Я стала много летать. Долго и далеко. Появление другой птицы так потрясло меня, что я тоже решила испробовать свои силы. Я старалась летать каждое утро перед рассветом, и крылья мои наливались силой день ото дня.

Возвращаясь из леса, я купалась в реке, потом шла к себе и гримировалась, как научил меня Веторио. Каждый раз я делала это с неохотой, почти с отвращением, но долг был сильнее. Никто не смел заподозрить старую Весту ни в чем, а для этого я должна была быть самым заурядным и незаметным существом в замке.

Я напрягала крылья и лишала себя сна, сама толком не зная, зачем я это делаю, что и кому хочу доказать. Я видела из заоблачной выси Семисор, я долетала до изумрудного озера Гальб, в которое впадает сразу три реки, я кружила над скошенными полями Тифона и над ледяными вершинами Белогории…

И вот однажды мои усилия привели к неожиданному результату: я нашла свой белый город.

Это было похоже на чудо. Совсем недалеко от Карса, днях в десяти пешего пути, там, где за Усталой горой начинаются еловые леса и непроходимые болота, кружа над этой буро-зеленой скатертью, я вдруг увидела белое пятно.

Я спускалась по спирали. Пятно росло, огромный правильный овал, разделенный на сектора и квадраты. Я далеко не сразу догадалась, что это такое. Потом поняла, что это город. Но какой!

Улицы его были вымощены цветными плитами, отшлифованными, как колонны в тронном зале триморского императора. Дома, самой разной формы, были не из дерева и камня. Они стояли, такие высокие, белые и хрупкие на вид, словно их создали сахара, или из снега, или из накрахмаленных кружевов, или из мыльной пены! Деревья же все были засохшие, без листвы, и вообще в городе этом не было ни души…

Я летала над ним долго, сердце мое колотилось от волнения как у пойманного зайца. В жизни не видела ничего более прекрасного и в то же время жуткого, чем этот белый город!

На внушительной металлической конструкции, похожей на язык, я заметила много разноцветных и округлых кабинок. В одну из них, напоминающую застывшую каплю варенья, я заглянула. Внутри в кресле сидел скелет.

Этого было достаточно. Я неслась домой как от погони.

Дома всё было спокойно. Я слонялась по замку, не в состоянии ни сидеть, ни лежать, ни читать, ни разговаривать. Я ни с кем не могла поделиться своей находкой! Не могла же я кому-то объяснить, что летаю…

Они оттуда, это я поняла почти сразу. Лаиса говорила про город, в котором не осталось ни одного живого человека. Конечно, это тот самый город! Вот только как он попал в наши болота?! Почему никто о нем до сих пор не слышал? И почему все погибли? И почему живы эти двое? И что, черт возьми, им нужно в нашей барахолке?!

Постепенно у меня в голове выстроилась некая версия. Все погибли, потому что произошла какая-то катастрофа. Это раз.

Веторио жив, похоже, потому что он и устроил эту катастрофу. Это два. Этим и можно объяснить его овечье смирение. Он такое сделал, что больше ни одного греха на свою душу брать не желает.

Лаиса жива, потому что помогала ему. Поэтому тоже предпочитает молчать обо всем, что касается города. Это три.

Только с барахолкой опять неясно…

Когда-то мне казалось, что Веторио шут и подхалим. Потом я считала его чуть ли не богом. Потом — бессовестным обманщиком, потом просто святым… Теперь, после моего предположения получалось, что он великий преступник, сгубивший целый город. Голова моя шла кругом. Я не имела понятия, кого я люблю!

Тем временем нашу Арчибеллу навестил сам герцог Тифонский со свитой, как говорили, с целью выдать ее за одного из своих сыновей. Сынок этот Габриэль Тифонский был мот и кутила и нуждался в средствах, а Арчибелла, единственная наследница всего своего рода, была очень богата. Ее далеко не скромный образ жизни не смущал ни герцога, ни его сына.

Сомневаюсь, что наша вольнолюбивая соседка собиралась замуж, но пир она устроила роскошный. Она пригласила всех соседей, даже нашего врага — барона Нестри, которого и сама терпеть не могла.

Конрад настоял, чтобы я тоже поехала и развеялась, и я впервые поняла, как хорошо быть на пиру просто гостем и понятия не иметь об изнанке этого суматошного дела.

Герцога я помнила еще ребенком, когда он рвал яблоки в нашем саду и играл с Вильгельмом. Теперь Фолео Тифонский был лыс и сутул, жидкие волосы обрамляли только его виски, такой же реденькой была его бородка. Глаза у него были желто-зеленые, полуприкрытые и откровенно скучающие. Габриэль выглядел гораздо привлекательней, хотя и его красивое лицо уже обрюзгло от бесконечных пьянок и бессонных ночей.

— Ты еще не умерла, бабка? — приветствовал он меня, усмехаясь так довольно, как будто сказал что-то блистательно-остроумное.

Я поняла, что грим хорош, и обрадовалась, что поблизости нет Конрада, вряд ли он вынес бы подобную наглость.

Конрад отсутствовал давно, место Корнелии тоже пустовало, а я еще удивлялась, с чего это она согласилась поехать к Арчибелле!

Леонарда ее отсутствие трогало мало, точнее, он вообще его не заметил. Арчибелла, которая меняла платья шестой или седьмой раз за ночь, пела, танцевала и всё время что-то выдумывала, полностью завладела его вниманием. Она была солнцем, вокруг которого вращались все планеты. Веторио тоже от нее не отходил, и мне хотелось вылить ему на голову чашку с соусом или посудину для мытья рук.

Ночь подходила к концу. Герцог начал скучать. Леонард подошел к нему и что-то зашептал на ухо. Я ощутила тревогу, но не птичью, а обычную человеческую тревогу, и подошла поближе.

— Ладно, — ворчливо говорил герцог, — подожду еще месяц…

Речь шла о долге, мне это совсем не понравилось.

— Хотите увидеть чудо, — ваше сиятельство? — спросил Леонард на этот раз громко и довольно.

— Чудо? — сонные глаза Фолео Тифонского оживились, — здесь?

— Ну да. Вон тот парень может воскресать из мертвых.

Я даже не стала оборачиваться в сторону, какую он указывал, и так было ясно, о ком речь.

— Это дьявол? — поинтересовался герцог.

— Это… мой шут.

— Так это фокусы?

— А вы проверьте. Проткните его мечом, а через час он оживет.

— Он согласится?

— Пусть попробует отказаться!

Они подозвали Веторио. Если у меня и было легкое опьянение от выпитого алонского, то оно уже исчезло.

— Говорят, ты умеешь воскресать, — проговорил герцог, с интересом рассматривая Веторио, — это правда?

Веторио взглянул на меня, как будто спрашивая совета, но потом решил всё сам.

— Умею, — сказал он так буднично, словно речь шла о мытье посуды.

— Мы хотим убедиться.

— Вы хотите распороть мне живот, ваше сиятельство?

— Допустим…

Странный был разговор, на трезвую голову его слушать было невозможно.

— Не советую, — сказал Веторио, пожимая плечом.

— Почему?

— Как я понимаю, вам скучно. Но зачем вам лужа крови и мое мертвое тело? Я могу развлечь вас как-нибудь по-другому.

— Например?

— Например, пройти по канату над пропастью.

— Здесь нет пропасти, — покачал головой Фолио.

— Тогда над огнем! — рявкнул Леонард, — пусть он пройдет над огнем!

— Тебе не жалко своего шута? — спросил его герцог, явно увлекаясь такой идеей.

Веторио посмотрел на Леонарда удивленно, но ничего не возразил, только усмехнулся.

— Пусть пройдет, — настаивал Леонард.

— Ну что ж, — Фолио Тифонский довольно потер руки, — меня устроит такое зрелище, но от тебя могут остаться одни угли, шут. Сколько стоит твой трюк?

— Об этом мы еще успеем договориться, ваше сиятельство.

Пока натягивали веревку между балконом и высокой сосной и делали костры, я подошла к Веторио, меня трясло от страха.

— Откажись немедленно! — сказала я возмущенно и взволнованно, — обойдутся без зрелища! Ты же не шут, в конце концов!

— Знаешь, мне самому скучно, — усмехнулся он.

— Что?!

Больше у меня слов не нашлось, я онемела. Арчибелла же была весела и беспечна и позволяла всему этому происходить. Или она так хорошо владела собой, или не любила его ни капли! Костры подожгли все одновременно, огонь разгорелся, образуя сплошную, пылающую словно гигантская печь, полосу и превращая ночь в день. Вблизи жар был страшный, толпа стояла поодаль, кто залез на деревья, кто разместился на крыше. Сам герцог, а с ним его сын, Леонард и Арчибелла, стояли на балконе, к которому был привязан конец веревки.

Веторио забрался на сосну и с ветки шагнул на веревку, тут же провисшую под его тяжестью. Тишина наступила полная, только гудело адское пламя у него под ногами. У меня всё остановилось внутри: и сердце, и кровь в жилах, я думала, что одно дуновение ветра — и он превратится в пепел!

Веторио вышел как на прогулку, даже сапоги не снял, только камзол. Веревка была длинная, шагов сорок, и он шагал по ней свободно, почти не разводя рук, как по мостовой. Он дошел до перил балкона, спрыгнул на него и оказался рядом с герцогом, возбужденным от удовольствия.

Я стояла внизу и не слышала, о чем они говорили, слышала только смех. И еще я увидела, что Арчибелла завязывает ему глаза платком. Веторио собрался пройти обратно с завязанными глазами!

Это показалось мне настолько опасным, или я уже так научилась предчувствовать беду, что сломя голову побежала в лесок к реке, сбросила платье и через полминуты стала птицей.

Никто меня не замечал, было слишком темно там, на крыше башни, где я уселась для наблюдения, да и зрелище было захватывающее. Веторио шел теперь гораздо медленней, руки его были широко раскинуты, как у меня крылья. Но на этот раз я была спокойней. Я знала, что если он только пошатнется или оступится, я сразу спикирую на него и схвачу когтями, поцарапаю, конечно, но в огонь его не уроню!

Веторио тем временем прошел полпути и падать не собирался. Я немного расслабилась, осмотрелась по сторонам, потом взглянула вниз, и увидела, что на выступе стены, прямо подо мной стоит Софри с арбалетом и уже натягивает тетиву!

Нет, он целился не в Веторио, это было совсем не обязательно, достаточно было попасть в веревку. Мы вылетели одновременно: стрела и я. Стрела долетела раньше, веревка треснула, Веторио пошатнулся, раздался душераздирающий визг…

Наверно, он даже не понял в чем дело, просто потерял опору под ногами. Я поймала его уже на лету. Внизу бесновалась и вопила от ужаса толпа. Я поднялась повыше, чтобы никто меня толком не смог разглядеть. Впрочем, черную птицу нельзя было спутать ни с кем.

Веторио оказался легким, я не стала его долго мучить и опустила на землю тут же, возле замка. Он снял повязку с глаз, посмотрел на меня изумленно и почти рухнул на ступени парадного входа.

Я перелетела на другую сторону реки, стала самой собой и вошла в воду. Если бы кто спросил меня, почему мое платье на берегу, я ответила бы, что купалась. Плыла я тихо, заодно укрощая свою дрожь и волнение, лицо старалась не мочить, чтоб не смылся грим.

Впереди была лодка, она тоже плыла тихо, чуть поскрипывая веслами, я не могла разглядеть, кто там сидел, но слышала голоса.

— Пожар у них там что ли?

— Да хоть бы и пожар, какое нам дело? По мне, пусть хоть весь Тифон сгорит…

— А если и правда что-то случилось?

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Но нельзя же всю жизнь проплавать в лодке!

Конрад погреб в другую сторону, и пути наши разошлись.

Я вдруг поняла, что Корнелия — отчаянная девчонка, которая может избавиться от Леонарда так же просто, как и от его ребенка, если он будет ей сильно мешать. И мне впервые нисколько не жаль было Леонарда, потому что я не сомневалась, что это по его приказу стреляли из арбалета по веревке. Он хотел уничтожить Веторио любым способом!

Берег был пуст, я вышла из воды и с трудом нашла свои вещи в лесочке. К моему удивлению крики и визги не смолкли. Толпа по-прежнему шумела. Я наскоро натянула платье на мокрое тело и побежала на шум.

Веторио отступал от замка в сторону леса, его окружали с трех сторон возбужденные гости. Больше всех надрывался Битенни.

— Это дьявол! — орал он истошно, — вы видели! Даже эта бестия ему помогает! Все силы ада за него!

Герцог оставался пассивным наблюдателем. Он был просто любителем зрелищ, и ему было всё равно, чем эта сцена закончится.

Леонард стоял рядом с ним на балконе, и на лице его было презрение вперемешку с ужасом. Должно быть, он и вправду считал Веторио дьявольским отродьем, как и черную птицу.

— Всех переклюю! — подумала я разъяренно, — прямо тут разденусь и всех прикончу!

И уже начала, пробираясь сквозь толпу, расстегивать манжеты. Мы вышли вперед одновременно: я и Арчибелла.

— Во-о-он! — завопила она гневно, — все вон отсюда! Не смейте к нему прикасаться! Убирайтесь все!..

— Не мешай нам, Белла, — барон Нестри невозмутимо оттащил ее в сторону, — разве ты не видишь, что он служит птице!

— Пусти, мужлан!

Веторио, казалось, не понимал, что происходит, он смотрел на всех удивленно и только медленно пятился всё дальше в темноту. «Связать его и сжечь!» — орали в толпе.

Нестри я оторвала от маркизы с нечеловеческой силой и швырнула его под ноги этой тупой, пьяной толпе. Я всегда его ненавидела, а теперь и подавно. Человек десять упало, как если бы на них кинули бревно.

— Что стоишь?! — крикнула я Веторио, — защищайся!

Он пригнулся от просвистевшего камня.

— Лучше уйди, Веста. И Беллу забери.

— Что б они тебя растерзали!

— Я не стою такой заботы…

Второй камень просвистел у меня над ухом.

— Сейчас увидишь, что я с ними сделаю, — сказала я.

Я была готова на всё, но выдавать себя мне, слава богу, не пришлось. Две женщины и безоружный Веторио толпу остановить не могли. Но когда появился Конрад с оголенным мечом и встал, загородив нас своей широкой спиной, все остановились и смолкли. Сапоги у него были мокрые: вытаскивал лодку, рукава засучены, на руках вздувались могучие жилы. Как я обожала его в эту минуту!

— В чем дело? — спросил он грозно, — почему меня не спросили?

— Послушай, Конрад, — замялся Нестри, — этот человек слуга дьявола…

— Он мой и больше ничей. А я пока не дьявол.

— Он сатанинский выродок! — крикнул издалека Битенни, — он умрет!

— Не раньше, чем я, — сказал Конрад, он был в ярости, — ну?! Кто самый смелый?!

Смелых не нашлось. Толпа стала потихоньку таять. Мы стояли с Арчибеллой обнявшись и молча ждали, когда это всё закончится. Наконец мы остались вчетвером.

— Ну и свиреп ты, Конрад, — пошутил Веторио нервно, — одним своим видом всех распугал!

Я, было, вздохнула с облегчением. Но тут Конрад повернулся, переложил меч в левую руку и ударил Веторио по лицу с такой силой, что рассек ему губу.

— И когда ты прекратишь паясничать всем в угоду?! Шут балаганный!

Веторио утерся. Во взгляде его всего на секунду я заметила то самое разочарование, которое видела сама в спальне Филиппа. Видела и потеряла его навсегда.

— Хороший удар, — сказал он усмехаясь, — но ваш брат это делает значительно лучше, господин барон, — сразу видно, что у вас мало практики.

У Конрада слов для ответа не нашлось. Он стал хмуро вставлять меч в ножны. Мне показалось, у него дрожат руки. Веторио повернулся к нам спиной и побрел куда-то в темноту, в сторону леса.

— Ты его потерял, — сказала я Конраду.

— Ненавижу его рабские замашки!

— И поэтому обращаешься с ним как с рабом?

— Черт возьми… — пробурчал он.

Я пошла за Веторио. Он сидел совсем недалеко на траве, обняв коленки и положив на них подбородок.

— Я сейчас приду, Веста, — сказал он, не давая мне произнести ни слова, — всё в порядке, ничего не случилось… только отдохну от вас ото всех. На вот, отдай Конраду.

Я взяла сложенную вчетверо бумажку. Мне хотелось сказать ему, что я люблю его без памяти, что это я спасла его от огня, и буду спасать всегда, пока хватит сил…

— Иди, Веста. Иди!

Конрад был уже за столом. Бледная Арчибелла пила вино и стучала зубами о кубок, тоже, похоже, переволновалась. Леонард был хмур, Корнелия возбуждена, только Фолио Тифонский был сонно невозмутим и всем доволен. Я протянула Конраду бумагу. Он с удивлением ее развернул.

— Я выполняю обещания, — усмехнулся герцог, — если б этот парень сгорел, ваши долги сгорели бы вместе с ним.

Это была долговая расписка Леонарда.