Летнюю кампанию 983 года руны Кветь трудно было назвать иначе, чем ошеломляющей. Палатийцы ещё долгие десятилетия будут с болью вспоминать это лето, когда по их землям словно бы пронёсся огненно-стальной шторм, снося всё на своём пути.

Как и полагал Каладиус, Кидуа довольно быстро согласилась на предложенные ей условия. Война с Коррэем, это досадное недоразумение, была прекращена. Вместе с тем дюк Кидуи разорвал союзнические отношения с Палатием, оставив последний в полнейшем недоумении, граничащем с паникой. В ответ латионские дипломаты пообещали значительно расширить морскую торговлю с княжеством, когда Труон окажется в руках завоевателей.

Спохватившись, король Палатия направил большую делегацию в Латион. Несмотря на подступающую зиму, десятки экипажей и саней, гружёные подарками и переговорщиками, прибыли в город, надеясь предстать перед королём Тренгоном и выпросить мир. Очевидно, в Шинтане почувствовали эту тревожную перемену, и, вопреки обычаям, готовы были на любые контрибуции, лишь бы не дать случиться той буре, что, по-видимому, созревала на юге.

Всё было тщетно. Дипломатов развернули, сообщив, что его величество слишком занят, чтобы их принять. В отчаянии палатийцы почти три недели прожили в Латионе, ежедневно по многу часов проводя у дворцового крыльца на всё набирающем холода воздухе. Однако же в итоге были вынуждены вернуться ни с чем к своему королю, заставив его очень серьёзно задуматься.

А к середине месяца арионна, когда даже в Палатие уже сошёл последний снег, началось вторжение. Принц Келдон хорошо продумал стратегию всей кампании. Поскольку он исходил из того, что Палатий не станет оказывать серьёзного сопротивления, не было нужды в проведении нескольких ударов с целью оккупировать территории или отсекать и уничтожать армии. Один мощный удар вдоль Труона, и никаких остановок.

Вся мощь латионских легионов должна уничтожить ту невнятную оборону, которую палатийцы всё-таки выставят, и, сметая всё на своём пути, будет двигаться на север, к Таверу. Именно Тавер, а не Шинтан был избран финальной точкой, поскольку Каладиус вполне доходчиво объяснил принцу, что данная война не должна зависеть от каких-либо формальных правил. Шинтан будет разорён так же, как и все города до него, как и впоследствии будет разорён Тавер. Это будет такая демонстрация силы, после которой любые признаки воли Палатия будут смяты, скомканы, и разодраны в клочья.

К своему счастью Белли располагался довольно далеко от реки, так что удар прошёлся мимо него. Так город, явно основанный под счастливой звездой, вторично избежал печальной участи, которая постигла его менее удачливых собратьев. Латионская армия не щадила ничего. Нет, они, как правило, не убивали мирное население, но города, сёла, деревни – всё шло в огонь.

В этом по-прежнему не было какой-то озверелости или ненависти, но была неумолимость. В этом легионы были похожи на бушующее пламя, уничтожающее всё на своём пути и равно безучастное ко всему. Иногда ещё можно было даже видеть слёзы на глазах легионеров постарше, которые смотрели на принесённое ими опустошение. Однако же приказ министра войны, или скорее даже приказ Каладиуса выполнялся беспрекословно.

После всех отчаянных попыток заключить мир, Палатий, к тому же лишённый поддержки Кидуи, сумел дать лишь пару сражений. Беда этого богатого купеческого государства была в укоренившимся мнении о том, что деньги решают всё. Именно поэтому Палата Гильдий, которая, по сути, заправляла Палатием, неохотно тратилась на армию. И до сих пор это худо-бедно работало.

Оба сражения палатийцы предсказуемо проиграли, причём значительная часть их армии просто сдалась в плен, даже не дожидаясь исхода битвы. Потери среди латионцев были минимальными.

Поначалу Каладиус планировал отбыть в Палатий вместе с Келдоном. Он знал, что эта война – его детище, и делал всё для того, чтобы это поняли и все остальные. Ему хотелось быть там, несмотря на дискомфорт военных лагерей и утомительность маршей. Принц исполнял бы любые его указания, и это видели бы все.

Однако у короля Тренгона было своё мнение на сей счёт.

– Вы постоянно забываете о том, что вы теперь – мой советник, мессир, – сварливо проворчал он, когда Каладиус обратился к нему с прошением. – Можно подумать, что мой сын нуждается в вас больше, чем я!

– Дело вовсе не в этом, ваше величество! Принц Келдон тут совсем не при чём. Просто я, как вам известно, во время предыдущей кампании использовал весьма эффективный метод взятия городов, который позволял значительно сократить потери среди легионеров. Моё присутствие там могло бы спасти многие жизни.

– Умирать – это их ремесло, мессир, – не терпящих возражений тоном ответил король. – Тогда как ваша работа, и ваша прямая обязанность – помогать мне советами. Полагаю, будет лучше, если каждый будет заниматься своим непосредственным делом.

Влияние Каладиуса было пока ещё не столь велико, чтобы перечить монарху, поэтому он остался в Латионе со странной смесью горечи и облегчения от того, что не придётся вновь переносить тяготы военных походов.

Через некоторое время настроения на фронте несколько изменились. Убедившись, что Латион не пойдёт на мировую, палатийцы словно бы несколько собрались и стали пытаться дать отпор. Конечно, после потери основных сил это было практически нереально, но несколько замедлить продвижение армии захватчиков всё же получилось.

Каладиус вторично обратился к королю с просьбой отправить его в Палатий, чтобы помочь со штурмом Шинтана, и вновь получил отказ. В итоге для того, чтобы овладеть городом, потребовалось около двух недель. Жители Шинтана проявили неожиданную ожесточённость, понимая, что договориться всё равно не получится. В Латион ежедневно летели голуби с известиями, и, хотя исход всё равно был всем совершенно понятен, король с большой досадой встречал каждый новый день этой необъяснимой задержки.

Великий маг теперь вновь был вынужден защищать принца Келдона, поскольку его величество довольно быстро нашёл виновника этой заминки. Впрочем, слегка остыв, король не мог не признавать, что сын ведёт кампанию безупречно.

Действительно, к Келдону нельзя было придраться. До сих пор войска маршировали споро и непреклонно, и, тем не менее, обозы вполне поспевали за армией, поэтому всегда была еда для людей и фураж для лошадей. Множество небольших отрядов латионцев обшаривали окрестности и реквизировали продовольствие у населения. Наученный великим магом, принц Келдон не особенно беспокоился о том, чем будут питаться местные жители.

Такая задержка при взятии Шинтана была вызвана, в первую очередь, отличной магической защитой города. Надо полагать, что даже если бы Каладиус лично отправился под стены осаждённого города, то и он не обязательно добился бы успеха. Столицу Палатия защищали лучшие маги, многие из которых заканчивали Латионскую академию, и даже если они проигрывали великому магу в мощи, то зачастую многократно выигрывали в опыте. Да и взломать привычным образом ворота Шинтана у него тоже не вышло бы, поскольку они имели куда более сложный запорный механизм.

И однако же Палатий проигрывал. Долгое время их главной силой было серебро, и это сказывалось на всём, в том числе и умении выдерживать осады. В какой-то момент оборона Шинтана была взломана. Совместными усилиями магов, учёных, инженеров, солдат удалось уничтожить крепкие ворота, ну а дальше всё оставалось лишь вопросом времени.

Доблестно сражавшиеся защитники, как могли, пытались удерживать пролом, и, надо сказать, сделали почти невозможное – город сопротивлялся ещё двое суток. Но после наступила развязка – неумолимая и беспощадная. Многие тысячи латионских воинов влились в улицы Шинтана подобно тому, как река в половодье затапливает все окрестности.

Однако принц Келдон, захваченный идеями Каладиуса, дал воинам лишь сутки на разграбление богатейшего города. Уже на следующий день разорённый и дымящийся во многих местах Шинтан был оставлен вражескими войсками, которые двинулись вниз по течению Труона к побережью Серого моря.

Это окончательно обескуражило несчастного короля Палатия, которого пленили в его собственном дворце, и которому Келдон так толком ничего и не объяснил. С монархом обращались вежливо и даже с некоторым почтением, но на все его мольбы, просьбы и вопросы было отвечено лишь ледяным молчанием. И вот теперь палатийский король следовал за армией завоевателей на север, вынужденный испить чашу унижений до конца. Он не был связан, к нему даже не была приставлена отдельная охрана, но он был пленником, и это было ясно даже несмотря на отсутствие оков. Да и бежать ему было некуда – его собственная страна теперь больше ему не принадлежала.

Тавер продержался меньше, но лишь только потому, что не имел столь мощных укреплений, как Шинтан. Вообще же жители «северной столицы», как именовали свой город сами таверцы, неплохо поднаторели в обороне против келлийцев, которые в последнее время всё чаще беспокоили палатийское побережье. Здесь очень серьёзно подходили не только к толщине и высоте крепостных стен, но и к весьма продуманной системе обороны со стороны порта, ведь северяне-берсерки как раз атаковали обычно с воды. Однако же, конечно, оказать серьёзное сопротивление могучей армии Латиона Тавер не мог.

И вот наконец долгожданный голубь прилетел в Латион. Кампания продлилась дольше запланированного срока – месяц увиллий уже почти достиг своей середины, однако это уже не имело значения. Теперь, когда Палатий покорён, возвращение армии не будет делом сложным. Келдон планировал переправить войска обратно по реке. А уж недостатка в судах быть не должно – помимо собственных у них теперь в распоряжении был весь немалый речной палатийский флот.

Король Тренгон тут же засобирался в путь – он хотел лично принять капитуляцию поверженного королевства, дабы кто-нибудь ненароком не решил, будто бы вся заслуга этой войны принадлежала исключительно принцу Келдону. Каладиус тут же изъявил желание сопровождать монарха, причём ровно по тем же самым причинам. На сей раз у его величества не было оснований для отказа, так что спустя всего два дня великий маг погрузился на ту же роскошную ладью, что и король Латиона. Вскоре многочисленная флотилия празднично убранных судов направилась вниз по течению, к устью Труона.

Не останавливаясь, миновали Шинтан, который представлял сейчас довольно жалкое зрелище. Каладиус так и не увидел столицу своей родины в период её былого расцвета – как мы помним, убегая из Токкея, они с Клайдием Сарамагой миновали город, так что юный Олни мог полюбоваться разве что на его величественные стены. Теперь он получил возможность лицезреть город изнутри, несомый могучими волнами Труона мимо прекрасных набережных, грандиозных дворцов и удивительных мостов.

Увы, но сейчас следы разорения были повсюду – великолепные белоснежные или розоватые фасады зданий были в подпалинах, словно белолицые красавицы с оспинами на щеках. Как мы знаем, король Палатия был пленён, и хотя торговые Гильдии пытались восстановить порядок в столице, толпы голодных и отчаявшихся людей то и дело обрушивались на богатые особняки в надежде найти что-нибудь съестное.

Король Тренгон всё время, покуда они проплывали захваченный город, гордо стоял на верхней палубе, надменно глядя на покорённое сердце Палатия. По его приказу оставленные в Шинтане легионеры сгоняли простой люд к набережным, дабы они приветствовали своего нового властелина, благо в этом месте Труон был уже настолько широк, что ни камень, ни даже простая стрела из охотничьего лука не достигли бы августейшей особы, не говоря уж о том, что цепь вооружённых до зубов латионцев отбивала у столичных жителей охоту даже злословить.

Каладиус, хотя и чувствовал себя несколько нелепо, неизменно находился рядом с королём. Возможно, тому это не слишком-то нравилось, но он не мог возразить. Мрачная, затянутая в чёрное фигура великого мага весьма контрастировала с пышным рыцарским нарядом его величества и вызывала безотчётный трепет даже в сердцах тех людей, которые не ведали, что именно этот человек в чёрном и обрёк их на страдания.

Когда королевская эскадра добралась наконец до Тавера, там собралась уже весьма внушительная делегация. Были многочисленные представители Палаты Гильдий, множество латионской знати, и даже посланцы Кидуи. Король в сопровождении неотлучно следующего за ним Каладиуса прошествовал в один из самых комфортабельных особняков города, в котором прежде жил бургомистр. Он объявил, что сегодня ему нужно будет отдохнуть, и назначил подписание капитуляции на следующее утро.

Как это и водится у Тренгона, церемония началась почти на два часа позже запланированного. Если бы Каладиус не знал хорошо привычки его величества, то решил бы, что он этим ожиданием хотел ещё больше усугубить унижение Палатия, но, скорее всего, король, как обычно, просто проспал.

В Палатие довольно странный порядок престолонаследия – короля там избирает Палата Гильдий, и чаще всего выбор свой они останавливают исходя не из личных волевых качеств человека, а из той покорности, которую он готов проявлять. Поэтому Каладиус многого и не ожидал, когда впервые взглянул на правителя Палатия, и именно поэтому не был разочарован.

Бледный полный человек с покрытой испариной лысиной, обвисшей нижней губой какого-то фиолетово-лилового оттенка. Россыпь мелких прыщей по всему лицу теперь, без отсутствия пудры, добавляла эффекта разрушения. Но более всего, конечно, корёжил этот образ страх. В облике короля не было ничего королевского; этот человек походил на галантерейщика, к которому в лавку ворвались грабители.

Его величество Тренгон, выступив с полной важности и себялюбия речью перед собравшимися, внезапно отошёл от плана, который наметил для него Каладиус. Кроме безоговорочной и полной капитуляции Палатия и признания протектората Латиона со всеми вытекающими последствиями, Тренгон потребовал от палатийского короля подписать ещё одну бумагу – акт об отречении от престола.

Это был совершенно бессмысленный шаг – как уже было сказано ранее, в Палатие король довольно редко представлял собой нечто большее, чем просто человека на троне. Естественно, это ни коим образом не могло вызвать династический кризис – Палата Гильдий в один миг нашла бы замену этому нелепому трясущемуся человечку. Не было в этом и какой-либо стратегической цели. Судя по всему, Тренгон хотел просто самоутвердиться таким образом и войти в историю этаким низвергателем королей.

Впрочем, Каладиусу было всё равно. Он не играл какой-либо официальной роли в церемонии – акт о капитуляции поднёс палатийскому монарху принц Келдон на правах завоевателя, а принял уже подписанную бумагу первый министр Тишон, да и то лишь затем, чтобы отнести её своему правителю. Великий маг стоял позади тяжёлого блистательного кресла, на котором восседал король Тренгон, и словно олицетворял собою демона Бастеда. И он замечал множество взглядов, прикованных к нему.

После того, как бумага об отречении легла в руки латионского короля, человек с прыщами уже больше не интересовал никого из присутствующих. Все дальнейшие переговоры велись исключительно с представителями Палаты Гильдий. Они касались вопросов репараций, статуса Труона, повинностей, которые должны быть возложены на Палатий. Всё это было совершенно не интересно великому магу. Его цель была достигнута – первая из множества целей, которые он поставил перед собой. Он взирал на происходящее оценивающим взглядом художника, любующегося только что законченной работой.

***

После подписания всех необходимых бумаг, как обычно, был объявлен банкет на две с лишним сотни гостей. Повара постарались угодить его величеству Тренгону, приготовив множество палатийских блюд, состоящих здесь, на побережье, главным образом из морепродуктов. Король воспринял этот жест благосклонно:

– Полагаю, мне пора привыкать к палатийской пище, – с ухмылкой произнёс он, заставив тайком нахмуриться многих из здесь присутствующих.

В кои-то веки счастливый Келдон, смеясь, припомнил Каладиусу те блюда, коими маг потчевал его в беллийской гостинице, после чего, ухватив за полу кафтана одного из поваров, стал допытываться, приготовили ли сегодня бульон из бычьих фаллосов. Бедолага, побледнев словно полотно, клялся и божился, что ничего подобного они не посмели бы подать сиятельным господам.

– Жаль, – всё ещё хохоча, принц отпустил наконец несчастного малого. – Хотел бы я поглядеть, как мой папаша будет уписывать бычий хрен!

– У вас нет и не будет врага страшнее, чем ваш язык, ваше высочество, – неодобрительно покачал головой волшебник, оглядывая лица гостей. Те тут же старательно притворились глухонемыми, всем своим видом показывая, что ничего не слышали.

Во время пира было много здравниц и поздравлений в адрес короля, а также, хоть и поменьше – в адрес принца. Но никто ни разу не упомянул великого мага. И хотя он понимал, что иначе и быть не могло, но всё же был несколько раздосадован. Поэтому при первой же возможности он постарался уединиться в одном из укромных уголков, куда меньше достигал свет множества свечей, и теперь сидел там, мрачно потягивая дорогое кидуанское вино, которое теперь, когда война с морским княжеством была позади, перестало быть контрабандным, и словно сделалось от этого чуть менее вкусным.

– Значит, вы и есть тот самый легендарный мессир Каладиус? – к пребывавшему в задумчивости магу подошёл смуглый мужчина в дорогом, но достаточно строгом наряде.

– Не знаю, отвечать ли мне, поскольку сложно понять – это вопрос или утверждение, – проворчал волшебник, всем своим видом показывая нежелание продолжать разговор.

– Вы правы, я и так знаю, кто вы, – на фоне смуглого лица сверкнувшие в улыбке зубы казались ещё белее. – И чтобы соблюсти приличия, позвольте представиться. Граф Рессилио, полномочный посол княжества Кидуа в Латионе.

– Что ж, тогда мы в равных условиях, поскольку я тоже знал, кто вы, милорд, – недружелюбно ответил Каладиус. – Поверьте, я весьма рад нашему знакомству.

– Я знал, что внешность бывает обманчива, но не думал, что настолько, – вновь улыбнулся кидуанец. – Но коль скоро вы мне рады, можете оказать мне честь и уделить несколько минут вашего времени для беседы?

– Пожалуй, мой отказ может быть чреват дипломатическими последствиями? – буркнул маг, но всё же указал графу место подле себя.

– О, сейчас никто не захочет ссориться с Латионом, – заверил посол, охотно присаживаясь. – Предпочитаете кидуанское? Сенневуар девятьсот семьдесят шестого?

– Биррийское семьдесят первого, – покачал головой Каладиус. – Моё любимое.

– О, и где же наливают сие чудо?

– За королевским столом, пожалуй, ещё осталось несколько бутылок.

– Увы, я живу в Кидуе, и у меня даже есть поместье в Бирри, но мне не под силу достать такое… А не перебраться ли мне на службу к его величеству Тренгону, что скажете, мессир? У меня складывается ощущение, что все наши лучшие вина утекают к вам.

– Издержки нации торговцев, – пожал плечами Каладиус. – Зачем употреблять то, что можно продать?

– Да, это вы верно подметили, – Рессилио рассмеялся, ничуть не обидевшись. – В этом мы схожи с бедными палатийцами, не так ли?

– Да, но только у вас пока ещё выпали не все зубы.

– Это правда, мы вполне в силах постоять за себя.

– Весьма ценное качество для государства.

– Я слыхал о вас и раньше, мессир, – внезапно поменял тему посол. – Ведь вы какое-то время жили в Кидуе.

– В Кидуе, в Саррассе, в Палатие… Проще перечислить места, где я не жил, милорд.

– Да, но в Кидуе вы прожили достаточно долго, не так ли? Одно время в Кинае все только о вас и говорили. Вы ведь пережили трагедию, не так ли?

– Когда живёшь три сотни лет, то и дело переживаешь трагедии, милорд, – волшебник говорил небрежно и отстранённо, но внутренне напрягся.

– Ну одна из них случилась не так давно. Ведь вы потеряли ученика несколько лет назад, не так ли?

– Всё верно, – нехотя кивнул Каладиус. – Но ваши соболезнования уже запоздали, так что можете не трудиться.

Пользуясь полумраком, маг вперил в лицо посланника пристальный взгляд, пытаясь прочесть подоплёку этого разговора. Неужели что-то всплыло из его прошлого?

– И всё же я их выражу, – слегка поклонился кидуанец. – И вы решили перебраться в Латион? Чем же вам не угодило наше государство?

– Я прожил в Кидуе больше десяти лет, и всё это время перебивался случайными заработками, сопровождая торговые корабли. В Латионе я всего пару лет – и уже советник короля. Думаю, это вполне наглядное объяснение.

– Более чем, мессир. Увы, мой кузен оказался не столь проницателен в выборе советников, как его величество…

– Ваш кузен – дюк Кидуи?

– Один из кузенов, – усмехнулся граф. – У меня их несколько.

– Вас можно поздравить, милорд, – шутливо склонил голову маг.

– И как кузен своего кузена, я хотел бы спросить вас об одной вещи, милорд. Не тоскуете ли вы по морскому пейзажу, по деловой суете Киная, по наисвежайшим устрицам из залива Дракона, в конце-то концов?

– Вы предлагаете мне вернуться в Кидую?

– А что же ещё? – воскликнул Рессилио. – И поверьте, правитель Кидуи будет сдувать с вас пылинки, он сделает вас верховным министром раньше, чем вы успеете скинуть дорожный плащ! У вас будет всё, что пожелаете!

– Почему вы делаете мне подобное предложение, да ещё и на таких условиях? – против воли, глаза великого мага зажглись гордым огнём. То, что говорил этот человек, было весьма приятно и лестно.

– Потому что все знают, что всё это – ваших рук дело, – посол окинул широким жестом зал, но подразумевал под этим, очевидно, весь Палатий целиком. – Целое лето в Кинае только и разговоров, что о великом маге Каладиусе. Что король Латиона шагу не может ступить без вашего совета, что именно вы прекратили войну в Коррэе и надоумили его величество заключить торговый союз с Кидуей. И эта грандиозная война – также ваших рук дело. Неплохой послужной список для человека, меньше года исполняющего роль советника!

Граф Рессилио, похоже, неплохо подготовился к беседе с великим магом. Например, он разузнал, что тот большой любитель вин. Очевидно, заговорив о вине, он надеялся расположить к себе собеседника. Но совершенно нечаянно он совершил единственно верный ход – дал Каладиусу то, чего он так ждал сегодня, а именно – признания. Он дал понять, что хотя все и чествуют Тренгона и Келдона, но хорошо знают истинного виновника торжества.

Волшебник постарался этого не выдать, но он явно теперь чувствовал к кидуанцу куда больше симпатии. Однако же усилием воли он сумел сохранить мрачность лица, надеясь, что зажёгшиеся радостью глаза не будут заметны в тусклом свете.

– Что ж, я не стану проявлять ложную скромность, – заговорил он. – Да, это всё сделал я. И поэтому, думаю, вам вполне ясно, что у меня нет никакого желания покидать латионский двор. Думаю, здесь мои способности будут востребованы в полной мере.

– Поговаривают, что у вас есть весьма могущественные враги, – с лёгкой досадой в голосе проговорил граф. – Не опасаетесь ли вы за собственную безопасность.

– Если вы не заметили, милорд, то я сам – весьма могущественный враг, – хищно улыбнувшись обожжёнными губами, ответил Каладиус. – Полагаю, опасаться должен не я. Скажу прямо – вам нечем меня заинтересовать. Всё, что вы хотите мне предложить, у меня уже есть. И даже больше – у меня есть королевство, которое готово своими копьями вершить мои планы, а не только гоняться за барышами. Можете ли вы обещать мне то же?

Кидуанец промолчал, понимая, что волшебник прав.

– Кидуа ради сиюминутной выгоды, не моргнув, предала союзника, тем самым допустив весьма существенное усиление соседнего, и будем говорить прямо, довольно агрессивного государства. Было ли это мудро? Едва ли. Но было ли это предсказуемо? Увы… – Каладиус вновь поднял бокал с вином, разглядывая рубиновую влагу сквозь играющий хрусталь. – Вы весьма точно подметили, милорд, что не пьёте сами доброго вина, поскольку выгоднее его продать. У меня другие представления о мироустройстве. И потому я не смогу достичь своих целей в Кидуе.

– Это ваш окончательный ответ? – вздохнув, спросил граф. – Боюсь, он покажется достаточно обидным моему кузену.

– Тогда просто передайте вашему кузену, что я слишком люблю хорошее кидуанское вино, чтобы ехать в Кидую, – усмехнулся маг.

– Что ж, спасибо, что уделили мне время, – посланник явно сник, огорчённый отказом. Он поднялся, но вдруг вновь сел. – Могу я попросить вас об откровенности, мессир? Это очень важно. Скажите, вы планируете восстановить империю? Однажды и Кидуа разделит судьбу Палатия, ведь так? Эта война – ведь это же была показательная порка, не правда ли?..

– Латион и Кидуа – добрые друзья и союзники, – бесцветным голосом с непроницаемым лицом проговорил Каладиус. – Покуда у нас общие цели, так оно и будет. Вы можете ни о чём не беспокоиться, милорд.

– Я, конечно, плохо знаю вас, мессир, но у меня стойкое ощущение, что теперь, когда у Латиона есть вы, мы больше не можем позволить себе такую роскошь… – чопорно поклонившись, кидуанский посол удалился.

***

– А сейчас, господа, попрошу внимания! – король Тренгон, слегка хмельной, внезапно поднялся с полным бокалом вина.

Шёл второй из трёх дней празднований. Была та же зала, те же люди, вновь столы, ломящиеся от блюд, и снова – те же хвалебные речи в адрес короля и принца. Конечно, вчерашний разговор с кидуанцем пролил бальзам на раны великого мага, но сейчас он вновь был не духе, да к тому его раздражали духота и гул голосов. К счастью, после слов короля хоть на время наступила тишина…

– Я услышал много здравниц и поздравлений за последние дни, – заговорил его величество, когда голоса стихли. – И в мой адрес, и в адрес моего сына, который, без сомнения, также этого достоин. Но все вы забываете ещё об одном человеке, который достоин этого не менее, а может быть даже и более, чем мы. Человеке, без которого ничего этого не случилось бы. Да-да, господа из Палаты, вглядитесь хорошенько в этого человека, ибо это благодаря ему вы обязаны теперь закатывать такой пир, – едко усмехнулся Тренгон и широким жестом указал на сидящего рядом Каладиуса.

Впрочем, этот жест был не нужен. Едва лишь король заговорил, все уже всё поняли, и на великого мага и без того были устремлены сотни глаз. Сам же он моментально позабыл о мрачных мыслях и, несмотря на усилия, не сумел сдержать торжествующей улыбки.

– Итак, вот он, наш герой! Мессир Каладиус, встаньте! У меня ещё не было случая поблагодарить вас за всё, что вы сделали для короны и государства, и вот сейчас я хочу это исправить.

Король сделал кому-то знак, и спустя несколько секунд к нему подошёл слуга, неся в руках меч в богатых ножнах.

– Вы уже дважды воевали за Латион, причём в первый раз это было ещё при моём далёком предке, благословенной памяти короле Арадале, а также вы помогли своими бесценными советами. Вы – великий защитник королевства, и в знак этого я хочу вручить вам этот меч.

Его величество ловким движением освободил меч от ножен, и все ахнули. Клинок был сделан из металла с явным фиолетовым отливом, который невозможно спутать ни с каким другим. Это был мангиловый меч, который стоил целого состояния. Но главное – такое оружие было большой редкостью, поскольку обычно этот металл использовался исключительно для нужд магов. Не каждый правитель Паэтты мог бы похвастать мангиловым клинком.

Это был поистине царский подарок, и даже если бы Каладиусу предложили самостоятельно выбрать для себя награду, то он вряд ли даже подумал бы о подобном. И сейчас, слушая шум оваций и приветственных криков, который был совсем не так раздражающ, как недавний гомон, великий маг чувствовал себя поистине счастливым. Это был момент, к которому он шёл как минимум с той минуты, когда впервые назвал себя Каладиусом, а скорее всего даже с той самой минуты, как стал учеником мессира.

Приняв приятно тяжелящий руки меч от самого короля, он с трепетом поцеловал холодный метал с прекрасными аметистовыми разводами, а затем смог лишь произнести несколько благодарственных слов королю и присутствующим. Едва ли не впервые в жизни великому магу Каладиусу было нечего сказать.