Осень незаметно приближалась. В траве и деревьях появилось первое золото. Короче стали дни и холоднее вечера.

Мы возвращались с Конрадом с южных пастбищ, которые скоро год как захватил наш сосед барон Нестри. От этого неприкрытого хамства настроение у всех было испорчено, хотя день был прекрасный и солнечный.

Лаиса и Веторио ехали впереди, мы с Конрадом немного отстали.

— Я не могу сейчас воевать с ним, — хмуро признался Конрад, — у меня нет средств. Сначала нужно расплатиться с долгами нашего братца. Он умудрился задолжать самому герцогу Тифонскому!

— Продай фамильные драгоценности, — посоветовала я уныло.

— Это последнее дело — продавать фамильные драгоценности.

— Не собираешься же ты в новый поход?!

— Не знаю…

— Сплошные неприятности! — не выдержала я, мне не хватало только, чтобы снова исчез Конрад.

— Ты стала очень нервная в последнее время, — заметил он, — ты вообще сильно изменилась.

— Да? Чем же?

— Прости, но ты постарела, Веста. Мне казалось, этого никогда не случится.

Веторио перестарался, поняла я.

— Постареешь с вами…

— Говорят, ты перестала заниматься хозяйством?

— Да. В замке и без меня хватает прислуги. А я устала. Вместо меня теперь Фрида, старшая экономка.

— Раньше тебе это нравилось.

— Раньше. Но не теперь.

— Надо тебя чем-нибудь развлечь.

— Куда уж больше? У нас в замке и так не соскучишься!

Я поскакала вперед. Солнце припекало, мы остановились на краю леса пособирать спелую малину, которая висела на кустах целыми гроздьями. В траве стрекотали кузнечики, сладко пахло недосушенным сеном. Веторио подошел и насыпал мне в ладонь целую пригоршню ягод. Я посмотрела удивленно.

— Спасибо тебе за то, что ты ничего не сказала Конраду, — шепнул он мне на ухо.

— Рано или поздно он всё равно узнает, что вы оборотни, — предупредила я.

— Лучше поздно. И потом, я — не оборотень.

— Тогда чего тебе бояться?

— На всё есть причины, Веста.

— Странный ты, Веторио… По-моему, Конрад простит тебе всё, если ты ему расскажешь правду. Он тебя слишком ценит. Ты хоть знаешь, что он за тебя предлагал десять тысяч золотых дорлинов? А он, между прочим, весь в долгах.

— Десять тысяч? — Веторио удивленно поднял брови, — это много?

— Это немыслимо много за такого проходимца как ты.

В деньгах он, кажется, ничего не понимал.

Они очень неохотно о себе рассказывали, что он, что Лаиса, как будто боялись сболтнуть лишнее. Объяснения их вязли в намеках и недомолвках. Похоже было, что они скрывают какое-то преступление, во что мне верить, конечно, не хотелось. Мне нравилась моя Лаиса, ее доброта и бескорыстие, ее покладистость и готовность всегда прийти на помощь. Сколько раз я просила ее говорить мне «ты», и вообще не церемониться со мной как с госпожой, но она все-таки упрямо держала эту невидимую дистанцию, как будто та спасала ее от излишней откровенности.

Они сидели с Конрадом под кустом малины и беседовали. Для актрисы она была слишком скромна и совсем лишена кокетства. Впрочем, она уже не казалась мне серой мышкой, милая, стройная блондинка, грациозная, нежная, с выразительными серыми глазами большого ребенка. Конрад уже не хмурился, она ему нравилась, и он ей улыбался.

— Если она преступница, — подумала я, — то Леонард — святоша.

А вот про Веторио я ничего не могла бы с уверенностью сказать, он мог быть кем угодно.

Я знала, что не успокоюсь, пока не разгадаю его тайну. Конечно, немыслимо было спрятаться где-нибудь возле барахолки и сутками караулить, когда он туда войдет. Всё, что я могла, это проходить мимо как можно чаще, по любому поводу и без повода вовсе. Когда-нибудь я всё равно должна была застать его там.

Скоро мы все сидели на траве, доедали ягоды и прихваченный сыр, ругали наглого барона Нестри и наслаждались угасающим нашим летом. Из нас получался странный четырехугольник, который мог разбиться на пары в любом порядке.

Когда над нами повисла большая тень, и захлопали огромные крылья, мы разбились на пары мгновенно, не думая. Конрад обнял Лаису, а Веторио — меня. В ясном небе кружила черная птица! Я ничего не понимала, кроме того, что это не я. И в первый раз сама убедилась, как это страшно, когда над тобой летает такая бестия!

Мы задирали головы и пятились, как будто это имело смысл.

— Смотрите! — крикнул Веторио, — у нее что-то в когтях!

Лаиса визгнула, а меня кроме страха охватил еще и гнев на то, что кто-то вторгся в мои, птичьи, владения.

— Она не нападает, — сказал Конрад, — мы же не лезем на утес.

— Тогда что ей тут надо! — возмутилась я.

Птица выпустила из когтей то, что держала, какой-то кожаный мешок, и скрылась за лесом.

— Посылка, — подивился Веторио, он смотрел ей вслед с восхищением, — интересно, кому?

— И от кого, — добавила я.

Конрад развязал мешок, оттуда посыпались свернутые в трубочки бумаги.

— Это… мои записи, — проговорил он изумленно.

— Какие записи? — удивилась я не меньше, чем он.

— Видишь ли, в плену на меня напал порок Филиппа. Я начал писать. Если б я бежал сам, я бы их, конечно, захватил.

— Какая грамотная птица! — заметил Веторио с изумлением, — и какая самоотверженность! Лететь в такую даль!

А я дальше ближайших гор и не летала, боялась чего-то, да и нужды не было… Гусыня гусыней!

— Сначала она спасла вас, — сказала Лаиса, отступая от Конрада на почтительное расстояние, — а потом еще вернула ваши рукописи. Она вас любит, господин барон!

— Птица? — усмехнулся Конрад.

— А хоть бы и птица!

— Бывают же на свете чудеса, — проговорил Веторио, как мне показалось, с легкой завистью.

— Разберемся, — ответил ему Конрад, привязывая мешок к седлу, — а теперь давай позанимаемся, уже пора.

— В такую жару?!

— Бери меч. И отпусти Весту, ее уже никто не заклюет.

Мечом Веторио размахивал без всякой охоты и носил его тоже без всякого удовольствия. Он не выглядел как воин и в душе им не был. Смотреть на них было забавно.

— Нападай на меня, — велел Конрад.

Веторио смущенно перекладывал меч из руки в руку и топтался на месте, потом сделал вялый выпад.

— Нападай, как я тебя учил!

— Не могу.

— Почему?!

— Да потому что я разрублю тебя пополам!

— Ничего, я как-нибудь отобьюсь!..

— Я хочу, чтобы ты сам мог себя защитить, — говорил Конрад потом, жадно глотая из фляги воду, пот струился по его лицу и по налитым мышцам спины и рук.

Веторио уныло сидел рядом, он почти не вспотел и совсем не выглядел усталым.

— Я никогда никого не убью, — сказал он, — и с тобой дерусь только потому, что это игра.

— Тогда убьют тебя.

— Для меня это более подходящий вариант.

— Слушай, не занудствуй. Меня такая позиция не устраивает. Это позиция овцы.

— Бе-бе-бе, — сказал Веторио, и Конрад запустил в него пустой флягой.