофобом, каких и в семидесятые-то годы надо было еще поискать по ночным клубам. Она поступила так, потому что хотела, чтобы сбылась мечта Рафаэля.
На следующий день был день рождения Рафаэля, и Нелл приготовила ему сюрприз. Она нашла галерею, которая согласилась выставить его работы. Это был тот самый зал, в котором они познакомились на Коламбиа-Роуд, и вот в течение двух недель в июле этот зал будет принадлежать ему. Она знала, что у него уже готово достаточно работ, и позаботилась о приглашениях. Ей нужны были адреса его друзей, и однажды вечером, когда он уехал в студию и забыл мобильный, она открыла телефон и отыскала необходимые почтовые индексы. Она также наткнулась на сообщение, которое гласило: «Без твоей любви я только тень целую рафаэль». Она села на угол кровати: момент, которого она так боялась, обрел плоть, и солнце в ее жизни померкло. Сначала ей стало стыдно за себя, за то, что она не может быть сильной, а затем она разозлилась. Она набрала номер, на который было отправлено сообщение. Ответила девушка с детским голосом.
— Рафаэль дома? — спросила Нелл.
— Нет, он здесь не живет, — сказала девушка напряженно. — Кто говорит?
— Его жена, — сказала Нелл. — А вы кто?
— О, Боже мой! — воскликнула девушка и повесила трубку.
Нелл хотела знать одну вещь: как давно это продолжалось? Она набирала номер снова и снова, пока ей не ответили.
Квартира находилась в полуподвальном помещении эдвардианского дома на углу Крауч-Энд, где подъезды были засыпаны гравием и заставлены урнами, а на домах там никогда не бывало менее четырех звонков. Хоуп было не больше двадцати одного года, и она открыла дверь, одетая так, как Нелл не одевалась никогда, — натягивая расходящийся коричневый кардиган на груди, как будто пытаясь защититься от того зла, которое могла принести ей эта более старая женщина в отместку за ее ложь.
— У меня совсем мало времени, — извинилась она, оглядывая элегантную одежду своей соперницы.
— Ничего страшного, — Нелл опасливо опустилась на стул, усеянный кошачьей шерстью, и смотрела, как Хоуп приседает за плохо выкрашенным кухонным прилавком и появляется оттуда с разномастными кружками. Хоуп надо было сменить кондиционер для волос — волосы у нее, как говорят в рекламах, «разлетающиеся», но под этой мешковатой одеждой без талии, под этим беспорядочным покровом пряталась потрясающе привлекательная девушка. Хоуп с трудом добывала средства на жизнь, работая телемаркетологом в компании, которая специализировалась на пустых обещаниях и потихоньку разорялась. Они с Рафаэлем «встречались» — это она так сформулировала — уже почти год. Он обещал скоро перебраться к ней. Хоуп так самозабвенно верила в своего бойфренда и была при этом так искренне невинна, что Нелл с трудом могла поверить, что они говорят об одном и том же мужчине.
Хоуп была похожа на красивую актрису, играющую роль, в которой ей надлежало первую половину фильма провести в стиле гадкого утенка. Она была так неловка и так смущена, что боялась даже поднять голову и посмотреть в глаза Нелл. Было совершенно ясно, что она никогда в жизни еще ни с кем ни за что не боролась.
— Собственно, я ему не жена, — Нелл почувствовала, что хочет признаться ей в этом. — А где ты его встретила?
Ожидая, пока Хоуп найдет слова для ответа, она смотрела, как умывается кошка.
— Мы снимали небольшую картинную галерею в Хокстоне, и он начал рассказывать мне о своей работе, — кротко принялась объяснять Хоуп. — Поверьте, я и понятия не имела, что он с кем-то еще встречается.
— Встречается — это большая недооценка наших отношений, — пришлось заявить Нелл, которая отлично помнила, что это именно она финансирует его карьеру.
Хоуп потрясла головой, глядя в пол, смертельно смущенная необходимостью вести неприятный разговор с незнакомым человеком.
— Я помогла Рафаэлю в работе. Я придумала ему идею главного экспоната, который будет гвоздем выставки. Этот экспонат составлен из найденных вещей, которые должны символизировать любовь, которую мы друг к другу испытываем.
— Все лучше и лучше, правда? — Нелл нашла чистое место и поставила чашку с кофе, пить который было невозможно.
— Честно говоря, я думала, не встречается ли он с кем-нибудь еще, потому что он всегда работал допоздна… но, с другой стороны, художники же всегда работают не как все люди, правда?
— Если ты что-то подозревала, что же ты у него не спросила?
— Я не очень умею ссориться, — призналась Хоуп. — Мне не хватает уверенности в себе. Может быть, нам надо поговорить с ним вместе?
— Думаю, это плохая идея. Нам надо поговорить с ним по отдельности. Что бы ты ни делала, не говори ему, что мы встречались. Никогда нельзя открывать мужчине все свои карты.
— Я буду ужасно себя чувствовать, если ему придется выбирать между нами двумя, — сказала Хоуп, слабая, как зимняя тень.
— Тогда давай выслушаем его без предвзятости, — предложила Нелл. — Сукин он сын.
Выясняя отношения с Рафаэлем в следующие два вечера, Нелл и Хоуп сказали, что узнали о его неверности, вскрыв мобильный телефон, и настояли на честном ответе, в результате чего он с легкостью согласился оставить их обеих. Он сказал им — как они отметили, даже с каким-то облегчением, — что не испытывал ни к одной из них настоящей любви. Еще он сказал, что мужчине положено иметь столько партнерш, сколько он потянет, и хотя Нелл и Хоуп относились к нему хорошо, настало время расстаться. Собственно, он был даже рад, что это произошло, потому что они мешали ему полностью раскрыть свой потенциал. Он объяснил, что был готов совершить большой прорыв в мире искусства. Уходя, он ни в чем не раскаивался, был бодр, и каждую поцеловал в щечку.
Отдав Рафаэлю все свое доверие, Нелл потратила на него и все свои сбережения. Когда он ушел, она оставила мечты о своем возлюбленном, а Хоуп тоже пожертвовала ради него всем, что имела, и теперь потеряла веру в мужчин. Нелл объясняла себе, что в любви мужчины не страдают так, как женщины.
Первая выставка Рафаэля приближалась, и две женщины условились встретиться. Угощаясь мороженым на софе у Хоуп, они смотрели, как Рафаэль дает интервью по телевизору, и надеялись увидеть хотя бы какой-то намек на раскаяние. Но молодой художник был еще более обаятелен, чем обычно, и, к их обоюдному изумлению, сказал интервьюеру, что его искусство вдохновлено эмоциональной честностью, и еще — что без любви он был бы ничем. Он снял ткань, закрывавшую его главную работу — «Бездыханное сердце», и ни словом не обмолвился о женщинах, которые помогли ему достичь успеха.
Твердо решив как-то себя взбодрить, Нелл и Хоуп пошли в город и, проведя ночь в барах Уэст-Энда за опрокидыванием дорогих сладких коктейлей, осознали, как жестоко их использовали.
— Ты же понимаешь, что с юридической точки зрения мы ничего от него не добьемся, — сказала Нелл, заказывая еще по коктейлю. — Придется смириться с тем фактом, что на нашей шее прокатились. Мы старше его, в моем случае — намного старше, но не мудрее, — Нелл казалось, что возраст оставил на ней шрамы, точно так же рассматривала Хоуп свою застенчивость. — Я это так не оставлю. У нас есть один козырь: Рафаэль понятия не имеет, что мы с тобой знакомы.
— По крайней мере, у нас есть наша дружба, — высказалась слегка опьяневшая Хоуп. — Может, из этого что-нибудь хорошее и выйдет.
— Ты чертовски права: так оно и будет, — пообещала Нелл, скусывая вишенку со своей соломинки. — Мы с тобой уложим его на грунт лицом вниз.
Нелл понадобилась целая неделя, чтобы придумать способ отомстить Рафаэлю. Она написала Хоуп электронное письмо и сообщила, что они должны вывесить в Интернете объявление о поиске молодой девушки. Не просто какой угодно молодой девушки, но такой молодой, тоненькой и сногсшибательно сексуальной, что Рафаэль не сможет устоять. Она заставит его отчаянно влюбиться в нее и будет водить его за нос столько, сколько понадобится, чтобы он признался, что не может без нее жить. А затем она публично его отвергнет и разобьет на мелкие осколки его глупое бездыханное сердце.
Им нужна была девушка, которая ненавидела бы мужчин с настоящей, разрушительной страстью. Они долго мучились над составлением объявления. В конце концов сошлись на нескольких предложениях, заряженных глубоким подтекстом, и поместили письмо на паре десятков сайтов. После этого они принялись ждать собеседования.
Ожидание показалось им вечным. Сообщения и фотографии летали туда и обратно, но никто не подходил им, пока не объявилась Миранда. У нее был острый лондонский акцент, но дело было не в этом: она превосходно подходила под требования, выставленные в объявлении. Ей был двадцать один год, она училась в колледже, а в свободное время водила такси-малолитражку в Мидлсексе, чтобы сводить концы с концами. Она объяснила, что мужчины, обманщики и изменники, в прошлом заставили ее много страдать, и теперь она не доверяла мужчинам как виду, ненавидела их. Она чувствовала себя покрытой такими глубокими эмоциональными шрамами, что даже отказалась от выгодной карьеры модели, потому что больше не желала потворствовать мужским фантазиям.
За неплохую сумму, которая поможет ей закончить колледж, Миранда согласилась отправить Рафаэля, выражаясь фигурально, в прачечную. Она с готовностью согласилась выполнять правила, придуманные женщинами, и с негодованием отправилась покупать убийственно-сексуальную одежду, которую, как знала Нелл, любил Рафаэль. Ей в мельчайших подробностях объяснили, чего художник хочет от женщины и чего не хочет. Был отработан и вопрос о близости: Миранда была готова сделать все, что угодно, лишь бы поработить Рафаэля, показать ему, что значит по-настоящему разбитое сердце. Вскоре она была полностью готова к выполнению поставленной задачи и отправилась в мир с миссией — заставить мужчину пострадать от любви.
Настал вечер открытия выставки Рафаэля. Большая вывеска в витрине гласила: «Проект ДеНапьо — Эмоциональный Ответ». Если бы не это, картинная галерея на Коламбиа-Роуд выглядела бы почти так же, как в тот раз, когда они встретились на другой выставке: и гости, и даже канапе были теми же самыми. Но на этот раз Нелл наблюдала за Рафаэлем издалека. И она запретила Хоуп подходить к себе. Никто не должен был понять, что они дружны. Миранда приехала на такси, на ней была пара сияющих шифоновых треугольников, соединенных серебряными цепочками. Когда она вошла, разговоры в зале немедленно утихли. Нелл предупредила, чтобы Миранда не шла на контакт первой. Она бросила взгляд на Хоуп, находившуюся на другом конце заполненного посетителями зала, и ободряюще ей улыбнулась. Рафаэль заметил их протеже и немедленно двинулся навстречу. Они с Мирандой стояли, с восхищением глядя на составленный из всякого мусора пурпурный фаллос, который возвышался в центре зала. Когда Нелл посмотрела туда еще раз, они уже не стояли рядом.
— Что случилось? — прошипела Нелл Миранде, сделав ей знак уединиться в дамской комнате.
— Он совершенно отвратителен, — ответила Миранда. — Сказал мне какую-то идиотскую строчку из старой песни Фреда Астера.
Нелл покраснела от смущения, вспомнив, что чувствовала в той же ситуации.
— Никогда еще не встречала такого абсолютного подонка, — Миранда взбивала волосы, глядя в зеркало, как будто пытаясь избавиться от его духа.
— Так что ты ему сказала?
— Я сказала, что его работа — это просто один большой член, и фигурально, и буквально, и он просто пользуется своим раздутым самомнением, чтобы обманывать людей, убеждая их, будто у него есть талант. Он ушел.
— Ты же должна была влюбить его в себя, а не оттолкнуть!
— Это слишком сложная задача, Нелл. У меня от него начались корчи. Господи Боже, он такой елейный… И что вы обе вообще в нем нашли?
— Но ты должна это сделать, Миранда! Больше никто не сможет нам помочь. Пожалуйста, вернись и обольсти его! Если не ради денег, то ради всех женщин на земле! Подумай обо всех тех, кому он еще причинит боль, если только ты не положишь конец его деятельности!
Кажется, это ее проняло. Миранда подновила свою боевую раскраску и отправилась назад, на поле сражения, а Хоуп и Нелл наблюдали за ней от стойки бара. На этот раз она вступила в разговор, и что бы она там ни говорила, но все у нее получилось. Они договорились о встрече через несколько дней, затем Рафаэль новел ее обедать, а Миранда докладывала им все подробности этих встреч. Было ясно, что дается ей это нелегко: больше всего она ненавидела в нем неискренность и то, что его интересовало в ней только тело. Миранда принялась вставлять в свои речи дурацкие фразы, просто чтобы проверить, слушает он или нет, но было ясно: ее физическая красота сделала его совершенно глухим. Во время третьего свидания он умолял ее переспать с ним. Чем дольше она отказывалась, тем больше он в нее влюблялся. Нелл была в восторге от этих докладов, Хоуп — в меньшей степени, потому что не получала особого удовольствия от мести.
Свидания переместились по времени с вечера на день — они выходили вместе. Постепенно Рафаэль был вынужден изменить свое поведение: ему приходилось подстраиваться под эту удивительную молодую женщину. По прошествии шести недель Нелл начала волноваться — Миранде пора было уже отвергнуть его; Хоуп тоже с трудом переносила напряжение. Миранда объяснила, что ей надо было потянуть Рафаэля еще какое-то время — чем больше он влюбится, тем больнее ему будет падать. Она уверяла Нелл, что ее решимость была твердой, как прежде, что Рафаэль только укрепил ее уверенность в двуличности мужчин и что им всем втроем предстоит насладиться его падением. Он вошел в стадию преподнесения подарков и планировал представить ее родителям. Она все еще отказывалась с ним спать.
Однако прошло слишком много времени. Лето сменилось осенью, и Нелл стала выказывать признаки нетерпения. Пора было отставить Рафаэля! Нелл вызвала Миранду на встречу в местный паб в Примроуз-Хилл. Едва увидев Миранду, она поняла, что что-то случилось. Они сидели снаружи, и умирающее солнце отбрасывало тени на холодную траву. Пригубившая пиво девушка выглядела какой-то нашкодившей и чувствовала себя беспокойно.
— Я, наверное, должна сказать тебе, — сказала она, не в силах смотреть Нелл в глаза. — Я в него влюбилась.
— Как ты могла? — спросила Нелл в ужасе. — Ты же ненавидела его до кончиков ногтей!
— Он говорит, что хочет на мне жениться, Нелл. Слушай, я найду способ отдать деньги, которые ты на меня потратила…
— Дело не в деньгах, ты же знаешь!
— Он изменился. Я изменила его. Он узнал, что такое смирение, даже доброта. Он научился любить, Нелл. Он признает, что плохо поступал с женщинами всю прежнюю жизнь, особенно с тобой и с Хоуп. И он признал прошлые ошибки. Он пообещал, что в этот раз все действительно будет по-другому.
— Но это же именно то, как он это делает, Миранда, просто с тобой он это делает по-другому. Ты что, не видишь? Ты попадаешься на самом старом из всех трюков! Он просто прикрывает себя со всех сторон и делает все, только чтобы затащить тебя в постель.
— Мы спим вместе, — призналась Миранда. — Даже такой человек, как он, не может не показать своих истинных чувств, когда занимается любовью.
Нелл была возмущена:
— Господи, откуда ты взялась такая наивная? — спросила она.
— Посмотри на себя, Нелл. Откуда ты взялась такая циничная? Если хочешь знать правду, Рафаэль считает, что ты слишком старая, а Хоуп — слишком нервная, но он был слишком джентльменом, чтобы отказать вам. Может быть, дело с самого начала было в вас самих.
Нелл смотрела, как Миранда уходит через темнеющую стоянку.
На следующий день Рафаэль позвонил и Нелл, и Миранде, — рассказать им о планах вступления в брак. Обе женщины были в шоке.
— Я предупреждала тебя, что это может произойти, — сказала Хоун. — Жаль, что я вообще тебя послушала. Какую бы боль тебе ни причинили, желать мести никогда не надо.
— Я ей позвоню, заставлю бросить его, — сказала Нелл. — Я ей докажу, что ни одна женщина не может ему доверять.
— Оставь это, Нелл, — сказала Хоуп. — Разве мы сделали недостаточно?
— Подожди-подожди, — предупредила Нелл. — Он надует ее точно так же, как и других. Ему наплевать на нее точно так же, как было наплевать на нас. Такие мужчины никогда не меняются.
— Может быть, ты ошибаешься. Может быть, они меняются.
Нелл отказывалась в это верить. Она наблюдала и дожидалась подтверждений двуличности Рафаэля. Первая его выставка имела сногсшибательный успех.
Благодаря работе, которую он создал из воспоминаний Хоуп на деньги Нелл, он оказался любимцем СМИ. Его вещи купил Чарльз Саатчи. В газетах с готовностью помещали его фотографии. И то, что он встречается с самой обаятельной девушкой в городе, шло ему только на пользу.
Когда Рафаэль объявил о дне свадьбы, Нелл решила, что им нужно придумать способ продемонстрировать его невесте худшую сторону Рафаэля, чтобы она увидела, какую ошибку совершает. Им обеим начала мерещиться страшная возможность: Рафаэль действительно полностью изменился, а они подсунули ему настоящую любовь всей его жизни, а ведь они могли продолжать жить в счастливом неведении и относительном счастье, потихоньку деля его между собой.
Когда приблизился день свадьбы, Нелл вытащила туз, спрятанный у нее в рукаве.
— Я убедила Миранду рассказать ему правду о том, как мы ее наняли, — объяснила Нелл. — Посмотри, вот теперь-то он и покажет свое истинное лицо. Ни один мужчина не сможет смириться с тем, что из него сделали дурака.
Она слишком много выпила, и вообще уже звучала, как заезженная пластинка. Хоуп уже больше не доставляли удовольствия вечера, что они проводили, шатаясь по барам. Чем больше пила Нелл, тем больше ожесточалась. Хоуп все еще была зла и расстроена, но у нее был предел, за которым она не могла продолжать пестовать свои обиды.
Из сумочки Нелл донесся звук «Полета валькирий»:
— Это должна быть она, — сказала Нелл, залезая в сумку, чтобы извлечь мобильный. — Она должна была сказать ему в девять, а сейчас уже почти полдесятого.
Нелл слушала, и по мере того как ее собеседница говорила, лицо ее вытягивалось. «Она выглядит уставшей», — подумала Хоуп. Эта история ее пожирает; чем скорее она закончится, тем скорее мы сможем снова нормально жить. Она дождалась, пока Нелл захлопнула мобильный и кинула его в сумку.
— Миранда ему сказала.
— И что он ответил? Нелл скроила рожу:
— Она сказала, что сначала он был обижен, почувствовал, как будто его предали, но затем простил ее, — она закинула в себя спиртное и жестом попросила бармена повторить. — Он даже признался ей в бессмертной любви и сказал, что собирается связаться с нами, чтобы официально извиниться за свое прошлое поведение.
— Ох.
— Это означает, что он снова будет мне звонить. Он пристрастился звонить мне постоянно, как будто ожидает, что мы все каким-то волшебным образом теперь станем друзьями. Его вежливость и легкомыслие меня просто убивает.
— Может, мы и сможем подружиться, Нелл. Знаешь, когда-нибудь, в конце концов. Может быть, он просто хочет зарыть томагавк в землю.
— Да уж, я-то прекрасно знаю, где бы нашла место для этого томагавка!
Но на этот раз Хоуп решила высказаться:
— Знаешь, возможно, настало время с достоинством отступить, — мягко предложила она.
— Ты так ничего и не поняла, да? — огрызнулась Нелл. — Он лжет. Ложь читается в его глазах, в том, как он смотрит на женщин этим своим патентованным сексуальным взглядом. Поверь мне, он по-прежнему пользуется этим взглядом, чтобы трахаться направо и налево, я просто уверена.
— У тебя нет никаких доказательств, Нелл. Ни у кого из нас нет.
— Я чувствую себя ужасно, — сказала Нелл. — В конце концов, это именно я втянула ее в это все. Он проломился через ее броню и одурачил ее.
— Ты просто ревнуешь, — сказала Хоуп, вставая с места. — Ты не хочешь, чтобы Миранда была счастливой. Она молодая, красивая и наконец-то влюбилась. Никто не мог этого предсказать, так получилось само собой.
— Может, я немного и ревную, но еще больше я волнуюсь за нее. Помнишь, какой была Миранда, когда мы ее в первый раз увидели? Теперь он разрушит веру в мужчин, которая у нее снова появилась. Во второй раз она не выдержит. Он разрушит ее жизнь.
— Я ухожу, — сказала Хоуп, — и тебе тоже пора. Уже поздно, а мы немного выпили.
— Подожди, — выкрикнула Нелл. — У меня другая идея. Можно проникнуть на мальчишник и поймать его, когда он будет делать что-нибудь неблаговидное — например, трахать официантку где-нибудь в комнатке для швабр, — это случается сплошь и рядом.
— Ты сама-то слушаешь, что ты несешь? — сказала Хоуп зло. — Я больше не могу это выносить, Нелл. В какой-то момент надо остановиться. Спокойной ночи.
После этого вечера Хоуп перестала поднимать трубку. Хуже того, они позвонила Нелл только один раз — для того чтобы объявить, что приглашена на свадьбу в качестве свидетеля со стороны жениха. Церемония, как ни странно, была запланирована на полночь. Было принято проводить церемонии бракосочетания до заката солнца — в соответствии с древними законами, направленными на борьбу с подменой невест под покровом тьмы. Для Рафаэля полуночная атмосфера была артистическим вызовом, это заинтриговало прессу и дало газетам повод посвятить свои страницы описанию жизненного стиля молодой пары. Счастливая пара улыбалась со страниц цветных приложений и глянцевых журналов. Они появлялись вместе на нескольких ток-шоу — рука об руку. Рафаэль и Миранда вошли в элитарную группу широко востребованных звезд, чьими мнениями интересовались по поводу каждого интересного события текущей жизни.
Нелл сделала попытку двинуться дальше по жизни, но ей казалось, что все в ней застыло. Работа требовала все больше внимания, потому что цены на дома подскочили. Она оказалась запертой в ловушку, которую ненавидела. Она упустила шанс выскочить, и считала себя идиоткой, доверившейся такому человеку, как Рафаэль, и такой красивой девушке, как Миранда. Она должна была понять, что они созданы друг для друга. Рафаэль же тем временем усвоил знаменитый афоризм Дамьена Хёрста о том, что британским художником быть просто, и быстро богател.
В ночь бракосочетания шел проливной дождь. Нелл пила в одиночестве, осуждая Хоуп, которая была способна так запросто праздновать свадьбу человека, столь жестоко ее обманувшего. Она вышла из бара в десять часов вечера, не имея в голове никакого четкого плана, но обнаружила, что едет к студии Рафаэля. Свет был выключен, и хотя задняя сторона здания была защищена решетчатой оградой, у Нелл все еще оставались ключи. Она неуверенно брела по затемненной студии и узнавала запах лосьона после бритья, которым пользовался Рафаэль, смешанный с запахами грунтовки и краски. Она поискала каких-нибудь улик, ничего не нашла, села на пол и расплакалась. Голова ее гудела. В хилом свете, льющемся с улицы, она увидела новую версию его самой знаменитой скульптуры — еще один памятник сексуальному самомнению. Растерянность немного отпустила ее, когда она сняла с крюка на стене огнетушитель и ударила по лиловой мозаике. Осколки зеркала брызнули в стороны, как хрустальная радуга. Она снесла верхушку начисто.
Темный пустой центр скульптуры манил ее взгляд. Она заглянула внутрь и пошарила там. Что он там спрятал? Кончиками пальцев она аккуратно потянула за картонный квадратик, пытаясь догадаться, что там спрятано. Не рискнув включить свет, она нашла в шкафчике фонарик и аккуратно навела луч на предмет. Нелл обнаружила, что смотрит на сделанную поляроидом фотографию, приклеенную к внутренней части скульптуры. На синюшном фото, предусмотрительно подписанном фломастером, фигурировал Рафаэль, целующий в своей кровати обнаженную девушку с разрисованным телом и подстриженными золотыми волосами, — двумя неделями раньше, в то самое время, когда он, по идее, должен был допоздна работать в своей студии. Он даже украсил фотографию своим автографом.
Это было бесстыдно. Это было непотребно. И, что более важно, это была улика. Она позвонила Миранде и рассказала ей о том, что нашла.
— Ты пьяна, — заявила Миранда. — Я одеваюсь. Где ты находишься?
— Я у него в студии. Просто приезжай, — прошептала Нелл. — Он трахался с кем попало у тебя за спиной, у меня есть доказательство тверже цемента.
— Да как я туда поеду? Я через час выхожу замуж! Меня могут услышать. Слушай, тебя там не должно быть, выбирайся, пока тебя не застукали, — она не знала, что Нелл раскроила последнюю работу Рафаэля почти напополам. — О каком это цементном доказательстве ты говоришь?
«В самом буквальном смысле», — подумала Нелл, безнадежно пытаясь отковырять фотографию, прочно закрепленную в мощной цементной основе скульптуры.
— Отлично, — огрызнулась Нелл, — давай, выходи за него замуж. Надеюсь, вы будете счастливы. — Она повесила трубку, негодуя. Это действительно означало смерть любви. Миранда знала, что будущему мужу нельзя доверять, но все равно готовилась вступить в позорный брак, просто потому что хотела его. От этой мысли Нелл стало плохо. Ну, все, хватит женской дружбы. Хватит равенства. Если бы она могла как-нибудь доставить улику на церемонию… Она посмотрела на скульптуру. Затем выглянула из окна и посмотрела на свою машину, припаркованную снаружи.
Другого выхода не было. Если она начнет выступать во время ритуала или на приеме, ей придется обвинить его во лжи, не имея на руках доказательства. Он скажет, что она ревнует и не может его простить, и вообще — ее вышвырнут из галереи. Она станет посмешищем. Но она может притащить скульптуру через весь город в Шарлотт-Стрит-Отель, где проходит свадьба, и открыть Миранде правду, пока не поздно.
Скульптура оказалась легче, чем она ожидала, но все-таки было ужасно неудобно нести ее от задней двери до улицы. Помогло то, что верхняя часть статуи (сантиметров шестьдесят) — отсутствовала. К тому времени, когда она ухитрилась приторочить проклятую штуковину к багажнику на крыше, она была вся покрыта цементом и штукатуркой, ее промокшая одежда была разодрана, и она где-то оставила свои туфли.
Езда через город оказалась жуткой — ей приходилось придерживать нейлоновые веревки, которыми она укрепила скульптуру на крыше машины, продев их через окна. Она доехала до Тоттнем-Корт-Роуд и застряла в забитом машинами объезде, устроенном возле залитого участка пути. На Шарлотт-стрит припарковаться было негде, поэтому она поставила машину рядом со свадебным лимузином и ринулась в отель. Клерк возле стойки предупредил, что служба уже началась и что он не может ее пропустить, но коридор, который вел в зал, был пуст: все были внутри.
Когда Нелл открыла дверь, компания дружно ахнула. Миранда и Рафаэль, оба одетые в голубое, которое выглядело бы шикарно в пригородах, собирались обменяться клятвами. Ритуал был похож на приукрашенную разновидность традиционной внецерковной церемонии, в нем принимали участие африканские певцы, и использовалось сложное звуковое и визуальное сопровождение. Нелл чувствовала себя жалко, глядя на любящих, которые вступили на белое возвышение и взглянули друг другу в глаза. Хоуп стояла со стороны жениха, И была еле видна в своем мешковатом бежевом костюме. Кажется, она плакала.
Нелл едва могла на это смотреть. Стоя перед всей своей семьей, перед друзьями, коллегами, съемочными группами и собравшимися, жених сказал «да» и поклялся в вечной любви к Миранде. Миранда ему отказала.
Нелл не могла поверить своим ушам. Девушка действительно сказала «нет». По рядам собравшихся пробежал ропот. Рафаэль смотрел на невесту, не в силах поверить.
— Я тебя не люблю, — сказала Миранда твердо. — Собственно, я ненавижу все, что с тобой связано. — Тут все разом заговорили. Рафаэль выглядел так, как будто сейчас упадет на колени. Он не разозлился. Он не кричал и не плакал. Он выглядел уничтоженным, побежденным, униженным. И точно так же выглядел он, когда Миранда спустилась с возвышения и вышла из комнаты.
— Не знаю, почему ты так удивлена, — сказала Миранда. — Ты же знала о моих намерениях. Мы достаточно часто об этом говорили, — она потащила Нелл и Хоуп в бар через дорогу напротив отеля, подальше от вопросов прессы. — Мы же договорились, как я буду действовать. Я просто не отклонялась от плана. Я разбила ему сердце, как и собиралась, а вы оплачиваете мне колледж.
— Но ты сказала нам… ты сказала нам… — Хоуп оборвала предложение на полуслове и глотнула свой джин.
— Мне надо было убедить вас, иначе Рафаэль обнаружил бы правду, узнав ее от Хоуп. Не обижайся, Хоуп… В смысле — он же названивал тебе день и ночь.
Нелл и Хоуп молчали.
— В чем дело? — спросила Миранда, пораженная. — Ни одна из вас не выглядит такой уж счастливой. Вы же получили то, что хотели.
— Не знаю, — Хоуп как будто находилась не в своей тарелке. — Ты не думаешь, что все это… ну — повредит тебе?
— Должна признать, кое-что изменилось, да, — сказала Миранда. — Эта история вывела из моего организма злость. У меня есть чувство, что я больше не ненавижу мужчин. В конце концов, мы теперь в расчете.
Шум на улице привлек Нелл к окну.
— О, Боже! — закричала она. — Скульптура!
Ливень размыл основу мозаичного фаллоса, и он разваливался на куски. Половина его соскользнула на капот машины в лужице мокрой штукатурки. Нелл бросилась сквозь потоп и выудила сделанный поляроидом снимок, который высвободился из цемента. Дождь размыл написанную фломастером дату и подпись, сделав их нечитаемыми. Она принесла фотографию в бар.
— А, это я, — сказала Миранда, изучив фотографию. — Это мы однажды вечером валяли дурака. Я примерила парик. Необдуманно экспериментировала с кожей на голове.
— То есть… — Нелл внезапно захлестнула мысль о том, какой злобной она оказалась, — мы поступили несправедливо с человеком, который все-таки исправился. Мы разрушили возродившуюся невинность.
— Я бы не стала делать такие смелые гипотезы, — ответила Миранда. — Он на самом деле не такой уж невинный. С того самого момента как я его встретила, я знала: когда-нибудь он обманет меня. Главное было ухитриться довести его до алтаря. Как он одаривает доверчивых женщин этим взглядом, — это же ясно как божий день! — Она заказала всем еще по стаканчику. — Черт, как же мне хорошо. Ужасно приятно разок выиграть пари.
А там, где проходила церемония, потихоньку разошлись фотографы и друзья, а Рафаэль собрался, тряхнул стариной и устремил свой патентованный взгляд на подружку невесты. Сначала она посмотрела по сторонам, а потом улыбнулась ему в ответ.
Нелл осматривала испаряющуюся грязь на своей машине, а Хоуп и Миранда по очереди крепко обняли ее.
— Ты же понимаешь, если одна из нас решит выйти замуж, остальные две будут очень внимательно следить потенциальным партнером — предупредила Хоуп. — Если бы я была мужчиной, я бы не решилась иметь с нами дело.
Нелл и Миранде пришлось с ней согласиться.
Потом они стали встречаться с мужчинами, все три. Нелл, Хоуп и Миранда, — они все еще там — где-то в городе.
