Только и свету во мне, что эта родная война насветила. Кабы да вот как за меня, за темного такого, разумная сила-власть мальцов моих двух обучила. Да не панской науке, а всему на пользу народную нашу.

Да что же это будет за такое, за ясное! Ведь же все теперь наше, до дворцов-палат царских и княжеских! Теперь себя бы только посдержать-постреножить! А то с разбегу, с размаху такое повредишь — век потом не поправить. А детям-внукам жить!

Чтобы ученых набрать, хоть бы из чужих стран. Хорошо, говорят, там выучивают. Да под строгим надзором велеть — на нас чтобы думали. А за то им великие деньги и удобства. Только верны ли будут, может, не к тому приучены.

Самые хорошие дома под детей, под сирот, под на нашей войне найглавное потерявших.

Дальше здоровые пусть строят. А что от прежних богатых и знатных, то все под науку отдать. Наука, она себя потом оправдает, на нее жалеть не приходится.

Я бы мечтал, войну окончив, у власти быть. Я справедливость в себе чую, а без этого качества плохая власть.

Только бы поучиться кой-чему после войны успеть. А так-то во мне сердце теплое и голова светлая.

До чего зазнался, замудровал. А ты вспомни: каков Ленин? Каков в нем характер? К тебе — кремень, а товарищу — папушник мяконький; себе ничего — народу последнее с себя отдаст; для себя ничего не ищет — для людей просто землю исходил, счастье людям искавши.

Раз все наше, а мы дела никому не доверим, мы посадим инженеров такие машины напридумывать, чтоб весь тяжкий труд на себя те машины взяли и слегчили бы рабочее житье.

Мечтается: будто скоро, совсем вскоре,— время, наше время. Никто другому, с кем ему по пути, не завидует. Грубость как дым истаяла. Даже бабы и те друг с другом не клочатся.

Эх бы время нашлось перебрать народ как по зернышку! Вот как семя перебирают, чтоб дурного в борозду не кинуть. Эх, кабы вот такую и власть нам, чтобы знать людям про эту власть все, до кровинки.

Страшновато, братцы, как-то. Вот все наше — земля, угодья, скотина, дворцы, казна денежная. А как не тех припустим к управлению?

Вот кабы как в сказке — на мизинчике колечко. Крутанул колечко вправо — волшебником стал. И землю насквозь видно тебе: где лежат камни-алмазы, где уголь — людская теплота, где золото — людская красота. Крутанул колечко влево — человека насквозь разглядишь. И никаких тогда бед людям, как день весенний все ясно: этот годен, этот гниль.

Что оно тебе такое, груша-дерево? Тряхни — груши сыпанут тысячами, одна другой смачнее. Разве нужных людей так ищут? Первое — человек не груша, а и груши дичками растут. И второе — червяка сгложешь в груше, не доглядевши.

Я мечтаю о чести, я мечтаю, что раз свой, раз одной судьбы, раз из труда человек с тобой рядом,— верь ему. В глаза погляди ему крепко и верь.

Теперь насчет землицы: как ее убрать, красавицу? Ведь твоя будет. Женку берешь, нарядов для ее красоты мечтаешь. А тут такая-то наипервейшая тебе зазноба — земелька!

У земли приставим образованных в работнички. Пусть холят ее, пусть и живут с ней, пусть и родит она, матушка, многое множество.

Я все по мирному делу скучаю. Не по нраву русскому война, нет, не по сердцу. А воюем мы так крепко всё за мирное же дело, за свое житье настоящее.

Собьем врага в море, под морской волной подержим его до смерти, отгребемся веселым веслом на родину,— строить, строить, да новое все. Не латать, не штопать, а всю мечту исполнить! Я-то знаю, чего хочу.

Я из плотников, к строению приучен, о нем, бывало, вся голова хлопочет. Тем дышал, от того семью питал, то и дальше делать буду. Хоть мое и малое умельство, а на всеобщем деле пригодится.

Считать я мастер, так вон Володечка-студент математиком меня кличет. Ничего, раз так — у меня такая мечта: есть его, Володины, слова про математику-науку, вот я ее и оседлаю. Способность к тому имею.

А что ты с этой наукой делать станешь для настоящей пользы бедному человеку? Езжай, брат, с беляками в заграничные государства, там счет во как нужен, миллионы у них. А мы, с нашими капиталами, и на пальчиках досчитаемся.

Дурак ты, дурак! Не они, а мы в счете нуждаемся. Не они, а мы миллионщики. Да еще какие! Все наше, а государство наше без конца и без края, полно всех лучших богатств, да своих, не грабленых. Хозяева мы себе теперь, такие ли нам счетчики впору! А ты про заграницу.

Насчет учителей я мечтаю. Плохих не укажу, не знаю плохих. Вроде нас же изъезжены они жили, а учили хорошему, нужному нам. Вот их устроить бы в чести и в довольстве. О том часто думаю.

Не знаю, по какому это случаю, а только был он в царском дворце и в царских покоях. После победы какой-то, думается. И там нагляделся, как они много себе дозволяли, при такой нашей народной убогости-нищете прямо. И запало мне в думку: пусть наша власть как наилучше старается народ устроить. Пусть наша власть побалует народ чуток один. Исстрадался народ, светлого не знал. Пусть же узнает чуток. Вот, мечтаю.

Моя маманя у барыни спросила: и не жалко вам, сударыня, на шелках сидеть, по шелкам-коврам ногами шаркать? А та ей смеется: что ж, по-твоему, рогожу на одежду, о твердые досочки ножки тупить? Хоть не на всю жизнь, а годика на два надобно их нагишом поводить, чтоб очухались.

Мне теперь земли мало, меня, может, от гордости победы на Луну тянет!

Весь зачичеревел, а чистоту люблю, как дух вольный. По приказу потом народ к чистоте приучать будем.

Я все насчет лесу, я все насчет зеленого добра, веселого. Стоит деревнюшка — стыд-срам, голота, вонь, навоз, пылища да грязища, смотря по погоде. Ни деревца! А то бы чего лучше — деревья-кусты, ягоды-цветы — вволю! Вот на что приказ нужен. Мечтаю, что будет такой приказ.

Ты меня книге обучи, ты мне книгу дай! Смотрю, спрашиваю, в плечо торкаю. А? Кричу: что с тобой? Завяз в книге носом, весь свет потерял? «Не потерял я свет,— отвечает,— а нашел я свет в этой книге». Вот как бывает! Человек же тот свой до кровинки, верный воин первейшей храбрости. Насчет брехни же — никогда! Так что я книге обучиться мечтаю.

Беда война и радость тоже. И не та только радость, что врага глушим, а та еще, что свела нас эта война с наилучшими людьми. Где б я таких повидал без войны? Вроде как мечта моя.

Девичье занятье — мечта. Мужчина же делом до всего доводить должен, а не только в мыслях мечтать. Хорошее надумал — делай. Вот этакую мечту и я уважать стану.

Я рад, что холостой. Моя мечта такую девицу встретить, чтобы уже других и не примечать. Чтобы разом и жена, и полюбовница, и с мамашиной сердечной добротой, и сестрина чтобы в ней шутинка светилась. И как товарищ — совет и подмога! Вот моя мечта.

Моя же мечта — замученную свою женку-бабу в хорошей, новой жизни похолить.

Встретил я цыганочку, черненькую галочку, орлий глазок, соловьиный голосок. У ней тоже была мечта: брось ты, Степа, воевать, иди ко мне ночевать. Это к тому, что не о бабах разного сорта теперь мечтать надо.

Папашина песенка была: «Отцовский дом покинул я, травою зарастет, Фингалка верная моя залает у ворот».

Мальчонком я все, бывало, сижу-мечтаю: что такое там случилося, что ушел парень из дому, все покинул и Фингалку огорчил? А теперь вот знаю: война на них обвалилась.

Голова болит от мечтанья разного, непривычны мы к этому занятию. Связанными ходили по рукам и ногам, по сердечным мечтам связанные, чужие, не свои. Пока привыкнем, ты глупых мечтаний наших не суди.

Я мечтаю с самим Лениным поговорить. Во! Он, люди передавали, при разговоре дурака умным делает.

Станет Ленин со всяким говорить да всякого на ум наводить. А если ума в тебе нет, так на что он наводить-то тебя будет? Только сердце свое утомит. И не пустим мы тебя к Ленину, и не мечтай.

Еще чего мечтается — надобно электричества побольше. Чтобы и в деревне свет, чтобы люди друг дружку ясно видели, стыд вспомнили, чистоту полюбили.

Если государство все наше станет, должны мы белому всему свету примерную столицу показать. Ведь первая рабочая столица будет! Так пусть уж другие города наши пояса подтянут, потерпят до поры. А Москву пышно обрядить надо. Так я по политике мечтаю

Мечтаю я такие университеты поставить, чтоб старость отгонять учили. А то что это, право? Чай, не прежнее время, чай, есть из-за чего житье свое жалеть. А тут — рраз! — и помер. Не согласен.

Как пять человек, чтобы шестой инженер. Мосты чтоб строил и дороги хорошие. Тогда рабочему люду, когда надо, когда охота придет, перевидаться легко было. Без болот, чащоб, глухомани безвыходной. Вот и вся моя мечта.

Леса — земле краса, а как с ними? Жгут-палят, рубят-режут, кто в лес, тот и по дрова! А людей миллионы, их небось баба по десятку в год рожает, а дерево сто лет растет, не плодится. Мечтаю о порядке в лесах — дело государственное.

У меня мечта — в небо летать. Наделали же мы самолетов самую малость, врагу на смех. Враг богат, у него много. А враг же жирный, ему бы в колясках разъезжать. Мы же легкие, некормные, задов к мягкому не прирастим. Нам-то и летать. После победы начнем самолеты сотнями строить. Увидишь.

В балке глубокой то ли ручей, то ли речка. Берега веселые, и густая зелень. Повыше перелесок с цветами, душистый такой воздух. Вся боль во мне прошла, оздоровел я. Тут вот и мечта моя: кончим войну, попрошусь всю страну нашу осмотреть, такие вот полезные и прекрасные места переметить. Доложу нашей власти, и будем посылать в эти места всех болящих трудовых людей. Докторов дадим, пищу и лекарства. Здоровей народ и берись опять за работу.