Артиллерийская канонада постепенно замирала, удаляясь на запад. Туда же почти беспрерывно, сотрясая вечерние сумерки мощными перекатами завывающих пропеллеров, большими группами уходили тяжелые бомбардировщики. В густом темном лесу гудели моторами невидимые танки, раздавались гулкие, резкие выхлопы. Советская Армия наступала, она уже подходила к польской границе. Шло лето сорок четвертого года…

На небольшой поляне, около дома лесника, часовой в стальной каске с красной звездой, с фронтовыми погонами артиллерийских войск проверил документы двух каких-то военных в зеленых плащах и пропустил их в сени. В передней комнате гостей встретил капитан и попросил их раздеться.

Военные сняли влажные от моросившего дождя плащи и повесили их на вбитый в стене гвоздь. Оба они оказались майорами. Один был среднего роста, худощавый, с внимательными улыбающимися глазами, пограничник, другой — высокий, с могучими плечами, артиллерист, с широким скуластым молодым лицом, с густыми вьющимися на большой голове темными волосами.

Капитан внимательно просмотрел их документы, нарочито замедленными движениями покрутил недавно отращенные, вошедшие в фронтовую моду рыжие усы и, показав на дверь, коротко сказал:

— Проходите, генерал ждет.

Гости одернули в третий раз, как заметил рыжеусый капитан, свои помятые гимнастерки, а артиллерист пригладил широкой ладонью непокорную шевелюру, осторожно открыл дверь и пропустил вперед пограничника.

— Разрешите, товарищ генерал? — спросил пограничник.

— Да, да! — прогудел из угла густой, словно из бочки, бас.

Генерал поднял с большого неуклюжего носа круглые роговые очки и, взглянув из-под косматых бровей серыми живыми глазами, показал рукой на стоявшие около стола стулья. Сам же, прижав оттопыренное хрящеватое ухо к телефонной трубке, продолжал разговор:

— Ага! Так, так! Значит, у тебя пушки застряли? Ага! Сам-то ты не застрял?… Сам, говорю, не утонул в грязи? Нет? Ну, слава богу, хоть сам-то чистенький!… Хорошо. Я скоро приеду, впрягусь в трактор и пушки твои выдерну! Не надо приезжать?… Нет, приеду обязательно. Пушки у тебя отстали, харчей нет… Непременно приеду… Я умею и пушки вытаскивать и харчи добывать. Ну, вот что, душа моя, пушки должны быть на месте к сроку, который тебе известен. Оправдываться будем после — и точка!… Все исполнишь? Отлично, заканчиваем, а то меня гости ждут. Бывай здоров.

Генерал встал и, пожимая майорам руки, прищурив насмешливые глаза, сказал:

— Ну, милейший майор Кудеяров, поздравляю тебя со старшим офицерским званием. — Генерал не дал ему ответить и, лукаво улыбнувшись, добавил: Майоров теперь развелось — сердце радуется! Швырни рукавицу — в майора попадешь…

— Присвоили, товарищ генерал! — сказал Кудеяров.

— Мало ли что бывает… уж больно майоры-то молодые…

— Да у нас и генералы есть такие!

— Есть и генералы! Но насчет генералов ты, брат, поосторожней! Эти погоны Рубцову легли на плечи после тридцати лет службы. Ну как, жену разыскал, майор?

— Никак нет, товарищ генерал! — вставая, ответил Кудеяров.

— Да ты сиди, сиди! Вот привычка вскакивать по каждому поводу! Ну, знаем, что ты храбрый майор. Орденов у тебя полная грудь! Знаем, что ты отлично умеешь козырять, а вот жену беременную потерял и не можешь отыскать! Непростительно! Как ты думаешь, Сергей Иванович? — ворчливо спросил Рубцов.

В душе он был рад успехам своего воспитанника, но прямо высказать этого не хотел.

— Есть сведения, что эшелон этот разбомбили, — ответил Викторов.

— Не всех же разбомбили! Кто-нибудь жив остался?

— Разумеется, не все погибли. Может, и найдутся, — согласился Сергей Иванович. — Я в этом уверен, товарищ генерал!

— Ну, ты что же без конца «генералишь»? У меня есть имя, отчество. Ты для меня сейчас прежде всего секретарь районного комитета партии! Вот кончится война, будем рядом работать, и снова начнешь в докладчики таскать…

— Генерала не легко в докладчики вытащить! — засмеявшись, ответил Викторов.

— А ты не стесняйся! На то ты и партийный руководитель. Да ты сумеешь, я тебя знаю… Ну, ладно! Дело у нас впереди трудное. Капитан Рогов! — крикнул Рубцов в телефонную трубку. — Прикажите, чтобы нам сюда принесли чаю, да покрепче! — И, положив трубку, спросил: — Вы знаете, друзья, зачем я вас вызвал?

— Да, примерно, Зиновий Владимирович, — ответил Викторов.

— Вот и отлично, если знаете. Подсаживайтесь ближе, сейчас начнем колдовать. — Рубцов придвинул к ним карту одного из районов Гродненской области со смежным участком Литовской республики. Вглядываясь в знакомые топографические зеленые штрихи лесов и голубые извилины рек, продолжал: Такие люди, как вы, сейчас для нас клад. Ты, Сергей Иванович, служил на этой границе, работал здесь, а потом стал партизаном. Скоро тебе придется восстанавливать район после трехлетней оккупации. Это дело нелегкое. Но ты в этом районе как у себя дома. И Кудеяров тоже. Мы с этим юношей такие там дела делали! Воевали, невест крали, свадьбы устраивали и тому подобное… Ты, милок, не делай удивленное лицо, — генерал взглянул на Кудеярова. Поедешь жену разыскивать. Здесь не нашел, так в тылу у немцев поищешь. Там, наверное, уже потомство твое растет, может, родились двойняшки!… Так что я сказал? Самое главное…

— Вы сказали, что мы клад, — напомнил Кудеяров.

— Без тебя знаю, не повторяй! Вот куда мне положить этот клад? свирепо наморщив брови, не отрываясь от карты, проговорил Рубцов. Мысль его работала напряженно и четко. Очертив на карте красный кружок, поставив в середине точку, Зиновий Владимирович добавил: — Вы ляжете на парашютах примерно в этом месте. Видите точку? А мы, как известно, находимся вот здесь. Рыбница. Это по прямой шестьдесят километров. Такое расстояние мы со своими стволами на моторах пройдем быстро, ну, в два-три дня. Правда, у нас много тяжелых машин, а здесь неважные дороги. Выйдем юго-западнее района Дружниковки — к Неману, вы понимаете, к Неману! — Рубцов поднял вверх толстый цветной карандаш и погрозил в пространство. — Вот как раз на это место, где в знаменитую реку впадает Августовский канал. Вы спросите: чем знаменит Неман? Да хотя бы тем, что там Наполеон топил своих уланов. К устью мы подойдем в срок. Гарантирую. Против моих самоходок и тридцатьчетверок враг жидковат, мы его стопчем быстро. Это для меня совершенно ясно. Но там этот проклятый Августовский канал, на котором мне приходится воевать уже четвертый раз. Он у меня в печенках сидит еще с той войны! Я тогда через него солдатом плавал, потом в гражданскую кавалеристом, младшим командиром, в начале этой войны — подполковником, а теперь генералом там искупаться хочется, да только самому, а чтобы не противник выкупал… Там моя Мария Семеновна осталась! — Зиновий Владимирович замолчал, хотел отойти от стола вдохнуть свежего воздуха у окошка, но остался на месте и вдруг неестественно громко заговорил: — Мне, понимаете, сын мой Борька, летчик, и тоже, между прочим, майор… пишет и все время спрашивает, где мать? А я ему вру, выдумываю всякие глупые истории. То она в Ташкенте, то в Самарканде, то эвакуировалась в колхоз, переменила климат. Не могу правду написать… Понятно, они большие друзья были… Да… А на днях он мне прислал письмо и корит, что я такой и рассякой эгоист — старуху бросил и не могу ему сообщить, где она находится… Вот они какие, майоры-то!…

И Костя и Викторов хорошо понимали, чем вызвана неожиданная откровенность этого человека.

— Да надо бы уже написать правду, Зиновий Владимирович, сочувственно посматривая на генерала, сказал Викторов.

— Как отвоюю это место, тогда напишу, — решительно заявил Рубцов. Так вот, друзья мои, продолжим наше дело. До этого, как видите, змеевидного канала мы пройдем форсированным маршем, придется подраться на пути, не без этого. Но там, в устье, настоящее змеиное гнездо. Надо их основательно вышибать. Правый фланг нашей армии будет наносить удар вдоль линии железнодорожной ветки от Поречья — на Друскеники — в Литву. Наши части идут в центре армии, чтобы большой мощностью артиллерийских стволов расхлестать это гнездо вдребезги! Прежде всего нам нужны точные данные разведки и корректировщики там, в тылу… Это должна выполнить десантная группа. Командир десанта — гвардии майор Кудеяров, политический руководитель и уполномоченный штаба партизанского движения — майор Викторов. Вы должны высадиться в районе действующих партизанских отрядов и целиком подчинить их себе. Задача: разведка живой силы и техники противника, обнаружение скрытых минных полей. В вашем распоряжении будут саперы. Проверка состояния мостов и дорог для дальнейшего продвижения нашего тяжелого вооружения. Мы должны иметь полную информацию! Когда вы услышите, что наши стволы начали хлестать по этому змеиному гнезду, тоже начнете действовать, но в зависимости от того, как к тому времени сложится обстановка. Если подойдет такой момент, что можно ударить с тыла, наносите концентрированный удар большой силы, только не распыляйтесь. Это одна сторона дела. Другая заключается вот в чем: противник при отступлении угоняет все мирное население. Ваша задача — всеми усилиями воспрепятствовать угону населения в фашистское рабство. Как только выявится наш успех — а он будет непременно, — и гитлеровцы начнут сматывать удочки, вот тут-то вы и должны развернуться. Все дороги на замок! Сильный рывок вперед, глубже в тыл, засады на всех магистралях, и не давать вывозить не только живую силу и технику, но и ни одного мешка хлеба, ни одной картофелины! А с хлебцем у фашистов туго. Украина и почти вся Белоруссия уже освобождены. Враг мечется, как зверь, а когда зверь начал метаться, тут его и добивай. Перспектива сейчас у этих зверей мрачная. Мы подходим к нашей границе и напомним им июнь тысяча девятьсот сорок первого года! Напомним так, чтобы те, кто сумеет уйти отсюда, всю жизнь не забывали об этом и передавали потомству, что советские люди умеют постоять за свою землю. Я думаю, друзья мои, что вы представляете себе, какая перед вами стоит задача?

— Все ясно, Зиновий Владимирович, — подтвердил Викторов. — Задание будет выполнено.

— Завидую вам! Раньше меня придете на наши пограничные рубежи. Сам рвусь, рвусь!

Зиновий Владимирович встал, снял очки, положил их на карту и прошел до противоположного окна. Остановился, посмотрел на лесные сумерки, погрозил пальцем маячившему перед окном часовому. Тот улыбнулся и, поправив каску, скрылся за стеной. Генерал повернулся к столу. На некрасивом, но вдохновенном лице его тенью лежала мечтательная улыбка.

— Костя! Помнить, на заставе осталась дочка политрука Шарипова?… Ты тоже, Сергей Иванович, должен ее знать.

— Конечно, знаю. Я же тогда провожал вас вместе с ее матерью. Как это случилось, толком не узнал. Клавдия Федоровна ничего не успела рассказать…

— А я вот знаю! Шура, жена Усова, в момент обстрела решила узлы какие-то связать, осталась с ней и девочка, ну, ее там и ранило. Так и осталась. Вот Костя видел ее после. Жила в польской семье. Вы там обязательно поинтересуйтесь судьбой этой девочки. А у тебя где семья, Сергей Иванович?

— У меня, кроме отца, никого нет, — смущенно ответил Викторов.

— Сколько же тебе стукнуло, душа моя? — спросил Рубцов и, заглядывая в глаза Сергею Ивановичу, остановился напротив.

— Тридцать пять, Зиновий Владимирович!

— И не женился? Ну, это, брат, непростительно! Болезнь, говоришь? К черту твою болезнь! Это тебе доктора ее придумали! Болезнь… Поди, любила какая-нибудь? Да и как не полюбить такого! А ты посыпал голову пеплом: нельзя-де жениться, умру скоро… Знаю я вас таких самоотверженных, свои поступки за геройство считаете, а чувства других для вас нуль!

— Признаюсь честно, Зиновий Владимирович, так оно и было. Заболел, демобилизовался, лечиться поехал. Врачи действительно наговорили таких страстей, куда там женитьба!

— Это, милый, я и тогда знал — рассказывала мне одна женщина. Где она сейчас?

— Агроном. В колхозе работает. Переписываемся…

— Переписываемся… Поехал бы да женился… Не понимаешь, душа моя, как приятно получить письмо от жены, а сынишка пальчик к письму приложит… Эх ты, дядя Сережа! — ворчал генерал.

Он медленными шагами стал ходить по комнате и большими глотками пить остывший крепкий чай. Поставив пустой стакан на стол и порывшись в кармане, Зиновий Владимирович достал маленькую записную книжечку и, листая ее, сказал:

— Возьми у меня адрес Клавдии Федоровны Шариповой. Как только узнаешь там все о девочке, при первой же возможности сообщи матери, понял?

Тепло распрощавшись с офицерами и пожелав им удачи, Зиновий Владимирович подошел к окну. Летний день уже давно сменился ночью.

На западе гулко ударили пушки. Генерал узнал их по голосу и улыбнулся. Повернувшись, он подошел к столу и снова развернул перед собой большую топографическую карту.

Война продолжалась…