Труднее всего избавиться от собственных страхов и сомнений. Но от них необходимо избавиться. Иначе они заставят совершить ошибку и выдадут с головой. Сокрытое многими масками, явится чужим взорам. Из того что откроется не многое следует знать о тебе людям. Лучше им не знать ничего. Хотя бы до той поры, когда твои собственные тайны перестанут угрожать твоей жизни.

Кайрин прогнала остатки сомнений и ступила на тропинку. Влажный песок неприятно холодил босые ступни, свежий ветер пронизывал тончайший шелк. Легкая туника прилипала к телу, выдавая все складочки и изгибы. Белоснежная ткань создавала иллюзию отсутствия одежды. Волнующая дымка и не более. Подует сильнее ветер и исчезнет невесомый, предательски ненадежный, девичий наряд.

Будь это другое место, а не Роща Кайракана, нашлось бы немало желающих подглянуть, как фрайха Кайрин ди Смет путешествует в одной шелковой тунике. Но нет, и не может быть, здесь праздных наблюдателей. К священным Древам, волхвы не допускают посторонних и строго следят, чтобы не смели ходить к ним без дозволения и особой нужды. Как сегодня. Сегодня здесь вершится древнее таинство. Кайрин явит Кайракану свою чистоту. Чистоту тела, чистоту духа, чистоту разума. И чистота её должна быть безупречна. Никому не дано увидеть девы во время обряда кроме Великого Неба и его волхва.

Могла ли Кайрин обойтись без обряда? Вполне. Но она сама настояла на нем. Ношение знака чистоты косицы-облака, лишь отчасти обязывала её к тому. Существовала другая, скрытая и более веская причина, раскрывать которую Кайрин ди Смет не торопилась. Пусть для всех её поступок выглядел старомодной глупостью. Таковым его будут считать здесь, в империи. Совсем другое отношение к обряду в Децимии, где он имеет силу незыблемого и основополагающего закона, продиктованного Кайраканом своим наследникам.

Кайрин вспомнила лицо Натана, когда заявила, если и станет его женой, то только пройдя обряд Небесного Дарения. Натан разочаровано посмеялся. Для многих, даже для тех, кто держался Старой веры, обряды предков, и этот в первую очередь, утратили свою привлекательность. Он требовал смирения плоти, смирения духа и терпения. Конечно, все девушки в империи до замужества носили косицу-облако, но только не многие могли утверждать, что носят её по праву. Для большинства косица-облако просто модный аксессуар, лишнее украшение в прическе.

Тропинка огибала поникшие дубы. Опущенные ветки клонились к долу, скрюченными пальцами тянулись к идущей. Ей пришлось низко нагибаться. Путь Сотни Поклонов. Хочешь пройти, кланяйся. Смири гордыню, кланяйся! И Кайрин кланялась. До самой земли, не задев ни единой ветки. Таково условие.

От дубов тропинка привела к ручью. Над поверхностью, в столь ранней час, подымался легкий туман. Девушка остановилась, чуть подобрала подол туники и шагнула в воду. Вода леса смоет грехи, очистит. Смешно подумать. Смоет грехи? Если бы так просто было в жизни! Пройди по воде, и ты чист пред небом, людьми и перед собой. Особенно перед собой.

Вода холодна. Мурашки побежали по телу, кожа сделалась гусиной. От икр к бедрам, до живота и выше. Хорошо, ручей не широк. Она ступила на берег. Хотелось оглянуться. Словно там, за ручьем, осталось её прошлое. Не плохое, не хорошее, такое какое было. Лучше ли настоящее? Стоит надеяться. Ибо что еще остается как надеяться и ждать когда надежды воплотятся в явь.

Тропа пошла зигзагами, олицетворяя пройденный жизненный путь. В желтом песке поблескивают колкие крошки белого мрамора, перламутровые створки речных беззубок, торчат острые сучья. Наступишь, камень отзовется болью, а то и вовсе острый край раковины порежет до крови. Но выбирать, куда ступить, нельзя. Надо идти, не удлиняя и не укорачивая шаг. Все как в жизни. У кого-то путь гладок как зеркало, кто-то не может шагнуть не запнувшись, кого-то преследует сплошные неудачи и испытания, у кого-то их меньше и жизнь легка.

Кайрин старается не хромать на пораненную ногу. Она знает, на тропинке остаются капельки её крови.

Очередной поворот. На маленьком столике стоит кубок, сделанный из цельного куска гранита. Обычная булыжина, выдолбленная и наполненная до краев отваром. Смоляную, тягучую жидкость надо выпить. Так требует обряд. Она подносит кубок к губам и пьет. Отвар не хочет глотаться. Он невыносимо горек! Так горек, что сводит челюсти и желудок содрогается от спазм. Не следует спешить. Спешкой ничего не добьешься. Сколько его? Не больше девять глотков? О! Ровно столько лет она провела в монастыре Смета Ткача. Почему Ткача? Потому что дни жизни сотканы из нитей одиночества и отчаяния.

Яд воспоминаний добавил в испытание горечи. Кайрин призвала в помощь всю свою волю и терпение. Разве это трудности? Всего лишь напиток! Жизнь порой горше любого напитка. Любого приготовленного волхвом отвара.

Выпив последний глоток, девушка перевела дух. Кружится голова и хочется сесть и немного отдохнуть. Нельзя! Кайрин быстро оглядывает себя. Туника остается чистой. Хороший знак.

Тропинка выравнивается. Песок становится розовым от пробивающихся сквозь крону солнечных рассветных лучей. Но чем дальше она идет, тем темней песок. Розовый, красный, порфировый…

Новый поворот. У края дорожки стоит ведро, наполненное мокрым песком. Кайрин берет его за тонкую ручку и поднимает. Металл врезается в ладонь. Ноша тяжела. Эта ноша скорее мужчины, чем женщины. Но кто возьмется утверждать, что участь жены легче участи мужа? Ей вести дом, ей рожать детей, ей учить их первым шагам, растить, оберегать. Даже если не останется рядом с кем она шла под венец. Даже если мир ополчится на нее. Даже если небеса отвернуть свой лик. Дети, то для чего женщина создана. В них её величие и её рабство! Её жертва и её награда, её погибель и её бессмертие.

Кайрин перехватила ведро в другую руку. Та, в которой несла, горит огнем, будто груз так и остался в ней. От усилия и отчаяния наворачиваются слезы. Ей тяжело! Очень! Она не может отказаться нести. Кайрин начинает считать каждый оставшийся шаг. Так легче. Немного легче. Убеждает она себя и стискивает зубы. Слезы высыхают. Взгляд становится холодным, как снежные вершины высоченных пиков, как горный лед озер её почти забытой Венчи.

Кайрин сдерживает стон, приподымает ведро и ставит на скамеечку. Она справилась. Но как она устала! Ноги предательски дрожат, ноет спина, а руки! будто обожжены. Ей снова хочется сесть и расплакаться. Но сесть значит сдаться. Нет! Слабость уходит, как и пришла. Быстро.

Тропинка выводит на поляну, под засохший Дуб Девяти Родов. Девять могучих веток, черных и высохших, простерлись над ней, накрыв скрюченными неживыми тенями. Здесь её поджидает волхв. Он обнажен. Старческое тело уродливо. Дряблая кожа висит на костях. От того что оно покрыто синей глиной и расписано символами и знаками вид еще уродливей. Волосы у волхва собраны в пучок на макушке, в них воткнуты перья орла и листочки дуба.

Волхв обходит вокруг Кайрин три раза и останавливается напротив. В его руке зажат нож. Не современный из стали или железа, а древний из обсидиана. Он режет тунику на груди девушки. Под разрезом кровянит рана. Кровь стекает вниз, расплываясь пятном. Когда пятно достигает низа живота, волхв затирает рану большим пальцем левой руки. Рану жжет, но кровь перестает течь.

Волхв вновь обходи её, обсыпая пахучей смесью из толченых желудей, гвоздики и мускатного ореха. Затем останавливается на расстоянии вытянутой руки. Кладет ладони на голову Кайрин.

− Оставь мысли о прошлом, думай о будущем. То, что сделано не исправить, то, что будет, должно быть достойно, − Волхв заглянул ей в глаза. Кайрин не отвела взгляда. Она прогнала мысли, усмирила все чувства, подавила все желания.

− Твой разум холоден. Его не терзает страх.

Волхв надавил ей на шею, считая пульс.

− Твое сердце не устало от грехов.

Он дотронулся руками до её груди, до торчащих сосков.

− Твои груди не знали младенца, − произнес волхв. — Но они хорошо буду вскармливать.

Руки его чуть опустились.

− Органы твои здоровы. Желчь не отравляет желудок, дыхание чисто. Шрам на ребре. Он от оружия. Нож. Клинок задел кость, но не вошел внутрь. Ты была молода.

Если бы ей было дозволено вспомнить, она бы вспомнила…

…− Кайрин, ты не можешь ровняться с мужчиной в силе и выносливости. Твое оружие реакция и скорость.

− Да, метресс Айла.

− Твое да ничего не значит. Ты получила рану. По-настоящему ты была бы мертва. Ты не справилась!

− Да, метресс Айла…

Воспоминания Кайрин упрятала так далеко, что проще сказать, их нет вовсе.

Руки волхва скользнули ниже.

− Энергия центров велика. Слишком велика. Она принесет младенцев и мужеского пола и женского. Все зависит от мужчины. Если он даст тебе ярость своего семени, будет мальчик. Если покой, девочка.

Рука волхва задержалась.

− Рубец… Он от розги. Родители были через чур строги к тебе за непослушание, − произнес старик с одобрением. Не розгой ли привили тебе понимание девичьей чистоты и порядочности, Кайрин?

… Рука державшая виноградную лозу, вымоченную в едком растворе, принадлежала метресс Коий. И наказание назначено не за непослушание, а за побег. Они не дали ей простится с матерью. Только сказали, её больше нет. Совсем. Словно речь шла об обычном человеке, каких десятки, сотни, встретишь на улице.

Она так и не простилась. Не успела. Чуть-чуть. На какой-то час…

Кайрин не вспомнила и про это. Багаж памяти велик, но не следует мешать грязное белье с чистыми вещами. Те же что особенно дороги следует убрать подальше от всех. И от себя в том числе.

Руки волхва остановились на уровне лобка. Он чуть развел их в стороны потом свел и скрестил.

− Твое лоно не знала деторождения.

Ладони волхва сложились лодочкой. Мочки ушей Кайрин чуть покраснел, румянец проявился на щеках.

− Вход в лоно не нарушен, но плева деформирована, − произнес бесстрастно волхв. — Твои лунные дни правильны, но излишне болезненны. Ты напрасно много ездишь верхом и тратишь усилия на занятия приличествующие мужчинам.

Теперь его руки разъехались вдоль её бедер.

− Они достаточно широки и легко перенесут рождение первенца и последующих.

Волхв поднял руки к небу.

− Извечное Небо, прими под свою руку дочь чистую. И пусть её чистота сравнится с твоей!

Приблизившись к Кайрин, как будто хотел обнять, шепнул на ухо потаенное слово. Нилам.

Волхв взял Кайрин за руку и повел за собой, дальше, по желтой песчаной дорожке, к черной треугольной плите. В дальних углах плиты стоят свидетели Фиала ди Сарази и амма Далина. В ближнем углу, на краю выемки наполненной водой, Натан ди Сарази. Он так же в шелковой тунике. Взгляд Кайрин сам по себе остановился на едва выпирающем мужском естестве. От холода оно сжалось в детский кулачок. Ей представились яички Натана, маленькие как желуди! Кайрин становится смешно. Ему нечем гордится. Она сдерживается не рассмеяться.

Глаза Натана завязаны и он может только слышать волхва.

− Ты готов принять чистый дар Кайракана?

− Да, − отвечает Натан. Голос немного дрожит. Он действительно замерз. Бедняжка.

Волхв подводит Кайрин к избраннику и кладет его руки ей на плечи. Натан поочередно целует правое и левое плечи.

− Принимаю!

Его руки трогают её грудь, губы касаются выпирающих сосков.

− Принимаю!

Натан опускается на колени и целует низ живота.

− Принимаю!

Кайрин приподняла тунику. Не выше щиколотки. Натан бережно омыл ей ступни священной водой.

Волхв подсказывает Кайрин, помоги подняться Натану. Она помогает.

− Небо слышит твои слова!

Ветер коснулся Кайрин утренней свежестью.

−…Свидетели слышат твои слова.

− Фиана ди Сарази!

− Амма Далина!

− Древо слышит твои слова!

Скребут, хрустят иссохшие ветки старых как мир Дубов.

− Назови место знака, − потребовал волхв у Натана.

После прохождения обряда, девушке наносили татуировку − веточку с дубовым листиком. В символ продолжения рода зашифровывали заветное слово волхва и имя девушки. Татуировку сложно подделать, а прочесть тайнопись мог только волхв Кайракана.

Кайрин была уверена, Натан выберет либо грудь, либо лобок. Будущий супруг отличался повышенной возбудимостью и примитивной эротической фантазией.

− Левое плечо, − неожиданно произнес Натан.

Девушка удивилась выбором, но сообразила. Фиала ди Сарази постаралась. Теперь на всех балах, приемах и раутах ей придется носить платья, не закрывающие знака или слегка его драпирующие шелком, сродни тому из какого сшита её туника.

− Небесное Дарение получено и оно передано тебе, Натан ди Сарази. Ты не можешь от него отказаться. Ты принял дар от власти Кайракана. И принявши, отвечаешь за него перед Великими Небесами, — объявляет волхв.

Амма Далина увела Кайрин, помочь одеться и вплести в косицу-облако серебряные нити. Признак того, что отныне судьба её связана с мужчиной.

Фиала ди Сарази неторопливо подошла к волхву. Её поступь напоминает шаги грача по свежевспаханному полю. Мать рейнха важна и довольна.

− Укажи срок, мудрый? — просит она.

− Обычаи людей Небес не касаются. Людские утехи предназначены для них самих.

Фиала склоняется в знак понимания. Она могла бы не спрашивать о таких пустяках. Решение давно принято, свадьба сына последует сразу за Играми в честь Императора. Экбольм как всегда устроит празднества в честь победителя, следовательно, будущие молодожены могут рассчитывать на приглашение ко двору. Нобилиссим любит изображать покровителя.

− Возьми, − протягивает она кошель волхву.

Тот поклонился, но кошеля не взял.

− Твои дары щедрей моих стараний.

− Тогда ради чего ты старался?

− Ради истины, − произнес волхв.

Формула обряда соблюдена и Фиана трижды кланяется волхву.

− Истина бесценна, я не могу тебя отблагодарить.

− Ступай с миром,− потребовал волхв, — и присоединись к молитве во славу Кайракана и его Древа. Ибо негоже забывать Высокое небо во всякую минуту своей жизни.

Ушел старик, ушли и мать с сыном. Священная роща опустела. Гуляет по тропинке ветер, скрипят дряхлые дубы. В прозрачном пруду купаются солнечные лучи. У корней Древа Родов под которым проходил священный обряд, отделился кусок дерна, достаточный, чтобы открыть лаз. Из лаза выбрался невысокий человечишка. Из-за миниатюрных размеров трудно сказать, сколько ему лет. Но седая прядка и морщины вокруг внимательных глаз вряд ли бы украсили юнца.

Аяш ди Буи не могла слышать мудрого волхва, но поступила в согласии с его советом. Находясь почти на другом краю города, в своей комнате, она застыла напротив белого холста. Легкие штришки угля обозначили на ткани контур лица. Именно контур, по которому не скажешь, кто будет изображен мужчина или женщина, старик или младенец. Уставившись на рисунок, Аяш сосредоточено размышляла, черкая в самом уголку мелкую надпись. Для посторонних бессмысленный набор букв. Для нее высокая молитва, тайное заклинание, низкая волшба, все что угодно! обращенная к Создателю. Поймет и её жизнь изменится, станет такой, какой мечталось, загадывалась, грезилась. Аяш настолько сосредоточено водила угольным карандашом, что не услышал, в дверь её комнаты постучали, потом вторично и не дождавшись ответа, вошли. Прерывать молящегося грех, но прервать придется.

− Горе не повод становится глухой и слепой, − укорила девушку бэну Лея. — Даже если эта глухота и слепота вызваны молитвой.

На Леи ди Буи черная одежда траура по брату. Траур в доме носили все. От молодого слуги до фрайха Геша, сменившего свой серебряный доспех на вороненую кирасу. Все кроме Аяш. Девушка на отрез отказалась надевать траур, до той поры, пока не получит неопровержимых доказательств гибели отца. Ни один из доводов не давал оснований увериться в смерти севаста Буи. Или же сердце любящей дочери отказывалось принимать их.

− Я слышала, что вы стучали, − ответила Аяш.

− Слышала? Тогда почему не ответила? Не надо обманывать и обманываться, − вздохнула бэну Лея. Ей было искренне жаль племянницу. Еще совсем недавно в жизни Аяш предстояло произойти переменам. Конечно в хорошую сторону. А вместо этого траур!

− Я слушаю вас, бэну?

− Ты так торопишься выпроводить меня.

− Конечно, нет!

− Тогда почему сразу слушаю?

Бэну Лея недовольно поглядела на холст. Когда знаешь человека с пеленок, увиденное не покажется добрым знаком. Никогда раньше Аяш ни увлекалась вышиванием портретов.

− Мне необходимо с тобой поговорить.

− Я слушаю, − повторила Аяш и вынуждено отвернулась от холста.

− И поговорить я с тобой хочу по поводу твоего замужества.

− Разве теперь время? — возмутилась девушка.

− Возможно и не время, но срок траура истекает…

− Никакого траура нет, − твердо заявила Аяш, невольно сама себя, загоняя в ловушку. Ловушку, о которой и не подозревала.

− Раз ты так считаешь, тем более нет причин, во всяком случае, для тебя, откладывать этот разговор.

− А может, стоит отложить? — спохватилась Аяш. − До того момента пока все прояснится.

− Я не знаю, что может проясниться, не уверена что прояснится когда-нибудь. Но одно я знаю точно. Твой отец меня бы поддержал.

− Почему вы так уверены? Вы находите уместным затевать какие-либо торжества?

− А почему они не уместны? Этого хотел твой отец.

− Тогда чего вы хотите от меня? — нахмурилась Аяш.

− Твоего согласия и… понимания, − с паузой объявила бэну Лея.

− Нет!

− Ты не дослушала, — укорила племянницу бэну Лея, словно не услышала племянницу.

− Я говорила отцу и повторю свой отказ вам.

− Может, ты выслушаешь меня? — голос бэну Леи под стать голосу брата. Сталь в каждом слоге.

− Хорошо, − согласилась Аяш. Такой она наставницу не видела ни разу.

− Насколько я знаю, твой отец дал слово глориозу Бекри.

− Надеюсь, теперь оно не имеет силы.

− Возможно. Но не для тебя.

− Не понимаю, − Аяш показалось, что её довод поставит точку в их споре.

− Твой отец дал слово Бекри. Срок помолвки был назначен. Но поскольку Перка с нами сейчас нет, я не могу потребовать от Бекри следовать своим обязательствам и не могу отступиться от них. Глориоз уговаривался с твоим отцом.

− Значит, если Бекри не подтвердит согласия, брака не будет?

− Вчера я отписала ему, с просьбой встретится, − сообщила бэну Лея. − Он дал согласие.

− И он знает, зачем вы к нему придете?

− Аяш, правила запрещают незамужней женщине вести переписку с мужчиной. Я только попросила о встречи. Напиши я лишнего, глориоз отказал бы мне. Из приличий.

− Мне не нравится ваша затея.

− Союза с Бекри хотел твой отец. Семья Буи не забирает своих слов обратно и никогда не дает их опрометчиво.

− Он хотел или этого требовали обстоятельства?

− Да, требовали обстоятельства, − не стала обманывать бэну Лея. — Рада, что ты понимаешь.

− Мною желают подкупить глориоза и потому заискивают перед ним?

− Не говори ерунды! Буи никогда не перед кем не заискивали. Даже перед императором.

− Значит, все изменилось!

Разговор грозился перерасти в ссору. Ссор бэну Леи хотела, как раз меньше всего.

− Прошу, прежде чем ты повторишь свой отказ, подумать.

− Подумать о чем?

− О стратах.

− Вы честны со мной.

− А разве когда-то было по-другому?

− Нет.

− Тогда чему ты удивляешься?

− Вашей честности. Которая… которая….

− Девочка, ты не просто Аяш ди Буи, дочь севаста Перка ди Буи и рани Мариин ди Тосс. Ты та кому досталось гордое древнее имя и слава деяний предков обеих родов. Гвор Пляшущий Огонь не имел ничего кроме меча и светлой головы. Он взял Лэттию на клинок. Буи живут в империи, но мы не её часть. Мы друзья и соратники. Сейчас плохое время и я не радуюсь обстоятельствам заставившим твоего отца, а теперь меня обратиться к глориозу Бекри с предложением породниться. Но если я не сделаю этого, фамилия Буи останется только в хрониках и генеалогических древах. Ты единственная возможность сохранить Озерный Край. Мне жаль девочка, что приходится говорить об этом. Но это так. Судьба рода твоя ноша. И ничья больше.

− Но почему Бекри?

− Ты спрашиваешь о том, о чем прекрасно знаешь.

− Тогда пусть Геш принесет от имени рода вассальную присягу императору. Нобилиссим поможет нам!

− Я не позволю ему. Буи не были и не будут вассалами короны Манора.

− И потому меня лучше продать глориозу? А может, просто отдадите в жены одному из пехов стратов? Ведь не сегодня-завтра они заберут приданое сами.

− Не говори глупости!

− А почему нет? Быть десятой женой не менее почетно, чем первой у Брина ди Бекри.

− Слышал бы тебя твой отец!

− Я только этого и прошу! Пусть он вернется и выслушает меня.

− Один раз он сделал это. Думаю, достаточно.

− Пусть выслушает меня еще!

− Неважно вернется он или нет. Вернее мы все хотим его возвращения, я молю о том Создателя, но честь рода есть честь рода и слово Буи есть слово Буи.

− Так вот как представительница рода Буи я говорю нет и нет! Если потребуется, я сама возглавлю дружину отца. Геш мне поможет.

− Мне неприятно слушать от тебя глупости подобного рода. Но если ты решишься их воплотить, окажешься под замком.

− Я не пойму вас бэну. Впервые в жизни не могу понять!

− Тут нечего понимать, Аяш. Мы не всегда вправе распоряжаться сами собой, − решила смягчиться бэну Лея.

− Но в состоянии хотя бы спросить чего хочу я?

− Отец был против Джено ди Хааса.

− Причем тут Джено! — вспыхнула Аяш.

− Перепираться можно долго. Ты слышала и поняла меня. Я исполню волю своего брата и твоего отца.

− И фрайх Геш поддерживает тебя?

− Он только фрайх. Друг твоего отца, давший клятву крови. После того как твоего отца не стало, ничто не мешает Гешу покинуть нас.

− А Фарус?

Взгляд бэну Леи красноречиво дал понять, защита мажордома зыбка, как и его пребывание в доме, вздумай он хоть в чем перечить ей.

Девушка выпрямилась, решительно тряхнула огненно гривой.

− Тогда я позволю себе напомнить ответ. Нет!

− А я позволю напомнить о слове, данном твоим отцом глориозу Бекри. И если глориоз со своей стороны подтвердит свое согласие, то все пройдет согласно воли твоего отца и моего брата. В противном случае…, − впервые в разговоре бэну Лея запнулась. — В противном случае… в Лэттии существует обычай, отдавать непослушных дочерей в храм Мереты.

− В этом есть и положительная сторона. Меня оставят в покое с замужеством за Брина ди Бекри! − последовал ответ без каких-либо раздумий. Аяш отвернулась к холсту.

− Вот и договорились, − холодно простилась бэну Лея с девушкой. Слова племянницы были сочтены детской бравадой.

Бэну Лея ушла, оставив Аяш наедине с неоконченным портретом, вернее не начатым. Не будет ничего плохого, если она отвлечется и вышьет портрет отца. Может хоть так выплеснет горе наружу и ей станет легче.

Лея ди Буи сильно удивилась бы, сознайся девушка, что вовсе не портрет отца она собралась вышивать на холсте.