– Позволите дать вам на прощание совет, мессир? – прощаясь у порога, произнёс Шабриан.

Настал тот момент, когда у Карриса не осталось причин злоупотреблять гостеприимством лекаря. Заживление шло отлично, и он уже пару недель ходил без повязки. За это время они почти сдружились с циничным медикусом, и их прощание почти можно было назвать сердечным.

– Вы всё равно дадите его, вне зависимости от моего дозволения, – криво ухмыльнулся Каррис; широко улыбаться он по-прежнему не мог – молодая тонкая кожица болела от подобного напряжения.

– Да, потому что совет хорош, – не смущаясь, кивнул Шабриан. – Увы, мессир, я не мог не заметить, что у вас сформировалась некая зависимость от сильнодействующих веществ. Сейчас, когда я больше не смогу наблюдать за вами, у вас будет очень большой соблазн купировать боль настоем бикутис батхис или ещё чем-то подобным. И вот мой настоятельный совет: не нужно этого делать. Потерпите, мессир. Зависимость пока ещё недостаточно сформирована, и, убеждён, двух-трёх недель будет достаточно, чтобы избавиться от неё окончательно. Молю вас, мессир, продержитесь эти недели!

– Заверяю, что ваши страхи преувеличены, мэтр, – как можно бесстрастнее ответил Каррис. – У меня нет никакой зависимости, и уж подавно я не собираюсь пристраститься к дурной траве. Разве я похож на сутенёра или портового грузчика?

– Его светлость дюк Тенитис Второй был заядлым курильщиком дурной травы, – пожал плечами лекарь. – И, поговаривают, когда его подагра усилилась, он перешёл на кашах, который, якобы, его и сгубил. Увы, от этой дряни никто не застрахован. Мой родной брат, – лёгкая судорога пробежала по обычно насмешливому лицу медикуса. – Мой родной брат умер от злоупотребления кашахом. А начинал он с курения дурной травы.

– Я не стану этого делать, обещаю, – Каррис сочувственно тронул Шабриана за плечо.

– Поклянитесь, мессир, что если вам будет трудно сдерживать себя, то вы придёте ко мне.

– Клянусь Белым богом, – серьёзно произнёс Каррис.

– Хорошо, ступайте!

– Прощайте, мэтр Шабриан! И ты прощай, Чандри! Спасибо вам за всё!

– Берегите себя, мессир, – вздохнул лекарь.

***

В особняке возвращению Каладиуса обрадовались. Ну или, по крайней мере, вполне добротно изобразили радость. С тяжёлым сердцем маг вошёл в комнату, которая отныне должна была стать его комнатой. Слуги, надо отдать им должное, были вышколены преотменно – при том, что в комнате не было ни единой пылинки, все вещи лежали так, как их оставил мессир. Даже небрежно брошенный на кресло камзол так и остался сиротливо висеть на спинке, дожидаясь хозяина. Каррис не удивился бы, узнай, что служанки каждое утро аккуратно приподнимали его, чтобы смахнуть пылинки с кресла, и столь же аккуратно клали на то же место.

Здесь всё напоминало о мессире, и это оказалось очень тяжким испытанием для всё ещё болезненного молодого человека. С неожиданным для себя содроганием он лёг на постель Каладиуса, и воздушная перина показалась ему растревоженным муравейником. Казалось бы, за минувшие пять недель он примирился со случившимся и, вроде бы, не слишком-то переживал по этому поводу. И вот опять…

От всего этого неприятные ощущения на лице только усилились. Каррис, с тех пор как Шабриан снял повязку с его лица, несколько раз разглядывал себя в зеркало, пытаясь отыскать в искорёженном лице то черты Карриса, то черты Каладиуса. И, надо сказать, что пока что его образина была столь уродливой, что в ней, не сильно утруждаясь, можно было бы разглядеть лик самого Асса. Всё лицо было покрыто белесовато-розовой кожицей, какой-то неестественно гладкой, словно натянутой на барабан. И при этом сам рельеф лица был какой-то изрытый, словно изжёванный.

По просьбе Карриса Чандри осторожно брил ему голову раз в неделю, так что она сейчас куда больше напоминала череп, покрытый гниющим мясом. Впрочем, это не имело значения. Новый Каладиус, в отличие от прежнего, не планировал становиться завсегдатаем салонов и ассамблей, так что внешность сейчас не имела значения. Даже наоборот – в своих простых чёрных одеяниях, лысый и изуродованный, он как нельзя больше походил на тех страшных колдунов, о которых в детстве он так любил слушать россказни старухи Кенги.

Вот-вот должно было наступить лето, и Каррис планировал направиться в Латион. Однако сейчас путешествие было бы ему не под силу – сперва нужно было залечить раны. Как ни прискорбно, но ему предстояло задержаться в Кинае ещё на несколько недель. К счастью, бывшие знакомцы Каладиуса не спешили возобновлять знакомства – то ли уважали его скорбь по утраченному ученику, то ли, что вернее, просто позабыли об экстравагантном маге в водовороте светской жизни. Так или иначе, но Каррис был страшно благодарен им за такое непостоянство.

Молодой маг не решался признаться самому себе, но в глубине души осознавал, что Шабриан прав. Уже сейчас ему хотелось получить пусть даже ту невеликую дозу, которой снабжал его дважды в день лекарь. Ему был необходим этот лёгкий дурман в голове, который притупляет то, что нужно притупить, и обостряет то, что требует обострения. Каррису действительно казалось, что под воздействием снадобья Шабриана его мысли становились более ясными, поскольку не вились более вокруг непреходящей боли.

И хотя медикус всячески подчёркивал, что в составе его средства нет дурной травы, или бикутис батхис, как он предпочитал именовать это растение, но всё же было совершенно очевидно, что там присутствовали наркотические вещества. И это было именно то, что нужно для Карриса, который так и не пристрастился к спиртному. Отвлечься от боли и подумать о будущем.

Однако же он обещал Шабриану, да и самому себе, что не прикоснётся к наркотику. Помнится, когда мессир давал ему настой дурной травы после порки, то сказал что-то вроде того, что это был первый и последний раз в жизни юного Олни. Мессир ошибся. Впрочем, это была не единственная, и уж точно не самая страшная из его ошибок.

И всё же Каррис твёрдо решил следовать разумному совету лекаря и больше не прибегать к услугам наркотиков. Увы, но с каждым часом решимость его становилась всё слабее, уступая место неуверенности и слабости. Уже на следующий день, лишённый не только спасительного болеутоляющего, но и благотворного общества Шабриана, волшебник начал понемногу сходить с ума от назойливого, словно зуд заживающей кожи, желания вернуться в благословенное состояние лёгкого дурмана.

Следующий день дался ещё тяжелее предыдущего. Каррис почти не притрагивался к еде, все его мысли сейчас, казалось, были сфокусированы в одну точку. Он лежал на кровати – одетый и даже обутый, впав в какую-то прострацию, подтачивающую его волю. Лишь одна мысль билась сейчас в сжавшемся до размеров точки разуме.

Кажется, разум Карриса уже начал пытаться вступать в какие-то соглашения с его волей. Лицо, казалось, горело пуще прежнего, боль, перемешавшись с зудом, поглотила мага всего, без остатка. Может быть, это было следствием того, что окончательно прекратилось действие снадобья, которое он получал у Шабриана, но также это могли быть и фантомные боли. Возможно, именно таким образом организм Карриса пытался выклянчить новую дозу.

В эту ночь молодой человек не сомкнул глаз. Он то метался по широченной кровати, то замирал на долгое время, уставившись в одну точку, словно окоченевший труп. Постель была мокрой от его пота. Каррис то скидывал с себя одеяло, изнывая от внезапного жара, то в следующее мгновение уже тянул его на себя до самого подбородка, стуча зубами от неожиданного озноба.

Минувшие два дня казались ему бесконечными, и ужас сковывал сердце при одной мысли о том, сколько ещё впереди будет таких дней. Каррис бессильно хныкал без слёз, изнывая от жалости к самому себе. Едва лишь забрезжил рассвет, он кое-как поднялся, весь измученный, кряхтящий от ломоты во всём теле, и тихонько выскользнул на улицу. Он обещал Шабриану, что в подобном случае он сразу же направится к нему. Но он отправился к порту, в уже знакомый ему переулок.

Торговца и его подручного на месте не было – вероятно, для подобных личностей было ещё слишком рано. Но Карриса это не слишком смутило. Он направился в переулок и что есть сил заколотил по ставню. Он очень рисковал в этот момент – за подобную вольность его могли бы и убить, но магу сейчас было наплевать на всё.

Через некоторое время ставень слегка приоткрылся и в нём мелькнуло заспанное лицо старухи, покрытое крупными бородавками. Видимо, здесь привыкли к нетерпеливым клиентам, потому что старуха хотя и заворчала, но всё же спросила, чего нужно.

– Настой… – прохрипел Каррис.

– Деньги вперёд, – чувствуя себя относительно защищённой ставнем, каркнула старая карга.

Трясущимися руками Каррис развязал кошель и высыпал несколько монет на ладонь, даже не заметив, что одна или две шлёпнулись в грязь переулка, чтобы в скором будущем ненадолго осчастливить какого-нибудь доходягу. Затем он неловко ссыпал серебро в покрытую пятнами ладонь старухи, уронив ещё одну монету. И вновь он даже не сделал движения, чтобы её поднять.

Торговка на некоторое время исчезла, но вскоре появилась, держа в руке заветный флакончик. Ехидно ухмыляясь редкозубым ртом, она протянула его Каррису и тут же полностью захлопнула ставень. Молодой маг, больше похожий сейчас на последнего из бродяг, зубами выдернул кусочек скверного воска, которым была запечатана склянка, и прямо тут же, припав спиной к небелёной стене, сделал глоток.

Вскоре давящие границы мира стали понемногу отползать назад, возвращаясь к своим привычным горизонтам. Даже день будто бы посветлел и наполнился красками. Боль отступила, впуская другие чувства и ощущения. И это было настолько прекрасно, что слёзы навернулись на глаза.

Каррис взглянул на склянку. Там осталось не больше, чем на два-три глотка, а это значило, что завтра, или, в крайнем случае, послезавтра ему вновь придётся наведаться в этот вонючий проулок. Осознав это, он вновь требовательно застучал в ставень. На этот раз старушечье лицо появилось быстрее. Не говоря ни слова, Каррис вытряхнул на ладонь всё содержимое своего кошеля.

Он понятия не имел, сколько там денег. Сейчас он не смог бы сосчитать номиналы монет, даже если бы очень этого захотел. Но ему этого и не хотелось. Он ссыпал всё в шершавую морщинистую ладонь и произнёс лишь:

– На все.

На мгновение глаза торговки сверкнули алчным светом, она торопливо втянула внутрь руку, полную серебра, и исчезла во мраке своей зловонной дыры. Через некоторое время она, приоткрыв ставень чуть больше, вытащила полупинтовую бутыль. Увы, но жидкости в ней было едва ли на треть, но и этого количества хватило бы на пару недель. Совершенно осчастливленный Каррис зашагал обратно, улыбаясь этому новому приветливому миру.

***

Каррис был наркоманом, и это отметил бы уже всякий, кто его увидел. От нюхальщиков кашаха он отличался лишь более адекватным поведением. Дурная трава вообще, в отличие от того же кашаха, обычно умиротворяла людей, делая их счастливее, пусть счастье это и было всего лишь наркотической иллюзией. Те, кто сидел на кашахе, обычно бывали очень агрессивны, или же тупели почти до скотского состояния.

Однако же пристрастие Карриса влияло на него весьма пагубно. Он очень осунулся, в том числе и оттого, что стал мало и нерегулярно есть. Большую часть дня он проводил в наркотическом дурмане, в мире эйфорических грёз. Это не значит, что он лежал в постели, уставившись в потолок. Напротив, он зачастую ощущал необычайный прилив энергии, хватался за книги. Однако через какое-то время неизменно был вынужден признать, что смысл написанного постоянно ускользает от него, а те немногие крохи, что проникали в сознание, вскоре забывались. Причём каждый раз мага не покидало ощущение, что он понял нечто важное, но не смог это удержать.

Дни превратились в одну сплошную череду, разделяемую лишь приёмами отвара. Каррис лишь приблизительно мог определить количество прошедших дней по объёму содержимого бутыли. Но это нисколько не беспокоило – напротив, юноша упорно затыкал все бреши в стене, воздвигнутой дурной травой. Иногда в нём начинали шевелиться мысли прежнего Карриса, призывающие что-то делать со сложившимся положением, но этот, новый Каррис давил из безжалостно, словно личинок. Падать было так легко, и так приятно!

Иной раз молодой маг говорил себе, что ему просто необходим отдых. Что сейчас ему важно справиться с болью физической и духовной, а потом он, отдохнувший и обновлённый, вновь вернётся к своей нелёгкой жизни, к своему пути. Он отмахивался подобными отговорками всякий раз, когда у него возникали проблески сознания. Он не ставил каких-то конкретных сроков, не проводил определённой черты, словно боясь поймать себя самого на лжи. Главное – убеждал он себя – однажды я остановлюсь.

Прошло несколько недель. Каррис уже дважды ходил, чтобы возобновить запас зелья. Он всё больше терял связь с реальностью, и это могло вскоре привести к серьёзным проблемам. Кажется, владельцы его апартаментов становились всё обеспокоенней в отношении своего жильца, хотя тот по-прежнему исправно платил за обе комнаты, несмотря на то, что одна из них пустовала. Его терпели, потому что он не дебоширил, да и вообще был практически незаметен. Однако его образ жизни совершенно не соответствовал представлениям об образе жизни жильцов подобных апартаментов, так что то, когда его попросят на выход, оставалось лишь вопросом времени.

Каррис всё ещё не испытывал недостатка в средствах. Каладиус, привыкший жить на широкую ногу, хранил весьма приличный запас денег в квартире, да и сам бывший ученик мага накопил неплохой капитал. Увы, отныне доступ к кажущемуся неисчерпаемым счёту Каладиуса был закрыт, но в ближайшие месяцы это не должно было стать проблемой. Даже при таком образе жизни Каррис вполне безбедно мог бы существовать полгода, а то и больше.

Но вопрос денег совершенно не волновал молодого человека. Его уже хорошо знали в переулке, благо трудно было спутать его ошпаренное лицо с каким-то другим. И он был весьма желанным клиентом, поскольку никогда не считал деньги. Было совершенно очевидным, что и мерзкая старуха, и все её подельники неплохо наваривались на каждом визите Карриса.

Так прошла большая часть лета. Каррис медленно умирал, но находился в блаженном неведении относительно этого. Некому было схватить его за руку, некому было отхлестать его по щекам и окунуть в бочку с водой. Однажды, спустя примерно пару недель после расставания, к нему наведался мэтр Шабриан. Слуга доложил волшебнику о визите лекаря, но тот, ненадолго задумавшись, велел передать, что его нет дома. Вероятно, медикус расспрашивал слугу о состоянии жильца, а потому обо всём догадался. Так или иначе, но больше он уже не возвращался.

Падение же Карриса всё ускорялось. Теперь бутыль, которой раньше хватило бы на пару недель, заканчивалась меньше чем за неделю. Маг всё больше терял связь с реальностью, погружаясь во всё новые глубины разверзающейся перед ним бездны. Кажется, ему уже никто не мог бы помочь…

***

Перина промялась под весом – кто-то бесцеремонно плюхнулся на кровать. Лежащий на ней Каррис нехотя приоткрыл глаз – боль усиливалась, и нужно было бы уже принять новую порцию лекарства, но совершенно не хотелось шевелиться. Да, так и есть – на кровати кто-то сидел. В комнате было ещё достаточно светло – лучи заходящего солнца пробивались между небрежно задёрнутыми шторами, однако затуманенный наркотиком взгляд с трудом фокусировался на странном объекте.

– Очнулся? – насмешливо произнёс странный объект до боли знакомым голосом.

– Это вы? – Каррис довольно вяло попытался приподняться, но в нынешнем состоянии он столь же вяло отреагировал бы и на ушат кипятка.

– А кто же ещё? – всё с той же усмешкой отвечал гость.

– Что вы тут делаете?..

– Вообще-то это моя постель. Так что это мне следовало спросить тебя о том же.

– У меня галлюцинация… – Каррис плотно зажмурился, стиснув зубы, а затем вновь открыл глаза. Человек по-прежнему сидел на кровати на расстоянии чуть больше вытянутой руки.

– С чего вдруг такой вывод? – был ли гость галлюцинацией или нет, но он откровенно потешался над несчастным наркоманом.

– Вы мертвы…

– Похоже, ты слил остатки мозгов в нужник, мессир Каррис, коль позабыл главный закон Сферы – мёртвое не может воскреснуть. Я здесь, следовательно, я не мёртв.

– Это галлюцинация, – вновь повторил Каррис, пытаясь, главным образом, убедить себя самого. – Я просто перебрал с настоем. Вы не можете быть здесь, ведь я убил вас.

– А может быть, ты ошибся? – ухмыльнулся Каладиус. – А что если ты по ошибке убил себя, а не меня?

Каррис не понял, что произошло. Возможно, он моргнул, хотя ему казалось, что глаза его всё ещё расширены от удивления и беспокойства. Однако же тот, кто ещё мгновение назад был Каладиусом, вдруг словно превратился в его собственное отражение. Одежда не изменилась, но лицо теперь было определённо его собственным. От этого внезапно подступила тошнота.

– Так-то, мессир Каррис. Или лучше обращаться к тебе «мессир Каладиус», а? И коль уж ты такой непревзойдённый логик, то ответь: кто же из нас умер, если Каладиус жив?

– Мне просто нужно проснуться… – жалобно пробормотал Каррис, чувствуя, что по лбу струится холодный пот. – Это галлюцинация.

– Что ты ухватился за это слово, как тонущий за ветку? – поморщился Каладиус. – Почему бы вместо этого не поболтать со своим учителем, не предложить ему вина? Хотя откуда у тебя взяться вину?.. – брезгливо выпятил губу маг, глядя на мутноватую бутыль, четверть которой была заполнена настоем. – И всё-таки я плохо учил тебя, мессир Каррис. Похоже, ты забыл, что ещё в нашу первую встречу я предостерегал тебя от дурной травы.

– Это моё обезболивающее средство, – в голосе Карриса внезапно прозвучали оправдывающиеся нотки.

– Тебе не кажется, что ты несколько злоупотребил им, если у тебя, по твоим же собственным словам, уже начались галлюцинации?

– Как только раны заживут, я прекращу. А пока же мне слишком больно без снадобья.

– Прошло уже больше трёх месяцев, – фыркнул Каладиус. – Ожоги давно затянулись. Вся твоя боль – лишь в твоей голове. Она лишь оправдание для этого, – и он небрежно кивнул на бутыль с настоем.

– Вам-то какое дело? – неловко огрызнулся Каррис.

– Ты – всё, что осталось от меня, сопляк, и ты ещё спрашиваешь, какое мне до всего этого дело? – всё насмешливое благодушие как ветром сдуло с потемневшего лица мессира. – Да мне хочется выдавить пальцами твои глаза, когда я вижу, во что ты превратился! Помнишь, мессир Каррис, как мы мечтали стать величайшими магами мира? Как хотели держать в своих руках нити судеб целых народов? Так вот, даже в тот день, когда тебя пороли розгами во дворе моего кузена за пару украденных куриц, ты не был так далёк от этого как теперь! Потому что тогда ты был всего лишь деревенским пастушком, а теперь ты – просто ничтожество!

Каррис не знал, что ему делать. Он лежал, закрыв глаза, и хотел утонуть в перине, раствориться в ней, лишь бы оказаться подальше от мессира. Часть его рассудка, кажется, понимала, что тот был лишь плодом его воспалённого воображения, но сейчас он казался таким реальным.

– Простите… – неожиданно для самого себя вдруг пискнул он, несмело открывая глаза. – Простите меня, мессир… За всё…

– Только если ты возьмёшь себя за шкирку и вытащишь из этого болота, парень. Ты давно уже вырос из Олни Стайка, и довольно давно перерос Карриса. Каладиус – это то, кем тебе суждено было стать. А мне было суждено стать тем, кто откроет тебе эту дорогу. Лишь так я могу войти в историю, и раздери меня все демоны преисподней, если я позволю тебе это испортить!

– Но взяв ваше имя, я взвалил на себя весь этот груз… Что мне делать с ним? Мне кажется, я выбрал неверное решение…

– Выбери другое, – пожал плечами Каладиус. – Я, конечно, буду разочарован, но это пустяки в сравнении с падением со скалы.

Удивительно, но он сказал это как-то просто, без малейшего упрёка, словно о чём-то незначительном. Так, что Каррис почти не почувствовал укола совести.

– Но у меня есть бумаги только для Карриса и Каладиуса… А Каррис официально мёртв…

– Умоляю! – фыркнул мессир. – Да что это значит? Что это за официальность такая? Чем это зафиксировано? Одной из тысяч строчек в огромной книге магистрата Киная? Ты жив для всего мира, парень, кроме небольшой кучки людей с короткой памятью. Езжай в Латион, как собирался, и там никто никогда не узнает о том, что Каррис сгорел при пожаре. Да даже если ты через год вернёшься сюда, я думаю, никто не вспомнит эту историю!

– Вы думаете?..

– Я знаю. Коль у тебя кишка тонка для того, чтобы быть Каладиусом – оставайся Каррисом. С твоими талантами ты легко найдёшь наставника из Академии, а там уж недолго и до диплома.

– Спасибо, мессир… – просипел Каррис, чувствуя, что у него перехватывает горло.

– Ладно тебе! – махнул рукой Каладиус, вставая. – Быть первым учителем легендарного волшебника тоже неплохо. Смотри, не забудь поминать моё имя при случае!

– Никогда! – с юношеским пылом воскликнул Каррис, чувствуя, что по изрубцованной щеке побежала слезинка. – Я всегда буду помнить вас, мессир!

– Ты употребил сразу два одновременно самых смешных и самых трагичных слова в человеческом языке, парень, – усмехнулся Каладиус. – Живым практически не дано целиком постичь смысл слов «никогда» и «всегда». Они употребляют их часто, и почти всегда не к месту. Но ты юн, и пока что тебе это простительно. Ладно, рад был с тобой поболтать, но мне, пожалуй, уже пора.

– Мессир! – окликнул его Каррис, когда маг уже стоял на пороге. Каладиус остановился и насмешливо поглядел на бывшего ученика, словно зная наперёд, что ему нужно. – Мессир, последний вопрос… Скажите, а умирать больно?..

– Что я могу знать об этом, парень, ведь я – всего лишь галлюцинация, – блеснув зубами, ухмыльнулся Каладиус и вышел. Через дверь, как делают все люди.

***

В густых сумерках, предвещавших безлунную ночь, в порту можно было разглядеть странную фигуру. Несчастного необычайно трясло – то ли от тяжкой болезни, то ли, что вернее, от тяжкого похмелья. Он подходил к матросам, что-то спрашивая у них, но многие с явным отвращением отшатывались, едва лишь видели его лицо. Наконец обессилевший бедолага сделал то, с чего, пожалуй, следовало бы начать – подозвал мальчишку, одного из тех, что всё ещё слонялись по порту, несмотря на быстро сгущающуюся тьму, и что-то пробормотал ему, сунув в руку монету.

Паренёк кивнул и стрелой помчался вдоль причалов, приставая к морякам с расспросами вместо своего нанимателя. Некоторые моряки гнали парня взашей, но тот не отчаивался. И через некоторое время нашёл то, что искал. Быстро вернувшись к трясущемуся человеку, который сидел на бухте старого каната и, похоже, чувствовал себя совсем скверно. Тем не менее он поковылял вслед за мальчишкой к небольшому кораблику, уже готовившемуся отплыть, пользуясь отливом.

Всего несколько слов и звон небольшого кошеля – и человек неуклюже взобрался по трапу, а менее чем через полчаса корабль, подняв паруса на своей единственной мачте, отошёл от причала, унося из Киная то ли мессира Карриса, то ли мессира Каладиуса.