Ровно тридцать лет минуло со смерти короля Вилиодия, а правил Латионом он сорок один год. Уже четыре года на престоле восседал его внук, Селедор. Как это часто бывает, боги, одаривая родителей полными пригоршнями, скупятся с их детьми. Ни сын, ни внук и близко не походили на своего предка, хотя король Гериорд, сын Вилиодия, всячески пытался подражать своему блистательному родителю. Увы, зачастую это больше напоминало карикатуру.

Впрочем, Вилиодию удалось создать такой мощный толчок для роста, что и теперь, спустя три десятилетия с тех пор как его не стало, королевство чуть ли не самотёком продолжало крепнуть. Мудрые законы короля, привычка подданных исполнять их – всё это в значительной степени предопределило дальнейшую судьбу государства, так что даже довольно-таки бездарные правители не могли всё это испортить. Во всяком случае, им достаточно было лишь не вмешиваться.

Если что и оставалось неизменным во всём королевстве, так это – Каладиус. Кажется, он застыл во времени – люди, которых он видел ещё в колыбели, старились и умирали, а у него, казалось, не прибавлялось ни единой морщинки. Сейчас, спустя полтысячи лет, на лице великого мага не осталось и намёка на уродливые шрамы от ожогов. Крепкий сухопарый старик с лысой, будто шар, головой, в неизменных тёмных одеждах, которые, казалось, сохранились ещё с тех далёких времён, когда он впервые прибыл в Латион – таков был Каладиус на пороге своего пятисотлетия.

И по веками неизменной традиции он продолжал сохранять за собою два поста – пост верховного мага, и пост первого министра. Что касается первого, то, наверное, во всей Паэтте до сих пор не родился человек, способный его оспорить. Ну а звание первого министра в Латионе давным-давно уже стало чем-то сакрально-декоративным, и функции этого важного чиновника столетиями исполняли другие министры. Ведь – и это тоже казалось почти неизменным – Каладиус почти не проявлял никакого интереса к государственным делам.

Великий маг, словно разочаровавшись в потомках своего короля и едва ли не единственного друга за минувшие несколько сотен лет, начисто игнорировал двор. В последний раз он был в королевском дворце во время коронации Селедора, и с тех пор больше там не появлялся. Более того – и его шикарный особняк в столице пустовал уже около четверти века, а его хозяин перебрался в поместье, находящееся примерно в шести милях от города.

Мрачный нелюдим теперь всё своё время посвящал магии. Если чёрную с красным карету верховного мага и видели в Латионе, так только лишь в Академическом квартале. Его обитатели, многие из которых выглядели куда старше Каладиуса, хотя по возрасту были вчетверо моложе него, были едва ли ни единственными представителями человеческого рода, общение с которыми верховный маг мог ещё выносить.

Каладиусу было тесно в рамках той магической парадигмы, которая в значительной мере уже устоялась среди выпускников Латионской академии. Конечно, сам он во многом выходил за эти рамки, но всё же ощущал, что для перехода на качественно новый уровень ему требуются принципиально другие знания.

Довольно много времени великий маг потратил, пытаясь войти в контакт с лиррами. Конечно же, больше всего ему хотелось бы встретиться с Дайтеллой, ибо не было, наверное, в мире смертного существа могущественнее неё. Однако древняя магиня исчезла столетия назад, и никто не знал – куда. Несколько лет Каладиус занимался её поисками, но нисколько не преуспел в этом. И он отступился, по крайней мере, на время. Великий маг понял, что покуда сама Дайтелла не соблаговолит подать ему какой-то знак, искать её бессмысленно – он либо вовсе не найдёт её, либо же найдёт, но великая затворница едва ли захочет с ним говорить.

Надо сказать, что подобная покорность не была в характере Каладиуса, но он прекрасно понимал, что в данном случае столкнулся с силой, ещё более могущественной и древней, чем он сам. И он уважал эту силу.

В Латионе хватало и других достаточно сильных магинь, и именно Каладиус настоял на том, чтобы некоторые из них могли получить придворные должности. Далеко не все представительницы древнейшего народа стремились стать активной частью королевства людей – в большинстве своём лирры жили довольно обособленно на юго-западе Латиона. Но в конечном итоге некоторые из них соблазнились обещанным влиянием и роскошью, и так при латионском дворе появились первые магини.

Но и здесь Каладиуса ждало разочарование. Лиррийские волшебницы ни в какую не хотели делиться своими секретами. Они готовы были принести свою магию на службу королю, но вот посвящать людей в тонкости лиррийской волшбы не хотели ни при каких обстоятельствах. Также никто из них не соглашался сделаться преподавателями в Академии. У лирр существовала собственная академия неподалёку от Варса, которая называлась Наэлирро – в переводе с лиррийского, «школа лиррийской магии». Там они готовили магинь, и человеческим профессорам даже не снились те сложности, которые вынуждены были преодолевать лиррийские наставники.

Впрочем, лиррийская магия, насколько сумел понять Каладиус, не являлась универсальной и строилась на природной предрасположенности к волшебству некоторых лирр. В этом смысле она уступала человеческой магии, хотя в целом была куда более могучей. Хотя у лирр всё же было чему поучиться – несмотря на то, что процесс манипуляции возмущением у них и людей был различным, но вот в создании артефактов древний народ мог соперничать с самими гномами.

Нам известно, какой интерес Каладиус питал к магическим артефактам и их созданию. Он в совершенстве овладел работой с драгоценными камнями и кристаллами, умел точно рассчитывать количество и размеры граней, их взаимное расположение, углы плоскостей. Всё это позволяло как бы запирать возмущение внутри камня, и при этом не давать ему ни вырваться наружу, ни разрушить своё узилище.

У лиррийских магинь было довольно много артефактов, вызывавших неподдельный интерес Каладиуса, но лирры весьма неохотно давали их в руки людям даже на время, крайне редко соглашались продать или обменять, и совсем никогда – объяснить принцип работы.

В общем, в какой-то момент времени великий маг осознал, что данное направление деятельности пока что не является перспективным. Возможно, когда-то люди и лирры отбросят предрассудки, копившиеся тысячелетиями, и между народами не останется ни вражды, ни тайн, но даже отличающийся легендарным долголетием Каладиус понимал, что вряд ли ему суждено дожить до тех времён.

Оставалось лишь развивать магическое искусство в том русле, которое было ему доступно. Каладиус не был столь самонадеян, чтобы полагать, что он достиг в этом предельных вершин. Понимание глубин и структуры возмущения могло бы дать ему ещё очень много. И вот во время одного из подобных озарений великий маг велел спешно заложить карету, хотя на дворе была ночь, и отправился в Академию. Он знал, что даже несмотря на столь поздний час, найдёт там нужного ему человека.

Возможно, читатель помнит, что когда-то очень давно, когда Каладиус только начал своё восхождение при дворе, в Академии была создана кафедра по изучению структуры возмущения, почётным профессором которой сделался сам великий маг. Поскольку Латионская академия высоких наук была глубоко консервативна, как и все подобные научные заведения, эта кафедра существовала до сих пор. За всё это время она так и не выпустила ни одного студиозуса, но штат её неизменно составлял несколько человек.

Как правило, это были чудаки, считавшиеся отщепенцами среди «уважаемых» членов Академии. По мнению большинства, они занимались совершенно нелепыми вещами, недостойными именоваться научными трудами. Авторитетные учёные маги полагали, что Каладиус – некая неповторяющаяся аномалия, и что подобные умения недоступны ни для кого, кроме него, а потому все те чисто теоретические изыскания, которые проводили на его кафедре, были сродни вычислениям возможностей полёта дождевыми червями.

Сам великий маг десятилетиями до этого не бывал на собственной кафедре, уже и позабыв о её существовании. Каково же было его удивление, когда пару лет назад к нему пришёл вдруг странного вида старик с целым мешком каких-то свитков и бумаг, и начал расспрашивать что-то о «сетчатой или канатной структуре возмущения».

Каладиус сперва едва не прогнал этого чудака, но, пообщавшись с ним из любопытства каких-нибудь десять минут, предложил ему старого кидуанского. Это был вернейший признак симпатии и уважения, хотя мессир Ликатиус, как звали посетителя, об этом, вероятно, даже не догадывался.

С изумлением великий маг узнал, что где-то в недрах Академии есть люди, которые по-прежнему пытаются постичь его возможности. Более того, они не теряли надежды получить из своих чисто теоретических рассуждений практический результат. В частности, в данный момент Ликатиус бился над вопросом, который он сам довольно поэтично называл «как оседлать возмущение». Однако для этого ему нужно было понять, что представляет собой ткань возмущения – переплетённые нити, похожие на рыбацкую сеть, или же некий струящийся поток, подобный бесконечному канату.

По гипотезе Ликатиуса, которую он подтверждал двумя страницами каких-то вычислений, совершенно непонятных Каладиусу, хоть тот и изучил курс математики и геометрии, если возмущение обладало свойствами пространственной перераспределённости (что бы это не значило), то вполне можно было бы почти мгновенно перемещаться на значительные расстояния, создав некую волну в поле возмущения, и «оседлав» её.

Ликатиус утверждал, что если поле возмущения имеет структуру решётки или сети, то при определённых условиях возможен перенос любой энергии от одной ячейки к другой. Математически это было, кажется, вполне реально, но получить данный эффект на практике не удавалось, ведь для этого необходимо было углубиться в структуру возмущения, что мог только Каладиус.

Великий маг, который давно уже маялся от скуки, пришёл в восторг от подобных исследований, ведь они обещали ему, в худшем случае, хоть какие-то развлечения, а в лучшем же могли значительно расширить его возможности. Действительно, если он сможет мгновенно перемещаться в пространстве – насколько могущественнее он станет! Внезапно появиться в осаждённом вражеском городе, или не тратить время на очередную поездку в Варс или Шеар… Правда, исходя из вычислений, выходило, что на это потребуется почти немыслимое количество энергии, но эту проблему и Каладиус, и Ликатиус планировали решить в своё время.

И вот сейчас, на протяжении уже более полутора лет, Каладиус был занят тем, что пытался проверить какие-нибудь теоретические выкладки, которые предлагал ему Ликатиус. Конечно, с этим были огромные сложности, ведь великий маг по-прежнему слабо разбирался в той силе, что была ему дана. Он мог пользоваться ею, но не всегда мог управлять, подобно тому, как человек не может контролировать температуру собственного тела или скорость роста волос.

И всё же это было чертовски увлекательно, и великий маг с упоением занимался данной проблемой. И вот, как мы уже говорили ранее, прямо посреди ночи, едва лишь очередная идея проблеснула в его мозгу, Каладиус тут же помчался к Ликатиусу, зная, что тот живёт прямо в своём рабочем кабинете. Ликатиусу было восемьдесят четыре года, и, как у всех стариков, сон его был довольно капризным гостем, так что он частенько мучился от бессонницы, поэтому Каладиус почти не боялся разбудить коллегу, сделавшегося уже приятелем.

Ликатиус действительно был в постели, если можно таковой назвать кушетку, на которой Каладиус не решился бы провести ночь даже под угрозой казни, но он то ли всё ещё не спал, то ли уже проснулся, услыхав шаги великого мага.

– Я привёз две бутылки биррийского, друг мой, – с порога объявил Каладиус, демонстрируя бутылки, которые он держал в руках. – Вставайте, у меня родилась отличная идея!

– Которая не могла подождать до утра? – по ворчливому тону Ликатиуса стало ясно, что он всё-таки в кои-то веки сумел уснуть, и теперь был не слишком-то доволен, что его столь желанный сон был так бесцеремонно спугнут.

– Конечно могла, – сдвинув стопку бумаг, Каладиус поставил бутылки на стол и уселся в кресло, которое он когда-то специально приказал доставить сюда, поскольку аскетичный Ликатиус вполне обходился простыми жёсткими стульями. – Так же, как и это превосходное вино могло бы подождать до утра, но тогда мы не смогли бы насладиться им сейчас.

– Ваши слова лишены логики, мессир… – проворчал Ликатиус, но выполз из-под стёганого одеяла и направился к столу, благо, что он спал одетым.

– Так же, как и это вино, – усмехнулся маг, откровенно потешаясь над раздражением учёного. – Оно туманит разум, приучает нас к сладострастию, да и вообще – оно чертовски дорого для скисшего виноградного сока. Но именно за это мы его и любим!

– Простите, мессир, но я не в том расположении духа, чтобы по достоинству оценить ваши остроты… – буркнул Ликатиус. – Мне с таким трудом удалось наконец уснуть…

– Я не знаю лучшего снотворного, чем бутылка биррийского, урожая тысяча триста восемьдесят шестого! Славный был год для вина, хотя в этот же год почил король Вилиодий… – Каладиус ловким движением, говорившем об огромном опыте, срезал сургуч и извлёк пробку, а затем разлил густое бордовое вино по бокалам.

– Так что же за идея пригнала вас ко мне посреди ночи? – отхлебнув вина, Ликатиус избавился наконец от ворчливого тона.

– Зачарованные животные! – провозгласил Каладиус, поднимая бокал, словно говорил тост. – Вы никогда не задумывались, почему они такие быстрые? Ведь дело не только в том, что заклинанием мы заставляем их мышцы сокращаться быстрее. Они сами явно начинают двигаться быстрее в пространстве…

– Словно они оседлали возмущение! – просияв и моментально забыв про сон, воскликнул Ликатиус.

– Скорее их просто посадили на гребень волны, – с деланым равнодушием поправил его великий маг. – Но в нашем случае это и неважно. Если мы поймём механизм зачарования животных, то значительно продвинемся и в нашем деле.

– Зачарование – вполне стандартная процедура, она практически неизменно применяется ко всем животным, – учёного мага уже охватил азарт, и теперь он уже, похоже, готов был не спать сутками. – Если мы сумеем распутать это заклинание на составляющие части, то, возможно, найдём тот элемент, который позволяет воспользоваться волной.

– Боюсь, что это будет сложно даже для нас… – покачал головой Каладиус. – Вполне вероятно, что основная часть этого заклинания – не более чем мусор, огромный стог сена, в котором нам нужно будет отыскать иглу. Один мой знакомый алхимик признавался, что бросает в свои отвары три десятка трав в надежде, что среди них найдётся одна, которая будет иметь реальный эффект. При этом он иногда даже не знает – которая именно. Просто такой рецепт он получил от бабки, а она – от своей бабки, и так далее. То же самое и с формулами заклинаний. Напомню, друг мой, их создавали люди, которые неспособны проникнуть в ткань возмущения!

– А если они были способны?.. – подслеповатые глазки Ликатиуса вдруг распахнулись от очередного озарения. – Откуда к нам пришла методика зачарования, мессир? Из Саррассы, от чернокнижников, не так ли?

– Дьяволы, а ведь вы правы, друг мой! – вскричал Каладиус и, забыв, что у него в руках бокал с вином, расплескал добрую половину. – Все эти штуки пришли от чернокнижников, а многие полагают, что в основе их магии лежат знания Эллора! Если это так, то заклинание зачарования может иметь корни именно там! Всем известно, что Гурр может создавать гомункулов, а это значит, что он проникает в ткань возмущения гораздо глубже меня! Значит, если как следует покопаться в библиотеках чернокнижников – возможно, удастся найти что-то важное!

– Вот только есть одно «но», – заметно погрустнел Ликатиус. – Чтобы покопаться в библиотеках чернокнижников, нужно самому быть чернокнижником, причём не из низших.

– Да уж, эти гробокопатели берегут свои тайны пуще лирр!.. – с явной досадой проворчал Каладиус. – Лицемеры…

У великого мага были все основания досадовать на чернокнижников. Действительно, анналы этого древнего ордена были закрыты для непосвящённых, что объяснялось опасностью этих знаний для неподготовленного человечества. Ни для кого не являлось секретом, что в некоторых вещах они достигли куда больших результатов, нежели выпускники классических школ магии вроде той же Латионской Академии. Особенно это касалось боевой магии, а также такой довольно специфической сферы волховства как некромантия.

Действительно, испокон веков чернокнижники пытались докопаться до самых основ мироздания, и, конечно, одними из главных предметов их исследований были жизнь и смерть. Похоже, что Каладиус был прав, и истоки знаний Ордена чернокнижников действительно могли иметь эллорское происхождение – слишком уж похожи были результаты их практик с тем, что делали Двенадцать Герцогов Эллора.

Некоторые из чернокнижников пошли дальше, перешагнув одну за другой все грани человеческой морали. Они стали работать с мертвецами, пытаясь вернуть их к жизни. Со временем стало очевидно, что законы Сферы непреложны для всех, даже для самых дерзких из магов, и любая душа, ступившая на Белый Путь по ту сторону Белого Моста, уже никогда не вернётся обратно. Однако же маги-ренегаты добились определённых успехов – они научились заклинать демонов и помещать их в мёртвые тела.

Официальный Орден чернокнижников поспешил отречься от этих заклинателей демонов, или некромантов, как вскоре стали их называть. Какое-то время их ещё терпели, понимая, что результаты их исследований могут быть весьма полезны, но в какой-то момент стало известно, что некроманты скупают рабов и отлавливают нищих для своих нужд, и после этого произошёл окончательный разрыв.

Орден некромантов, как иногда их называли, хотя на самом деле у этих колдунов-изгоев не было чёткой организации, откололся от чернокнижников. Наиболее одиозные из его представителей ушли в подполье, не связанные более никакими ограничениями. Другие продолжали жить в Золотом Шатре, формально удалившись от дел, но не порывая до конца с чернокнижниками. Были и такие, что всё также посещали башню Кантакалла, словно ничего и не произошло, хотя таких были единицы.

Магистры Ордена чернокнижников словно бы провели некую красную черту, переступать которую, не опасаясь лишиться членства в Ордене, не должен был ни один адепт. Это не значит, что неприкосновенность черты никогда не нарушалась – все понимали, что и сами чернокнижники во многом ходили по самой грани. Однако же правовой статус кво был восстановлен, Орден вновь мог претендовать на официальное существование, и в конечном итоге все были довольны, в том числе и император Саррассы, могущество которого в значительной мере опиралось на мощь его магов.

Конечно, наиболее тёмные и запрещённые из книг, вероятно, теперь принадлежали самым влиятельным и могущественным из некромантов, но для Каладиуса сейчас были важны именно истоки, корни магии чернокнижников, ведь где-то в них, вероятно, крылись ответы на интересующие его вопросы. Эти первоосновы хранились в книгах, которые были у Ордена ещё до раскола и, наверняка, продолжали пребывать в его библиотеках.

– Впрочем, есть выход, – задумавшись на мгновение, проговорил Каладиус. – Если для того, чтобы покопаться в этих книгах, нужно быть чернокнижником – станем чернокнижником!

– Вы, должно быть, забыли, мессир, что чернокнижником может быть лишь саррассанский подданный.

– Я ничего не забыл, мой любезный друг, но, думаю, что у меня есть решение данной ситуации, – улыбнулся великий маг. – В крайнем случае, им придётся сделать исключение для меня.

Это было сказано с такой потрясающей самоуверенностью, что учёный ни на секунду не засомневался, что именно так всё и будет. Ну а сам Каладиус, слова которого обычно не расходились с делом, уже через неделю отбыл в Саррассанскую империю, прихватив с собой ещё и Ликатиуса.