После трагедии в отряде наша боевая деятельность активизировалась.
Уже в другой день, 14 июня, Гриша с Костей пошли в разведку на дорогу № 460, что южнее г. Бурбона. Она проходит между деревнями Гионвель и Моншевро.
Мне почему-то хорошо запомнился день этой операции. Возможно, потому что я не был психологически готов к ней – элементарно боялся. Боялся и не мог преодолеть свой страх, хотя командовал операцией, и никто не видел, что я трушу. Сложно объяснить, почему иногда страшно в бою, а иногда нет. Еще труднее – почему иногда удается перебороть страх, но не всегда. Проблема в состоянии психики на данный момент, но в этих тонкостях под силу было разобраться разве что Толстому или Достоевскому. Здесь нужен глубокий анализ, а не фотографии событий.
Мой страх был вызван только что пережитой трагедией, слабой разведкой Гриши и Костика, и близостью большого населенного пункта Бурбон, где было много немцев.
День 16 июня был солнечный, жаркий, мы шли лесом вдоль ручья и по дороге ели черешню, которой так много в лесах Бургундии. Гриша и Костя вели нас на изгиб дороги № 460, расположенный недалеко от тройной вилки перед деревней Моншевро. Ночью прошел дождь, и в полдень в лесу парило, было душно.
Позиция, которую выбрали Гриша и Костик, была не совсем удачна – нас прикрывал полуметровый вал, образованный при рытье кювета, а дальше за нами лес хорошо простреливался со стороны шоссе. Значит, в случае серьезной перестрелки отступать надо было ползком, по-пластунски.
Мы залегли и закурили. Ждём. Будет ли машина с немцами? По данным Гриши и Костика, машины с немцами здесь проходили. Эта дорога связывает Бурбон с Лангром, Гре, Пор-сюр-Соном, Дижоном, Долем и другими городами. Лежим все с одной стороны шоссе. Я в середине, слева от меня, метрах в пятидесяти – шестидесяти, – Гриша, он должен начать стрельбу, если поедут немцы. Тут же Костик и Алекс (Алексей Васильев-калининский), метрах в тридцати справа лежат друзья – Павел и Николай-1 (белорус). Их задача: забросать выбранную машину гранатами.
Ждать пришлось недолго. Пропустив с десяток штатских машин, Гриша открыл огонь по несшейся по дороге, несмотря на повороты, легковой машине. Мы еле успели обстрелять её, а брошенная Павлом граната отскочила от борта и взорвалась на дороге. Я услышал свист пуль, летевших над нами, и подумал, что немцы отстреливаются, а это рикошетили наши пули от бронированных бортов. Выстрелы, свист пуль, взрыв гранаты… Мне стало ещё страшнее, я не мог перебороть страх, он сковывал меня по рукам и ногам, не позволяя не то что командовать, но даже просто здраво мыслить. Азарт боя меня не захватил. Стреляя вслед уходящей машине, я спрятал голову за бугром.
Отъехав метров на двести, немцы открыли ответный огонь из ручного пулемёта, но нас никого даже не задело.
Автомобиль умчался. Были какие-либо результаты нашего нападения или операция оказалась бесплодной – это для нас оставалось какое-то время загадкой.
Только через несколько дней наше руководство сообщило, что мы обстреляли бронированную машину, убили двух немецких офицеров, а всего в автомобиле было пять человек вместе с шофёром.
Настроение паршивое – машина ушла, и мы думали, что никого не убили. Решили организовать диверсию на железной дороге между Витри и Сюссе. Отходя от места операции на восток, вышли на железнодорожную ветку (кажется, одноколейную), отходящую от основной магистрали (идущей от Везуля на Лангр) к Бурбону. В районе деревни Нёвель-ле-Вуази мы ночью вскрыли ящик с ремонтным инструментом и взяли торцевые и плоские ключи. Ночью с 17 на 18 июня железнодорожники на одной из меленьких станций сказали нам, что ожидается воинский эшелон и что для гражданских поездов путь закрыт. Значит, для нас он был открыт.
Недалеко от мостика через ручей мы быстро разобрали путь и стали ждать. Прождали до утра, но поезд так и не появился. Мы отошли на холмы южнее железной дороги и наблюдали, как ремонтные рабочие чинили разобранный нами путь. Решили выспаться. Помню, когда проснулись, по дороге шли немецкие танки. Я зачем-то вышел на дорогу. Танкисты глядели на меня, не подозревая, что у меня под пиджаком разобранный автомат. Не помню, почему вышел, ведь сосчитать танки можно было и с холма, где мы затаились.
К вечеру двинулись к себе в лагерь, несолоно хлебавши, как гласит русская поговорка. В районе деревни Монтюрё «наши» французы, к которым мы зашли, чтобы разведать обстановку, сообщили, что Валерий с остальной группой ушел в лес. Они рассказали, что вечером 17 июня партизаны из отряда «Франс д’абор» сообщили Валерию, что ночью пройдёт воинский эшелон, и Валерий, захватив Николая-2, Костю, Пенту и Франсуа, вместе с французами ринулся на железную дорогу. По совету французов диверсию решили организовать в деревне между двумя путепроводами, соединяющими дорогами Боле с Амансом и Бюфинекуром. От лагеря до Боле километра четыре и, как рассказывал после Валерий, все бежали по траве через кустарник и лес.
К Боле прибежали мокрые от росы и пота. С ходу сняли часового и спешно разобрали рельсы. Едва закончили работу, как послышался стук колёс подходящего на большой скорости эшелона. С бьющимся сердцем и нервной дрожью ожидали партизаны, что произойдёт. И вот состав вошёл в первый путепровод. Секунда. Он выскочил, и тут раздался страшный треск и грохот. Локомотив завалился под второй путепровод, послышался лязг буферов, вагоны полезли друг на друга, разрушая путепроводы и закупоривая оба пути.
Движение остановилось на восемь суток. И все это время немцы вывозили убитых и раненых. По данным командования, были убиты 150 и ранены 85 солдат и офицеров, разбиты 10 вагонов, уничтожен локомотив, повреждены 5 вагонов.
Вот почему мы не дождались этого эшелона и наш труд по разборке пути пропал даром – Валерий опередил нас.
Видимо, информацию мы получили одновременно, и реакция наша была одинаковой – разобрать путь. Может, и пути разбирали одновременно, но Валерий с французами был ближе к эшелону километров на 30, и ему повезло.
Когда мы встретились, я сказал, что по-хорошему завидую ему, а он ответил: «Вы тоже хорошо подготовились, и если бы мы прозевали, то эшелон дальше вас не ушёл бы». Это верно. В то время мы все жили одной мыслью – бить, бить и бить проклятых фашистов.
Валерий сообщил мне, что он должен идти в район Везуля за оружием. Оно было обещано Алисе и Валерию в день суда и ликвидации группы Фёдора. Он взял с собой Костика, Николая-1, Николая-2 и часов в десять двинулся в сторону Везуля. Оружия Валерий там не получил. А на обратном пути при переходе железной дороги в районе деревни Вевр группа была обстреляна немецким патрулем. От неожиданности ребята разбежались в разные стороны. В лагерь они пришли поодиночке. Валерий говорил, что в пути он застрелил немецкого часового, но подтверждений мы не имели…
Теперь коротко о важном моменте – снабжении отряда продуктами, табаком, спиртом, одеждой, оружием, боеприпасами, транспортом и бензином.
От того, как оно поставлено, зависит очень многое, а по существу всё. Нет оружия – нет боевой деятельности, плохо организованное снабжение продуктами отражается на моральном и физическом состоянии бойцов и может привести к серьезным нарушениям дисциплины, ослабить контакт с населением. Что мы и испытали на себе, когда группа Фёдора – Габриэля занялась грабежами. Французы, узнав, что грабят русские, в корне изменили к нам отношение: холодность, отчуждение, тревога в глазах при вынужденных встречах, во время переговоров. Вместо прежнего радушного приёма с накрытым без наших просьб столом, нам в каждом доме стали давать еду только после неоднократных напоминаний о голоде и предложения расплатиться по рыночным ценам. Контакт восстановился, когда по деревням прошёл слух, что русские сами расправились со своими бандитами. Не исключено, что если бы мы и наше руководство не приняли быстрых мер по пресечению мародёров, то крестьяне, защищая свою собственность (а она для них священна), могли бы обратиться к «законным» петэновским властям, а те позвали бы на помощь немцев. И тогда нам, в окружении враждебного населения, пришлось бы совсем худо.
В период формирования отряда снабжение продуктами, одеждой, оружием находилось в руках наших местных организаторов, а его было явно недостаточно. Нечего греха таить – мы прибегали тогда и к «индивидуальной реквизиции», т. е. ночью с ведома командования два-три человека заходили во дворы пейзан и брали барана, кур, муку, крупу и так далее. Крестьяне спят как убитые и ничего не слышат. Делалось это в деревнях, расположенных километрах в десяти – пятнадцати от лагеря, а не в ближайших. Провиант брался не у хозяина, имеющего одну овцу и двух куриц, а у людей состоятельных, которым и считать недосуг свою живность. Так мы отводили от себя подозрения. Но сделать этот метод системой было бы большой ошибкой: нас бы разоблачили, а там – скандал. Я, не стесняясь, пишу о нашем вынужденном воровстве потому, что через эту стадию проходили все партизаны, особенно интернациональных отрядов. Французским было легче – они действовали у себя дома.
Вскоре мы получили указание от Алисы, как нам организовать снабжение продуктами. Было приказано – всё только покупать, причём только по рыночным ценам. Центр обещал снабдить нас деньгами из расчета 35 франков на человека в день, но обещание так и осталось невыполненным. Мы не получили от руководства ни одного франка. Деньги у нас были в основном трофейные или реквизированные у коллаборационистов.
Мы довольно часто перемещались, ибо нас все время преследовали каратели. Леса, в которых мы укрывались, были явно не сибирские, самый большой – протяженностью километров восемнадцать, да еще изрезанный просеками. Долго на одном месте незамеченной большой группе людей пребывать никак невозможно. Вот и бегали мы по всем окрестностям.
Перед сменой места мы с Валерием садились в машину, объезжали окрестные деревни и, встречаясь с мэрами, договаривались, какое количество и каких продуктов, когда, куда и за какую цену они будут нам доставлять. Предупреждали, что за информирование властей – расстрел. Осечки ни разу не было, все доставлялось вовремя, а мы всегда расплачивались по рыночным ценам. За этим следили наши доверенные французы.
Труднее было с табаком и хлебом, и это следует упомянуть особо.
Снабжение населения (и городского, и сельского) хлебом во время оккупации происходило по карточкам – «тикетам». Булочник получал муку в обмен на «тикеты», передаваемые ему той частью жителей, которых он обслуживал. И если бы мы забирали хлеб в булочной без «тикетов», то часть жителей оставалась бы без хлеба. Поэтому прямая покупка хлеба отпадала. Французы предложили нам экспроприацию «тикетов» – то есть «ограбление» почтальона с этими бумажками. При таком варианте экспроприации население могло получить эти талончики полностью, ибо после «ограбления» почтальона, которого сопровождали два жандарма, составлялся соответствующий акт, и почтальон дополучал новые документики.
«Ограбление» производилось так. Французы сообщали нам день и час, когда почтальон возвращался из Гре, и по какой дороге он поедет. Двое наших ребят шли туда и дожидались его в кустах. При появлении почтальона на велосипеде в сопровождении двух полицейских, тоже на велосипедах, ребята выходили из укрытия и, не снимая с плеча автоматов, командовали «Руки вверх!» и забирали нужное количество талончиков. Сопровождающие почтальона полицейские покорно поднимали руки и просили не отнимать у них пистолеты. Я сам один раз ходил на подобную «операцию».
С табаком было сложнее, поскольку он был более дефицитен, чем хлеб, – табачные «тикеты» не возобновлялись, и мы не знали, как быть. Долго сидели на подачках, но потом нас выручили французские партизаны: они стали забирать табак из лавочек, даже без оплаты. Тогда и мы начали «грабить» табачников на дороге, как почтальонов с «тикетами».
Один такой «грабеж» проводил я с калининским тёзкой. Мы узнали, что табачница в сопровождении одного из жителей деревни Венизи выехала на велосипеде в Гре за товаром, и мы с тёзкой, захватив деньги, пошли к той дороге. Долго ждали табачников, а когда их велосипеды были метрах в десяти от наших кустов, мы вышли и потребовали остановиться. Мужчина здорово испугался, а миловидная табачница расплылась в улыбке. Я тоже улыбнулся и попросил продать нам столько-то сигарет, сигар и трубочного табака. Продолжая улыбаться, шутить и строить глазки, женщина отсчитала требуемое и назвала сумму к оплате. Денег у меня было больше, но я не устоял перед чарами молодой красавицы и сказал, что не хватает 2000 франков, но я сегодня ей их привезу.
Она обрадовалась и ответила, что ждет меня часов в девять вечера.
Я приехал на мотоцикле часов в восемь. Встретила она меня радушно. Бросила деньги в ящик и позвала на кухню отобедать. Жила она одна, и я вернулся в лагерь под утро, полдороги толкая перед собой мотоцикл, чтобы не разбудить деревню (это была ее просьба). Больше я с ней не встречался.
Зависть ребят была безграничной.
Так мы снабжались табачком и в других местах, куда нас загоняли каратели. Были, конечно, и срывы, когда французы опережали нас. Тогда мы пользовались трофейным табаком убитых или плененных немцев.
В начале нашей партизанской деятельности нам было тяжело с одеждой и обувью. Ходили мы тогда только пешком. Не по дорогам, а как птицы летают, по полям, садам и огородам и постоянно рвали одежду о проволоку. Рвали беспощадно, так что мы с Валерием, передвигаясь больше всех остальных, ходили в лохмотьях. Но постепенно все наладилось. Алиса купила нам в Гре выходные костюмы, белье верхнее и нижнее, спецовки. Костюмы, рубашки и галстуки висели у нас в лагере. А ходили мы в них только на свидания. Наша рабочая одежда – спецовки – рвалась меньше: мы осмелели и уже ходили дорогами, но только по ночам. Мылись в многочисленных ручейках и речушках, а вот, кто у нас был парикмахером, стриг нас, я уже не припомню.
Получив первоначальный фонд вооружения, о котором я уже упоминал, в дальнейшем мы вооружались самостоятельно – великолепным немецким трофейным стрелковым оружием и гранатами.