Дверь камеры с грохотом захлопнулась, звякнул замок, и наступила тишина.

«Все!.. Конец!..» Он подошел к своей койке, медленно опустился на ком грязной, вонючей соломы, заменявшей матрас. Только что закончился суд. Военно-полевой суд одесского гарнизона румынских оккупационных войск. Его и еще тринадцать верных товарищей приговорили к смертной казни…

Он посмотрел на свои руки, изуродованные кандалами, рукавом потрепанного пальто вытер холодный пот, выступивший на лице. Давно не бритая борода была мокрая- тоже, наверное, от пота. «Расстреляют… Погибнут боевые друзья… И эти славные девчонки, две Тамары — Межигурская и Шестакова. А Яша Гордиенко? Совсем еще мальчишка… Им бы жить да жить. Единственное утешение — умираем не зря. Месяцы, проведенные в катакомбах, — это месяцы борьбы. Гитлеровцы получали чувствительные удары…»

О себе он старался не думать — для него исход давно был ясен. Кровавые изверги… Они пытались заставить его назвать своих соратников-подпольщиков, разведчиков. Били, кололи, топтали ногами… Нет, ничего не узнали палачи. Многих товарищей спасло его молчание. Значит, борьба с фашистами будет продолжаться!

…Владимир Александрович Молодцов за свои неполные тридцать лет повидал в жизни немало. Он был пионервожатым и комсомольским вожаком в поселке Кратово под Москвой. Когда партия призвала молодежь идти на шахты — стал одним из тридцатитысячников в подмосковном угольном бассейне, быстро овладел многими шахтерскими специальностями: работал вагонщиком, крепильщиком, путепрокладчиком, забойщиком. Вместе с товарищами он организовал на шахте молодежную коммуну. Потом пошел работать в ОГПУ.

А тут война…

— Капитан Молодцов, завтра во главе группы наших товарищей полетите в Одессу, — сказали ему в Главном управлении. — Город окружен немецкими и румынскими частями. У врага — триста тысяч человек. На поезде и даже на автомашине туда сейчас не добраться. Наш гарнизон героически защищается, но… неизвестно, удастся ли удержать Одессу. Если нам придется оставить ее — уйдете в катакомбы. Людей подберете на месте. Обком партии поможет вам, он предупрежден. Будете вести разведку, совершать диверсии, всячески дезорганизовывать тылы противника. Вам все понятно?

— Так точно, понятно.

— Вот и отлично. И еще: для конспирации вам лучше подобрать другую фамилию.

Молодцов на мгновение задумался и предложил:

— Бадаев… Павел Бадаев. Это девичья фамилия моей жены.

— Хорошо, соответствующие документы вам срочно подготовят. Успеха вам, Владимир Александрович. Пока все…

Одесские катакомбы встретили людей мраком и сыростью. Узкие и длинные забои, в которых некогда добывали ракушечник для строительства города, должны были теперь стать базой партизанского отряда. Их надо было как-то оборудовать и приспособить для жилья. Не откладывая, взялись за дело.

Устраивались обстоятельно. Кайлами, ломами, шахтерскими отбойными молотками вырубали в каменных стенах проемы — делали нары, полки для посуды: чашек, мисок, кастрюль и сковородок. Нары застилали линолеумом, камышовыми матами. Сверху клали на них матрасы, подушки; раздобыли даже несколько одеял. Один сравнительно просторный зал отвели под кухню. Туда поставили керосиновую плиту, бадью, в которой замешивали тесто для выпечки хлеба, потом привезли бочку для воды, тазы и корыта, чтобы можно было иногда и постирать, и помыться. Заботливые хозяйки — в отряде были и женщины — старались придать своему подземному жилищу как можно более уютный вид.

В отдельном штреке организовали ленинский уголок. На стене повесили портрет В. И. Ленина. В центре поставили стол и стулья. Там намеревались проводить партийные и общие собрания. Были, разумеется, и отсеки для оружия, взрывчатки, кладовые для продовольствия: муки, картофеля, овощей.

Павел Бадаев, прилетевший в Одессу из Москвы со своими товарищами, энергично руководил всеми работами. Одновременно он подбирал в отряд надежных людей. В короткий срок маленькая группа чекистов разрослась за счет местных жителей — коммунистов, комсомольцев до семидесяти человек. К тому моменту, когда после 73-дневной героической обороны наши войска по приказу Верховного Главнокомандования оставили город, разведывательно-диверсионный отряд Бадаева представлял собой внушительную силу и был готов к выполнению поставленных перед ним задач.

Боевые действия бадаевцы начали в первый же день оккупации. Как только вблизи катакомб появилась колонна фашистских автоматчиков, их встретили дружными залпами. Рухнул с белой лошади вражеский офицер, вздумавший покрасоваться на улицах «поверженной» Одессы. Гитлеровцы заметались, не понимая, откуда ведется огонь. Еще залп… И еще… Нескольким десяткам захватчиков уже не суждено было подняться с одесской земли, остальные в панике отступили.

Прошла неделя — взлетело на воздух здание комендатуры оккупантов. В то время там проводилось совещание командного состава 10-й пехотной дивизии. Двух генералов и более сотни офицеров недосчитались гитлеровцы.

Ровно через месяц после отхода наших войск, в ночь на 17 ноября 1941 года, бадаевцы осуществили новую дерзкую операцию. Два отважных разведчика — Иван

Иванович Иванов и Константин Николаевич Зелинский — по заданию Бадаева незаметно выбрались из катакомб, хотя все выходы из них бдительно охранялись вооруженными до зубов патрулями оккупантов, пробрались к железной дороге и пустили под откос эшелон «Люкс». Это был особый эшелон. В нем следовало в Одессу более двухсот высокопоставленных румынских чиновников, намеревавшихся заправлять в новом губернаторстве Транснистрия (Заднестровье), которое Гитлер «подарил» своему вассалу и союзнику — фашистской Румынии. Ни одному из этих чиновников не довелось обосноваться на советской земле. Все они нашли смерть под обломками разбитых вдребезги вагонов.

Трое суток гитлеровцы обстреливали катакомбы из автоматов, пулеметов, вели артиллерийский огонь, стремясь уничтожить укрывавшихся там советских разведчиков и партизан. Убедившись в бесплодности этой затеи, они решили изменить тактику: стали взрывать воздушные и водяные колодцы, чтобы лишить людей воздуха и воды. Из пригородов и окрестных селений оккупанты пригнали жителей и заставили их под угрозой смерти замуровывать все входы и выходы из катакомб, засыпать провалы, оставляя лишь небольшие щели, в которые собирались пустить ядовитый газ.

«Фашисты заживо похоронили нас на глубине 45–50 метров… — пишет в своей документальной повести «Мы на своей земле» Г. Марцышек — одна из участников этого беспримерного сражения подземного гарнизона. — Расчищать воздушник было трудно. Фонари чадили, гасли. На расстоянии метра люди не видели друг друга. Они задыхались, надрывно кашляли, падали, ползком тащили в забои и штреки землю и камни, расчищая колодец. Руки распухли и кровоточили, глаза слезились…»

Положение создалось критическое. Обитатели катакомб жили в кромешной тьме, одежда была изодрана в клочья, обувь пришла в полную негодность, дневной рацион состоял из ста граммов хлеба, какого-то месива из полусгнившей свеклы и нескольких горстей отрубей. Наверху, в городе, обстановка тоже крайне обострилась. Озверевшие оккупанты учиняли там жестокие расправы. За каждого румынского солдата, убитого подпольщиками, комендатура грозила уничтожить 500 коммунистов. И тем не менее советские патриоты продолжали борьбу.

8 февраля 1942 года Павел Бадаев и связная Тамара Межигурская, обманув фашистов, блокировавших все выходы из катакомб, ушли в город выполнять очередное боевое задание. Им предстояло также выяснить, почему бездействует наружный отряд под командованием Федоровича. От него давно не поступало никаких сведений.

Три дня товарищи ждали их возвращения, но так и не дождались. На разведку пошла другая связная — Тамара Шестакова. И она не вернулась. Не вернулся в отряд и боевой вожак юных разведчиков шестнадцатилетний Яша Гордиенко. Все они, как оказалось, были схвачены фашистами на конспиративной квартире. Выдал их переметнувшийся на сторону врага Федорович. Впоследствии этого предателя и его хозяев настигло заслуженное возмездие советского народа.

Я смотрю на пожелтевшую фотографию, найденную после бегства оккупантов из Одессы. Она была сделана кем-то из фашистских палачей во дворе тюрьмы перед расстрелом патриотов. На снимке трое: в центре — закованный в кандалы Владимир Молодцов, возле него две его ближайшие соратницы — связные Межигурская и Шестакова. Лица их серьезны, на них нет и тени страха и уныния. А Тамара Шестакова даже чуть-чуть улыбается, положив правую руку на воротник пальто. Чему это она? Может быть, тому, что, уходя из жизни, оставляет на земле частичку себя — крошечную дочурку, родившуюся в тюремной камере? Недолго длилось ее материнское счастье — всего три месяца. Но эти девяносто дней были до краев заполнены светом, радостью общения с маленьким родным существом…

Создание исполненного долга перед своим народом, перед Родиной делало этих людей мужественными и стойкими. Никакие лишения, никакие пытки не смогли сломить их волю, поколебать их уверенность в грядущей победе над фашизмом. Когда на суде председательствующий, зачитав приговор, обратился к Молодцову-Бадаеву с предложением подать прошение о помиловании, тот гневно воскликнул: «Мы на своей земле и у врагов пощады просить не будем!

Это вы должны просить у нас пощады за то, что ворвались в чужой дом и принесли с собой невыносимые страдания нашим людям!» Так они и встретили смерть, не склонив головы, смело глядя на черные дула направленных на них автоматов.

Ничего не добились оккупанты и от Яши Гордиенко — шестнадцатилетнего начальника молодежной десятки, храброго разведчика, выполнявшего нередко особо сложные поручения Бадаева. На казнь он шел в своей неизменной кубанке. Шутники в отряде уверяли, что Яша не снимает ее даже тогда, когда спит. Часто мелькала эта кубанка на Пересыпи или на Молдаванке, где юный подпольщик собирал важную для нашего командования информацию, которую затем передавали по рации в Москву. В ней же он преследовал какого-нибудь предателя, чтобы рассчитаться с ним за измену Родине. Одного из таких подонков он настиг днем в самом центре города, причем вышел из этой рискованнейшей операции целым и невредимым.

До нас дошло письмо Яши, адресованное родителям. Нельзя без волнения читать эти торопливые строки, написанные незадолго до казни, нельзя не поражаться силе духа, мужеству, большому человеческому достоинству, звучащим в них.

«…Исполнился ровно месяц со дня зачтения приговора. Мой срок истекает, помилования не жду. Эти турки (так он называл румынских фашистов.-Д. Ф.) отлично знают, что я из себя представляю. На следствии я вел себя спокойно. Я отнекивался — меня повели бить. Три раза водили и били. На протяжении 4–5 часов. Били резиной, опутанной тонкой проволокой, грабовой доской метра полтора, по жилам на руках — железной палкой. За это время я три раза терял сознание. Никакие пытки не вырвали фамилий… Я водил ребят на дело, я собирал сведения, я готовился взорвать дом, где были немцы, но мне помешали. Жаль, что я не успел…

Достаньте мои документы — они закопаны в землю, в сарае. Там лежит мой комсомольский билет, фотографии друзей и подруг. Есть там наши клятвы в вечной дружбе… Эх, славные были ребята!.. Я не боюсь смерти… Прошу только не забывать нас и отомстить провокаторам.

Целую вас всех крепко-крепко. Не падайте духом. Наше дело все равно победит, победа будет за нами».

Вот они были какие, эти отважные люди. И память о них всегда будет жить в нашем народе. Владимир Молодцов удостоен посмертно звания Героя Советского Союза. В Москве и Одессе есть улицы, носящие его имя. На Аллее Славы в Одессе на гранитных плитах рядом с именами других героев Великой Отечественной войны высечены и имена героев-бадаевцев. А именем юного партизана Яши Гордиенко назван Одесский Дворец пионеров.

Отряд Бадаева был не единственным в одесских катакомбах. Помимо него там действовали еще шесть разведывательно-диверсионных отрядов, созданных местными партийными органами. К сожалению, судьба далеко не всех героев подземного гарнизона Одессы выяснена на сегодняшний день. Многие из них погибли в боях с оккупантами, некоторые были заживо замурованы в катакомбах, задохнулись в забоях и штреках от ядовитых газов и из-за отсутствия воздуха, умерли от голода…

Неудачи преследовали вторую разведывательно-диверсионную группу, возглавляемую В. А. Калошиным и В. А. Кузнецовым, которые прибыли в Одессу из Москвы в июле сорок первого года. В составе этой группы был еще один чекист — Н. Ф. Абрамов. Остальные товарищи влились в нее уже в Одессе по рекомендациям местных партийных и чекистских органов. Группа базировалась в катакомбах близ зеркальной фабрики, неподалеку от подземного лагеря Молодцова-Бадаева, и оперативно подчинялась ему. Некоторые бойцы оставались в городе и составляли ее наземную часть.

В ноябре 1941 года в группе начались первые провалы. За две недели гестапо и румынская охранка — сигуранца — арестовали девять человек. 26 мая 1942 года фашистский военно-полевой суд приговорил их всех к смертной казни. Известны имена этих бесстрашных героев: А. Т. Мельник, Ф. Н. Мельник, В. Г. Брезинский, Н. Я. Куличенко, Г. М. Стрельников, Д. И. Голянт, Н. П. Кутарев, А. П. Иващенко, Д. Г Телков. «Вот люди, которые достойны своей Родины, которые умирают с верой в нашу победу… — писал о друзьях-соратниках в своем предсмертном письме Г. М. Стрельников. — Товарищи, я умираю. Ни пытки, ни побои не смогли меня сломить. Я верю в нашу победу, в наше будущее…» Ныне это письмо хранится в партийном архиве города Одессы.

Только одному бойцу этой группы, А. Я. Глущенко, удалось вырваться из катакомб. Он воевал затем в партизанском отряде, действовавшем в окрестностях Одессы. А о том, как погибли остальные товарищи, в том числе чекисты В. А. Калошин, В. А. Кузнецов и Н. Ф. Абрамов, мы пока не знаем. Вероятнее всего, они сражались в катакомбах до конца, до последнего вздоха и дорого отдали свои жизни. Хочется надеяться, что исследователи, занимающиеся историей обороны Одессы, отыщут когда-нибудь их след в темных лабиринтах катакомб и откроют нам еще одну героическую страницу борьбы советских людей против фашистских захватчиков.

Среди чекистов, погибших в катакомбах, я назвал Николая Федоровича Абрамова. Это был человек необычной судьбы, и мне кажется, что стоит рассказать здесь о нем подробнее.