Этот поезд в огне-е…

Я лежал на тюке с какими-то тряпками, слушал мерное постукивание колес и насвистывал прилипчивый мотивчик. Трудно быть в нашем мире подполковником с фамилией Васин и не знать эту песню. Слава богу, военная карьера завершилась до ее выхода, а то от шуток сослуживцев прохода не было бы. Хотя как раз в Пугачеве у курсантов в первый раз ее и услышал. А уж как могут доводить курсанты, скажет вам любой преподаватель.

…и нам не на что больше жать…

Поезд был вполне себе нормальный. Ехал из Москвы в Баку. Настроение было отличным — первая часть смётанного на коленке плана оказалась выполнена на все 100 %, а может и больше. Газеты, принесенные проводником скрашивали вынужденное безделье.

Ни на что не надеясь, принялся листать "Московские известия" и вот она, моя награда. Уже на третьем развороте: ушел из жизни, бла-бла-бла, скорбим и помним, бла-бла-бла, не забудем — не предадим… и фото Залесского в траурной каемочке. Оперативно сработал Милославский.

Каюсь, когда набирал номер, вдолбленный дедом в детскую память Егора и вспоминал пароль, который фигурировал в рассказах на ночь, поджилки тряслись, как у зайца. А вдруг дед просто нас развлекал байками, ничего не имеющими общего с действительностью. Но потом подумал: а что я теряю? Ну, окажется это каким-то левым номером, подумает человек, что его разыграли или ошиблись. Потеряю три минуты времени. А вот если это и вправду окажется телефон Милославского, то бонусов я извлеку из этого немеряно. Даже если пароль — липа, глава приказа заинтересуется хотя бы потому, что речь пойдет о его внуках.

О внуках догадался еще Егор, но окончательно сопоставил информацию уже я. Благодаря урокам и рассказам нашего героического, как оказалось, деда, кто есть кто в империи я знал на отлично. Причем не просто так, а с биографией, родней, имуществом и прочими полезными сведениями. Когда другим детям читали Муху-Цокотуху (да-да Корней Чуковский был и здесь!), нас с Митькой знакомили с деяниями значимых фамилий, с полным раскладом по лицам. И, надо сказать, было это совсем нескучно. Умел дед ко всем найти подход.

Так вот, возвращаясь к Милославским, были у деда и фотки юного Тихона Сергеевича. Это сейчас он старый, бородатый и весь из себя вальяжный, а в молодости был тощим парнишкой с характерным прищуром и фамильной родинкой на шее. И вот на него-то молодого и были страшно похожи два брата со старших курсов. И хоть выдавали они себя за других, Егор точно видел, что родство меж ними и Милославскими самое близкое. Только Егору не особо это интересно было, в училище многие под чужими фамилиями жили. А вот я нашел, как этот факт использовать к своей пользе.

Когда перестал трястись, поймал кураж и так точно повторил дедовы интонации, что похоже перестарался. Я даже успел подумать, как бы Тихона Сергеевича кондратий на радостях не хватил.

А ведь дед-то у нас круче Бонда, получается был. Вертелся в этом великосветском гадюшнике, да шпионил за всеми. А вечерочком, видимо царю сказки, наподобие наших рассказывал. Чтоб тому спать спокойнее было. Эх, дед, жаль, что тебя больше нет. Ты б такого бл…дства не допустил бы… Но, хоть за науку спасибо, выручила.

После моего триумфального выступления мы с Григорием метнулись прочь от интерната. Гвардеец ненавязчиво задал направление и привел нас на окраину Москвы в частный сектор. Почти сутки мы провели в каком-то заброшенном домике, о котором Григорий божился, что его "ни в жисть не свяжут, как есть" с ним. А на следующий день Григорий умотал на разведку, а я остался "на хатке жены деверя троюродного племянника". Подчинившись личной паранойе, тщательно обыскал дом, но ничего не нашел. Вышел во двор, что было строго-настрого запрещено Григорием, осмотрелся. Ничего особенного. Грязная по весеннему времени улочка, покосившийся забор, пустая будка. Задний двор выходил на какой-то вонючий ручей, за которым виднелись поля и длинная петля железной дороги. От скуки перебрал рюкзак, прихваченный Григорием для меня. Добротная неброская одежда, сухпай, отдельно немного денег, но явно не мои — моя нычка была поскромнее. Все, как я просил.

Посидел, подумал. Еще раз вспомнил все, что знаю о Григории. Подумал еще раз. А потом собрал из занавесок узелок, покидал туда часть барахлишка, еду, да и двинулся в сторону железки. Через полчаса ожидания нужный мне поезд сбавил ход на затяжном повороте. Рывок, прыжок, и вот я уже еду в неизвестность.

Прости, Григорий, но чей бы ты не был агент, дальше я сам. Больше я никому не позволю управлять собой ни из каких побуждений. Хватит.

Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать…

Перебираться куда-то на мчащемся поезде было откровенно стрёмно, пришлось ехать как есть. Пока доехали до какой-то узловой станции, страшно замерз, не май месяц-то. На станции долго караулил пассажирский поезд в нужном направлении, стараясь никому не попадаться на глаза. Пассажирский "Москва-Баку" как нельзя лучше подходил к моим планам, так что я рискнул пойти договариваться с проводником. Особо присматриваться было некогда, стоянка занимала всего 10 минут, но постарался выбрать самого пройдошистого. Человеком он оказался понимающим, к нуждам народа в моем лице отнесся благосклонно, особенно подкрепленным портретами мертвых царей. Неистребима тяга простого народа к этому виду искусства. Сказку, старательно сочиненную мной, слушать даже не стал, сразу назвав сумму, чем заслужил мою искреннюю признательность.

Жратва было захвачена с собой в достаточном количестве, а если что, думаю, мой проводник не откажется подзаработать еще копеечку. Развлечь себя смогу сам. Медленно, но верно поезд отдалял меня от Москвы с её проблемами.

Когда еще в лазарете я раздумывал, куда мне податься, мне вспомнилась одна книга, похожая на мои обстоятельства. Детдомовскому пацану надо было легализоваться, и он бросился в зону межклановых военных действий, выдавая себя потом за осиротевшего ребенка. План действий настолько подходил к моим реалиям, что я не стал ничего придумывать дополнительно, сосредоточившись на деталях.

В настоящий момент на территории империи острых конфликтов не было, но Вовка из параллельного класса хвастал, что его отец собирается взять его на войнушку против отколовшегося рода как раз в первых числах мая. Типа набраться опыта. Разумеется, все это говорилось лишь одному самому доверенному другу, но место было выбрано неудачно, и Егор услышал часть разговора. Тогда ему это было по барабану, а вот мне вовремя вспомнилось. Участок на Бакинском месторождении — яблоко раздора, которое попытался вывести ушлый глава рода из-под юрисдикции клана Волковых. Сначала хитромудрым делягам дали время одуматься, но те не воспользовались своим шансом. А теперь клан, чтоб не потерять авторитет, будет вынужден решать этот вопрос силой. Не удивлюсь, если хозяев специально спровоцировали на отделение, чтоб оттяпать лакомый кусочек. Мир другой, а люди те же. А пострадают, как всегда, не только зачинщики, но и мирные люди. Как раз сейчас городок при НПЗ превращается в зону умеренных боевых действий, и вскоре там начнется основное веселье. Все в самый раз: городок небольшой, но и не деревня, где все друг друга знают. Запустить работу нефтеперерабатывающего комплекса будет у нападающих первоочередной задачей, и, я надеюсь, на одного мальчишку никто не обратит внимания. Все как обычно: горе побежденным.

Трое суток путешествия пошли мне на пользу. Я наконец-то привел в порядок свои-Егоровы воспоминания и смог понять, чего же я хочу в итоге. Ожидаемо, это оказались: свобода, независимость, сильная родина и… небо. Я не Егор, и не готов всю жизнь посвятить людским болячкам. Ничуть не умаляю заслуг врачей, просто это не моё.

А вот возможность летать манила. Для одаренных существовали специальные доспехи — боевые роботы, отдаленно напоминающие костюм Железного человека, а для обычных людей — все остальное. Конечно, стать пилотом МБК (мобильный боевой комплекс) я бы не отказался, Наверно это круто, когда ты с небом наедине, без посредников, Ощущения, по слухам, непередаваемые. Остался б одаренным — стал бы всеми правдами и неправдами добиваться права пилотирования, но теперь эта дорога для меня перекрыта. Остается по-старинке сесть за штурвал летающей машины, только я еще не решил какой. Влюбившись в детстве в вертолеты с первого взгляда, я, похоже, уже перерос свою любовь и теперь был открыт для новых отношений. Впрочем, у меня еще есть время подумать, для начала надо подрасти, закончить школу, пройти медкомиссию и только тогда делать окончательный выбор.

Как же хорошо быть молодым!

И как это сложно!

Теперь, успокоившись, я ужасался масштабам жопы, в которую попал. При побеге из Москвы я прошелся по самому краешку и до сих пор не верил в свою удачу. Все столько раз висело на волоске, что только божьим промыслом и можно оправдаться. Взяв у проводника в аренду его простенькую читалку, я просмотрел часть скопированной информации. Что можно сказать: Залесский развернулся в нашем интернате во всю ширь. Курсанты ненавязчиво психологически обрабатывались, проводились сеансы гипноза и внушений. Не только я ходил на чай к начальству, других тоже приглашали. Неизвестно, как сработают эти закладки при отсутствии закрепления, но руководящих постов ребятам теперь явно не видать очень долго. Меня загипнотизировать не удалось, о чем есть пометка в записях, а чего хотели добиться с помощью садистских тренировок у Андреаса, теперь не узнать, но вряд ли чего-то хорошего.

Один раз мелькнула мысль бросить всё, объявиться и вернуться, но я ее задавил в зародыше. Помимо покойного Залесского и иже с ними, которых вычистит Милославский, в интернате останется непонятно чей агент Григорий свет Андреевич — бывший гвардеец императора, разговаривавший почему-то слогом неграмотного сельского лаптя. Все эти его словечки типа "токмо", "ни в жисть", "людёв" крайне плохо вязались с двумя высшими образованиями в не последних по уровню ВУЗах, значки которых здесь, кстати, было принято носить на парадной одежде. Но в парадке я Григория ни разу не видел, а о двух вышках узнал из его личного дела, мельком пролистав его в архиве перед побегом. Да и переигрывал товарищ не по-детски. С развитием радио и ТВ даже на самом отдаленном хуторе так уже не говорили. Это только немного наивный Егор мог принимать его неумелое притворство за чистую монету.

А ведь я его еще и лечил, падлу!

Неизвестны также имя и судьба покровителя Залесского и Ко. Вряд ли глава безопасного приказа поделится со мной информацией о ходе расследования. А пока глав. гад на свободе, я не могу чувствовать себя в безопасности.

Но самая главная для меня опасность на старом месте — это дети. Во-первых, они знали настоящего Егора. Пусть последний год он почти ни с кем не общался, подмену почувствуют. Во-вторых, училище предназначено для одаренных, а я теперь чистый сквиб. И в этом долбанном "Хогвартсе" меня просто заклюют, тут не надо быть гением психологии, чтоб это понимать.

Есть еще куча причин не ехать обратно, но перебирать их мне уже надоело — пора решать, как буду действовать на месте. Купленная на прошлой станции карта легла на стол.

Сейчас я примерно здесь, а надо мне вот сюда. Пожалуй, придется сойти с поезда пораньше. Кызыл-Бурун слишком близко к нужному мне району, станция там может быть закрыта Волковыми. А часть лишних километров попробовать преодолеть автобусом или электричкой. Жаль, что нет интернета, можно было бы составить оптимальный маршрут, не выходя из поезда, но чего нет, того нет… Можно еще к дальнобойщикам напроситься, но это на крайний случай. Это с проводником мне повезло, запихал в свое купе, не лезет с расспросами и прячет при всех проверках, а дальше может всякое случиться. Обидно будет попасться в шаге от цели. Хорошо еще пасхальная неделя идет, никого не удивит подросток, шляющийся на улице средь бела дня.

Решено, выхожу через час в Хачмазе.

Приняв решение, по-быстрому собрал свои нехитрые пожитки, сбегал в туалет, пока не закрыли, и стал ожидать прибытия.

Неожиданно состав начал сбавлять ход и остановился прямо посреди поля. Неизвестно откуда взявшиеся вооруженные фигуры выстроились по периметру вагонов, взяв окна и двери под прицел.

Оп-па, что за х…ня?

В наступившей тишине четко прозвучал голос по громкой связи поезда:

— Просим всех сохранять спокойствие и оставаться на своих местах. Это НЕ нападение и НЕ ограбление! Проводится спецоперация силами клана Алиевых. Просим приготовить документы и билеты для проверки, а вещи для досмотра. Повторяю…

Дальше я уже не слушал, лихорадочно перебирая варианты. Выхода не находилось. Но и просто так оставаться на месте было глупо. Распотрошив обратно только собранные вещи быстро отложил в сторону деньги и флешку. От медкарты, личного дела и других прихваченных бумаг из интерната я предусмотрительно избавился еще в Москве, соорудив нехитрый тайник неподалеку от домика Григория, а вот флешку прихватил с собой. Не могу сказать, что зря, все-таки я многое понял, изучая ее содержимое, но теперь она могла стать угрозой, попав не в те руки. Избавляться от нее надо было срочно. Взгляд зацепился за складную тележку проводника, задвинутую под стол. Выдрав ручку из фиксаторов (откуда только силы взялись?), загнал злосчастный девайс внутрь полой трубки, и, убедившись по стуку, что флешка провалилась до самого колесика, попытался приладить ручку обратно. По закону подлости, работающему во всех мирах одинаково, гадская железяка обратно не вставлялась. Потеряв на судорожных попытках секунд пятнадцать, взял себя в руки, глубоко вздохнул, успокоился и одним движением вставил ручку в отверстия стойки. На какую-то долю мгновения даже показалось, что источник снова со мной, так легко вдруг прошло это действие, но думать об этом было некогда. Крупные купюры аккуратно свернул и сунул в подпоротый специально для этой цели шов на поясе брюк с надеждой, что эта уловка сработает. Оставшиеся 3 десятки и мелочь распихал по карманам. Закинул сшитый за время пути из памятной занавески сидор за плечи и стал соображать, где спрятаться самому, чтоб не подставить проводника и не привлечь лишнего внимания к его купе с моим тайником.

Шум в конце вагона заставил поторопиться. Слегка сдвинув дверь, осторожно выглянул в проход. На мое счастье вагон был плацкартный, а проверяющие зашли с противоположного конца. Столпившиеся на проходе вопреки приказам люди, перекрикивая друг друга, пытались что-то выяснить у вошедших, всячески мешаясь и перекрывая обзор. Пользуясь случаем, я незаметно прошмыгнул на первые пассажирские места, освободившиеся на предыдущей станции. Окна просматривались снаружи и иного места, кроме багажного отделения нижней полки для пряток не оставалось. Юркнув под полку, затаился, ожидая дальнейшего развития событий.

Неожиданная стрельба где-то в соседнем вагоне спутала все карты. По всему поезду началась паника, жестко пресекшаяся захватчиками. Снова ожила громкая связь:

— Внимание, просьба сохранять спокойствие. Идет спецоперация. Оставайтесь на своих местах и не оказывайте сопротивления. Вам не причинят вреда. Приготовьте билеты и документы для проверки. Повторяю…

Лежать и ждать было страшно. Для достоверности стал специально накручивать себя, да так в этом преуспел, что когда полка поднялась, впуская в мое убежище свет и воздух, их взорам предстало невменяемое существо.

— Дяденьки, не стреляйте, не стреляйте, миленькие. Я больше не буду, не надо в меня стрелять, — бормотал я, мелко трясясь и подвывая.

Напрягшиеся вояки опустили стволы. Старательно держа руки на виду, я попытался выбраться из ящика.

— Козыев, помоги! — кивнул в мою сторону алиевец с нашивками сержанта.

Мощная рука вздернула меня за шиворот.

— Дяденьки, миленькие, не стреляйте, отпустите меня. Я больше не буду, не на-а-а-а-до… — продолжил я свой концерт.

— Парень, ты кто? Откуда здесь взялся? — попытался достучаться до меня командир. Он снова и снова повторял свои вопросы, а я старательно изображал истерику. Наконец, он не выдержал, и влепил мне смачную пощечину. Заткнуться получилось вполне естественно.

— Имя? Фамилия? Документы?

Зыркнув на сержанта исподлобья, сжался в комок, имитируя шок.

— Кто-нибудь знает этого парня?! — крикнул сержант в сторону пассажиров. Рядовой Козыев за шкварник выставил меня на обозрение в проход.

Осторожно выглядывающие со своих мест люди отрицательно мотали головами.

— Проводника ко мне! — продолжил сержант.

Подошедший проводник изобразил такое искреннее недоумение и негодование. Я почти поверил.

— Не было у меня такого пассажира, господин сержант. Видать на последней станции пробрался, поганец! Ух, я тебя, ворюга! Так и норовят все время!

Разошедшегося в гневе проводника оттащили от меня и отправили обратно.

— Козыев! Выводи на фильтр, пусть там разбираются! — с этими словами командир потерял ко мне интерес и вернулся к прерванному осмотру.

Уже знакомый детина ткнул меня в спину в сторону выхода.

Пока шли к дверям, боец проговорил в рацию:

— База, говорит восьмой, веду нарушителя, пятый вагон, встретьте.

— Восьмой, база на связи, помощь нужна?

— База, помощь не требуется. Тут то ли заяц, то ли воришка мелкий. Совсем ребенок.

— Восьмой, принято, выводи. Встречаем.

Теплый азербайджанский воздух, пахнущий свежей зеленью, ласково встретил меня за дверью вагона. Два бойца из оцепления подхватили меня с подножки, спустили с насыпи и уложили лицом вниз.

Со стороны головы поезда опять послышалась стрельба.

— Лежать, не двигаться! — Пропыленный ботинок несильно придавил мою голову к земле.

Рация охранявшего меня бойца ожила:

— База! Это третий! Второй вагон. У нас раненые. Он, сука прямо сквозь стены стреляет! Есть потери среди гражданских!

— Третий! Отходите! Отводите гражданских! К вам идет Шаман. Повторяю, сами не лезьте, отводите гражданских.

— База, понял, поторопитесь!

Знакомая вибрация в груди указала на применение мощной техники. Шум, треск.

— База, это Шаман. Клиент готов.

— Третий, доложите о потерях.

— Женщину с ребенком насмерть, у мужчины по виду средней тяжести. Еще две женщины насмерть. Сука, какая сука! Сержанта зацепило.

— Третий, отставить истерику. К вам сейчас пришлют смену и медика.

— Есть оставить истерику.

Послышались шаги, меня вздернули на ноги.

— Этот что ли нарушитель? Чего с ним возится-то! Пинка б дали, ясно ж что не волковский, — в голосе прибывшего просто плескалась лень.

— Тебя не спросили. Бери и веди на фильтр. Порядок знаешь.

— Есть вести на фильтр. — Очередной тычок задал мне направление для движения в сторону головы поезда. У раскуроченного второго вагона уже лежало несколько накрытых тел, чуть в сторонке стояли и курили бойцы.

— ……….? — на гортанном наречии спросил что-то мой конвоир.

— ………….! — явно послали его в ответ.

— …………..! — сердито прокричал мой охранник, подталкивая меня в спину, и зашагал дальше.

У небольшого палаточного лагеря меня передали другому подразделению, отобрали обувь, ремень и вещи. Заначку не нашли, но особо и не обыскивали, так, охлопали на предмет оружия и втолкнули к другим задержанным. В большой армейской палатке — на так называемом фильтре скопилось уже человек двадцать. Мужчины, женщины. Была даже парочка стариков. На меня посмотрели настороженно и снова вернулись к своим думам.

— Сидеть здесь. — Меня с силой усадили на грубую лавку.

Потянулось ожидание. Где-то через час заскочил фотограф, отщелкал всех у стены в фас и профиль и умчался куда-то дальше.

Один раз примерно за два-три часа нас поодиночке, в сопровождении конвоиров вывели к удобствам, выдали по бутылке воды и сухпаю в специальной одноразовой таре. Разговоры жестко пресекались. Снаружи доносились команды, разговоры, но почти все — на местном наречии, которого я не понимал. Если судить по интонациям, то простая рабочая обстановка. Так, в молчании, прошел еще примерно час.

А потом начался ад.

Интерлюдия 3.

— Так ты говоришь, еще утром он ничего не понимал, а уже к вечеру составил примерный план и одним махом разорил это осиное гнездо?.. — Старческая узловатая рука потянулась к чашке с дымящимся отваром.

— Да, господин, — бывший гвардеец Григорий стоял навытяжку перед монахом в простом черном балахоне стоимостью, превышающей среднюю цену автомобиля представительского класса.

— Расскажи еще раз, с чего все началось. Только факты.

Ни единым движением лица и тела не показав отношения к перспективе снова пересказывать прошедшие события, Григорий начал:

— 19-го апреля Скинкис проводил с моим подопечным индивидуальный урок по раскачке источника. Прямо с тренировки сам Скинкис доставил его в лазарет с предполагаемым срывом источника. Доктор погрузил мальчика в целебный сон. Приблизительно в это же время Залесский избил Скинкиса, и того также доставили в лазарет. Освободившийся доктор оказал врачебную помощь пострадавшему учителю и поместил в соседнюю палату. Согласно Вашим распоряжениям я напросился в сиделки к Егору Николаевичу. Мальчик окончательно вышел из сна 22-го рано утром, Тут же выяснилось, что его источник полностью разрушен и нет надежды на восстановление.

— Почему ты решил, что нет надежды?

— Так сказал доктор Залесскому. Цитирую почти дословно: "Науке неизвестен механизм работы и восстановления божественной искры источника в человеке. Помочь ему мы ничем не можем. Все в руках Его".

— То есть категорически он не отрицал возможности восстановления? — старик смочил горло очередным глотком горячего отвара. — Просто не знал, как помочь?

Гвардеец немного подумал и осторожно ответил:

— Да, господин.

Старик тяжело поднялся из-за стола и начал прохаживаться по келье, обдумывая какие-то мысли и нервируя Григория.

Несколько минут прошло в молчании.

— А как мальчик отреагировал?

— С виду довольно спокойно. Расстроился, но не сильно.

— Хммм… Дальше!

— Из подслушанного разговора моего подопечного с братом, я выяснил, что тот собирается бежать. Я тоже считал, что оставаться в интернате ему опасно, поэтому решил оказать Егору Николаевичу помощь, которую тот принял. В назначенный час я встретил его в саду и вывел на базу 2.

— А почему ты не ушел с ним сразу?

— Егор Николаевич приказал мне подготовить ему одежду и обувь. Я, к сожалению, не знал, что в палате есть готовый комплект, поэтому счел возможным оставить его ненадолго. К моменту моего возвращения Егор Николаевич как раз поднялся на третий этаж. Боясь задеть сигнализацию, я посчитал целесообразным подождать его на условленном месте.

— А Егор, значит, сигнализацию задеть не боялся?..

— Мне не очень хорошо было видно, но мальчик шел по коридору так, словно знал, куда и как шагнуть.

— Как-будто он видел эти ловушки?

— Да.

— А обычная сигнализация? Там же были камеры, датчики?

— По неизвестной причине автомат линии, питающей сигнализацию в распредщите, был отключен. Скорее всего Егор Николаевич отключил его перед проникновением. Там ничего сложного, все автоматы подписаны. Камеры были отключены по распоряжению Залесского еще в начале года.

— Дальше!

— По прибытию на базу я оставил знак для связного, но в условленное время никто не появился. — Тут Григорий позволил себе глянуть на начальство чуть укоряющее. Как ни странно, но старик вроде даже смутился.

— Все отправились контролировать людей Милославского. Очень уж неожиданно все завертелось. — Соизволил оправдаться перед подчиненным странный монах. — Продолжай.

— Не дождавшись связного, мне пришлось оставить подопечного и отправиться на базу 1. За время моего отсутствия мальчик исчез. Следов борьбы или похищения не обнаружено. Пропала также часть вещей и провизии. Все вещи с "жучками", как простыми, так и силовыми остались на базе. Егор Николаевич взял только "чистые" вещи. Даже рюкзак оставил, сделав, по-видимому, узел из имеющейся занавески. Поиск с собаками ничего не дал, вся территория двора засыпана перцем. Удалось только определить примерное направление поиска — объект явно ушел к железной дороге. В районе поворота обнаружены следы лёжки, но определить время и поезд не представляется возможным.

— Сам как думаешь, на чем прокололся?

— Могу только догадываться. В архиве лежало и мое личное дело с настоящими данными. Время бегло просмотреть его у подопечного было. Что-то его насторожило.

— Однако…

Старик еще раз прошелся по келье и, к облегчению Григория, уселся обратно за стол.

— Поиски мальчика продолжить всеми силами, но аккуратно. Это приоритетное направление. Вернешься в отдел, будешь им помогать.

— Но…

— Это приказ. Ту цепочку Милославский и без вас размотает, у него там еще и личный интерес имеется…

Старик некоторое время посверлил взглядом гвардейца, упрямо исподлобья смотрящего на начальство.

— Вижу, не понимаешь. Но это тебе и не нужно. Найдете Егора, отправишься к нему, попытаешься снова наладить контакт. Ступай, с Богом.

Григорий пристально посмотрел на монаха, низко поклонился и вышел из кельи.

Интерлюдия 4.

Василию с детства нравились поезда. Его первая игрушечная железная дорога, заботливо и аккуратно упакованная в коробку, до сих пор ждала, когда подрастет новое поколение Ворончихиных. Но при наборе в ж/д училище выяснилось, что стать машинистом Василию не суждено — врачи нашли какие-то отклонения в организме абитуриента.

Это была катастрофа. Глядя на страдания парня, родители отправили его на курсы проводников и, неожиданно, Василию понравилась его новая работа. Со временем он даже стал думать, что именно в этом его призвание. Новые лица, новые города, новые женщины. С одной пассажиркой, живущей на два города и постоянно курсирующей между ними, у Василия случился бурный роман, перешедший в брак. К моменту рождения дочери жена окончательно осела в Москве, а муж продолжал колесить по стране. Денег на ребенка требовалось немало, и Василий прочно освоил левые возможности своей работы. То посылочку перевезти, то лекарство из Москвы доставить, то скоропортящийся груз. Ну, и конечно, левые пассажиры. То кто-нибудь отстанет от своего поезда и останется на перроне в одних тапочках, то кому-то срочно потребуется из пункта А в пункт Б, а билетов нет. Тут-то и приходил на помощь неизменный проводник Василий. Начальство сквозь пальцы смотрело на грешки подчиненных, пока они не зарывались, а меру Вася знал.

Так бы и катался наш герой беззаботно по стране, но в семье Ворончихиных случилось несчастье. У дочки Настеньки при очередном посещении врача нашли опухоль в голове. Опухоль оказалась плохой и совсем почти не поддавалась лечению. Измученные родители бегали по больницам в поисках врача, решившегося бы на операцию, но везде получали отказ. Вероятность пережить операцию у Настеньки была минимальная. Девочка таяла на глазах.

А перед самым Новым годом случилось чудо. Лечащий врач позвонил и велел срочно приехать в муниципальную больницу N 15. На следующий день Насте сделали операцию, и прогноз оказался вполне благоприятным! А еще через месяц почти выздоровевшую девочку выписали домой!

Василий очень хорошо запомнил бледного, едва стоящего на ногах мальчика, вышедшего из операционной. Ведь именно на него показал ему Настенькин врач, объяснив, кто подарил новую жизнь его малышке.

Поэтому, когда на станции к нему подошел этот мальчик с просьбой подбросить до Баку, Василий сразу согласился, устроив своего благодетеля со всем доступным комфортом. Он бы и денег не взял, но видя крайне настороженное состояние парня, решил не пугать его еще больше и назвал сумму втрое меньше обычной таксы. К счастью, такая сумма у Егора, а именно так звали его благодетеля, была. В дороге Василий старательно помогал парню лишний раз не светиться перед людьми, чему тот был явно рад.

В конце пути благодарный отец собирался вернуть мальчику деньги и помочь выйти с вокзала незамеченным, но обыск поезда грянул как гром среди ясного неба. Встречая проверяющих, проводник искренне молил Бога о помощи себе и пассажиру. Бог не подвел. Мальчишка, спрятавшись в багажном ящике, так искренне изображал перепуганного "зайца", что Алиевцы даже на мгновение не заподозрили их с Василием в сговоре. Подыграв парню, как мог, проводнику только и оставалось, как перекрестить удаляющуюся хрупкую фигурку.

— Храни тебя Бог, Егор!

Дальше события завертелись, и Василию стало не до парня. Сначала была перестрелка во втором вагоне, потом уцелевших пассажиров второго спешно распределяли по пустым местам в поезде. Для эвакуации раненых, которых оказалось около десятка, быстро освободили как раз его вагон, с ними отправился медик, плюс нашлись помощники среди пассажиров, но все равно хлопот был полон рот. Потом состав тронулся в сторону Баку, сверкая зловещей пробоиной в стене второго вагона, оставляя позади волнения и приключения. А на вокзале пришлось побегать, перегружая раненых, их вещи, составляя отчеты, рапорты и прочие бумаги, сопровождающее каждое ЧП.

Поэтому, когда Василий на следующий вечер узнал из новостей о полном разгроме сил Алиевых в схватке с Волковым в этом районе, у него лишь остались силы прошептать вновь:

— Храни тебя Бог, Егор!