Мы тут же выделили для похода группу в 6 человек. В неё вошли я, Костик, Франсуа, Николай-2, Павел и Алекс. Мы не стали дожидаться проводника и вечером двинулись в путь, а 11-го утром были на месте. Вскоре Франсуа и Костик, наблюдавшие за местностью, заметили двух французов, ожидавших сброса груза на парашютах.

Они рассказали, что по их просьбе Лондон дал согласие на доставку оружия, не сегодня-завтра ждут сообщение о дате его сброса.

Мы были удивлены согласием лондонских деятелей снабдить оружием коммунистов. До сих пор ничего подобного не случалось. Каждую ночь английские самолёты сбрасывали оружие на территорию Франции, но только не коммунистам – им всегда отказывали, и они добывали его в боях, как и мы. Наибольшая часть оружия из Великобритании консервировалась до пресловутого дня «Х» – до особой команды из Лондона. Оно так и пролежало без действия до прихода союзников или французских войск.

Французы признались, что и сами удивлены положительным ответом, а причины здесь могут быть две: или открытие второго фронта, когда войскам союзников потребуется активная помощь в тылу у немцев, или то, что, запрашивая Лондон, их группа скрыла свою принадлежность к компартии.

Груз должны были сбросить на открытой местности севернее Монсеньи по сигналу кострами. На этом мы распрощались.

Погода стояла жаркая, и мы решили искупаться. Берега Соны в месте нашей маскировки были неудобны, и мы лесочком спустились вниз по реке, где в 100 метрах от моста оказался хороший пляж.

Каково же было наше изумление, когда мы увидели на пляже четверых купающихся немцев. Каратели? Но почему они беспечно оставили на берегу одежду и оружие? Получасовое наблюдение позволило установить, что это солдаты из охраны моста. Немцы загорали, купались, играли в карты, пили вино и перекликались с часовым, ходившим по мосту.

Можно было пойти назад и искупаться там – вне поля зрения часового, но какой-то чёртик дернул меня предложить сделать это вместе с немцами, оставив двух человек со всем оружием в лесу на случай стычки с охранниками. И ребята, забыв, так же, как и я, о важности порученного нам дела, и о том, что в случае вооружённой схватки приём важного груза может быть сорван, – согласились со мной. Всем хотелось немедленно окунуться.

В рослом кустарнике остались лежать метрах в 50–60 от немцев Франсуа и Костик. Остальные вместе со мной отошли немного назад и пошли вниз по реке к пляжу, предварительно договорившись с Франсуа и Костиком, что в критический для нас момент мы падаем на землю, а они тут же открывают огонь по немцам, а затем по мосту.

Мы подошли к пляжу и, не обращая внимания на немцев, стали раздеваться. Те с подозрением глядели на нас, но, увидев, что мы полезли в воду, успокоились и продолжали играть в карты. После купания мы пошли вверх по реке на место стоянки, где к нам присоединились Костик и Франсуа.

Часа в четыре пополудни к кустам подошли четверо штатских. Один их них был у нас вчера, троих мы не знали.

Я вышел к ним. Старший группы отозвал меня в сторону и объяснил, что они привели белого эмигранта (высокий лысоватый брюнет с рюкзаком). Звали его Вальдемар (фамилию я забыл). Он служил в легионе по борьбе с большевизмом, который организовал предатель Лаваль (премьер-министр при немцах) для отправки на Восточный фронт против русских. Француз сообщил, что Вальдемар сотрудничал с немцами в Париже и, приехав сюда, просил у немецкого начальника должность на железной дороге. Он, мол, настаивает на хорошем к себе отношении благодаря особым заслугам перед немцами. Француз сказал, что они могли и сами расстрелять предателя, но поскольку он русский, предлагают это сделать нам. И передал мне документы Вальдемара, а также его письмо немецкому начальнику с просьбой о назначении на должность на железной дороге.

Французы распрощались и ушли, а Вальдемар остался с нами.

Я не хотел брать на себя ответственность за его жизнь и решил не посвящать ребят в информацию француза до возвращения Валерия с остальной частью отряда.

Я спросил Вальдемара-Владимира – кто он такой и почему его привели к нам?

Он поведал свою историю. Украинец, из дворян (чуть ли не графского звания), прибыл во Францию после разгрома Врангеля в Крыму. По образованию – юрист, но юридической практикой не занимался, помешала Гражданская война, а во Франции вход в корпорацию юристов для него, как русского эмигранта, закрыт.

На мой вопрос, что он делал во время войны, ответил:

– Я унтер-офицер французской армии (он принял французское гражданство) и был призван из резерва в действующую армию в сентябре 1939 года. На фронт не попал. После перемирия был демобилизован. В 1941 году тяжёлые материальные условия заставили вступить в легион по борьбе с большевизмом, где я был старшиной роты. Когда встал вопрос об отправке легиона на восточный фронт, мне пришлось «заболеть». Я так искусно симулировал, что врачебная комиссия меня демобилизовала. В 1942 году я женился и уехал из Парижа к родственникам жены. На работу устроиться не удалось, и мы с женой перебивались случайными заработками. Недавно родилась дочь. Я услышал по радио приказ генерала Кёнига: всем офицерам и унтер-офицерам французской армии явиться в ближайшие «маки́». Я собрал вещички и пошел в кафе, где, по моим наблюдениям, могли быть «макизары», и начал расспрашивать молодежь, как мне попасть в «маки́». Один предложил меня проводить, к нему присоединились ещё двое, и повели в лес. По дороге они меня обыскали и забрали документы, которые передали вам. Таким образом, по приказу генерала Кёнига я должен вступить в ваши «маки́»…

Я не стал расспрашивать его о службе в легионе по борьбе с большевизмом, письме с просьбой о должности, и сказал, что завтра прибудет командир, мы и решим этот вопрос.

Всю ночь я проговорил с Вальдемаром. Давно не встречал такого интересного собеседника. Он много где побывал – в Северной Африке, Юго-Восточной Азии, у нас на Дальнем Востоке (с контрабандистами или хунхузами – не помню). Рассказывал об этих странах и землях, о службе в Иностранном легионе, о римском праве, о кодексе Наполеона, который при составлении кодекса многое позаимствовал из римского права.

Сменялись часовые, а мы всё беседовали. Разговор и настороженность к этому человеку помогали мне бороться со сном. Часов в шесть утра мы заснули, а в одиннадцать прибыли ребята и Алиса.

Я доложил Валерию и Алисе о Вальдемаре, передал его документы и письмо.

Что с ним делать? Расстрелять? Решили как следует допросить, а там видно будет.

Собрали всех, рассказали, что к нам прибыл по приказу генерала Кёнига унтер-офицер запаса французской армии Вальдемар, но он служил в лавалевском легионе по борьбе с большевизмом. Алиса спросила – как поступим? Раздались возгласы – допросить, расстрелять, пусть уходит… Решили допросить.

И он, не волнуясь, рассказал свою биографию, которую мы не могли проверить. Объяснил, что в легион пошёл служить из-за голода. Наконец, Алиса задаёт вопрос:

– А за какие такие заслуги вы, господин Вальдемар, просили у немецкого начальства должность на железной дороге?

– Я же пишу в письме, что служил в легионе по борьбе с большевизмом, но когда он узнал, что я по болезни не поехал на восточный фронт, то отказал мне в должности.

После спора, в котором часто звучало слово «расстрелять», всё-таки решили оставить Вальдемара в отряде.

В первой же боевой операции выяснилось, что он трусоват, и мы определили его в хозяйственную часть, в помощь Пенте. Был он выпивохой, да и человеческие качества не на высоте: ленив, задирист, жаден. Примерно через месяц он объявил, что мы должны ему платить, как платят во французской армии. Мы подняли его на смех, но он, не смущаясь, предложил нам проверить, как обстоят дела в отрядах французских внутренних войск.

Там Алисе разъяснили, что Вальдемар прав, и даже сказали, сколько мы должны ему платить ежемесячно.

На общем собрании решили заплатить, но когда он сказал, что должен отвезти деньги жене – она и дочь голодают, мы задумались.

И тут Гриша предложил:

– Ребята, давайте я поеду с ним.

Как ни страшно нам было отпускать Гришу, но солнечным утром из леса под Анжери отправились два велосипедиста. Деньги вёз Гриша.

Мы приказали, чтобы они вернулись сегодня же, и с нетерпением ждали. Часов в девятнадцать они вернулись, и Гриша рассказал, что жена встретила мужа не слишком дружелюбно, ругала, называла пьяницей и лодырем, и что дочь слабенькая и худенькая. По мнению Гриши, было бы хорошо послать им деньги за месяц вперед. Он умолчал тогда, что передал 2000 франков лишних – жалко стало девчонку.

После освобождения Франции мы передали Вальдемара французским властям.