Вскоре совершилось то, что нередко бывает в партизанщине, – поступок против совести.

В армии подобного быть не может – там всё регламентировано, на всякий чих есть устав, и если кто нарушает его, того наказывают. В войну эти законы становятся жёстче и наказание суровее. Если в мирное время дезертирство, самострел или воровство у гражданских лиц влекут за собой тюрьму, то в войну за те же проступки наказание одно – расстрел перед строем. Но в лесу закон один – собственная совесть, а у кого её нет, законом становится сила или трусость.

На оккупированной территории нашей Родины партизанами командовал центр из Москвы, на них распространялись законы Советской армии, и всё равно было много случаев дезертирства, мародёрства и убийств. А что скажешь о жизни во французских лесах? Где там искать закон? Кругом неродной язык, чужие люди, их непонятная жизнь… Недолго и до коллективного преступления…

Затосковал итальянец и начал проситься у Алисы домой. Она пообещала выяснить такую возможность. И вот однажды утром меня разбудили и позвали к костру, где уже были Алиса, Габриэль с Валерием и что-то говорил Фёдор. Я подошел к ним и услышал:

– Речь идет о судьбе итальянца (я забыл, как его звали), – сказала Алиса. – Отпускать мы его не можем. Все знают, что он ушел в «маки́», и, если вернется, его обязательно схватят. Он не выдержит пыток и выдаст нас.

– Может, не схватят? – спросил я.

– Схватят обязательно. Об отряде знают очень многие, и есть основания думать, что в окрестных деревнях бродят шпики, – сказала Алиса.

– Так пусть остается в отряде, – встрял Валерий.

– Он сбежит домой, – стояла на своем наша руководительница.

– Я говорил, что не надо принимать в отряд французов, – яростно выкрикнул Габриэль. – Не послушали меня, а теперь за чужое решение я должен отвечать.

– Почему только ты, Габриэль, мы все заняты решением этого вопроса, – возразила Алиса.

– Ликвидировать его надо, и тогда все вопросы будут сняты, – встрял Фёдор.

Я запротестовал, но меня никто не поддержал. (Вероятно, все ждали слов Фёдора, но боялись высказаться первыми.) Тогда я предложил опросить всех членов отряда, и участники разговора согласились.

После опроса оказалось, что почти все высказались за предложение Фёдора. За исключением Франсуа, который не хотел в этом участвовать, считая, что это дело русских.

Узнав о таком результате, и я дал согласие.

Павел заколол итальянца ножом.

Тот мой малодушный поступок мучает меня до сих пор. Ведь дальнейшая деятельность отряда показала, что стоило нам перебазироваться километров за 50, и никакое предательство итальянца, если бы даже оно произошло, нам было бы не страшно.

Году в 1962-м на встрече у меня в московской квартире Алиса, Валерий и я обсуждали этот вопрос. Алиса согласилась, что мы поступили ошибочно. Она призналась, что в центре ее ругали за это. А Валерий считал, что все было сделано верно.

Вот так тяжело, с трудно решаемыми проблемами, начиналось становление нашего отряда. Впрочем, это были цветочки, а ягодки ждали впереди.

После этих событий в отряд пришел местный батрак – серб Пента, невысокого роста, лет пятидесяти, и еще нам прислали из Парижа «на исправление», как выразилась Алиса, одного ворюгу родом из Ленинграда. Он был пристроен где-то в системе парижского Сопротивления, но не раз его уличали в воровстве, и, во избежание неприятностей, руководство решило направить его к нам.

Что касается Пенты, то позже, когда отряд начал регулярные боевые операции, мы иногда брали его с собой, но его солдатские качества оставляли желать лучшего, и мы назначили его поваром. Он обрадовался и неплохо справлялся со своими обязанностями. А ворюга-ленинградец (имени его я не запомнил) сразу примкнул к группе Фёдора – Габриэля, они умели подбирать кадры.

По возвращении с нашей первой операции у меня состоялся разговор с Алисой. Я признался, как тяжело пережил убийство немца, у которого было пятеро детей, и попросил ее разрешить мне участие только в железнодорожных диверсиях и в открытых боях. Присутствовавший Валерий посмеивался и называл меня «гнилым интелентом». Именно «интелентом». Он не выговаривал тогда слово «интеллигент».

Алиса внимательно выслушала меня и сказала:

– Нас мало, их много. Значит, ни о каком бескровном бое речи быть не может – и в дальнейшем мы будем применять засады и диверсии. Ты жалеешь этого немца, а он бы тебя пожалел? У тебя тоже двое детей. Вспомни, что они делали на твоей родине с матерями и детьми. Как вспомнишь – вся твоя жалость испарится. Понимаю, что может быть именно тот солдат не был фашистом, но на войне это не играет роли – врага нужно уничтожать. Ты должен превозмочь себя.

Она была права, и вскоре я привык к партизанским методам борьбы.

Почти месяц мы бездействовали, но за это время Алиса организовала «маки́» из местной молодёжи. Отряд был назван «Франс д’абор» («Франция – прежде всего»). Вместе с его командиром мы позже провели две успешные операции, а для начала отдали им один трофейный карабин, они тоже были плохо вооружены. Против его передачи, как всегда, возражал Фёдор, который и в руки-то оружие взять боялся. Пытаясь оправдать свое нежелание воевать, он выдвинул два, как ему казалось, очень правильных тезиса.

Первый звучал так: советское правительство не давало мне указаний сражаться на территории Франции вместе с французами и под их руководством против немцев. Поэтому я лично стрелять в немецких солдат не стану.

Второй: всем известно, что за каждого убитого немца расстреливают от десяти до пятидесяти заложников. Значит, своими операциями мы будем ставить к стенке десятки и сотни французов. Они нас за это не поблагодарят.

На вопрос, что же он предлагает, Фёдор ответил:

– Надо найти пути и запросить советское правительство, что нам делать в ситуации, в которой мы оказались.

– Хорошенькое дело – сидеть сложа руки, а кто же кормить нас будет? – спросили мы.

– Будем подрабатывать у крестьян, – нашёлся он.

Фёдора поддержали Яков, Иван, Григорий-калужанин и ворюга. Габриэль колебался. Он понимал, что это самоликвидация отряда, и вину за это могут возложить на него как командира. Спору не давала разгореться Алиса. Она заявила, что вынуждена будет сообщить в центр, что в только что созданном отряде имени Парижской Коммуны завелись нездоровые настроения.

Фёдор прикусил язык.

В конце мая я узнал от Валерия, что он сошелся с Алисой. Я удивился его вкусу, но обрадовался тому, что теперь у нас будет крепкий контакт с начальством.

После отъезда Алисы мы заставили Габриэля собрать штаб.

На заседании распределили обязанности: Габриэль – общее руководство, Валерий – разведка, я – политработа и вооружение. Приняли решение провести две боевые операции: засаду на шоссе и добычу железнодорожного инструмента для диверсии. Необходимо было разведать для её проведения на железной дороге подходящее место.

Когда эти вопросы вынесли на собрание отряда, опять начался раздор.

Фёдор кричал: никаких операций – только разведка для будущих операций после получения разрешения от нашего правительства. Габриэль где-то принял на грудь для храбрости и в состоянии алкогольной бодрости поддержал Фёдора. На наше замечание, что Алиса дала указание немедленно начинать боевые действия, он заявил:

– А что мне Алиса! Если эта проститутка ещё раз появится в лесу, я пристрелю её, как собаку. Мы – русские и иностранцам подчиняться не должны. Я знаю, что такое война. Я летчик-штурмовик и сделал 1700 (?!) боевых вылетов. Не ей меня учить…

Тем не менее обсуждение продолжилось, и после всех споров мы всё же создали две группы: одну для засады, а другую для разведки и добывания инструмента.

В первую группу вошли я, Валерий, Григорий-украинец, Костя-ленинградец, Николай-коми (Николай-2) и Франсуа. Желающих было больше. Хотели пойти Костя-рыжий (тамбовский), Алексей-калининский, Николай-белорус (Николай-1), Павел и Гриша. Но их пришлось оставить, чтобы не натворил чего-нибудь Фёдор. С Гришей, Костей и Алексеем мы с Валерием поговорили серьезно и предупредили, чтобы они не давали Фёдору развернуться и дожидались нас.

Яшку я звал с нами, но он отказался. Я понял, что мы с ним разошлись окончательно.

Так во второй группе, кроме перечисленных, оказались ещё Габриэль, Фёдор, Григорий-калужанин, Яшка, Иван Недвига, ворюга-ленинградец, Пента и Николай-ленинградец (Николай-3).

Место операции нашей группы мы с Валерием решили засекретить, уж очень не доверяли мы Фёдору, поэтому сказали, что идем на дорогу № 474 из Гре, а выбрали совсем другое место.

Вторая группа должна была провести разведку железной дороги, достать торцевые ключи, ломы, кирки и простые гаечные ключи.

Мы уже знали, что рельсы крепятся к шпалам не костылями, а болтами. Шпалы были металлические.

Ждать нас должны были в лесу, выставив пост на опушке, у дороги из леса в деревушку Марбе.

Вооружение нашей группы – автомат с 15 патронами, карабин, пистолет и одна граната.

Той группе отдали автомат с двумя магазинами, гранату и карабин.

В ночь на третье июня мы разошлись. Мы были настроены по-боевому, а вот Фёдор с Габриэлем уходили как по принуждению.

До места операции было недалеко, и мы не торопились, рассчитывая 5 июня прийти туда, а после операции, 6 или 7 июня, встретиться с основной группой. Мы не пошли целиной, а свернули на дорогу, идущую от моста около Монтюрё вдоль реки Соны. Шли по обочинам, в две колонны по три человека. Впервые я спал на ходу. Спали Валерий и все ребята. Шли и спали, а мозг не дремал, нас сторожил. Мы ни разу не свалились в кювет, а наоборот, сталкивались с Валерием на середине шоссе.

По дороге запаслись едой из деревенских подвалов. Перекусив, двинулись берегом ручейка прямо на юг. На рассвете углубились в лес и через некоторое время пересекли дорогу около деревни. На дневку остановились в лесу. После 4-часового сна несколько человек отправили в разведку для выбора места засады на дороге № 19. Другую группу людей направили в деревни Шарже и Арпан для добычи съестного.

Я, Франсуа и Григорий пошли на дорогу, а Валерий, Костя и Николай-2 – по деревням.

К вечеру мы вернулись с задания. Обсудили увиденное. Лучшее место, по нашему мнению, было на «пупе» – в конце подъема дороги от Комбфонтен между дорогами, ведущими с дороги № 19 к деревне Невель-ле-Вуазе.

Выбранное место было удобным для нападения на идущую из Пор-сюр-Сон машину. На северной стороне дороги – кустарник, за ним поляна и лес, дальше подъём в гору, а на южной стороне – лес со склоном вниз, на юг.

Поздно вечером Валерий пошёл с ребятами в деревню, а мы плотно поужинали принесенными ими продуктами: окороком, вином и фруктовыми консервами.

Рано утром, тщательно осмотрев позиции и наметив пути отхода, мы залегли в кустах, решив ждать машину из Комбфонтена.

К полудню пошёл дождь. Мы насквозь промокли и, чтобы согреться, пустились здесь же в кустах в пляс. При звуках мотора мы ложились на землю и замирали.

Оружие распределили так: Григорий – винтовка, Франсуа – автомат, Валерий – пистолет, у меня – граната. Принцип распределения был таков: мы с Валерием уже стреляли, значит, надо дать пострелять и другим. Задача Григория – «снять» шофёра. Франсуа должен экономно израсходовать свои 15 патронов. На шоссе выбегать только после того, как все немцы будут убиты.

В ожидании нужного нам авто мы пропустили одну, другую, третью машину, потом еще несколько. Но всё это было не то. Они везли грузы. А нам нужна машина с солдатами. И она, наконец, появилась, прервав своим рёвом очередную нашу пляску в кустах. Грузовик медленно поднимался по дороге. Мы залегли и, напряжённо уставившись на него, стали изучать содержимое широкого тупорылого грузовика с двумя прицепами. В кузове и прицепах лежали катушки кабеля. Солдаты расположились в кабине шофёра и на катушках. На них были черные плащи, на шеях болтались автоматы. Был полдень.

Григорий выстрелил и сразу снял шофера, но машина ещё проехала мимо нас метров пятнадцать и только тогда, фыркнув, заглохла и остановилась. Пока она проезжала мимо, Григорий выстрелил ещё три раза, а Франсуа дал очередь из автомата. Немцы буквально свалились с катушек, и вот тут случилось непоправимое. В горячке боя мы забыли, что выбегать нельзя, а Франсуа был уже на шоссе и бежал к грузовику, за ним вскочили я и Григорий. Григорий с колена продолжал стрелять, Всё это произошло в считаные секунды. Но, не дав нам прийти в себя, заговорили немецкие автоматы. Я и Франсуа оказались в противоположном кювете. С той стороны что-то кричал Валерий, но мы не могли поднять голову – пули свистели над нами беспрерывно, ведь патронов у немцев было предостаточно. Франсуа дал маленькую очередь, и его оружие умолкло – кончились боеприпасы.

Ситуация драматичная. Стоит появиться ещё одной машине, и нам конец. Я вынул гранату и пополз к грузовику. Высокая трава в кювете скрывала меня. Казалось, я ползу вечность. Но не успел я приблизиться, как заработал мотор и грузовик, набирая скорость, начал уходить. Я и Франсуа выбежали на шоссе, с той стороны выбежал Валерий, а больше никого не было. Где остальные? Мы огляделись и увидели на обочине в естественной позе – на коленях – Григория. Он уткнулся головой в землю, винтовка валялась рядом. Мы подняли его голову. Пулевое отверстие в переносице, Григорий был мертв. Мы взвалили на плечи его тело и понесли к лесу. Кости и Николая-2 не было видно. Мы донесли тяжелое обмякшее тело друга до опушки и, замаскировав его в густом кустарнике, бегом бросились в лес к условленному месту встречи.

По дороге увидели дровосеков и приказали им молчать о том, что они видели нас. Минут через пятнадцать бега из-за кустов вынырнули Костя и Николай-2.

Валерий закричал на них: «Трусы, где вы были?»

Выяснили: они испугались первых же выстрелов немцев. Решив, что с нами покончено, они драпанули в лес.

– Вы ещё заплатите за это, – крикнул Валерий. – Григорий убит.

Мы продолжали бежать, но уже не на условленное место, а дальше на север. Надо было выйти из возможной зоны преследования и окружения.

Остановились в кустах на берегу ручья. До ближайшей деревни было не более полутора километров. Кусты и высокая трава хорошо скрывали нас, и мы искупались.

Настроение отвратительное: операция не удалась и опять потеря. Под влиянием этого настроения мы ругали Костю и Николая за трусость. Они оправдывались тем, что были без оружия. Валерий грозился поставить вопрос на собрании отряда, но я его унял, напомнив, что Фёдор тогда заберёт и этих ребят – они не очень тверды духом.

Ребята клялись и божились, что больше такого не случится и что они готовы пойти на самое опасное задание, но только с оружием.

Вскоре я поймал их на слове, но об этом в своё время.

Пока мы спорили и ругались, Франсуа сидел, понурив голову. И вдруг он заплакал навзрыд.

– Это я виноват в смерти Григория, я первый выбежал на шоссе. Вы должны меня расстрелять за это, – сквозь рыдания почти кричал он.

И тут мы стали восстанавливать картину короткого, но такого неудачного для нас боя. Да, верно, Гриша продолжал посылать пулю за пулей в широченную кабину, а Франсуа, дав короткую очередь по кабине и по сидевшему на первой катушке немцу, выбежал на шоссе. За ним бросились и мы. Получалось, что Франсуа виноват в смерти Григория. Но ведь он дрался, стрелял и первый рисковал, выбежав на шоссе.

Валерий сказал ему:

– Я старший группы. Ты, Франсуа, нарушил мой приказ, за это тебя следует наказать – но расстреливать тебя нельзя. Ты не струсил, ты сам рисковал, выскочив первым на шоссе, но ведь и мы все тоже выскочили. В горячке боя чего не бывает, так что ты не напрашивайся на расстрел. Костя с Николаем хуже поступили, в армии за это расстреляли бы, но мы это просто запомним.

Франсуа был в истерике. Виною были, очевидно, и смерть Гриши, и горячка боя, и страх перед возможным прибытием подкрепления. Мы заставили его искупаться, и он затих.

Было 5–6 часов пополудни. Хотелось есть. Но показываться на людях никак нельзя. Молча лежали мы в кустах и наблюдали за дорогой, проходящей через две расположенные рядом деревни. Ничего подозрительного.

Когда стемнело, решили уходить, но Валерий повёл не в условленное место, где с завтрашнего дня должны быть посты группы Габриэля, а в Венизи – он рвался к Алисе. Я не возражал, а ребятам было всё равно – каждый переживал свой поступок.

Рано утром 6 июня мы уже были на старой стоянке лагеря, и Валерий пошёл к мадам Жако за Алисой.

Он пришел с ней и принес еду. Лицо его сияло.

– Ребята, машина пришла в деревню полная трупов. В кабине прятались от дождя 8 человек – все убиты, последним умер тот, кто довёл машину. Застрелен солдат, сидевший на катушке…

– А ты откуда знаешь?..

– Ребятки, вы молодцы. Известия точные, их сообщили наши товарищи, – сказала Алиса.

Мы ликовали, только Костя с Николаем были мрачны.

Алиса отчитала их и Франсуа.

– А Григорий – герой, он выстрелил по кабине несколько раз, и каждая его пуля – один убитый немец, – сказала она. – Франсуа тоже молодец, его очередь довершила дело. Ладно, забудем всё плохое, операция удачная. Вы победители, а победителей не судят (через несколько дней Алиса привезла в отряд подпольную газету «Юманите». В ней было написано: «Наш отряд им. Парижской Коммуны на шоссе обстрелял немецкую машину. В завязавшейся перестрелке убито девять фашистов»).

Алиса на 3–4 дня уезжала в Париж, но она ничего не знала о второй группе. И мы решили той же ночью двинуться на условленные места, чтобы узнать, как дела у наших товарищей.

Валерий пошел проводить Алису, а мы, распив пару бутылок вина и плотно поев, заснули мертвым сном.

Вечером отправились в путь-дорогу. Деревни мы, конечно, огибали, хоть немцев там и не было, но лучше, если никто нас не увидит. Хождение вне дорог причиняло нам большие неприятности: крестьяне огораживают свои наделы колючей проволокой, внутри наделов пастбище отделяется от посевов тоже колючей проволокой. И нам постоянно приходилось то перелезать через проволоку, то подлезать под неё. Во время таких переходов мы нещадно рвали свою одежду и долгое время ходили как оборванцы. От Бужи мы пошли опушкой леса по росистой траве и часам к двум были у Марле. Поста не было. Мы прождали до утра – никого. Оставив Франсуа и Николая-2, втроём стали прочёсывать лес Шерлиен. Часам к двум дня обнаружили стоянку второй половины отряда. Они нас не заметили, и мы наблюдали за ними из-за кустов. Костю послали за Франсуа и Николаем-2. С час мы дожидались их и смотрели. Больше половины группы спало. Бодрствовали Костик, Гриша, Пента, Алексей, Николай Тимофеев (Николай-3). Кругом валялись бутылки из-под вина и спирта, стеклянные банки из-под мясных консервов, бумага, окурки. Группа стояла здесь уже несколько дней. Но железнодорожного инструмента нигде не было видно.

Когда подошли Франсуа, Николай и Костя, мы посоветовались и приняли решение: если группа ничего не сделала, а только пьянствовала, то заберём у них оружие, позовём того, кто захочет идти с нами, и уйдем.

Нам удалось отозвать тихонько Костика и Алексея. И вот что ребята поведали нам: как пришли они на это место, так никуда отсюда и не уходили. Но отличились: ограбили церковь и к тому же нагадили там. Ограбили дом – хозяев там не было. Связались с какими-то сомнительными женщинами. Пьют там, пьют здесь. Не участвуют в этих делах только четверо: Костик, Алексей, Гриша, Пента. Особую активность проявляют ворюга, Павел, Григорий-калужанин. Фёдор молчит, ни в каких грязных делах не участвует и не пьёт, всё время лежит в лесу, никуда не выходит, разговаривает только с Габриэлем, который тоже никуда не выходит, но круглые сутки пьян.

Картина прояснилась. После того как Костик и Алексей незаметно вернулись в группу, мы вышли из засады, и Валерий своим громким голосом поздоровался:

– Здорово, друзья!

Те с перепугу вскочили на ноги и уставились на нас сонными глазами.

– Что же вы пост не выставили? Мы вас целый день искали.

– А зачем пост, если вы и так нас нашли, – сказал, не поворачивая головы, Габриэль.

– Ну ладно, дайте пожрать, а потом поговорим.

Ворюга угодливо подал нам жареную индейку, хлеб и несколько бутылок вина. Пока мы ели, Габриэль, Фёдор и Григорий отошли в сторонку и стали совещаться. На наше счастье, у кустов оказался Алексей. Он слышал, как эта троица решила ночью прикончить меня и Валерия, поручив это дело Павлу.

Алексей шёпотом рассказал Валерию, тот мне. Я, взяв у Николая Северина (Николая-2) автомат, проверил его, передернув затвор, отругал за то, что оружие не вычищено. Вынув магазин с патронами, я отдал его на чистку Алексею. Григорий карабина не отдал, и я решил сесть с ним рядом, чтобы по сигналу Валерия отобрать у него оружие.

Габриэль сказал:

– Ну расскажи, Валерий, как потеряли Григория!

Кто-то уже рассказал Габриэлю об операции. Позже мы узнали, что это сделал Костя-ленинградец. Он всё время вёл двойную игру.

Валерий начал рассказывать подробно о проведённой операции, и, когда дошёл до итогов, Фёдор заскрипел:

– Откуда ты знаешь, что убито девять немцев, если машина ушла?

– Алиса вчера рассказала.

– Ну эта сука соврёт – не дорого возьмёт, – вклинился Григорий.

– А вы что сделали за это время? – переменил я тему. – Достали инструмент?

– А кому он нужен, – с кривой усмешкой ответил Габриэль. – Мы пытаемся связаться с нашим правительством и будем делать то, что оно нам прикажет.

– А пока грабите церкви и пустые дома, пьёте, гуляете с проститутками. А ну руки вверх! – Валерий щелкнул затвором. Передернул затвор и Алексей, которому я успел передать магазин.

Я бросился к Григорию, вырвал у него карабин и подошёл к Валерию.

– Кто хочет сражаться с фашистами, становись рядом с нами! – скомандовал Валерий.

Наступила пауза. Но она не была продолжительной. К Валерию подошли Костик, Гриша, Пента и Николай-2.

– А нас что, расстреляете? – трясущимися губами проговорил ворюга.

– Нет, но расскажем о ваших делах.

– Яшка, иди сюда, – крикнул я.

– Да иди ты к чёрту, – ответил мне Яков. На призыв Валерия не откликнулся и Иван Недвига.

– У кого граната? – спросил я.

– У меня, – проговорил Гриша.

– Прощайте, бандюги! – крикнул Валерий, и мы хотели уйти, но тут взорвался Габриэль:

– Это бунт, вы хотите нас убрать! Я сейчас же пойду к Алисе.

И он зачем-то стал переодевать рубашку.

– Иди куда хочешь. Убивать мы вас не собирались, – ответил я.

Вместе с Валерием и мной тогда ушли Алексей Васильев, Костя Костиков, Костя-ленинградский, Николай-коми, Николай-ленинградский, Гриша Щербаков, Франсуа и Пента. В другой команде оказались Фёдор Рубель, Габриэль, Григорий-калужанин, Иван Недвига, Яков Конфедерат, Павел Чехобадзе, Николай Северин и ворюга.

Отряд раскололся почти пополам. Но в качественном отношении это были неравноценные группы: в нашей – ребята, желающие драться с немцами, в группе Фёдора – Габриэля остались желающие отсидеться в тёплом местечке до конца войны или колеблющиеся, не решившиеся порвать со своими приятелями. Колеблющихся там было двое – Павел и Николай, позже присоединившиеся к нам.