Видавший виды трехсотый «Мерседес" мчался и мчался по Ленинградскому шоссе, закручивая за собой в инверсионный след колючую февральскую порошу.

Регулярно пролетающие под колесами уродливые асфальтовые наплывы и выбоины – реальное доказательство неумелости российских дорожных служб, не позволяли забыть о досадном выводе, что негоже иметь такую дорогу между двумя столицами великой страны.

За окнами проносились унылые заснеженные поля и стыдливо укрывшиеся до весны под долгожданным снегом разбитые безжалостной эксплуатацией, проселочные дороги. Утонувшие в сугробах некрашеные черные заборы перед фасадами убогих деревянных домов кривой пограничной полосой то прятались в глубину палисадов, то выбегали к самому полотну дороги.

– Отчего так, отчего так происходит, что даже в ближайших подмосковских поселках ситуация застыла на десятилетия, лишая своих скромных нетребовательных обитателей радости обновления? – размышлял Влад.

Окружающая действительность просто и доходчиво в очередной раз напомнила Владу о двух вековечных российских проблемах.

Когда возникла и почему существует столь долго эта готовность к бесконечному терпению и главное согласию жить в условиях заброшенности? Эта особенность русского характера не может быть национальной чертой страны, которой ещё несколько веков назад процветающие ныне скандинавы завидовали и называли Гардарикой, страной городов. Ведь даже в самые тяжелые времена раннего средневековья, когда нищие европейцы разбредались по хищническим крестовым походам, Русь крыла купола своих белоснежных храмов и главные городские ворота сусальным золотом.

Как-то нехорошо получается, что в наше время, чем дальше отъезжаешь от столичных окраин Парижа, Берлина, Вены, не перестаешь удивляться постепенному превращению страны в оазисы ухоженных малых городов и поселков, которые становятся все более аккуратными и затейливыми.

А у нас, наоборот.

Не дело, когда венценосная голова столицы перевешивает периферийные территории. Государство сильно провинцией, а никак наоборот.

Чтобы выгнать из головы навязчивые и не вполне светлые мысли, Влад сменил радиочастоту автомобильного приемника, настроившись на волну FM, транслировавшую зарубежные шлягеры, и усилил громкость.

В салон разлилась чарующая мелодия и глубокий проникновенный голос неповторимого Фрэнка Синатры, исполнявшего лирическую с философским подтекстом песню "Strangers in the Night”.

Тяжелая, хорошо сбалансированная платформа классного автомобиля уверенно удерживала мчавшийся болид на неровном промерзшем асфальтовом покрытии шоссе.

Решительно заняв левый ряд, Влад, поддавшись захватывающему наваждению скорости, всё больше вдавливал в пол акселератор, рискованно превышая любые допустимые нормативы ленинградской трассы. Как у всякого профессионально подготовленного водителя у него возникло привычное ощущение полного слияния с железным организмом машины, когда только продолжительное движение в высокоскоростном режиме включает интуитивное чувство уверенного владения ситуацией и автомобилем.

Очередная игра в кошки-мышки началась.

"Мерседес" мчался вперед и вперед, безжалостно выдавливая вправо из своего ряда попутные автомобили и разрывая тугую пелену вихревой воздушной капсулы, создаваемой тяжелыми большегрузными трейлерами.

Встречные машины черными точками возникали из молочной завесы, быстро приближались, затем проносились мимо и навсегда исчезали из зеркала заднего вида, лишь иногда короткими зарядами спрессованного воздуха обстреливая левый борт "Мерседеса". Усиливавшаяся поземка, разбрасывала мириады снежных кристаллов, навивая из них на асфальте причудливые белые кружева, и заставляла задуматься о том, что уже пора снизить бешеную скорость, непозволительную на российских дорогах, особенно, в зимний период.

Влад всегда и небеспричинно любил основательные машины, не раз выручавшие его из непростых ситуаций в недалеком прошлом в ходе проведения оперативных мероприятий далеко за пределами отчизны.

Особую теплоту вызывали воспоминания о шестилитровом любимце "Форде Бронко", которого Влад про себя любовно называл "Малышом". Автомобиль стал для него поистине близким другом в те безвозвратно ушедшие времена, когда Влад по поручению командования обследовал кордельеру боливийских Анд.

Нередко случается, когда люди, занятые в профессиях особой сложности, и ответственности, вдруг начинают понимать, что врученная им техника, может жить самостоятельной жизнью; думать и чувствовать; быть капризной и испытывать смену настроений, иными словами, вести себя вполне по-человечески. Принимая и привечая одного, и отказываясь работать и служить другому.

Об этом хорошо знают, но предпочитают не говорить летчики боевой и гражданской авиации, космонавты, моряки и бойцы спецназа.

Сколько раз бывало, что, найдя в горных отрогах укрытие для своего железного друга, Влад, прихватив альпинистское снаряжение, уходил далеко в горы на подбор стратегических опорных пунктов и точек топографической привязки.

Вернуться после выполнения задания к месту скрытой стоянки автомобиля и убедиться, что никто его не обнаружил, и не потревожил было большим облегчением. "Малыш" служил в полной мере временной оперативной базой, дававшей приют и отдых уставшему от физических нагрузок и кислородного голодания телу. В нем можно было переждать непогоду, укрыться на ночь, привести себя в порядок для возвращения в центры человеческой цивилизации, до которых было ой как далеко.

Порой, вся надежда преодолеть сотни километров безжизненной высокогорной пустыни, где человеческое присутствие отмечается не чаще одного раза в месяц, а источники воды, которые можно было бы найти в горных ледниках, были почти недоступны так, что даже электронно-механическое сердце "малыша" и слабый человеческий организм начинали захлебываться от недостатка воздуха. И возможность выжить была связана исключительно с состоянием "здоровья" железного товарища.

Ласковое урчание могучего организма "Бронко", охотно откликнувшегося на поворот ключа зажигания, всегда успокаивало, так же быстро, как и участливое прикосновение ко лбу ладони любимой женщины. Мир сразу становился проще, а предстоящее возвращение через ночные прикрытые облаками горные перевалы выше четырех тысяч метров и серпантины обрывистых горных дорог, представлялось не сложнее, чем проехаться по ленинградскому шоссе из Москвы в Санкт-Петербург.

Влад не видел смысла где-либо останавливаться в дороге, кроме как заправить топливом своего стального друга; а перекусить можно и за рулем. Главным было попасть в Питер ещё до наступления темноты и успеть неспешно, побеседовать с Михаилом;, уверенно предполагая, что благодаря настырному характеру друга можно ожидать самых неожиданных и даже неприятных вопросов.

Между тем и так хмурый февральский день перевалил далеко за полдень и стал ещё серее, грозя обвалить на магистраль скорые зимние сумерки. Тяжелые снеговые тучи совсем низко нависли над полями, лесами и домами людей, всё гуще засыпая землю бесчисленными отрядами своих ледяных воинов.

Прошел ещё один час. На города и веси окончательно рухнула непроглядная зимняя темнота, накрыв собой весь окружающий мир. Монотонное движение в узком коридоре из света фар и снежной завесы превратилось в нудную, монотонную и утомительную необходимость.

Хотелось быстрее попасть туда, где можно обрести домашний уют и хороший ужин. Наконец, первыми вестниками близкого большого города замаячили силуэты однотипных многоэтажных зданий и строй фонарей уличного освещения.

И вскоре великий город благожелательно принял уставший московский "Мерседес" в плотные потоки своих машин, медленно и понуро также, как и в Москве пробиравшихся в неизбывных пробках часа пик.

Немного поплутав, как положено в малознакомом городе, где-то между Лиговским и Литейным проспектами, Влад в итоге выкатился на улицу Восстания, что означало, что Саперный переулок, где проживал его друг, уже рядом.

Проехав под длинным низким сводом бывшего когда-то Каретного проезда, постройки конца 19 века, он оказался во внутреннем дворике, окруженном с трех сторон маловыразительными фасадами четырехэтажного здания, давно требовавшего основательного капитального ремонта.

Припарковав поближе к нужному подъезду свой "Мерседес", Влад вышел и, прежде чем зайти в жилое здание, любовно с благодарностью провел рукой по теплому покрытому дорожной грязевой пленкой автомобильному капоту, над которым поднималось легкое паровое облачко от таявших снежинок.

Затем поднявшись по исторической лестнице с обколотыми каменными ступенями и литыми чугунными перилами, позвонил в квартиру с номером 19. Входная железная дверь, оббитая снаружи коричневым стеганным в ромбовидную клетку кожзаменителем, открылась почти мгновенно. В потоке света, вырвавшемся из дверного проема, возникла плотная немного погрузневшая фигура его старого боевого товарища и близкого друга Михаила.

– Ну, проходи, проходи, – радостно воскликнул тот, обняв уставшего после долгой дороги московского гостя, и пропустил его в квартиру. – Дай я на тебя посмотрю. Ну, ты совсем не изменился. Всё такой же крепкий и подтянутый, как и прежде. Давай раздевайся, принимай душ, если хочешь, и к столу. Жду тебя уже часа два. Хотя бы позвонил с дороги.

– Задержался в Москве и выехал с опозданием, да и дорога больше похожа на сибирский зимник. А где же хозяйка? Почему не вижу?

– Она в театре, с подругой, а я не возражаю. Женщина ещё молодая, должна развлекаться. А я, ты знаешь, не особый любитель театральных постановок. Да и сложно настроиться в наше время на восприятие прекрасного.

– Хорошо, я быстро, – проговорил Влад и прошел в ванную комнату.

Через десять минут он вышел, на ходу причесывая мокрые тёмно-русые волосы.

– Ты знаешь, здорово. Спасибо. Чувствую себя опять бодрым, как и не было семи часов пути. – Улыбаясь, сказал Влад. Вода всегда оказывает на меня самое живительное воздействие. Люблю её в любом виде: душ, бассейн, река, и особенно море и океан.

– Это здорово. Замечательно. А что ты скажешь о добром куске сочного говяжьего стейка с жареной картошечкой, да холодной рюмочке "Столового вина № 21"? – вопросительно промолвил Михаил, подталкивая друга к столу. Лично для тебя старался.

– Само собой. Сейчас я готов съесть быка и закусить ягненком. Постился всю дорогу.

– Вот и хорошо, не будем оттягивать начало процесса.

За окном металась яростная питерская вьюга. Тепло чужого домашнего очага согревало душу. Обильный ужин и хорошая водка успокаивали и расслабляли. Хотелось, как и раньше в прежние светлые времена говорить о службе, о делах товарищей и, конечно, о женщинах. Куда же без них.

Но времена стали другими. За окном, кроме февральской завирухи, корчилась и стонала другая реальность. И разговор надо было начинать.

– Влад, не мучайся. Говори прямо, что за нужда привела тебя в Питер? Ты же не так просто примчался сюда. Что за вопрос, который ты не мог обсудить по телефону, и потребовалась личная встреча? Ты не думай, тебя я всегда рад видеть. Но, прежде чем мы начнем говорить по теме, которую ты привез, для начала расскажи, как там ребята?

– Большинство парней, которых ты знаешь, практически в полном составе уволилось со службы. Какой смысл оставаться, когда даже руководство путается и не может сказать, а кто же для нас "главный противник". Послушать, так сейчас кругом одни друзья: "друг Билл", "друг Хельмут". Благостное время. Кругом воцарилась братская любовь и всеобщее доверие.

– Не говори. Если такие друзья, то и врагов не надо. Когда государство снимает с себя бремя стратегических задач, то такие люди как мы ему по определению не нужны. Как говориться, с глаз долой из сердца вон. Никто больше не будет докучать раздражающими вопросами и не напомнит о погасшем разуме и уснувшей совести.

– Ничего не сделаешь. Потерявши голову по волосам не плачут. А контору жаль. Растеряли уникальный потенциал. Утрачена преемственность и связь поколений. Молодежь уже не та. Ещё не известно, что в итоге из неё получится. А ветераны, ну что ветераны? Устроился кто, как смог на гражданке. Кто лучше, кто хуже, но, чтобы кто-то заработал злата-серебра, такого я не слышал.

– Ну, с кем-то ты всё же встречаешься?

– Само собой. Я вижу, что ты окончательно зарылся в своем Питере и совсем на дно залег.

– Верно. А что мне было в вашей Москве делать, где всё поставили с ног на голову. А здесь мои корни, мой дом. Жена отсюда. Мы с ней любим наш край лазоревый.

– Ну, лазури и у нас хватает. А ребята, действительно разбрелись кто куда. Володя и Гена вернулись к себе в Киев, Таир уехал в свой Узбекистан, Володя-якут к себе в Якутию кнутом оленей гонять заодно с женой, Рашид в Казань.

– Ну а как Хаммер поживает? Я о нем вообще давно не слышал.

– Ты о Николае? Жив, слава богу. А так целый год после развала Союза пил в черную, не просыхая. Хмарь и тоску из души выгонял. Мы уж думали, что белую горячку он себе надолго обеспечит. Оклемался. Сейчас на одной фирме безопасностью заведует.

– А как другие?

– Виталий и Валера в чопах, как и ты. Крышуют чужой бизнес, узлы на «стрелках» развязывают, деньги отжимают. Всё как обычно по правилам нынешнего времени. У меня с Виктором, своя компания по международному коммерческому консалтингу. Часто находимся за границей, но уже как обычные российские граждане. Уровень зарубежных связей весьма высокий: члены правительства, руководства армий и частного бизнеса ряда государств. Эти возможности, как ты понимаешь, помогают бизнесу. А так, занимаемся всем, что сулит привлекательную норму прибыли.

Михаил, ты лучше мне скажи, почему ты уготовил себе высокую должность дежурного на какой-то скромной фирме. Проверка пропусков, контроль монитора. Это явно нетвое. Похоже, ты забыл, что на твоих погонах три звезды, а на груди Орден боевого Красного Знамени за Афган, да ещё два ордена Красной Звезды за другие операции? Ты же боевой офицер.

– Ничего я не забыл. Да был когда-то и что с того? А полковника и ордена я получил от Советского Союза и мне этого достаточно. А вот «стрелками» и прочей мурой я заниматься, не намерен. Уж лучше быть дежурным при входе. Так проще. Ни о чем думать не надо. Я и не думаю. А вот ты мне скажи прямо, похоже, окончательно перекантовался? Совсем коммерсантом стал?

– По необходимости. Пришлось выучить правило: беда вымучает, беда и выучит. Поверь, принципам я не изменил. Для меня всё также дорого наше подразделение. Это был удивительный коллектив, где братские отношения и интернационализм занимали самое достойное место. Разве это можно забыть. Мы не были бессловесными боевыми машинами. И формулы "упал отжался" или "выстрелил и забыл" не были нашими правилами. Это всего лишь эпизоды. Главные задачи были связаны с разработкой и проведением разведывательных оперативных комбинаций, направленных на то, чтобы противник считал, что он действует в своих интересах, и не подозревал как можно дольше, что в действительности он работает на Советский Союз. На это уходили многие годы, и результат был результатом не одиночки, а всего коллектива.

– Пусть так. Но ты забыл упомянуть о нашей особой и постоянной идеологической подготовке такого уровня, что доцент кафедры научного коммунизма хорошего вуза мог позавидовать. И ты знаешь, почему этому вопросу уделялось столь большее внимание. Не для начетничества и оглупления, а для формирования передового мировоззрения. И работали мы с людьми за границей на идеологической основе, крепче которой нет.

– Всё верно. Я сам до сих пор удивляюсь, как удавалось руководству, условно говоря, вкладывать в оперативного работника столько чисто профессиональных знаний, развивать его боевой опыт и одновременно укреплять чувство патриотизма, формировать бескорыстие идеалиста. И при этом в нашей среде все эти качества совмещались с пониманием и здоровой критикой недостатков, копившихся в стране. Что-что, а осведомлённость о проблемах в экономике страны и партийном строительстве у нас была почти абсолютной. И правом на свободу высказывать свое мнение по любому сложному политическому вопросу мы также обладали. Никто нам рот не затыкал. И надо сказать, что такая обстановка является единственно возможной для сотрудников спецслужб. Для нас высокая информированность и критичность только помогают решать знаковые задачи по обеспечению правопорядка и безопасности страны. Это была великая школа. Мы не блуждали в тенетах идеологической зашоренности.

– Влад, ты всё правильно говоришь. И раз ты всё такой же умный, как и прежде, то, наверное, согласишься со мной, что в развале СССР не было никакой объективной закономерности. Распад страны – результат предательства.

– Михаил, ты не горячись. В отношении распада страны я согласен, а вот с советским строем посложнее будет. Я считаю, что та модель социализма, которая сложилась у нас, была мобилизационной и не могла просуществовать долго. Не спорю, что она была необходимой, но на время. Мне понятно, что эта модель не является основной моделью социализма, а была вынужденной и обусловленной внешним доминирующим давлением ведущих и враждебных нам сил. Для человечества в научном социализме заложен ещё не раскрытый потенциал развития на основе самых высоких демократических нормах. Но вышло так, что Маркс оказался прав.

– Это что ты имеешь в виду?

– Именно то, что и ты прекрасно знаешь. У Маркса есть вывод о невозможности построить социализм в отдельно взятой стране. И что вначале он должен победить в группе наиболее развитых стран мира, к каковым Россия и тогда, и сейчас пока что не относится. И Плеханов это хорошо понимал, а вот Владимир Ильич поторопился.

– Можно по-разному говорить и сейчас это делать особенно легко и приятно. Не судите и не судимы будете. Большевики подхватили страну, когда она валялась в руинах и правящая российская элита устранилась от ответственности за неё. Это признавал ещё монархист Шульгин, прозябая в эмиграции. И сам Ленин метался в сомнениях между созданием РАБКРИНа и необходимостью иметь конструктивную оппозицию.

– Михаил, давай прекратим бесполезное в наше время хождение по историческим экскурсам. Это равносильно тому, что толочь воду в ступе. Я знаю, что несмотря на прошедшие десять лет, наши парни, чем бы они не занимались, постоянно возвращаются к этим вопросам. Видно боль так и не прошла. И если уж мы вспоминаем Ленина, то вот он как раз был всегда реалистом и отвергал вредный для политика идеализм и болтовню. Слава богу, что мы с тобой не политики, но, тем не менее, такой подход и нам не помешает.

И как бы то ни было, а социалистическую идею легко переломили через колено либерализма как батон любительской колбасы за 2 рубля 90. Тот же Ленин говорил, что народу всё равно, какая у него власть. Всё зависит от того, насколько она отвечает его ожиданиям. Человек, прежде всего зверь, а потом уже духовное существо. Ты его вначале накорми и напои, а потом он уже с удовольствием послушает и про научный социализм и либеральный капитализм. А если народ голодный, то таких доморощенных демагогов, как мы с тобой, он, не поперхнувшись, разорвет на кусочки и пустит на шашлычок с маринадом.

Человека за уши в социализм не затащишь. Он всегда заглядывается на пропасть стяжательства.

Мы никогда не были ни политиками в общепринятом понимании этого слова, ни тем более заштатными идеологами и никогда ими не будем. Не наше это дело. И не надо этим заморачиваться. Так можно заболтать не только любой вопрос, но и всю жизнь. Нельзя позволить воспоминаниям сжечь себя изнутри. Говорю тебе это, хотя и сам грешен и постоянно оглядываюсь назад. Почему и как всё случилось? Но нам дела делать надо. Для себя. Для семьи. И поэтому вернемся к тому, ради чего я приехал к тебе в Питер.

– Ладно. Ты уж Влад извини. Я действительно сбежал к себе в Питер из Москвы, где всё перевернулось с ног на голову. А здесь и поговорить-то не с кем. Вот я, наконец, дождался и вывернулся на тебя. Давай лучше ещё раз выпьем за нашу молодость и славное прошлое, когда мы четко знали только одно, что есть боевая задача и что её нужно выполнить, хоть кишки намотай на кулак.

Граненые лафитники были подняты и заиграли хрустальными искорками в свете люстры, висевшей как раз над столом, где был собран дружеский ужин. Ножи и вилки зацокали по разновеликим закусочным тарелкам, заполненным ломтиками запеченной в духовке домашней буженины, горками зеленых оливок с ореховыми сердечками и полукружьями нарезанной красной сёмги, придавленной лимонными дольками.

Мужчины сосредоточились на еде. Молчали и лишь периодически наливали водку и, не чокаясь, выпивали, стараясь, не глядеть друг на друга. Каждый думал о своем, и мысли, похоже, были не самые радостные, если судить по их сосредоточенным лицам и залегшим между сдвинутых бровей морщинам, которые не смогла разгладить даже расслабляющая теплота разлившейся по организму водки. Похоже, что хмель так и не сумел сделать своего дела.

Затянувшаяся пауза как нельзя, кстати, была прервана резким вскриком дверного звонка.

– Это жена, – пояснил Михаил, поднимаясь из-за стола.

Появление женщины всегда облагораживающее, и надо сказать и отрезвляюще действует на мужчин, занятых по жизни вечным соперничеством. Заливчатая мелодика женского голоса сразу и глубоко проникает в мужское подсознание, придавливая в нем любые гневные порывы и агрессию и принуждая проявлять неуклюжую галантность и стремление быть остроумным и исключительным под оценивающим взглядом представительниц прекрасного пола.

Женщина спокойно и расчетливо отслеживает стремительное преображение мужчины, подзадоривая его улыбками, поворотами и наклонами ладно причесанной головки, скользящими движениями притягательного тела, постепенно раскрывая перед ним весь арсенал своего главного оружия – непередаваемое и сокрушающее женское кокетство, обворожительное обаяние.

Нет, что не говорите, а женщины – необыкновенные существа, скроенные по другим лекалам.

Вошедшая в комнату Нина, жена Михаила, принесла с собой дыхание морозного вечера и свежесть раскрасневшихся щек. Изменилась сама обстановка вечернего ужина. За столом зазвучали шутки, анекдоты, чарующий женский смех, обмен общими воспоминаниями, новостями городской жизни. Как всегда, интересными и занимательными оказались пересказы последних дрампостановок из жизни двух великих театральных столиц. Не обошлось и без прославленной в истории традиционной соревновательности Питера против Москвы и, наоборот, по желанию.

Вопросы делового содержания, казалось, были окончательно забыты. Воцарилась атмосфера спокойствия и взаимной благорасположенности, когда между людьми торжествует только согласие и взаимопонимание. Все начинают слышать друг друга и понимать с полуслова. И нет споров, возражений и контрдоводов.

Однако всему даже прекрасному, когда-нибудь приходит конец. Прозвучал голос очаровательной хозяйки дома о переходе к десерту и чайной церемонии, и мужчинам был назначен десятиминутный перерыв.

– Ну что, Михаил, пойдем на балкон, перекурим тему, – улыбнувшись, предложил Влад, доставая из своего саквояжа, с которым прибыл в Петербург, кожаный футляр для хранения сигар.

– Ты знаешь, что я не курю, а вот ты, как я вижу, не изменяешь привычкам.

– Не скрою. Люблю сигары и предпочитаю их сигаретам и трубке. Может, возьмешь одну гавану? Что не хочешь? Возьми просто так и оцени, как пахнет настоящий сортовой табачный лист.

– Убеждать ты умеешь. Вижу, развил в себе коммерческие замашки. Тем не менее, давай ближе к делу. С чем приехал? Schies los, как скажут немцы.

– Послушай Майк, дело вот в чем. Кстати, ты не против того, что я тебя называю вторым именем? Хорошо. Вкратце; поступило обращение от одной международной компании. Предлагается, одного реально плохого парня вынуть из его уютного охраняемого гнездышка и передать в руки хорошим парням.

– Ну, это, если вкратце. Поясни мне, по крайней мере, в каком регионе предусмотрено проведение операции, какими силами, и что ты от меня ожидаешь, в конце концов?

– В Южной Америке. Её ты хорошо знаешь. К мероприятию привлекаются комбинированные силы: наши и иностранцы. Уверен, что как специалист по этим странам, ты сохранил там какие-то связи, какие-то возможности. Всё это может пригодиться.

– Ну, а конкретней. Что я-то должен делать?

– Для начала выехать в страну твоей последней командировки. Она как раз недалеко от места предполагаемых событий. Восстановить некоторые свои связи и определиться, как ты сможешь собрать, а лучше подобрать сорок-пятьдесят местных парней для несложной тренировочной подготовки.

Закончив фразу, Влад перегнулся через невысокие периллы балкона и задрал голову вверх, стараясь определить, нет ли этажом выше любопытных ушей.

– Ты совсем меня запутал. Разучился говорить ясно? Хватит переливать из пустого в порожнее. Какие мои связи, какая тренировка?

– Не горячись Майк. Я догадываюсь, что у тебя в загашнике сохранились подработанные связи, которые не были включены в агентурную сеть Центра. Вот они и пригодятся на роль помощников, особенно капитан мотошхуны, которого ты так нахваливал в свое время. А тренировка не сложная, в объеме общей военно-спортивной подготовки. Пусть побегают, попрыгают недельки две-три.

– Влад, ну ты пройдоха. Откуда ты вообще о моих делах знаешь? Верно, у меня должны сохранится три-четыре неплохих кандидата на стадии продвинутых разработок. Но эти люди не были достаточно проверены и закреплены на наших заданиях. И, кроме того, прошло почти десять лет. Срок немалый для человеческой жизни. Всякое могло случиться за это время. А шхуна-то, она тебе зачем?

– О твоих связях я знаю только понаслышке. Поверь, что специально, я никого и не о чем не расспрашивал и в твои прошлые дела нос не совал. Так, видел пару документов и все. Месяца через два тебе надо вылететь в Южную Америку, проехаться по ряду стран и разыскать твоих ребятишек. А если не найдешь, то подобрать новых и шхуну с капитаном в придачу, чтобы могла взять всю эту команду на борт. Надлежащие денежные средства у тебя будут. Кстати, как тебя воспринимают эти люди? Надеюсь не как русского.

– Успокойся. Воспринимают как надо. Они меня знали, как итальянца по происхождению, жителя Нью Йорка. А что же в отношении птенца в лукошке?

– И не в лукошке, а в гнездышке. И скорее наш клиент не птенец, а целый жирный каплун. И перышки ему придется ощипывать нам вдвоем, – проговорил Влад, чувствуя нарастающее внутреннее раздражения от лишних и второстепенных вопросов. – Ты лучше скажи, тебя что-то беспокоит?

– Беспокоит. Не попахивает ли здесь дешевым наемничеством? И вообще, во что мы ввязываемся?

– Попахивает. Но я назвал бы это контрактом. Обычным контрактом на предоставление услуг, – с расстановкой, стараясь выдержать ровную тональность голоса, произнес Влад и замолчал, задумавшись на минуту и зачем-то всматриваясь в обвисший на конце сигары серый пепел, из которого прозрачной вьющейся струйкой поднимался белесый дымок. Вижу, что я должен кое-что тебе пояснить.

То, что мы делаем или собираемся сделать, никак не связано с нашими принципами и установками. Ты прекрасно осведомлен, что в последние провальные годы даже из нашей среды выползли, как говорят наши друзья кубинцы, хитроумные gusanos и устремились за лучшей долей в сторону Запада, прихватив с собой рюкзачки, набитые конфиденциальной информацией. По-хорошему, по нашим правилам их надо бы разыскать и поставить перед лицом военного трибунала. Но сейчас об этом больше предпочитают помалкивать. Есть и другие, которые бросились за лучшей долей и примкнули к различным группировкам или определенного свойства частным компаниям, что почти одно и то же, и пробивают себе дорогу в новую жизнь рукояткой пистолета. Но большинство держится на малых оборотах, прибившись к разным фирмам и компашкам, и мучительно перемалывает свой внутренний мир.

Присягу мы давали Советскому Союзу. Его больше нет, и все наши тайны принадлежат только и исключительно ему. Остались только наши руки и навыки.

А если говорить о моем предложении, то это лишь разовое мероприятие. Тем более за пределами нашей страны. Сделали и забыли. Получим деньги и для себя и поддержим других.

– Всё это слова, одни слова. – Несколько раздраженно отреагировал Михаил на пояснения своего друга. – Каждый может так сказать, а совесть потом не замучает? А то, что мы отверженные, я и без тебя знаю.

– Я понял твой намек, Майк. А совесть ты лучше не тревожь. Объясняю: по плану операции, если конечно провести её как надо, все должны остаться целенькими и здоровенькими. Поражающие спецсредства применять не предполагается. Только имитационные и нейтрализующие. А объект, то есть плохой парень, которого мы должны выдернуть из его обители как гнилую пробку из бутылки дешевого вина, всего лишь должен, насколько я знаю, согласиться с предложением, от которого как говориться, невозможно отказаться. То ли кивнуть головой, то ли что-то подписать, но это уже не наше дело.

А если ты имеешь в виду честь, то есть честь офицера, хотя бы и запаса, то мы её не нарушали и не будем этого делать. И ты не хуже меня знаешь, что за страну мы стояли до конца, и не разменяли её ни на денежные посулы, ни на должности, хотя в условиях обретенного капиталистического "рая" сразу нашлись некоторые, которые запели по-другому.

– Это как же?

– Я так понимаю, что для них и честь не в честь, коль нечего есть.

Разговор затих, как бы сломавшись, и главная тема, если ещё и не была до конца исчерпана, но обсуждать её больше не хотелось. Михаил стоял, скрестив на груди руки и опираясь спиной на косяк приоткрытого дверного проема. Влад отошел к краю балкона и почти скрылся в темноте, периодически обозначая свое присутствие вспышками огонька сигары.

Вьюжные порывы ветра стихли. Из занавешенного облаками ночного неба, как бы из глубин мироздания, медленно спускались хороводы крупных многострельчатых снежинок.

За пределами похожего на сруб колодца двора, где устроился уснувший под снеговой шапкой "Мерседес" Влада, за стенами длинного неухоженного дома постепенно затихал большой город, давая приют и отдых своим жителям, своим площадям и проспектам, и труженикам-мостам, поднявших к звездам свои уставшие руки.

Город, в котором не только пилили и делили легкие барыши находчивые неофиты новой формации, а в цветных отблесках зеркальных шаров и лазерных импульсов стробоскопов ночных клубов и казино как всегда безоглядно, не думая о завтрашнем дне, порхали ночные бабочки.

Не только. В этом городе жили, надеялись и трудились, растили своих детей миллионы людей, истинные новые герои непростого времени.

Почему-то, несмотря на поздний час, ещё не закрыл свой обшарпанный кабинет молодой лейтенант уголовного розыска, напряженно стараясь собрать кубик Рубика из противоречивых улик запутанного преступления. Потому что, вор должен сидеть в тюрьме.

В комнате угомонившейся, наконец, коммунальной квартиры пожилая петербурженка, склонившись у ночника, высыхающими руками перелистывала в его неярком свете семейный альбом с пожелтевшими фотографиями, вглядывалась в дорогие ей мужественные лица своих предков, офицеров императорской гвардии, героев первой мировой, и думала о своих внуках. Что им уготовано и кем они станут в этой стране?

Немолодой уже реставратор просматривал архивные чертежи Михайловского замка с уверенностью, что они когда-то и кому-то пригодятся, и замок будет восстановлен и открыт для публичного посещения. И так, наверняка, будет.

У вентиляционного выхода из метро, испускавшего затхлый, но такой нужный в холодную морозную ночь теплый воздух, устраивался на ночлег колоритный бомж, согретый мыслью, что у него осталась недопитая четвертинка, и что завтра будет новый день, который может быть принесет удачу, и судьба улыбнется ему и что-то изменится в его жизни. И это был тоже по праву его город, потому что он в нем родился и вырос. И по-своему любил его.

Всё будет как надо. Всё ещё впереди.

– Ладно, Влад, хватит разговоров на сегодня, – произнес Михаил, подойдя к своему другу и, обняв за плечи, вывел его с балкона.

Нина уже легла спать, не дождавшись увлекшихся беседой друзей, но холодный чай с конфетами для них оставила на столе.

– Давай выпьем перед сном за отсутствующих здесь дам, за твою жену, за подруг, за всех удивительных женщин, которые встречались на нашем пути и которые нас никогда ни о чем не расспрашивали, всегда нам доверяли и терпеливо ждали из долгих служебных командировок, – несколько пафосно и, улыбаясь, произнес Влад.

Друзья встали, как положено из-за стола, отдавая дань чувству уважения и восхищения прекрасным полом, чокнулись рюмками и выпили до дна. Потом собрали остававшуюся на столе посуду и перенесли её на кухню.

– Кстати, Влад, ты, когда завтра собрался стартовать, – Михаил обернулся к своему товарищу.

– Часа через четыре.

– Ну, это свинство, приехать ко мне только на несколько часов. Не можешь задержаться хотя бы на день?

– Поверь, я бы с удовольствием, но время не ждет. Ты же понимаешь.

– Тогда срочно укладывайся спать. Перед дорогие силы нужны. Договорим завтра. Утро вечера мудренее.

Вскоре в доме наступила благословенная тишина, давая отдых измученным бесконечными проблемами умам людей; и только ещё долго горел свет на кухне, где уединился Михаил, справедливо полагая, что уже не уснуть, и что его отшельническому уединению в Питере пришел конец и пришел окончательно. И что вместе с Владом в его квартиру ворвался основательно подзабытый ветер перемен и дальних странствий, дерзко разрушая ставшую такой обыденной тихую семейную гавань. И что пришла пора вытаскивать давно заброшенные походные сапоги и затягивать потуже пояс. Пора вспомнить старые правила и привычку ставить на кон всё без оглядки и сомнения. Но, вот Нина?

Как всегда, не вовремя звякнул будильник, оповещая о том, что нужно сделать усилие и разомкнуть спаянные сном веки, взбодрить себя прохладным душем, выпить на дорогу укрепляющего черного кофе и начать спускаться вниз к заиндевевшему на крепком ночном морозе "Мерседесу".

– Михаил, я был бы рад, если бы ты присоединился ко мне в этом деле, но решать в итоге только тебе, – говорил Влад, расчищая от снега и прогревая заурчавший автомобиль.

– А как другие ребята?

– Кто согласился, а кто думает.

– Вот и я подумаю.

– Подумай, правильно подумай. Извини, что не сказал тебе большего, но пока нет твоего решения, этого делать не следует. Преждевременно. А так спасибо тебе за гостеприимство, передавай мою благодарность супруге, и по любому жду тебя в Москве.

Друзья обнялись на прощание и вскоре "Мерседес", медленно выплыл из подворотни двора, и, разобравшись в несложных переплетениях петербуржских улиц, вырвался на московскую трассу, оставив за собой просыпавшийся великий город.

Дорога домой всегда кажется быстрее и легче; и когда на одном из поворотов шоссе мелькнула табличка указателя с причудливой надписью населенного пункта "Черная Грязь", стало понятно, что Москва совсем близко.

В салоне забулькал квакающий вызов мобильного телефона и в трубке прозвучал немного глуховатый голос Михаила.

– Ты как брат?

– Уже подъезжаю.

– И, слава богу. Я для себя решил. Согласен, не бросать же тебя одного.

– Тогда через неделю-другую подъезжай в Москву. Обсудим. С ребятами повидаешься. Они соскучились по тебе.

Отложив мобильник, Влад подумал. – Ну что ж, значит вся команда в сборе, а это главное. На сердце стало спокойнее и легче. Так всегда бывает, когда груз проблем слишком долго давит на плечи, а потом вдруг всё как бы само собой как-то решается. Остался только Алдис, несгибаемый латыш. Найти его не помешает, но где его искать? Мужики говорили, что Алдис закопался где-то у себя на хуторе в Латвии, подальше от цепких рук новой власти. Это дело надо поручить Михаилу. В конце концов, в Южной Америке они были партнерами и лучше всего знают друг друга.

И с этими мыслями Влад ещё глубже вдавил в пол педаль акселератора, а руки крепче обхватили обод рулевого колеса.