Самое страшное было позади. Утреннее солнце светило ярко и радостно. Я испытывала огромное облегчение, несмотря на все зловещие загадки нашего замка, и вдохновенно придумывала рисунок для вышивки. Мне казалось, нет, я была просто уверена, что теперь всё будет хорошо, а если и случится что-то ужасное, то еще не скоро.

Я рисовала на ткани не цветы, я рисовала белый город, красивый, просторный, летящий над землей, без крепостных стен и мрачных тюрем, дома были белые с желтыми крышами, не похожие друг на друга, но все высокие и с огромными окнами. Окна переливались, как мыльные пузыри, я это как будто видела, но этого я не смогла бы ни нарисовать, ни вышить.

Я так увлеклась, что не заметила, как вошел Веторио. Он был одет в свежую белую рубашку, волосы вымыты и уложены, лицо бледное, но веселое. В руках у него я увидела три белые розы, сразу поняла, конечно, что это для меня, но не обрадовалась, а скорее удивилась. Что общего между мной и розами? Недоразумение какое-то…

— Разве дверь открыта? — спросила я растерянно, и уже потом догадалась, что ее, должно быть, открыла Лаиса.

— Кажется, я снова тебя рассердил?

— На этот раз нет.

К цветам я осталась равнодушна. Веторио это понял, поэтому просто поставил их прямо в графин с водой и сел к столу, за которым я рисовала. Глаза у него были удивительно синие и совершенно счастливые. Так бы и смотрела в них до беспамятства!

— Ну что ж, — сказала я, — видно, что ты уже в порядке.

— Конечно, — улыбнулся он, — что со мной станется?

— Тебя вообще нельзя убить?

— Почему? Можно. Сжечь, например, только целиком. Или распылить на молекулы.

— На что?

— Молекулы. Маленькие такие частички, из которых мы все состоим.

— Понятно, — кивнула я.

Веторио посмотрел на меня с восхищением, наверно, потому, что я не удивилась и не стала задавать глупых вопросов. Он не мог знать, что я всё это слышала от Мима уже много лет назад: всё состоит из молекул, Земля круглая, звезды — это огромные огненные шары, до которых немыслимо далеко…

— Ты прилетел с какой-нибудь звезды? — спросила я его.

— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, — усмехнулся он, — моя история гораздо прозаичней.

— Но ведь ты не простой человек?

Веторио сразу заметно помрачнел.

— Всю свою жизнь я мечтал стать простым человеком.

— Зачем? — удивилась я.

— Не спрашивай меня об этом, — сказал он, — ты ведь умеешь не спрашивать.

— Умею, — вздохнула я, — и мне в принципе всё равно, кто ты. Конрад тебе доверяет, я тоже.

— Я никому не сделал зла. Никогда. Мне нельзя.

— Тогда ты бог, — сказала я.

— Я? — Веторио посмотрел на меня более чем удивленно, — странные вы какие-то…

Мы долго разглядывали друг друга, словно изучая. Я его понимала. Я тоже не раз мечтала стать простым человеком, просто женщиной. Мы были похожи, но если ему нельзя было быть злым, то мне запрещалось быть доброй. Наконец я подумала, что пора бы что-нибудь сказать.

— Тебе нравится у Конрада? — спросила я.

— Да, — ответил он, — я тебе за это очень благодарен, впрочем, не только за это.

— Вижу-вижу, — я кивнула на букет.

— Это не вся моя благодарность, — улыбнулся Веторио.

— Вот как? У тебя есть что-то еще?

— Конечно. Только ты должна мне довериться. Ровно на пять минут.

— Как это довериться?

— Совсем.

— Ну, знаешь…

— Я же бог!

— Хорошо, — я отложила свой рисунок, — что мне делать?

— Ничего, — сказал он, — просто не шевелиться.

Я расслабленно откинулась на спинку стула. Веторио подошел сзади и стал распускать мне волосы.

— Тебе не нравится моя прическа? — усмехнулась я.

— Скоро узнаешь, — ответил он загадочно.

Мне показалось, что я сразу превратилась в теплый жидкий кисель. Руки у него были осторожные и ласковые, ни одна моя служанка не обращалась с моими волосами так проворно и безболезненно. Он расчесал меня, потом достал из кармана флакончик и посыпал мою голову какой-то серебристой пылью, потом снова расчесал.

— Как тебе идет, когда ты послушная, — проговорил он довольно, — я думал, ты умеешь только командовать.

С этими словами он достал другой флакон и стал наносить мне на лицо нежное голубоватое вещество, запаха у него не было, и я даже отдаленно не догадалась, что это такое.

— Не двигайся, — предупредил Веторио, — не мешай мне…

Теперь его пальцы бегали по моему лицу, я сидела, зажмурившись от блаженства, мне было хорошо, и мне было всё равно, что обо мне могли бы подумать.

— Потерпи еще чуть-чуть, — сказал он, как будто я мучилась, а не наслаждалась, и уверенно расстегнул мне платье на груди.

Я позволила ему даже это. Я не шелохнулась, и он смазал голубоватым кремом мою шею и грудь. Наверно, если б он раздел меня совсем, у меня и тогда не хватило бы воли сопротивляться!

— Пока всё, — сказал Веторио.

Я подошла к зеркалу. Лицо и правда посвежело и приобрело ровный и нежный цвет, волосы стали шелковистыми и мягкими, глаза тоже сияли, но тут, я думаю, кремы были ни при чем.

— Ну, спасибо, — сказала я.

Веторио смотрел на меня с одобрением, он был доволен своей работой.

— Только волосы пока не заплетай, пусть так побудут… и на солнце пока не показывайся.

— Не могу же я ходить по замку как русалка?

— Зачем тебе куда-то ходить?

Он как-то странно это сказал, у меня екнуло сердце и ослабли коленки. Потом я разозлилась на себя, потому что, хоть я и посвежела немного, между нами всё равно была целая пропасть. Он был дамский мастер, который беспокоился о своей клиентке, что тут еще можно было предположить?

— У меня, знаешь ли, много дел, — заявила я.

— Веста, — он взял меня за плечи, и мне показалось тогда, что я маленькая и безвольная, как тряпичная кукла, — зачем тебе всё это? Отдохни… Хочешь, я расскажу тебе про сиреневую планету с голубым солнцем? Или про огромную оранжевую с пятью лунами?

— С пятью?..

— Или сказку о звездной любви, хочешь?.. Или о большом белом городе, где все люди счастливы и всемогущи как боги…

Он хотел, чтобы я что-то поняла, он о чем-то меня просил. Я забыла всё: и кто я, и куда мне надо.

— Я никуда не пойду, — прошептала я совсем беспомощно.

Веторио не выпускал моих плеч.

— Скажи… ты ведь испугалась за меня?

— Конечно…

— Ты ведь не знала, что я монстр?

— Что ты бог, — поправила я, я не сомневалась, что Веторио — это то же, что и Мим, только из плоти и крови.

— Веста, ты и правда считаешь меня богом? — спросил он почти с жалостью.

— Конечно, — сказала я уверенно.

— Какие вы тут все дети, — улыбнулся он грустно, — и ты тоже.

— Ну, знаешь, меня девочкой назвать трудно.

— Тебя вообще трудно определить. В тебе есть всё.

И это было сказано так печально, словно я ускользающая из рук золотая рыбка. «Режьте меня на части», — подумала я тогда, — «но чем-то я ему нравлюсь, это невозможно, но это так!»

— Всё ясно, — меня как будто даже начало подташнивать от волнения, — если б ты встретил меня в молодости, то влюбился бы в меня непременно.

— Зачем мне твоя молодость? — искренне удивился он, — я встретил тебя сейчас.

— Прекрати немедленно говорить всякую чушь, — сказала я строго, мне все-таки не следовало забывать о своем возрасте, о котором я с удовольствием бы не вспоминала еще лет двести.

— Какие вы тут все ненормальные, — Веторио пожал плечами, — красота или молодость — это же, как нарядное платье, им можно восхищаться, но оно не есть суть… это всё делается за деньги: розовая кожа, форма носа, цвет глаз, стройные ноги…

— У вас! — сказала я с раздражением и обидой, чем окончательно себя выдала, — где-то там у вас на другой планете, не знаю только, на голубой или на сиреневой… ты можешь говорить что угодно, всё равно это только слова.

— А если я тебя поцелую?

— Не выдумывай.

Его руки выпустили меня, но только для того, чтоб утонуть в моих волосах и держать в ладонях мою голову. Этот нехитрый мужской прием превратил меня в тот кусок теплой глины, с которым можно делать всё, что угодно.

— Ты не хочешь, Веста? Тебе неприятно?

— Ты ненормальный, — от волнения я уже перешла на шепот, потому что голос пропал.

— Ты тоже.

Больше возразить было нечего. Только ненормальная женщина могла на старости лет влюбиться до безволия, до потери сна и аппетита и всякого здравого смысла.

Я встала на цыпочки и обвила руками его шею. Эти несколько минут я была совершенно счастлива, бездумно, глупо, телесно счастлива. Тысячу лет я не ощущала себя слабой гибкой веточкой в мужских руках и не подозревала, что меня саму можно приласкать, как ребенка. Мы стояли посреди комнаты, обнимали друг друга, а вокруг плыли сиреневые пески, белые города и планеты с пятью лунами…

— Так не бывает, — подумала я, — наверно, это сон.

Но это оказался не сон, я это поняла очень скоро, когда ощутила такую знакомую смутную тревогу в груди. Это было ужасно некстати!

Веторио целовал меня за ухом, там, где кончаются волосы и начинается ужасно чувствительная кожа. Тихонько оттолкнув его, я вздохнула и отошла к окну. Двор был пуст. В полуденную жару все прятались в тени. Неожиданно вспомнилась Арчибелла и высокая трава на утесе…

— Веста, — позвал он.

У меня уже заболела голова, и заныло сердце. Так и должно было быть. Тревога росла.

— А теперь оставь меня, — сказала я набирающим твердость голосом.

— Ты что? — удивился Веторио, снова подходя ко мне.

— У меня дела, — объяснила я неохотно, — иди к себе.

— Какие дела?!

Такого он, конечно, не ожидал. Он думал, что я, хоть и не молодая, но все-таки женщина. А я была черной птицей!

— Я постарше, чем тебе кажется, — говорила я, прислушиваясь к себе, — и дела для меня что-то значат.

«Это не на утесе», — уже поняла я, — «значит, в барахолке. Надо бежать туда!»

— Я так быстро тебе надоел? — усмехнулся Веторио.

— Потом, — сказала я нервно, — потом, Тори.

Голова раскалывалась. «Нет, это не в барахолке», — ужаснулась я, — «это ближе. Это здесь, совсем рядом. В покоях Филиппа! Господи, неужели он там?!»

К боли прибавилась тошнота. Я не стала дожидаться, пока мой юный поклонник уйдет, и быстро вышла в коридор. Веторио выбежал следом. Он встал у меня на пути, как будто знал, в какую сторону я пойду.

— Куда ты, Веста?

— Какая тебе разница?! — возмутилась я.

Тревога лишала меня всех человеческих качеств. Это была уже не я. Это была черная птица. Мы стояли друг напротив друга как два упрямых бычка на одном мосту. Веторио не выглядел уже удивленным, тем более, обиженным. Он смотрел на меня разочарованно и устало, глаза совсем погасли.

— Не ходи туда, — сказал он серьезно, — еще рано.

Тут мне надо было бы упасть замертво, потому что он, оказывается, всё знал лучше меня, и цель у него была одна — задержать вездесущую старуху в ее комнате, сколько нужно! От этой мысли мне показалось, что на меня вылили ведро колодезной воды, чтоб я протрезвела и опомнилась окончательно. Я даже зажмурилась на секунду.

— Что значит рано? — проскрипела я зубами.

— Веста, — сказал он мягко, но настойчиво, — я прошу тебя, потерпи немного. Ради себя самой. Тебе совсем не обязательно это видеть.

— Пока еще я здесь хозяйка, — совсем уж рассвирепела я, шагнула вперед, в направлении покоев и уперлась в него как в стену.

— Я всё равно тебя не пущу, — сказал он на этот раз твердо, — так будет лучше.

Он не пропустил бы и целый отряд и не сомневался в этом. Он стоял как скала, выполняя какой-то свой долг, но даже скала не смогла бы задержать черную птицу.

Я отшвырнула его со своего пути с нечеловеческой силой. Он отлетел далеко и обо что-то там ударился, но я даже не оглянулась. Мне было не до него. Я шла к Филиппу.

У Филиппа было тихо и чисто. В гостиной горничная Асетта не торопясь стирала пыль. Она посмотрела на меня несколько удивленно, наверно, ее озадачил мой возбужденный вид.

— Что здесь происходит? — спросила я.

— Ничего, — еще больше удивилась она.

— Сюда никто не заходил?

— Никто, — сказала она недоуменно, — кроме вас.

В спальне послышался легкий шорох. Я велела горничной молчать и пошла туда на цыпочках. Сердце мое бешено колотилось.

Возле раскрытого шкафа с одеждой стояла женщина: статная дама с узкой талией и ровной спиной. У нее были седые волосы, прямой нос, высокий лоб, платье синее с серыми рукавами, почти без отделки. Я и не подозревала, что так внушительно смотрюсь со стороны! Так вот от чего остерегал меня Веторио! От меня самой!

Эта другая Веста снимала с вешалки камзол Филиппа. Жуть меня не охватила, бояться в таком состоянии я не умела. Ничего, кроме гнева, во мне вспыхнуть не могло.

— Стоять! — скомандовала я.

Она обернулась, ахнула от неожиданности и попятилась к окну. Я бы никогда так не сделала, даже, если б испугалась до смерти.

— Стоять, оборотень!

Вбежал Веторио. Он подошел к этой женщине у окна и загородил ее от меня своим телом.

— Веста, пожалуйста! Мы же ничего плохого не хотим!

Всё, что касалось Филиппа и памяти его, я воспринимала особенно болезненно. К моей жалости взывать было бесполезно.

— Костюм на место, — приказала я, скрипя зубами от злости.

Женщина метнулась к шкафу. Я тем временем лихорадочно соображала, что мне с ними делать. Над кроватью висел шнур с колокольчиком, я его оторвала как нитку.

— Так кто из нас монстр? — спросил, криво усмехаясь, Веторио, — я или ты, Веста?

— Замолкни, — сказала я в бешенстве, — а то распылю на молекулы!

Моя двойница повесила костюм и обернулась. Я подошла к ней.

— Руки давай.

Она послушно протянула руки, не мои, слишком уж маленькие. Я туго-натуго связала их шнуром. Потом крикнула Асетту.

— Позови Конрада! Быстро! Бегом!

— Не надо Конрада! — умоляюще крикнул Веторио, в первый раз я видела его таким перепуганным, как будто ничего ужаснее появления барона и быть не могло.

Я подошла к нему, дрожа от обиды и возмущения.

— Это почему же?

— Ему придется всё объяснить…

— Давно пора.

— Мы не можем.

— Тебе придется!

— Ну, зачем ты так, Веста?

— А лучшего ты не заслужил!

Он смотрел умоляюще.

— Тогда ударь меня. Ну, ударь! А хочешь, я на колени встану? Только не говори ничего Конраду, прошу тебя!

— Да тебе ничего не стоит встать на колени, — сказала я с презрением, — ты и так всю жизнь на них стоишь! Что для тебя какие-то унижения и оплеухи, если у тебя нет ни совести, ни чести? Ни самолюбия, ни гордости… ничего у тебя нет, даже брезгливости, ты и старуху можешь поцеловать, если надо!

— Веста!

— Тоже мне, бог…

Никогда не видела более разочарованного существа, чем в эту минуту Веторио.

— Тут ты права, — усмехнулся он, — я тварь не божья. Зови своего барона.

— Беги же, Асетта! — крикнула я.

Горничная выскочила, совершенно перепуганная. Мы остались втроем. У меня всё тряслось как от холода: и руки, и ноги, и даже живот. Я подошла к своей связанной двойнице. Она стояла спокойно с вытянутыми вперед руками и смотрела на меня. Тут наконец мне стало жутко от ее присутствия.

Я не смогла смотреть ей в лицо, опустила глаза и увидела нечто еще более жуткое. Ее связанные руки стали медленно утоньшаться и вытягиваться, превращаясь в какие-то плети. Они вытягивались до тех пор, пока веревка с них не соскользнула.

Тут мое дрожащее тело стало ватным, в голове что-то со звоном лопнуло, и я провалилась в небытие.