Решили спросить в деревне, далеко ли до границы. В это время была воздушная тревога. Армады бомбардировщиков шли из Англии на восток бомбить Германию, грохотала зенитная артиллерия, по небу рыскали прожектора, и, вероятно, все население деревни было на улице. На нас никто не обращал внимания, все смотрели в небо, а по приподнятому настроению, которое чувствовалось по тону разговоров и смеху, можно было понять, кому симпатизируют местные жители. Когда я спросил одного паренька, где граница, он даже не заметил, что мы чужаки и задаем такой вопрос. Сказал, что граница в ста метрах от деревни и что эта дорога ведет к границе. На вопрос – где может быть часовой, ответил, что он где-то здесь, в деревне.

Все же мы не решились пересекать границу по дороге. Вышли из дома в поле и, обогнув небольшой кустарник, вброд перейдя ручей, пошли параллельно дороге в двухстах метрах от нее. А самолеты продолжали гудеть, артиллерия – грохотать, прожектора – рыскать по небу. Разрывы снарядов были видны впереди на западе и сзади на востоке. Вблизи нас батарей не было.

Пройдя пару километров, мы решили, что пора искать пристанище на день. Настроение было приподнятое. Мы склонили головы, став в тесный кружок, и шепотом три раза произнесли: «Ура!» Мы – в Бельгии!

Ищем сеновал, но ничего подходящего не встречаем. Дома здесь под одной крышей с сараем, и нам пришлось проникать во двор так же, как мы забрались на первую ферму в Германии – в щель между воротами и балкой. Пробравшись таким образом внутрь, мы оказались на необмолоченных снопах в левой части двора. Перекусили бутербродами, перекурили. Потом, зарывшись поглубже и прижавшись друг к другу, заснули. Надо сказать, что, несмотря на нервотрёпку, спали мы без сновидений. А часов в десять во дворе заработала молотилка. Сначала работники бросали в нее снопы, лежавшие внизу, потом один из них залез наверх и вилами начал сбрасывать снопы оттуда. Стало ясно, что очередь дойдет до нас. И она дошла. Работник, поднимая вилами очередной сноп, открыл кого-то из нас и так испугался, что с криком бросился вниз. Мы не успели встать, как наверх поднялся среднего роста худощавый хозяин.

Когда мы отрекомендовались, он заулыбался и позвал в дом. Дочь хозяина быстро приготовила кофе, мы перекусили и предложили хозяину свою помощь в молотьбе. Он с радостью согласился, и мы быстро начали передавать снопы друг другу, а работник закладывал их в молотилку. Хозяин обмолоченные снопы складывал стенкой у открытых ворот, чтобы загородить нас от любопытных глаз – дом был крайний в деревне и кто-нибудь мог заглянуть мимоходом.

Мы работали энергично и без перерыва закончили молотьбу часам к четырем.

Отряхнулись, умылись и по сигналу дочери хозяина пошли на кухню, где был накрыт стол. Съели сытный обед и в седьмом часу вечера с очередным запасом бутербродов двинулись на юго-запад, к далекой французской границе. С хозяином ни о чем таком не говорили, разве что «войне скоро конец, Гитлер капут, да здравствует Россия, да здравствует Сталин». Разве этого мало?..

Но вот следующая ночь осталась в памяти каждого из нас на всю жизнь. На одинокой ферме, где мы остановились, хозяин, пока мы ели, включил радиоприемник и отыскал Москву. Передавали последние известия. Трудно описать наше волнение, когда мы услышали голос Левитана, читавшего сводку Совинформбюро. От волнения мы даже плохо понимали, о чем он говорил. Слезы лились из глаз сами собой, и мы вытирали глаза и носы грязными заскорузлыми руками. Волнение достигло апогея, когда кремлевские куранты пробили двенадцать раз и прозвучал новый советский гимн. Мы плакали, не стесняясь…

Прощаясь, хозяин сказал:

– Вы у меня не первые, были у меня и англичане, и французы, и поляки, но, когда я, например, включал Лондон, никто так не переживал, как вы, услышав свою Москву. Да, любите вы, русские, свою Родину, и это хорошо.

Мы долго жали ему руку. Взволнованные, в быстром темпе отшагали целый час и остановились на краю деревни около двухэтажного кирпичного дома. В щелях штор был виден свет, и мы постучались. Дверь открыл мужчина средних лет в черном костюме. Мы отрекомендовались, и он провел нас в столовую, где был накрыт стол, за которым сидели трое мужчин и женщина. Хозяин представил нас и поманил за стол. Женщина принесла еще четыре прибора. Хозяйка предложила вымыть руки, что мы и сделали с большим удовольствием, ибо наши руки были в полном несоответствии с белоснежными скатертями и салфетками.

Когда мы вошли в столовую, мужчины горячо о чём-то говорили, и это сразу заставило нас насторожиться. Хозяин сказал нам:

– Вам нужно очень торопиться, в соседней деревне стоит немецкая танковая часть и Schwarzbrigade («Черная бригада»). Утром они будут прочёсывать лес, искать Wei brigade («Белая бригада»). Чтобы быстрее выйти из зоны действия карателей, вам нужно двигаться как можно быстрее в южном, а лучше в юго-восточном направлении.

И он показал нам карту – путь проходил по мелколесью, большой лес оставался справа.

– Сейчас четыре часа утра. В вашем распоряжении семь-восемь часов. Ешьте быстрее и уходите. Мы хотели вас спрятать, но после обсуждения решили, что это опасно.

Через пять минут мы вышли, хозяин указал нам направление, и мы, попрощавшись со всеми (они вышли нас проводить), быстрым шагом двинулись проселочной дорогой на юго-восток.

Кто они были, мы не узнали, но решили, что они входят в Wei brigade или, по крайней мере, связаны с партизанами.

Поясню.

Wei brigade – это участники активного сопротивления, лесные партизаны, нелегальные группы в городах и поселках.

Schwarzbrigade – это военные части полковника Дегреля, воевавшие на стороне фашистов, как и наши власовцы, только одеты они были в чёрную униформу (как большинство фашистских и реакционных военизированных формирований). Отсюда и название – «Черная бригада». В противовес им партизан именовали «Белой бригадой». Это было символично – белая, чистая, справедливая.

Шли мы почти без отдыха часов десять. Страх подгонял нас, мы почти бежали. Попасть в руки карателей – значит принять смерть в страшных мучениях…

Припоминаю, как мы зашли в крайний дом маленькой деревушки, и я посмотрел на часы – 14 часов 20 минут. Мокрые, усталые, мы представились и сели в кухне на стулья. Хозяйка стала нарезать хлеб, а хозяин спросил:

– Откуда вы, почему такие разгоряченные?

Я назвал деревню, видимо неправильно, не запомнил названия, которое прочитал на карте в двухэтажном доме.

Хозяин покачал головой и сказал, что такой деревни близко нет. Я попросил карту и показал тот пункт, из которого мы вышли.

– Ого, так до нее пятьдесят километров! – удивился хозяин.

Вообще-то мы прошли не меньше шестидесяти километров, это по прямой было пятьдесят.

Я объяснил причину нашей спешки, хозяин заволновался и попросил нас быстрее покинуть его дом.

Мы захватили тонкие бутерброды с повидлом и направились к молодому сосновому лесочку. Присели и стали есть бутерброды. Для голодных, как волки, людей граммов двести хлеба, тонко намазанных повидлом, ничего не значат. Усталые, загнанные, голодные, не спавшие уже больше суток (ведь молотилка разбудила нас часов в 10 утра предыдущего дня), мы были в мрачном настроении. А в перспективе возможны каратели и немецкие танки. Вот тебе и троекратное «ура» в честь Бельгии!

Я предложил послушать – не тарахтят ли моторы танков. Но их не было слышно. Это немного успокоило, и мы стали думать о пище.

Яков предложил:

– Надо курочку стащить, вон они гуляют. А, ребята?

Куры рылись в навозной куче метрах в тридцати от нас.

– Попробуй, – согласились мы.

– А вы ведро раздобудьте.

Мишка и Яшка направились к навозной куче, откуда скоро раздалось кудахтанье, и мы увидели лежащего на навозной куче Яшку и летящих в разные стороны кур.

Яшка встал, держа в руках обмякшую курицу, а Мишка пошел в деревню. Вскоре он вернулся с ведром.

– В деревне никто не слышал куриного переполоха? – спросил я.

– Нет. Куры туда прибежали и успокоились, а петух считать не умеет, не обнаружил отсутствия одной жены.

– А ты как? Нашумел?

– Будь спок! Тихо, спокойно.

– Может, так же, как в Голландии с картошкой?

– Нет, точно тихо.

– Ну ладно, отойдем подальше. Собирайте сухие палки.

Найти их оказалось не так-то просто, но все же что-то наскребли и, когда отошли с полкилометра от деревни, разожгли костер (спички мы просили в каждой избе, да еще кресало было у Яшки).

Пока варилась курица, кто-то предложил прокипятить белье и таким образом избавиться от вшей, которые мучили нас все время. С особым усердием они грызли потные тела.

Курицу слопали полусырой, как того несчастного кролика в Германии, хрустели кости на зубах, но насыщения не чувствовали даже после того, как выпили горячий бульон. К тому же все было несоленое.

Я первым сбросил с себя одежду и закинул в кипящую воду. Минут десять плясал голый на снегу, а ребята терли мне то спину, то грудь, а я поворачивался к ярко горящему костру боком, спиной, грудью. Прокипевшее белье вытащили, выжали, заложили другое, а мое начали сушить над костром. Плясали все по очереди, и эта процедура заняла часа два. Белье надели теплое, но слегка влажное и поэтому решили еще погреться у костра, хотя всех клонило ко сну, и хотелось забраться на сеновал.

От тепла настроение улучшилось, да и опасность встречи с карателями, казалось, миновала. Мы даже шутили, назвав нашу примитивную вошебойку «жертвоприношением священных насекомых богу войны русскими дикарями на территории Бельгии».

В разгар последней сушки верхней одежды у костра, который мы старались держать бездымным, на поляну вдруг вышел мальчик лет 15-ти. Он сразу подошел к нам.

– Вы русские?

– Да.

– Бегите скорее, завтра здесь будут каратели.

– Кто тебе сказал?

– Меня послал отец. Вы были у нас, стащили курицу и ведро. Через час после вас в деревню прибыли каратели и сказали, что завтра будут прочесывать лес. Отец послал меня искать вас.

– Как же ты нас нашел?

– По запаху дыма.

Вот тебе и конспирация, которую так легко раскрыл этот юный следопыт!

Мы крепко пожали парнишке руку (ему это очень понравилось) и расстались с ним. Наш путь лежал на юг. К концу дня мы дошли до опушки леса и в сумерках двинулись полями между населенных пунктов.