В октябре в славном городе Мюнхене проводится праздник пива под названием Октоберфест. Две недели народ со всего мира сидит в шатрах на лугу возле вокзала и хлещет пиво. Под музыку и пляски. Зрелище незабываемое. и хоть раз в жизни его стоит посетить.

Естественно, ехать на личном транспорте в Мюнхен на пивной фестиваль не очень умная затея. Поэтому группа инициативных товарищей арендовала автобус в Праге, и мы с женой тёплым осенним утром вместе с дружной компанией отправились в сопредельное государство пить пиво.

Приехали в Мюнхен около 11 часов утра. Автобус долго кружил вокруг знаменитого луга Терезы, затем все ж таки припарковался, выплюнул нас и затих. Мы же быстренько заскочили в ближайший шатёр, заняли места, бахнули по первой пол-литровой кружке креплёного пива и маленькими группами отправились осматривать окрестности.

Атмосфера на фестивале была замечательная. Музыка, улыбки, пиво, национальные костюмы, пиво, официантки, тащащие на себе по 20 кружек зараз, сувениры на каждом углу, пиво, пиво и пиво… К пиву подавали четвертинки кур. Пересоленных настолько, что сразу же хотелось залить эту смесь соли и курицы чем-нибудь. Естественно, заливалось пивом, которое именно на фестиваль варилось крепче обычного.

Осмотревшись, мы собрались за нашим столиком и жахнули по второй. Закусили курами. Сразу же запили их новой порцией пенного напитка. Затем опять курица, и вновь пиво. Кружек через 5 народ расслабился, завязались разговоры ни о чём, знакомства с теми, с кем ещё не знаком, и всё это на фоне непрекращающейся музыки и людского гомона.

Пообщавшись со своими попутчиками, я решил прогуляться по шатру – народ посмотреть, себя показать. География посетителей впечатляла. Немцы, чехи, русские, французы… Половину длинного стола занимала группа туристов из Японии. Я подсел к ним, попытался пообщаться. Получилось. Хотя они говорили на японском, а я – на русском.

Напротив меня уселись два молодых немца. Наголо стриженные, в национальных костюмах с подтяжками. Они угрюмо смотрели на моих японцев и неторопливо пили пиво. Иногда бросая друг другу реплики на своём немецком языке.

– Ребята, вы чего такие смурные? – обратился я к ним.

Бритоголовые покосились на меня, но ничего не ответили. Физиономии их выражали брезгливость. На фоне общего веселья они очень отличались от остальных участников праздника.

– А давайте выпьем за дружбу, – я предпринял новую попытку наладить контакт между собой и новыми собутыльниками. – На здоровье!

Немцы мрачно глянули на меня и отодвинули свои бокалы с пивом. Чокаться они явно не хотели.

– Да и хрен с вами, – махнул я на них рукой, – нам и без вас весело.

Я отвернулся от мрачной парочки и присоединился к веселящимся японцам. Бритоголовые между тем допили своё пиво, ещё раз с брезгливостью глянули на веселящихся иностранцев и медленно побрели к выходу. Один из них, проходя мимо меня, чуть качнувшись в мою сторону, чётко и внятно произнёс: рашен швайн.

– Чиво? – я мгновенно очутился на ногах. Но бритоголовые уже выходили из шатра. Я ринулся за ними. Догнал в переходе между шатрами и повторил вопрос:

– Ты чего сказал, сука?

– Рашен швайн, – глумливо улыбаясь, повторил бритый.

Я резко выбросил руку вперёд, сжав её в кулак. Хук правой был выполнен на отлично, несмотря на пять выпитых литров пива. Бритый свалился как подкошенный. Тут же откуда-то появились несколько полицейских, заботливо подняли бритого с земли и что-то начали спрашивать у нас обоих по-немецки. Я, естественно, ответил по-русски:

– А он первый начал…

Бритоголовый же минут пять распинался, постоянно трогая свой заплывший глаз. Полицейские внимательно выслушали его и завели мне руки за спину. Я не сопротивлялся. Достали одноразовые пластмассовые наручники. Затянули их на запястьях. Я напряг руки.

Бритый же не унимался, рассказывая, как его подло избил пьяный русский. Примчалась медицинская помощь в виде долговязой девицы в униформе. Она обработала чем-то синяк у бритого, и его наконец-то увели. Видимо, в госпиталь. Я же, сложив правую ладонь лодочкой, высвободился из наручников. Спасибо занятиям по классу фортепиано в далёком детстве. Попытался что-то объяснить служивым, жестикулируя руками. Они обалдело уставились на мои свободные руки, завели их вновь за спину и затянули вторые наручники. Я снова напряг руки.

Меня посадили в машину. Мы проехали метров 50 и заехали между шатрами в огороженный дворик, примыкающий к полицейскому участку. Затем все ушли куда-то минут на 10, я остался один в машине. Попытался освободить руки от наручников. Получилось. Попытался выбраться. Никак. Дверцы заблокированы. Успокоился и стал ждать своей участи. Мучительно хотелось пить после всех этих пересоленных куриц.

Подошли двое полицейских, вытащили меня из машины. Поругались на то, что я распутался, завели руки за спину, завязали новые наручники. Завели в помещение. Там заполнили какие-то бумаги, отобрав у меня паспорт. Пока заполняли, я опять развязался. Немцы на это уже не прореагировали. Лишь затолкнули в комнату, где вместо двери была решётка. Вдоль стенки стояли скамейки. Обезьянник, – понял я.

– Воды дайте, – попросил.

– Ich verstehe nicht, – ответил дежурный и отвернулся.

А пить хотелось ужасно. Я ещё пару раз обратился с просьбой о воде на русском и английском. Не понимали. В знак протеста решил попеть песен. Благо глотка у меня лужёная, как-никак болельщик с самого детства. Правда, медведь мне в этом самом детстве на ухо наступил. Но главным для меня были не вокальные данные, а громкость. Сначала я спел гимн Советского Союза, затем «Вихри враждебные веют над нами…» Когда я затянул «Дубинушку», немцы засуетились. Работать им не было никакой возможности. Я заглушал всё. Сначала они ругались на меня на германском языке, потом просили прекратить на английском. Затем где-то нашли русскоязычного мента. Он спросил, когда я перестану петь.

– Когда пить дадите, – коротко ответил я, – обычной воды, можно без газа.

Немедленно притащили попить. Я выпил водички и успокоился. Но русскоговорящего на всякий случай оставили в участке.

Затем в обезьянник впихнули англичанина. Рыжего, здорового и пьяного. Он что-то принялся мне объяснять. Но мне такое соседство не понравилось.

– Брит? – сощурив глаз, спросил я.

– Yes, yes, – радостно закивал англичанин.

– ОБХСС, – осадил я его и в духе советских политзанятий прочёл ему лекцию о Фолклендских островах. На русском языке.

Англичанин пытался вначале вставить пару слов в мой монолог, но потом затих и стал внимательно меня слушать. После островов я плавно перешёл к Индии и Пакистану и заклеймил позором отношение Великой Британии к своим колониям. Этого англичанин стерпеть не смог. Он бросился к решётке и стал о чём-то умолять немецких ментов. Я по-английски плохо понимаю, но, судя по всему, он раскаивался и просил избавить его от этого сумасшедшего русского. Немцы коротко посовещались и выпустили бедолагу. Я крикнул ему вслед:

– Янки, гоу хоум в Велку Британь!

Потом пришла моя жена. Она ругала меня, потом попыталась договориться с немцами, чтобы меня выпустили. Те не согласились. Сказали, что повезут меня в тюрьму. Ну, в тюрьму так в тюрьму. Нацепили очередные пластмассовые наручники, вывели во двор, посадили в машину. Обнаружили, что я опять развязался. Вывели из машины, повязали наручники, посадили в машину. Поехали. В дороге я опять освободился от оков. Это уже становилось интересным.

Приехали в тюрьму. Подозреваю, что в ту самую, в которой сидел Гитлер. Охранник, поцокав языком, кусачками сбросил с моей левой руки гирлянду наручников. Затем заполнили бумаги, отобрали ремень и шнурки. Отвели в камеру.

Комната два на три метра. Кровать с зелёным одеялом. В углу сооружение из нержавеющей стали. Смесь унитаза с умывальником.

Попросил у толстой надсмотрщицы воды. На удивление, она меня поняла. Вместе с водой притащила кусок хлеба и две сосиски. Есть я не хотел, а вот воду выпил залпом. Мюнхенские куры продолжали выделять соль в моём желудке.

Потом я нащупал в складках кармана не найденную при осмотре монету и попытался на противовандальной стенке нацарапать своё имя. На второй букве меня сморил сон. Мне снились японские девушки, пьющие пиво и танцующие на столах.

– Stand up, – услышал я сквозь сон и открыл глаза. Надо мной возвышалась толстая тюремщица. Та, которая до этого приносила воду и сосиски.

Я встал, потёр глаза и, придерживая штаны, поплёлся за ней. Пришли в приёмное отделение, где недавно меня оформляли. На стене висели часы. Без пятнадцати двенадцать.

Затем мне, мешая немецкие, английские и русские слова, объяснили, что меня не будут оформлять, так как праздник, а я уже проспался. И если меня до 12 ночи отпустят, то это не будет считаться проступком и я не понесу наказания.

Я всё это внимательно выслушал и сказал: нет.

– Как нет? – по-немецки удивились тюремщики.

– А вот так – нет. Я спать хочу. Требую отвести меня в мою камеру. У меня там дело недоделанное.

Немцы офигели от такого поворота и попытались мне разъяснить, что выпускают меня и мне надо уйти. Но я упёрся. Хочу спать – и всё тут.

Данный конфликт закончился следующим образом. В полночь ворота мюнхенской тюрьмы отворились. Два дюжих полицейских вытащили меня на улицу и усадили на тротуар. А затем быстро забежали внутрь и захлопнули ворота перед самым моим носом. Я для приличия потарабанил в эти самые ворота минут пять. Но никто не отозвался. Я сплюнул, обозвал их всех фашистами и отправился наугад по улице.

Через несколько минут блужданий вышел на площадь, которую охраняли каменные львы. Я её узнал по хронике. Именно на ней проводились первые нацистские марши. Но сегодня было тихо и холодно. Лишь каменные львы скалили зубы и призраки размахивали призрачными факелами.

Я достал телефон и позвонил жене.

– Привет. Меня выпустили. Вы где? – виновато пробормотал я в трубку.

– Я в автобусе, – ответила жена, – проспался, алкаш?

– Проспался, – ответил я, – а в каком автобусе?

– В нашем, – ответила жена, – мы уже к Праге подъезжаем.

Я замер. Прислонился ко льву.

– Как к Праге? А я?..

– А ты кулаками не размахивай, когда выпьешь, – закричала обиженно в трубку жена, – мне что, надо было с тобой в камеру топать?

– Не, не надо, – я перешёл на шёпот, косясь на льва, – а что мне теперь делать? Ты меня тут одного бросила. Да, я накуролесил. Виноват. Но ты же меня одного, тут…

Телефон вдруг замолчал. На другом конце повесили трубку. Я стоял и слушал доносящиеся издалека звуки праздника. На самой площади было тихо. И одиноко.

– Нормально я пива попил, – обратился я ко льву, – в какой стороне вокзал-то? А то из тюрьмы меня выгнали, а отелей свободных наверняка в это время года у вас нет.

Лев мне не ответил. Но вокзал я в течение часа всё-таки нашёл. Мюнхен, оказывается, не такой и большой город.

Поезд был только утром. Поэтому я купил билет и уселся на ближайшей скамейке. Промучился на ней до утра. Мутило от выпитого пива и от пересоленных кур. Купил большую бутылку воды и в 8.10 сел на поезд до Праги. До которой благополучно и доехал.