То, что Каладиус вёл себя с Вилиодием так, будто бы ничего и не случилось, совсем не означало, что он отказался от своей идеи. Но он, кажется, разгадал характер юноши и понимал, что если грубо на него давить, то вряд ли получится добиться желаемого. Поэтому на некоторое время великий маг позволил себе говорить с герцогом на любые темы, кроме самой главной.

Когда вокруг все заговорили о предстоящей свадьбе, волшебник понял, что приходит пора решительных действий. Если эта свадьба состоится, многое может усложниться. После смерти Конотора останется королева, которая формально может стать правительницей. А ежели родится ещё и наследник, то идея сделать королём Вилиодия и вовсе станет неосуществимой. Каладиус же был убеждён, что именно такой король нужен сейчас королевству.

И тогда великий маг осознал, что пришло время для опасной, но куда более эффективной политической игры. Ведь, в конце концов, к любой проблеме можно подойти с двух сторон. Если строптивый герцог упирается и не хочет выполнять своё предначертание, то можно попытаться подтолкнуть весь процесс со стороны короля. Вилиодий в своём юношеском максимализме возмущался против так называемой «измены» королю. Интересно, как он поступит, если король будет угрожать его жизни?

Каладиус достаточно хорошо знал Конотора чтобы понимать, что зверь внутри него никуда не делся. Да, самые алчные и злые из его демонов, такие как подозрительность и жестокость пока дремали, убаюканные нежным голосом и очаровательным личиком его будущей невесты, но великий маг прекрасно осознавал, как просто будет пробудить их ото сна.

Разумеется, это было чрезвычайно рискованно. Реакцию Конотора нельзя было предсказать наверняка, как нельзя предсказать реакцию бешеной собаки. Но Каладиус всё-таки надеялся, что сумеет справиться с ситуацией, если та начнёт выходить из-под контроля. В конце концов, этот риск имел и положительную особенность – он в кои-то веки хоть немного заставил кровь великого мага бежать быстрее. Он придавал вкус опресневшей жизни, превращал её в игру.

Была, кстати, ещё одна игра, которая чрезвычайно нравилась Каладиусу. Он очень давно полюбил шахматы, и зачастую годы уходили у него на то, чтобы отыскать достойного соперника. И вот тут ему несказанно повезло с Конотором – не будучи блестящим стратегом в жизни, он великолепно играл в шахматы. Да так, что Каладиус, играющий в них уже пару столетий, и, казалось бы, ставший непревзойдённым игроком, выигрывал у короля едва ли одну партию из восьми, да ещё пару раз удавалось свести игру к ничьей.

Пожалуй, в последние годы это было едва ли не единственным поводом, заставляющим волшебника временами навещать короля. В те редкие случаи, когда тот не напивался, он, бывало, отправлял своему первому министру приглашение. Такие партии иногда длились по нескольку часов. Это были те немногие моменты, когда Каладиус мог поговорить с Конотором без чувства отвращения.

Теперь король пил гораздо реже, но шахматные вечера у них по-прежнему проходили не чаще одного раза в два-три месяца. Однако для задуманного великим магом именно такая встреча подошла бы более всего. Подождав несколько дней, Каладиус, понимая, что время работает не в его пользу, сам отправил во дворец слугу с предложением королю провести вечер за шахматами.

За всё время подобное случалось лишь два-три раза, поэтому Конотор, конечно же, не отказал верховному магу. Правда, грядущий вечер он собирался провести, наслаждаясь новым представлением королевской труппы в компании невесты и нескольких приближённых, поэтому предложил перенести партию на следующий вечер. Каладиус счёл, что подобная задержка никак не может повредить делу, а потому согласился.

***

– Ваше предложение стало для меня приятной неожиданностью, мессир, – король жестом пригласил мага за стол, где уже были расставлены фигуры. – Ещё раз прошу простить, что не принял вас вчера.

– Ничего страшного, ваше величество, – ответил Каладиус, отметив новую странность Конотора: раньше тот не спешил извиняться. – Это была лишь прихоть скучающего старика, тогда как у вас были куда более важные дела с вашей невестой.

Волшебник нарочно употребил это слово, пытаясь прощупать реакцию короля.

– Да, когда ты так стар и безобразен, требуется куда больше усилий, чтобы завоевать даму, – усмехнулся Конотор.

– Я не узнаю вас, ваше величество, – маг был искренне удивлён. – Что с вами случилось?

– Вы будете смеяться, старый циник, но, похоже, это любовь, – пытаясь скрыть столь нехарактерное для него смущение, Конотор грузно уселся за стол. – Я влюбился, как малолетний олух!

– Что ж, можно лишь порадоваться за вас, ваше величество, – серьёзно ответил волшебник. – Любовь – это роскошь, доступная не каждому. И отрадно видеть, что она так благостно на вас влияет.

– Я сам не перестаю удивляться, – кивнул Конотор, передвигая первую фигуру (он всегда ходил первым). – У меня впечатление, что раньше внутри меня вечно пылало пламя преисподней, сжигая меня, а теперь оно словно погасло.

– Герцогиня Пеллионора может гордиться тем, что приручила такого зверя как вы, – усмехнулся Каладиус, делая ответный ход.

– Она чудесна, не правда ли?

– О да! – разговор, прямо как по заказу, с первых же минут пошёл в нужное для великого мага русло. – Полностью разделяю ваше мнение, ваше величество. Да и не только я один! Кажется, от нашей юной гостьи без ума уже решительно все, начиная от придворных, заканчивая торговками рыбой на рыночной площади!

– И она этого достойна, мессир! – с гордостью кивнул король. – Никогда прежде не видел я столь чистого создания!

– Полностью согласен, ваше величество! Это так прекрасно, что у Латиона будет всенародно любимая королева!

– Вы частенько выражаетесь так, что у меня возникает ощущение двусмысленности сказанного, – криво ухмыльнулся Конотор. – Вот и сейчас вы словно бы говорите, что всенародно любимого короля у Латиона нет.

– Ну вы же – не юная дева, чтобы все вас любили! – тонко усмехнулся Каладиус.

Великий маг обрадовался этой невольной досаде. Он уже начал опасаться, что новое благостное состояние Конотора гораздо глубже, чем казалось вначале, и, пожалуй, не позволит подозрительности овладеть им.

– Пожалуй, – кивнул король и словно бы задумался над очередным ходом.

– Вы словно обиделись на меня, ваше величество, – через некоторое время прервал молчание Каладиус. Игра развивалась для него достаточно скверно – несмотря на раздражение, король блестяще разыгрывал партию. – Но, право же, не стоит ревновать к будущей королеве! Вы – король, и вам – почтение и покорность. Она – королева, и ей – любовь и почитание.

– Помилуйте, мессир, разве меня могут задевать подобные пустяки, – отмахнулся Конотор. – Я очень рад, что госпожа Пеллионора популярна среди моего народа. Тем лучше для неё.

– И ещё как популярна! – словно для того, чтобы подластиться, закивал Каладиус. – Знаете, что рассказывала служанка, что приносит мне свежие овощи с рынка? Простолюдины уже окрестили юную герцогиню «наша Пелли», можете себе представить? Повсюду только и судачат о её красоте и её добродетели. А кое-кто уже называет её королевой. Мой кучер рассказывал, что сам слышал, как в одной из таверн народ поднимал тост за прекрасную королеву Пелли и её брата.

– И за брата? – нахмурился король. – А при чём тут брат?

– Кто же разберёт это отребье, ваше величество? – небрежно пожал плечами волшебник и поморщился – король захватил ещё одну из его фигур. – Народ – как малое дитя. Ему нужны сказки о прекрасных принцессах и благородных принцах. А герцог и герцогиня Пантатег отлично подходят на эту роль. Полагаю, они кажутся людям этакими идеалами. Но особенно, конечно, госпожа Пеллионора.

– Интересно, когда в последний раз в тавернах Латиона поднимали кружку за своего короля? – проворчал Конотор, чьё настроение, похоже, портилось всё больше.

– Уверен, что такое тоже случается, ваше величество.

И вновь маг очень точно подобрал слово «случается».

– Ну его к дьяволам, этот народ! – буркнул король, окончательно приходя в дурное расположение духа. – Все эти горлопаны заслуживают розг, коль вместо своего короля славят провинциального дворянчика-юнца.

– Полноте, ваше величество! Вы, право же, слишком много внимания уделяете этим ничего не значащим эпизодам! Что вам до этих забулдыг? Похоже, я напрасно заговорил об этом и испортил вам настроение…

– Да уж, вы столь же неважный рассказчик, как и игрок, мессир, – с досадой ответил Конотор.

И действительно – теперь уже было очевидно, что волшебник безнадёжно проигрывал эту партию. Впрочем, это было неважно, поскольку в своей главной игре он, похоже, добился определённых успехов. Поэтому, проиграв всего через четверть часа после этого разговора, Каладиус, прикинувшись расстроенным, поспешил откланяться. Впрочем, мрачный и неразговорчивый король даже и не подумал просить его остаться.

***

Теперь Каладиус должен был бывать во дворце каждый день. Это было утомительно, но необходимо, поскольку сейчас он был похож на трудолюбивого фермера, посадившего нежное и капризное растение, за которым требовался постоянный уход. И с радостным удовлетворением творца он вскоре отметил, что его вчерашний труд не пропал напрасно. Король весь день был хмур, а главное, волшебник заметил тот взгляд, которым его величество одарил вошедшего Вилиодия. Он очень хорошо знал этот взгляд, свидетельствующий, что в короле просыпаются какие-то подозрения.

Обождав для верности два дня, великий маг вновь явился на личную аудиенцию к королю – как первый министр, он имел на это право практически в любое время. Формальным поводом стало хлебное снабжение города – прошлое лето выдалось неурожайным, и королевские закрома были почти пусты. Сейчас Латион закупал большое количество хлеба у Пунта, и его доставляли Труоном из Палатия. Однако зерна всё равно не хватало, поэтому положение в городе было довольно безрадостным.

Каладиус начал разговор с предложения обратиться к Саррассе. Действительно, империя могла продать немало хлеба, который несложно было доставить в город, и это могло бы стать решением проблемы. Однако, в свою очередь вставал финансовый вопрос – из-за разорения множества хозяйств налоги, собранные в предыдущем году, были на треть меньше запланированных. В казне заканчивались деньги так же, как в амбарах заканчивалось зерно.

Вообще, несмотря на должность первого министра, которую Каладиус замещал уже несколько столетий, он обычно не занимался подобными делами, оставляя их на долю советников и министров короля. Однако сейчас он вполне мог сослаться на то, что положение становилось чрезвычайным и требовало внимания даже такого человека как он.

Как обычно при такого рода разговорах, король довольно быстро впал в мрачность. Он раздражённо говорил о плохо собираемых налогах, о неэффективной работе своих министров, роптал на Асса, посылающего королевству одно испытание за другим. Он видел виноватых в каждом, кроме самого себя. Каладиус со скрытым удовлетворением наблюдал, как Конотор всё больше раздражается, и в какой-то момент решил, что тот уже готов для очередного хода в задуманной магом игре.

– Довольно о делах, ваше величество! – словно пытаясь успокоить короля, улыбнулся Каладиус. – Для того, чтобы говорить об этом предметно, нам всё равно надобно будет собрать Королевский совет, а пока мы лишь злимся да зарабатываем себе изжогу. Давайте лучше поговорим о чём-нибудь приятном. Я так понимаю, вы уже сделали официальное предложение госпоже Пеллионоре? Мои поздравления!

– О чём вы? – удивлённо взглянул на него Конотор. – Я не делал никакого предложения. С чего вы взяли?

– Да?.. – великий маг очень натурально изобразил сконфуженность. – Простите, я полагал… Просто утром я слыхал, как одна из горничных, говоря о герцогине, назвала её «её величеством». Вот я и решил…

– Которая из них? – волшебник услыхал, как скрипнули зубы короля.

– Помилуйте, ваше величество, почём я знаю? – всплеснул руками Каладиус. – Для меня они все одинаковы. Да к тому же она, похоже, не единственная. Один из стражников отправил другого в крыло герцогини, именовав его «покоями королевы».

– Да что тут вообще происходит? – Конотор в ярости сжал кулаки. – Кажется, теперь последняя кухарка у нас может провозглашать королей и королев! Что дальше? Может быть, они также запросто и меня лишат этого звания? Объявят королём этого сопляка Вилиодия?

– Почему бы и нет? – маг сделал вид, что счёл слова короля шуткой и решил ему подыграть. – Герцог Вилиодий весьма популярен при дворе. Вся молодёжь вьётся вокруг него, словно мухи. А нам с вами остались лишь старики. Так что собственная свита у него уж точно есть!

Каладиус говорил это нарочито насмешливым тоном, чтобы это выглядело лишь как шутка, но он прекрасно знал, что Конотор – последний человек на земле, который способен оценить такие шутки по достоинству. Он тыкал палкой в осиное гнездо, но точно знал – что и для чего делает.

– Послушать вас, мессир, так он уже – почти король! – глухо проворчал Конотор, что означало, что он уже взбешён до крайности.

– Увы, ваше величество, молодость не признаёт старость, – философски пожал плечами маг. – Мы с вами для всех этих фанфаронов – лишь пыльные экспонаты, объекты для насмешек. Мы, по их мнению, всё делаем нескладно. Другое дело изящный молодой человек, обладающий несомненными достоинствами. Для них он – король почище нас с вами.

– Вы несёте вздор, мессир! – рявкнул Конотор, уже не владея собой.

Мало кто в последние лет триста смел так разговаривать с верховным магом, но Каладиус спустил королю его тон, ведь то, насколько забылся Конотор, было лучшим доказательством того, что волшебник всё делает правильно.

– Простите, ваше величество, – с покаянным видом поклонился маг. – Пожалуй, я слишком редко бываю при дворе, и отвык от придворных манер. Я стал слишком часто портить вам настроение. Думаю, мне будет лучше удалиться сейчас.

И не дожидаясь ответа короля, волшебник вышел.

***

Каладиус знал, что король непременно обратится к главе службы безопасности дворца, которую после скоропостижной смерти Рента Бабера возглавил некто Стеннель. Это уже был, если можно так выразиться, человек Каладиуса. Именно великий маг рекомендовал его Конотору, и этот самый Стеннель, будучи довольно мерзким типом, был, во всяком случае, безгранично предан первому министру. Он был одним из немногих, кто знал истинную судьбу Рента Бабера, и потому весьма не хотел огорчать легендарного волшебника.

Ещё накануне Каладиус встретился со Стеннелем и дал ему некоторые указания. И тот их блестяще исполнил, когда, спустя четверть часа после ухода верховного мага от короля, последний потребовал срочно вызвать к нему главу службы безопасности.

– Верно ли, что дворцовая челядь уже называет герцогиню Пантатег королевой? – без обиняков и предисловий начал Конотор. В том же стиле он обычно общался с Рентом Бабером, и не видел причин что-то менять после смены главы своей шпионской службы.

– Да, ваше величество, такие случаи имели место, – Стеннель действительно во многом был похож на Бабера за исключением самого главного – он служил в первую очередь Каладиусу, затем – себе, а уж после – королю. У Бабера король был на втором месте.

– Много?

– Между собой у многих это уже вошло в обиход, ваше величество.

– Так какого дьявола вы бездействуете? – взревел Конотор. – Или вы тоже уже считаете её своей королевой?

– Если ваше величество прикажет, я подготовлю списки…

– К свиньям собачьим ваши списки, Стеннель! Просто прекратите это! А что сама герцогиня? Как она относится к этому?

– В обращении к герцогине её обычно титулуют «ваша светлость». Впрочем, раз или два горничные случайно употребляли обращение «ваше величество».

– И что же герцогиня?

– Посмеялась. Поправила служанок.

– Посмеялась!.. – с побагровевшим лицом повторил король. – Конечно, это ведь так смешно!.. А что герцог? Поговаривают, что вокруг него уже образовалась целая коалиция молодых дворян?

– Герцог очень популярен при дворе, – подтвердил Стеннель. – У него много друзей.

– Друзей, или сторонников? – с нажимом спросил Конотор. – Его там, случайно, ещё не называют «ваше величество»?

– Конечно же нет! – заверил главный шпион.

– И о чём они шепчутся, эти его друзья?

– Они не шепчутся, ваше величество. Обычные разговоры – лошади, девушки, карты…

– Среди них есть ваши люди?

– Конечно, ваше величество. Но они не в ближнем круге.

– Что ещё за ближний круг? – насторожился Конотор.

– Четверо молодых людей, с которыми герцог Пантатег сошёлся наиболее коротко. Они частенько уединяются впятером. Простите, ваше величество, я не думал, что мне нужно внедрять людей к герцогу…

– Вот поэтому ты и не Рент Бабер! Ему никогда не нужно было ничего разъяснять.

– Я могу поговорить с кем-нибудь из этой четвёрки. Если вы полагаете, что они могут делать что-то противозаконное…

– Ничего подобного я не полагаю! Я полагаю лишь, что и герцог, и герцогиня чересчур вольготно стали чувствовать себя при дворе, как будто бы они здесь уже полновластные хозяева! Я полагаю, что им стоило бы вести себя поскромнее!

Однако, несмотря на то, что Стеннелю, по мнению короля, было далеко до Рента Бабера, он всё же был умным человеком. Он много раз видел короля в подобном состоянии и понимал, что тому вновь мерещится заговор. Впрочем, он и так это знал из беседы с Каладиусом.

– Ещё одно, ваше величество…

– Что такое?

– Один из моих агентов сообщил, что с некоторого времени герцог Вилиодий наводит справки о Терионе Пантатеге, своём дяде. В своё время тот был арестован по обвинению в измене.

– И что с ним сейчас? – желваки пробежали под жирными щеками короля, когда он вдруг осознал, что эти двое могли явиться в столицу не просто так.

– Он умер в тюрьме лет пять назад.

– Герцог Вилиодий выяснил эту информацию?

– Вряд ли, ваше величество. Мне пришлось потратить время и покопаться в арестантских книгах, прежде чем я нашёл о нём хоть какие-то сведения.

– И с какой целью герцог наводил справки? – недобро прищурившись, осведомился Конотор.

– Полагаю, хотел узнать о судьбе своего родственника.

– Ты идиот, Стеннель! – заорал король. – Почему ты вечно что-то полагаешь, тогда как твоя профессия обязывает тебя знать? Два совершенно непонятных человека два месяца живут во дворце, одна из них вовсю уже готовится стать королевой Латиона, а ты до сих пор толком ничего про них не знаешь?

– К вечеру я предоставлю вам всю информацию, ваше величество! – Стеннель заметно побелел. Он хоть и полагался на протекцию Каладиуса, но всё же не понаслышке знал, каким импульсивным и опасным может быть король.

– Уж ты постарайся! – рявкнул Конотор и потянулся за графином с вином.