Первая ночь моего правления запомнилась мне бесконечными совещаниями, летучками и звонками. Как же я ненавижу эту вертикаль власти! Почти вся верхушка страны собралась сейчас в Москве и каждый считал своим долгом позвонить мне и выдать свои умные и очень ценные указания! Пока я не потребовал от императора прекратить эту канитель, телефоны так и продолжали надрываться, не давая сосредоточиться ни на чем. И лишь после того, как он там одернул самых ретивых, пыл желающих мною поруководить малость унялся.

Забот хватало: коммунальщиков собирали с бора по сосенке. На каждого с трудом найденного специалиста приходилось по двойке-тройке прикрепленных недоучек, что тупо выполняли его указания, латая сети на авось и небось. О технике безопасности никто не вспоминал, так что несчастных случаев хватало. Но к утру пропавшую воду в центр подали.

О канализации я успел узнать столько, что теперь и захочу – не забуду. Забивший посреди Невского фонтан из дерьма очень способствовал скорости усвоения информации.

Медиков вытащили всех, невзирая на возраст и выслугу. Распределяли по больницам и моих однокашников, и столетних стариков, а были и такие. И никто не отказал, а многие уже и сами работали добровольно. Не обошлось без курьезов: каким-то образом в списки попали несколько докторов философских наук, но они отнеслись к произошедшему сугубо профессионально – по-философски и отправились на выделенные рабочие места до того, как разобрались с ошибкой.

Раскулачил клановых на их поредевшую гвардию. Теперь они не только патрулировали свои кварталы, но и помогали сводному столичному гарнизону. С военными дела обстояли не так уж и плохо, как мне казалось вначале: боевой вирус, а уже не приходилось в этом сомневаться, был настроен в первую очередь против одаренных, занимавших почти все офицерские звания, из нижних чинов заражались единицы.

Собственно, то же самое творилось и во всем остальном: после растерянности первых двух дней и чехарды смены власти места выбывших командиров, директоров и начальников заняли мало подверженные вирусу обычные люди и редкие обладающие иммунитетом одаренные, а жизнь столицы со скрипом и скрежетом двинулась дальше. Это не значило, что я мог, свесив ножки, почивать на своевольно занятой должности, но какой-то оптимизм внушало.

– Скажите, ваше превосходительство, вам не приходилось иметь дело с Varicella Zoster? Это…

– Я знаю, что это, – перебил я забирающего у меня кровь целого доктора наук с весьма характерной внешностью. – Приходилось. Не далее как этим летом перенес.

– Как так? – Гольдштейн от удивления резко дернул иглой, заставляя меня взвыть и вспомнить всю его родню по материнской линии – несомненно очень достойных людей.

– Перепил, – лаконично пояснил ему, когда пережил поток извинений.

– Это ж сколько надо было?.. Простите, ваше превосходительство, это не мое дело. А вы, господин майор? – обратился он к присутствующему в кабинете Земеле, который уже подвергся вампирской атаке и теперь недоуменно уставился на Соломона Ароновича, силясь понять, что тот спрашивает.

– Ветрянкой болел? – перевел я ему вопрос.

– А?.. – очнулся он. – Да болел вроде бы. В детстве. У родителей уточнить надо.

– Благодарю, – многозначительно произнес Гольдштейн, убирая пробирки в свой чемоданчик.

– Стоять, бояться! – поспешил приказать я, пока он не ушел. – С этого места поподробнее!

– В подробности, с вашего позволения, вдаваться все же не буду, – усмехнулся он в ответ на мои команды. – Неспециалисту понять трудно, поэтому только вкратце: новый вирус, мы назвали его Fugiens mortem, имеет общие корни с Varicella Zoster. Весьма элегантное решение – редко кто из одаренных имеет к нему иммунитет. Вы, ваше превосходительство, счастливчик! Впервые вижу, чтобы пьянка имела не отрицательные, а положительные последствия. Это не значит, что «летучая смерть» совсем для вас безопасна, даже обычной ветряной оспой можно заразиться дважды за жизнь, но несомненно ваши шансы на порядок выше, чем у остальных. Ваши тоже, – кивнул он Олегу.

– Вакцина от ветряной оспы существует?

– Да, существует. Это, к сожалению, не наша разработка, а наших японских коллег, но у нас есть образец, и его мы проверили при первых же подозрениях. Бесполезно! Вирус так изменен, что имеющаяся вакцина бессильна. Разве что теперь, когда мы знаем, в каком направлении работать, результат – вопрос времени.

– Хотелось бы побыстрее. – Я скривился, натягивая обратно свой неуместно парадный, но уже пропахший потом мундир.

– Всем хотелось бы, но не забывайте: у нас очень мало наработанной базы. При повсеместно принятом запрете на изучение одаренных мы до сих пор довольствовались лишь разрозненными данными.

– Кое-что по этому вопросу я вам, возможно, подкину, – сказал я, вспомнив о своей хранимой в тайнике уже целой коллекции носителей информации.

Началась она с той самой первой флешки Залесского, что когда-то давно разыскивал по доброму десятку поездов. Случайно затесался на ней целый раздел, посвященный в том числе и вирусам. Сведения крайне скудные, в основном на уровне гипотез, но кто знает, может быть, натолкнут исследователей на нужные мысли. Насколько мне было известно, только эта флешка и составила наследство Залесского, остальные материалы ненормального завуча сгинули в подвалах Приказа.

Вторым пополнением стали выписки и копии документов из архива, где я проработал без малого два года. Среди тонн мусора, которые вольно-невольно просматривал при сканировании, встречались иногда и драгоценные крупицы по теме. Если что находил – копировал и для себя. Охрана, живущая прошлым веком, только к выносимым бумагам придиралась, понятие электронных носителей еще далеко не везде прочно вошло в обиход.

Туда же добавились лабораторные журналы из Бобринского поселка, мои личные записи наблюдений за восстановлением источников, которых набралось уже за два десятка, но даже не это являлось изюминкой коллекции – по уши благодарный за дочь Сорецкий, начиная с июня, сам или с помощью своих людей периодически подкидывал мне на берег занятные посылочки. Первую, как сейчас помню, не приближаясь, издали смыл в Неву, после чего запаковывать их Папа перестал, но последующие появляющиеся на моем бревне разнокалиберные флешки я все равно никогда напрямую в руки не брал – перемещал ветрами. Что меня интересовало – вор догадывался. Неудивительно, с его-то опытом и знанием людей. Не все подарки шли в масть, встречался и откровенный бред, но полезного все же было больше. Там, я помню, тоже что-то про вирусы мелькало.

Кстати, надо узнать, что у меня по тюрьмам творится! А то, может быть, уже все заключенные разбежались, а я тут сижу и ни сном ни духом!

Пока я прикидывал, что отдать на откуп ученым, Гольдштейн закончил паковать свой груз и вопросительно смотрел в ожидании разрешения удалиться.

– А чем-то еще помочь я вам могу? Люди? Назовите фамилии, я вам их найду, если они здесь и живы. Материалы, оборудование, больные, трупы… Что вам нужно?

– Список людей мы сюда уже подавали, видимо, до вас не дошел. Я вам сейчас, ваше превосходительство, еще раз набросаю, это несложно! Тех, кто действительно может помочь, прискорбно мало. Оборудование… оборудование у нас лучшее, материалов тоже хватает. Я бы только попросил вас не дергать нас так часто, мы и без того работаем на износ.

– Хорошо, учту.

Подождал две минуты, пока Соломон Аронович скрипел ручкой по бумаге.

– А это как читается? – спросил я, споткнувшись на первом же имени, прочитав… не буду уточнять, что я прочитал!

– Хун Хунли. Понимаю, непривычно для нашего слуха. Это видный китайский ученый, прибыл вместе с их делегацией на свадьбу ее высочества. До того как началась эпидемия, у него был запланирован ряд лекций, встреч, в том числе и на нашей кафедре. Не думаю, что он уехал в Москву.

Посольства и дипмиссии стали моей отдельной головной болью. Слава богу, хоть большинство успело выехать из столицы на свадьбу заранее, вместе с двором. Но и тех, кто остался, мне за глаза хватало – далеко не все их сотрудники владели русским языком, а объясняться с ними как-то приходилось. Теперь вот с китайцами пообщаться придется, и идти явно самому надо, иначе мои подчиненные могут дров наломать.

– Я вам тоже подброшу информации к размышлению, – вмешался Олег, видя, что Гольдштейн собирается уходить. – Собрали первую статистику: большая часть заболевших – в северной или северо-западной части города. Окраины подвержены меньше. Данные, конечно, приблизительные, подсчеты нам еще вести и вести, но общую картину видно уже сейчас. Таблицы вам направлены, я просто заостряю ваше внимание.

– Обязательно посмотрю, – и, попрощавшись, ученый покинул мой кабинет.

– А как же наши? – спросил я Олега, вспомнив об устроенном дома лазарете. База стояла на южной окраине, а лежала сейчас, как я знал, почти четверть общего состава «Кистеня».

– Многие как раз из центра приехали, – пояснил он. – И я не говорю, что не заражаются совсем, но на первом отстойнике около порта заболеваемость намного выше.

– Надо будет Окунева насчет ветрянки просветить, пусть ребят по этому признаку распределяет. Надо же, детская болезнь, а какую дрянь из нее слепить можно! Значит, говоришь, на севере эту «смерть» выпустили… – Я подошел к уже порядком потрепанной карте города.

– Мне от тебя нужен приказ о начале эвакуации людей из северной части. Я к тебе с ним и шел, когда Гольдштейн перехватил.

– Где будем размещать? – спросил я, ставя автограф.

– Разберемся, поспи хоть час, на тебя смотреть больно. Третьи же сутки на ногах!

– На том свете отдохнем. Мне еще этого Хун Хунли приглашать, не матросов же в посольство отправлять!

В посольстве Китая нас никто не ждал, и это настораживало – когда сказал, куда направляюсь, мне все уши успели прожужжать протоколом и этикетом. Миновали закрытые, но никем не охраняемые ворота, зашли внутрь особняка. В нос пахнуло жуткой смесью винных паров, благовоний и чего-то явно наркотического, а в глубине здания раздавалось подобие музыки, живо напомнившее достопамятный концерт сестричек. У них тут что, пир во время чумы?

Оказалось – да. Пройдя на звук, мы нашли просторный зал, дальняя часть которого терялась за стеной плотного дыма. В центре на коврах возлежало четверо почти в хлам пьяных и одурманенных мужчин, которые тянули пары из раскочегаренных кальянов, а перед ними мельтешило несколько скудно одетых девушек, услаждавших затуманенные взоры танцами и музицированием. Девушки тоже явно были под кайфом. Услышав недвусмысленные стоны, обнаружил ложе, где полуголая парочка вяло занималась… понятно чем.

– Кто из вас Хун Хунли?

Один из лежащих сделал слабый взмах вглубь особняка. За неимением другого ответа пошел туда, куда послали.

Ученый был более оригинален: развалившись на самом ярком диване, что я видел в жизни, он вдыхал благовония из разожженной курильницы и слушал стихи, декламируемые юной девой без единой ниточки одежды.

Вслушавшись, узнал автора – Ли Бо. Давний совет Осининой – учить китайский я запомнил и помимо постоянной разговорной практики с Ли и Ваном нанял себе еще и учителя, который был ярым фанатом этого великого китайского поэта. Репетитор считал, что только через стихи можно понять язык, и заставлял меня заучивать их наизусть. Знал бы он, в каких обстоятельствах можно услышать строки Ли Бо!

Я накинул на чтицу валявшееся на полу покрывало и легким движением выставил из комнаты.

– Хаос уже настал. Пора прибавить порядка. Вы могли бы помочь. – Никак не ожидал, что придется обходиться без переводчика, а в своем произношении сомневался, поэтому старался говорить короткими предложениями.

– Увы, мой друг, люди всегда умирают, среди нас нет бессмертных. Я уже болен и скоро уйду к моей драгоценной Джиао!

– Н-да! – Конструктивного диалога у нас что-то не получалось, поэтому я бесцеремонно приступил к осмотру.

А проведя его – выругался. Не было у него Fugiens Mortem, а была начальная стадия пневмонии, которая лечилась если не на раз-два, то где-то близко. Для меня, по крайней мере.

Откуда-то сбоку выползли два укуренных охранника и попытались мне помешать. Указал на них своим сопровождающим и больше уже ни на что не отвлекался – раз этот китаец был первым в списке Гольдштейна, значит, он действительно ценный специалист-вирусолог.

Придя в себя, Хун Хунли оказался вполне нормальным человеком. Правда, только после того, как мне на моем корявом китайском удалось его убедить, что я не его предсмертный бред, а сам он в ближайшее время не умрет.

– У вас всегда так весело? – спросил я его, проходя обратно через общий зал.

– Страх делает нас слабыми, – отозвался ученый.

Отконвоировав и представив китайца Гольдштейну, озадачился – как они будут общаться? К счастью, Хунли неплохо знал французский – и на фига я язык ломал, объясняясь с ним? Так что языковой барьер не стал помехой, и вскоре они уже резво грассировали о своем, забыв обо мне. Лишь бы с пользой!

Пушка отстрелялась ровно в полдень, напоминая о несгибаемости Питера. И вместе со звуком выстрела ко мне в кабинет ворвался Олег с одним из порученцев.

– Ваше превосходительство, на юге собралась толпа, движется к центру!

– Много?

– Навскидку – несколько десятков тысяч, – вместо испуганного рядового ответил Земеля.

– Собирай оставшихся гвардейцев и сам облачайся, – приказал я ему. – К арсеналу их подпускать нельзя!

– В своих стрелять?..

Я сосчитал до десяти, добавляя энергии в свой «шарм». Мой штаб не знал, что их спокойствие и работоспособность во многом зиждились на моей искусственно раздутой ауре. Иначе было нельзя – когда я начинал, на многих лицах читалось уныние и отчаяние. «Шарм» стал моей палочкой-выручалочкой и проклятием. Ведь теперь я не имел права даже на минуту бессилия, одним своим присутствием внушая уверенность и надежду окружающим. Павел Потемкин, мой отец, определенно был не лучшим человеком, но за его невольные уроки я сейчас испытывал к нему самую глубочайшую благодарность.

– Понадобится – будешь!

Пилот, повинуясь моей воле, сухо кивнул. Он был счастливчиком и не знал ту историю, что проходил в школе я-Георгий. Даже просто отчаявшаяся толпа была опасной, а уж вооруженная! Меньше всего я хотел бы пережить то, о чем читал лишь на страницах книг. Тем более что в наших обстоятельствах бунт был обречен на провал – идущий рука об руку с эпидемией, он будет рано или поздно подавлен.

– Какие лозунги у толпы? – обратился я к дрожавшему как осиновый лист посыльному.

– Не знаю, ваше превосходительство.

– Олег, узнай, я в гарнизон!

История, даже несбывшаяся, любит повторения, пусть и гротескные. Батальон кронштадтских моряков с частью гарнизона собрался на брусчатке Московского проспекта. А я с установленного на постамент катера (где ты, мой броневичок?) толкал им речь:

– Наш город как корабль терпит бедствие! Кричит SOS на всех волнах! И все мы прикладываем усилия, чтобы он не потонул! Работаем из последних сил! А кто-то этим пользуется и разжигает вражду! Я не допущу анархии во вверенном мне городе! И для этого мне нужны вы! Отважные и честные моряки и военные, верные присяге! Так встаньте же со мной на его защиту!

На самом деле я мог орать хоть: «Зенит-чемпион!» – слова значения почти не имели. Радиус облака силы растянулся уже на уверенную сотню метров вокруг меня, влияя на настрой собравшихся, внушая им уверенность и решительность. За что я потом буду расплачиваться страшной мигренью, потому что удерживать его было чертовски сложно.

– Мы не будем стрелять в своих!!! – раздался выкрик из толпы черных бушлатов. О, нашелся кто-то устойчивый к «шарму»!

– А я не призываю вас открывать огонь первыми! Более того, тот, кто выстрелит до приказа, будет расстрелян мною лично как смутьян и подстрекатель к бунту! Но я требую, чтобы вы как один встали за моей спиной и были готовы к любому приказу вплоть до самого худшего! Если вы сейчас промешкаетесь, засомневаетесь, эти «свои» сметут последний оплот порядка в столице! И вы, и я знаем, что это от отчаяния, но когда они начнут вешать вас и ваших товарищей на фонарях, принципиальность никому не поможет! Мы все здесь заложники эпидемии, и, пока не найдено лекарство, ни меня, ни вас не выпустят из города точно так же, как и их, и всех остальных, кто сидит сейчас по домам у постелей больных или трудится, обеспечивая жизнь города! Вакцина будет найдена, уже есть первые результаты, так давайте постараемся сохранить наш Питер таким, каким мы его все помним!

Спрыгнул с катера, давая возможность командирам построить личный состав. Особого времени на раскачку не было – нам еще следовало занять намеченные перекрестки.

Успели. Поредевший гарнизон перекрыл северные выходы с Технологической площади до того, как первые ряды митингующих появились в поле зрения.

На площади не было памятников, на которые я мог бы взгромоздиться, но о помосте я позаботился заранее. Броневик, выдернутый из какой-то учебки, не имеющий даже боевых снарядов, послужил мне трибуной. Я ж говорю, что история любит поиздеваться!

Море. Море лиц окружило меня. Десяток моряков вскарабкались следом за мной на броню, но, если бы толпа захотела, они бы не спасли. Выходы с площади были перекрыты, деваться людям было некуда, поэтому я ждал, пока максимум собравшихся попадет в мое поле.

– Люди!.. – Что я нес, я и под страхом смерти не повторю – штамп на штампе, набор лозунгов. Вся надежда была на «шарм». – Вы шли ко мне? Вот он я, перед вами!

Проблема была в том, что народ и сам не знал, чего хотел, им просто было страшно.

– Пусть уберут тела с улиц!

– Уберем! Уже работаем!

– Нам нужен хлеб!

– Его величество Константин Второй уже распорядился отправить в Петербург эшелоны с продовольствием! Тем, кто нуждается, будет представлен продуктовый паек. Пункты выдачи организовываются при церквях и школах во всех районах!

– Нам нужны врачи!

– Врачей мало, и те, что есть, уже работают в больницах и госпиталях! В Москве сейчас собирается корпус добровольцев, уже к вечеру будут здесь! По радио постоянно передают сообщения, слушайте их внимательно! Мы пока не знаем, как победить болезнь, но что делать, чтобы отсрочить смерть, уже известно – сбивать температуру и следить за состоянием!

– Мы хотим уехать!

– Уехать?! Так я тоже хочу! Но я здесь и делаю что могу! И парни за моей спиной занимаются тем же самым! И еще тысячи людей по всему городу! Чтобы у вас были вода и тепло!

– У нас уже нет тепла!

– Все аварии на сетях сейчас под моим личным контролем! Потерпите чуть-чуть! Тепло будет!

– Во всем виноваты кланы! И одаренные!

– Одаренные?! – развернулся я в сторону выкрика. – Одаренные от этой заразы страдают первыми! Из всех моих знакомых на ногах осталось только двое! Кто-то провел чудовищную диверсию, убивающую нас в первую очередь. Не вас!!! Хотя вы тоже под угрозой! И вы сейчас движетесь в самые опасные районы!

Толчок в грудь почти сбил меня с башни, заставляя прикладывать усилия, чтобы не свалиться позорно в толпу. Восстановив равновесие, увидел заваливающееся на броню тело матроса, закрывшего меня от выстрела. Людское море колыхнулось, отпрянув от броневика, а я спрыгнул на колеса, чтобы только успеть закрыть мертвеющие глаза на знакомом лице. Я, без ложной скромности, очень сильный одаренный, может быть, даже сильнейший! Но увы, я не бог. Оживлять при прямом попадании в голову…

Забыв, что мой настрой влияет на собравшихся, я позволил истинным чувствам взять верх. А они у меня сейчас были отнюдь не позитивные. Со скачком эмоций произошел и резкий прорыв в способностях – расстояние перестало иметь значение. Облако силы, что еще недавно с трудом контролировал в пределе ста – ста пятидесяти метров, рывком разошлось по всей площади, по-прежнему служа проводником моей воли.

Обстановка кардинально поменялась. Теперь не я опасался толпы (а до сих пор на краю сознания такие мысли все-таки были) – теперь толпа боялась меня. Заигравшийся многоликий зверь, которого я терпеливо пытался успокоить, уже не сопротивлялся, а, жалобно скуля, молил о пощаде. Даже моряки, взявшие на себя функции по моей охране, инстинктивно стремились отодвинуться подальше.

Это их рефлекторное отшатывание немного отрезвило меня. Ярость, застилающую глаза, удалось взять в узду.

Подхватив на руки тело моряка, я вскарабкался обратно наверх.

– Я вас выслушал, теперь выслушайте меня! Его звали Гошей Большим. Моряк из простых, кому еще вчера я залечивал рану. Он охранял ваш покой от мародеров и что получил взамен?.. Петербуржцы! Я уже войду в историю как самый кровавый губернатор! Не заставляйте меня оправдывать этот титул! Вы идете на север, где опасность подхватить вирус – выше всего! Мы еще не знаем, кто выпустил смерть на наши улицы, но мы его обязательно найдем! И он не избежит наказания! А пока!.. Возвращайтесь по домам! Если у вас есть родственники и знакомые в северной части, которые еще не заболели, – дайте им приют! Позаботьтесь о своих и чужих детях! Выберите старших в своих кварталах, с которыми можно будет решать вопросы! Узнайте судьбу своих соседей! Проведите перепись! Если есть свободные мужчины, что могут встать под ружье, – добро пожаловать в столичный гарнизон! Мы будем рады любой помощи! Если есть незанятые женщины – помогите в больницах и пунктах помощи! Окажите содействие полиции! Патрулируйте свои районы и кварталы! Не давайте анархии и беззаконию взять верх! Когда все вернется на круги своя, вы сами сможете с гордостью сказать: и я приложил к этому руку! У меня все!

Давящая тишина стала мне ответом.

Что ж, можно себя поздравить: здесь и сейчас я оказался страшнее эпидемии. Первыми сдались особо подверженные «шарму». Расталкивая соседей, они устремлялись прочь, а следом за ними молчаливо потянулись остальные. Площадь опустела за минуты. Я еще успел заметить, как последние спешащие скрыться покидали свободное пространство, когда спасительная темнота приняла меня в свои объятия.

Расплата за перенапряжение – слабость, на которую я сейчас не имел права. Словно чувствуя это, мой полезный симбионт привел меня в порядок за рекордное время: уже через три часа я, неведомо как оказавшийся в здании Генштаба, отчитывался императору за очередной период. Стихийные выступления на всех концах города еще продолжались, но столь масштабных, как разогнал я, уже не было, – для подавления хватало демонстрации оружия, а также готовности его применить.

Две случайные встречи с Гошей Большим, одна из которых закончилась смертью кронштадтского моряка, подарили мне неподдающееся логике восхищение нижних чинов сводного гарнизона. Как мне докладывали, теперь среди матросов и солдат гуляли слухи, что я чуть ли не из лап смерти выцарапал его накануне, а над его остывающим телом рыдал кровавыми слезами и клялся отомстить.

Кому?!

Вдобавок в строй начали возвращаться те, кого оперировал в госпитале, рассказывая остальным байки о моем золотом сердце и небывалой мощи. Последнее было ближе к правде, но бегать и опровергать я не собирался: если доверие и авторитет, которые люди нарабатывают годами, сами шли мне в руки, смешно было бы этим не воспользоваться.

С офицерами и аристократами было сложнее – мешал возраст, но тут на выручку приходило то, что я и раньше был известен, а оказываемая с расстояния поддержка императора давала надежную крышу. Ну еще и «шарм», которым нужда заставила овладеть в совершенстве.

Придя в себя, с головой окунулся в текучку, разруливая то, что не мог решить штаб во главе с Олегом.

Ругался с Москвой.

Окончательно перешел на «государь» в общении с его величеством. И то только потому, что так было короче, чем «Константин Александрович». Впрочем, я и это-то обращение часто забывал добавлять.

Скандалил с клановыми.

Наживал врагов и союзников.

В придачу к военному положению максимально ограничил перемещение людей, ввел комендантский час.

Мародеров приказал расстреливать на месте, добавляя их тела к общим кучам, приготовленным на вывоз.

Дал широчайшие полномочия старшим патрулей, что мне, вероятно, еще аукнется.

По телефону и лично заставил кланы принудительно-добровольно передать под мое подчинение своих людей и технику.

Промышленники и купцы ломались, торговались, но открывали мне свои склады.

Простые люди несли в пункты помощи последнее.

Умирающему городу шла помощь со всей страны. Один Ярцев-старший снарядил два эшелона с продуктами и медикаментами, которые распределял по районам Борис. Он же вместе со своими помощниками взвалил на себя обязанности по остальной логистике, освободив людей для других дел. Два наши с ним недостроенных торговых центра мы отдали под нужды эвакуированных жителей из северных районов.

Открыл пункты прививок от ветрянки. Знаю, что поздняк, что надежды почти нет, но я не мог не попробовать! Запасов вакцины было мало, спросом до этого она не пользовалась, поэтому прививали только самых маленьких детей и сразу же отправляли на южную границу города.

Вечером прибыл обещанный корпус добровольцев, мгновенно растворившийся на просторах Петербурга.

Но всего этого было недостаточно.

Крематорий не справлялся с нагрузкой, и я скрепя сердце приказал Олегу и немногим оставшимся темным гвардейцам уничтожать тела прямо на улицах. Перекрестки и площади украсились выжженными ямами, а над городом повис мерзкий запах горелой плоти. Шашлык я теперь долго не смогу есть, потому что Дворцовую площадь не миновала сия печальная участь, а в мои окна залетали дым и копоть.

Нанеся самый первый и страшный удар, выбив почти десятую часть населения за двое суток, эпидемия продолжала собирать свой урожай, вспыхивая очагами в самых разных районах, в основном – по-прежнему на северо-западе.

Вся надежда была на ученых.

Не скажу, что на случайно обнаруженного в больнице Митьку у меня были обширные планы, но в мире, где сильный темный легко мог устроить локальный филиал огненной геенны, такие кадры были на особом счету. А с наследственностью названому брату тоже повезло. Человек, давший жизнь Дмитрию и подаривший отчество мне, был кем угодно, но не слабым магом: одно то, что его в свое время без проблем взяли в гвардию, о чем-то да говорит. И не знаю, где уж откопал Николай Васильев свою Диндилю, но породу она ему точно не испортила.

Я не много знал о Митькином обучении в академии Приказа – и виделись редко, и умалчивал брат о многом, – но не сомневался, что на минимальном уровне обращаться с МБК его натаскали. А одаренный в доспехе, даже новичок, – это супермобильный танк и боевой вертолет в одном лице, которому я нашел бы применение. Да те же тела бы на улицах уничтожал!

Но бледный и все еще пошатывающийся Дмитрий, появившийся на пороге моего кабинета, поломал планы одной фразой:

– Слово и дело!

– Э-э-э… Мы тут вроде бы не в кино снимаемся?..

Больше всего в этот момент мне хотелось дать брату в морду.

Пятиминутку с Олегом пришлось свернуть, благо уже все обговорили. Оглянувшийся в дверях Земеля, правда, успел увидеть короткий хук в челюсть, который я все же отвесил Митьке.

– Рассказывай! – приказал я брату, когда он вновь утвердился на ногах.

– Слово и дело! – упрямо повторил он.

Вот не знай я Митьку, решил бы, что это подстава, – только расследования заговора мне тут и не хватало для полного счастья! Но в этой жизни тех, кому я безоговорочно верил, можно было по пальцам одной руки посчитать, и брат входил в их число.

Снял печатку и продемонстрировал обратную сторону. Дмитрий завистливо покачал головой:

– «Аз»?! У меня только «Буки», и то из-за дедова архива, наверное. Я, конечно, подозревал, что графа просто так не дают…

– Не отвлекайся.

Митька вздохнул и приступил к рассказу, как он дошел до жизни такой.

– Наверняка помнишь, как дед вдалбливал нам списки агентов? – Я кивнул. – Кое-кого он передал только мне. – Произнося это, брат испытующе уставился мне в лицо, пытаясь понять реакцию.

А мне было все равно. То, что Митьке досталось больше информации от нашего легендарного деда, меня не волновало ни тогда, ни теперь. Я и той, что не слил Милославскому, никогда не пользовался: вот оно мне надо – лезть в это? Забывать не забывал, мало ли как жизнь повернется, но активности не проявлял. Тем более что у меня и своих появившихся связей хватало, чтобы быть в курсе основных течений и подводных камней. Одна Полина Зиновьевна чего стоила! Эх, бабуля!..

Не дождавшись и тени возмущения, брат продолжил:

– Люди там самые разные, в основном так называемые «слепые», то есть они даже не догадываются, кому конкретно готовят свои анализы и справки, знают только, что в Приказ, и все. Ты не представляешь, как мне побегать пришлось, чтобы этот механизм не распался, когда дедов доверенный человек умер! Да еще провернуть все это под носом у опекуна! – Ну, если я сумел два с лишним года скрываться, зная, как их машина работает, то уж Митьке-то сам бог велел! – И то одного потерял! – пожаловался он. – Это сейчас не важно! – оборвал он сам себя, хотя было заметно, что поделиться пережитыми трудностями ему хоть с кем-то хотелось, да и похвастаться – тоже, все же он не был еще матерым разведчиком, а был обычным двадцатилетним парнем. – Один из агентов запросил экстренной связи, стандартный канал его не устроил – слишком горячая информация. Не спрашивай, чего мне стоило получить увольнительную, – это была целая эпопея! Сюда я приехал двадцать седьмого, а двадцать восьмого меня ждали уже обратно на службе. Так что я теперь дезертир!

– Двадцать восьмого рано утром город закрыли. Порт, вокзалы и аэропорт – часов в шесть, а полностью перекрыли примерно к полудню. Я тебе хоть сейчас официальную справку со всеми печатями нарисую.

– Это имело бы значение, явись я в нашу управу.

– Только не говори мне, что это проблема! Ты не единственный, кто застрял здесь, а учитывая, что я сейчас высшая власть в городе и разрулю это в момент… Не мнись, как девица, выкладывай!

– Информация действительно оказалась горячей, – вздохнув, ответил брат. – Лопухин-Задунайский с потрохами продался.

– Не новость, мы еще в июне это обсуждали.

– Тогда мы решили, что кому-то из своих. В том забеге женихов, как ты его обозвал, кто только не отметился! Не только Лопухин интриги крутил.

– Однако так далеко зашел только он. И то мне не поверили!

– В тот момент это было бездоказательно! Пойми! – видя мой скепсис, воззвал он. – Я тебе верю! Верил тогда и тем более сейчас! Но кто я и кто он! Да что я распинаюсь – если уж тебе не удалось заронить сомнения!

– Из нас двоих только ты имеешь постоянный доступ к Милославскому и пользуешься его покровительством.

– Сказал мне человек, имеющий «Аз» на изнанке печатки! Чтоб ты знал: «Аз» – это уровень тайного советника!

– Мить, нас один человек воспитывал! И что такое «Аз», я знаю. Доверенное лицо императора, его глаза и уши, а в случае необходимости – голос. Иначе бы я сейчас в этом кресле не сидел! Кстати, садись уже тоже! – указал на стулья.

По-хорошему, Митьке еще бы сутки лежать, а он скачет со своими тайнами.

– Спасибо. – Из всех возможных мест Митяй пристроился именно на Земелино, почему-то я посчитал это знаком. – Лопухин не просто продался, он продался иностранцам, если быть точным – французам. Не знаю уж, на чем его поймали, но это факт. У меня есть неопровержимые доказательства. Хуже того, он об этом знает, просто пока считает меня мертвым. Так что чем скорее я доберусь с ними до Тихона Сергеевича, тем меньше шансов, что он начнет действовать.

– Так это из-за них тебя подстрелили?

– Буратов – его второй зам, он где-то засветился. – Я аж присвистнул от уровня информатора Митьки. – Передачу накрыли. Одно радует – портфель уже был у меня, а напоследок я их всех приголубил. Там горел даже камень! Чудо, что сам выкарабкался. Если честно, думал, что все! Кранты! Как я понял, за это тебя благодарить надо.

– Не меня. Тебя кто-то подобрал и доставил в больницу. А то, что я тебя там нашел, – случайность и стечение обстоятельств. Но при тебе ничего не было, я это точно знаю.

– Успел спрятать. Твой Ли – это нечто! Разыскал и принес, так что портфель уже у тебя дома. Я там почитал – Лопухину не отвертеться.

– Он один или кто-то еще?

– Связи с его кланом в бумагах нет, – правильно понял Митяй мой вопрос. – Не могу утверждать, что потом ничего не всплывет, но сейчас у меня только на него компромат.

– Где-то через час у меня сеанс связи с Москвой. Может быть, так передать?

– Горыныч! Я пока у тебя валялся, все передумал! Я даже до Тихона Сергеевича дозвониться боюсь – все разговоры в Кремле проходят через коммутатор, а контролирует его служба охраны. Ты можешь гарантировать, что Владимиру Антоновичу тотчас не доложат? В родную управу я тоже обратиться не рискую: Лопухин-Задунайский – это же не человек – это символ, легенда! Он и у нас в академии читает на пятом целый курс, так что нет никаких гарантий, что ему не позвонят, – связь никто не отменял!

– Я смогу добиться защищенного звонка Милославскому!

– Гор, как ты не понимаешь! Без тех бумаг, что есть у меня, этот звонок ничего не даст! Пусть Тихон Сергеевич и доверяет мне и тебе, но голословные обвинения против их давней дружбы?! Это будет то же самое, что и летом! Ему нужно своими глазами увидеть! И услышать – там и запись разговора есть! Ты тут борешься с эпидемией, а представь, этот вирус выпустят сейчас в Москве! Разом всю империю обезглавят! А у Лопухина есть такие возможности!

– Факсом передать?

– Кому?! Любой факс в Кремль пойдет через секретариат или канцелярию, где у Лопухина постоянно дежурят люди!

– Что ты от меня-то хочешь тогда?

– Горыныч, я ломал голову и так, и эдак! Только личная передача – из рук в руки! И только двум людям: Милославскому или самому императору! Больше никому!

– Мить, вообще-то мы тут в блокаде!

– Если кто и может вывезти меня отсюда с документами – то только ты! Заразным я быть не могу – ветрянкой переболел, успели просветить. Там, на месте, я уже смогу добраться до Тихона Сергеевича без свидетелей!

– Мне надо подумать.

– Горыныч, если он сейчас узнает, что бумаги уцелели…

– Мне. Надо. Подумать. Ты услышал!

Потратив все силы в попытке убедить меня, брат еще больше побледнел и начал заваливаться на стол. Пришлось тащить его на диван в комнату отдыха. Можно было его жизнью накачать, но сейчас мне требовалось немного побыть в тишине, а Митька, едва придет в себя, опять начнет агитировать против Лопухина. И не скажешь же ему, что через пару-тройку месяцев Владимира Антоновича не станет – зря я, что ли, руку ему жал в мае? Старик-монах продержался почти восемь месяцев, но это я ему хоть и не напрямую, зато от души зарядил – растерялся, не очень хорошо тогда свои возможности представлял. А с главой службы охраны императорской семьи я был ограничен коротким временем рукопожатия. Ну нет у меня статистики по этому «проклятию»! Грязное это дело – убивать вот так, исподтишка!

Но! Всегда есть это пресловутое но! Митька прав: Владимир Антонович сейчас вплотную стоял к императору и его семье. И черт его знает, на что он может решиться, если узнает, что раскрыт! Я почему-то не верю, что эпидемия – это его рук дело, но у него и без вируса возможностей хватит. А там, кроме всего прочего, есть одна небезразличная мне девушка. Я сам не понял, когда успел втрескаться в великую княжну Анну, но наступившая разлука ясно показала мне, какой я болван! Как-то незаметно первоначальный расчет сменился любовью. Не собственническими чувствами, как к Марии Задунайской, не безответной плотской страстью, как к Наташке, и не короткой влюбленностью, как в моих бывших подружек, – обычной любовью. И на этот раз я ее упускать не собирался! Хватит, набегался уже холостяком! Да и такой полезный тесть, как император, мне в хозяйстве сгодится, иначе без него мою девушку смогут принудить к какой-нибудь чуши типа династического брака.

А это все значит…

Впрягаемся!!!

Плохо только, что вывезти Митьку было реально исключительно в первый день, пока не развернули войска и флот. Сейчас я очень сомневался, что такой фокус удастся: вспыхнувшая в нескольких пригородах болезнь заставила блокировать столицу всерьез. Пока что не слышал ни об одной удачной попытке побега, а вот о неудачных – сколько угодно. Это, конечно, не показатель, об успешных никто трубить не будет, но чует мое сердце, счет там не в пользу бегущих. Теоретически я на своем МРМ мог бы рискнуть выскользнуть, но это я. Темному Митьке такое однозначно не по силам – скорости светлых ему недоступны. Поезда ходят только сюда. Самолет, катер или машину рассматривать не будем – разве что чисто поржать. Остается только пешком, что тоже очень сомнительно, или…

Подумав немного, вызвал к себе Руса, мне нужна была его набитая всевозможными сведениями голова.

Правда, явившись, он успел меня огорошить первым:

– К нам на базу Ангелина Потемкина привезла Михаила и Екатерину. Сама сидела за рулем. С ними перебралась часть прислуги, так что у нас теперь муравейник. Остальные ваши родственники исчезли в день смерти Полины Зиновьевны.

– В гробу я таких родственничков видал! – буркнул я.

– Не исключено!

– Подожди! Ты хочешь сказать?..

– Я допускаю, что у них может быть какой-нибудь бункер в пределах города, но тогда почему не взяли племянников?

– Рус, передай нашим – за Мишку теперь головой отвечаете! Выжили старшие или нет – мы еще долго можем не узнать, но если на моей личной территории умрет их единственный наследник!..

– Михаил Потемкин уже болен.

– Проклятье! С чего она вообще его перевозить стала?!

– Их особняк, если помните, близко к северной части. Наверное, просто опасалась там оставаться.

– Ладно, разгребать это все равно придется, но не сейчас. Рус, у меня мало времени, можешь мне срочно узнать, где сейчас Сорецкий? От твоего ответа многое зависит.

– И так могу сказать: в «Крестах» сидит.

– Как?! – опешил я.

– В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое его взяли с поличным на краже. Сперва сидел в изоляторе полицейского участка, а когда началась вся эта катавасия, перевезли в «Кресты». Не только его – около сотни задержанных туда же переместили. Тех, кто на мелочи вроде хулиганства попался, просто выперли, но уж Папу-то! Кто ж его отпустит!

– Как ты только это все отслеживаешь?! – восхитился я осведомленностью Францева.

– За это и цените. Да и Папа – это не та фигура, которую стоит упускать из виду. А с тех пор, как у вас с ним нашлись общие интересы…

– Ты и это знаешь? – прищурился я.

– Я сам лично тер с камеры ваш разговор. Доступ к тем записям только у меня. Простите, Егор Николаевич, но на вашей земле нет мертвых зон.

– Ладно, об этом мы тоже поговорим после. Значит, в «Крестах»… Любопытно! Чтобы такой человек – и попался с поличным на банальной краже?..

– Могу только предположить, что ему это было зачем-то нужно. Сами спросите. Вы ж теперь, как я понимаю, увидите его.

– Руслан, за языком следи!

– Нем как могила!

– Вот именно, а то в эпитафии напишу: «Он слишком много знал».

– За это и цените! – повторился Рус.

«Кресты» – очередной выверт двух известных мне историй. Был я как-то в своем прошлом Питере, записался на экскурсию по криминальному Петербургу, так и к этому мрачному комплексу нас возили. Не поручусь, что здешняя тюрьма стоит в точности на том же месте, но вот архитектуру повторяет один в один.

Папа был жалок и одновременно восхищал. Заросший щетиной, в вонючей арестантской робе, с переломанными и раздробленными пальцами, с погасшим источником, он по-прежнему оставался Королем с большой буквы. Не завидую я потом тем, кто осмелился на такое.

– Какие люди меня навещают! – насмешливо поприветствовал он меня, усаживаясь на прибитый к полу табурет.

Хоть и терпеть не могу, но при виде его пальцев сам прикурил ему сигарету и дал время насладиться куревом. Как я знал, сидел он в одиночке, а с его руками не то что спички, ложку удержать бы!

– Родилась у меня тут история. Оглянулся, а рассказать-то и некому! Дай, думаю, поищу умного собеседника где-нибудь еще! Вас вот нашел.

– Хорошая история без хорошего слушателя многое теряет, тут вы правы! Весь внимание!

– В одном городе жили-были вор и граф. Вор воровал, граф… графствовал?.. что-то в этом роде, короче. Но возникла нужда, и пришлось им пересечься. И не один раз. И всегда вор навещал графа незаметно. Не на машине, не на катере, но как-то оказывался у него на берегу. И так случилось, что вор стал немножечко должен графу. А тут аристократу понадобилось скрытно вывезти кое-что очень ценное. И кому, как не вору, с его тайным средством передвижения взяться за это дело?

– Трогательная история, за душу берет! Но тут не сказано ни слова, как вор сидел в тюрьме и как граф его оттуда вытащил.

– Очень просто. Граф графствовал, графствовал и дографствовался до поста генерал-губернатора. Чрезвычайного. Эпидемия, знаете ли, Данила Александрович!

– О! Так вас можно поздравить, ваше превосходительство! То-то я смотрю, мундирчик у вас золотом сияет!

Раскурил еще одну сигарету взамен приконченной за несколько затяжек, протянул Сорецкому.

– Шутки в сторону! Один пассажир до Москвы. С ним груз – сверхценный! Настолько, что уже граф окажется должен!

Своими умными волчьими глазами Сорецкий пристально следил за малейшими изменениями моей мимики.

– А руки и источник тоже вернете, ваша светлость?

– В счет погашения долга – да! Руки – сейчас, а источник – когда все закончится. Это будет страховкой, чтобы ты меня не кинул.

Выплюнув и растоптав бычок прямо на полу, Сорецкий протянул мне свои перемотанные грязными бинтами кисти.

– Это означает согласие?

– Да!

– Будет больно!

– Начинайте, ваше превосходительство! А то я подумаю, что вы, как девчонка, чужой боли боитесь!

– Не того на слабо берешь!

Ночка у меня выдалась та еще! За двухчасовые перерывы между звонками в Москву пришлось провернуть массу дел. Хорошо еще, скоростной доспех спасал.

Митьку забрали с «Трезубца». Сорецкий с вылеченными руками напоследок полоснул взглядом и скрылся в проеме люка подводной мини-лодки. Я в кои-то веки угадал! Исподтишка перекрестил их вслед. Как и прежде, недолюбливаю церковь, но в бога, кажется, начинаю верить.

На редкость ясное небо манило звездами. До очередного звонка императору был еще час, и возвращаться в свой кабинет не хотелось до… сами подставьте! А хотелось взять мех и летать, летать, летать! Выписывая пируэты и фигуры высшего пилотажа. Жаль только, что нам, губернаторам, это неподвластно.

Олег, сопровождавший меня в этой поездке, приказал править к Дворцовой площади. Но, проплывая мимо госпиталя, решил в него завернуть, чтобы хоть немного отвлечься. Плюс еще надо было хоть куда-то сбросить излишки силы – после прорыва, приключившегося при разгоне митингующих, постоянно плющило от переполнявшей энергии. В госпитале этому избытку быстро нашли применение – после зарядки где-то с полсотни «лечилок» и «капелек» меня наконец отпустило.

Шагая по до боли знакомым переходам, взглядом выхватил из суетящейся команды персонала то, чего там никак не могло быть. Никак!

Я плохо запоминаю лица, это факт! С простыми людьми это создает сложности, не отрицаю! Но одаренных я давно приспособился различать по совокупности внешних черт и источника, потому что двух совсем одинаковых в природе не существовало! А встречались еще и такие, что не имели аналогов, как этот.

Вместо шикарных черных кос – короткая стрижка под мальчика. Вместо привычных облегающих костюмов и платьев – бесформенный балахон добровольческого корпуса. Даже цвет глаз под линзами мне врал! Но источник! Источник врать не мог!

Схватил лжемедсестру за шиворот и, невзирая на сопротивление и возмущенные писки, потащил за собой.

Коридоры сменялись коридорами, пока я не нашел то, что требовалось, – кабинет главврача, ключ от которого все еще валялся в кармане моих брюк.

Втолкнул в него девушку.

– И как это понимать?!

– Как вы смеете?! Кто дал вам право?!

Никогда не бил женщин.

Никогда до этого.

Затрещина, данная от души, заставила девушку свалиться на пол.

– Ольга! Что ты здесь делаешь?!

Интерлюдия пятая

«Когда все пошло кувырком? – размышлял Владимир Антонович, чистя табельное оружие после выволочки, устроенной разгневанным шефом. – Вчера, когда, по уши в других хлопотах, упустил великую княжну?»

А ведь император что-то знал! Не просто так Ольга сбежала в Питер! Ох как не просто! Знать бы еще, что там между ними произошло? И с чего? Может быть, и удалось бы выкрутиться.

Или пять дней назад, когда узнал о происках Буратова?.. Кому он нес бумаги? Донес ли? И где и когда они теперь всплывут? И всплывут ли? Одни вопросы!

Группа, посланная на перехват, не вернулась. Не вернулся в Зимний и сам Александр. На месте предполагаемой встречи заместителя со связным остались лишь следы пожарища, но и Буратов, и старший в группе были сильными темными, огнем владели на уровне. И кто из них кого спалил? Хорошо бы, если они друг дружку взаимно приложили вместе с компроматом, но как в этом убедиться?

Буратов… Саня, Саня, чего ж тебе не хватало, что начал копать? А ведь и нареканий-то к тебе никогда не было! И ее высочество ты бы не упустил, что бы между ней и отцом ни произошло! Не раз даже думал, что хорошо бы тебя преемником назначить! Жаль только, французские «друзья» (чтоб им пусто было!) не одобрили бы такого хода.

Или за отсчет надо брать без малого четверть века?

На том проклятом Дне империи они с Тихоном получали первые генеральские звания. Приказы были уже подписаны, но вручение орденов и новеньких погон должно было состояться в торжественной обстановке всеобщего награждения. И то сказать, операция, которую они на пару провернули, того стоила!

Взрывы, смерти, паника… Поникший и сломленный Елизар Андреевич, передающий дела… Растерянность, настороженность и слабые нотки злорадства: засиделся старик в тепленьком креслице, ох, засиделся! Потерял нюх.

Неожиданные назначения, тщательно скрываемое ликование – траур же!

Расследование, что в последний раз вели в связке с Милославским.

Озлобленные неодаренные студенты, которым в силу отсутствия источника заказаны были высокие места. Ну так понимать надо – редко когда простой человек сравнится с одаренным! Из обычных единицы наверх пробиваются, а остальным уготована участь безликой серой массы. Но не дно же! Вполне пристойная сытая жизнь!

Студенты поразили и сплоченностью, и уровнем конспирации – клубок к их предводителю разматывали долго. Но, узнав, кто их вожак, удивляться перестал: должен же был парень хоть что-то от него взять!

Есть в жизни любого одаренного период, когда он думает не головой. У кого-то это время быстро пролетает, у кого-то затягивается, но миновать его не удавалось еще никому. Не удалось и Владимиру Антоновичу, тогда еще просто Володе – второму сыну провинциального помещика Лопухина.

Марьяшка… Даже спустя годы помнятся ее забавные веснушки и сладкие губы… Стоит ли удивляться, что вышло все так?

Суровый отец не принял беременную девушку, обратившуюся за помощью. Сам Володя тогда уже учился и не знал, к чему привело веселое кувыркание в стогу. Узнал лишь много позже. Не поленился, разыскал. Сын – конопатый рыжий малыш – никаких чувств не вызвал – ребенок как ребенок. К тому же на самого Владимира он похож не был и не унаследовал источник – и так случается в паре «одаренный – неодаренная». Нашел, посмотрел и забыл. Служба была важнее.

А знал бы, что через год после той встречи Марьяна умрет? И что парень попадет на попечение к чужим людям? Да ничего бы это не изменило! Неодаренный сын блестящему офицеру, стремительно делающему карьеру, был неинтересен! А еще было опасно расстраивать ревнивую клановую невесту, рискуя сорвать свадьбу.

В скромную съемную квартирку он успел за минуты до посланной группы захвата. Володя Ракшин (а ведь назвала в честь него!) навсегда исчез, так и не попавшись в руки следователям. А безымянное тело в лесу?.. Зверям тоже надо что-то есть! И не шевельнулось в душе ничего – аспирант был помехой, а помехи Владимир Антонович хорошо научился убирать за время службы.

А потом пришел он, Жак Монтинье, французский консул. И показал документы и фотографии. Так начался новый этап в жизни Лопухина-Задунайского, плавно приведший к сегодняшнему дню.

И что теперь готовит завтрашний?

Собрав пистолет, Лопухин привычным жестом убрал его в кобуру.

Что бы ни готовил – встретим!