– Всё прошло хорошо? – спросил маг, едва завидев Стеннеля.

– Без единого сучка, – ответил тот. – Если не считать того, что меня до сих пор трясёт.

– Жаль… – несколько задумчиво протянул Каладиус, с какой-то странной печалью разглядывая вино в своём бокале. – Признаться, я надеялся, что у него хватит смелости хотя бы в этот раз… Как повели себя остальные?

– Вполне достойно. Они отправились по домам, но просили передать, что завтра утром в полном составе будут при дворе. Вот, – Стеннель протянул волшебнику сложенный вдвое лист с отречением.

– Что ж, и это тоже победа, – кивнул Каладиус, разворачивая бумагу.

Убедившись, что подпись настоящая и поставлена как полагается, он удовлетворённо кивнул и осторожно поместил пергамент в специально приготовленный для этого ларец.

– Куда его отправили? – всё ещё хмурясь, поинтересовался маг.

– До утра он побудет в нижних казематах дворца, а там… Как прикажете, мессир. Или как прикажет новый король.

– Его охраняют?

– Мои люди, мессир.

– Те самые, что были с вами?

– Они самые.

– Хорошо, Стеннель. Позже они мне понадобятся. Пусть остаются там, и никого не подпускают к Конотору даже близко. Кроме меня, естественно.

– Вы собираетесь навестить его, мессир? – Стеннель вперил в волшебника свой острый взгляд. – Быть может, вам составить компанию?

– Не в этот раз, Стеннель, – мрачно покачал головой Каладиус. – Помниться, вы мечтали подольше пожить. Поэтому лучше вам сегодня остаться дома, или в борделе, или где вы там проводите свои ночи. Ваших дуболомов будет вполне достаточно.

– Жаль, они были толковыми ребятами… – Стеннель прекрасно понял, что хочет сказать великий маг. – Туповатыми, но исполнительными.

– Такие мне и нужны. Поймите, Стеннель, новые династии – они как древние боги, требуют кровавых жертв. Приход Тионитов к власти обошёлся в тысячи и тысячи жизней. Надеюсь, что воцарение Пантатегов вполне ограничится тремя. Согласитесь, это вполне разумная плата.

– Я, мессир, как никто надеюсь на это! Было бы просто замечательно, если бы жертв было всего три, а не, скажем, четыре…

– Я уже говорил вам, Стеннель, и снова повторю: вы – хозяин своей судьбы.

– Ну коли так, мессир, то мы оба можем спать абсолютно спокойно, – шпион бросил на волшебника выразительный взгляд, дающий понять, что он, едва выйдя за порог, напрочь позабудет этот разговор, и не вспомнит его даже на предсмертной исповеди.

– В моём возрасте это особенно радует, Стеннель. Ну всё, ступайте! Завтра нас ждёт трудный день.

***

Члены Королевского совета, который Каладиус собрал тайно накануне покушения, буквально оторопели, едва лишь он начал свою речь. Волшебник, не растекаясь мыслью по древу, сразу же открыл свой план по свержению короля. Более того, он сразу же назвал кандидатуру преемника.

Именно с последним возникло больше всего вопросов. Относительно Конотора всё решилось предельно быстро – во всём так называемом Большом совете, то есть совете, в который входило в некоторых случаях до трёх десятков людей, не нашлось ни одного защитника нынешнего короля, ну или хотя бы сочувствующего ему. Каждому было видно, что страна находится в глубочайшем кризисе, и что в этом есть немалая вина её правителя. Да и сам Конотор не внушал симпатии никому из подданных.

Решительности придавал и тот факт, что возглавляет заговор сам Каладиус, то есть самая влиятельная сила в королевстве. Король явно выглядел бледно на фоне собственного первого министра, и в данном случае смельчаком был бы тот, кто осмелился бы выступить против верховного мага. Тем более, что сам волшебник с ходу объявил, что его заговор поддержан как службой безопасности в лице присутствующего здесь Стеннеля, так и гвардией паладинов в лице присутствующего здесь капитана Глинье.

Довольно быстро определились с участниками самого переворота. Главный советник Клент, о тайной нелюбви которого к царствующему монарху догадывались многие, вызвался сам, а ещё двое были назначены Советом.

Также без долгих проволочек была решена судьба короля. Предполагалось отправить его в ту самую крепость, в которой он сгноил собственного брата. Все понимали, что покуда он жив, существует угроза реваншизма, хотя трудно было бы представить себе столь фанатичных сторонников Конотора. Однако же, были и другие члены династии Тионитов, хотя они и являлись побочными ветвями, но вполне могли, апеллируя к святости традиций, а может быть и к личности самого Увилла Великого, попытаться вернуть трон этой некогда славной фамилии. Впрочем, горький опыт говорил о том, что новое жилище Конотора было достаточно неуютно для того, чтобы толстый болезненный узник не слишком-то зажился на этой стороне Белого Моста.

Предсказуемо больше всего достаточно робких возражений вызвала именно кандидатура преемника. По тщательно скрываемой досаде на лицах некоторых членов Совета Каладиус прекрасно понимал, что многие здесь и сами не прочь были бы примерить королевскую корону. Оппоненты указывали на юность и неопытность Вилиодия, на его безвестность, упирали на то, что в королевстве есть рода как минимум не менее, а даже и более знатные, нежели род Пантатегов.

– Я всё это понимаю, – выслушав несмелые возражения, твёрдо произнёс Каладиус. – И, тем не менее, я настаиваю именно на кандидатуре герцога Вилиодия. Скажу больше – всё это затеяно было исключительно ради него. Поверьте, господа, за свою жизнь я повидал не один десяток королей, и научился разбираться в них. Так вот, хочу заявить вам, что из этого юноши получится отличный правитель! Быть может, лучший из всех, которых я знал! Вот увидите, в истории он займёт то же место, что и Увилл Великий!

– Верно ли я понимаю, мессир, что вы даже не станете рассматривать какие-то иные кандидатуры? – спросил советник Савильнит, представитель весьма древнего и знатного рода, и один из главных охотников примерить под себя латионский трон.

– Всё верно, милорд, – подтвердил Каладиус, не моргнув глазом.

– Но разве утверждение кандидатуры находится в полномочии первого министра? – было видно, что Савильнит собрал в кулак всю свою смелость, чтобы продолжать возражать. – Мне казалось, что это право принадлежит Совету.

– Именно поэтому я и собрал вас тут, господа, – кивнул маг, словно издеваясь. – Я прошу Совет утвердить кандидатуру герцога Пантатега.

– Но, может быть, стоило хотя бы для порядка обсудить и другие кандидатуры? – всё больше краснея то ли от страха, то ли от гнева, продолжал Савильнит.

– Прошу, господа, вы можете обсуждать что угодно, но помните, что через несколько часов нам предстоит важное мероприятие, к которому не грех было бы как следует подготовиться.

– Простите, мессир, но ваш тон кажется мне оскорбительным! Не могу говорить за других членов Совета, но лично я не намерен участвовать в этом балагане! – вконец побагровевший советник вскочил, намереваясь уйти.

– Для легитимности решений Совета вполне хватит его председателя, то есть меня, главного советника и ещё нескольких человек. Лично я, милорд, совершенно не возражаю против вашего ухода, если это позволит мне сэкономить время, – ледяной огонь, пылающий в глазах Каладиуса, буквально пригвоздил Савильнита к месту. – К вашему счастью завтра новый король сформирует новый Совет, и вам больше не придётся испытывать такие душевные терзания.

Собрав остатки своей гордости, Савильнит решительно направился к выходу.

– И помните, милорд, – остановил его у порога голос волшебника. – Король уже обречён. За ним нет ни армии, ни его шпионов, ни гвардии, ни Совета. Он – один. Если вы попытаетесь его предупредить, ему это уже никак не поможет, а вот вам может навредить. Мой вам совет – отправляйтесь в свои имения к озеру Прианон. Там, любуясь видами, вы быстро восстановите душевный покой.

Это зловещее предупреждение было воспринято не только тем, кому оно адресовалось – все прочие члены Совета поёжились, чувствуя себя крайне неуютно. Они понимали, что Савильнит попытался противостоять неумолимой стихии – всё равно, что пытаться велеть океанским волнам замереть на месте. Можно было уважать его смелость, но сейчас остальные присутствующие скорее сокрушались его глупости, или же опасались за его дальнейшую судьбу.

По лицам сидевших рядом с Каладиусом Стеннеля и Глинье, а также маршала Тоболя, исполняющего обязанности министра войны, было понятно, что все они уже безоговорочно приняли сторону великого мага, а это значило, что остальные члены Совета могли либо последовать примеру Савильнита и обречь себя на опалу, либо же проявить мудрость и подчиниться многократно превосходящей их силе.

– Есть ли ещё возражения у членов Совета? – как ни в чём не бывало осведомился Каладиус.

Кто-то понуро промолчал, кто-то поспешил замотать головой, но ни у кого больше не хватило духу перечить великому магу.

– Прошу поднять руку тех, кто считает герцога Вилиодия Пантатега достойным стать королём Латиона, – поднимая свою руку вверх, проговорил Каладиус.

***

Находящийся в кромешной тьме Конотор, слышал теперь, кажется, каждый шорох, причём большинство из них он предпочёл бы не слышать никогда. Крысы возились в гнилой соломе на полу, и поэтому король сидел, подтянув под себя ноги, на грубой деревянной лежанке. Впрочем, грызунам это было нипочём – время от времени он чувствовал, как по нему пробегают эти наглые животные, занятые своей крысиной жизнью.

Эти стены наверняка уже сбились со счёта, какое количество людей, осуждённых по приказу Конотора, перебывало здесь. Каждый из этих несчастных, наверное, умер бы с улыбкой на устах, сумей он предугадать, что их гонитель будет однажды сидеть на том же топчане, на котором они коротали свои последние дни. В одной из таких камер в своё время пребывал и его сын, и лишь теперь Конотор хоть примерно мог представить, что тот мог испытывать. И это ещё притом, что короля даже не пытали. По крайней мере, пока.

Сейчас несчастный узник настолько устал бояться, что его охватило какое-то отупение. То и дело короля охватывало чувство нереальности происходящего, ведь во всё это было практически невозможно поверить. Столько лет он боялся покушений, но никогда не думал, что оно будет таким. Он боялся яда, боялся кинжала, на худой конец – верёвки, наброшенной на шею. Но то, что его могут заточить в казематы, не могло привидеться ему и в горячечном бреду.

Король совершенно потерял ощущение времени. Ему казалось, что прошло уже несколько часов, и что там, где-то далеко вверху уже вовсю светит солнце. На самом деле с момента, когда его бросили в эту камеру, прошло чуть больше часа.

Вновь послышался знакомый уже грохот сапог – Конотор узнал бы этот звук теперь где угодно. Это были те самые громилы, что приволокли его сюда. Короля вновь забила крупная дрожь, он даже прикусил до крови губу – настолько ходила ходуном его нижняя челюсть. Единственные, кто остались безмятежными, так это крысы – они продолжали деловито сновать в соломе, абсолютно безразличные ко всем звукам.

Конотор сидел в камере, которая отделялась от коридора лишь толстой решёткой без стен. Здешние казематы не использовались для долгого содержания узников – чаще их помещали сюда либо до того, как перевести в обычную тюрьму, либо уже после, накануне казни. И вот он заметил отсвет на противоположной стене – слабый, но сейчас, после времени, проведённого в кромешной тьме, он казался почти ослепительным.

Именно поэтому, когда к его камере подошли люди, он некоторое время не мог разглядеть их, щурясь и моргая слезящимися глазами. Два огромных силуэта он определил сразу, а вот третий, небольшой и щуплый, был в тени. Но король сразу же узнал голос, едва человек заговорил.

– Отоприте дверь и дайте мне фонарь, – повелительно обратился верховный маг к громилам.

– Мессир! Слава богам! – воскликнул Конотор, и слёзы благодарности хлынули из его глаз. Он действительно в первый момент подумал, что волшебник пришёл сюда, чтобы его освободить. – Наконец вы нашли меня!

– Ну найти вас было нетрудно, ваше величество, учитывая, что это я приказал доставить вас сюда, – войдя в камеру, Каладиус брезгливо пнул крысу, что прошмыгнула у его ног.

– Что? – в ужасе вскричал Конотор, внезапно осознав всю глубину своей трагедии. – Так это вы?

– Вы были плохим королём, милорд, – прислонившись спиной к решётке, проговорил великий маг. – Латион нуждается в лучшем.

– Я уже подписал отречение, мессир, – Конотор не до конца понимал, для чего Калдаиус взял на себя труд спуститься в эти вонючие подземелья, и от этого ему делалось ещё страшнее. – Зачем же вы пришли? Чего вы ещё хотите?..

– Ну уж точно не затем, чтобы поглумиться или позлорадствовать, – ответил маг. – Я давно уже пережил те времена, когда хочется ставить ногу на грудь поверженного врага.

– Но разве я был вам врагом, мессир?.. Я всегда почитал вас, я любил вас как родного отца!.. – залебезил низвергнутый король.

– Да, пожалуй, во всём королевстве я был единственным, чьим врагом быть вы не смели. Но это ничего не меняет. Я столетиями жил, не вмешиваясь в государственные дела, потому что они меня не заботили. Но вы довели страну до того предела, когда я больше не мог не вмешиваться.

– Почему все винят меня во всех бедах? – воскликнул Конотор. – Разве я виноват в неурожае, или в синивице?

– Люди говорят, что это – гнев божий, и я, несмотря не весь свой скептицизм, считаю, что так оно и есть. На ваших руках – кровь жены и детей. Я знаю всё, я разговаривал с Рентом Бабером незадолго до его смерти. От этого не отмыться, милорд.

– Что ж, я отрёкся, – король побоялся спорить с магом, опасаясь его разозлить. – Я уже наказан! Прошу, мессир, проявите милосердие! Разрешите мне уехать! Куда угодно, хоть в самые глухие места! Я буду жить там тихо, вы никогда более не услышите обо мне, клянусь! Или поселите меня в одном из моих замков на севере. Пусть меня охраняют как преступника, но я хотя бы буду видеть небо и солнце! Прошу, смилуйтесь! Не бросайте меня в каменный мешок вроде этого!

– О, сколь мало вы знаете о каменных мешках, милорд! – горько рассмеялся Каладиус. – Поверьте, в сравнении с той ямой, в которой умер ваш брат, здесь – почти что королевские покои! Но не беспокойтесь – такая участь вам не грозит.

– Благодарю вас, мессир! Я знал, что вы не потерпите бессмысленной жестокости!.. – Конотор даже сделал странное движение, будто хотел броситься к магу и целовать ему руки.

– Всё верно, ваше величество, – мрачно кивнул Каладиус. – Я не могу допустить бессмысленной жестокости. Я не могу допустить, чтобы Латион разорвала надвое гражданская война.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Конотор, уловив в тоне великого мага странные пугающие нотки.

– Как бы ни был хорош новый король, и как бы ни был плох прошлый, всё равно найдётся кучка фанатиков или авантюристов, которые захотят из личных ли интересов, из корысти или же политических амбиций реставрировать рухнувшую династию. Простите, милорд, но ваше существование ставит под угрозу не только жизнь очень многих людей, но и благополучие королевства в целом.

– Что вы хотите сказать, мессир?.. – Конотор почувствовал, как по его ногам потекла тёплая жидкость. – Вы пришли, чтобы убить меня?..

– Если вас это успокоит, милорд, то я не испытываю большой радости от этого. Но такова необходимость.

Сказав это, Каладиус шагнул в сторону, позволяя двум бугаям войти в небольшую камеру. В руках одного из них Конотор заметил что-то, похожее на верёвку. На самом деле это был длинный шёлковый пояс, какой часто носили кавалеристские офицеры.

– Прошу!.. Пощады!.. – завопил король, отпрянув к стене и закрываясь руками. – Пожалуйста, мессир!..

Каладиус бесстрастно смотрел на происходящее. Его работа была закончена, и он вполне мог уйти, но он чувствовал, что обязан быть здесь до конца. И не потому, что ему хотелось увидеть, как умрёт этот ненавистный человек. Это был своего рода его последний долг угасающей династии. И великий маг был полон решимости отдать его сполна.

– Фу, да он обоссался!.. – брезгливо отдёргивая руку, воскликнул один из убийц.

– Да он всё равно обоссался бы, когда станем душить, – возразил другой. – Поглядишь, он ещё и в штаны навалит!

– Побольше уважения, милейшие! – одёрнул обоих Каладиус, морщась от отвращения к этим двум «способным ребятам», как охарактеризовал их Стеннель. – Вы – не грабители в подворотне, а палачи своего государя!

Король отчаянно бился за свою жизнь. При весе в триста восемьдесят фунтов он доставил немало проблем даже этим двум здоровякам. Но в конце концов один из них сумел обхватить торс Конотора, заблокировав руки, и второй, воспользовавшись моментом, набросил на толстую шею жертвы шарф. Кое-как короля повалили на живот, и тогда тот, что держал шарф, упёршись коленом между лопаток Конотора, принялся что было сил натягивать удавку.

Король захрипел, потом задёргался в конвульсиях, и наконец затих. Обождав для верности ещё какое-то время, бугаи, тяжко дыша, отпустили свою жертву. Судя по запаху, дуболом был прав, и Конотор действительно опростался перед смертью. Впрочем, здесь и до этого пахло не менее мерзко.

– Вы знаете, что делать дальше, – бросил Каладиус запыхавшимся убийцам, и те коротко кивнули в ответ.

В стену напротив камеры был вделан железный подсвечник, в который был вставлен огарок сальной свечи. Запалив его от пламени фонаря, чтобы не оставлять эту парочку в темноте, маг поспешил наверх, к свежему воздуху и свету звёзд.