У Алисы был приказ о доставке отряда на сбор советских партизан востока Франции в город Нанси. Она зачитала его после отъезда пастора. Слушая, мы с Валерием почувствовали, что этим приказом освобождались от ответственности за дальнейшую судьбу наших товарищей. И хотя приказ исходил из штаба советских партизан (или от «Комитета бывших военнопленных», не помню точно), который мы до сих пор не признавали, теперь положение изменилось. В Париже был советский посол Богомолов, поэтому, думали мы, штаб советских партизан им узаконен, и теперь надо подчиняться, никуда не денешься.

На другое утро после визита пастора мы начали собираться в Нанси. Было солнечно и прохладно. Сборы оказались недолги, только с машинами пришлось повозиться, но мы к этому привыкли. Когда все было уложено, кто-то вспомнил о коте Ваське. Начали его искать, но безрезультатно – он исчез, видно, ему помогли спрятаться четвероногие друзья.

Прощайте, Анжери, Савиньи, Венизи, прощай, Верхняя Сона. Прощайте навсегда! Не помню, сколько времени мы добирались до Нанси, помню только, что водители экономили бензин, глуша моторы на спусках. Валерий ехал в первой машине, я – в последней. Всего было пять машин, одна из них грузовая.

Перед Нанси мы остановились, водрузили знамя отряда на головную машину и въехали в город.

Жители провожали нашу колонну аплодисментами – партизаны были тогда в почёте.

Алиса знала адрес, и мы вскоре подъехали к большому серому зданию, обнесённому высокой стеной. Раскрылись массивные металлические ворота, и мы въехали во двор армейской казармы. Ворота закрылись. Начиналась казарменная жизнь, неприятная для штатского человека и ненавистная партизану. Двухэтажные деревянные нары без матрацев и подушек, армейская кухня и… отсутствие начальника.

Алиса быстро уловила этот существенный пробел в организации сбора и объявила себя главной.

Мы явились на сбор почти первыми, до нас прибыли лишь отдельные группки советских людей без оружия, назвавшиеся партизанами. Наш отряд оказался единственным вооруженным. Даже прославленный отряд «Сталинград» прибыл без оружия. Жорка Пономарев, командир отряда, почему-то не выполнил приказа и сдал оружие американцам.

Охрану казармы несли французы – участники Сопротивления, но Алиса быстро вмешалась, и у ворот встали двое: француз и советский партизан.

В Нанси было полно американских солдат и офицеров. Фронт был всего в 11 км от города, и власть фактически находилась в руках американских военных, хотя мэр города был уже назначен Парижем. На второй день нашего пребывания в казарме к нам явился американский офицер русского происхождения и принялся агитировать за вступление в армию США. Но только один недотёпа из какой-то группки дал согласие и ушёл вместе с офицером, а через несколько дней исчез и Валентин Артемьев. Видно, он лучше всех своих коллег-власовцев понимал, что значит для него возвращение на Родину. Мы заметили, как он мучился – плохо спал. Что поделаешь – такова участь предателей.

Валентин хорошо знал английский и немецкий языки, поэтому вряд ли пропал на чужбине, если не считать такого «пустяка», как пропажа для Родины и вторичное её предательство. Мне почему-то кажется, что он нашёл работу в пропагандистском антисоветском аппарате.

В первый же день нашего пребывания в Нанси Алиса связалась с местными партийными организациями и узнала, что в городе находятся Марсель и Лоран (полковник из «Французских франтирёров и партизан» (ФТПФ) – командующий отрядами ФТПФ на северо-востоке Франции). После освобождения Нанси они выехали на машине из этого города в Париж, но по дороге в них врезался американский грузовик. У Лорана был поврежден череп, а у Марселя глаз и сломана нога. Они лежали, прикованные к постели, в семье одного социалиста.

Оба одобрили распоряжения Алисы по поводу порядка в казарме и рекомендовали сдать машины местным партийным органам (коммунистам, конечно) и тайно передать оружие верным людям.

Мы сдали четыре машины, Валерий взял расписки с получателей. Позже эти документы он передал советским властям.

На другой день после нашего прибытия Алису вызвал мэр Нанси. Мы с Валерием сопровождали её.

Огромный кабинет с высокими лепными потолками. Стены расписаны мифологическими сюжетами. Мэр встал из-за широкого стола и вышел нам навстречу (мы были приняты вне очереди).

Пожав руку Алисе и нам, он разразился тирадой:

– Капитан Алис, я очень рад вас видеть в стенах мэрии. Вы прибыли с доблестными советскими партизанами из «маки» «Парижская Коммуна». Все жители Нанси приветствуют ваше прибытие в наш город и т. д…но отряд «Парижская Коммуна» прибыл вооружённым до зубов, а сейчас, когда его боевая деятельность завершена, я бы просил вас сдать оружие американскому военному командованию. Оно настаивает на этом, опасаясь случайных инцидентов. Американские войска держат фронт в одиннадцати километрах от Нанси, в городе много вооружённых солдат, и мало ли что может произойти. Я надеюсь на вашу добрую волю.

– Господин мэр, благодарю вас за тёплое приветствие. Мы тоже довольны, что наше командование избрало ваш город для сбора советских партизан востока Франции, и заверяю вас, что советские люди будут вести себя дисциплинированно, как положено воинским частям, находящимся на казарменном положении. Я согласна с вами, что во избежание недоразумений нужно сдать оружие, но я не могу распорядиться, ибо через пару дней в Нанси прибудет начальник штаба советских партизан, действовавших во Франции, и я прошу вас переговорить по этому вопросу с ним. До его приезда покидающие казармы партизаны не будут иметь оружия.

Глава города деликатно попытался навязать и свой контроль над хранящимся в казарме оружием.

Однако Алиса заявила, что это оскорбит самолюбие советских партизан, добывавших оружие в боях, и поэтому она просит мэра не настаивать на контроле.

Он согласился. Покинув мэрию, мы пошли к Лорану и Марселю. Там договорились, что сдадим несколько автоматов, испорченные трофейные винтовки, пистолеты и немного гранат, а остальное оружие перевезём на пустующую квартиру по полученному нами адресу.

Поехали осматривать квартиру. Хозяев не было. Квартира располагалась на первом этаже. Когда мы вошли, Валерий повёл себя не очень хорошо: начал взламывать замки шкафов и ящиков, выкидывать и примерять носильные вещи. Я еле его утихомирил и с трудом убрал всё барахло, оставив ему ботинки. Он кричал, что французы живут как буржуи, а мы за них воевали, и от потери нескольких тряпок они не обеднеют.

Я сказал, что мне противно на него смотреть. Валерий обиделся.

Следующей ночью Валерий, Алексей-калининский и я тайно погрузили в машину отобранное оружие. Потом, оттеснив дежуривших у ворот французов, на высокой скорости вырвались на безлюдные улицы Нанси. Нужный дом был недалеко, и мы, благополучно избежав встречи с американскими патрулями, быстро перенесли оружие в квартиру. Доложили о выполненном приказе Лорану (Альбер Жуэн) и Марселю.

Комната в большой квартире, где они лежали, принадлежала семье то ли работника интеллектуальной профессии, то ли мелкого буржуа. Семья состояла из четырёх человек: родителей лет под пятьдесят и двух дочек лет двадцати – двадцати пяти. Черты лица девушек несколько грубоваты, что свойственно южанкам, да и фигуры не были по-французски изящными. Мы бывали у Лорана и Марселя ежедневно, иногда по несколько раз в день, а то и обедали за общим столом (больные ели в постели). Естественно, встречали и хозяйских дочек.

На четвёртый день пребывания в Нанси у меня поднялась температура – врач определил простуду и рекомендовал переселиться из казармы.

Разместился в квартире, куда предыдущей ночью мы завезли остаток оружия. Еду мне туда доставляла старшая дочь. Когда она принесла мне обед, я, скорее в знак благодарности, обнял и поцеловал её. Она не противилась, а на дальнейшем я не настаивал – она была не в моём вкусе.

На другой день мы были у больных, и я заметил некоторую отчуждённость хозяев, бурное музицирование старшей дочки на пианино в соседней комнате и неловкость в разговоре с нами Лорана и Марселя.

Наконец Марсель сказал, что старшая дочь, придя от меня с посудой, объявила родителям, что она меня любит и уедет со мной в Россию. Родители были обескуражены. Отругали дочь и запретили со мной видеться. Марсель попросил меня рассказать, что же у нас произошло.

Пришлось доложить.

– Я передам твой рассказ родителям, но подумай – удобно ли тебе здесь появляться?

Намёк я понял.

В тот день наши руководители писали нам тексты демобилизационных карточек и наградные грамоты, дающие право на получение орденов.

Когда старшая дочь под диктовку Алисы печатала тексты документов в соседней комнате, Марсель позвал хозяйку и при мне пересказал, что говорил ему я. Хозяйка обрадовалась, что у нас ничего не было, кроме моего поцелуя благодарности. Она поцеловала меня в щёку и попросила объяснить моё поведение дочери, чтобы та перестала заблуждаться. Я вынужден был остаться обедать, а после в другой комнате объяснился с девицей. Когда сказал, что у меня нет к ней любви, а только товарищеская симпатия, из её больших чёрных глаз полились слёзы, и она села за пианино. Я поцеловал её в безукоризненный пробор на голове и вышел. Мать проводила меня до двери и ещё раз поцеловала. Больше я в этом доме не появлялся.

Подробно останавливаюсь на этом незначительном эпизоде, чтобы отметить то ли романтизм, то ли сентиментальность француженок. Ведь та интересная парижанка, которая ласкала меня в лесу, потом плакала и твердила, что она недостойна меня, потому что я русский, сражаюсь за её Родину, а она шлюха, спала с немецким полковником…

А вот – о своеобразной сентиментальности профессиональных проституток. На вторые сутки нашего пребывания в Нанси стали на ночь глядя куда-то пропадать наши ребята. А утром, как ни в чём не бывало, появлялись в казарме. Мы с Валерием решили проверить, куда же они ходят. Оказалось, что в Нанси целый квартал борделей. Там мы и застукали своих голубчиков. Дым, чад, полно белых и чёрных американцев, драки и даже стрельба.

Среди власовцев был интересный парень по фамилии Калач. Он сидел с пышной брюнеткой, которая, затянувшись сигаретой, говорила мне, что любит его. Я, приняв серьезный вид, сказал, что сейчас уведу его в соседний бордель. Глаза брюнетки засверкали, она побагровела и сказала:

– Русский, я люблю Ивана, и, если ты поведёшь его в другой бордель, мне моей жизни не жалко, я убью тебя!

Я разговорился с одной сильно потрёпанной девицей. На мои вопросы почему, чего и как, она ответила, что пошла сюда добровольно, ради заработка. Сейчас у неё скопился капитал и хороший гардероб. По контракту ей осталось отработать два года, но она хочет прервать все договорённости, а для этого нужно забеременеть и отказаться от аборта. Не помогу ли я ей забеременеть? Я отказался. Ну что ж, продолжала она без всяких эмоций: придётся найти кого-то другого. А потом она уедет отсюда, купит домик, выйдет замуж, заведёт детей и станет хорошей женой и матерью.

Для нас, советских, эта сторона жизни большого города была экзотикой и вызывала несомненный интерес.

И вот в Нанси приехал представитель штаба советских партизан Владимир Постников. Он появился с отрядом «Сталинград», который прибыл безоружным, зато почти на всех пальцах его командира Жорки сверкали перстни.

Валерий сразу обратил на это моё внимание:

– Видишь, как обеспечили себя люди, а мы… И всё из-за твоего слюнтяйства!

Я усмехнулся. Вряд ли Валерий не имел «ломаного гроша».

Постников сдал американцам остаток нашего оружия, завязал с ними компанию и частенько возвращался в казарму поздно и здорово выпившим. Но главное, что он сказал нам: мы должны вступить в американскую армию и продолжать бить немцев. Однако мы напомнили ему слова Марселя, что советское правительство не одобряет такой шаг.

– А Марсель мне не указ. Я представитель штаба советских партизан во Франции, и вы должны слушаться меня!

Мы не стали возражать, сели в машину (Алиса, Валерий, я) и поехали к Марселю и Лорану. Я остался в машине, а Алиса и Валерий поднялись наверх. Вскоре сильно возбуждённый Валерий спустился и сказал:

– Едем за Алексеем-калининским, потом захватим Алису и – в Париж, к нашему послу Богомолову. Пусть он примет меры, чтобы обуздать Постникова.

Быстро собрались, сели в машину, поехали.

И тут случилось непредвиденное. При въезде на небольшую площадь на нас непонятным образом налетел велосипедист. Он ударил передним колесом в дверцу машины Валерия, упал и заорал благим матом. Валерий не успел остановить машину, как её окружили полицейские и дюжие молодцы в штатском. Трое подсели к нам и приказали ехать в полицию. О велосипедисте забыли, его с собой не взяли.

В полиции молодой лейтенант очень вежливо попросил наши документы. Мы предъявили сертификаты о демобилизации.

Прочитав их, он спросил, кто их подписал. Мы ответили, что это наши руководители.

И вдруг разговор пошёл не о велосипедисте.

– Вы сдали не всё оружие, – заявил лейтенант.

– Больше у нас ничего нет, – ответил Валерий

– Так ли?

– Проверьте.

Лейтенант, улыбаясь, подал сигнал, и в кабинет вошёл рослый широкоплечий мужчина в штатском, лет сорока.

– Расскажите, что вы знаете об оружии русских.

– Две ночи подряд на машине, которую вы задержали, трое русских, один из них в чёрном пальто (это был я), возили в дом №… по улице… оружие и складировали его в пустующей квартире.

– Если вы всё видели, то почему не забрали это оружие? – спросил я.

– Его там не оказалось.

– Это провокация, – заорал Валерий. – Дайте мне позвонить своим руководителям.

Лейтенант не возражал. Валерий набрал номер квартиры, где лежали Марсель и Лоран, и сообщил Алисе о провокации.

Алиса сказала, чтобы мы не нервничали, сейчас она будет в полиции.

Очень быстро она приехала вместе с руководителями компартии города Нанси, и лейтенант нас тут же освободил.

Неуклюжая провокация не удалась, но для меня осталось загадкой, как французы сумели так быстро после нас забрать оружие из-под носа у полицейских шпиков.

Мы вчетвером помчались в Париж.