…Яник или Янек (не знаю, как правильно) – поляк из-под Кракова. Был мобилизован в немецкую армию и бежал из неё где-то под Марселем. Идя на север, он подрабатывал по пути у крестьян. Те кормили его, давали одежду, обувь. Винтовку он где-то бросил, переоделся в гражданскую одежду и через несколько месяцев пути оказался в районе Венизи, где местные жители передали его нам. Участие в операциях принимал охотно, был в меру храбр. Потом, оказавшись в Париже в конце войны, он ушёл в польскую армию лондонского правительства.

Парень был интересный, любил пофлиртовать, и частенько мы с ним ходили на свидания к девушкам. Были и приключения. Вот какой случай произошел однажды, кажется, 30 или 31 августа. Мы поехали к швейцарскому немцу за маслом и сыром. Я немного водил машину и сел за руль «Ссимки», взяв с собой Яника. Переезжаем перекрёсток в Анжери и вдруг около кафе видим двух велосипедисток в брючных костюмах городского типа.

Проехав перекрёсток, я остановил машину в переулке, ведущем на дорогу в Ини.

– Взгляни, что за женщины. Если стоящие – договаривайся о свидании, – предложил я.

Яник вышел из машины – высокий, стройный, интересный блондин с «бросаром» на левом рукаве («бросар» – повязка с тремя национальными цветами). Наличие такого знака говорило о романтике партизанской жизни. Какая женщина откажет в свидании такому красавцу?

Он вернулся минут через пятнадцать с улыбкой мартовского кота на лице.

– Всё в порядке, Алёша. Через час встречаемся у кафе. Как раз начнёт темнеть, – сказал он на ломаном русском.

– А женщины-то интересные или страшнее не бывает?

– Не красавицы, но интересны.

– На каком языке ты с ними говорил?

– На немецком. Они отлично говорят по-немецки.

– С немцами, наверно, компанию водили.

– А чёрт их знает…

У сыровара мы взяли масло, сыр и, расплатившись, хотели уже уходить. Но тут я заметил клумбу с цветами, и попросил хозяина разрешить сорвать несколько цветов.

– Пожалуйста. Для мадемуазель, наверно? – улыбнувшись, спросил он.

– Конечно!

Я сорвал с десяток цветов и, разделив их на два букетика, положил на сидение.

В сумерки мы подъехали к кафе. Деревня готовилась ко сну. Девушки уже ожидали нас, переодевшись в платья. Яник представил меня, и я предложил всем пройти в сад, где мы, не видимые с улицы, иногда пили вино за столиком.

Пока они шли в сад, я поднялся по ступенькам, вошёл в зал и попросил у хозяйки четыре бутылки хорошего вина. Меня удивила её молчаливость, ведь обычно она была веселой и любила поболтать. А тут с сердитым видом достала из подвала вино и молча взяла деньги.

Я прошёл в сад. Яник болтал с девушками, они ели сорванные с деревьев яблоки.

Разлив вино по стаканам, я представился.

– Английский «макизар» Гарри. Надеюсь, Джон уже представился.

Так мы с Яником конспирировались на амурных свиданиях.

– Арлет, – назвалась пухленькая брюнетка.

– Поллет, – проговорила худенькая шатенка.

Мы выяснили, что они из Френ-Сен-Маме и приехали к тётке Арлет. Остановились в кафе, чтобы её не стеснять.

Мы хорошо провели время и договорились встретиться в лесочке около замка, где мы брали бензин, в следующий полдень.

Простившись, мы уехали в лес. Часа в четыре утра поставили машину, опустили сливочное масло в ручей и легли спать. Кот Васька, промышлявший всю ночь мышами, забрался ко мне под мышку и, убаюкивая, мурлыкал. Часов в девять меня растолкала Алиса. Она отвела меня в сторону и спросила:

– Вы где были?

– На свидании.

– А вы знали своих красавиц раньше?

– Нет, встретили вчера впервые, они приехали к тётке из Френ-Сен-Маме…

– Не из Френ-Сен-Маме, а из гестапо города Гре.

У меня, очевидно, был такой вид, что Алиса даже улыбнулась. Расспросив подробнее, она сказала:

– Быстро привезите их сюда.

Когда я разбудил Яника, он был изумлён не меньше меня, и сначала не хотел ехать, но когда пришла Алиса и сказала свою любимую поговорку «Любишь кататься, люби и саночки возить», он вскочил, мы умылись и, не побрившись, поехали.

У кафе толпился народ, и когда я вышел из машины, на лицах собравшихся появились улыбочки. Я поздоровался и пошёл на второй этаж, где помещались наши знакомые. Навстречу мне спускалась Поллет. Я сказал, что в машине её ждет Яник, а сам пошёл к Арлет. Она только что оделась, но, увидев меня, протянула руки и спросила, почему так рано.

Я сказал, чтобы она быстро заканчивала туалет, и что они арестованы. Арлет заволновалась. Спросила почему, за что? Но я молчал. Когда она была готова, я захватил их маленькие чемоданчики, и мы спустились вниз.

Деревенские жители встретили нас хохотом. Они всё уже знали и сообщили Алисе.

В лесу Алиса их долго допрашивала, но ничего не добилась. Она и Валерий отвезли их во французский отряд, стоявший в лесу Бель-Вевр.

По возвращении Алиса сообщила, что девушек расстреляли, но позже «макизары» из этого отряда рассказали нам, что их допросили и отпустили восвояси.

Кем эти девушки были в действительности, установить мне не удалось, но если бы они были связаны с гестапо, едва ли бы их отпустили.

Ребята над нами подтрунивали несколько дней, а Валерий, напустив на себя важный вид, – дулся.

– Могли подвести весь отряд, – ворчал он.

Но он-то устроился хорошо – спал себе с Алисой в машине. А остальным каково? Все ребята молодые, здоровые, женщины им улыбаются, зазывают глазами, и не только глазами. Как быть?

На эту тему у меня с Валерием состоялся серьёзный спор.

Ребята были недовольны категорическим запретом Валерия на встречи с женщинами и, не стесняясь, беседовали на эту тему, отмечая, что сытый голодного не разумеет.

Они выражали явное недовольство, но было ещё и скрытое. Втихую ребята поговаривали о зазнайстве Валерия, о том, что он присваивает себе драгоценности из трофеев, реквизированных у коллаборационистов. А узнал я об этом так.

Когда я выступил на собрании с резкой критикой наших действий и образно показал, кто и как ведёт себя во время реквизиций, в том числе Валерий, мы с ним не разговаривали несколько дней. Ко мне подошел Вальдемар и заговорил о том, что Валерий слишком увлекается реквизициями. Я перебил его, сказав, что об этом надо не шептать, а отрыто сказать на собрании и что не ему, Вальдемару, об этом судить, ибо он сам запихивал в карманы разные безделушки при последней реквизиции.

Оставив без ответа мою резкую отповедь, он вдруг сказал, что заговорил со мной не по собственной инициативе, а по поручению членов нашего отряда, которые недовольны Валерием за его зазнайство, грубость, присвоение трофейных ценностей, сожительство с Алисой и тому подобное.

– Ребята хотят организовать собрание и выбрать тебя командиром.

Потом он начал критиковать Валерия за его малограмотность и серость (заговорила дворянская кровь).

Я насторожился. Стало понятно, что кто-то опять затевает смуту и подсовывает мне этого вечно полупьяного, хоть и офицера-дворянина, но не очень умного человека. Если я этот разговор сделаю достоянием гласности, пострадает только Вальдемар. Пока он долго и нудно говорил о недостатках Валерия и преувеличивал мои положительные качества, я лихорадочно искал выход из положения.

Дело принимало серьезный оборот. Если допустить развитие смуты, то наш боеспособный отряд может или превратиться в шайку бандитов, или опять будет суд и кровь. Что предпринять? Можно сразу пристрелить Вальдемара – потом любое оправдание ребята примут на веру, но инцидент не был бы исчерпан: заговорщики затаятся и во время смуты прикончат меня. Можно согласиться с Вальдемаром, а потом разоблачить всю шайку, но это может вызвать у ребят и у Алисы с Валерием недоверие ко мне. Можно сказать об этом Валерию и Алисе, и с ними сообща решить, как действовать дальше, но при этом придётся говорить обо всех недостатках Валерия, а значит, восстановить против себя Алису и сделать смертельным врагом Валерия (его необъективность я уже не раз чувствовал на себе). И я решил поговорить с Алисой и Валерием об изменении режима в отряде, о том, что Валерию надо больше бывать среди ребят, а не уединяться в глубокомысленном молчании и не уходить из лагеря под благовидными предлогами неизвестно куда. Надо, подумал я, ещё раз поговорить и о реквизициях, похожих на грабежи.

Мне казалось, что этого достаточно, чтобы пресечь смуту.

А Вальдемару я ответил, что у Валерия действительно есть недостатки. Но не больше, чем у всех остальных, зато он храбр и хороший организатор. Наша задача – исправить его поведение. Что касается вас, Вальдемар, то вам надо меньше пить. И вообще, не идите на поводу у дураков. Я не спрашиваю, продолжал я, кто эти дураки, но не хочу скандалов, от которых пострадает весь наш отряд.

Разговор с Валерием и Алисой в тот день у меня не состоялся. Я ушёл на диверсию и только после случая с этими девушками мы поговорили.

По возвращении из французского отряда Алиса решила провести с ребятами беседу о бдительности, но предварительно затеяла разговор со мной и Валерием. Гриша, третий член штаба, лежал в это время в госпитале города Гре после операции аппендицита. Я пожалел, что его не было. Он полностью разделял мое мнение о реквизициях и о необходимости ослабления режима в отряде. А Алиса как раз заговорила об усилении дисциплины, обвиняя меня в нарушениях. Я вскипел и сказал, что рыба гниёт с головы, и начал критиковать их за открытое сожительство в отряде, на виду у тех, кому запрещают встречаться с женщинами. Уподобил Валерия Стеньке Разину, упрекая за то, что он отдаляется от ребят. Я говорил много и излишне горячо. В итоге предложил:

а – разрешить ребятам ходить на свидания по

2—3 человека, известив отряд, куда и к кому идут;

б – срочно сдать в центр трофейные и реквизи-

рованные деньги и драгоценности, предваритель-

но спросив у ребят, не осталось ли у кого что-

нибудь (намек на Валерия);

в – Валерию не уходить каждый день из лагеря,

а оставаться и беседовать с ребятами;

г – чаще ходить на операции всем отрядом, а не

отдельными группами, не отсиживаться в лесу,

когда есть возможность громить врага.

Я намекал на один неприятно поразивший меня эпизод нашей жизни. Это было 25 или 26 августа, когда рано утром прибежал из Сите мальчишка и сообщил, что рядом по шоссе двигалась колонна немцев. Я тут же подошёл к машине, в которой спали Алиса и Валерий, и предложил провести операцию с участием всего отряда. Валерий отрезал – не пойдём. И отвернулся, закрыв глаза. Алиса мягко пояснила:

– Алёша, немцы отступают, скоро придут союзники. Стоит ли рисковать?.. Можно погибнуть.

Меня как громом поразило. Я думал, что Валерий вскочит и как раньше скомандует: «Все за мной!» А тут вот оно как…

Теперь вот мое выступление… Валерий было вскипел, но Алиса его успокоила, резонно сказав:

– Алёша прав. Мы с тобой находимся в привилегированном положении, и ребята завидуют тебе, это надо учитывать. А дисциплину надо начинать с себя. Я так и скажу на собрании. Но твоё, Алёша, предложение разрешить ходить на свидания по два-три человека, тоже таит опасность – не напьются ли, не надебоширят ли ребята?.. Я всё-таки попробую оставить запрет в силе. А трофейные ценности надо отправить в Париж немедленно.

И вот что произошло на собрании.

Алиса, как всегда, очень умно и толково стала излагать тему бдительности, приводя в пример наш с Яником промах в отношениях с девицами. Тут же она сказала, что «пусть не указывают пальцем на нас с Валерием, у нас сложились отношения, как у мужа и жены».

И вдруг раздался голос Кости:

– Всё время говоришь ты, а пусть скажет командир, которого мы выбирали, ведь он у нас как сыр в масле катается.

– Пусть скажет Валерий, – поддержали Костю товарищи.

Валерий не стал молчать.

– Я вот что скажу, ребята. Не судите меня и Алису, она вполне понятно сказала почему… А вам, я думаю, действительно надо разрешить ходить в окрестные деревни. Только не по одному, а по два-три человека, предварительно сообщив в отряде, куда идёте. В деревне вы должны вести себя как положено советскому партизану: не пить, не хамить и все время быть начеку. Возвращаться строго в обговоренное время, без опозданий.

Молодец, Валерий, вовремя почувствовал обстановку. Ребята бурно приветствовали его предложение. Алиса, пожав плечами, тоже согласилась.

Так один из важнейших вопросов был решен.

А мне стало ясно, что одним из заговорщиков был Костя. Он исчез той же ночью. Мы объявили розыск по деревням, но нигде его не нашли. Увидели его после освобождения в городе Гре…. в тюрьме! Там он сидел за поджог фермы и грабёж, которые он совершил вместе с французом, тем самым, который указывал Валерию и Алисе на коллаборационистов. На коленях Костя умолял Алису вызволить его из тюрьмы. Плакал, слёзы текли по опухшему от побоев лицу. Даже при нас его ударил работник полиции в штатском.

Алиса помочь ему отказалась.

Ну, а после того собрания воспользоваться разрешением на свидания и выходы из леса нам уже не пришлось. Накал боев нарастал, и в некоторые дни отряд проводил по две-три операции.