В правительственной переписке, любые упоминания сооружения за номером 29 носили гриф «Секретно». Без каких-либо комментариев к цифре. Посвященным в гостайну ни ссылки, ни сноски, ни какие-либо пояснения не требовались. Так же как не требовались пояснения к обозначениям типа 7/5 или А1-6. Различия в нумерации, очевидно, означали различия в функциональности, в конструкции, возможно подразумевалось местоположение, но это уже из разряда допущений. Однако нельзя исключать, существование определенных бумаг с другим грифом «Совершенно секретно» или «Сверх секретно», имевших хождение в очень ограниченном кругу должностных лиц, где до мелочей прописывались теперь неизвестные нюансы.
У военных подобные объекты нигде не зафиксированы (или не сохранились документы), что вовсе не означало непричастности армейских к их созданию и контролю над ними. Об этом можно говорить с определенной долей уверенности, исходя из выборок сохранившихся штабных рапортов в высшие инстанции.
«…С начала года количество введенных убежища класса Ковчег достигло сорока трех.»
«… Отказ от строительства одного Бастиона позволит дополнительно возвести три-четыре Ковчега…»
«…Не соблюдение соотношений классов убежищ приведет в целом к ослаблению всего Кластера….».
При отсутствии более надежных и полных документальных подтверждений, можно лишь высказать некие предположения, что:
Ковчег (упоминается чаще остальных), по-видимому, является сооружением, предназначенным для сохранения населения в экстремальных или критических условиях. Основные характеристики: вместимость и длительность цикла самообеспечения.
Бастион − объект оборонительного характера или резервного хранения под эгидой военных.
Кластер — ни что иное как связанные инженерными коммуникациями Бастионы и Ковчеги. Подробностей нет, но, по всей видимости, система создавалась для поддержания общей самодостаточности, жизнеспособности и обороноспособности.
У подрядных и строительных организаций так или иначе связанных с военными или государственными заказами вышеперечисленные объекты ни за номером 29, ни за номером 7/5 или А1-6, ни Бастионы или Ковчеги не упоминались вовсе. В объемном понятии стройка с легкостью умещались и готовность, и сроки ввода в эксплуатацию, и соблюдения график, и отставание от графика, и меры к сокращению упущенного… и еще много чего прочего из специфики строительства.
Из малого наследия предков, более остальных загадочен проект «Марбас». Название зафиксировано единично, что должно быть соотносится с его высокой степенью секретности. Но если направленность проекта тайна за семью вселенскими печатями, то заглавие, как не покажется странным, дешифровке подается относительно легко. Марбас — пятый дух из Лемегатона или Малого ключа Соломона. Субъект характеризовался, как говорящий правду о скрытых вещах и секретах. Насылал болезни и излечивал их. Превращал людей в другие сущности. Правил тридцатью шестью легионами духов. Намекало ли имя на суть проекта или являлось иронией над предрассудками, установить в обозримом и не обозримом будущем вряд ли удастся. Остается надеяться, когда-нибудь это все-таки произойдет. Будет ли с того хоть какая польза? Не уподобимся в годину тяжких испытаний стенающим и скорбящим − Во многих знаниях многие печали. В незнаниях их еще больше.
Простым смертным на тайны прошлого глубоко начхать и объект Љ29 они прозывали Термитником, подобрав не самый удачный синоним к слову дом. А ведь и вправду, убежище это когда плохо, ты наг, голоден и одинок. Дом это тепло, светло, спокойно, безопасно и все тебе рады. Соответствовали ли подобные ассоциации проистекавшей непростой действительности, можно спорить сколь угодно долго. Но нужно ли? Ведь, в конце концов, ничего иного у людей, обитавших в Термитнике, кроме самого Термитника, не было. Даже интеллектуалы, страдавшие извечной дурью исканий своего места…
…. не смели подвергать сомнениям сложившееся мироощущение. Их бы не поняли. Ни их самих, ни их исканий. В обществе должны присутствовать ценности наделенные неприкосновенностью святынь. Надо же оставить потомкам что-то более вещественное, чем заветы и заповеди. Термитник для этой цели подходил как нельзя лучше. Зримое воплощение приложения талантов и эстафеты служения. Ориентир устремлений и усилий всякого полезного члена общества. Полезность Термитнику, вот что связывало воедино клубок жизней и судеб сотен людей, разрушить единение которых могло лишь само Время, самый терпеливый из разрушителей. Готовящемуся исподволь святотатству наблюдалось множество тревожащих свидетельств. Особенно в последний год. Самое значительное признанное официально (надо полагать были такие, от которых власть открестилась) − чудный фейерверк короткого замыкания и как следствие его, выход из строя блоков Центрального Компьютера. Сгоревшая электроника отвечала в Термитнике за многое. За что конкретно управленцы предпочитали не распространяться. Но последствия аварии моментально коснулись рядовых обитателей. Перебои с освещением, горячим и холодным водоснабжением, нарушение работы кондиционирования и вентиляции, очистных и отопительных систем. Помимо прочего поговаривали об очаговом, и это в лучшем случае! ослаблении Охранного Периметра. Сторонние твари несанкционированно и самовольно проникали из шахтных стволов, тоннелей, гезенков, квершлагов, ортов и просек в жилые сектора. Невиданная доселе клыкастая, хвостастая, когтистая живность, бойко лезла в темные и сырые углы квартир-кубриков, торговых подсобок, технических комнат, хранилищ, запасников, подвалов и прочее, и прочее, и прочее…. Но не путали ли умышленно власть предержащие, причины и следствия? И не выглядела ли действительность гораздо хуже, чем о ней долдонили правдолюбцы из СМИ? Как знать.
Отдадим должное, потомки покорителей космоса, приспособившиеся жить под толщей бетона и стали, не видеть солнца, дышать пресным воздухом из кондиционеров, варить супы из пакетов и жрать соевое мясо, стоически вынесли новые напасти. Что поделать, постепенно человек привыкает ко многому. Особенно когда не предоставлять особого выбора. Либо подохнуть, либо жить. Понятно, подобный выбор подразумевается, но не озвучивается во всеуслышание. Даже не упоминается вскользь. Спокойствие граждан превыше всего! На экраны телевизоров хлынули репортажи консилиумов, симпозиумов, собраний техсоветов. Неудобств не убывало, зато прибавлялось уверенности — Все будет чики-пуки! Кто-то думал о рядовых гражданах и заодно за них самих. Накал страстей удалось сбить и свести обсуждения к повседневной новостной жвачке. Да, меры принимаются. Да, задача сложна. Да, неудобства не исчезнут скоро и сразу. Да, потребуется время. На непраздный вопрос, сколько этого самого времени уйдет, уверенно (а как еще?!) ответствовали вопрошавшим: От двух до трех месяцев. Крайний срок − полгода. До той поры предстоит прибегнуть к непопулярным ограничениям. Что это за непопулярные ограничения не совсем и не всем понятно. Пиво в барах осталось паршивым; цена хлеба (святая святых!) вне скачков инфляции; свет вырубался без предупреждения; радио работало кое-как; интернет безбожно тупил; всякая телефония почила безвозвратно; платежные терминалы накрылись и в обиход ввели боны, изъяв платежные карты; хождение на работу вопреки ожиданиям трудовых масс не отменяли. Ничего из ряда вон выходящего из наличествующего до этого. Разве что постановили расселить оставшиеся сектора уровней F и G в помещения уровня J, а так же задействовать любые резервные площади H. «Самопогребение» такое словечко выдумали языкастые и беспринципные журналюги, проводимой политике властей. Но они с того живут — выдумывать всякое.
Согласно городской планировке − сектор Љ3 уровня G. По календарю — весна. Май. Впрочем, чем он отличался от прочих весенних и иных месяцев? Так же гудели неоновые лампы под низкими потолками. Так же зеленела искусственная, не подверженная ни увяданию ни росту, трава на газонах. Так же не пахли чахлые цветочки, высаженные в вазоны. Разве что выпускники готовились к Последнему Звонку, а их родители умилялись — детки выросли! Выросли полбеды, поумнели ли? Вот тут и возникали коллизии. Или могли возникнуть.
Во вторник, в стенах родимой школы, в бывшем компьютерном классе, собрались все (настоящие и экс) члены команды «Сталкеры». Количеством двенадцать. Совсем недавно они с трудом помещались в тесной комнате. Сейчас в ней просторно. На полу бумаги и мусор. Стулья и скамейки навалом в углу. Столы сдвинуты. На столешницах, где еще в понедельник, т. е. вчера, лежали клавиатуры, грелись на ковриках беспроводные мыши, отдыхали истерзанные игровые контролеры, стояли мониторы и глазели в потолок шлемы виртуальной реальности, остались лишь светлые пятна на пыльных поверхностях. Помещение уже ничем не напоминало цитадель самой продвинутой и боевитой команды игроков в Armpit. Монстрюги, монстры и монстрики с настенных граффити, обычно грустные, нынче плотоядно скалились — конец вам, живодеры! Поперек злобных морд утешительная надпись красной помадой: «Лучше быть павшим героем, чем живым трусом!» Ниже, какой-то первоклашка, процарапав гвоздем, увековечил собственное мнение о героизме: «Трус в жоппу ни ибеца!» Когда успели? У кого чесались руки?
Накануне прошедшего Рождества, истинным подарком, появилась в сети «Armpit». Великая Игра! Именно с таким эпитетом и с большой буквы. Ибо не многие вещи достойны и того и другого. На первый взгляд ничего необычного. В Игромирье: серое небо над бескрайними серыми равнинами, серые воды огромных рек, серые топи бескрайних болот и пики серых гор у горизонта. Покоряй! И ширь, и высь, и глубь встретят тебя тысячами и тысячами монстров, многочисленными прайдами хищных тварей и дикими ордами человекообразных существ. Бей подряд! Сколько таких игр, игрочек и игрулек? Десятки! Но возможно все дело в своеобразности отличий?
Первое. (Техническое.) Наличие у игрока «боевого доспеха» виртуальной реальности: шлема с дополнительной опцией синтеза запахов и комбинезона с эмуляцией температур окружающей среды, физических повреждений и нагрузок — не обсуждается! Строго обязательно! Нету? Играй во что-нибудь другое. В Warcraft.
Второе. (Игровое и важное.) В одиночку ты не стоил ничегошеньки. В любой валюте, по любому обменному курсу — полгроша! Жизнеспособна только сплоченная команда. Это насаждалось, прививалось, поощрялось и пестовалось.
Третье. (Игровое и решающее.) Armpit допускала играть лишь после регистрации сетчатки глаз игрока. Дальше как в жизни. Ухлопали, в игру не вернешься. Никогда. Даже в качестве зомби или еще какого уродца.
Такова в общих чертах Великая Armpit. И одна из высших ступеней пьедестала в игре за Сталкерами! Благодаря Иену. Он создал команду, нарек странным названием из какой-то древней книги и повел их к славе и победам через виртуальные испытания. Он учил не сдаваться. Ничему и никогда! И они были лучшими! Были… Монстры на граффити не зря скалили свои зубы. Были!!! Иен… Лейкемия… Сектор Е-9 расселили два года назад… А теперь еще и переезд…
Слышно и осязаемо капает грязная вода. Нудит кондиционер, толкая сквозь пыльные решетки плохо охлажденный воздух. Настроение — ноль!
− Что предпримем? — повторно обратился Влад сразу ко всем.
Конкретика в данном случае не важна. Важны ответы. Битый час он стоял посередине разоренного класса, похожий на циркового коверного, и домогался хотя бы словечка. Молчали все. И те, кто в Игре и те, кто выбыли.
(Влад. Кличка Цыпа. За рост и веснушки. Нынешний капитан команды. Неделю. В отряде должен быть лидер. Этого требовала Игра. Обязательно. После ухода Иена, стало все равно кто. Выбрали Цыпу. Раз человек хочет. Он хотел! Скромненький, ладненький, хлипенький. Ко всему близорук (минус две диоптрии), очков не носил принципиально. Мастер всяких правильных тра-ля-ля и фа-фа-фа. Единственный таскавший дозиметр, настоятельно рекомендованный властями. До избрания капитаном, оттачивал мастерство командования на солдатиках, старых оловянных служивых стальной волей посылаемых в смертельный бой. К сожалению, волевые решения принимались исходя из выпавших цифр на кубиках. С живыми людьми много интересней. Суровая армейская наука утверждает: Нельзя командовать с балкона. С балкона хорошо принимать парады. Но Цыпе хотелось именно «с балкона». Юный возраст и большие амбиции. Свою кличку Влад не переваривал. Как-то необдуманно сказал: «Сегодня цыпленок, завтра бойцовый петух». В ответ получил: «Ладно бы бойцовый». А еще Владу нравилась Чили.)
Сидя на краешке стола, Чили смотрела за окно. В заоконье ничего не происходило, но она пялилась туда безотрывно, болтая ногами в такт падающим в раковину мутным каплям. Каждый из присутствующих, кому природой определено подобное подмечать, подмечал, пластиковые пузыри наколенников для скейта портили вид её стройных ног.
Девушке меньше всего, как, впрочем, и остальным сталкерам, хотелось отвечать на вопросы Влада. Не умненького, не глупенького, не красивенького, не уродливенького Цыпы. Капитан напоминал Чили штамповку. Все-то в нем правильно.
Чего Чили хотелось, так это встать и уйти. Подальше и не домой. Там вовсю пакуют вещи. В коробки, в узлы, в ящики. Предки у нее мировые, но какие-то пресные. Как школьное расписание уроков. Они уже выбрали помещение нового жилища в секторе H-6. Мелкая (младшая сестра) визжит от радости в ожидании перемен. Чили поддержала бы её, но… не те перемены, чтобы радоваться.
(Чили. Другого имени не признает и не отзывается. Энергична. Когда требуется. Ужасная лентяйка. Когда ей это нравится. Не Мисс Мира. По десятибалльной шкале — семь…. восемь с натяжечкой. Начитанная. Или притворяется таковой. По всюду таскает антиквариат «Любовник леди Чаттерлей», с многозначительным посвящением» Любимая! мы прочитаем эти страницы вместе.» Нужные страницы загнуты, необходимые строки подчеркнуты. «…Закатал вверх её платье до самой груди и стал нежно целовать соски, ласкать их губами…», «… Как странно он торчит там. Такой большой. Такой темный и самоуверенный…», «… Подползла к краю кровати, обняла его стройные, матовые бедра и притянула к себе, так что груди коснулись его напрягшейся плоти, и слизнула появившуюся каплю…». Как она умилительна, целомудренная робость канувшего в безвременье. Как она непосредственна и наивна. Греховна, но не порочна.
В книге прячет старую открытку или фотку. На одной стороне зеленый остров в безбрежном океане. На оборотной выцветшая надпись − В.Г. Остян….я. Буквы «Я» что паруса над каравеллой, уплывающей к далеким берегам Счастья.
Эпатажна, но в рамках. Носит армейский жетон с рунной гравировкой имени, группы крови и названия команды. Обладательница трехцветной прически. Челка белая, правая сторона синяя, левая красная. Знамень Империи Зла старых времен. Левое ухо украшает каффа в виде персидской «джим». На коротком топе изображение змеиных зрачков и надпись — Смотри в глаза! Соски груди (честный номер два по старой классификации) выпирают и выдают отсутствие бюстгальтера. Считала, сей атрибут женского белья уделом старух. Низ носимой одежды: минимизированные обтягивающие шорты, упомянутые прежде наколенники и оранжевые кеды. Оранжевый это сексуально!
Armpit для неё не только Игра. Что именно? Великая отравляющая зависть заключенного в Термитнике к бескрайним просторам. Высшая несправедливость возвращения из мира вольных ветров, белых туманов, равнинных трав, спокойных вод и заросших лесом гор в тесную обитель железа, пластика и бетона. Незаслуженная несправедливость.
Другая несправедливость обязательность жизненного выбора. Либо стать педагогом, за что ратовала мать, и из года в год вдалбливать тупоголовым ученикам школьную программу. Либо заделаться журналистом, по протекции отца. Несколько веселее, но все равно не то. Сама она еще окончательно не определилась, понимая, при любом раскладе ничего для себя не выиграет.)
Чили на секунду отрывает взгляд от окна. Попеременно смотрит на Влада, смотрит за Влада, смотрит на свалку стульев. Ежу понятно, он только и ждет ответа, устроить словесные смотрины незавидным перспективам «Сталкеров». Кто другой, пожалуйста. Она лично пас!
Феликс бренчавший на гитаре хит ушедших эпох Misirloy Дика Дейла, в тон всеобщего уныния переключился на «Прощайте Серые Глаза». Кто-то считает балладу печальной… Реквием, сеньоры, реквием!
(Феликс. Позывной Флакки. Эрудированный красавчик. Призвание зубоскалить и подначивать. Быть в каждой бочке затычкой. Доморощенный рок-музыкант. Знаток тысячи и одного куплета. Маэстро двух тысяч шестисот сорока аккордов из Picture Chord Encyclopedia. Собственно, он бывший сталкер. «Загрызен» два тура назад. Здесь по причине банальной и трогательной. Мэй, первая красотка школы, его беспричинно (на самом деле за наглую попытку запустить руку ей в трусы) отшила. Но и без этого облома жизнь не выглядела сладкой. Отец гнусил и гнусил, требуя заниматься подготовкой к школьным экзаменам и вступительным в Медицинский. Грозился запереть под замок. Феликс клялся родителю постичь премудрости гинекологии. Выбор альма-матер мотивировал занимательностью учебного процесса и практики. Папаше индифферентна специализация обучения. Главное медик.
Еще минус, матери вздумала выправлять огрехи в воспитании сына. Вынос мозга превратился в каждодневный ритуал. С восьми ноль-ноль утра и до десяти ноль-ноль вечера, без перерывов и перекуров.
− Умойся!
А станешь ли чище после грязной жижи из водопровода?
− Прибери свои вещи!
Вещи мои, где надо лежат. И там им место! Под диваном, на шкафу и за шкафом.
− Не пялься в телевизор! Не порти глаза!
А читать учебники с утра и до ночи не испортишь?!
− Не ешь всухомятку! Не стой под кондиционером. Не пей холодного! Не злоупотребляй сладким! Не ложись поздно.
И так во всем не…не…не…. Не жизнь, а заповедник. Ничего нельзя!
Ко всему прочему, матушка обещала лишить Феликса жалких крох финансовых субсидий. Его первого пособия по безработице (ха-ха-ха!). Ему надоело (честнее сказать остоебе*ило) и он забил на все! На подготовку, на воспитание и заодно на Мэй, первую красотку школы, на чьих бразильянах вышито — Спящая царевна.)
Вопрос Влада − вопрос в пустоту. Ему никто не ответит. Монстры на граффити тем более. А что отвечать? Какие непонятки? Возможно, главная, что он не Иен? Рядом не стоит!
− То есть всему конец? — добивается Влад ответа. Он имеет на то право. Он капитан «Сталкеров»! Осталось только другим признать его капитанство.
Лонко вытащил из уха наушник плеера и достал нож-бабочку. Обычная его забава. Или слушать отстой в исполнении семидесятилетних Роллингов или крутить ножик. Наверно это клево.
− Че ты паришься, Цыпа? Есть что, скажи! — нож в руках Лонко сверкнул стальным всполохом. Умеет. Надрочился.
(Лонко. Утверждает на языке индейцев мапуче его имя означает «вождь». Видно поэтому носит «конский хвост» с пером. Невозмутим как покойник, не пробиваем как танк. Кличка Перо. За нож. Настоящий плохиш и закоренелый двоечник. Мерилом независимости считает своеволие. Многократно ловлен за курением табачных изделий в неположенных местах, единично − за жевания кат. Двойной привод к директору за драку. Грозились исключить с «волчьим билетом» и поставить на учет в полицейском участке. Несчетно распнут педсоветом, линчеван родительским комитетом и бичеван собранием родителей класса. Надо отдать им должное, они старались помочь. Кто искренне, кто в силу возложенных обязанностей, кто в гордыне педагогического снобизма. Тщетно. Новоявленный Гекльберри Финн не поддался и отныне имя «Лонко» стало синоним пропащей жизни, а сам он показательным примером, каким не должен быть молодой человек его лет. Чтобы не оказаться на помойке. Перспективы прозябать на обочине жизни Лонко совершенно не пугали, и он продолжал свободный полет. Или падение. Как посмотреть. Несмотря на родительскую агитацию среди сверстников пользовался неизменным уважением. Его котировки особенно поднялись после объяснительной директору по поводу пропусков последних уроков, где он указал причину: «развод двух шлюх на перепихон». Неважно, что это было чистой правдой, важно, не побоялся признаться. Себя Лонко видел военным. Житуху, где «все включено» обеспечивал Термитник. Самое, оно!)
Красиво задуманная фраза «Молчание − не решение проблем» осталось воздухом втянутым в легкие Влада.
Сидевший в сторонке Джок, прибавил громкости в маленьком радио.
−…В этот период подростки стремятся идти против сложившихся правил и норм общественного поведения. Их бунтарство не обосновано, по-детски наивно и является попыткой заявить о себе как о личности, заставить с собой считаться. Немало проблем родителям доставляет сексуальная раскрепощенность подростков. Повышенное любопытство приводит к ранним половым связям, нести ответственность за которые они не готовы…
(Джок от карточного джокер. Придумал сам. Настоящее имя Люк. Кличка Лоб. Одет строго: темный низ, светлый верх. Туфли начищены до блеска. Все, какие имеются, пуговицы на рубахе застегнуты наглухо. Даже на оттопыренных карманах! На шее цепочка из самопального, из радиодеталей, золота. Умничка (гордость мамы и школы), технарь до мозга костей. В комплект к «соображалке» природа (или предки) расщедрилась на умелые руки. Способен сотворит из горсти радиохлама и ведра болтов что угодно. Под его длинными пальцами, отслужившие свой век робомеханизмы принимались исправно работать. Безнадежно умершие медиаплееры оживали и заливались музыкой. Даже древнейший! прошлого века Айфон I5c, слезы и скорбь ремонтников, однажды воскрес в его золотых дланях! Компьютеры восстанавливали функциональность, неандертальские программы Окошечников работали не так криво, как прежде. В следующем году Джок собирался в Технический. Ректор, плюнув на регламенты и экзаменационные комиссии, держал ему место. Мальчику стукнуло только шестнадцать, в школе торчать еще год. За колледж Джок не волновался. Плевать! пять там человек конкурс или десять. После того как он выложит решение уравнений Навье-Стокса, экзаменаторы на собственных плечах внесут его в аудиторию. Но год срок долгий, а сейчас хотелось нечто другого. Чтобы не жизнь, а кипяток!
И еще… Джок полагал, капитаном должны были выбрать его. Наячиваться претил статус. Но где были глаза и ум поддакнувших тупой программе!?)
− Готов нести ответственность? — в глазах Джока нескрываемая насмешка. Всем понятно чего Цыпа распинается. Зря только. Вторым Иеном ему все равно не стать. Да никому собственно и не нужно.
Феликс, под собственный аккомпанемент, продемонстрировал несколько фривольных движений из популярной на школьных танцульках ламбады.
− Любовный микс! Перед употреблением, − музыкант подмигнул девчонкам, − взболтать!
Это уж слишком! Возмущенный Влад сорвался в негодовании.
− Нашел время трясти…
− Ну-ну! Цыпа! Давай, скажи! Скажи!
−… мудями, − уже не так грозен Влад.
Но ему ли тягаться с Феликсом в зубоскальстве?
− Тестикулами, кэп, тестикулами, − рокер широко расставил ноги и изобразил «колокольню». − Повтори анатомию.
Сталкерский ржач нестроен и краток.
− Смотря у кого, − с опозданием нашелся, чем ответить Влад.
− Смотря какие! — поправляет Феликс, «привесив» к мотне, два прижатых друг к другу кулака.
Влад запунцовел. Чили категорична — кретин! Остальным пофигу.
Пальцы Феликса ловко прошлись по струнам. «Очи черные». H7, Em….
− Сбрось давление, − просит Джок кэпа и «дрочит» воздух.
Сидящая рядом девушка, дернула Джока за рукав рубашки. Зои не любила когда он так себя ведет! Невоспитанно.
(Зои. Белобрысенькая. Блеклая. Невидное личико подправлено хорошим макияжем. Кличка Одуванчик. Больше походит на нарядную куклу, чем на живого человека. В «Сталкерах» из-за Джока. Неровно на него дышит. Ведь он умничка и о нем хорошо говорят взрослые. Зои грелась в лучах растущей славы своего избранника. Никаких своих заслуг и видимых талантов не проявила или не считала уместным проявлять. Ее устраивало быть девушкой Джока. Их будущий союз много для нее значил. Они уже целовали. Джок сказал это противно и в слюне масса бактерий. Не приходил он в восторг и от её молочных желез. Так и назвал. Не грудь, а молочные железы, словно она не пойми кто. Стерпела. Как терпела на шее толстую, из технического серебра, цепь. Подарок Джока, больше похожий на ошейник. Воспитанная матерью-одиночкой, Зои искала того за кого спрячется. Возможно Джок и есть такая возможность.
Как и многие в своем возрасте завела дневник, куда не внесла ни строчки. Ей было что писать. И воплотись мысли в буквы и слоги, девяносто шесть страниц давно бы исчерпали себя. Но линованная бумага в красивом обрамлении чиста. Зои не рисковала доверить своих дум, грез, радостей и бед.)
Влад из пунцового полинял в белый. Ему не хватает кубиков, решить, как поступить.
Джок перекрутил волну в приемнике.
−…Цель поставленная Советом, выйти на поверхность и достичь территории бывшего завода, теперь не кажется шагом отчаяния, но воспринимается острейшей необходимостью. По некоторым данным, имеющегося на заводе оборудования достаточно для восстановления жизнедеятельности не только отдельных секторов, но большинства жилых и производственных уровней…
Грохнув в дверь, в класс ввалился Макс. В новых джинсах, кроссовках, в футболке с профилем какого-то длинноволосого хера. Прямо принц, а не Макс.
− Чего кисляк на милых фэйсах? — спросил он, рассовывая в руки сталкерам пиво и чипсы.
Чили фыркнула.
− Издеваешься?
— Сочувствую.
(Макс, он же Катала. Из-за привычки глубоко засовывать руки в карманы. Выбывший сталкер. Иен называл его единоличником не совместимым с командными действиями. Совершенно в дырочку! Он и по жизни не с кем особо дружбы не водил. С учебой завязал еще в позапрошлом году. Слыл способным, но расшевелить его способности, если таковые и наличествовали, никому не удалось. Правда, некоторые и не требовали шевеления. Шманал карманы подвыпивших работяг. Случалось, обносил вещички. Толкал их с прибытком на барахолке, через знакомых и был весьма доволен жизнью. Свято верил, свой звездный шанс, он не проглядит! Вера верой, но две недели назад обознался. Теперь торчал Бобби Зубу и его парням три с половиной тысячи бонов. Долг, пока по-хорошему, кости целы, уже потребовали. Пришлось меньше светиться, а через Минну, свою подружку, пустить слушок, подался он в охранники на нижние уровни. И как только вернется, рассчитается. Правдоподобная сказочка. В охрану всегда требовались люди. Охранять работяг от… Отчего сказать трудно, но раз покойников оттуда время от времени, а в последнюю пору все чаще, вытаскивали в запаянных мешках, значит от чего-то охраняли.)
Пивная пауза. Открыть, хлебнуть, хрумкнуть чипсы, хлебнуть.
− Вы тут не протухли? — Макс подсел к Чили. Достаточно близко, бедро в бедро. Он знал, что нравится девушке. Взаимно. У него на нее тоже стоял.
− Только начинаем, − ответила Чили, и не думая отодвигаться.
Макс наклонил голову на её плечо и шумно втянул запах. Ооооо! «Ледяной свет»!!!
Чили не за чтобы не призналась, дорогие духи принадлежат матери, а вовсе не подарены ей неизвестным воздыхателем. Что ж, каждый, создает вокруг собственного Олимпа собственную мифологию. Красивую и сладкую, что конфета в обертке.
— Может, сходим куда? — мурлычет с томным придыхом Макс на ушко Чили.
«Куда» это Гвоздодер. Новый клуб на окраине Р-22, где на большом экране крутят порнуху, а к билетами прилагают презервативы. Шлюхи клеят клиентуру. Разведенки и брошенки ищут романтики и съема. Делюги выгуливают напоказ наивных дурех. Пацанам точно в кайф. Пойти туда Чили не согласилась в прошлый раз, не согласится и сейчас. Из инстинкта самосохранения и неприкосновенности заповедных уголков.
Влад заторопился с шаровым пивом.
− Давайте разграничим виртуальность и действительность. Armpit это…, − Влад дунул на ладонь, − и все. Сталкеры это…, − жестом обвел товарищей. — Мы!
− Не всосал, к чему городишь? − фыркнул Лонко.
− Помочь? — встрял Макс и полез в карман. Достал ручку и вытряхнул из нее «штангу». Штангой называли самодельную сигаретку начиненную inoxia. Затянувшись дымом в полную грудь, дыхание задерживали. Совсем как штангу тягали.
− Мужчина мапуче не может быть вторым! — требовательно протянул руку Лонко.
Макс помял сигаретку пальцами, постучал ногтем, взбивая смесь. Прикурил. Передал.
− Только легкий поцелуй.
Лонко подержал дым в себе, с удовольствием выпустил струю к потолку. Качнулся. «Крыша» потекла.
− Что? До жопы пробрало? — поддела курца Клэр. Лонко она не любила. Он ей казался грязным. И ничем не походил на Джока.
(Клэр. Большеглазая красотка. Как посмотрит, в дрожь кидает! Потому и кликуха Двустволка. А может и не поэтому. За что конкретно? Мало ли какие сплетни о человеке ходят. Клэр здесь, потому что здесь Зои. Они подружки. Так думают другие, и пусть думают. По правде, Клэр мечтала дружить с Джоком. Еще одна мечта написана красным у нее в потаенном альбомчике — «плюнуть Зои в рожу», но это после того как отобьет парня. Она красивей Зои и бесспорно умней. Но Джока застолбила белобрысая. Девушка не торопилась и спокойно ждала своего часа. В этом она походила на Макса. Только ждать умела лучше. Она не обознается. Ведь Зои конченая дура и ТП!)
Лонко не стал отвечать. Зачем портить настроение. Себе. Он стоял, задрав голову, и изображал вулкан. Кольца дыма взлетали к потолку.
− Как проба? − забрал Макс уполовиненную «штангу».
— Всегда может быть лучше, − Лонко сделал стремительный выпад ножом, — чем есть….
Катала не дрогнул. Лезвие остановилось в сантиметре от намалеванного на футболке волосатика.
−…И почему-то забирают больше, чем хочешь отдать.
Чтобы парни не делали, чтобы не говорили, их похожесть фикция. Лонко старался казаться, а Макс был плохим парнем.
Больше всех перепугался Влад. Кровь прилила к голове. Он подавился глотком, закашлялся. Забавно смотреть. Как на ребенка примерившего отцовскую шляпу.
− Кэп, не ссы. Я-то не ссу, − рассмеялся Макс.
Чили неохотно тянула пиво. Вкус не очень, градус так себе, зато изо рта полдня пахнет говном. Родичи учуют, расфырчатся. О стыде, о приличном поведение, о примере младшим. Похеру! Младшие пусть отвечают за себя!
Макс блаженно затянулся и стравил дым в сторону.
− Девушкам нельзя.
Лицо к лицу, глаза в глаза. Кто дольше не моргнет.
− А по-русски? — большой кисой льнет Чили.
Он чувствует её дыхание. Почти поцелуй.
Макс делает глубокую затяжку, обнимает Чили — рука под грудь, притискивает. Их губы соприкасаются. Парень медленно выдыхает, она столь же медленно вдыхает. Сердце Чили частит. От inoxia или от тисканий?
− Не облизывайся, Цыпа, − смеется Феликс над капитаном. — Научись целоваться в засос, а уж потом курить взатяг.
Дуэт распался. Внутри у Чили прокатилась мягкая волна. От макушки до самого паха. Гвоздодер теперь не кажется ей плохим местом. Порнуха это познавательно.
Макс снова лезет обниматься. Палец ложится на торчащий сосок. Ой, нечаянно!
− Минну не боишься? — сдерживает девушка принаглевшего парня.
Пассия Макса отличалась крайней скандальностью, не стеснялась в выражениях и вполне могла прибегнуть к физическому воздействию. Обычно Минна срывала свою злость на соперницах.
− Я-то нет.
Сделал последнюю затяжку и выжидал. Чили не согласилась. Обойдется.
Влад наконец-то осилил остатки пива. У алкоголя, как бы его не осуждали, есть одно неоспоримое полезное качество. Позволяет отпустить вожжи, расслабиться. Дает тебе маленькую отдушину. Глядишь, и люди покажутся не таким барахлом. Лучше всех Цыпу, как ни странно, поняла бы Чили. Отец наставлял её: «Мир прекрасен пока пьешь виски. Когда виски заканчиваются, заканчивается и прекрасное.» Наверное, старик имел право так думать. Старые они вообще… мудрые.
− Так будут предложения или нет? — Влада слегонца пошатывало. Пивной пакет он смял и выбросил. В окно?!! Сплюнул туда же! Вооощеее не по-детски отжигает!!!
− Не теряем надежду услышать их от тебя, − вякнул Рой. Иногда он себе позволял вякать.
(Рой. Никто. Даже клички нет. Одно время дразнили Очкун, но не прилипла, потому только Рой. Бывают такие люди, о которых и сказать нечего. Ни хорошего, ни плохого. Они легко поддерживают чужие идеи за не имение собственных. А если их припереть к стенке и потребовать эту самую идею родить, ничего кроме выкидыша не случиться. Подобные Рою первым отступают в бою, а в атаку идут за чужими спинами. Впрочем, человек не может быть настолько пустым. Граффити на стенах его художества. В команде он с первого дня. Что ему в Игре? Возвращение в реальность. После боев с мутантами и монстрами, скитаний по горам и долам, так приятно очутится в знакомом месте. Где стены из металла, ветер из вентиляции и все что тебе надо, шесть квадратов комнатного пространства, досконально изученного вдоль и поперек. Здесь нет сюрпризов. Разве что в День Рожденья и на Новый Год. Иногда, гораздо чаще, чем Дни Рождения и Новый Год, Рой мечтал и в мечтах был всем сразу: художником, поэтом, изобретателем, чемпионом, гением. Он жаждал славы не прилагая особых усилий и не вылезая за шесть квадратов собственного кубрика.)
− В самом деле. Ты же кэп! — подзадорил Феликс хмельного Влада. Цыпа под градусом?! Событие вторника! — Или с маслом в башке напряженка?
− С маслом все в поряде! — пьяненько сердится Влад.
− Тогда командуй!
− А мы исполним твой приказ, − оторвался от пакета Джок. Пиво он пил, потому что принято. На самом деле от напитка ни пользы, ни удовольствия. Легкая туманность мозга сейчас и обильное мочеиспускание после. Ну и если долго целуешься, склонность к необоснованной эрекции.
− Как капитана, − уточнила Чили, хлопая ресницами. Не дать, не взять, пай-девочка.
С её стороны подъебон чистой воды!
− Прощальную групповуху! — заказал Феликс кэпу и с притопом, под гитару, спел. − Станьте дети, станьте в круг, станьте в круг…
− Ни-ни! — пошел в отказ Макс, но по роже видно, он первый за!
Чили столкнула Макса со стола.
− А почему нет? — выдал Влад.
− Ооооооооо! — восторженно загудели сталкеры.
Зои убрала руки за спину, словно боялась, её насильно потащат участвовать в безобразии. Макс толкался с Чили. Феликс и Лонко на пару гипнотизировали Клэр. Теперь она поняла, почему недолюбливала обеих. Один считал её дебилкой, второй − давалкой. Уроды!
− Тогда сходить в Барабан, — последовало новое предложение от Влада.
Надо знать что говорить и надо чувствовать когда говорить.
− Заметано! − хлопнула в ладоши Анни. На лице девушки полный восторг.
(Анни. Обычная девчонка. Игрок со стажем. Сегодня в классе − отсидеться. Предки опять разосрались. «С этим иди к своей ненормальной мамаше?» − «Что тебе? Туфли? Пусть твой папаша оторвет свою задницу от дивана! Хотя бы раз за свою жизнь!» − «Она дура, твоя мать? Что я понимаю в женской обуви?» − «Ему денег жалко. Вот поить дружков до усрачки, не жалко! А ребенку своему жалко!» — «Мои деньги! На что хочу, на то и трачу! Я их заработал!» − «Заработал… Он заработал… Гроши! Засунь их себе…» и т. д. и т. п. по кругу несчетно и практически каждый день, из месяца в месяц, из года в год. Мысль чтобы один из предков прибил другого, уже давно не претит Анни. Может тогда что-то изменится. Но пока не сбылось, она готова пропадать с кем и где угодно и считать весь мир полным отстоем. Наверное, имеет право. Как и каждый из нас. Иногда.)
− Дерьмовей выпивки, чем в Барабане, не отыщется во всем секторе, − отмахнулся Лонко.
− Не все одно, где хлебать дерьмо? − скривилась Джилли. Сразу видно «ушаталась». Даже такая дрянь, как «Мустанг» что угостил Макс, не по её силенкам.
(Джилли. Ей нет еще и пятнадцати. Пирсингу тесно в ушах — хеликс, снаг, дайт; в носу — кольцо и нострил; на лице бинди, антиброль, монро. Последние новшества прокол языка — «укус гадюки» и «iron cross» в левом соске. На шее носит бусы. Свободные — до пупка (в пупке страза), тесные − под горло. Ровесники ей не нравились. Безмозглые дрочи! Старшаки её игнорировали. Безглазые жужики! Но она старалась. Короткая туника едва прикрывала бедра. При резком движении, подол взмывал вверх, открывая кожаные мини-шорты (шорты ли?) с молнией. На запястье левой руки ожог в виде буквы «А» в круге. Анархия! Бывшая татуировка. Рисунок заставили свести. Она свела. Выжгла. И теперь знак Анархии навсегда на её коже. Одно время посещала кружок феминисток «Go Girls», помешанных на shewee, воронкообразной штукенции, позволяющей девчонкам писать стоя. Получалось забавно, но не более. Обидную кликуху Дырявая (из-за пирсинга), воспринимала как похвалу. Готова поддержать любой кипиш, вплоть до революции. Из сокровенных желаний — зубы как у Дракулы и пирсинг интимных мест: триангл и Принцесса Диана, компромиссный вариант − Кристина и фуршет. Откровения Шерил Грин в «Секс − моя жизнь», ставила вровень с Библией. «Потому что честно!» — аргументировала анархистка свою позицию. Но это скорей от того, что жизнь её еще недолга, а секса и вовсе не было. Два пальчика в вазелине никакой не секс!
Владу она неинтересна, в силу сомнений, а хороший ли она исполнитель? В глазах Феликса анархистка выглядела не лучше стены после побелки. Чистенькая и ровненькая − ни одной выпирающей детали. Жопы и той нет! Лонко отмахивался — не в его вкусе! Джок уверен, в голове у Джилли глупости. Макс остерегался связываться. За малолетку загремишь по полной! Рою девушка не нравилась. Он желал Чили. Даже руки тщательней мыл, когда думал о бело-красно-синей.)
− Я не про выпивку, − спокойно произнес Влад. Он выдержал паузу. Шевелите извилинами о ЧЕМ толкую!
− Цыпа, только не говори что купаться! — не поверил Харли и открестился от Влада как от чумного. Рубанул воздух рукой.
(Харли. Назван в честь знаменитой марки мотоциклов. Отец увлекался историей мотостроения и собрал обширный материал, посвященный технике прошлого. Мотоциклы были его бооольшим бзиком. В честь знаменитого байка «Харли-Девидсон» он и назвал сына. Парень отличался вздорным пессимизмом. Черный цвет недостаточно черный, сахар недостаточно сладок, вода не очень-то и мокра. И так во всем. Кличка Нытик.)
− Купаться? Я, за! — поверила капитану Юшенг.
(Юшенг − настоящее имя. Она же Юш. Наречена в честь прапрапрабабки. Симпатичная, боевая, фигуристая. Отчим-полицейский обучал её рукопашке. Упертая. Дух боевых искусств не предполагает пасовать перед трудностями. Трудности надо преодолевать! В крайнем случае, сместить точку приложения сил или сделать неочевидное. Круглое таскать, квадратное катить. За глаза, её звали бабой с яйцами. Удивительно целеустремленная и продуманная личность. Все планировала наперед. Куда и что. Даже свой «первый раз» приурочила к выпускному. Честно предупредила о том своих. Отчим пожал плечами — да, пожалуйста! Мама подсунула противозачаточные. Поразительное взаимопонимание. Никаких советов и попыток узнать кто же счастливчик? После школы без вариантов — школа полиции. Ей нравилось таскать с собой наручники и она их таскала. В нарядах обязательным компонентом ремешки. Кожаные, плетеные и с выпуклыми пряжками. Осознавать тягу к БДСМ, она еще только начинала.)
Подбросив полупустой пакет, Юшенг врезала по нему ногой. Разорванная упаковка влипла в стену. Пена и жидкость слезами потекли по ощеренной мордахе монстра. Рой глянул на девушку не дружелюбно. Пострадало его лучшее граффити.
− Так почему мы все еще здесь? — спрашивает Феликс, откладывая гитару. Благоразумней забыть инструмент в классе, чем потом безустанно горланить песни, увеселяя товарищей.
− Макс, договоришься? — сияет конопушками Влад. Кэп даже подрос от счастья.
Конечно, договориться сможет любой, кто знает с кем и о чем договариваться. Не обязательно именно Максу. Но просьба прозвучала, и отказаться, значит отказаться от участия в общем деле. И от Чили. С одной стороны не стоит светиться в Барабане. Как-никак по уважительной причине отсутствует. Бобби Зуб шуток с деньгами не любит и не понимает. С другой… вроде неплохие перспективы «снять пробу» с бело-красно-синей. Оправдан ли риск? Еще как!
− Не вопрос, кэп, − выразил согласие Макс. Дескать, для сталкеров всегда, пожалуйста!
Парень подал руку Чили, помочь спрыгнуть со стола.
− Моя королева!
Королева обошлась без посторонней помощи.
− Цыпа, а денег хватит? — как всегда скептичен Харли. — Или пожертвования собирать будешь?
Он стащил с головы красную бейсболку побираться. В ней Нытик походил на гуся.
− Не твоя печаль, − спокоен Влад.
Таким и должен быть капитан. Именно таким. Спокойным, взвешенным в словах и ответственным за них. Тогда за ним пойдут.
***В день предыдущий. Переход секторов Y-23 и Z-1.
Денек выдался паршивей паршивого.
«Самый паршивый из паршивых…, − устало думал капрал Рифкин о своих парнях Фолке, Малыше Ли, Дугге и о том, что произошло.
Его редко звали по имени. Почти никогда Айзек и всегда Рифкин. Даже мать, когда сердилась, выговаривала ему.
− Рифкин, ты заслуживаешь самой лучшей порки, на какую способна моя рука.
И порола. Однажды её даже вызвали в школу за неприемлемые методы воспитания. Они друг друга не поняли. Молоденькая директриса…
«Сиськи у ней были класс! Вся школа любовалась….», − вспомнил пикантную подробность Рифкин.
…и его матушка. Ну, порола. У него нет на то обиды. Нисколько.
− Мало прикладывалась, − осторожно вытянул капрал затекшую ногу. Легонько помассировал.
Все же интересно, почему его никто не звал по имени? Рифкин и точка! Одноклассники, друзья, подружки…. Краснощекий Дед Мороз и тот, выпячивая ватную бороду, басил.
− Слушался ты маму Рифкин?
И не дожидаясь ответа, совал подарок. Таких Рифкин у него — сотни.
«Вот-вот самый подходящий момент предаться воспоминаниям….,» − язвил капрал, вгоняя в ствол последний патрон.
О чем грезил восемнадцати летний задрот, выбирая для себя карьеру военного? О всяких глупостях. О романтике. О звездах на погонах. Его будут знать в лицо, незнакомые спешить раскланиваться, знакомые жать руки и спрашивать как идут дела. Бабы встанут в очередь хотеть заполучить героя себе под одеяло. А медали? Куда без них! Обязательно будут медали. Полный набор. От плеча до плеча. И не за выслугу, а боевых. За Доблесть! Стоило бы раскинуть малым и чахлым умишком, за что давать побрякушки, если войны не предвидеться. И с кем воевать-то? С переселенцами? Кому не посчастливилось побывать на Заброшенном Бремсберге так не подумает. На его теперешний взгляд, люди, обосновавшиеся в таком гиблом месте достойны уважения. Жить в Бремсберге необходимо немалое мужество. Мужество не наложить на себя руки, и собирать развалившуюся судьбу по крохам. Обустраивать быт, добывать хлеб, растить детвору, ни на кого не надеяться, кроме себя самого. Бремсберг это не общность людских трагедий, это индивидуальность личных драм. Ссыплете в мешок разноцветных камешков. Что получите? Нет, не мешок гальки, а гальки в мешке. Почувствуйте разницу. Впрочем, если не гостил в тех краях, не почувствуешь. Это доходит, когда заговоришь с людьми, заглянешь им в лица, увидишь воочию их житуху. Когда сам хлебнешь лиха. Он хлебнул и прямо скажет, за переселенцев медаль получать стремно. Наивно обманываться, и среди переселенцев водятся такие экземплярчики, ого-го! Одни братья Гризли чего стоят! Но подобное дерьмо и в Термитнике не в дефиците, так что его наличие — не показатель.
С бродягами история еще хуже. Обосновался в Кишке, т. е. в городском коллекторе, значит, жизнь спустила тебя в сортир. Глубже некуда, ложись и помирай. Однако, в Кишке жили. Цеплялись за соломинку и жили, по макушку в отбросах. Мое вам почтение! Кого не назвал? Изгоев? Изгои да. В умных книгах пишут, у человека, не следящего за чистотой рук, заводятся аскариды. Так вот, для Термитника изгои аскариды и есть. И сами они не исчезнут. Вот за них медальку схлопотать можно. Или пульку от них. Как спроворишься. Но что он, сопляк, тогда знал о переселенцах, бродягах и аскаридах? Ничего. Гипертрофированные слухи…
Но, как говориться, стрельнуло и подался в вояки. Любимое в матушкином доме фото, сынок в новой форме, в фуражке с кокардой, с начищенной до зеркала бляхой на ремне и ушастый. Придурок одним словом. Но матери нравилось, что её Рифкин блестит пуговицами, что новогодняя елка игрушками. А соседние девки готовы водить вокруг него хоровод. Так и поехало. Курсант Рифкин, рядовой Рифкин, старший рядовой Рифкин, капрал Рифкин. Не велик взлет. Помповик, родненький ремингтон, больше плечи оттянул, чем звезды на погонах. Вот служба выпала… конкистадору, бля! Ходи в патруле, сопровождай техников, води лабораторных умников на изыскания. Торчи в охране производственных объектов. Страхуй шахтеров, когда они лезут в расконсервированный за каким-то хером тоннель. Лезь туда сам при малейшей заминке. Дежурь в сбойке. Снимай показания датчиков, помогай ремонтникам их монтировать. Зачищай орты и гезенки. Зачищай? Шугай крыс, глотай пылюку и не позволяй переселенцам курочить бесхозное оборудование. Изгои, те больше жрачку тянут и оружие. За первые два года два выстрела. Один сам бабахнул. Второй − напарник самострел учинил. Из-за неразделенной любви. Такая ему досталась интересная захватывающая служба. Из года в год. Без малого три десятилетия. «За Доблесть» вручать не за что. А вручат — совестно получать. Продолжайся нудятина еще лет десять, он безоговорочно согласен. А там и до пенсии рукой подать. Знай, коротай время в баре с любительницами выпить и отсосать. Потому как не одна умная баба за военного замуж добровольно не пойдет. Или по залету или по скудоумию. Ни особого достатка, ни великого почета, и триста двадцать пять дней в году из трехсот шестидесяти пяти бог весть где. Толи на службе, толи у знакомых блядешек уровнем ниже. Святые были времена. Спокойные… Сейчас о них только и остается мечтать. Не понимает человек своего счастья. В этом он, Айзек Рифкин, убедился на собственной шкуре.
С год назад, или поменьше, спокойной жизни пришел пиздец. Полный. Рифкин зажмурился не пускать неприятные воспоминания. Но куда от них спрячешься. Не ждали, не гадали, а прибыло. Оттуда, с подо дна Термитника…
Рифкин всегда гадал, да и не он один, куда ведут многочисленные тоннели, штреки, гезенки, орты? На кой их прокладывали, крепили, оборудовали, если не используются? Как-то, по молодости лет и дури в голове, отправился исследовать один из штреков. По часам, около полусуток топал. Темно, сыро, обветшало, некоторые ответвления забраны крепкими решетками. Так ведь и не дошел до конца, вернулся. Вот оттуда-то и выползли ЭТИ. Не сразу и заметили. Живность напоминала крыс, но на порядок больше. От скуки изловили пару. Тогда грызуны еще давались в руки. Зоологи заполучив экземпляр, восторженно объявили о роде идентичном Папагомисам. Papagomys armandvillei — так по-научному обозвали пришельцев. Одно время всерьез рассматривали возможность их разведения на мясо. Черви тоже белок, но паги, так прозвали животных, почти крольчатина. Память Рифкина услужливо выволокла из пыли прошлого забавный случай. Ребята, уловили тенденцию держать дома зверушек, развернули неплохой бизнес. Отлавливали пагов и продавали любителям всякой живности. На кошек и собак лицензию надо покупать. А паги что? Крыса и крыса. Повыше в холке и хвост длинней. В уходе просты, в питании не привередливы. Жрут, что подсунешь. От объедков до старых книг, рулонов обоев и обуви. Консервную банку за раз зубами вскрывали. Засекали время − пятьдесят шесть секунд и пустая. Это уже потом определили их бурную реакцию на сочетания таких раздражителей как кровь и свет. От света паги быстро дурели, а от крови просто беленились! Одну хозяйку, когда месячными поплыла, чуть не сожрали. Дамочка двух штук держала. Самца и самочку. Ха! Никто под хвост Papagomys-ам и заглянуть не догадывался. Гермафродиты они! Рифкин удержался не заворчать. Но не из-за половой ущербности пагов. За возней с научной сенсацией, умники упустили, проглядели в свои окуляры и микроскопы, очень важное, ключевое. Обычные крысы, родные серые пасюки, закаленные многовековой борьбой и войной с человеком, безоговорочно уступили пагам свою территорию.
Присутствие новоселов мало кого беспокоило. Шныряли по коридорам, лазили в вентиляции, обгрызали изоляцию на кабелях, коротили силовые установки, растаскивали мусор со свалок. Обживались по-тихому. Пагов по первости игнорировали, не до них. Кто они, боятся или замечать? Разожравшийся грызун. Против помпового дробовика пустяк. Бабах и в клочья! Забавлялись чего скрывать. Но вскоре забавы кончились. Паги сбивались в стаи. Стая уже не пряталась и не таилась. Хозяйничала. Численность придавала тварям наглости и агрессивности. Против стаи дробовик не спасал. Не успевал. Беду как всегда прозевали. Поначалу паги брали измором. Делали свое присутствие не выносимым. Они были по всюду. В шкафах, в кабельных каналах, в пищевых отходах, портили рассады в аранжиреях, шуровали плантации шампиньонов, делали набеги и уничтожали всходы на термотеррасах, пробирались к людям в кубрики, заползали в постели. Был случай в душ приперлись. Пугали детвору и слабонервных старушек. Словом тихая экспансия. Игра нервов, в которой непременными победителями психологически и фактически выходили паги. А потом стали пропадать люди. Один… второй…. Пеняли на ветхость сооружения, на людской фактор лезть, куда не просят, на недостоверность схем, на что угодно, боясь взглянуть дальше собственного носа. Хотя тогда вряд ли кто мог предположить, чем близорукость обернется. Тоннели надежно хранили свои секреты. Очередное ЧП заставило серьезно взяться искать виновников. Тогда пропали сразу пятеро техников и двое из охраны. Погрешили на переселенцев. Наведались в Бремсберг. Переселенцы в отказ. Пошерстили в поисках шмоток, постреляли за сопротивление в воздух, но ответа не нашли. Потому как не там искали. Сошлись на изгоях — они! Но изгои одиночки, а одному не реально завалить семерых. Но думать на них было удобно всем. Пообещали награду. Нескольких пристрелили, другие попрятались.
Ответ получили позже. Техник Ченс Оберт − первый человек официально сожранный пагами. Твари проделали это на глазах у его оторопевших приятелей. Живая большущая волна накрыла Ченса и не оставила даже мокрого места. Вот так все и завертелось. Дата гибели Ченса Оберта, отправная точка в необъявленной войне. Неудачной. Паги применяя тактику постоянного выматывающего присутствия, исподволь отжали Z-23. Вроде не велика потеря. Невелика, но сам факт!
Дальше шло по накатанному. Первое что проделывали настырные и агрессивные твари, сжирали силовые кабеля. Это их фишка. Где поселялись паги, наступала темень. Свет приводил их в бешенство, они лезли на источник освещения со всех щелей и не отступались пока он не гас. От тварей отгораживались, укрепляли переходы, ценное оборудование убирали подальше, и ждали из химлаборатории действенных средств покончить с обнаглевшими соседями. Ученые головы думали бы еще долго, добавляя мочу и кал в реагенты своих колб, но их поторопило нашествие. Нашествие. По-другому не назвать. Нашествие. Паги перли из всех щелей, дыр и вентиляции, не обращая внимания на пальбу, грохот и баррикады. Ни на что. Твари гибли сотнями. Сотнями! Рифкин припомнил, в его капральстве состязались кто больше набьет. Были шустряки до трехсот счет доводили. Но паги брали числом, давили яростью и какой-то за пределами понимания человеческого разума жертвенностью, ради достижения успеха. Происходящее выглядело настолько безумным, что люди растерялись и отступили! И опять вытирая сопли, проглядели главное. Паги действовали не спонтанно. Но признать за противником интеллект, значит признать ровней себе. Поставить знак равенства. Ты умный, я умный. Не признали! Признали не признали, но начиная с Z-19 наверх, уже официально, пошли первые «кульки» — мешки с телами. С тем, что от тел оставалось. Ко всему укусы пагов заносили инфекцию, от который не спасали ни антибиотики, ни сильнейшие антидоты. Раненый гнил и вонял. Рафкин посмотрел на левую руку. На отсутствующий мизинец. Вырезан с пястной костью. Радикальный способ самолечения полученного укуса.
В какой-то момент показалось, фортуна сменит любимчика. Умники изобрели отраву. Подняли много шума и говорили о переломном моменте. То, что от яда больше вреда, чем пользы, никто не услышал. Гадость растаскивалась по всем уровням живностью помельче. Она попадала в воду, в продукты, вызывая тяжелейшие отравления. Но военные не желали ничего признавать и тыкали фактами. Месяц затишья! А потом все началось заново. Какое-то время выручали огнеметы. Но все упиралось в нехватку ингредиентов. Те, кто строил Термитник, не предполагали, что его обитатели вспомнят уроки вьетнамской и корейской компаний и им понадобится напалм и пирогель. К тому же в узких и тесных пространствах применять их не безопасно и для самого человека. Использование мин хорического и термического типов, имело временный положительный результат.
Вряд ли последующие гости относятся к видовой мутации. Скорее к больной фантазии неизвестного создателя. Пагов заменили Другие. Как меняют передовые части, отправляя в тыл за пополнением, на отдых и подхарчиться. Когти оказались не менее эффективны, чем зубы. Другие действительно были другими и напоминали…. У Айзека в шкафчике, на дверце, долго болталась статья одного из ученых. Пространные рассуждавшего о Hapalops-ах, и их родстве с мегатериями. Вот только родственнички оказались не в пример шустрее и питались отнюдь не травой и листьями. Хороший стрелок, а Рифкин относил себя к таковым, прицельно, одиночным не попадал с двадцати шагов в движении. Спасала очередь. Предпочтительно − длинная. Тогда-то многие отказались от помповиков и перешли на автоматы. Пальба стало в разы больше, за что нещадно ругали и требовали отчетов. Имеющиеся боеприпасы быстро иссякали. Война прожорлива и требовала расходования ценных ресурсов. Гражданским пришлось задуматься о запуске производства, благо имелись и такие возможности.
− Дубль Вэ, семь пятнадцать, − буркнул Рифкин. Место он хорошо помнил. Мини-оружейный заводик. Когда запустили радужных надежд было — воз! Но пока решали вопрос, пока волокитили по инстанциям, Hapalops'ы… по простому хапа, отвоевали… (отхапали!) уровень по Z-10. Их тактика отличалась от тактики предшественников. Они не вытесняли своим извечным присутствием, не отравляли жизнь надоедливостью, не кидались массой на жертву и не устраивали пир на весь мир, не учиняли массового самопожертвования. Хапа действовали в одиночку и скрытно. Они прятались в любой темный угол, в любую нишу, в любую дыру способную их вместить. Не находили таковую, устраивали искусственную и откуда наносили один единственный удар. Когти с одинаковой легкостью вспарывали ткань, листовой металл, кевлар бронежилетов, кости и плоть. Они знали куда бить. Покойников прибавилось. Что пугало (пугало-пугало! чего скрывать), хапа легко шли на размен один к одному. Баш на баш! Может кто и заикнется об отсутствии у них интеллекта или полноценного инстинкта самосохранения, но по его мнению это чушь! Хапа просто отличные бойцы. А вот про людей такого не скажешь. Люди предпочитали сдавать позицию.
После Z-10 им мыли мозги долго и упорно.
− Мы хотим… мы уверены… оценив ситуацию…беспрецедентные усилия.
Короче, убеждали, потеря части уровня не критична. Уровень Z всего на всего переходная зона, а Y − задворки промышленных резервных ангаров. Где много всего и нет ничего архи нужного. Походу готовили себя и всех к дальнейшему отступлению. Но с X и выше, до U − производство и технические сервисы. Оттуда шло обеспечение Термитника всем необходимым. На Т — холодильные хранилища. То же отдать? Совет собирался из раза в раз, призывая военных начать активные действия, военные требовали людей и оружия. В спорах не рождалась истина, в спорах истекало время.
Тот бой Рифкин помнил отлично. В деталях, красках (хотя какие краски на войне? черная и красная), подробностях и лицах. Кто что сказал, где кто стоял. Помнил от и до. Даже слишком отлично. Наверное, так можно сказать, про всякий бой, в котором непосредственно участвуешь. Это для тыловых они кажутся одинаковыми. Стрельба-пальба, отступление-наступление. Но когда каждый шаг оплачен жизнями людей, запомнишь все свои сражения. Запомнишь тех, кто был с тобой, запомнишь, кого потерял. Потери. Потери вот что задает цену войне. Не победы. Порой Рифкину в голову приходила крамольная мысль, которой он не делился с начальством, не обсуждал с самыми близкими друзьями, не выболтал попьяне самой умелой шлюхе, не упоминал в письмах к матушке. Наверное, он не высказал бы её даже под пыткой. Скорее, откусил и проглотил поганый язык. Но мысль эта пускай и крамольная, с каждым днем набирала все больше подтверждений. Рифкину казалось, достижение победы большими потерями утраивает и военных и Совет. Чем меньше людей, тем меньше забот. Он не понаслышке знал, каким трудом достаются блага: вода, свет, еда, тепло. Не случайно никто не стремился вернуть переселенцев, а там ведь были не совсем пропащие люди. Хотят жить сами, пусть живут. Отвергнув общество, они переставали потреблять общие блага и переходили на самодостаточное существование. Обратно не брали никого. Ни больных, ни немощных, ни детей. С этим Рифкин готов согласиться. Война не делает людей лучше и его в том числе. Но беда в том, что побед, даже дорогой ценой, не намечалось, ни в обозримом будущем, ни в дальней перспективе. Поражение — да! И все те, кто затеял эту безумную игру, понятия не имели, что получится в оконцовке. А может, имели да помалкивали.
В том бою… в том самом бою, к хапам присоединились Странные. Они были крупней и явно доминировали. Откуда он знает? Знает. Тогда впервые увидел, как едят живых людей. Живых. Падаль Странные не ели. Позже умники, пролистав свои научные книги, подобрали им мудреное прозвание «гоминиды» и объявили родственниками человека. Новоявленные родственники не стеснялись жрать человечину. Показательно. Это давит на психику. Кто-то ломается, кто-то озлоблялся, у кого-то закипают мозги. Отменный стрелок и отличный парень, Вик Лямке, отправился в краткосрочный отпуск поправить нервишки, а вместо этого отловил, убил и сожрал соседку. Когда за ним пришли, от несчастной остался хребет.
− Никак не пойму, что они в этом находят? — твердил Виктор, жуя сырое мясо.
Впечатлительные полицейские (их бы сюда!) впечатали ему в башку заряд картечи. Взгляд парня ничего не выражал. Ни жалости, ни страха, ни желания жить. Глядя смерти в глаза, он не раскаялся.
Так происходило со многими. Только такие «слоновьи кожи» как он — Айзек Рифкин, да еще пяток парней, что спят, едят и моются не выпуская автомата, чей смысл жизни сузился до точки прицела, а время отсчитывает не часы, а выстрелы. Чьи сутки и да и наверное сама жизнь измеряются емкостью магазинов и цинковых коробок с патронами. Тем кому уже глубоко похеру на других и на себя, тем чья сущность и идейность уместилась в коротком − Убей! Ну или более гуманном − Пли! Они палили, жгли, гибли и в итоге проигрывали.
Дон Джос… Донни… В свои тридцать он походил на выпускника школы. Эдакий маменькин сынок. Розовощекий, в очечках, любитель конфет и собиратель фантиков. Рифкин видел, как гоминиды мучили раненого парня. Не накинулись рвать и жрать, а именно мучили. Кусали, били, расковыривали кривыми пальцами раны. Он кричал… Любой бы кричал и выл на его месте. Боль доставляла гоминидам удовольствие. Может и правы умники. Родственный вид? Пытать и мучить это так по-людски.
Донни, был его другом. Не близким, но другом. Его и Моргана. Но у Моргана хватило духу пристрелить Донни. Избавить от мучений. Не пожалеть длинной очереди. Та-та-та-та…. Её оглушающий звук до сих пор отдает в ушах. А вот, он, Айзек Рифкин не помог другу. Не смог и все!
За тот бой, за тот самый бой, какой-то тыловой идиот наградил Моргана медалью «За Доблесть». Морган не оценил широкий жест. Пустил пулю в лобешник. Вот так просто. Зашел в столовую, приставил ствол и грохнул себе в черепушку. Смешно, но его не попытались остановить. Очевидно, каждый примерял безумный поступок на себя. Слабо? Нет? Морган уделал все стену и потолок. В голове на удивление много крови и неприлично мало мозгов. Мдаааа…. Тяжелая была пора. Сейчас не легче, но тогда особенно. Не успевал запоминать имена своих подчиненных. Лица помнил, а имена нет. Сколько их прошло?
Впрочем, сейчас Рифкин не склонялся к отрицанию, что гоминиды это люди. Ну, или почти люди. Разновидность если на то пошло. Иногда враг оставлял раненых в живых. Чего ни Рифкин, никто другой себе позволяли. Выглядит как насмешка. Приз за милосердие достался не людям, а нелюдям. «Гуманизм» гоминид истолковывали как подготовку к перемирию. Но кто заключает перемирие, выигрывая войну? А возможно родичами людей двигало вовсе не милосердие. Желание подать ложную надежду уцелеть и заронить мысль сдаться на милость победителя. Но лично Рифкин сдаваться не собирался. Это все равно, что подвергнуться насильственной операции по смене пола. Всю жизнь яйца болтались, а тут дырень. Всю жизнь ты, а тут вдруг тебя! Не принимается!
Скольких они уже потеряли? Многих. Конечно, с войнами прошлого не сравнить, масштаб мелок. Но тут другое… В Термитнике чуть больше семидесяти тысяч. Плюс-минус. И уходили лучшие. А какой толк с худших, там, где не преуспели самые-самые?
Появление нового вида… сорта… категории противника, Рифкин воспринял как само собой разумеющееся. Нечему удивляться. Паги, хапа, гоминиды… почему не появится еще кому-то. Совсем человеку. Белоглазым. Доводилось вам варить рыбу с головой? Видели её глаза? Вот тоже самое у белоглазых. Человек с вареными глазами с чайное блюдце.
С вмешательством нового врага война пошла на новый виток и ожесточилась до предела. Получалось каждый шаг противника к очеловечиванию, приводил к тому, что самого человека оставалось все меньше. По сути, белоглазые оказались ударной силой. А что было до них? Детские шалости? Разведка боем? Испытание на слабо? Теперь поздно гадать. Они пришли забрать принадлежавшее людям. Кров, еду, и жизни. И раз пришли, значит, рассчитывают одолеть и одолеют. Но не сегодня. Не теперь. Капрал Айзек Рифкин дает личные гарантии и….
−… подарки, − прошипел Рифкин. Подарки от него, легко раненого капрала охраны Айзека Рифкина, лежащего на распорной балке, под потолком конвейерного хранилища. А кому подарки? Тем кто расхаживает под ним, среди мертвых. Белоглазым. Поле боя осталось за ними. Прискорбно признавать, люди показали не готовность к войне. К серьезной войне. Совсем другой войне, отличной от той, о которой читали и изучали. Войне в темноте, в тесноте, войне ежесекундной, войне на измор, войне на сожжение всех сил, без всякой пощады, без всяких правил, без пленных, без переговоров, без маневров, без Красного Креста, без хер пойми чего, что бывает на обычной приличной войне. Не готовы к войне, где не оружие имеет значение, не огневая мощь, а желание победить, целеустремленность и характер. Как выяснилось, у людей — кишка тонка воевать.
Рифкин пощупал нагрудный карман, где хранил талисман − мятую записку от подруги. И записка давняя и подруга. Не срослось. Но вот записку от нее он таскал много лет. Для чего? Хрен пойми. На войне люди таскают с собой всякую всячину. Кто медальон, кто обручальное кольцо на цепочке, оловянного солдатика. Покойничек Морган носил пакетик с презервативом. Предохранялся, юморист задолбаный!
«Лиз,» − помнилось капралу имя подружки.
Она настаивала, чтобы он оставил службу, а он хотел её иметь на каждом увольнение. Желания не совпали, от того и не срослось.
«Ну и ладно…,» − попрощался он с давней любовью.
Капрал старательно прицелился в большущую емкость с горючим. Последний патрон, последняя возможность поквитаться. Все последнее. Для него, для павших и победителей. Для всех. Не помешала бы молитва.
«Адье, камрады,» − припомнил Рифкин «Прощай Оружие», а может какую-то другую толстую и умную книгу.
Белоглазый двигался слишком быстро. Для живого существа запредельно. Учуял ли, предугадал ли, уловил ли мысленный посыл человека, но вскинулся принять заряд в себя. Взрыва не последовало.
Раздумывать некогда и не о чем. По балкам и фермам, торопились гоминиды и хапы. Херушки вам, заюшки! Капрал перевалился с фермы. Никаких шансов выжить. Это не плохо.
Краткий миг падения, сколько там? секунда? две? совпал с неприятным открытием. Среди белоглазых находился человек. Или существо таковым казалось. Человеком.