Отрава не возникает на пустом месте. Между тем о существовании в Советском Союзе индустрии химической войны автор настоящей книги узнал как-то походя, когда советский руководитель М. С. Горбачев на митинге в Праге 10 апреля 1987 г. объявил об остановке производства химоружия [11]. Да и для всего общества лишь на рубеже XX–XXI веков стало ясно, что советское руководство активно взялось за организацию промышленности наступательной химической войны сразу же после окончания Гражданской войны.
Конечно, проблема химизации народного хозяйства страны [378] возникла не сразу. Поначалу в годы разрухи, последовавшие за Гражданской войной, импортировать приходилось и серу, и мышьяк. Однако подготовка к масштабной химической войне не могла находиться в зависимости от импорта. Неудивительно, что советские военно-хозяйственные и промышленные органы находились на сей счет под постоянным и мощнейшим давлением руководства Красной армии.
Однако желание Красной армии иметь химоружие и весь сырьевой цикл к нему — это еще не все. Необходимо было создать в разоренной войнами стране многочисленные производственные мощности по выпуску не только сырья, но и самих ОВ. Фактически под видом и поныне расхваливаемой «индустриализации» в Советском Союзе была создана вся инфраструктура наступательной химической войны. При этом советская власть действовала одновременно на всех мыслимых «фронтах»: в разработке новых ОВ, в создании сырьевой базы по хлору, сере, мышьяку, спиртам и другим сырьевым материалам, в строительстве мощностей по выпуску известных ОВ, в подготовке мощностей по снаряжению ОВ в боеприпасы, в закладке больших партий ОВ в государственный мобилизационный резерв, в производстве тары, в том числе железнодорожных цистерн и бочек, для транспортировки ОВ к месту их боевой «службы».
3.1. Становление промышленности азота и хлора
В первые годы советской власти получила мощный толчок азотная промышленность, необходимая не только для производства взрывчатых веществ и красителей, но и для выпуска синильной кислоты, дифенилцианарсина, бромбензилцианида, хлорциана и бромциана, адамсита, хлорпикрина, азотистого иприта. Однако развитие именно этой отрасли промышленности вряд ли могло служить серьезным индикатором готовности советской индустрии к массовому выпуску химоружия, как полагали некоторые зарубежные авторы [34].
Обращаясь к практике становления индустрии азота, укажем, что после многочисленных писем Красной армии 12 апреля 1928 г. заместитель председателя СНК и СТО Я. Э. Рудзутак (1887–1938) подписал постановление СТО «Об обследовании капитального строительства в химической промышленности» (анилинокрасочной, а также основной). В представленной в СТО записке ВОХИМУ РККА [375] указывалось на задержку в сроках строительства «заводов, имеющих военно-химическое значение» (Чернореченского, Березниковского и Рубежанского). Отмечалось также, что «отсутствие четкого плана в развитии анилино-красочной промышленности лишает возможности использования этой отрасли химической промышленности в военно-химическом отношении» (имелись в виду потребности производства адамсита, дифенилхлорарсина и дифенилцианарсина).
Разумеется, разбираясь с анилинокрасочной и основной индустрией (то есть в первую очередь азотной), армия не забывала и о штурме главной высоты — хлорной [74, 379] и вообще галоидной промышленности. Для обеспечения своих планов наступательной химической войны Красная армия очень «нуждалась» в промышленности по производству хлора и так называемых хлорпродуктов, под маркой которых проходили все возможные ОВ — от иприта с люизитом до фосгена с хлорацетофеноном [74]. Однако руководители армии видели будущее своей страны по-своему и потому заботились о развитии не только хлорной промышленности, но и вообще галоидной. Во всяком случае, помимо хлора им виделась нужда и в броме (выпуск бромбензилцианида и бромистого иприта) и во фторе (фтористый иприт). Неудивительно, что судьба Сакского бромного завода обсуждалась еще в августе далекого 1923 г. [443]. А в 1933 г. речь шла уже не только об этом заводе (в течение 1932 г. им было произведено 116 т брома), но и о трех других бромных производствах [403].
Известно, что первые заводские установки для выпуска жидкого хлора были построены в России еще в 1915–1916 гг. в связи с началом химической войны, однако строительство крупных электролитических хлорных заводов началось лишь в Советском Союзе. В советское время вопросы индустрии хлора встали в повестку дня в связи с реализацией планов первой пятилетки. Так, еще в феврале 1928 г. армия озаботила наркомат РКИ проблемой неудовлетворения мобилизационной заявки НКВМ (всего 23 %). В результате этого обращения 9 сентября 1929 г. состоялось решение РЗ СТО «О капитальном строительстве хлорной промышленности». Причину изложило ВОХИМУ, указавшее в представленной записке, что на год ведения химической войны требуется 40 тыс. т хлора в год (другие нужды страны были много меньше: изготовление порохов и ВВ — 20 тыс. т, гражданские нужды — 20 тыс. т). РЗ не только констатировало отставание в 1926–1929 гг. в строительстве хлорных цехов на Березниковском, Московском, Чернореченском, Рубежанском и Славянском заводах, но и решило выполнить эти планы в течение одного года [379]. На последующие годы армия заявляла еще большие нужды в хлоре. Они были сформулированы в мобилизационном плане МВ-10: на 1931 г. только для ВОХИМУ — 100 тыс. т (потребность мирной промышленности — 26 тыс. т), на 1932 г. — 200 тыс. т («мирный хлор» — 43 тыс. т), на 1933 г. — 300 тыс. т («мирный хлор» — 60 тыс. т) [379].
Что до фактического выпуска хлора, то он шел с серьезным отставанием от амбициозных планов военных химиков: 1927 г. — 6500 т (заводы «Донсода», «Славсода», Бондюжский, завод в Троцке — будущем Чапаевске), 1928 г. — 7450 т (добавился завод в Березниках), 1929 г. — 9150 т, 1930 г. — 15 000 т (добавилось сразу три завода: Рубежанский на Украине и два в Москве — Ольгинский и Угрешский), 1931 г. — 25 955 т (добавились заводы в Сталинграде и в Черноречье-Дзержинске) [379].
Как видим, хлор был нужен армии для выпуска ОВ, но в очень малой степени он был нужен стране. Можно удивляться, но разрешить это явное противоречие было решено просто: не проводить рекламную акцию, а просто «обязать ВСНХ СССР наметить конкретные мероприятия по расширению потребления хлора и его продуктов отдельными отраслями промышленности (бумажная, текстильная и другие)». Так нищую страну заставили встать на путь уродливого развития химической промышленности со сверхнеобходимым уровнем развития хлорных производств. Впрочем, рекламой военные тоже не пренебрегали, хотя и не собирались пускать ее на самотек. Поначалу ВОХИМУ действовал по «общественной» линии, инициировав в марте 1928 г. заседание химико-научной секции недавно образованного ОСОАВИАХИМа «по вопросу увеличения мирного применения хлора и хлорпродуктов». Затем, не удовлетворившись этим, армия пролоббировала обсуждение и подписание лично А. И. Рыковым постановления РЗ СТО СССР от 11 марта 1930 г. «О расширении потребления хлора» [380]. После чего неудивительно появление производственных решений. Так, постановлением СТО от 14 октября 1931 г. [71] было решено обеспечить к 1 апреля 1932 г. окончание строительства хлорных заводов на суммарную мощность 100 тыс. т/год. Одновременно ВСНХ было поручено с помощью новостроек обеспечить в 1932 г. доведение мощности по хлору до 175 тыс. т/год. Некоторые результаты обобщены в табл. 4. Динамика роста выпуска хлора очевидна [379].
Табл. 4. Состояние советской хлорной промышленности на рубеже 1920–1930 гг. [379]
В очередной раз к этому вопросу СТО СССР вернулся и в постановлении от 4 июля 1932 г. [393], которым был установлен срок окончания строительства хлорных заводов в Бобриках и Сталинграде — IV квартал 1932 г. А еще НКТП было поручено приступить в III квартале 1932 г. к возведению новых хлорных заводов на общую мощность 40 тыс. т/год. И на этом дело не остановилось. 9 октября 1932 г. СТО СССР принял еще одно специальное постановление «О расширении потребления хлора» [380].
Из переписки небожителей:
«Наркому тяжелой промышленности
тов. Орджоникидзе
Постановлением СТО от 4.VII.32 г. за № 775/299сс и от 1.XI.32 г. за № 1368/404с НКТП обязан был построить в 1933 г. хлорный завод в Дальневосточном крае…
Ничего до сего времени не сделано и даже не начато проектирование завода. Подобное положение ставит под угрозу снабжение боевыми химическими веществами частей ОКДВА…
Учитывая напряженную обстановку именно в этом месте Союза, считаю оттяжку строительства хлорного завода в ДВКрае совершенно недопустимой и категорически настаиваю на отпуске средств и строительстве завода в 1934 г. с обязательным сроком окончания и пуска к 1.1.35 г.
Заместитель наркома по военным и морским делам
и председателя РВС Тухачевский, 23 ноября 1933 г.» [379]
Так уродливое («хлорное») направление развития советской химической промышленности было закреплено на многие десятилетия, если не навсегда. В основу добычи хлора был положен электролиз поваренной соли ртутным методом [406], и это обстоятельство положило начало экологическим бедам, которые приходится преодолевать и в XXI веке. Что до отказа от хлора при очистке питьевой воды, то думать на эту тему начали лишь в новом тысячелетии.
3.2. Серная независимость
Обеспечение выпуска важнейших СОВ — иприта и люизита — потребовало от страны еще больших жертв.
Именно вследствие требований Красной армии на «химической карте» еще нищей страны появились мощные производства серы. До советской власти серной промышленности в стране, по существу, не было, а без нее был немыслим выпуск обычного — серного — иприта [74]. И армия ревностно инициировала занятия серой. Еще в октябре 1925 г. ВОХИМУ потребовал от НКВТ «ввезти 6500 т серы, из числа которых 4000 т забронировать на случай войны». В сентябре 1927 г. сектору обороны Госплана было указано на разрыв в выпуске и добыче собственной серы: 1,2 тыс. т/год вместо необходимых 9 тыс. т/год. В декабре 1928 г. ВОХИМУ напомнило МПУ о необходимости создания мобилизационного запаса серы. В октябре 1929 г. армия запросила трест «Уралзолото» о том, как идет добыча газовой серы на Калатинском медеплавильном комбинате. В феврале 1930 г. по инициативе ВОХИМУ на заседании секции химической обороны Комитета по химизации при СНК под председательством И. С. Уншлихта был рассмотрен «вопрос о добыче серы. Констатировано, что промышленность за все истекшие годы не приняла мер по развитию добычи серы. Констатирована необходимость всемерного увеличения добычи минеральной серы и организации улавливания серы из газов медеплавильных печей». За инициативой последовало и решение РЗ СТО от 23 июня 1930 г. [383], которым были зафиксированы задачи по добыче самородной и газовой серы: 1) к 1 августа 1930 г. закончить строительство в Туркмении Каракумского завода самородной серы мощностью 3 тыс. т/год; 2) к 1 апреля 1931 г. закончить строительство серного завода в Шорсу (Узбекистан); 3) к 1 января 1931 г. закончить строительство Калатинского завода газовой серы на мощность 4 тыс. т/год, а к 1 января 1932 г. — на 40 тыс. т/год… А постановление президиума ВСНХ от 19 декабря 1930 г. решило «включить строительство серных предприятий в число ударных первоочередных строек». Не остался в стороне и наркомат РКИ — в феврале 1931 г. там обсудили вопрос «о состоянии производства и капитального строительства естественной серы в Средней Азии» [387]. Напор армии был материализован и в двух других постановлениях СТО СССР — от 14 октября 1931 г. [71] и от 4 июля 1932 г. [393], содержавших полновесные разделы «сера». Было, в частности, решено обеспечить выпуск собственной (советской) минеральной серы: 12 тыс. т в 1931 г. и не менее чем 32 тыс. т в 1932 г. А еще на 1932 г. планировалось строительство завода газовой серы мощностью 80 тыс. т/год.
Причина всей этой «серной активности» была более чем прозаическая: в соответствии с мобилизационными планами тех лет, на первый год ведения войны, если бы это был 1931 г., Красной армии было нужно для обеспечения производства иприта 12 тыс. т серы в год; в случае начала войны в 1932 г. ее запросы были уже много больше — 30 тыс. т/год.
Из переписки небожителей:
«ЦК ВКП(б) — тов. Сталину
РВС СССР — тов. Ворошилову
Выполнение программы выплавки серы в 1931 г., а также выполнение добычи на период особого квартала данным состоянием рудников и их оборудованием не обеспечивается… При наличии двух трестов, Узбекского и Туркменского, при слабости кадров и руководства ВСНХ республик организовать надлежащим образом разработку лучших источников будет очень трудно.
Секретарь Средазбюро ЦК ВКП(б)… Зеленский,
10 ноября 1930 г.» [387]
«Председателю ВСНХ СССР тов. Орджоникидзе
Работы по обеспечению развернутой программы добычи серы идут медленно. Делу этому, несмотря на его значение, должного внимания не уделяется… Положение дел, в общем, таково, что программа добычи серы под ударом… Необходимо теперь же дать задания, которые обеспечивали бы осуществление называвшихся мероприятий и наметок ВСНХ СССР по программе добычи серы.
Заместитель председателя СТО Я. Рудзутак,
28 ноября 1930 г.» [387]
«Председателю ВСНХ СССР тов. Орджоникидзе
Председателю РВС СССР тов. Ворошилову
Копия: ЦК ВКП(б) — тов. Сталину
Начатые 2–3 месяца тому назад неподалеку от Самары… разведки на самородную серу дали очень хорошие результаты. Выявлены большие запасы серной руды с содержанием серы от 8 до 15 %, в среднем 12 %… По предварительным геологическим соображениям запасы чистой серы в известных уже месторождениях выражаются в 100 тысяч тонн, причем дальнейшими разведками они могут быть доведены до полумиллиона тонн… Крайком счел необходимым специально поставить вас в известность о первых итогах разведок на серу в районе Самары.
С коммунистическим приветом
Секретарь Средневолжского краевого
комитета ВКП(б)… М. Хатаевич,
19 октября 1931 г.» [387]
«ЦК ВКП(б) тов. Сталину
тов. Молотову
тов. Кагановичу
тов. Постышеву
тов. Ворошилову
тов. Орджоникидзе
Докладная записка ЦК КП(б) Туркменистана о серном месторождении Гаурдак в Туркменской ССР
В Туркменской ССР в 50–55 км от ст. Чаршангу Среднеазиатской железной дороги и в 60 км от реки Аму-Дарья… обнаружено мощное серное месторождение…
Затронутый разведочными работами участок составляет небольшую часть всей сероносной площади Гаурдакского хребта…
Приказом ВСНХ от 24 октября предложено закончить проектировку серного завода в Гаурдаке мощностью первой очереди в 40–50 тысяч тонн к 1 июля, с тем чтобы с 1-го июля 1932 г. приступить к постройке завода…
Учитывая острую необходимость форсирования темпов в деле постройки завода в Гаурдаке как в интересах народного хозяйства, так и освобождения СССР от импорта серы и в целях хозяйственного развития Туркменской ССР и обороны Союза ССР, считаю необходимым:
1. Приступить немедленно к постройке в Гаурдаке серного завода мощностью первой очереди в 50 тыс. тонн. Поручить НКТП закончить постройку в 1932 г., во всяком случае не позже середины 1933 г…
Секретарь ЦК КП(б) Т. Попок, январь 1932 г.» [387]
Реальное положение дел на рубеже 1932–1933 гг. было таково [387].
На 1932 г. заявленная потребность Красной армии в сере для выпуска иприта определялась в размере 14 185 т, однако реальный выпуск был много меньше. Что до замены импортной серы на свою, то дело обстояло следующим образом.
Минеральную серу добывали тогда в трех месторождениях.
Самое мощное по тем временам производство серы действовало в Шорсу (Узбекистан) на основе достаточно богатых руд (25 %), добывавшихся сначала шахтным, а затем открытым способом. В 1932 г. действовали и кустарная сероплавильная (автоклавная) установка, и новый сероплавильный завод с обогатительной фабрикой на основе флотационного обогащения. Близкое расположение к Коканду (35 км) и наличие дороги до Коканда позволяли серьезно развивать это производство. В 1932 г. предполагалось произвести 8 тыс. т серы, а на будущее планы были еще более серьезные [387]. В годы войны работы были расширены [720].
В Туркмении сера была найдена в песках Каракумов возле колодца Шинх, причем месторождение не было компактным (это более чем в 200 км к северу от Ашхабада; ныне там расположен г. Дарваза). Серу из руд с содержанием 25 % после ручного «обогащения» выплавляли в кустарных автоклавах и на верблюдах (это — в основном; применялись и автомобили) доставляли на ст. Геок-Тепе или Ашхабад. При плане 1932 г. 4 тыс. т вывезли только половину: были трудности и с верблюдами, и с автомобилями [387].
Серу в 1932 г. в Чекур-Кояш в 45 км от Керчи (Крым) выплавляли из руды с 15 % содержанием. К тому времени месторождение уже иссякало [387].
Несколько месторождений серы находилось еще в стадии разработки. Открытое в 1926 г. в Гаурдаке (Туркмения) богатейшее месторождение с содержанием серы 20 % расположено в 55 км от ст. Чаршанга и связано с ней автодорогой [387]. В соответствии с постановлением СТО от 4 июля 1932 г. [393] (конкретизированном в приказе по главному химическому управлению НКТП от 3 июля 1933 г.) и была начата постройка серного завода на 40–50 тыс. т/год.
Алексеевское месторождение серы расположено недалеко на восток от Самары (ст. Алексеевская), и выявленные запасы позволили планировать завод на выплавку 20 тыс. т/год. В 1932 г. метод извлечения серы из руд с содержанием от 6 до 18 % еще не был ясен [387].
Не менее активно работала промышленность и над выпуском газовой (попутной) серы на медеплавильных комбинатах. В 1932 г. на Калатинском комбинате действовала опытная установка на улавливание 2 тыс. т серы в год и строился большой завод на мощность 40 тыс. т/год с пуском во втором полугодии 1933 г. (пуск не состоялся). На вторую пятилетку намечался к 1937 г. ввод в строй производств газовой серы на трех комбинатах: двух в Свердловской обл. (Красноуральском и Ревдинском на мощность 80 тыс. т/год каждый) и одного в Челябинской (Карабашском на мощность 40 тыс. т/год)…
В общем, производство серы, нужной армии для выпуска иприта и не очень нужной в таких масштабах стране (резиновая промышленность, выпуск пластмасс), было обеспечено. Перечислим те пять заводов, на которых к началу войны был налажен выпуск комовой серы для обеспечения военного производства иприта: Чангырташский, Гаурдакский, Шор-Сунский, Каракумский и Алексеевский. Эти производства оставались в мобилизационном резерве страны также и долгие годы после войны [431].
А вот сами накопленные сверх всякой меры запасы серы проявили себя в начале XXI века на юге Краснодарского края. Именно там, в Темрюкском районе, на косе Чушка, ОАО «Порт Кавказ» начало грузить на морские суда изъятую, наконец, после ревизии 2001 г. из государственного резерва избыточную серу. Грузят без соблюдения экологических требований — на радость зарубежным потребителям, на горе жителям этого бывшего райского уголка и азовской рыбе. Из Росрезерва исчез и еще один вид сырья для изготовления иприта — этиловый спирт (по состоянию на 2006 г. из 41 советского завода по выпуску этилового спирта с российской пропиской в работе осталось лишь восемь). А вот поваренная соль в резерве осталась — не для иприта, а для иных — очевидных — надобностей.
3.3. Битва за мышьяк
Судьба серы неотделима от судьбы мышьяка. Без мышьяка немыслимо обеспечение выпуска не только люизита, но также адамсита, дифенилхлорарсина, дифенилцианарсина, дика, пфификуса [74]. Независимость от зарубежных поставок мышьяка, который импортировался на рубеже 20–30-х гг., достигалась очень драматично. Это была длительная и методичная осада.
Еще в октябре 1925 г. в одном из первых докладов Я. М. Фишман, только что возглавивший вновь созданное ВОХИМУ, потребовал «указать ВСНХ на необходимость неограниченно максимального усиления добычи мышьяка». Дальше все покатилось по этой колее. Так, в сентябре 1927 г. армия озаботила сектор обороны Госплана тем, что имеется разрыв в производстве мышьяка (0,8 тыс. т/год вместо необходимых 3,5 тыс. т). В октябре армия поставила в моботделе НКФ вопрос «о необходимости накопления мобилизационного запаса мышьяка». В январе 1928 г. химико-научная секция «общественного» ОСОАВИАХИМа вдруг заинтересовалась «необходимостью дооборудования Кочкарского рудника» (нынешний город-завод Пласт, Челябинская обл.). В апреле ВОХИМУ обратил внимание РВС на «отсутствие обеспечения заявки НКВМ мышьяком, о необходимости развертывания работ и использования Кагызманских месторождений» (это уже был мышьяк дружественной Турции). В июле армия указала МПУ на проблему «критического положения с производством мышьяка в связи с затоплением шахты на Кочкарском месторождении». В ноябре армия напомнила моботделу Главхима о необходимости предусмотреть накопление мобзапаса мышьяка и серы. В декабре 1928 г. этим же вопросом армия озаботила экономическое управление ОГПУ. В 1929 г. «мышьяковая осада» продолжилась. В январе ВОХИМУ вновь информировало экономическое управление ОГПУ, что добыча мышьяка не производится (после таких толчков дела пошли уже двойной тягой: ВОХИМУ-ОГПУ). В марте на совещании в МПУ «ВОХИМУ вновь констатировал необеспеченность мобзаявки серой, мышьяком». Эта же необеспеченность по сере и мышьяку констатировалась в августе в письме из Штаба армии и РВС в адрес начальника Главхима. В начале октября военные химики информировали сектор обороны Госплана «об отсутствии мероприятий по разработке мышьяка на Кочкаре и Кагызмане и об отсутствии обеспечения мобзаявки». А в конце ноября «на заседании секции обороны Комитета по химизации при СНК был поставлен в полном объеме вопрос о добыче мышьяка. Констатировано полное отсутствие мероприятий по развертыванию добычи мышьяка и разведке новых мышьяковых месторождений…»
И 1930 г. был богат событиями. На заседании РЗ СТО СССР 11 марта 1930 г. было принято решение не только по хлору, но и «О расширении добычи мышьяка». Постановлением РЗ СТО было предложено ВСНХ «увеличить ввоз импортного мышьяка до норм, обеспечивающих минимальную потребность НКВМ». «Потребность» же НКВМ была прозрачна: выпуск адамсита, дифенилхлорарсина, дифенилцианарсина и люизита. Одновременно ВСНХ обязали «представить в РЗ план работ по разведке, добыче и переработке мышьяка». Президиум ВСНХ отреагировал через два дня, приняв решение «по вопросу о разведочных работах по мышьяку, добычи и производства мышьяка и производства белого мышьяка и мышьяковистых препаратов». Именно тогда все мышьяковые вопросы приравняли к оборонным и выделили в составе Союззолота отдельное мышьяковое управление [383]. Рассмотрение «мышьяковой» проблематики продолжилось на заседании СТО 23 июня 1930 г., закончившемся принятием постановления РЗ СТО «О расширении добычи мышьяка» за подписью А. И. Рыкова. В представленной записке заместитель председателя РВС СССР И. П. Уборевич сообщил потребность НКВМ в белом мышьяке на первую пятилетку — 8 тыс. т. В записке указывалось также на необходимость «в срочном порядке расследовать весь мышьяковый вопрос как по линии ложной информации Цветметзолота о запасах мышьяка, так и по линии преступной затяжки с концессией на Кагызманское месторождение». Было решено организовать производство белого мышьяка в районе Керчи на базе руд Кагызманского месторождения и завершить возведение заводов мышьяковых солей в Щелкове (Московская обл.) и в Константиновке (Украина) [383].
Однако дела с мышьяковым импортом разворачивались неоднозначно. В начале 1930 г. к турецкому (Кагызманскому) мышьяку, к которому Красная армия разворачивала страну, прибавился персидский. Данные о месторождении в Персии появились в январе, а к осени уже было закуплено два вагона руды, отправленных в Кочкарь для обжига. Впрочем, в следующем году дела с мышьяком начали поворачиваться в иную сторону. 1 августа 1931 г. СТО СССР принял решение об отказе от импортной зависимости по сере и мышьяку. И 25 августа появился приказ по ВСНХ, которым планировалось обеспечить получение в 1931 г. 1000 т белого мышьяка из своих источников (в 1930 г. только в Кочкаре получили 500 т). Одновременно начальнику металлургического сектора было предписано опробовать на мышьяк в 1931 г. все эксплуатируемые и разведываемые месторождения черных и цветных металлов, а в 1932 г. — построить установку по улавливанию мышьяка из отходящих газов [384].
Вскоре ранг документов усилиями армии был повышен. Решением от 14 октября 1931 г. [71] СТО СССР постановил обеспечить выпуск в 1931 г. советского (не импортного) белого мышьяка 1 тыс. т (в 1932 г. — уже 5,5 тыс. т), а также усилить темпы разведки мышьяковых месторождений по Нерчинскому, Такелийскому и другим районам. Следующим постановлением СТО от 4 июля 1932 г. [393] было решено не позже октября 1932 г. ввести в строй обогатительные фабрики (Дарасунскую, Южно-Покровскую, Запокровскую и Джульфинскую), а также закончить в 1932 г. организацию Ангарского завода.
Рассмотрим далее, как виделась вся эта мышьяковая активность на рубеже 1932–1933 гг., когда появились первые результаты борьбы за мышьяк в первой советской пятилетке [385].
Имелось уже 4 завода по выпуску белого мышьяка (окиси As2O3).
Кочкарский завод (город-завод Пласт, Челябинская обл.; расположен в 30 км от железнодорожной ветки Челябинск — Троицк) в 1932 г. добыл 800 т попутного белого мышьяка, образующегося в процессе переработки на золото арсенопиритов золото-рудных месторождений Кочкарского рудника. На 1933 г. планировали 1 тыс. т, фактически добыли 644,6 т [385].
Джетыгарский завод (Джетыгара, Кустанайская обл., Казахстан) в печи обжига произвел в 1932 г. 60 т белого мышьяка. На следующий год планировалось удвоение, но произвели 90 т. Здесь эксплуатировалась система золоторудных жил в гранитном массиве, причем запасы попутного мышьяка составляли 8 тыс. т. Сдерживало отсутствие железной дороги (до ближайшей станции Бреды было 70 км), однако потом ветка была подведена [385].
Лухумский завод (Лухуми, Грузия; Рачинское рудоуправление) был пущен в конце 1932 г. и потому произвел к концу года лишь 15 т белого мышьяка обжигом достаточно богатых руд. На 1933 г. планировали выдачу 125 т, однако фактически выпустили 25,6 т. Успех омрачался тем, что само месторождение находилось в труднодоступной горной местности (ближе к Военно-осетинской дороге, подальше от Кутаиси и его ветки железной дороги) [385].
Дарасунский завод (Дарасун, Читинская обл.) путем обжига руд с Покровско-Южного месторождения (Нерчинск) произвел в 1932 г. 200 т белого мышьяка. В 1933 г. планировался выпуск 300 т (фактически — 189,3 т), а потом — с пуском обогатительной фабрики (пока руды «обогащали» ручным способом) — довести выпуск до 2,5 тыс. т белого мышьяка в год. Впрочем, близость границы с «недружественной» Маньчжурией снижала радость энтузиастов.
Это препятствие преодолевалось тем, что обжиг нерчинских руд (после их обогащения на месте) планировали на гиганте мышьяковой промышленности — «Ангарском металлургическом заводе по производству мышьяка» (нынешний г. Свирск, Иркутская обл.; современное название завода — «Востсибэлемент»). Обжиг должны были начать еще в 1933 г., и план на тот год составлял 200 т белого мышьяка (плановая мощность завода составляла 3 тыс. т /год). Во всяком случае, именно таково было требование постановления СНК СССР № 1592 от 28 июля 1933 г. Фактически, однако, завод пустили лишь в мае 1934 г., причем немедленно встал вопрос о переходе на новую рудную базу (с тем чтобы использовать планировавшуюся Берикульскую обогатительную фабрику). На этом боевом посту мышьяковый завод в Свирске простоял до 1949 г., после чего встал в резерв, где и простоял под недреманным оком Советской армии до ее (Советской армии) конца. В новой России о том заводе просто забыли. Равно как и о запасах мышьяка, находившихся на его территории [385].
Помимо пущенных заводов мышьяка, в зиму 1932–1933 гг. шли работы по пуску в эксплуатацию ряда новых месторождений. Мышьяковый завод на основе золотомышьякового месторождения Берикуль (Кемеровская обл.; 70 км к югу от ст. Тяжинский) предполагали ввести в строй в конце 1933 г. с планом на год примерно 150 т и с большими перспективами. Завод в Такели (Ленинабадская обл., Таджикистан) также планировали пустить в 1933 г. (выпуск 150 т; мощность — 1000 т). В 85 км от Ташкента и в 12 км от ветки железной дороги находится месторождение в Бурчмулле, однако извлекать мышьяк из высокоокисленных руд обжигом было невозможно, так что пришлось искать иное решение (рафинирование). А еще обсуждалось месторождение в Джульфе (Нахичеванская республика, Азербайджан), где запасы мышьяка тогда оценивались в 5700 т (при среднем содержании мышьяка 6 %) [385].
Впрочем, поскольку в природе мышьяк чаще встречается не в виде самостоятельных рудных тел промышленного значения, а как сопутствующий элемент в рудах других металлов, то добычу мышьяка на рубеже первой и второй пятилеток мыслили как попутный продукт при добыче других металлов из отходящих газов обжиговых печей. В этом смысле перспективным считался Карабашский медеплавильный комбинат (Челябинская обл.), где запасы попутного газового мышьяка исчислялись тогда в 40 тыс. т и где пуск цеха газового мышьяка в 1932 г. не состоялся. Несколько меньшие запасы мышьяка рассматривались в связи с работой Калатинского медеплавильного завода (это уже Кировград, Свердловская обл.). А еще обсуждалась возможность улавливания мышьяка в связи с разработкой месторождения бурых железняков в районе Керчи. Рассматривалось и несколько других вариантов [385].
Впрочем, и в 1934 г. армия была не удовлетворена темпами развития промышленности мышьяка. Во всяком случае, на тот момент ей по-прежнему виделось отставание (промышленность мышьяка оставляла «в случае войны потребности… народного хозяйства почти без удовлетворения») [385].
В целом нажим армии не мог не увенчаться «успехами» на фронте битвы за мышьяк. Приведем динамику выпуска мышьяка в первые годы II пятилетки, причем в первые кварталы, когда выпуск продукции обычно наименьший. Так вот, если в I квартале 1935 г. по всей мышьяковой промышленности было произведено 631,6 т мышьяка, то в I квартале 1936 г. — уже 1073,8 т (в том числе на Кочкарском заводе — 237 т, на Карабашском — 46 т, на Ангарском — 458 т, в Бурчмуллинском рудоуправлении — 81 т, в Такелийском — 26 т, в Джульфинском — 32 т, в Рачинском (Лухуми) — 47,6 т, в Дарасуне — 130 т, в Джетыгаре — 49,3 т).
Советская индустрия не могла не «сдаться» на милость армии. Так было закреплено «мышьяковое» направление промышленности, хотя тогда стране оно не было нужно, за исключением обеспечения потребности армии в ОВ.
В заключение назовем те девять заводов, которые к началу войны наладили снабжение страны белым мышьяком для обеспечения военного выпуска люизита и других ОВ на основе мышьяка: Карабашский, Рачинский, Бурчмуллинский, Цанский, Ново-Троицкий, Ангарский, Дарасунский, Джетыгарский, Такелийский. Эти производства оставались в мобилизационном резерве страны и множество лет после войны [431, 432]. Пригодилось «мышьяковое» направление промышленности лишь через полвека бессмысленных затрат, в эпоху расцвета полупроводниковой техники, одним из принципиальных элементов которой оказался арсенид галлия.
Не будет лишним напомнить также и то, что секрет индустрии мышьяка оставался государственной тайной высшего уровня последующие десятилетия. Настолько серьезной, что даже в 1994 г. химический генерал Ю. В. Тарасевич нашел возможным солгать всей стране, что в России мышьяк «не добывается» [19].
3.4. Общая инфраструктура химической войны
Конечно, химией азота и хлора, серы и мышьяка нужды советской индустрии химической войны не исчерпывались. Понадобилось также и освоение промышленной химии ряда других элементов, например, алюминия, а потом — фосфора и фтора. Кроме того, пришлось осваивать органические производства, не всегда необходимые в мирной жизни, например, большую гамму спиртов, хотя людские потребности во многом исчерпывались лишь этиловым спиртом. Однако на самом деле вопрос стоял еще шире. В частности, в одном из служебных писем 1926 г., адресованных ВОХИМУ, были обобщены данные о» добыче и производстве сырьевых продуктов, потребных для ОВ» [404].
Обращаясь к элементам, достаточно привести лишь один пример. Мало кому известно, что к развитию советской алюминиевой индустрии приложили руку не только летчики первых советских лет, но и военные химики — без хлористого алюминия, служившего катализатором при синтезе хлорацетофенона, производство ОВ никак не вытанцовывалось [377]. И поначалу хлористый алюминий разрушенной стране тоже приходилось импортировать. Однако постановлением СТО от 14 октября 1931 г. ВСНХ было поручено организовать не позднее 1 января 1932 г. производство хлористого алюминия на мощность 1000 т/год [71]. А в следующем постановлении от 4 июля 1932 г. был определен и завод в Москве, где к декабрю 1932 г. намечалось завершить создание опытной установки по выпуску хлористого алюминия [393]. Именно это производство, организованное на Угрешском химзаводе (заводе № 93), и обеспечивало выпуск этим же заводом основного массива предвоенного хлорацетофенона [404].
Однако и этого было недостаточно. В рамках обеспечения масштабного выпуска ОВ сырьем промышленности нужна была все новая и новая продукция: спирты, древесный уголь, карбид кальция, калийная селитра, крахмал, нашатырь и тальк для выпуска ЯД-шашек [404] и т. д.
Обращаясь к производству спиртов, отметим, что оно было налажено в СССР в 30-х гг. в первую очередь благодаря недюжинной «химической» активности руководства Красной армии.
Этиловый (винный) спирт (этанол) был необходим при производстве иприта Левенштейна как источник этилена. Поэтому на этот счет было выпущено специальное постановление политбюро ЦК ВКП(б) от 17 сентября 1930 г. («Ввиду явного недостатка водки как в городе, так и в деревне, роста в связи с этим очередей и спекуляции, предложить СНК СССР принять необходимые меры к скорейшему увеличению выпуска водки. Возложить на т. Рыкова личное наблюдение за выполнением настоящего постановления»). Вот так под видом обычной водки «рыковки» несколько спиртовых заводов были специально нацелены на обеспечение сырьем выпуска производств иприта (Дашухинский спиртзавод — для химзавода № 91 в Сталинграде, Куйбышевский спиртзавод — для химзавода № 102 в Чапаевске) [404]. Естественно, этиловый спирт поступил в номенклатуру госрезерва, а широким народным массам стал известен по линии «наркомовских 100 граммов» времен войны (с 25 ноября 1942 г. «по 100 г водки на человека в сутки» выдавалось «подразделениям, ведущим непосредственные боевые действия и находящимся в окопах на передовых позициях»).
Метиловый спирт (метанол) был необходим для обеспечения выпуска дифосгена на основе фосгена. Поэтому постановлением СТО СССР от 4 июля 1932 г. было намечено закончить летом следующего года строительство завода метанола на химическом комбинате в Бобриках. А до того армия была вынуждена запасать вместо метилового спирта «хвостовые погоны» («аллиловое масло») лесохимического производства [393]. В общем, именно специально созданное производство на Сталиногорском химкомбинате до самой войны обеспечивало потребности в метаноле дифосгеновых производств в Чапаевске и Дзержинске [404]. В первый год Великой Отечественной войны химкомбинат был разрушен, однако вопрос о его восстановлении встал сразу после окончания битвы под Москвой, и в марте 1942 г. ГОКО принял постановление о воссоздании производств метанола, хлора и т. д. Цех метанола возобновил выпуск с 31 июля 1942 г. [720].
Налаживание в Ленинграде в 1934 г. выпуска пропилового спирта было обосновано необходимостью производства пропилового иприта (иприта В. С. Зайкова), который в смеси с обычным (этиловым) ипритом Левенштейна обеспечивал незамерзаемость этого СОВ. Мотив был стандартный: ОКДВА нуждалась в незамерзающем иприте, чтобы противостоять японской армии, которая будто бы имела запасы СОВ для реализации своих «агрессивных действий» в зимние месяцы. А в первые месяцы Отечественной войны на заводе № 96 был реконструирован цех по выпуску изопропилового спирта [720].
Производства изопропилового [445], изобутилового [203] и пинаколилового [721] спиртов стали особенно актуальными уже после войны, когда потребовалось обеспечить промышленный выпуск ФОВ — зарина, советского V-газа и зомана.
Разумеется, запасы этих спиртов находились в государственном резерве многие годы. Расстаться с ним государство решилось лишь в начале XXI века.
В табл. 5 приведены данные 1938 [404] и 1948 [431] гг., демонстрирующие потребности советской индустрии ОВ первого поколения в сырье. Следует подчеркнуть, что эти данные в немалой степени отличаются от расчетов ВОХИМУ, выполненных в 1926 г. [404].
Карбид кальция, необходимый для выпуска люизита, в предвоенные годы поступал с химкомбината им. С. М. Кирова в Ереване [720] и со специализированного завода химоружия — Чернореченского завода (ЧХЗ) в Дзержинске [404]. В годы войны к ним добавились новое производство на Березниковском содовом заводе, а также третья печь на ЧХЗ [720]. Заодно обеспечивались сварочные работы в различных отраслях народного хозяйства. Калийная селитра, необходимая для обеспечения выпуска ЯД-шашек ЯМ-11 и ЯМ-21 на заводе № 12 в г. Электросталь, поступала из г. Березники [404]. А заодно советское сельское хозяйство получало калийные удобрения. Бензол и антрацен, которые были необходимы для обеспечения выпуска хлорацетофенона и шашек ЯМ-11, поступали из недр коксохимии [404], обеспечивая дополнительный стимул для ее развития.
Табл.5. Сырье и материалы, использовавшиеся при производстве советских отравляющих веществ [404, 431]
Добавим, что в 1930-е гг. активно развивалась и промышленность фосфорных веществ. В качестве предлога называли фосфорные удобрения, реальной целью было снабжение армии зажигательными составами на основе фосфора. А вот для производств химоружия это направление пригодилось в конце войны [428, 442], когда начались работы по созданию смертельных ОВ второго поколения на основе фосфора, а также такого ОВ, как фосфористый водород [197].
В целом Красная армия добилась своего: хлор, сера, мышьяк и алюминий стали массовыми продуктами поднимавшейся с колен химической индустрии [74]. А к концу 30-х гг. дошло дело и до создания промышленности сурьмы (химического аналога мышьяка) [195], на основе которой также были созданы ОВ, которые претендовали на отдельное место в боевом строю. Не обошлось и без селенового направления, поскольку были проведены опыты по созданию иприта на основе аналога серы — селена. Разумеется, после столь гипертрофированного интереса армии к хлору, сере, спиртам, карбиду кальция, хлористому алюминию эти продукты стали общеупотребительными. А вот мышьяк и поныне власти частенько стараются держать в сфере тайн и секретов.
Помимо создания новых направлений в химической промышленности, ориентированных на обслуживание химической войны, армия стремилась также милитаризовать множество других направлений жизни страны. В частности, работы с ОВ были немыслимы без привлечения различных машиностроительных заводов. Речь идет о производствах, где создавались устройства для обращения с ОВ и в мирных, и в боевых условиях — цистернах, разливочных станциях, боевых химических машинах и, конечно, химических боеприпасах.
В большом постановлении СТО СССР от 14 октября 1931 г. [71], посвященном делам науки и промышленности химической войны, специальным разделом было решено создать индустрию специальной тары, поскольку из-за ее отсутствия, по существу, могли быть заблокированы все операции по хранению и транспортировке ОВ, в частности с ипритом. В развитие этого постановлением СТО СССР от 11 мая 1932 г. на НКТП и НКПС было возложено создание к 1 ноября 1932 г. парка 50-тонных ж/д цистерн (500 шт.) для перевозки жидких «спецгрузов». В 1933 г. постановлением от 23 июня 1933 г. было дано задание о строительстве к 1 января 1934 г. 200 автоцистерн емкостью 5 т. А постановлением СТО от 11 июля 1933 г. было решено построить в ОКДВА емкости на 1000 т ОВ и наполнить их ипритом в целях создания мобилизационного резерва по этому важнейшему, как считала армия, ОВ.
В общем, уже летом 1933 г. Ростокинский завод (Москва) сдавал приемке первые «5 автоцистерн чемоданной формы на шасси ЯГ-5» [103]. Именно с тех чемоданных и цилиндрических автоцистерн 1933 г. началась эпоха устройств для перевозки иприта и других СОВ, которые поначалу назывались БХМ-1, а потом скрывались под мирным именем как машины класса АРС. На «гражданке» на них перевозили бензин и тому подобные грузы. А еще поливали улицы. Теми же делами занимался также завод «Промет» в Ленинграде, где перед войной создавались и машина для заражения БХМ-1, и ранцевый прибор для заражения с добавочным давлением. А в КБ на заводе «Компрессор» (Москва) трудились над модернизацией БХМ, созданием ж/д БХМ, проектированием химизированного танка, конструированием ж/д цистерны для перевозки ОВ, проектированием химической аппаратуры для мотоциклов и т. д. и т. п. [103].
В широко известном ЦАГИ в предвоенные годы усовершенствовали конструкцию ВАПов, создавали наливные станции — базы для авиачастей, а к 1 сентября 1932 г. должны были даже создать специализированный самолет химического нападения («химический боевик»). И многие разработки этого и других КБ в дальнейшем переходили в производства.
Среди производителей боеприпасов укажем, в частности, московские заводы № 145 (химические авиабомбы, ВАП-500, УХАП-500, ампульные кассеты АК-1 и АК-2) и № 261 (разливочные станции), относившиеся к системе НКАП. В изготовлении технических устройств, в частности ВАП-4, ВАП-6 и НПЗ-3, активно участвовал также завод «Вулкан» (Ленинград) из системы НКСМ. Имели соответствующие производственные мощности таганрогский завод «Красный котельщик» (ХАБ-200) и завод «Красный Аксай» в Ростове-на-Дону (ХАБ-25, КРАБ-25). Очень активен был и поныне остается многоликий московский завод № 67 (бывший ремонтный артиллерийский завод «Мастяжарт», впоследствии ГСКБ-47, он же — нынешнее ГНПП «ФГУП Базальт»). По его линии проходили авиабомбы ХАБ-500 и ХАБ-200, прибор заражения НПЗ-2, ампула АЖ-2, способ одновременного поджига ЯД-шашек и т. д. [560]. А в послевоенные годы через бывший завод № 67 проходили современные химические боеприпасы кассетного типа [440]. Подчеркнем, что делать качественные боеприпасы для химоружия — дело очень непростое. Во всяком случае, в послевоенные годы пришлось внимательно отнестись к проблеме капиллярных дефектов химических боеприпасов (трещины, свищи и т. д.): ответственность за это нес механический завод-изготовитель [722]. А было их немало — Донецкий завод точного машиностроения, Алексинский механический завод, Ижевский завод «Нефтемаш» и многие-многие другие [119, 449]. Табл. 6 дает представление о том, к чему пришла промышленность на этом направлении инфраструктурного развития на рубеже пятилеток [414].
Табл. 6. Изготовление химического оружия в СССР в 1932–1934 гг. [414]
Итог таков. Армейский «нажим на промышленность для обеспечения строительства военно-химических заводов» (именно это словосочетание было использовано Я. М. Фишманом в одном из писем М. Н. Тухачевскому) увенчался успехом. Хотя не обходилось и без издержек. Во всяком случае, поток инициатив Я. М. Фишмана был таков, что на одном из его писем заместитель наркома М. Н. Тухачевский написал в марте 1934 г. не очень деловую резолюцию «Тов. Фишман, вы пишете невероятное количество бумаг. Прошу придумать иной порядок». Скорее всего любя. Просто у начальника вооружений Красной армии голова болела за все: танки и самолеты, пушки и крейсера. А тут еще и химия. Впрочем, накал «химического» напора с тех пор не изменился.
Подводя итог этого раздела, мы вынуждены констатировать, что советская индустрия химической войны иной раз задавала излишне серьезное развитие ряду других направлений промышленности, которые в отсутствие требований армии могли не получить столь гипертрофированного развития. В условиях страны с не самой мощной экономикой это было накладно. Поэтому не мог не встать вопрос о возникновении противоположной тенденции: использовании некоторого оборудования химической войны для чего-то более полезного, чем нахождение в засаде в ожидании большой химической войны. Ясно, что держать фактически в бездействии гигантские мобилизационные мощности по выпуску ОВ было не под силу даже тоталитарному государству, ограбившему в ходе «коллективизации» и «индустриализации» без всякого стеснения все население страны.
В связи с подготовкой второй пятилетки 1933–1937 гг. встал вопрос о так называемой ассимиляции — использовании мобилизационных мощностей для временного выпуска не ОВ, а мирной продукции. В частности, в случае ипритных цехов, нацеленных на выпуск иприта Левенштейна (их мощность на 1.1.1933 г. составляла 26 тыс. т/год), можно было использовать этилен и хлор для получения не иприта, а дихлорэтана — ценного по тем временам растворителя (он мог быть использован на пороховых и лакокрасочных заводах вместо бензина). Причем осуществлять это можно было в обычных ипритных реакторах. Таким образом, должно было быть задействовано все оборудование ипритных цехов, за исключением оборудования для синтеза хлорсеры. Опыты, обосновывающие эту идею, были выполнены в конце 1932 г. на московском химзаводе № 1 (№ 51), а сферой реализации могли стать заводы Москвы, Чапаевска и Сталинграда [410]. И цех № 4 завода в Чапаевске действительно выпускал дихлорэтан [392].
В 1939 г. проблема ассимиляции обсуждалась уже в связи с выпуском люизита — много более дорогого ОВ. Речь шла об использовании карбида кальция для производства не люизита, а хлористого винила (при производстве люизита хлористый винил образуется как побочный продукт, а в мирное время можно получить его также и как целевой продукт). Хлористый винил мог быть применен при изготовлении пластмасс для граммофонных пластинок, что, в свою очередь, освобождало страну от импортной зависимости. Речь шла о том, что люизитные цеха, которые в 1940–1941 гг. должны были вступить в строй, могли бы быть одновременно оборудованы на мирное дело.
В 1940 г. все эти усилия получили необходимый толчок. Ипритные и люизитные цеха заводов в Дзержинске, Чапаевске, Сталинграде и Березниках были нацелены на выпуск поливинилхлорида. Фосгеновые цеха в Чапаевске, Дзержинске и Рубежном попытались ориентировать на производство уксусного ангидрида, а дифосгеновый цех в Чапаевске — на выпуск хлористого метила, необходимого при выпуске пластмасс. Даже хлорацетофеноновый цех завода № 93 (Москва) был ориентирован на выпуск розового масла [410].
Закончилось все это ничем: вскоре началась война, в ходе которой те мощности были изношены на выпуске так и не понадобившихся ОВ. Лишь цех синильной кислоты на заводе № 148 (Дзержинск) удалось перед войной использовать на выпуске органического стекла для военной авиации. В общем, после войны все установки по выпуску ОВ уже не были годны ни на что.
3.5. Предвоенная советская индустрия отравы
Переходя от серы и мышьяка, бочек и цистерн к самому главному — к самим ОВ, — отдадим должное руководителям СССР: желание руководства армии было для них законом. Соответственно, безусловным приоритетом стал и промышленный выпуск химоружия — ОВ, а также химических боеприпасов и устройств. Причем стремление армии к обладанию оружием химической войны реализовывалось параллельно и независимо от советско-германской активности 1923–1927 гг. по сооружению завода химоружия в Иващенкове (Чапаевске) [74].
Первая партия советского иприта была изготовлена в Москве в 1924 г., причем этом событию предшествовала длинная цепь других событий.
В августе 1923 г. на заседании Межсовхима при Артуправлении РККА были обсуждены практические вопросы организации в стране производств ОВ. В частности, были даны поручения по разработке заводского метода получения кожно-нарывных СОВ: иприта — Химическому институту им. В. Я. Карпова (Москва, проф. А. Н. Бах), люизита — проф. А. Е. Фаворскому (Петроградский университет). Было решено также развернуть на Ольгинском химзаводе (Москва) производство фосгена мощностью в 10 тыс. пудов в месяц [150]. В конце сентября Межсовхим назначил проф. Е. И. Шпитальского руководителем работ по выпуску партии иприта в полузаводском масштабе на одном из заводов Москвы [370]. А уже в середине октября Межсовхим решил перенести место размещения будущего производства иприта с Ольгинского завода на окраине Москвы на завод «Фосген» в ее центре (на Триумфальной площади; одно время это место именовалось площадью Маяковского), где выпуск фосгена для военных нужд был организован еще в Первую мировую войну [370]. Наконец, 8 ноября 1923 г. ГАУ РККА подписало договор о полузаводском изготовлении партии иприта (60 пудов), за что армия уплатила Анилтресту 40 тыс. руб. золотом. Предусматривалось также, что завод осуществит разливку иприта по артснарядам.
Само это принципиальное достижение произошло между 30 августа и 3 сентября 1924 г., когда завод на Триумфальной произвел первую партию иприта в количестве 18 пудов [370]. Изготовление всех заказанных 60 пудов иприта было закончено к 8 августа 1925 г., после чего выпуск продолжался по крайней мере до конца 1926 г. Разлив иприта по боеприпасам производился на самом заводе для последующих опытных стрельб на полигоне в Кузьминках.
Из мыслей небожителя:
«…Вопрос государственной обороны в настоящих условиях в огромной мере сводится к военной химии.
Я считаю вообще вопросы военной химии теснейшим образом связанными с вопросами химической промышленности. Наш план военно-химической обороны должен быть согласован с потребностями нашего хозяйства.
…Те же самые вещества химии для сельского хозяйства, которыми отравляют сусликов или саранчу, могут нам оказать услугу против империалистических разбойников, если бы те попытались нас удушить…»
Л. Д. Троцкий, май 1924 г.,
Московский губернский съезд химиков [61].
После успеха с выпуском опытной партии иприта решения по организации промышленных производств ОВ стали приниматься много легче. Во всяком случае, уже 25 мая 1925 г. после соответствующих армейских обращений президиум ВСНХ СССР — председатель Ф. Э. Дзержинский (1877–1926) — передал Ольгинский химзавод из Анилтреста в Главвоенпром «для экспериментальных работ Химического комитета РВС СССР по ОВ». А 14 июля 1925 г. вышло уже постановление СТО СССР «О передаче Ольгинского химического завода Анилтреста в Главвоенпром», подписанное заместителем председателя СТО СССР А. Д. Цюрупой (1870–1928) [395]. Так этот вопрос решился окончательно.
Рассмотрим далее деятельность руководства страны по ее химическому вооружению, которая осуществлялась в органах власти и управления. В первую очередь речь идет о СТО СССР и двух его подразделениях. Поначалу это было Распорядительное заседание (РЗ) СТО СССР, которому СТО решением от 13 мая 1927 г. предоставил «на правах СТО решать все вопросы обороны страны». Армию в РЗ представляли К. Е. Ворошилов и И. С. Уншлихт. Потом военные дела стал решать специально созданный Комитет обороны (КО) — структура, которая в будущем будет более известна как ВПК (Военно-промышленная комиссия) при правительстве СССР. Вопросы химической войны обсуждались и решались также и в других органах, которым надлежало исполнять решения: в Мобилизационно-плановом управлении (МПУ) ВСНХ СССР, в спецуправлении ВСЕХИМПРОМа ВСНХ, в секторе обороны Госплана, в ГВМУ НКТП, в Комитете по химизации при СНК СССР. И, конечно, когда было необходимо, вопросы переносились в само правительство — СНК СССР. Как видим, и тогда органов управления было очень много.
Следует подчеркнуть, что главным направлением устремлений нашей армии была вовсе не оборона, а подготовка к наступательной химической войне. Именно на это была нацелена вся активность не только руководства Красной армии, но и работавшего с нею в общей связке ОГПУ, в первую очередь ЭКУ ОГПУ. Нижеследующая подборка писем армии-ОГПУ дает лишь отдаленное представление об уровне нажима на власть при подготовке и в начале первой пятилетки и, в частности, на только-только возрождавшуюся промышленность [376].
Из хроники военной осады правительства:
«19 октября 1928 г.
Председателю ВСНХ СССР тов. В. В. Куйбышеву…
Имеющиеся в распоряжении ОГПУ данные указывают на весьма неудовлетворительное состояние нашей мобилизационной подготовки к химической войне. У нас имеется лишь два завода ОВ, с небольшой производительностью. Наша мирная химическая промышленность получила задание по подготовке к производству ОВ лишь в 1928 г… Вопрос об изготовлении ОВ на аппаратуре мирной промышленности нами изучен лишь в отношении небольшой части ОВ…
Применение средств химической борьбы, как это показала война 1914–1918 гг., дает наибольший эффект в тех случаях, когда на вооружение вводятся новые ОВ, против которых имеющиеся у противника средства химической обороны… не действительны.
Приведенные выше данные свидетельствуют о необходимости упорядочения и усиления нашей исследовательской работы по ОВ…
Заместитель председателя ОГПУ Г. Г. Ягода» [376]
«26 апреля 1929 г.
Председателю СНК и СТО СССР тов. А. И. Рыкову
Вопрос о замедлении со стороны органов промышленности приведения в исполнение плана развития производства ОВ обратил на себя внимание РВС СССР еще в декабре 1928 года и побудил РВС обратиться с соответствующим письмом на имя председателя ВСНХ СССР…
В настоящее время все же приходится констатировать, что положение по этому вопросу по-прежнему является неблагополучным. Это обстоятельство было зафиксировано в виде постановления на специальном заседании РВС 22 апреля 1929 г…
Заместитель наркомвоенмора и председателя РВС
И. С. Уншлихт» [376]
«29 августа 1929 г.
Председателю СНК и СТО СССР тов. А. И. Рыкову
…Ввиду того, что и до настоящего времени дело строительства ОВ и обеспечения производства ОВ сырьем и дефицитными материалами, по имеющимся сведениям, находится все в том же неблагополучном положении, представлялось бы желательным получение от президиума ВСНХ СССР сообщения о современном состоянии всего этого дела в целом…
Заместитель председателя РВС СССР С. С. Каменев» [376]
«31 мая 1930 г.
Председателю ВСНХ СССР тов. В. В. Куйбышеву…
Наиболее узким местом по обеспечению мобилизационной заявки НКВМора в настоящее время является химический сектор.
Неблагополучие по химической промышленности констатировано рядом партийных и правительственных постановлений.
Военной химией занимались и занимаются много организаций. В настоящее время большая часть из них сконцентрирована во Всехимпроме ВСНХ СССР. Организационный период военно-химической промышленности продолжается больше двух лет, и на сегодня мы не имеем пятилетнего плана ни по мирной, ни по военной химии…
Прошу вас принять решения о немедленном укреплении мобилизационного аппарата Всехимпрома и о постановке этой важной работы на должную высоту.
Председатель РВС СССР К. Е. Ворошилов.» [376]
Важно, однако, не упускать из виду общий фон этой переписки.
Известно, что в период реализации первого пятилетнего плана (с октября 1928 г. по 1933 г.), когда будто бы складывалось индустриальное могущество страны, на самом деле был совершен скачок к милитаризации экономики за счет ограбления производительных сил страны. Достаточно определенно этот период характеризуют два факта. С одной стороны, в 1932–1933 гг. погибло не менее 10 млн крестьян. С другой, уровень милитаризации промышленности стал таким, что с 1928-го по 1934 гг. число боевых самолетов в СССР выросло на 170 %, артиллерийских систем — на 275 %, танков — почти на 10 000 %. И можно лишь сожалеть, что практически все это богатство было столь низкого качества, что к 1939 г. износило свой ресурс, так и не приняв участия в войне. В общем, руководство армии не только подводило итоги химической составляющей первой пятилетки [91, 288, 687], но и перед началом войны было вынуждено ужесточить подход к оценке качества производимого и хранимого химического вооружения [474].
Итак, как ставилась задача в те далекие годы? В 1930 г. руководители страны полагали, что Красная армия нуждалась на год ведения войны в 110–150 тыс. т ОВ [465]. Через несколько лет эти цифры и уточнились, и подросли: 1933 г. — 151,552 тыс. т ОВ, 1934 г. — 202,486 тыс. т [376].
Документы дают отчетливое представление о фантастических усилиях, предпринятых для решения этой задачи [381, 394]. А чтобы представить себе, сколь агрессивно советское руководство преодолевало отсталость промышленности в отношении выпуска ОВ, достаточно познакомиться с результатами работы так называемого «совещания у члена правления ВСЕХИМПРОМа тов. Шпекторова», состоявшегося 11 января 1931 г. Именно оно дало один из первых толчков системному развитию индустрии химической войны после того, как эти вопросы были сосредоточены в спецуправлении Всесоюзного объединения химической промышленности (ВСЕХИМПРОМа) — зародыше будущего НКХП (МХП). Во всяком случае, намеченные на той встрече планы были наполеоновскими, а ее «протокол», по существу, обрел силу закона [388].
В отношении иприта предписывалось иметь в разоренной стране к весне 1932 г. производственные мощности в размере 37,6 тыс. т/год: химзавод № 1 в Москве (Ольгинский) — 2,1 тыс. т, Угрешский завод в Москве — 2,5 тыс. т, химзавод № 2 в Чапаевске — 6 тыс. т, комбинат в Березниках — 9 тыс. т, завод в Сталинграде — 9 тыс. т, новый завод — 9 тыс. т. Мощности по фосгену предписывалось иметь к весне 1932 г. несколько меньшими (13 тыс. т): завод № 1–1 тыс. т, № 2–2 тыс. т, ЧХЗ в Дзержинске — 4 тыс. т, Рубежанский завод (Украина) — 2 тыс. т, новый завод — 4 тыс. т. Не были забыты дифосген, адамсит, хлорацетофенон, дифенилхлорарсин [388]. Не дошло дело лишь до синильной кислоты — она еще пребывала на стадии испытаний.
Мы приводим те большевистские планы времен разорения крестьянства за счет индустриализации для того, чтобы продемонстрировать масштабы процесса. Что до фактического исполнения этих планов, их проверила Большая Война, а до нее оставалось еще много лет. Пока же — в 1930 гг. — в Советском Союзе время от времени происходил выпуск ОВ на отдельных заводах. Некоторые данные об этом приводятся в табл. 7.
Таб. 7. Производство ОВ в Советском Союзе в 30-х гг.[392]
Принципиальное обсуждение, связанное с планами выпуска химоружия и вообще с планами явного перехода страны на путь подготовки к наступательной химической войне, состоялось 14 октября 1931 г. на заседании Комиссии обороны при СТО СССР. По докладу комиссии во главе с М. Н. Тухачевским, специально созданной для подготовки того заседания (среди других ее членов были И. П. Уборевич, И. Т. Смилга, В. К. Триандафиллов, А. И. Егоров, Г. Д. Гай, Я. М. Фишман и другие), был всесторонне рассмотрен вопрос «О состоянии военно-химического дела» и принято обширное постановление [71]. В докладе комиссии констатировалось, что мощности по выпуску ОВ по состоянию на 1 мая 1931 г. составили: по иприту — 1,8 тыс. т/год на химзаводе № 1 (Москва) и 5 тыс. т/год на химзаводе № 2 (Чапаевск), по фосгену — 1 тыс. т/год на заводе № 1, 4 тыс. т/год на ЧХЗ (Дзержинск) и 2 тыс. т/год на Рубежанском химзаводе. Было констатировано также, что запас артснарядов составил на 1 мая 1931 г. в снаряжении ипритом — 90 тыс. шт. (в том числе 76 мм — 59 тыс., 107 мм — 22 тыс., 122 мм — 9 тыс.), а в снаряжении фосгеном и дифосгеном — 340 тыс. шт.(в том числе 76 мм — 250 тыс., 107 мм — 31 тыс.,122 мм — 59 тыс.). Запас авиахимбомб составлял 7600 шт. (калибр — 8 кг). Кроме того, имелись две станции разлива ОВ по артбоеприпасам: в Москве, на головном складе № 136 (Очаково) мобилизационной мощностью 1130 тыс. шт./год и в Чапаевске, на заводе № 2 — мощностью 4000 тыс. шт./год.
В постановлении, которое было принято на том памятном заседании, было зафиксировано, что «химические средства должны занять первостепенное место во всей системе обороны страны» [71]. Соответственно, были намечены меры по интенсификации всех направлений подготовки к химической войне, в том числе в создании мощностей по производству химоружия, в усовершенствовании всех средств химического нападения, в развитии химической подготовки в РККА, в создании сети исследовательских лабораторий и конструкторских бюро и т. д.
Обращаясь к собственно химоружию, отметим, что постановлением СТО от 31 октября 1931 г. было запланировано довести мощности по выпуску новой группы ОВ — цианистых солей и синильной кислоты — до 1,5 тыс. т/год (в расчете на саму синильную кислоту). Хотя место стройки определено не было. Вскоре в Москве был подобран участок в районе Тюфелевой Рощи возле завода «Сжатый газ» № 1 (недалеко от ЗИЛа), где и решили начать строительство завода по производству цианистых солей. И даже нашлись услужливые лица из Санитарного института им. Эрисмана, называвшие себя санитарными врачами и спокойно давшие разрешение на эту стройку, хотя она прямо противоречила требованиям совместного циркуляра НКЗ, НКВД и ВСНХ РСФСР от 23 апреля 1930 г. И тогда вместо «врачей» был вынужден мобилизовать свою осторожность заместитель наркома НКТП С. А. Ратайчак, который своей властью перенес опасную стройку из Москвы на Урал [390].
Тем же постановлением от 31 октября 1931 г. ВСНХ было поручено в 1932 г. закончить постройку и монтаж мощного завода по выпуску иприта по способу Мейера (Угрешский завод в Москве) [390]. А еще тем документом армии было предписано ввести на вооружение авиахимбомбы калибров 25 кг и 100 кг и довести удельный вес химических и осколочно-химических авиабомб к общему количеству авиабомб до 25 %. Не забыли и о создании сети конструкторских бюро и лабораторий по разработке новых образцов химоружия, а также о создании мощностей по выпуску сырья для производств ОВ (хлора, мышьяка, серы, хлористого алюминия). Эти стройки были объявлены «ударными».
Из переписки небожителей:
«29 мая 1932 г. Совершенно секретно, лично
тов. Сталину
тов. Молотову
тов. Ворошилову
тов. Орджоникидзе
За последние годы имеется ряд достижений в области осуществления системы военно-химического вооружения РККА. Целый ряд предметов химвооружения, введенных или вводимых на вооружение и снабжение РККА (химвооружение авиации, боевые химические машины, химические танки, химминометы, новые рецептуры БХВ…), ставит РККА в отношении образцов химического вооружения на уровень капиталистических армий.
В результате настойчивых указаний РВС СССР химический элемент начал проникать в учебу и боевую подготовку РККА. Войска обучаются тактическому использованию химических средств…
Вместе с тем материальное обеспечение РККА предметами химического вооружения находится в настоящее время в чрезвычайно плохом состоянии.
Постановление КО от 14/X-31 г. „О состоянии военно-химического дела“ промышленностью в большинстве случаев не выполнено даже по основным номенклатурам…
Так, мощность по иприту составляет только около 50 % от потребности… а по другим ОВ еще ниже; в частности, мощность по основному ОВ, идущему для осколочно-химических снарядов и ядовито-дымных шашек — адамситу — в настоящее время составляет только 7 %…
Синильная кислота до сих пор не производится и к строительству завода еще не приступлено…
Существующие мощности по сере и мышьяку ни в какой мере не обеспечивают потребность НКВМ…
Такое же тяжелое положение и с материальной частью химического вооружения. Мощность по минам совершенно отсутствует… Мощности по снаряжению химснарядов недостаточно…
Выполнение текущих заказов на военно-химическое имущество идет с большими перебоями…
Заказ на иприт не выполняется… Боевые химические машины не принимаются к бронировке, чем боевая ценность их уменьшается…
При сохранении нынешних темпов развертывания материального обеспечения военно-химического дела воздушный флот, танки, артиллерия и химические войска будут обеспечены вплоть до конца 2-й пятилетки только примерно на 30–40 % своей потребности…
Прошу о постановке на ближайшем заседании КО доклада Наркомтяжпрома о выполнении постановления КО от 14/X-31 г. с содокладами ВОХИМУ РККА и Госплана.
С коммунистическим приветом, Фишман
(начальник Военно-химического управления)» [71]
По тем вопросам, которые не нашли решения на заседании 31 октября 1931 г., были приняты дополнительные решения в постановлении СТО СССР от 4 июля 1932 г. [393]. Были, в частности, установлены сроки окончания (октябрь 1933 г.) строительства ипритного завода на комбинате в Бобриках (Сталиногорск, Тульская обл.). На январь 1933 г. был намечен пуск производства адамсита на анилинокрасочном заводе в Кинешме (Ивановская обл.). В сентябре 1932 г. должен был начаться выпуск дифенилхлорарсина на Дербеневском заводе (Москва). А в III квартале 1932 г. было необходимо начать, наконец, давно намечавшееся строительство завода по производству цианистых солей и синильной кислоты (того, что не удалось возвести в Москве в Тюфелевой Роще). Тем же документом было решено на заводе в Сталинграде начать строительство станции по разливу ОВ со сроком пуска 1 января 1933 г., а на заводе в Чапаевске — завершить переоборудование снаряжательного цеха.
Как видим, армия непрерывно настаивала на организации и расширении выпуска средств химического нападения. Причем если в 1928 г. планы начальника ВОХИМУ Я. М. Фишмана по развитию мощностей по выпуску иприта выглядели сравнительно скромно (по состоянию на 1.10.1928 г. — 5 тыс. т/год, на 1.10.1929 г. — 8 тыс. т, на 1.10.1930 г. — 15 тыс. т, на 1.10.1931 г. — 18 тыс. т, на 1.10.1932 г. — 22 тыс. т), то в дальнейшем аппетиты ВОХИМУ резко возросли.
Фактические цифры по выпуску иприта были много скромнее — быстрее индустрия просто не могла. Табл. 8 дает представление о динамике наращивания объемов иприта, которые армия получала в те годы.
К сожалению, цена этих «достижений» была непомерной. Если в 1913 г. столичный рабочий мог на среднюю месячную зарплату купить 314 кг хлеба или 43 кг мяса, то в 1933 г. он мог приобрести лишь 31 кг хлеба или 7 кг мяса.
Конечно, расширяющиеся усилия по подготовке промышленности к выпуску ОВ требовали иного, чем раньше, организационного оформления. Одно время заводы химоружия оказывались или в гражданских объединениях Анилтрест и Всехимпром, или же в более военизированных ГУВП и Военно-кислотном тресте. В дело считал возможным вмешиваться даже заместитель председателя ОГПУ Г. Г. Ягода. Укажем, например, его письмо от 19 октября 1928 г. председателю ВСНХ В. В. Куйбышеву, где он предложил сосредоточить работы по выпуску химоружия в гражданском Анилтресте [376].
К сожалению, эта активность носила принципиальный характер. Военные настойчиво требовали от властей страны, чтобы промышленность, работавшая на химическую войну, была сердцевиной общей химической промышленности и была устроена по принципу переключателя, способного включаться то на военную, то на мирную продукцию.
Руководящие мысли:
«…Совершенно очевидно, что только путь использования нашей мирной химической промышленности (основной и органической) для производства ОВ в случае войны есть путь рациональный и могущий обеспечить НКВМ».
Я. М. Фишман, 22 ноября 1928 г.
Поиск решения, которое бы сочетало нахождение заводов химоружия в составе «мирной» промышленности и в то же время обеспечивало максимальную закрытость от общества направления их реальной деятельности, привел к тому, что 3 августа 1932 г. было издано постановление НКТП СССР об организации Всесоюзного химического треста органических производств — ВТОП (ВХТОП) [392]. В его состав вошли: химзавод № 1 (Москва, Ольгинский завод, впоследствии завод № 51), химзавод № 2 (Чапаевск; впоследствии завод № 102; в связи с реорганизацией он был выведен из состава Самарского завода взрывчатых веществ им. Троцкого — комбината № 15, который объединял производство и ВВ, и ОВ), химзавод № 3 (Сталинград; впоследствии завод № 91)… Заводы, включенные во ВХТОП, специализировались на выпуске химоружия.
Вскоре в составе ВХТОП начал работу завод № 4 (Угрешский-Москва; в дальнейшем и завод № 93, и ГосНИИхлорпроект). В середине 30-х гг. в это объединение под новым названием ГОХП, помимо указанных, входили также многие другие заводы по производству ОВ: Дербеневский, Кинешемский, завод № 96 (Дзержинск, нынешнее ПО «Капролактам»), Рубежанский. Параллельно с ВХТОП-ГОХП существовало также еще одно объединение — ГХП с аналогичной специализацией. В него входили Сталиногорский химзавод (Бобрики, Тульская обл.), Березниковский химкомбинат (Пермская обл.), ЧХЗ (Дзержинск) и другие. В 1937 г. большинство заводов по выпуску ОВ (№ 51, 91, 93, 96, 102, Кинешемский, Рубежанский) составили целый главк НКОП (Главвоенхимпром, он же 6-е Главное управление). В их числе был уже и завод № 148 (Дзержинск, нынешнее ПО «Оргстекло») [392]. А в 1939 г. этот главк уже именовался по-другому — Главоргхимпром НКХП СССР.
Для пропагандистов социалистической индустриализации тех лет, быть может, покажется удивительным, но именно возведение заводов химоружия имело в глазах руководства страны высший приоритет. И не только в глазах. Приведем в подтверждение ударные стройки 1933 г. НКТП, «быстрейший ввод в эксплуатацию которых имеет особое народно-хозяйственное значение». Так вот, СНК СССР своим постановлением от 28 апреля 1933 г. объявил «по классу химии» всего пять таких ударных строек, в том числе Березниковский, Бобриковский и Калатинский комбинаты. Это были стройки химической войны: на первых комбинатах планировался выпуск иприта, на последнем — получение сырья для выпуска ОВ (серы для иприта и мышьяка для люизита и адамсита).
И в связи со второй пятилеткой страны 1933–1937 гг. во властных советских кабинетах родилось немало планов и новаций в области подготовки к химической войне [405]. В табл. 8 для примера приведен датированный 7 августа 1933 г. минимальный вариант плановых наметок Госплана СССР по наращиванию производств ОВ в течение пятилетки. Были и другие.
Таблица 8. Минимальный вариант плана производства ОВ на вторую советскую пятилетку [405]
«Химическая активность» руководителей страны была в те годы столь велика, что не приходится удивляться выходу в свет в начале сентября 1933 г. сразу двух постановлений СТО, которые были нацелены на наращивание мощностей по выпуску средств химического нападения, — № 84407 и № 85408. То было время, когда подобные постановления изготавливали, как на конвейере.
Так, постановление от 5 сентября 1933 г. [407] определило перспективы создания мощностей по снаряжению химических боеприпасов. Богородскому снаряжательному заводу № 12 (Электросталь, Московская обл.) было дано задание иметь к 1 января 1934 г. новые мощности по снаряжению осколочно-химических боеприпасов (76 мм и 122 мм артхимснарядов — 3870 тыс. шт./год; авиахимбомб АОХ-10 — 17 040 шт.; крупных авиахимбомб — 23 тыс. шт.) и ЯД-шашек (до 3500 тыс. шт./год сверх уже имевшейся мощности на 1000 тыс. шт.). А заводу № 80 в Дзержинске было определено возвести 5-е производство с мощностями по снаряжению осколочно-химических боеприпасов (270 тыс. шт./год артхимснарядов калибра 122 мм и 152 мм и 5400 авиабомб ХАБ-100). И на последующие годы были даны новые задания.
Постановление от 9 сентября 1933 г. предусматривало создание в стране фантастических мощностей по выпуску ОВ с общим объемом: на 1 января 1934 г. — 55,48 тыс. т/год, на 1 января 1935 г. — 87,95 тыс. т, на 1 января 1936 г. — 107,6 тыс. т. Расшифруем последнее число: иприта — 79 тыс. т/год, люизита — 0,5 тыс. т, фосгена — 16,2 тыс. т, дифосгена — 3,4 тыс. т, синильной кислоты — 2,5 тыс. т, адамсита — 6 тыс. т. В число новых производств, создание которых было предусмотрено этим постановлением со сроком окончания в 1935 г., вошли два завода по выпуску синильной кислоты (в Воскресенске — мощностью 1 тыс. т/год и в Свердловске — мощностью 1,5 тыс. т), причем завод в Свердловске должен был обеспечить цианистыми солями оба производства. Документом предполагалось создать опытную установку по выпуску люизита на заводе в Чапаевске со сроком окончания в 1935 г. Планировалось также развертывание ряда производств: иприта — в Дзержинске, Славянске, Кемерове, люизита — в Дзержинске, дифосгена — в Славянске, адамсита — в Березниках [408].
В 1934 г. был совершен «смотр ипритных сил». Постановлением СТО СССР от 4 апреля 1934 г. было решено изготовить к 1 мая партию 1000 т иприта (400 т в Чапаевске и 600 т в Сталинграде). Задание было выполнено, однако не обошлось без констатации отсутствия мобилизационной готовности заводов химоружия к производству иприта [397, 398].
Впрочем, не прошло и года, а уже было решено овладеть новой вершиной. 27 июня 1935 г. в СТО СССР решили довести мощности по выпуску всех ОВ до 200 тыс. т/год. Среди СОВ было, в частности, предусмотрено создание серьезных мощностей по выпуску незамерзающего иприта (40 тыс. т/год) [409].
В 1936 г. в руководящих верхах советской страны с нарастающей силой продолжились дискуссии насчет состояния индустрии химоружия [411]. Связано это было с планированием создания в армии химических дивизий [139, 140], химического корпуса [134] и вообще с созданием химических частей резерва Верховного главного командования (РВГК). В феврале 1936 г. СТО СССР повелел изготовить очередные 1000 т иприта, которые были необходимы армии для защиты восточных рубежей страны [399], и это было сделано [400].
В марте нарком К. Е. Ворошилов нажаловался главе ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и главе правительства В. М. Молотову о недостатках в оснащении армии химическими средствами [134]. В ходе развернувшейся среди руководителей страны дискуссии [411] выяснилось, что НКТП не только выпускает, наряду с ипритом, также другие «старые» ОВ (хлорацетофенон, дифенилхлорарсин, фосген), но и планирует расширить производство ряда «новых» (люизит, синильная кислота, дифосген, адамсит). И среди этих планов особенно выпукло гляделись идеи насчет выпуска иприта в новых боевых формах — незамерзающей и вязкой.
Из переписки небожителей:
«ЦК ВКП(б)
товарищу Сталину
Председателю Совета труда и обороны
товарищу Молотову
Представляю проект постановления СТО по обеспечению РККА к 1.1.39 г. химическим имуществом и химическим снаряжением на военное время. Представленный вам НКТП проект постановления по боевым химическим веществам (БХВ) не удовлетворяет НКО по следующим причинам:
1) проект НКТП делает основную установку на уже вполне освоенные БХВ (иприт, фосген…), давая в самых ограниченных количествах новые, более эффективные вещества (люизит…). Этим значительно понижается качественный уровень химвооружения…
3) в проекте НКТП совершенно отсутствует нарощение мощностей по материальной части химвооружения (боевые химические машины (БХМ), машины химтыла, химмины и т. д.) и план наращения мощностей по химснаряжению артснарядов, бомб и мин.
Прошу об утверждении плана НКО по всему снаряжению РККА. Реализация этого плана создает вполне современную материальную базу для химического оснащения РККА, дает возможность подготовить вполне целесообразное оперативно-тактическое использование химоружия на наиболее важных направлениях…
Приложение: проект постановления СТО по химическому оснащению РККА.
Нарком обороны маршал К. Ворошилов,
11 марта 1936 г.» [134]
Материализовалась дискуссия тем, что в июне 1936 г. было принято три решения по химоружию: по самим ОВ [409], по средствам ведения химической войны [96], а также по средствам химической защиты. В частности, постановлением от 27 июня 1936 г. была намечена большая программа по созданию серии новых химических самолетов и танков [96]. А постановление от 4 июня [409] предусматривало резкое наращивание мощностей по ОВ, а также по химическим боеприпасам (только по люизиту мощность предполагалось довести к 1.1.1939 г. до 25 тыс. т/год). В общем, к армии «прислушались», и ее наполеоновские планы развертывания мобмощностей были конкретизированы по 8 типам ОВ. Было решено иметь к 1 января 1937 г. мощности по выпуску ОВ — 73,56 тыс. т/год: по иприту — 42,75 тыс. т, люизиту — 0,91 тыс. т, фосгену — 14,5 тыс. т, дифосгену — 1,9 тыс. т, синильной кислоте — 1,5 тыс. т, адамситу — 9 тыс. т, хлорацетофенону — 1,2 тыс. т, дифенилхлорарсину — 1,8 тыс. т. Предполагалось также иметь мощности по снаряжению ЯД-шашек в количестве 3500 тыс. шт./год [409].
Во исполнение этого постановления 10 июля 1936 г. нарком НКТП Г. К. Орджоникидзе издал приказ [411], конкретизировавший еще более серьезные, чем ранее, задания по видам ОВ и заводам. Предусматривалось создание к 1 января 1939 г. мощностей по выпуску иприта в количестве 129 тыс. т/год (в том числе 71 тыс. т — технического, 40 тыс. т — незамерзающего, 18 тыс. т — вязкого), люизита — 25 тыс. т, фосгена — 23 тыс. т, дифосгена — 10,7 тыс. т, синильной кислоты — 6 тыс. т, адамсита — 17 тыс. т, дифенилхлорарсина — 1 тыс. т, хлорацетофенона — 1 тыс. т. Особенно большой толчок в развитии должен был получить возводившийся в Дзержинске химзавод № 96, на котором к 1 января 1939 г. должны были быть возведены мощности по выпуску: иприта — 40 тыс. т/год, люизита — 8 тыс. т, фосгена — 3 тыс. т. Столь же серьезны были планы в отношении Березниковского химзавода, на котором к 1 января 1939 г. должны были быть организованы мощности: по производству иприта — 9 тыс. т/год, люизита — 8 тыс. т, фосгена — 6 тыс. т, дифосгена — 6 тыс. т.
Армия придирчиво следила за исполнением постановлений [412].
Обсуждать проблемы химической войны в связи с третьим пятилетним планом на 1938–1942 гг. вряд ли имеет смысл. Сам план этот не выполнялся в связи с началом Второй мировой войны. Да и развитие индустрии химической войны происходило, как водится, от постановления до постановления.
Среди предвоенных документов укажем постановление Комитета обороны (который к тому времени перешел из упраздненного СТО прямо в ведение правительства) при СНК СССР от 14 декабря 1938 г. [419]. Заводу № 96 в Дзержинске был запланирован ввод в действие цехов первой очереди № 3,4,5,7,10 (иприт, люизит). На заводе № 102 в Чапаевске было решено закончить в марте 1940 г. реконструкцию цеха люизита на мощность 4 тыс. т/год. На Сталиногорском химкомбинате было запланировано создание цеха снаряжения артхимснарядов и авиахимбомб со сдачей в эксплуатацию в январе 1940 г. Для ЧХЗ был установлен срок сдачи цеха синильной кислоты — май 1940 г., а для Рубежанского химкомбината — срок ввода цеха хлорацетофенона — январь.
В заключение стоит проанализировать расхождение между планами по выпуску ОВ и их реальным воплощением. В расколотом мире предвоенных лет лишь в одном были едины разведки США и Германии, а также Красная армия и руководство промышленности СССР. И те и другие докладывали своему руководству, как правило, очень завышенные (лживые) данные о возможностях СССР по выпуску химоружия. В частности, одним из вариантов советского плана 1936 г. ожидался выход к 1 января 1941 г. на мощность по производству ОВ в 240 тыс. т/год, в том числе по иприту — 145 тыс. т и по люизиту — 26 тыс. т. На самом деле СССР вступил в войну с более скромными мощностями: по иприту порядка 50–60 тыс. т год, по люизиту — 12 тыс. т. Однако и они не были использованы и не могли быть использованы в полном объеме. Чтобы представить уровень неготовности советской химической промышленности к наступательной химической войне, достаточно сделать такое сравнение. В конце Второй мировой войны химическая промышленность США была способна производить в сутки до 200 т иприта, 35 т фосгена и 50 т хлора.
Разумеется, в настоящем разделе речь шла об ОВ — сердцевине химической войны. В отношении соответствующей техники, то есть боеприпасов и устройств для боевого применения ОВ, усилия советской промышленности были столь же титаническими. Для примера просто перечислим документы высшего уровня важности — постановления правительства СССР, которые были выпущены на эту тему только в 1939 г.: № 88 от 14 апреля, № 126 от 29 мая, № 139 от 1 июня.
3.6. Цена химизации страны
Было бы несправедливо умолчать о цене описанной «индустриализации с химическим уклоном», о цене достигнутого военно-химического «триумфа».
Очевидно, для начала следует заглянуть в официальный первоисточник [714]. Так, бессмертная книга «Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография» на сей счет лишь указывает, что «Нужно было построить заново целый ряд отраслей индустрии, неизвестных старой царской России. Нужно было создать новую оборонную промышленность, которой не было в прежней России. Нужно было построить заводы современных сельскохозяйственных машин, неведомых старой деревне». А в порядке дополнительного уточнения та книга добавляет, что «Сталин — организатор и руководитель социалистических строек. Сталинградский тракторострой, Днепрострой, Магнитострой, Уралмашстрой, Ростовский сельмашстрой, Кузнецкстрой, Турксиб, Саратовский комбайнстрой, строительство автомобильных заводов в Москве и Горьком и ряд других строек — все они связаны с именем Сталина». И, чтобы все было ясно, книга указывает, что «к началу 1933 г. первая пятилетка была выполнена раньше срока».
Люди, начитавшиеся таких книг и склонные к гордости за советскую индустриализацию предвоенных лет (им обычно и в голову не приходит поискать в стране хоть один комбайн из Саратова), часто оперируют красивыми цифрами. Например, считается, что в 1928–1941 гг. ежегодный прирост промышленного производства в Советском Союзе составлял от 9,9 до 17 %. Не будем, однако, уклоняться от правды. Такие элементы той хваленой индустриализации (создания «новой оборонной промышленности»), как абсолютно не известная нашему обществу подготовка к наступательной химической войне, были фактически ее сердцевиной. В частности, как уже говорилось, в 1932–1933 гг. в стране была создана абсолютно новая индустрия серы, мышьяка и хлора, то есть индустрия иприта, люизита и фосгена. А в 1934 г., вскоре после XVII съезда ВКП(б) (съезда расстрелянных «победителей»), констатировавшего появление «современной химической промышленности» [714], была даже выполнена проверка «ипритных сил» путем срочного изготовления (за апрель-май) партии в 1000 т иприта [397, 398]. И в последующие годы военная химизация индустрии шла в СССР по нарастающей.
Цена, не описанная в упоминавшихся трудах Сталина-Джугашвили и о Сталине [714], такова. В ходе «раскулачивания» 1929–1933 гг. было репрессировано порядка 10 млн крестьян [718]. Численность населения в Советском Союзе между всесоюзными переписями 1926-го и 1937 гг. не выросла, а сократилась на 9 млн человек (непонятливые переписчики были расстреляны в 1937 г. как враги народа). В 1932 г. страна собрала в два раза меньше зерна, чем планировала и чем собирала до коллективизации. Чтобы выполнить план по зерну, у крестьян отбирали все выращенное зерно, включая семенное. Государственные заготовки зерна увеличились с 18,5 млн т в 1932 г. до 22,6 млн т в 1933 г. Так был создан искусственный (политический) голод. В результате только от голода страна потеряла в 1932–1933 гг. от 5 до 7 млн человек. Наибольшая убыль населения была в зерновых районах — там, где осуществлялась сплошная коллективизация: в Казахстане — на 30 %, в Поволжье — на 23 %, на Северном Кавказе — на 20 %, на Украине — на 20 %. Отобранное зерно было вывезено за границу (за четыре года, в том числе в голодные 1932–1933 гг. было вывезено на экспорт 13 млн т зерна). А тем временем, как повествует все та же биографическая книга, «19 февраля 1933 г. товарищ Сталин выдвинул и обосновал лозунг: сделать колхозы большевистскими, а колхозников зажиточными» [714].
Так что не стоит заблуждаться насчет того, откуда в советской стране взялась валюта для зарубежных закупок, необходимых для обеспечения индустриализации страны. И не только оборудования для комбайнового завода, который изготавливал совсем не комбайны. В первый же год первой пятилетки военным химикам срочно понадобилось закупить на Западе партию карбонилов металлов для осуществления их опытов. И, как будет обсуждаться ниже, она была закуплена [465]. Кстати, впустую.
Итог таков. В течение 1926–1939 гг. производство продовольствия на душу населения в Советском Союзе уменьшилось примерно на 15 %, что, в свою очередь, предопределило голод времен войны и первых послевоенных лет. Так что не стали колхозники зажиточными.
* * *
Итак, многочисленные военно-химические требования Красной армии не пропали даром. В Стране Советов фактически было изменено традиционное направление развития всей добывающей и химической промышленности и под видом индустриализации была создана мощнейшая инфраструктура химического нападения, включавшая все необходимые для этого элементы. Именно тогда советская индустрия научилась изготавливать все, что угодно, — от исходного сырья для изготовления различных ОВ и средств их хранения и транспортировки до «готовой продукции» — самих ОВ и химических боеприпасов.
Таким образом, история создания тайной советской индустрии химического нападения — это классический пример приложения мощнейших сил на абсолютно ненужное дело.