Не доходя до реки, француз свернул направо и повёл через высокий густой кустарник в сторону Ини. Когда мы вышли из кустарника, Николая-2 уже не было, но немцы не обратили на это внимания.

Мы дошли до лесной дороги в сторону лагеря французского отряда, где числился наш провожатый. Француз предложил офицеру двинуться этой дорогой, но тот отказался.

Вскоре мы пересекли речку и вышли к шоссе. Ини осталась справа. Мы вышли на дорогу Ини – Божё, ведущую через лес Бель-Вевр. Это на ней мы с Валерием в начале мая убили двух велосипедистов.

Когда мы вышли на шоссе, я вырвал руку у своего конвоира и, засунув обе руки в карманы, громко сказал по-немецки:

– Дальше я с вами не пойду!

Немцы столпились вокруг меня. Офицер приказал меня обыскать, но ничего не нашли.

– Не пойдешь?

– На этой дороге мы устраиваем засады и много ваших убили. Я не хочу погибать вместе с вами.

Немцы начали переговариваться, а Николай-1, оставшись без присмотра, скользнул в кювет, дальше в кусты и был таков.

Я это видел, и мне стало легче. Теперь я один и отвечаю только за себя. Надо бежать.

После непродолжительного разговора немцы построились в две шеренги и двинулись по обочинам шоссе. Точно так, как ходили мы, чтобы меньше шуметь. Впереди правой шеренги шёл француз, за ним офицер и семь или восемь солдат. Меня вёл всё тот же парень. Мы шли третьими после командира. Немец начал шёпотом рассказывать о себе. Ему 19 лет, все они летчики и переходят линию фронта. Я слушал его и ждал места, где шоссе пересекает лесная грунтовая дорога, там я решил бежать. Но мне не повезло – около перекрёстка были навалены мешки с углём, и немцы, замедлив шаг, стали обходить их со стороны опушки леса. Когда мы спустились в кювет, у меня подвернулась нога, и я выругался. Парень тут же повторил мой мат и позвал офицера. Офицер спросил, кто я. Я ответил, что американец-парашютист.

– Много здесь американцев?

– Тысячи две.

– Где они?

– Везде, – ответил я, сделав круговой жест левой свободной рукой.

– Пошли.

Мы опять двинулись в сторону Божё. Деревня была уже недалеко. Но туда мне нельзя, там могут быть немцы. Метров через двести ещё одна лесная дорога пересекает шоссе. Это мой последний шанс, а в Божё может ждать смерть. Я начал разговор с парнем, чтобы отвлечь его. Тот рассказал, что он из Гамбурга, из рабочих, и очень хочет домой. Он ослабил свою хватку, и я почувствовал, что могу выдернуть руку. Только бы не выдать себя, не вздрогнуть. Вот и перекрёсток. Молниеносно я выдергиваю руку, левой бью его в челюсть, вкладывая в удар всю силу корпуса, парень валится в кювет, я перепрыгиваю через него и бегу в лес по знакомой тропинке.

Будут стрелять? Падать и ползти или бежать? Мозг работает лихорадочно. Не будут стрелять – они сами напуганы. И я бегу, бегу. Наконец, я вне опасности. Погони нет, и я без сил падаю на землю. Потом встал и, пошатываясь, пошёл параллельно шоссе, по которому только что меня вели немцы. Усталость от пережитых волнений была так сильна, что я брёл, как пьяный, ничего не соображая и плохо ориентируясь в ночном лесу. Два раза ложился отдыхать, потом снова шёл, уже в каком-то полузабытье.

И тут услышал голос часового, крикнувшего по-французски:

– Кто это?

– Алёша, рюсс, – ответил я и упал почти без памяти, тут же заснув. Очнулся, когда было светло, и первой увидел Алису.

– Где ребята? – спросил я о Николаях и Иване.

Алиса ответила:

– Их ещё нет. Где ты с ними расстался?

Алиса и Валерий не знали о нашей эпопее.

Я рассказал, что произошло. Валерий сразу надулся.

– Ты чего дуешься?

– Опять к немцам попал.

– Так ведь не предал, а убежал, и все убежали.

– А кто вас знает…

– Дурак ты, Валерий! – сказала Алиса.

– А почему только Лёшка вернулся, а остальных нет?

Сильную обиду я испытал от этого непонятного наскока. Валерий не извинился, даже когда пришли все ребята.

Сейчас я думаю, что он по-своему переживал бой за Анжери. Ведь будучи командиром отряда, он не командовал сражением. Командовала Алиса, а он оказался в тени. Самолюбие его было уязвлено, и он старался на ком-нибудь сорвать злость. А тут как раз я и подвернулся – без ребят и без оружия.

Французы заинтересовались своим коллегой, который вёл эту группу немцев. Я охарактеризовал его поведение как предательство.

Среди французов была жена злосчастного бойца. Она только что привезла в отряд сыр (они держали сыроварню). Мой рассказ переводила Алиса и почти после каждой переведённой фразы французы выражали возмущение. В конце рассказа его жена обратилась к Алисе:

– Мне трудно поверить сказанному. Мой муж не может быть предателем, но если окажется, что Алёша прав, я собственными руками его расстреляю.

Только я закончил рассказ, ещё спорили разгоряченные «макизары», как явился «герой» этой истории. Пришёл он тоже без оружия, но его всё равно обыскали и поставили в круг. Глядели на него враждебно, а командир сформулировал ему обвинение в предательстве русских.

Но парень не растерялся, не изменился в лице, а спокойно начал объяснять своё поведение:

– В ночь на воскресенье почти весь наш отряд ушёл на акцию. Остались мы двое (он назвал имя второго «макизара»). И вдруг утром, часов в десять, прибежал запыхавшийся русский и сообщил, что в Анжери немцы, и русские вступили с ними в бой. Немцев много, русские просят нас помочь. Я объяснил вот этому русскому (он указал на Николая), что весь отряд ушёл далеко на операцию, а нас осталось только двое. Он выругался по-немецки и убежал. Я подумал-подумал и решил идти в Анжери, откуда уже слышалась артиллерийская канонада, и вместе с русскими принять участие в сражении. Счёл, что будет безопаснее, если я сделаю небольшой крюк и подойду к Анжери со стороны лагеря русских. Думал, что они должны сражаться на опушке своего леса, неподалеку от лагеря. И вот уже в их лесу из кустов на меня накинулись немцы. Они спросили:

– Что это за бой идёт рядом, и где располагаются немецкие войска?

Я ответил, что где немцы не знаю, но бой с немцами ведут союзники и партизаны. Тогда немцы связали меня ремнями. Из их разговоров я понял, что они пробираются через линию фронта к своим, на восток.

Я пролежал с ними до темноты.

Целый день гремела артиллерия и слышалась стрельба из пулемётов и автоматов. В бой часто вступала артиллерия, я и сам начал верить, что бой ведут не русские партизаны, а регулярные части.

Когда стемнело, немцы начали осторожно выходить из леса. Посовещавшись, решили идти опушкой, оставив Анжери слева. Я не знал, что мне делать. Они развязали меня, прикололи на грудь большой белый платок и приказали идти впереди на пять шагов. К лесу близко не приближаться. Я решил при первой возможности бежать в кусты, в лес.

Пересекая дорогу Анжери – Вельмо, мы увидели в зареве пожара группу людей, идущих нам навстречу. У меня сжалось сердце. Кто это? Немцы? Русские? Всё равно смерть. Когда русские увидели нас и перебрались через проволоку в лес, офицер приказал мне подойти ближе к лесу и узнать, кто там скрывается.

Я вышел вперед и спросил: «Кто здесь?»

В ответ услышал: «А ты кто такой?..»

Я ответил: «французский партизан». Ко мне вышел вот этот русский (кивок на Николая-1) и, узнав меня, крикнул что-то своим товарищам. Поняв, что это русские, я подумал, что, увидев немцев, они откроют стрельбу и мне конец. Я стал молиться, но, к своему удивлению, увидел, что русские перелезают через проволоку, а не стреляют. Я оглянулся и понял, что русские не видят, что недалеко от меня стоят немцы, а не наши «макизары». Я хотел предупредить русских, говорю тихо им «альма», «альма», а они смеются, здороваются со мной. Не поняли меня, а в это время немцы их схватили и обезоружили. Я не сказал немцам, что это русские.

Когда офицер спросил: «Где немцы?» – я, боясь, что русские могут показать, где находятся немецкие войска, опередил их, сказав, что знаю деревню, где расположен штаб немецкой части. Я рассчитывал завести их в лес, в расположение нашего отряда, и подставить под пули «макизар». Поэтому предложил им идти дорогой через лес. Но они отказались.

– Так? – спросил он меня.

– Так, – ответил я.

По дороге русские сумели бежать. В Боже, когда стали расспрашивать в первом доме, есть ли немцы – сбежал и я. Зарылся в первый же сеновал и через некоторое время заснул как убитый. Всё ли я рассказал так, как было?

– Да, – ответил я.

– А теперь судите меня.

Французы уставились на меня, ожидая моего слова.

А что мне было сказать? Француз был прав. Ситуация, которую я не успел даже осмыслить, толкнула меня на несправедливое обвинение. Мне стало стыдно. Я подошёл к французу и протянул ему руку:

– Прости меня, я не знал.

Искреннее проявление дружелюбия и раскаяние по отношению к человеку, которого я только что обвинил в предательстве, сразу разрядило обстановку и вызвало улыбки на лицах французов. Особенно довольна была, конечно, его жена. Она подошла ко мне и, обняв за плечи, срывающимся голосом произнесла слова дружбы, поцеловала меня. И тут же, рыдая, бросилась на грудь мужа. Оба в слезах отошли к своей машине.

Много нервов стоили нам эти два дня. Наши ребята и Алиса обрадовались такому финалу, только Валерий оставался хмурым, и на призыв Алисы порадоваться со всеми и выпить по стакану за дружбу (французы уже разливали вино) он бурчал о потере четырёх автоматов, которые отняли у нас немцы.