…В черновике нашего рапорта записано: «22 августа (зачеркнуто 26 августа) в 14 ч. на дороге Грее – Везуль около дер. Фретини в 11 ч. дня были остановлены две автомашины с немцами. Количество убитых и раненых неизвестно. Машины ушли. В этой операции принимали участие Валерий, Алёша, Алекс, Пента, Николай-3, Гриша и три француза из группы Меме».

Теперь – о «спасительных случайностях». После возвращения в лес под Савиньи 2 июля нам сообщили, что Валерий и я завтра в 15 часов должны быть у деревни Веллорей-ле-Шуа в лесочке на совещании командиров французских внутренних войск. На велосипедах мы выехали из лагеря по сильно заросшей узкоколейке. Не успели покинуть лес, как у меня прокололось переднее колесо. Я попробовал ехать, но оно лопнуло. Решили добираться на одном велосипеде. Но и он почти сразу же получил прокол. До места встречи километров девять, пешком к 15.00 не успеем, оставалось минут 20, опаздывать нельзя, но и встречаться с командованием французов, к которому мы испытывали неприязнь, поскольку они не были коммунистами, без Алисы не особенно хотелось. И мы решили вернуться в лагерь – пусть Алиса с ними ведёт переговоры. Велосипеды мы бросили.

Не прошло и двух часов, как к нам в лагерь явился Роже из Венизи и с ходу спросил первого попавшегося из наших ребят:

– Валерий с Алёшей уехали на встречу?

– Нет, они здесь.

– Слава богу! На них была организована засада.

Это одна спасительная случайность, а вот другая. Произошла в период стоянки около Венизи. Отряд возвращался откуда-то с юга в свой маленький лесок. На шоссе, не доходя метров 200 до Монтюрё, мы остановились, чтобы решить: как идти – дорогой через деревню или пересечь железную дорогу и двигаться краем леса. Мне второй вариант не понравился, уж очень сильная роса была, и темень непроглядная. Я предложил пойти через деревню Монтюрё. Валерий не захотел и сказал мне:

– Иди, как хочешь, а я пойду лесом.

Ребята поддержали Валерия, и я вынужден был согласиться с ними.

Позже мы узнали, что на южной окраине деревни была засада. Вот бы мы нарвались, если бы было принято мое предложение!..

А сейчас опять отступление. Жена вчера (30 XI.73 г.) прочитала воспоминания Валерия в книге «Против общего врага» и страшно расстроилась. Как она мне объяснила, причин оказалось несколько:

во-первых, Валерий сильно умаляет, как она

выразилась, мою роль в отряде;

во-вторых, Валерий возвеличивает себя и все

время «якает»;

в-третьих, по описанию Валерия, Гриша был

виновником бойни в Анжери, из-за которой по-

погибло много жителей деревни и сам он погиб

из-за своей глупости;

в-четвертых, воспоминания Валерия написаны

хуже, чем Старикова и Джабраилова и концен-

трируют внимание только на бойне – убийства,

ства, убийства, убийства.

Она так расстроилась, что даже не дочитала книгу.

Понять её можно: и за мужа обидно, и на Валерия зло за его «якание», и Гриша, по Валерию, не такой, каким она представляла его по моим рассказам. Не герой, а дурак и виновник гибели деревни.

Я объяснил: то, что она принимает за бойню, было настоящей партизанской войной. Нас было мало: от двенадцати до двадцати пяти человек, а врагов много, очень много. Но, несмотря на это, мы не сидели сложа руки, а активно действовали – иногда удачно, а иногда и не очень. Даже историк Нечаев, критикуя книгу «Против общего врага», пишет, что «Парижская Коммуна» была вторым после «Сталинграда» отрядом по своей боевой активности и по масштабу урона, нанесенного немцам. А ведь Нечаев собрал много материалов об участии советских людей в движении Сопротивления во Франции. Надо понимать три стороны вопроса.

Первое. В мирное время слова «убил», «ранил», «обстрелял» не имеют того положительного значения, присущего им в войну. Тем более, что в нашей пропаганде за мир эти слова звучат негативно, когда мы обвиняем американцев, израильтян, португальцев и чилийских фашистов в убийствах и истязаниях мирных жителей. Но разве мы не радуемся, когда вьетнамские, арабские, гвинейские партизаны наносят урон в живой силе своим поработителям? И опять слова «убито столько-то оккупантов» звучат для нас музыкой. Только мелкобуржуазный пацифист, не понимающий сути классовой борьбы, к убийству фашиста, истязающего жителей оккупированной страны и партизан этой страны, может отнестись с возмущением.

А ведь мы были в малом числе и не могли принимать открытых боев.

Второе. Мы партизанили, и нас было очень мало (это не армия Ковпака). У нас была возможность применять только партизанские методы борьбы – засады, диверсии. Выше я рассказал, какую нотацию прочитала мне Алиса, когда я после нашей с Валерием операции, удрученный тем, что мне приходится стрелять из-за укрытия в ничего не подозревающих врагов, говорил ей, что буду ходить только на подрыв поездов. Она была права. Если бы мы хоть раз бросились в открытую на врагов, то нас бы давно уже не было, а те оккупанты, которых мы ликвидировали, глядишь, и сейчас гуляли бы на свободе.

Третье. А что было бы с нами (со мной), если бы мы (я) попали в лапы к немцам? Нас (меня) ожидала бы мучительная смерть в пытках и истязаниях. Не просто расстрел, а сначала ужасные пытки, а потом расстрел или петля. Имели ли мы право рисковать собой, идя на врага в открытую? Ни один партизанский отряд не рисковал собой. Открытый бой для партизан – «вынужденное решение», как говорят проектировщики. У нас тоже был открытый бой за Анжери. Партизанская тактика боевых действий наносит чувствительный урон врагу и сохраняет живую силу партизан.

Я не стал хвалить себя жене, но сказал, что Валерий был необъективен как к себе, так и к другим. Свои успехи он всегда гиперболизировал, а успехи других преуменьшал. Однако я отдавал должное его храбрости и инициативе.

Роль Гриши в «деле Анжери» совсем не такая, как представил её Валерий, и весь ход боя описан им неправильно (он меня даже исключил из боя). Гриша не проявлял той глупой инициативы, которую ему приписывал Валерий. Он не стрелял в полковника (а не подполковника, как пишет Валерий) из положения, когда мог спокойно скрыться. Он стрелял в него из безнадежного положения, но об этом позже.

Касаясь неважного литературного качества воспоминаний Валерия, я сказал жене, что Стариков, например, взял воспоминания из своей книги, которую выпустил совместно с каким-то литератором, Джабраилов тоже не мог написать сам, ему кто-то помог, а Валерий сделал это самостоятельно, поэтому его воспоминания не слишком интересны…