Через несколько дней гости наконец разъехались. Даже Леонард устал развлекаться и сутками отсыпался и отпивался рассолом.

Конрад, вместо того, чтобы срочно вникнуть во все дела своих владений и навести там порядок, был поглощен одной только страстью. Он сутками сидел в библиотеке и выискивал хоть что-нибудь о черной птице. Меня это сильно беспокоило. Я уже не сомневалась, что кончится всё тем, что он полезет на утес, и мне придется… нет, об этом страшно было подумать. Я просто не могла этого допустить, слишком большую цену я заплатила уже за свое бессмертие!

Внушать ему, что птицы нет, не было никакого смысла: он видел ее собственными глазами, она держала его в когтях, и она, в конце концов, спасла его от плена.

Существование другой такой птицы было для меня открытием. Я была уверена, что я такая одна в целом свете. А всё оказалось сложнее, а может, и проще. Я охраняю утес и стену в барахолке, почему бы другой птице на другом краю земли не охранять ледяной дворец? Разве Мим говорил, что я у него одна? Это я сама так решила, а на самом деле нас, наверно, много, и все мы что-то охраняем. Знать бы что!

— Посмотри! — Конрад показал мне старую рукописную книгу, — уже пятьсот лет назад о ней упоминается, правда, тоже как о легенде. Сколько же ей веков, этой бестии?

— Столько, сколько стоит наш замок, — сказала я, — пойдем обедать, Конрад, ты уже похож на сушеный лист.

— Принеси мне сюда что-нибудь, — попросил он, — не хочу никого видеть.

— Ты имеешь в виду Корнелию? — осмелилась я спросить.

Он ответил спокойно.

— И Корнелию тоже.

— Ты осуждаешь ее?

— Нет, конечно. Ее никто не заставлял ждать меня всю жизнь. Мне только не понятен ее выбор. Всем своим поклонникам она предпочла нашего вздорного братца.

— Он умеет быть великолепным, ты же знаешь.

— Да пусть он живет, как хочет, — отмахнулся Конрад, — до него мне тоже дела нет.

— А до кого есть?

— До Филиппа.

Я даже присела после таких слов, опустилась на стул рядом с ним, и руки мои тоже опустились как уставшие крылья.

— Но он… он же погиб.

— Тем более, — сказал барон.

— Оставь это, Конрад, умоляю тебя! Лучше бы ты занялся своим двойником! Но тебе, как вижу, и до него дела нет…

— Это была она, — заявил Конрад.

— Кто?

— Птица. Кто же еще знал, что я возвращаюсь, и мог меня опередить? Это птица-оборотень, поэтому ее и поймать никто не может. Вот тут как раз написано…

Логика в его рассуждениях несомненно была, и тот, кто писал, тоже, наверно, о чем-то думал, но я-то знала, что это не так! Я знала, что мы, черные птицы, не можем превращаться в кого попало! Мы просто охранники-убийцы, у нас есть клюв, когти, крылья и больше ничего! Здесь было какое-то странное совпадение, но благодаря этому совпадению, Конрад чуть не подошел к раскрытию моей тайны! Иными словами — к своей неминуемой смерти.

— Опомнись, — сказала я, дрожа, — даже если твоя птица это может, зачем ей понадобилось превращаться в тебя?

— Разве не понятно? Чтобы попасть в замок и расхаживать по нему, где вздумается, никому не давая отчета.

— Не проще ли ей было превратиться, скажем, в меня? На это бы вообще никто не обратил внимания. Я тут примелькалась за сто лет! Ходила бы она себе по замку, сколько влезет!

— Я тоже над этим думал. И знаешь, что я понял?

— Что?

— Она никогда не видела ни тебя, ни Леонарда, ни кого-либо другого из обитателей замка. Только меня. Понимаешь? Она никогда здесь прежде не была. Ты спросишь, кто тогда убил Филиппа? И я тебе скажу: другая птица. Их две, а может и больше.

Я поражалась, какие точные выводы он делал из совершенно неверной предпосылки.

— Тогда, может быть, ты знаешь, что ей так понадобилось в нашем замке? — спросила я.

— В нашей барахолке, — уточнил он с каменным лицом, — в барахолке, Веста. И я давно хочу с тобой посоветоваться, что у нас там такого ценного?

— Не имею понятия, — сказала я, пожимая плечом, — если хочешь, мы всё с тобой перетряхнем в этом подвале хоть сегодня. Но почему ты так уверен, что это твоя птица взломала дверь?

— Во-первых, она — оборотень. Во-вторых, дверь была взломана в тот же день, а может и час, как появился мой двойник, а в-третьих — с нечеловеческой силой. Надо быть сильнее меня раз в десять, чтоб так разворотить замок, а я — не самый слабый из людей, ты знаешь.

Я сразу вспомнила про Веторио с его дьявольской силой. Я совсем его не видела в последние дни и, кажется, успела совершенно о нем забыть и истребить свое нелепое чувство к нему в зародыше. Ни внимания, ни сочувствия он был, на мой взгляд, не достоин, но Конраду я ничего не сказала.

Мой начитанный барон заблуждался. Дверь взломала не та птица и не эта. А кто — так и оставалось мучительной загадкой.

Я сходила на кухню за вином и закуской. Пока мой любимец ел лежащие горкой перепелиные яйца и украшенный зеленью мясной рулет, я не могла на него насмотреться. Я слишком долго его не видела!

Ему было тридцать пять. В его белых от природы волосах седина угадывалась не сразу, но ее было полно. Морщины на лице были резкие, словно рубленые, глаза темно-карие, как у всех баронов Карсти, и немыслимо грустные.

Он вернулся из плена не обозленным и не обиженным, он ни с кем не сводил счеты, никого не поучал, никому не грозил. Он ничего от жизни не хотел, только поймать эту свою проклятую птицу. Я бы сказала, что он вернулся мудрым, если б не его глупое, мальчишеское упрямство. Раньше он был суров, я ожидала еще большей суровости, но он стал, скорее, снисходительным и великодушным. Как Филипп.

— О чем же я хотел тебя спросить… — нахмурился Конрад, — ах, ну да! О служанке.

Я вся похолодела от волнения, мне совсем не хотелось, чтобы он стал докапываться, как и почему я убила Сониту, мою бедную болтушку Сониту. Увы, когда моя тайна была под угрозой, это получалось помимо моей воли.

— А что служанка? — спросила я, внутренне напрягаясь.

— Ты еще никого не нашла себе? — спросил он.

— Пока нет.

— Ты не могла бы взять одну женщину?

Я вздохнула с облегчением: разговор вышел совсем о другом.

— Могла бы. А кто она?

Конрад задумался и как будто даже смутился.

— Да я сам толком не знаю. Но мне очень хочется, чтоб она осталась здесь. И лучше с тобой, чем где-то еще.

— Хорошо, — сказала я, догадываясь, о ком речь, и не очень-то одобряя распутных девиц, липнущих к баронам, — раз ты так хочешь, я ее возьму. Но учти, что я хозяйка строгая.

— Зато не капризная, — улыбнулся он, — и добрая.

От слова «добрая» меня как обычно передернуло, но ему я ничего не стала говорить.

— Она тебе нравится?

— Да. Но не так, как ты подумала.

Я подошла и погладила его белые мягкие волосы.

— Конрад, я никогда о тебе ничего такого не думала. Я всегда наоборот желала, чтобы ты был чуточку полегкомысленней.

— Мы познакомились в корчме. Она приняла меня за бродягу.

— Красивая? — уточнила я.

— Да, — ответил он, — приятная женщина.

Кажется, мы говорили о разных вещах.

— Хорошо, — я усмехнулась, — пришли мне эту красавицу после ужина. Как хоть ее зовут?

— Лаиса.