Ему кудри солили солью да сединой,

Ему долю судили со всей землей едину

Вели его каты,

Гладки да брюхаты,

Топили в болоте

При бедном народе

Ты, Пугач, боброва борода,

Боброва борода, царева голова,

Царева голова, мужичья судьба,

Мужичья судьба, кнут да дыба

Деды наши умны-умны, да не по-теперешнему. Были они большой силы, по ста годам зубы у них целые, а всего боялись. То господ, то Господа. Мы же хлипки-жидки, а нам запреты какие оставлены, почти и не знаю, разве что дисциплина.

Бога разные — вот дедова беда. Атаманы да разбойнички одни тогда от богов отказывались, вольно летали. Да и то все они, если до старости доживали, в монахи шли, души спасали.

А так разве до дела доведешь? Вот и сидели под барским задом.

В старину что хорошо было — порядок. Отец всему дому голова, никому думать не приходится, отец за всех один мозгами ворочает, только покоряйся. Потому и росли дураки, ни о чем не спорили, крепостные были.

Потому хорошо деды жизнь вспоминали, что молоды тогда были, всё вперенос. А небось в господскую кабалу назад бы не полезли, пусть попробуют их туда — они тоже покажут.

У дедов зад не свой был, крепостной, специально для барского удовольствия. Такой пороный зад разве семье указчик? Мужик сынишку строжит, а тот на отцов пороный зад глаз с насмешкой косит.

Барин управляющего в зубы, управляющий — старшину, старшина — стариков, старики — семейство. Вот те и хваленая старинная жизнь.

Наших дедов какой ни на есть плевок дворянский на любую издевку ставил, на собак выменивал, в газетах объявлял про такое, что «меняю я, мол, девку двадцати лет на собачье борзое гнездо».

Ох и жилось прежде дворянам: хочешь — живет Васька; хочешь — в Сибирь Ваську; хочешь — узду Ваське в рот. А ну-ка, кто за старое стоит?

Наша деревня лесная, так я в детстве своем слышал, будто деды наши золото в печах лили. От того будто все печи полопались. От тех дедов будто и фамилии Лопачевы. У нас в деревне почти все Лопачевы, и я.

И у нас, говорят, в деревне такие химики были — чуть не всю округу посжигали, даже хоромы господские. Думаю, что не в золоте у них дело стояло, а в господах.

И мне бабка сказывала, что у нас в старину золото лили, только не по избам, а по ямам угольным, в лесах.

И теперь еще такие золотопромышленники есть Меня, как пошел я в наши войска, один старичок очень упрашивал ему побольше градусников понабрать. На ртути, что ли, они золото делают.

На зимнего Николу ярмарка, на ней пряников, гробов, валенок. Всего невпроворот. Старики вот торговались за гроба, вот выбирали. Ему посмеется кто, а он ответит: «До страшного суда лежать придется, это тебе не одни сутки». Им гроба крепкие нужны были. У нас наверху аж четыре гроба дожидается: материн, отцов, теткин да дедов. Деду скоро, думаю.

Уж если про такое речь зашла, признаюся: я домового видел. Сидел он в бане на полке, весь мохнатый, сивый, пыхтит как тесто. Глаз не видать, пару-жару — всего мало. Ан это мой родной дедушка.

Бабка сказывала, будто наша фамилия оттого Тьфуновы, что еще Грозный царь выгнал нашу семью из Новгорода, и стали в нашей семье, как про царя речь, сейчас «тьфу» говорить. Оттуда и Тьфуновы. Если бабушке верить, так я от прадедов революционер.