Эта история началась с год назад. Вечером в Гатчине у меня были в гостях наши медицинские светила, и Боткин рассказал историю, как им не удалось спасти человека, сильно обгоревшего при пожаре. Аналогичную историю стал излагать Пирогов, о человеке с ожогами, полученными при пороховом взрыве. Чтобы перевести тему разговора и больше не слушать «страшилки» последователей Авиценны, я затронул тему, связанную с работами Джозефа Блэка и преподобного Джозефа Пристли по составу воздуха.

Мой манёвр оказался не очень удачным. Великие тут же «вцепились» в тему высказав убедительные доводы, о том что, если — бы можно было обеспечить пострадавшим дыхание в более насыщенной кислородом атмосфере, летального исхода, возможно, удалось — бы избежать.

Набросать принципиальную схему установки для разделения воздуха для человека 21 века не сложно, в школьном курсе физики она нарисована, но вот реализовать её в металле, настроить и заставить работать, это уже другое дело.

Тем не менее, в 67 году Николай Афанасьевич Телешов на Невском заводе получил задание на проектирование турбодетандера для указанной установки, а Ижорский завод должен был сделать для медиков «большую бочку», — цистерну в которой должен был помещаться пациент и его лечащий врач.

Желание государя, подкреплённое прямым финансированием, постоянные визиты светил медицины, которые «теребили» изготовителей и одновременно обещали, что их имена окажутся на скрижалях истории, сделали своё дело. «Большую бочку» установили в новой пристройке к лечебному корпусу, а опытную установку по разделению воздуха, оставили работать на заводе, надо же её кому-то обслуживать.

«Бесфлогистонный воздух», по Пристли, должны были привозить в клинику в транспортных 45 литровых баллонах. Первое время всё было очень хорошо. Появились хвалебные отзывы пациентов. Из глубинки к Боткину по установленному графику, приезжали молодые врачи посмотреть на новое чудо в столице, себя показать, рассказать о проблемах и опытом поделиться ……

Сейчас Володя докладывает о телефонном звонке Пирогова.

— Николай Иванович, рад вас слышать в добром здравии.

— Ваше Императорское величество, здравствуйте и вам того — же желаем. Не могли бы вы нас принять в самое ближайшее время? У нас вопрос общего характера, но и медицины касающийся.

Время до конца дня расписано, поэтому делаю не совсем стандартное предложение.

— Буду вас обоих ждать с превеликим удовольствием, к ночному чаю, а попросту к двадцати двум часам.

Закончив разговор с докторами, попросил Володю разыскать Александра. Примерно через час он «был на проводе». Поздоровались.

— Саша, ты сегодня своей дражайшей половине, заранее сообщи, что в 22 часа будешь у меня.

— А что, она уже и тебе успела пожаловаться?

— На что? Ну-ка сознавайся, что ты натворил?

— Да ничего особенного, прибыл домой немного под шафэ.

— Это мы позже обсудим.

— Никса, буду, как ты велел и не минутой позже.

— Всё, до вечера.

В указанное время мы собрались в моём кабинете. Не буду долго рассказывать, что приключилось, постараюсь быть кратким.

Ещё в период создания установки, приятель Телешова Александровский, с которым он консультировался по каким-то техническим вопросам, узнал, для чего она создаётся. Беспокойный характер, талант и сообразительность торпедного конструктора, сработали моментально. Николаю Афанасьевичу была оказана не только консультация, но и серьёзная техническая помощь, а взамен была высказана малюсенькая просьба. Несколько баллонов с кислородом поставлять на Ладожский полигон.

Воздух, как известно, состоит из десятка составляющих, основные из которых кислород 21 %, азот 78 %, почти 0,9 % аргона, остальные не перечисляю. Они сейчас есть во всех справочниках.

Иван Фёдорович Александровский, который последнее время много сил положил на работы по увеличению дальности хода своих изделий, мгновенно сообразил, что если количество окислителя увеличить в пять раз, то и двигатель торпеды выдаст в пять раз больше работы.

Почти аналогичные выводы сделали газорезчики.

От них не отстали металлурги.

Когда же присоединились химики, то скромные требования докторов, установка уже не могла удовлетворять.

Дальнейшее вам, наверное, и так понятно…….

Пообещал я великим навести порядок и прямо тут же, несмотря на позднее время, поручил Володе набрать Телешова. Потом, уже проводив докторов, вставил «пистон» Александру Александровичу. На следующий день я собрал в обед всех заинтересованных лиц. Немного пристыдил собравшихся, за то, что инициативу не проявляют и докторов обижают.

Вторым этапом, разнёс Телешова. Зачем газорезчикам, поставлялся «медицинский» кислород? Для них не нужна такая жёсткая система очистки готового продукта. В их горелках и 90 % обогащение по кислороду великолепно работать будет. Это же, сколько активированного угля нерационально использовали?

— Господа инженеры, я крайне, слышите, крайне удивлён вашими нерадивыми действиями! Выслушивать оправдания не желаю и не буду! Хочу слышать только те выступления, которые конкретные предложения содержат по исправлению ситуации!

Предложений было всего четыре:

Построить ещё одну опытную установку на Ладожском полигоне, с полной системой очистки, но с возможностью переключения процесса.

Разработать проекты создания промышленных установок большой мощности, которые разместить вблизи заводов потребителей продукта.

На Ярославском заводе «Компрессор», по конструкторской документации «Невского» завода начать серийное изготовление установок по разделению воздуха.

На базе установки «Невского» завода, провести дополнительные изыскания и создание нового агрегата с целью получения сжиженного кислорода, азота и газообразного аргона.

Дополнительно, уже по моей инициативе, была сделана ещё одна запись.

Усовершенствовать технологию получения активированного угля. Построить в указанных районах три фабрики по его производству. Дальше шли сроки, ответственные, всё как обычно в жанре лучших бюрократических традиций.

Собственно на этом можно было бы, и закончить эту запись, но через несколько дней в Питере объявился Можайский и знаете, ему тоже оказывается нужен газ, который в голубых баллонах поставляется. Пришлось пригласить Андрея Александровича Сабурова и дать ему команду внести изменения в последний высочайший указ с целью создания ещё трёх установок в разных концах страны, специально для персонала Александра Фёдоровича.

На этом вопрос с аэропланами/самолётами не закрылся. Олимпийский лозунг «Дальше! Выше! Быстрее!», он не только спортсменов касается. Эти три слова и пилотам покоя не дают. Выше их разреженность атмосферы не пускает. Если туда забраться, то машина и быстрее полетит и дальше.

Старинный приятель Бенардос пришёл на выручку, в один агрегат два мотора поставил. Один поменьше воздух нагнетает, а второй главный, воздушный винт крутит. (Так к стати и в той истории вначале было). Хорошо, но не очень экономично получилось. Сейчас объединёнными силами, «колдуют» над тем, чтобы заставить выхлопные газы компрессор-нагнетатель вращать, это значит, скоро турбонаддув появится.

Аэроплан то полетит, а чем пилоты дышать будут? Вот и решили наши аэронавты чистый продукт использовать. Пришлось и их потребности уважить.

Однако успокоился я рано. Только, только на другие дела переключился, как Володя доложил, что дядя Константин Николаевич, со мной по телефону говорить желает. Поговорили, оказывается я своим решением, не давать кислород, срываю испытания новых торпед, с повышенной дальностью и скоростью хода. Пришлось снова, как Гобсеку, над монетами, так и мне над баллонами с кислородом, счётом и пересчётом заниматься.

Дабы не обидеть дядю, я ему новую «конфетку» преподнёс. Несколько слов от себя добавлю. 25 мая 1856 года около 20 часов вечера подлодка «Зеетойфель» (Морской чёрт) была спущена на воду. Её по дядиному заказу выстроили, с тех пор ПЛ, — его тайная любовь. Об этом всего несколько человек знают. Привод у неё был «велосипедный», через педали, но в течение 4 месяцев лодка 133 раза погружалась в воду. Во время 134-го погружения случилась авария (люк в башне был закрыт слишком поздно) и лодка села на грунт. Моряки выкачали воду из баков, и этим удалось её поднять на поверхность воды. Весь экипаж, среди них Вильгельм Бауэер (конструктор лодки) был спасён, но субмарина утонула.

После постройки и принятия в состав флота нашей «Лады» дядя почитай — завсегдатай на Ладоге. Мало того, он умудрился даже в учебный поход на ней сходить. Это уже после перевода судна в Кронштадт было. Установки регенерации воздуха тогда ещё не готовы были, только места для них предусмотренные имелись. Потому лодка была сильно ограничена по времени нахождения под водой. Теперь, наконец, они изготовлены, испытаны и к установке на корабле готовы. Вот я и решил это приятное задание по контролю установки систем регенерации, на ПЛ великому князю поручить. Пока промышленное производство калия и его надперекиси ещё не освоено. Пластины поглотителя из перекиси натрия и волокнистого асбеста изготовлены. Это весьма огнеопасный поглотитель, но другого, ещё лет пять в нужных количествах нам не осилить. Такая вот «конфетка» флоту полезная и дяде приятная.

Историческая справка

Отто (Оттон) Васильевич Струве (Otto Wilhelm von Struve) (25 апреля (7 мая) 1819, Тарту — 1 (14) апреля 1905, Карлсруэ) — русский астроном, член Петербургской Академии Наук (1852–1889).

В 1836–1838, после окончания гимназии города Дерпта (ныне Тарту, Эстония) слушал лекции в Дерптском (ныне Тартуском) университете, одновременно состоял сверхштатным помощником директора Дерптской университетской обсерватории (своего отца В. Я. Струве). В 1839 занял пост помощника директора Пулковской обсерватории. В 1843 году защитил диссертацию в Петербургском университете. В 1843–1844 руководил и сам принимал участие в больших хронометрических экспедициях между Альтоной, Гринвичем и Пулковом. В 1862–1889 — директор Пулковской обсерватории. За время его управления обсерватория очень расширилась и обогатилась новыми инструментами, в частности, был установлен (1886) знаменитый 30-дюймовый рефрактор, в то время — крупнейший в мире. В 1895 вышел в отставку и переехал в Германию.

Фёдор Александрович Бредихин (26 ноября (8 декабря) 1831, Николаев — 1 (14) мая 1904, Санкт-Петербург) — русский астроном; ординарный академик по астрономии Императорской Академии наук (1890), директор Николаевской Главной астрономической обсерватории в Пулково.

Первоначальное образование получил в Одесской гимназии, а затем в Ришельевском лицее. Окончил Московский университет в 1855 году, где являлся одним из учеников профессора Спасского М. Ф.[1]:733.

Деятельность Бредихина долгие годы была связана с Московским университетом, где в 1862 году он защитил магистерскую, а в 1865 — докторскую диссертации. При непосредственном его участии начались систематические наблюдения хромосферы Солнца протуберанц-спектроскопом, фотографирование солнечных пятен и факелов, исследования поверхности Луны и планет Марса и Юпитера. В 1875 году в числе первых вслед за У. Хёггинсом начал изучение химического состава излучающих газовых туманностей. Внес немалый вклад и в другие области — от инструментальной оптики до гравиметрии. Однако главным направлением его исследований было изучение комет, начатое ещё в 1858 году. В 1873–1876 годах был деканом физико-математического факультета Московского университета. В 1873–1890 — директор Московской астрономической обсерватории. Создал «московскую астрофизическую школу». С 1890 по 1895 годы — директор Николаевской Главной астрономической обсерватории в Пулково.