Доехали скоро. Машина, бешено завывая, вкатилась во двор заставы и с лихим разворотом остановилась около открытых дверей казармы.
Сержант Батурин, дежуривший по заставе, отчетливо и бойко отдал положенный рапорт. Не успел он договорить еще последние слова, как начальник заставы тихим, но властным голосом приказал:
— Всех в ружье! Бегом!
— В ружье! — крикнул ошеломленный дежурный и, повернувшись, исчез в дверях.
Ромашков быстрыми шагами вошел в свой кабинет и снял телефонную трубку.
В кабинете после ночной поверки нарядов, растянувшись на кровати под белоснежной простыней, отдыхал старший лейтенант Пыжиков. Когда Михаил, гремя телефонным аппаратом, вызывал комендатуру, Петр проснулся. Открыв глаза, он сладко зевнул и ворчливо проговорил:
— Ты что, милый друг, людям спать не даешь? Здравствуй, с прибытием! Отлично, что ты приехал. Я хочу сегодня проситься в отпуск. Вместе с Настей.
Но Ромашков даже не повернулся. Чуть скосив на Пыжикова застывшие глаза, он тотчас же отвел их и стал свирепо продувать зажатую в кулак трубку. Услышав голос дежурившего по комендатуре офицера, коротко, словно рубя каждое слово, начал докладывать:
— Ваше приказание выполнил. Осмотрел береговую кромку. Мной обнаружена лодка с двумя моторами, с запасом бензина. Да. Иностранной марки… Нарушители высадились, видимо, два дня назад, во время шторма, и ушли…
Старший лейтенант поднялся и опустил босые ноги на коврик. Глаза его дико расширились. Казалось, что он наступил голой подошвой не на мягкий пушистый ворс, а на живую холодную змею. Почувствовав во всем теле озноб, он убрал ноги под простыню, но тут же опустил их снова на коврик.
Ромашков, склонившись к аппарату, убийственно жестким голосом продолжал докладывать:
— Место осмотрено не было. Пастуха он не брал. Никак нет. Понятно. Слушаюсь… Понятно. Слушаюсь…
Петр тоже все понял, но, еще не веря своим ушам, спросил:
— Какая лодка? Где? Это же старый катер, я сам…
Поймав взгляд капитана, он тут же умолк. Горло перехватила удушливая спазма.
Ромашков повесил трубку, быстро открыл сейф, достал карту и стал вкладывать ее в планшетку. Вид Петра с босыми ногами на ковре его просто бесил и в то же время производил тяжелое впечатление.
— В отпуск собрался, — с сердитым, уничтожающим сарказмом проговорил он.
— Что ты говоришь? — ловя трясущимися руками пуговицу на рубахе, недоуменно спросил Петр.
— Почему ты пастуха не взял? — проверяя пистолетную обойму и с трудом сдерживая гнев, спросил Ромашков. — Ты понимаешь, что случилось, или нет?
— Я все слышал… Значит, лодка чужая. — Сжимая руками мосластые колени, Пыжиков только сейчас подумал о последствиях случившегося. «Нарушители высадились и ушли, углубились в огромный массив кавказских лесов. Попробуй-ка разыщи их там! Да они могли уже и уехать в любом направлении, с любой станции. И все это по его вине». — Пошевеливая бледными на ногах пальцами, не глядя на Ромашкова, Петр угрюмо проговорил: — Выходит, что я преступник и меня надо судить… Нет уж — лучше пулю в лоб, чем…
За стеной затихли дробный грохот сапог, лязг затворов, приглушенные команды сержантов. Солдаты, видимо, уже стояли в строю.
Ромашков уловил это и, круто повернувшись к Пыжикову, гневно крикнул:
— Встать!
Петр вздрогнул, но все же встал. Он поднял с глаз упавшие волосы и проговорил:
— Ты не кричи на меня…
— Я покажу тебе такую пулю! — Ромашков шагнул к нему и, остановившись, сжал кулак. — Одевайся, да живо! На заставе тревога, а ты в подштанниках, черт бы тебя побрал! Быстро, говорю!
Ромашков рывком натянул на сморщенный лоб фуражку и стремительно вышел из кабинета.
Петр, подпоясываясь на ходу, выбежал за ним вслед.
Солдаты заставы ожидали их в полном боевом снаряжении. Для одной группы у забора стояли подседланные кони, для другой была приготовлена трехтонная грузовая машина.
Ромашков принял от старшины рапорт и объявил боевой приказ.