На перроне – толпа встречающих с цветами. Не нас, конечно. Маленькая привокзальная площадь, масса народу, велосипедистов, газогенераторных автобусов, машин. Суета и шум нас ошеломили, но мы быстро пришли в себя при виде немецких мундиров. Особенно неприятно было, когда навстречу шли фельджандармы с большими медными бляхами, висевшими на цепи на шее.

Как же пройти на улицу Нового Моста (Пон Нёф)? Надо кого-то спросить. Попалась почтальонша с большой сумкой писем и газет через плечо. Остановил я её и спрашиваю: «Рю Пон Нёф?» Она поглядела на меня и затараторила. Я понял только, что нужно ехать в метро с пересадками. Закончив свою речь, она чуть ли не бегом пошла дальше. Поняла, что мы за птицы…

– Пойдем в метро, Яшка?

– Страшно.

– Надо попробовать.

Зашли в метро, не зная, где касса, а вход в метро – без вестибюля, как в туалет.

Мы спустились в подземку и стали искать кассу. Бесконечная толпа, в которой то и дело мелькали немецкие военные мундиры, действовала на психику – становилось страшно. На ходу переговариваясь, решили обратиться к контролеру. Я подошел к сидевшему на стуле старому французу и, протянув ему десятифранковую купюру, сказал: «Два билета». Взглянув на меня, как на ненормального, он показал на коридор слева. Свернули в этот длинный коридор и сразу среди спешащих пассажиров увидели идущих нам навстречу фельджандармов.

Не сговариваясь, мы развернулись и пошли к выходу. Вышли на солнечную улицу и молча направились на юг. Это было интуитивное решение покинуть город, нам стало ясно, что до вечера мы не найдем эту чертову улицу (солнце уже шло к закату), а если и найдем, то отыщем ли лавку, и как нас там примут? Ведь никаких рекомендаций у нас нет. Мы поняли, что план наш был опрометчивым. Лучше было бы обойти Париж, оставив его справа.

– Что будем делать, Лёш?

– Курс: юго-восток, по дороге ищем русские рестораны. Я читал, что в Париже их много.

– Есть хочется.

– Придется терпеть. Здесь не украдешь.

И мы пошли на юго-восток, по дороге ставя для себя и решая возникшие проблемы. Задача № 1 для нас была – выбраться из города засветло. Задача № 2 – найти русский ресторан.

Я не помню весь путь до той заставы, где мы сели на газогенераторный автобус, но по тому маршруту русского ресторана мы не нашли. Может, они и попадались дорогой, но мы не могли отличить их от французских. Во всяком случае, остались голодными до Мёлена. Я не упрекаю себя за то, что, попав впервые в «столицу мира», ничего достопримечательного там не заметил. Не до этого было. Но предполагаю, что эта застава, эта конечная станция загородных автобусов находилась в то время в Альфорвилле. Так я думаю потому, что незадолго до «встречи» с автобусом мы переходили по мосту через небольшую речку в малонаселенном в то время районе. Вероятно, мы прошли через или рядом с Венсенским лесом, и я, омыв ноги в Марне, так как они у меня были стерты в кровь (ботинки были малы), оказался на другом ее берегу.

Весь поход через Париж запомнился очень плохо, осталось в памяти только незабываемое. Например, плакаты на стенах домов с портретами казненных партизан. Среди прочитанных нами фамилий одна была армянской, другая – русской.

Еще запомнилось: на тротуаре стоят двое и разговаривают, а спешащие пешеходы, оглядываясь, обходят их. У одного из собеседников на пиджаке нашита желтая шестиконечная звезда Давида – еврей. Больше ничего не осталось в памяти, ведь эти строки я пишу спустя столько лет после событий.

И так, за Марной, мы очутились на конечной станции автобусов, отправляющихся из Парижа на юг и юго-восток. Маршрут выбрали интуитивно. На щите были написаны все остановки автобуса, но нам нужна была последняя. Эту остановку надо было произнести правильно, и необходимо было заранее знать – хватит ли у нас денег на два билета. Останавливаю молодую симпатичную француженку, говорю ей, что мы поляки и прошу прочесть последнюю остановку, указывая на нее пальцем. Она поняла, прочитала, я повторил. «Плохо», – сказала прохожая по-французски. «Вот, Яшка, опять плохо… твою мать».

– Вы же русские, а не поляки, – на хорошем русском языке вдруг говорит француженка, – что же вы мне голову морочите?

Прозвучало это так неожиданно, что мы растерялись и все ей рассказали. Она сообщила, что добраться до Швейцарии будет трудно, и не проще ли в Париже дождаться лучших времен. Предложила на время свою квартиру. Из намеков мы поняли, что она связана с Сопротивлением. Но мы настроились выбраться из Парижа и отказались. Сели в омнибус, запомнив последнюю остановку как «Мелун». Денег у нас хватило, парижанка отсчитала точно.

Солнце уже садилось, когда мы прибыли в маленький городок Мёлен. Каким-то чудом мы сразу попали в русский ресторанчик. Хозяева – белые эмигранты, отец и сын – приняли нас как родных. Ночь напролет мы провели в воспоминаниях, спорах и утешениях плакавшего отца. Тосты произносили и за победу над фашизмом, и за русскую победу, и за великий русский народ, и за Красную Армию, и за Сталина.

Как они гордились победами нашей армии! С каким восторгом, разложив карту, показывали расположение фронтов! Но и спорили с нами, отстаивая правоту Белого движения. Наша дискуссия касалась вопросов революции, Гражданской войны, коллективизации. У нас были диаметрально противоположные точки зрения, а вот по проблеме текущей войны мы не спорили. Хозяева наши ненавидели немцев и восхищались успехами Красной Армии. Они обрадовались нашему приходу, накрыли богатый стол. Мы ели в «три горла» и этим доставляли удовольствие хозяевам. Блюда из мяса и рыбы сопровождались возлияниями соответствующих вин. Мы честно рассказали о нашей цели – попасть в Швейцарию. Признались, что не прочь устроиться в «маки́». К сожалению, наши хозяева могли помочь нам только деньгами, географическими картами и добрыми советами. К Сопротивлению они никакого отношения не имели.

Рано утром мы покинули гостеприимных русских друзей и отправились в путь, намеченный с ними по картам – Фонтенбло, Труа, Лангр, Бурбон, Дижон, Безансон. Наш путь был спрямлён, эти города оставались справа и слева от намеченных по картам «Мишлен» сельских дорог.

В голове шумело от выпитого вина, хотелось спать и мы, имея в сумке достаточно продуктов, решили соснуть в каком-нибудь отдельно стоящем сарае с сеном. Так и сделали. Проснулись к закату солнца, закусили и тронулись в путь. Идти пришлось недолго – стемнело и мы нашли сеновал. Сено лежало на тонких бревнах, а внизу – скотина. Сена было маловато и опять ноги все время проваливались между бревен. Спать не хотелось. Мы закурили и размечтались, переговариваясь шепотом о том дне, когда окажемся в Швейцарии. И тут впервые, как бы между прочим, Яшка спросил:

– А куда дальше – до Швейцарии или Испании?

– Испания далеко. Думаю, брат Гертруды с английским летчиком, если они шли пешком, затратили времени в два раза больше, чем мы.

Я не предполагал, что вопрос был задан неспроста и что с этого дня на меня начнется планомерная атака с целью изменения маршрута на Испанию. На другой день Яшка заговорил о том, что франко-швейцарскую границу немцы охраняют лучше, чем франко-испанскую, ведь генерал Франко единомышленник Гитлера. А дальше, день за днем, придумывая все новые и новые аргументы в пользу Испании, Яшка старался уговорить меня изменить курс. Видя, что я не поддаюсь, он вдруг предложил остановиться у богатого крестьянина и наняться за пропитание и спецодежду в батраки. Дескать, нам легче будет связаться с партизанами. Предложение было заманчивым, но я уже раскусил, что за ним скрывается страх перехода границы.

Я высказал ему это откровенно и думал, что он возмутится. Но ошибся – Яшка подтвердил мои слова:

– Да, я боюсь. Не хочу больше рисковать жизнью. Надо переждать некоторое время и постараться попасть в партизанский отряд.

– Но ведь в партизанах больше опасности, чем при переходе границы. Там каждый день, каждый час смертельно опасен, а переход это один час или день – и всё. Нас интернируют, посадят в лагерь, и ты будешь пережидать войну, наслаждаясь безопасностью.

Мои последние фразы благотворно подействовали на Яшку, и я понял, что его убедил, но, дразня Яшку, сказал:

– В партизанский отряд я всегда готов вступить, там хотя бы будем сражаться, а не пережидать, как ты хочешь. И если нам по пути представится такая возможность, я сразу воспользуюсь и тебе советую.

– Ты неправ, – Яшка перешел в атаку. – В Швейцарии должен быть наш посол, и нас сразу переправят в Советский Союз, и мы снова окажемся в армии. Но я тоже не прочь вступить в «маки́», но где их найдешь?

– Ты говоришь, что готов рискнуть, наняться к богатому пейзану в батраки и за это время разведать о партизанах. Но где гарантия, что завистливые соседи не выдадут тебя полиции, а там и до немцев недалеко. И ты окажешься теперь уже в концлагере или на каторге, а это одно и то же, – давил я на Яшку. – Вот если по пути мы наткнемся на «маки́», будет здорово. А сейчас предлагаю думать только о Швейцарии, она уже близко.

– Согласен, – проворчал Яшка.

Как близок я был к истине! Ведь через несколько дней для нас блеснет надежда вступить в партизаны. Правда, она быстро и погаснет, но в тот же день для нас загорится яркое солнце партизанской борьбы, опасности и романтики, борьбы, очищающей наши души от скверны фашистского плена, дающей вкусить сладость священной справедливой мести.

Мы и не предполагали, что решение нашей судьбы не за горами.

В один из солнечных дней мы обедали у фермера – поляка по происхождению. В разговоре пользовались четырьмя языками: Яшкиным (украинским), моим русским, хозяина – польским и языком страны, по которой мы шли к заветной цели, – французским.

Смешение языков и обеспечивало наше взаимопонимание.

Хозяин был рад нашему появлению, на радостях мы даже выпили с ним самодельной водки, захмелели и разоткровенничались. Хозяин признался, что ненавидит «бошей» и думает пойти в «маки́», как только они начнут действовать.

Мы сказали, что готовы хоть сейчас вступить в действующий отряд, и, если хозяин нам поможет, будет здорово.

Хозяин задумался, а потом махнул рукой и сказал:

– Была не была, вижу, что ребята вы свои. Есть такое местечко Фонтен-Франсез, оно вам по пути, там живет лесничий Луи Калё. Он организует «маки́» в нашем районе. Идите к нему. Он вам поможет.

И счастье нам улыбнулось! Выпив еще по стаканчику, нагрузившись продуктами, которые напихал нам в сумку щедрый поляк, мы покинули его дом. Несмотря на хмельные головы, нас не клонило ко сну до самого вечера, ибо хмель «блестящего будущего» был сильнее алкогольного. Мы шли проселочными дорогами, и темп был примерно как в Бельгии, когда мы вчетвером убегали от карателей. Шли по указателям. Не помню, где мы ночевали, но день встречи с Луи Калё я вспоминаю довольно отчетливо.

На подходе к Фонтен-Франсез мы дважды встречались с людьми, работавшими в лесу, и дважды спрашивали у них:

– Где живет Луи Калё?

Каждый раз слышали в ответ:

– Фонтен-Франсез, – и долгие провожающие нас взгляды. Люди переставали работать (пилить или рубить), смотрели на нас не слишком дружелюбно. Молчали. Разговоры возобновлялись только после нашего отдаления.

Наконец, часам к 4-м вечера, мы подошли к этому местечку и спросили первого встречного, где живет Луи Калё. Он показал на четвертый дом слева по нашему ходу. Вплотную к дому примыкал забор из необработанного камня. Забор был выше человеческого роста, за ним виднелись оголенные фруктовые деревья.

– Входите, пожалуйста.

Мы вошли на кухню. Камин, большой стол и с любопытством рассматривающая нас маленькая женщина.

– Где Луи Калё? – спросил я.

– На работе.

– Мы русские пленные, бежали из Германии, идём в Швейцарию. Нам нужен Луи Калё.

– Присядьте и подождите. Он скоро придет.

Мы уселись. Женщина, как и следовало ожидать, – жена Луи Калё, поставила на стол бутылку вина, два стакана и жаркое. Заметив, что отсутствием аппетита мы не страдаем, мадам Калё подложила нам еще мяса (кажется, кабаньего) и принесла еще бутылку красного вина.

Мы ждали хозяина часа четыре. Он пришел не один, а в сопровождении ещё двух мужчин. Сам Калё – плотный, коренастый брюнет с сильной проседью, которая была и в больших усах, смотрел на нас настороженно и в то же время добродушно. Ему было шестьдесят пять – шестьдесят семь лет, но во всей его фигуре и движениях чувствовалась сила и гибкость мужчины лет сорока. Его сопровождал хмурый, худощавый, лет тридцати – тридцати пяти брюнет с черными неспокойными глазами и нервными движениями. Третьим был рыхлого телосложения, выше среднего роста блондин с одутловатым лицом и голубыми глазами.

Мы представились. Третий спутник Калё оказался русским эмигрантом, и поэтому разговор наш шёл через переводчика, что облегчило взаимопонимание.

Несмотря на то что мы представились, после рукопожатия последовал вопрос:

– Кто вы такие, откуда идёте?

Мы ответили несколько подробнее, но, когда русский перевел, на лицах французов появилось недоверие, и худощавый сказал:

– Что-то не верится, что можно было пройти такой путь и не попасться.

Я ответил, что к сказанному можем добавить только детали, а сам факт не стоит оспаривать – ведь мы здесь.

– Мы можем проверить то, что вы рассказываете, – пригрозил эмигрант. – За короткое время с момента, как мы узнали о вас, мы уже сумели проследить ваш путь от Мёлена до Фонтен-Франсез.

И он начал сыпать наименованиями деревень и поселков, где мы были замечены местным населением.

Нас поразила хорошо организованная связь (очевидно, телефон сыграл немалую роль) у этих людей, и мы выразили им свое восхищение. Я добавил, что мы готовы подождать, пока они не выяснят весь проделанный нами путь, и что мы можем им помочь, называя некоторые пункты.

Они посовещались, и переводчик обратился к нам:

– Ну, предположим, что мы вам поверили, чего вы хотите от нас?

– Чтобы вы помогли нам вступить в «маки́». Мы хотим драться с немцами.

– А почему вы думаете, что мы имеем связь с «маки́»?

– Мы не думаем, а слышали об этом

– От кого?

Мне ничего не оставалось, как сообщить о поляке, который послал нас к Калё.

Наши собеседники переглянулись и стали переговариваться. Потом переводчик сказал:

– Хорошо. У нас есть связь с «маки́». Но просто так сразу мы вас не можем рекомендовать. Придется подождать.

– Мы согласны, но помогите нам где-то остановиться.

Они опять посовещались.

– Питаться и находиться днём вы будете у месье Калё, а ночевать в сарае у этого господина, – указал эмигрант на худощавого француза. – Теперь хозяин нас приглашает за стол.

Мы вошли в гостиную, в которой был накрыт стол. Все уселись, и хозяйка налила первое. Хозяин предложил тост за встречу. Выпили по большой глиняной кружке красного вина.

За едой нас расспрашивали, откуда мы родом, кем были в армии, где воевали и попали в плен, откуда бежали. Это был допрос, но скрывать что-то не имело смысла. Мы только прибавили себе армейские чины – я назвался капитаном, а Яшка – лейтенантом. В этих чинах мы оставались и в партизанском отряде.

После ужина, а по-французски обеда, и обильного возлияния мы направились на ночлег к худощавому французу, который жил на другой стороне улицы, наискосок налево. Было темно, моросил дождь, и нас никто не видел. По дороге русский назвал свое имя, отчество и фамилию, которые я уже забыл, и сказал, что он владеет оптической мастерской и снабжает всю округу очками.

Ночевали мы в сарае на сене. Рядом с нами стояли лошади, их присутствие было приятно.

Наутро мы опять пожаловали в дом Калё, где хозяйка нас слегка накормила и посоветовала посидеть в саду на солнышке. Мы прошли в сад и закурили. Настроение было хорошее – ведь до «маки́» рукой подать – и в благодарность хозяину мы решили вскопать всю землю в саду, поскольку заметили, что она используется под овощные культуры.

Наши жесты хозяйка сразу поняла и с улыбкой принесла нам лопаты. Часов в двенадцать, потные и довольные, мы сели за второй завтрак, который был плотнее первого. Копали мы огород до вечера, а когда появился хозяин, то, увидев результат наших трудов, обрадовался и поблагодарил нас.

После обеда пришел эмигрант и рассказал нам о перипетиях войны. О наших победах он почему-то рассказывал без восторга, в отличие от ранее встречавшихся нам эмигрантов. Мы тогда не обратили на это внимания – ликовали. И лишь через шестнадцать с небольшим лет мне стала понятна его сдержанность. Но об этом позже.

Следующий день прошел примерно так же, с той лишь разницей, что вечером эмигрант учил нас играть в «билет» (французская игра в карты).

На третий день мы закончили вскапывать землю под огород, а вечером возникла серьезная перепалка между нами и двумя пришедшими французами, которых нам представили как партизан – «макизаров».

Спор шел на политические темы. «Макизары» твердили, что большевистский строй для Франции не подходит. Мы не отрицали это, но говорили, что наши оппоненты не знают нашего строя, и что он не так плох, как его изображают буржуазная и гитлеровская пресса. «Макизары» критиковали советский строй, черпая аргументы из прессы. А мы, воспитанные при советской власти в любви к Родине, партии, Сталину, не могли молчать и с азартом молодости спорили с ними. Оппоненты тоже не отличались хладнокровием. Спокоен был только Луи Калё. Его глаза умудренного жизнью человека смеялись. Он молчал и потягивал вино. Переводчик тоже не волновался, но видно было, что интерес к дискуссии у него велик.

Разошлись мы далеко за полночь, оставшись каждый при своем мнении. На наш вопрос о «маки́» мы получили ответ – ждите.

Разгоряченные спором, мы долго не могли заснуть на сене, поэтому не проснулись в обычные семь-восемь часов. Примерно в десять нас разбудил переводчик и торжественно пригласил к себе. Шёл он с нами по улице, не таясь и не скрываясь. Его дом с мастерской, на витрине которой лежали всевозможные очки, находился почти в центре местечка. Мы шли мимо старых, в основном, двухэтажных, обвитых плющом домов.

Дверь открыла худенькая женщина лет пятидесяти и пропустила нас в столовую. Стол был накрыт, посередине красовалась бутылка «смирновской» водки (из довоенных запасов, как объяснил нам хозяин). Хорошая сервировка стола, водка, обильная закуска вселили в нас уверенность, что сейчас состоится наше посвящение в «макизары». Мы пили, ели и ждали. Но, когда закончился завтрак, хозяин встал и торжественно заявил примерно следующее:

– Я русский человек и рад видеть русских людей у себя в доме. Неважно, что вы советские, а я белый эмигрант. Я, как и все, радуюсь и горжусь победой русского оружия. Годы и здоровье не позволяют мне уйти в лес, а то бы я бил врагов моей Родины. Вы хотите стать партизанами, но, к сожалению, вас не берут в «маки́», вы слишком «красные», сказали нам вчера руководители «маки́». Поэтому мой вам совет – спешите в Швейцарию. Там вас интернируют, и вы в безопасности дождётесь конца войны. В дорогу примите наш скромный подарок, – и он протянул каждому по конверту.

Машинально мы взяли конверты, в которых лежало по 100 франков, машинально произнесли слова благодарности, молча расцеловались с хозяевами, с равнодушием приняли благословение хозяйки и пожелания счастливого пути.

Разочарование было так сильно, что мы молчали примерно час пути. Не заметили красот (если они были) Фонтен-Франсез и, как вышли из городка, даже не обращали внимания на встречных, а среди них могли быть и немцы – фельджандармы…

Погода стояла солнечная. Постепенно мы приходили в себя и начали ругать французов. Тогда я не мог вообразить, что через шестнадцать лет приеду в Фонтен-Франсез к Луи Калё вместе с друзьями-партизанами, и он расскажет мне о том, о чем в тот день я не мог и подумать. Узнаю правду, о которой не знал в то далекое и бурное время.