Точка зрения Николая Федя на литературу и писателей XX века
Думается, что неизменная точка зрения Николая Михайловича Федя на литературу и творчество писателей мятежного XX века так же широка, как половодье российских рек, и так же ярко выражена, как солнечное горенье в его сердце. «Железный Федь» — негласный псевдоним, которым окрестили ученого некоторые писатели, в полной мере соответствует его нравственной стойкости и воле в отстаивании чести и достоинства русской классической и современной изящной словесности. И эту благородную миссию он выполняет не только профессионально, проявляя глубокие знания в области всемирной и русской культуры, но и с высоким чувством гражданского долга и ответственности за судьбу Отечества.
В данном труде впервые предпринята попытка рассмотреть диалектику художественного процесса, в контексте социалистической цивилизации. На конкретном историческом материале книга отражает напряженный драматизм двадцатого столетия — времени поразительных взлетов и трагических потрясений, преломленных в судьбах реальных живых лиц.
Анализируя историю развития литературы России в двадцатом веке, исследователь подчеркивает, что она с первых шагов следует принципу освещения не только трудного пути общества, но и сложности построения новой жизни, воспитания человека, осознающего свою личную ответственность за общее дело. Огорчаясь, нынешняя словесность еще не ответила достойным словом на излом судьбы народа и перелом в его мировоззрении, он в то же время выражает убежденность, что зреющее сознание своего достоинства и патриотического устремления народа являются мощным стимулом для новых художественных открытий. Величие мысли составляет величие человека. «Да будет же она свободна, — провозгласил А. С. Пушкин, — как должен быть свободен человек». Именно под таким значением мысли и благожелательным взором рассматриваются здесь острые процессы противоречивого развития российского общества и литературы XX века.
Естественно, что главным ориентиром для такого сложного анализа служит литературное творчество Михаила Шолохова, Петра Проскурина и Леонида Леонова — великих писателей, возвысивших литературу. В то же время исследователь отмечает и другие яркие таланты социалистической цивилизации, корни которых глубоко уходят в народную почву. Среди них Сергей Есенин, Александр Твардовский, Федор Абрамов, Василий Шукшин и многие другие. «Судя по состоянию теперешней изящной словесности, можно предположить, что и в двадцать первом столетии она будет снова прирастать периферией, сохранившей корневые основы духовности и нравственности русского народа».
И с этим утверждением можно полностью согласиться, ибо только писатели, находящиеся в самой гуще народа и переживающие вместе с ним крушение сбалансированного жизненного уклада, могут подняться до глубокого понимания общественно-политической реальности и смелого отстаивания подлинно народных чаяний.
В монографии о Шолохове «Парадокс гения» («Советский писатель», 1998) Николай Федь раскрыл духовное величие писателя, который по остроте и глубине социального анализа, по богатству художественных образов далеко превосходит все, что создано в XX веке. «Никто из его современников не обладал такой силой творческой мысли, такой страстностью темперамента и непоколебимой верой в созидательную природу человека, как он. Под его пером оживают гордые и вольнолюбивые люди, поставленные в экстремальные обстоятельства — за или против. Но судьба шолоховских героев — это и его, художника, судьба. Потому-то всякое явление окружающей действительности, каждое историческое событие он измерял «народным аршином», ибо вмещал в своем сердце радость и скорбь, боль и гнев, надежды поколений и, как мы знаем, жизнь целого народа».
В книге «Опавшие листья» (2002) Федь выступает как исследователь состояния изящной словесности за последние двадцать пять лет, устанавливая ее неразрывную взаимосвязь с социально-экономическим развитием общества и духовно-нравственным миром самого человека, включая современного писателя. «Тем не менее о литературе надо судить по законам литературы». Он так и судит о ней. Может быть этот «суд» свершается не очень лицеприятно для некоторых, но достаточно аргументировано и в сравнении с нормами нравственного поведения и в сравнении с нормами нравственного уровня классиков.
Ставя во главу угла социалистической литературы произведения М. А. Шолохова, среди которых он особенно выделяет «Тихий Дон», автор приводит слова писателя о реализме, как об искусстве правды жизни, правды, понятой и осмысленной художником с позиций простого человека и своей убежденности. А кто сползает с этой позиции и начинает двоится в своих убеждениях, тот обязательно утопает в трясине сомнений, пессимизма или того хуже предательства национальных интересов.
И, конечно, как бы не были известными иные литераторы по своим прежним работам, они не могут избежать «праведного суда» строгого литературного критика, если он заметит в их поведении признаки хамелеонов или певцов с чужого голоса. Именно с этих позиций рассматривается А. Солженицын, коего «творческую и личную судьбу нельзя рассматривать вне той среды, в которой протекали его зрелые годы, а она, эта среда, — здесь и там, «за бугром», враждебны по отношению к коренным интересам России. Отсюда — фанаберия. Отсюда же — патологическая зависть к гениальному Шолохову».
Сожалея о потере у некоторых русских писателей в конце их жизни гражданского долга и ответственности, автор подчеркивает, что литература не может замыкаться в кругу общественных курьезов и странностей, она обязана исходить из ясных представлений о жизни, давать четкое понятие об идеале, который исповедует писатель. «Двойственность человеческой натуры с особой силой проявляется у людей творческих профессий — в своем ремесле они блистают добротой, благородством и искренностью, а в реальной действительности нередко лучше не иметь с ними дела».
Сила литературы не ослабевает тогда, когда в ней сохранятся высокое творческое дыхание, насыщенное чистым воздухом правды и созвучное сердцебиению простого люда, его мыслям, чаяниям и устремлениям. И это утверждение совершенно справедливо, ибо имя писателя становится бессмертным, если он, по выражению А. С. Пушкина, чувства добрые в народе пробуждает и в жестокий век прославляет свободу. Вера в народ, в его патриотический дух и колоссальные творческие возможности пронизывают все литературное творчество Федя, приводя его к мысли о неизбежности появления новых талантов и гениев в русской литературе XXI века.
Путь к этому уже положили такие замечательные писатели конца XX века, как Василий Шукшин, Петр Проскурин, Анатолий Знаменский и другие, о которых с особой теплотой отзывается Федь в книге «Опавшие листья». «Шукшин опирался на традиции русской литературы, в которой юмор и сатира играли огромную роль в деле пробуждения самосознания русских». Вместе с тем писатель остро ощущал жизнь простого люда. Он призывал современников к справедливости и осознанию своего достоинства и высокой личной ответственности за устройство жизни. И не случайно в книге сравниваются образы Шукшина с образами героев бессмертных произведений Шолохова. Одним из достойных представителей социалистической цивилизации, благоверное влияние которой сказалось на всем человечестве, был Петр Проскурин. Его романы «Судьба», «Имя твое», «Отреченье», «Число зверя» стали любимыми произведениями многих читателей. Художник еще при жизни высоко оценил работу Николая Федя «Опавшие листья», в которой отражены изменения, происшедшие в жизни России, на фоне коих он не утрачивает веру в охранительные идеи, когда окрепнет новое поколение, способное совершить творческий взлет.
Исследователь относит Петра Проскурина к числу немногих народных писателей, принявших на себя самые страшные удары дикого капитализма, но не потерявших силы духа и воли к сопротивлению. Возрождать отечественную словесность суждено таким русским писателям, как Проскурин: «Эпоха духовной капитуляции радикальной интеллигенции перед Западом не поколебала его (Проскурина) социальных и эстетических идеалов, не принудила искать обходных путей для выражения патриотических убеждений». Романист с особой яркостью осветил сущность верховной власти и ее отношение к народу. У него народ не только творец истории, но и та сила, которая используется властью для воплощения в жизнь своих честолюбивых замыслов. В романе «Число зверя» Проскурин представляет читателю возможность самому проникнуть в причины измельчания власти и сделать соответствующие выводы… Жаждущие власти над людьми не любят свободы, равно как любящие свободу не рвутся к власти. Это неизбежное противоречие всегда разделяет вождей и народ на противоположные стороны и очень редко в истории человечества их интересы совпадают. Но даже при этом применяющий власть всегда осуществляет то или иное насилие над человеком. Поэтому в демократическом обществе вождь не должен обладать неограниченным правом, он обязан быть таким же послушным перед Законом и Богом, как и все его соотечественники. «Теперь можно с полной уверенность утверждать, — заключает автор, — что Петр Проскурин первый приступил к переосмыслению эпохи в такой сложной и вечной сфере, как народ и власть» (К этому вопросу мы еще вернемся).
Мне, знающему Петра Лукича близко более сорока лет и имевшему возможность лично общаться с ним в различных ситуациях и на различной почве, хотелось бы подчеркнуть основную сущность этого прекрасного и архиталантливого человека — гениальную простоту и величие мысли. Дай Бог, чтобы этими качествами обладали новые литературные таланты, которых мы жаждем увидеть в XXI веке на российском небосводе.
Особую озабоченность исследователь высказывает в связи с отсутствием в современной литературе героев, в образе которых воплотились бы важнейшие жизненные и эстетические идеалы. «Литература, освобожденная то положительного идеала и внутреннего трагизма, — отмечает он, — весьма удобная форма очернения всего светлого в русском народе». Между тем в истории советской литературы все крупные писатели во главу угла ставили задачу создать образы героев, которые воспринимались бы как вполне реальные люди, яркие значительные личности, на примере которых воспитывалось бы не одно поколение.
При этом народная правда у настоящих писателей, отраженная в образах их героев, всегда брала верх над инстинктом самосохранения и эгоизмом художника. И это тоже являлось проявлением гражданского мужества и творческой силы. Придерживаясь лучших традиций социалистической литературы, исследователь демонстрирует открытый и честный взгляд на жизни и противоречия общественного сознания, отдает должное авторам, не меняющим в угоду политической конъюнктуре своих мировоззренческих убеждений. Вместе с тем он не приемлет диссидентства и приспособленчества. В этой связи приводится мнение ленинградского автора Юрия Белова: «Оторвавшись от родовых национальных корней, они создали свой искусственный мир. Мир псевдоценностей, жесткого рационализма, где достижение их цели оправдывает любое средство, свобода признается только для избранных. Лицемерие и ложь обязательное условие сохранения их среды обитания. Социальные идеалы им нужны для маскировки своей истинной природы — природы крайнего индивидуализма».
Задумаемся, по каким же признакам можно судить о принадлежности писателя к национальной литературе? Посмотрим. Язык? Безусловно, это важнейший признак, если, конечно, имеется в виду живая народная речь (…) Реализм, то есть глубокий социальный и психологический анализ? Несомненно. Тем не менее язык, тематика, традиция и идейная позиция — увы! — еще не позволяют литератору утверждать: «Я русский писатель!. Для того, что таковым быть, необходима еще и сыновняя любовь к народу своему, к родине, а равно и неразделенность жизни художника с судьбой нации. Именно по таким признакам следует судить о его принадлежности к художественной культуре народа. Только это дает ему право на титул настоящего художника — все остальное суесловие… Между тем русская словесность всегда исповедовала идеалы правды и человечности и не чуралась вечных вопросов бытия: Что есть жизнь? В чем смысл бессмертия? Что есть Вера и как она соотносится с церковными установлениями? В чем суть борьбы добра со злом? Или: зачем приходит человек в этот мир? Кто определяет срок его жизни, судьбу? Не для того же он рождается, чтобы стремиться вверх и через мгновенье падать на голые скалы с обломанными крыльями надежды, или постоянно терпеть страдания и боль, зная о неотвратимости конца пути своего? «Родясь на свет, мы плачем» (Шекспир). Что это, протест против перехода из одного состояния в другое? И зачем существует грань между этими состояниями? Никто не помнит часа своего рождения и никто не знает смысла сущего в конце земного пути. Загадка, перед которой бессилен человеческий разум, великая тайна, охраняемая его же беспамятством… В этих вопросах-размышлениях заключается существо эстетической и жизненной позиции ученого, литератора. Следует отдать ему должное: художественная литература двадцатого века рассматривается им в период ее подъема и временного падения на пороге XXI века.
И что особенно важно, он диалектически связывает годы расцвета литературы с развитием общества и раскрывает причины духовного обнищания некоторых писателей в период их лавирования между властью и народом. Он порицает Распутина за проявление двоедушия и импульсивного мышления. Естественно, нельзя согласиться с Распутиным в его обвинениях всей русской литературы за то, что она якобы сыграла немалую роль в разрушении России. Таким пассажем можно перечеркнуть все авторитеты, включая Пушкина, Достоевского, Толстого, Шолохова, Горького, Маяковского и других писателей — государственников, непоколебимо стоящих за честь и достоинство своей Родины… Безысходность, прозвучавшая в рассказе Валентина Распутина «Изба», ставит под сомнение убежденность многих людей в неминуемое возрождение России. Если у одних исчезает интерес к окружающей реальности и усиливается внутренний разлад, то у других прослеживается постижение диалектики эпохи и проникновение в глубины бытия и возникающие со временем противоречия. Искусство мастеров стремится помочь людям решать назревшие проблемы в духе своего времени, но на основе нравственности, твердых мировоззренческих убеждений. Этот путь «пролегает, — читаем, — через страдание, осознание своих ошибок и заблуждений к возрождению, оплодотворенному духом созидательной энергии человеком».
Свидетельством тому служит и предлагаемая книга «Литература мятежного века», выражающая надежду, что все лучшее, что было достигнуто на огромной части нашей планеты, еще возродится и станет большим жизненным материалом для плодотворного творчества художников слова. В ее первой части, названной «Корни и ветви великой культуры», прослеживается нелегкий путь новой словесности. Оставаясь верным своим принципам рассматривать художественное творчество на фоне больших исторических перемен, автор соединяет мысленно и на наглядных примерах крепкие корни русской классической литературы с молодыми побегами быстро растущих художников нового типа, образующих обновленную крону вечнозеленого древа эстетического познания жизни. Ссылаясь на Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, Ромэна Роллана, Генриха Манна и других мастеров мировой культуры, он убедительно проводит мысль о том, что новое искусство рождается вместе с новым миром, который предопределяет развитие и своеобразие творческих явлений.
Революционная действительность начала XX века выдвинула не известные ранее социально-психологические критерии, которые в свою очередь потребовали от писателей нахождения художественных форм, предвещавших или соответствующих новым задачам жизни. «Молодые таланты, — читаем в рассматриваемой книге, — пришедшие в литературу из самой гущи народной солдатских, рабочих и крестьянских масс, — не только знали народную стихию, они сами были ее частицей. Они хорошо владели народным языком и, что особенно важно, чувствовали, понимали и выражали образ мышления народа, его психологический и умозренческий настрой, революционный пафос, и стремились поведать о событиях революции и гражданской войны, как бы устами самого участника, отразив его личностное видение и восприятие. Литература отражала не только пафос победной революции, но и огромные трудности по ее защите, выходу из военной разрухи, построению нового общества и воспитанию нового человека». При этом все творчество писателей вырастало на народной основе, беря свое начало от Пушкина — выразителя духа народной поэзии и Н. С. Лескова, покорявшего красотой сказового слога и изяществом русского языка. И, конечно же, все их творчество находилось под могучим влиянием величайших писателей и поэтов: И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского и других, являющихся предвестниками нового искусства.
Конечно, первые шаги советским писателям, как и их предшественникам, давались нелегко. К тому же речь шла об искусстве совершенно неизвестного ранее типа — народном искусстве, которое не всеми воспринималось и принималось сразу. Кроме того, в среде писателей не утихали различные разногласия, связанные с признанием народовластия. По словам А. М. Горького, многие молодые писатели того времени стремились виртуозничать и фокусничать словами раньше, чем поняли грандиозность исторических свершений. В этой связи представляет интерес запись из дневника Дм. Фурманова: «1. Глумление над прошлым. 2. Отрицание заслуг других школ и течений. 3. Расчет на монополию. 4. В расчете на вечность. 5. Заумничанье и жонглирование «мудрой» терминологией. 6. Бахвальство, игра в величие. 7. Однодневки. 8. Бесталантность задорных, заносчивых «пионеров». 9. Вычурность, оригинальничанье».
Как это похоже на сочиненья многих современных писак, пытающихся добиться ложного авторитета в обществе своим глумлением над прошлым и выпуском скверной литературы.
К счастью, порожденные революцией и одухотворенные динамикой утверждения народовластия нового общества, многие сочинители отказались от мелкой суеты авангардизма, пустословия и кривляния. Уже в первое десятилетие своего существования наша изящная словесность стала быстро распространяться за рубежом. Ее популярность значительно выросла после Второй мировой войны. В этом плане представляет интерес вышедшая в 1946 году в Париже книга Ивана Тхоржевского «От Горького до наших дней», которая начинается иронической нотой. Эмигранты думали, пишет он, будто вместе с собой унесли и всю русскую литературу, а на деле все произошло иначе — «ни Россия, ни русская литература не погибли в руках большевиков». Литература развивается под влиянием Максима Горького, «устремленного к новой России». На открытии Второго съезда писателей РСФСР (1965 г.) Михаил Шолохов скажет: «У нас есть чем гордиться, есть что противопоставить крикливому, но бесплодному абстракционизму. И хотя мы видим, как много еще предстоит нам сделать, чтобы оправдать доверие народа, хотя по большому счету мы еще недовольны своей работой, нам все же никогда не следует забывать, сколько внесено нашей литературой в духовную сокровищницу человечества, как велик и неоспорим ее авторитет во всем мире».
Следует отметить, что исследователь обозначил три этапа, обусловленных общественным развитием и уровнем национального самосознания. Первый из них — ранний послеоктябрьский, когда осуждение пролеткульта расчистило путь к многоликому классическому наследству. Второй этап, начиная с 1930-х годов, определил поворот к непреходящим духовным ценностям прошлых веков, созвучным идейным устремлениям общества. Третий этап, начиная с 40-х годов XX века, представлял собой более высокий уровень развития литературы.
Отказавшись от величайших достижений, определенные силы классической литературы этого третьего периода перетащили в XXI век низменную манеру издавать за деньги высших чинов, не имеющих ничего общего с подлинным художеством. Дальше — больше, в ход пошло все то, что способствовало опошлению образа положительно прекрасного человека и размывало такие понятия, как правда, идейность и классовость. «В конце концов, — замечает ученый, — литературная теория, подобно унтер-офицерской вдове, сама себя высекла». И никакие потуги махровых антисоветчиков и их поводырей, стремящихся оболгать и принизить роль нашей литературы и воспетых ею героев, не в силах заглушить колокол социалистической цивилизации». Именно в его звуках мы слышим раскаты бессмертных произведений Максима Горького, Михаила Шолохова, Владимира Маяковского, Александра Блока, Антона Макаренко, Леонида Леонова, Алексея Толстого, Петра Проскурина, Александра Твардовского, Дмитрия Фурманова, Николая Островского, Александра Фадеева, Александра Серафимовича, Всеволода Вишневского и многих других наших замечательных писателей.
Во второй главе книги раскрывается природа и характеры героев труда и войны. Свои рассуждения исследователь начинает со слов М. Горького на Первом съезде писателей: «Основным героем наших книг мы должны избрать труд». И далее он разъясняет четкую позицию пролетарского писателя, что труд надо понимать как творчество и как выражение человеческой сути. В этой связи вспоминаются уже забываемые и, наверное, непрочитанные молодежью сочинения участников трудовых свершений и Великой отечественной войны. Наиболее примечательной из этих книг была повесть «Горизонты» (1971 г.) Ольги Власенко, в которой описывается напряженный труд металлургов, инженеров и молодых рабочих завода. И не просто труд, а судьбы каждого человека, включая повествователя, в общей борьбе за подъем экономики страны и укрепление ее обороноспособности. Люди воевали и думали о мирных днях, о радостной жизни. «И не только думали, но строили дома для тех, кто после войны начнет новую жизнь. Эти люди, по горло занятые неотложным военным делом, урывая час-другой, пилили лес, корчевали деревья и рубили дома, в которые была вложена неугасимая вера строителей в силу народа. И какую же великую любовь к жизни надо иметь, каким щедрым сердцем надо обладать, чтобы совершать такое!»… В повести Виктора Тельпугова «Все по местам» также показан трудовой подвиг народа в тяжелейших условиях лихолетья, когда надо было срочно передислоцировать завод и в короткий срок в холоде и голоде запустить производство. В тяжелейших условиях люди действовали решительно, самоотверженно и расчетливо. Произведение Тельпугова тоже автобиографично, так как он, подобно своему герою, работал на таком заводе, куда был направлен после фронтового ранения… Надо сказать, интерес к социально-нравственным проблемам трудовых коллективов был в центре внимания и других писателей послевоенной поры. Не выпала из поля зрения исследователя и деревенская тема. Он считает, что в 50-60-е годы писатели стали более исторично смотреть на деревню и ее перспективы. В качестве примеров приводится повесть Алексея Зверева «Лыковцы и лыковские гости» (1985 г.) и сочинение алтайского писателя Евгения Гущина «Бабье поле». В первой из них автор поведал о людях с разной совестью, о варварском отношении к природе, приводящим к обеднению человеческого в человеке. В «Бабьем поле» воспевается женщина-труженица, которая и сейчас является главной фигурой сельскохозяйственного производства. Евгений Гущин изобразил сельскую жизнь без прикрас, но каждый образ у него — это живое запоминающееся лицо и своя судьба, свои переживания и свои думы, о которых увлекательно поведал писатель. И вместе с ним мы окунемся в мир, в котором проходит повседневная жизнь русской крестьянки. Одобрительно отнесясь к таким житейским темам, художественно отображенным в произведениях мастеров слова, наш «Железный Федь» занимает непримиримую позицию по отношению к тем, кто исподволь начал «поправлять» Шолохова, предавая анафеме коллективизацию и организаторов колхозов, стеная о единственном, на их взгляд, хозяине — середняке. Острой критике в связи с этим подвергнут роман Можаева «Мужики и бабы», в коем он изложил свое узкое видение русской деревни 30-х годов. По мнению критика, романист слишком тенденциозно и со скудным теоретическим и слабым художественным потенциалом подошел к разрешению поднятой темы… Не имея возможности входить здесь в подробности, укажем только, что радужные надежды на всемогущество российского фермера, так и не оправдались. Село за последнее десятилетие потеряло более половины скота и едва восстановило хлебное производство, да и то с помощью пока еще действующих коллективных хозяйств. В результате более половины мяса для кормления собственного народа завозится ныне из-за рубежа. Сами крестьяне быстрее всех усвоили, что им надо держаться вместе, возрождать машинно-тракторные станции и сооружать цеха по переработке выращенного урожая, чтобы не попасть в кабальную зависимость от тех, кто уже протянул жадные руки к крестьянской земле, стремится купить ее за копейки.
Давно требуется новый Шолохов, чтобы описать горькую судьбу нынешней российской деревни.
И вновь возвратимся к наболевшей теме создания типа героя, который станет примером высокой нравственности и деловитости возрождения отечественного производства и национальной культуры, державности и патриотизма. Общеизвестно, каких успехов достигла социалистическая словесность, однако нас волнует сейчас какие традиции следует сохранить и какие герои должны появиться, чтобы ответить обществу на многие острые вопросы. «Бесспорно, избирать для своего сочинения тип героя — право писателя. Но есть еще право читателя, которого интересует человек не вообще, а в конкретном проявлении диалектического единства человеческого и социального, нравственного и интересно размышляющего, с активной жизненной позиции. В этом проявляется знак времени».
И в то же время Николай Михайлович отмечает большое значение исторических романов и произведений малого жанра, раскрывающих героические картины прошлого, характеры и поступки выдающихся личностей, оставивших заметный след в истории. Не случайно он начинает главу книги «Немеркнущие страницы истории» с главного пафоса сочинений Валентина Пикуля, приобретающих в теперешних условиях чрезвычайно актуальное значение. Его произведения созвучны живым отголоскам прошлого, они призывают задуматься и сопоставить былое с настоящим. Особый интерес представляют «Исторические миниатюры». По мнению ученого, это своеобразное жанровое явление в литературе, в некотором роде маленькие романы, где выступает множество конкретных личностей разных эпох, общественных слоев и социальных групп. И что особенно важно, Пикуль стремится выявить и осмыслить те причины и обстоятельства, которые формируют личность, в чьих поступках проявляются такие великолепные качества, как любовь к Родине, национальная гордость и человеколюбие.
Валентин Пикуль был одним из первых, кто в полной мере осознал опасность возрождения национализма и сепаратизма, угрожающих целостности государства. Более того, ему пришлось дорого заплатить своим здоровьем, да и всей жизнью за свои патриотические убеждения. И все-таки он победил, оставив неизгладимый след в истории российской культуры XX века!
Известно, что наиболее яркие личности проявляются в экстремальных ситуациях, когда требуется огромное напряжение сил, воля, характер и неординарные решения. Прежде всего это относится к военному времени. У истоков прозы о войне стояли М. Шолохов, Л. Леонов, А. Толстой, Л. Соболев, А. Фадеев, В. Воробьев, К. Симонов и другие известные писатели.
И все же следует особо выделить два литературных шедевра: рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека» и баллада Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату». Почему сделан такой выбор? Да потому что они, как говорят в народе, затрагивают душу человека, вызывают слезы и боль за тяжелую судьбу народа-победителя и одновременно чувство гордости за несломленный русский характер… Эхо Великой Отечественной войны отдается болью в сердцах многих и многих поколений. И поэтому автор заканчивает свою третью главу книги проникновенными строками стихотворения Расула Гамзатова:
Из большой четвертой главы «На перевале», к сожалению, не удалось выявить те литературные явления, которые бы отвечали высоким требованиям исследователя. За исключением эпопеи «Вечный зов» Анатолия Иванова, коему удалось отразить важные стороны жизни, преодолевающей немалые трудности в своем устремлении к добру, справедливости и созиданию И это не вина ученого, это беда того времени, когда дух своеобразной театрализации действительности витал в высших эшелонах власти и на больших общественных форумах, проникая и в литературную сферу. «Изящная словесность, двигалась как бы по замкнутому кругу, варьируя давно избитые темы, характеры и сюжеты». Стоило бы к этому еще добавить, что она иногда устремлялась вверх для обслуживания высокопоставленных лиц, желающих обессмертить свое имя.
Но и в этот «застойный» период появился свет в окошке. Близилась к полному завершению трилогия Петра Проскурина («Судьба», «Имя твое», «Отречение»), вышли в свет романы Федора Абрамова, Анатолия Знаменского, Валентина Пикуля. Одним из первых отреагировал на общую ситуацию Василий Белов, который в романе «Все впереди» поднял сложные вопросы семидесятых годов.
На наш взгляд, автор данной книги убедительно пишет о проблемах деревенской прозы, об отношении власть предержащих к нашему наследию.
Тут впору сказать о письме Шолохова к Л. И. Брежневу, в котором он ратует за дальнейшее развитие великого духовного богатства русского народа. Но об этом, как мы знаем, значительно шире и интереснее было рассказано в книге «Парадокс гения». Вспоминая эти годы, названные идеологами развала страны годами «застоя», нельзя со всем согласиться с Николаем Михайловичем. Следует иметь в виду (это он не всегда учитывает), что театрализованные представления в высших эшелонах власти в виде пышных торжественных заседаний, бесконечных похвал и награждений не имели ничего общего с трудовым накалом страны в тот же самый период. Достаточно вспомнить грандиозное освоение новых месторождений нефти и газа, прокладку БАМа, крупнейшие стройки металлургии и автомобильной промышленности, развитие оборонного комплекса и дальнейшее освоение космоса и даже самый высокий урожай хлеба в истории страны, чтобы оценить по достоинству трудовой подвиг трудовых масс в те годы. К этому следует добавить достижения в области образования, культуры, искусства, народного творчества.
И не вина тружеников производства и социальной сферы, что почивавшие в то время на лаврах писатели не находили среди них положительных героев, достойных отражения в их творчестве. А мне, например, хорошо запомнился один из многих интересных эпизодов той насыщенной событиями жизни, когда простая орловская колхозница К. Смирнова, бывшая фронтовичка-пулеметчица, буквально строчила гневными словами с трибуны съезда партии по тем чиновникам, которые забыли дорогу к простым людям и мало что делают для облегчения их труда и торгового обслуживания. Не забуду, как весь съезд встал и устроил ей бурную овацию, а многие глотали слезы, и первым из них был Генеральный секретарь Брежнев. Не прошло и трех дней, как в ее деревне уже побывали руководители различных министерств и приняли самые срочные меры к устранению отмеченных ею недостатков. Вот такая реакция была на критику, о чем мы можем сегодня только мечтать. К этому могу с полной ответственностью добавить, что среди делегатов съездов партии и депутатов Верховных Советов СССР и Союзных республик было столько подлинных героев труда и защитников нашего Отечества, что не хватило бы и писателей, желающих осветить их подвиг и литературе. Вспоминаются мне и интересные беседы с Константинов Симоновым о его «Последнем лете», которые он почему-то торопливо закончил; оживают размышления о таланте Шукшина, который спешил отчаянно проявить его в разных жанрах, боясь, скорее всего, не успеть, что и случилось. Остаются неизгладимыми в памяти встречи с прославленными полководцами, написавшими прекрасные книги — воспоминания о Великой Отечественной войне, с видными артистами и спортсменами, проставившими нашу страну огромными успехами на мировых сценах и спортивных аренах.
Да и среди партийных руководителей, о которых вскользь и не очень лицеприятно отозвался автор данной книги, было немало честных и самоотверженных тружеников, аскетов в личной жизни. Это было непростое, но все же созидательное для страны время, и в нем жили свои герои, которые изредка проявлялись на экранах кино и на сценах театров, но не нашли, к сожалению, своего достойного места в художественной литературе.
Почему это происходило?
На этот вопрос лучше всех ответил сам Николай Федь в главе «Полемические интермеццо». В то время, как человечество было загипнотизировано мирной, в какой-то мере, однотонной жизнью, постоянно ворча на недостаток хороших продуктов и одежды, да еще на некоторые другие недостатки советской жизни, будущие идеологи перестройки тайно собирались с силами, чтобы разом объединить всех недовольных властью и осуществить давно уже ими задуманное. Ясное дело, что готовясь к такому перевороту, никто из них и не собирался побуждать литературную общественность к созданию образа положительно прекрасного человека. В их задачу входило усыпление бдительности и расшаркивание перед дряхлой властью, чтобы усилить свои ряды для будущих баталий против советской власти и ненавистного им социализма.
А теперь пойдем дальше и посмотрим, какие тенденции возобладали в литературе в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Яркое описание бурного собрания комитета «Апрель» ППП (Писатели в поддержку перестройки), состоявшегося в марте 1989 года, не оставляет никакого сомнения в том, что все это происходило не спонтанно, а было заранее оговорено и подготовлено. По признанию очевидцев, в истеричной атмосфере принимались различные манифесты, обращения и постановления разрекламированные в ряде газет. «Беснующиеся, потерявшие облик человеческий люди, — рассказывала известная поэтесса Татьяна Глушкова, — с пеной у рта произносили чудовищные слова ненависти к России и русским». Лица этих «героев», среди которых особенно выделялся Анатолий Приставкин, потом были известны всем, они и до сих пор не сходят с экранов российских телевизоров, продолжая выполнять свою гнусную роль. «Только кто поверит, будто эти неистовые деятели, до макушки засыпанные деньгами, орденами, премиями, должностями и прочими атрибутами «сладкой жизни», «принуждены к послушанию»? Как и ранее, они все так же в «унисон с другими» подписывают письма, оплевывают Россию и ее культуру, взамен получая от нынешнего режима деньги, депутатские мандаты и престижные должности. Фанаберия, цинизм и лицемерие — вот качества, делающие их удобными для власть предержащих. Они и ныне правят бал и в литературной жизни, порождая серость, скуку и творческую бесперспективность».
Последнее десятилетие XX века войдет в историю России, как период целенаправленного разрушения русской национальной культуры и внедрения в сознание современников примитивных вкусов и взглядов, чаще всего заимствованных за рубежом. Но в «горячем цехе литературы», именно так названа шестая глава книги, находятся люди, которые не спешат встать за общий конвейер антиславянской культуры и вскрывают корни предательства, вражды и ненависти. Среди них Татьяна Глушкова и Владимир Бушин. Характеризуя творчество этих настоящих русских патриотов, автор исследования делает обобщенный вывод: «Без их мужественной интонации, презрительной насмешки, а равно правдивости и меткости характеристик осознать всю глубину трагизма современной действительности невозможно».
Уверен, что в этих словах выражено кредо автора книги. Он негодует и саркастически осмеивает лицемеров, двурушников и предателей, раскрывает их внутреннюю гнилую сущность. В одном ряду с такими деятелями, как Горбачев и Ельцин, разрушившими великую страну, встали их верные слуги из писательской среды А. Солженицын, В. Астафьев, А. Ананьев, Б. Гроссман, А. Рыбаков, А. Приставкин, О. Попцов и иже с ними… В то же время он смело становится на сторону тех, кто не дрогнул перед возникшей опасностью и натиском камарильи, продавшей душу дьяволу, вступил в бой с христопродавцами, опираясь на свежие силы в литературе. Приводя драматическую сцену казни Остапа из известного произведения Н. В. Гоголя «Тарас Бульба», вместе с Владимиром Бушиным он вновь задает тревожный вопрос: «Не так ли и нашу Родину возводят ныне на эшафот, не так ли и ей ломают руки да ноги?» Ну кто же осмелится встать на защиту истерзанного русского народа, кто услышит его голос, как услышал Батько голос своего сына, стойко перенесшего смертельные муки пыток, и кто способен вывести народ из тьмы обмана на тропу справедливости и национального возрождения?
Надо сказать, что Н. М. Федь не верит ни слишком законопослушной и многословной оппозиции, не собравшей еще должную рать, ни нынешней православной церкви, не ставшей основой нравственного воспитания людей и антиподом разлагающейся верхушки общества, и конечно, не верит той творческой интеллигенции, которая выражает вечную неудовлетворенность и двойственность, порою граничащую с предательством.
Человеком с большой буквы он называет Петра Проскурина талантливейшего мастера слова, оставившего неизгладимый след в национальной изящной словесности. Литературному творчеству и гражданскому мужеству Проскурина посвящена большая глава исследовательской работы. В личной судьбе этого человека и его произведениях отразилась драматическая история нашего народа в годы Великой Отечественной войны и в период возрождения страны, в эпоху расцвета социалистической цивилизации и в годы ее крушения. Положив начало своей литературной деятельности в 1958 году первым рассказом «Цена хлеба», Проскурин с небольшими для литературного творчества интервалами издает необычные для того времени романы «Глубокие раны» (1960 г.), «Горькие травы» (1964 г.), «Исход» (1967 г.) и «Камень сердолик» (1968 г.), а также запоминающиеся рассказы, повести и стихотворения.
Накануне выхода «Горьких трав», которые потом, как драматический спектакль, обогатили репертуар Орловского драматического театра, автору этих строк посчастливилось поближе познакомиться с Петром Лукичем и не разлучаться с ним до последних дней его жизни. С первого же взгляда этот крупный человек вызывал большие симпатии своей открытостью, манерой неспешно высказывать мысли, обдумывая их логическое содержание. Он скромно, без тени малейшей значимости своей персоны, вел себя и в кругу собеседников, и при изложении каких-либо, как правило, незначительных просьб. Он всегда умело и твердо отстаивал свою точку зрения, если был убежден в ее правоте, и не боялся признаться, когда на некоторые сложные вопросы жизни не находил должного ответа.
В книге Н. М. Федя впервые убедительно доказано, что в современной русской словесности Проскурин один из немногих, в творчестве которого проявляется истинная народность. В романе «Судьба» (1972 г.) гармонично сочетаются крупный масштаб происходящих событий, их глубокий социальный анализ и высокое художественное мастерство. Произведение от начала и до конца пронизано правдой жизни и поразительным эмоциональным накалом человеческих страстей и переживаний. Некоторые особенности романа «Судьба», раскрытые в данной работе, позволяют проникнуть в глубины творческого замысла и еще раз восхититься его талантом, силой русского характера и величием народного языка. Главный герой романа — Захар Дерюгин, секретарь обкома партии — Константин Петров, директор завода — Олег Чубаров и другие воплотили в себе характерные черты советских людей. Это подтверждал и сам романист, указывая на основную суть «Судьбы» — показать народ, творящий историю. Вполне естественно, что второй роман из трилогии Проскурина «Имя твое» (1978 г.) продолжает народную тему послевоенной жизни, но раскрывает более широкий круг проблем, накопившихся в обществе. Особенно это касается противоречий между прогрессом науки и ее отрицательными проявлениями в социальной жизни и природе, между правом и свободой личности, убеждениями и религией, политикой и нравственностью. Отражение общественных коллизий здесь органически переплетается с внутренними противоречиями реальных личностей и их сложными взаимоотношениями с окружающей средой. Это особенно пронзительно показано в картине похорон И. В. Сталина. Различное восприятие этого события героями романа быть может впервые по-настоящему настораживает читателя и заставляет его задуматься над историческим предназначением, пусть даже гениальной личности и общественным признанием смысла ее деятельности…
Николай Федь, прослеживая движение меняющегося литературного ландшафта, замечает, что соединение личного опыта художника Проскурина с историческим и социальным ведет к творческому росту. Посему «масштабность философского мышления автора, когда ирреальное и реальное как бы вливаются в единый поток, выходя за пределы возможного в искусстве». Видимо, не случайно у писателя проявляется обостренный интерес к личностям с ярко выраженным чертами русского характера, тесно взаимодействующими с народом и опирающимися на его героические и трудовые традиции. И он спешит к М. А. Шолохову, чтобы впитать в себя хотя бы частицу его народного духа и мятежной силы, в которых всегда проявлялась самобытность и художественное мастерство гения. Эта знаменательная встреча, отмечает исследователь, еще более укрепила веру Проскурина в то, что «главное предназначение человека в его коллективном деянии, укреплении родовых и семейных отношений, в гармонии человека и природы». Отказ от природных и общественных истин приводит к социальным катастрофам, жестокости и цинизму, возрастающей пропасти между богатыми и бедными. Драма гражданской войны в России была вызвана непримиримой борьбой двух противоположных воззрений на будущее страны, при которой каждая сторона отстаивала свою неоспоримую, на ее взгляд, истину. Сейчас мы также являемся свидетелями ожесточенной борьбы между властью и оппозицией, по-разному воспринимающих истинную демократию. Поэтому очень важно, чтобы вера людей опиралась на глубокие знания и вечные истины природы и человеческого самосознания… Вот почему автор книги, продолжая мысли Проскурина, считает необходимым бороться против политических и литературных хамелеонов за утверждение правды и высокой нравственности. Тревога за судьбу России и предчувствие новых бед проявились с особой силой в очередном крупномасштабном произведении «Отречение» (1993 г.), представляющем заключительную часть его трилогии. Здесь особенно четко обнаружилось глубинное родство духовных миров Шолохова и Проскурина. Их главных литературных героев объединяет неукротимый поиск истины, похожие жизненные ошибки, заблуждения и трагизм судьбы.
Да, да, писатель не имеет права, если он не лишен чувства совести и гражданского долга, стоять в стороне от жизненных важных для судеб миллионов проблем. Он обязан проникать в причинность их возникновения, выявлять истинных виновников и вести с ними непримиримую борьбу для утверждения в обществе высокой нравственной морали. «Нечего бояться истины, — отмечал в свое время В. Г. Белинский, — лучше смотреть ей прямо в глаза, нежели зажмуриваться самим, и ложные фантастические цвета принимать за действительные». Так и поступал до последних дней своей напряженной литературной и общественной жизни Проскурин. В его произведениях дается решительный отпор клеветникам России. «По большому счету он непреклонен в своих мировоззренческих убеждениях и эстетических взглядах, — считает Федь, — и напрочь отвергал тезис о смирении, как о высшем благе, а равно заботу о потустороннем мире в противовес миру реальному. Отсюда прославление энергии и мужества, волевой и умственной активности в человеке и народе. Отсюда же — действенность и суровая непреклонность его героев в осуществлении высоких помыслов».
О сем убедительно свидетельствуют поздние проскуринские произведения «Число зверя» и «Тройка, семерка, туз», насыщенные горькой правдой и устремленные к истине. По мнению исследователя, им нет равных в нынешней словесности. В романе «Число зверя» (1999 г.) он проникает в глубины противоречий между властью и народом, который сам же выбирает себе власть, стремится понять причины изменения психологии русского человека в конце XX века. Это позволяет сделать объективные оценки политической деятельности руководителей государства — Брежнева, Косыгина, Хрущева, Андропова, а затем Горбачева и Ельцина — раскрыть их внутреннюю сущность и результаты их правления страной. На основании глубокого анализа властных структур Петр Проскурин делает довольно жестокие, но плодотворные выводы: «Просто политикам, взорлившим к вершинам власти, нужно было найти и оправдать, прежде всего в собственных глазах, смысл своей жизни и деятельности, ценность тысяч и миллионов других человеческих жизней была им чужда и непонятна, для людей вершинной власти народ, как всегда, являлся лишь самым дешевым и удобным строительным материалом, и его незачем жалеть или экономить. А философы и поэты всех мастей тем временем, захлебываясь от восторга, строчили трактаты, поэмы, романы о героизме, о преданности отечеству и флагу, и никакие неподкупные весы не смогли точно определить, чья тяжесть вины больше — первых или вторых». И в то же время он, без всякого сомнения, утверждает, что «двадцатый век, жестокий, трагический и великий для России век, породил чудо из чудес — великую советскую литературе, которую, настанет срок, признают вершиной духовной устремленности человечества, несмотря на все ее пропасти и обвалы, несмотря на яростный вой русофобов, ибо она возвышала и укрепляла душу человека, звала его к подвигу, которым только и можно спастись во тьме бытия. Да и все остальные социальные достижения советского периода в истории России невероятны! Со временем, когда спадет пелена лжи и все будет поставлено на свои истинные места, они войдут в историю как золотой век человечества. И в этом я твердо уверен».
Читаешь эти вдохновенные строки выдающегося художника слова и невольно сравниваешь его точку зрения с убеждениями жизненной позицией Николая Федя. Во всех его научных трудах звучит убеждение настоящего патриота, призывающего писателей к гражданскому мужеству и верности своему профессиональному долгу. Творчество художника складывается из множества компонентов, но у любого крупного мастера есть своя особая поэтика, своя, так сказать, материковая основа, свой нерв настроя на волну жизни, который придает своеобразную окраску всему его творчеству. В его отсветах вызревают образы и столкновения, в них философское видение мира находит свое завершение. Это та отправная точка, питательная среда, тот магический зародыш, без которого любое творчество аморфно и бессильно поднять большие вопросы времени. «Образцом гражданского поведения является творчество Проскурина. Погружаясь в гущу народного бытия, он не изолировал литературу от политики, не отделял жизнь и судьбу русского народа от истории и государства, ставя интересы России превыше всего и свято веря в ее возрождение и расцвет».
Здесь нельзя не сказать о совпадении гражданских и эстетических идеалов мастера слова и ученого. В «Литературной газете» Петр Лукич писал о Николае Феде: «Он считает (и я так считаю!), что произошли большие изменения, что сейчас другая страна, другой народ — уже другой народ — но наступит время, когда вызреют охранительные идеи, когда окрепнет новое поколение, которое поможет России совершить новый творческий взлет».
Вспоминается, как одного из советских моряков, выдержавших длительные муки тайваньских застенков, спросили, как можно лучше понять проявленный ими патриотизм? И он удивительно образно и предельно ясно ответил: патриотизм — это достойное поведение человека в критической ситуации. Как этого недостает в наши дни!
Но есть еще порох в пороховницах. Прозорливостью и неустрашимостью отличается работа Глушковой ««Элита» и «чернь» русского патриотизма. Авторитеты измены» и политическая публицистика Бушина. Находясь в оппозиции к разным типам «новых хозяев жизни», Владимир Бушин в то же время призывает и саму оппозицию критически пересмотреть свою деятельность. Наиболее характерно его критическая позиция высказана в новой книге «Гении и прохиндеи» (2003).
Из всего мною сказанного с безусловной убедительностью вытекает, что вопросы взаимоотношения народа и государства, общества и писателя, человека и природы были и остаются главными в исследовательской деятельности Николая Федя. И он вполне справедливо считает, что искусство лишь тогда дышит полной и интенсивной жизнью, когда воссоздает человека в его целостности и диалектическом единстве желаний и страстей: «Наше вздыбленное время требует яркого и искреннего слова, четкого художественного мировоззрения писателя, отличного от интеллигентского чистоплюйства».
Иногда в его суждениях чувствуется некоторая рациональность, но критическая его сила не знает преград. Он не падает духом перед возрастающей опасностью деградации Российского общества и славянской культуры, и все его мысли направлены на возрождение достоинства русского человека и продолжение великой традиции — синтеза народной мудрости и изящной словесности. В этом он видит один из путей к просвещению и спасению нации.
К сказанному хочу добавить вот что. Порою мне кажется, что во внешнем облике Николая Михайловича, в его высказываниях и поступках, в его юморе есть что-то общее с Дон Кихотом. И у него, как и у Рыцаря Печального образа, есть своя, выстраданная многолетней научной и общественной жизнью философия.
Вспомним кредо Дон Кихота: «Я по воле небес родился в наш Железный век, дабы воскресить Золотой» с последующим важным добавлением о том, что он принял обет рыцарства и дал клятву защищать обиженных и утесняемых власть имущими.
Роман Сервантеса наполнен мудрой философией, устремленной в будущее. И хотя его герой Дон Кихот безуспешно прививал людям кодекс рыцарской чести, в который мало верили, он все же надеялся, что люди когда-то станут значительно лучше, чем они есть на самом деле.
Что касается Н. М. Федя, то у него значительно больше оснований надеяться на благополучное разрешение трагических событий, ибо социалистическая цивилизация зиждется на огромном историческом опыте, а в ее арсенале человеческий разум, наделенный великой способностью мыслить, сравнивать прошлое с настоящим и выбирать себе лучший путь в будущее.
…Итак, перевернута последняя страница фундаментального исследования Николая Федя. Многие вопросы поднял ученый. Всеобщий кризис девяностых-начала XXI столетия привел к катастрофическому падению общественного самосознания, к утрате веры и животворных идей. Отсюда растерянность и пессимистическое настроение, расщепленное сознание и отчаяние широких масс. Удручающе выглядит и творческая интеллигенция, выдвинувшая из своей среды немало сомнительных личностей.
Античеловеческое стремление использовать любовь к родине особенно ярко проявляется в смутные времена, когда реакционные силы с целью захвата власти рядятся в непорочно белые одежды.
А между тем, это чувство не только врожденное, но в значительной степени воспитуемое преданиями, традициями, историей, общественным укладом жизни, наконец.
Думается, что и бессмертная история России будет всегда продолжаться традициями народа. Таковы принципы верных сынов Отчества нашего.